Текст книги "БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ"
Автор книги: Александр Котов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
В жаркий день конца лета Капабланка и Ольга приехали в Лондон. В который уже раз за последние дни супруги обсуждали один вопрос: ехать Ольге в Ноттингем или нет?
– Ты будешь чувствовать себя там одинокой, – уверял Хосе. – Ничего, кроме шахмат. А я не смогу уделить тебе должного внимания. Может быть, я буду даже иногда раздражен. Там не будет никого, кроме шахматистов.
Ольга подумала: «Как я могу быть одинокой, когда там будет Хосе? Это же турнир сильнейшего состава, все лучшие гроссмейстеры мира съезжаются в Ноттингем. Коллеги Хосе, они являются частью его жизни. О каком одиночестве может идти речь?» Тут другие причины, но Ольга ни за что не сказала бы об этом Хосе. Первый приезд Ольги в среду шахматистов, где знали его первую жену. Вдруг это будет доставлять неприятности Ольге, а это повлияет на Хосе, помешает ему играть? По выработанной привычке во всем соглашаться с мужем Ольга решила остаться в Лондоне.
Расставаясь с Хосе на станции, Ольга сказала:
– Ты возьмешь первый приз в Ноттингеме. Тот уставился на жену в изумлении.
– Это что: одно из твоих предчувствий? – тон был ироническим, но глаза Хосе сняли от счастья. Ольга знала, что нужно говорить мужу!
– Нет, не только предчувствие, – объяснила она. – Ты только что приехал из Карлсбада, подлечился, отдохнул в хороших условиях. Перед игрой это для тебя самое важное. Но если ты хочешь… немножко и предзнаменование.
С тревогой раскрывала Ольга каждое утро лондонские газеты в поисках сообщений из Ноттингема. Фамилия Капабланки, напечатанная буквами, казалась ей такой странной и в то же время много значила. Хосе начал турнир средне: он, правда, отложил важную партию с Алехиным в выигрышной позиции, зато проиграл Флору и был где-то в середине турнирной таблицы. Нужно ли говорить, как счастлива была Ольга, когда ей вручили долгожданное письмо Хосе: «Я одинок, приезжай скорее».
Нагруженная книгами, сладостями ехала Ольга в Ноттингем. Она чувствовала себя королевой, призванной занять трон. Даже скучный ландшафт, пролетавший в окне вагона, казалось, таил улыбку. На вокзале в Ноттингеме она сразу увидела в толпе Хосе. Как всегда после разлуки, ей показалось странным и чужим лицо любимого. Глаза Хосе светились радостью, хотя он мало говорил и скупо выказывал свои чувства; все же каждый раз, когда их взоры встречались, в больших глазах мужа Ольга читала неподдельный восторг.
Капабланка поцеловал жену.
– Ты выглядишь блестяще, мое дитя, – сказал он. – Недаром меня все спрашивали в Лондоне; «Ваша жена киноактриса?»
– А как твои дела?
– Сегодня я выиграл у Алехина.
Капа произнес это таким равнодушным гоном, будто это была обычная победа над рядовым мастером.
– О! – радостно вскрикнула Ольга. – Что за история была в этой партии?
– Видишь ли, когда пришло время откладывать партию, Алехин нарушил правила записи хода и был вынужден сделать его на доске. Несколько дней комитет думал, как поступить. Сегодня Алехин сдался.
Отличное начало – приезд Ольги принес Капабланке счастье! II в дальнейшем Хосе стал выигрывать партию за партией.
– Вы принесли Хосе Раулю счастье, – оказала Ольге Раиса Флор. – Вы настоящий талисман!
Ольга впервые попала на шахматный турнир, и на какой турнир! Она волновалась немного: как-то встретят ее люди, о которых она так много читала в газетах? Вечером в «Стейшен-отеле», где жили участники, Капабланка представил жену коллегам. По тому, как довольно светились глаза Хосе Рауля, Ольга поняла: она была на высоте!
Ольге понравились Ласкер и его тихая супруга, хотя они и редко общались с остальными участниками. Говорили, в Ноттингеме Ласкер пристрастился к гольфу, каждую свободную минуту ездил играть. «Вот так и должен выглядеть шахматный чемпион», – думала Ольга, наблюдая, как невозмутимо сидел Ласкер за шахматной доской. Очаровала ее совсем еще юная чета Ботвинников; Ольге особенно было приятно видеть, что худенькая, черноглазая Гаяне Ботвинник, так же, как и Ольга, часами просиживает около играющего мужа.
Узнав, что Ольга русская, поспешили познакомиться с ней и поговорить на родном языке выходцы из России. Забавный толстяк Боголюбов, правда, мало обращал внимания на что-нибудь, кроме шахмат и бриджа, зато Тартаковер ошеломил Ольгу неиссякаемым остроумием. Попытался было говорить с ней и Алехин, но Ольга холодно встретила эту попытку.
Познакомили ее с элегантным Эйве, забавным югославом Видмаром. Но особенно удивил ее американский чемпион Решевский. Маленькая голова, большой с залысиной лоб, роговые очки. Ольга невольно вспомнила стихи русской поэтессы Веры Инбер о шахматах: «Из-под лысой черепной коробки холодный взгляд вооруженных глаз». Хосе рассказал ей, что Решевский в возрасте шести лет уже давал сеансы, разъезжая по Европе, и что когда-то у него играл в сеансе Видмар. Задиристый югослав всерьез утверждал, что тогда Сэмми играл лучше, за что Решевский жестоко отомстил ему, обыграв в Ноттингеме.
Днем к подъезду отеля подавался большой зеленый автобус, и все участники ехали в Бистонский университет, где проводились туры. Ольга неизменно сопровождала Хосе. Иногда она гуляла на лужайках около здания университета, вокруг живописного пруда, но большую часть времени сидела в залитом светом, просторном зале. Ей нравилась обстановка тишины и торжественности, царившая на турнире. Было что-то своеобразное и таинственное в этих мастерах, сидевших в молчании друг против друга. Великие полководцы своих маленьких армий, беспрекословно выполняющих их команды, они смотрели друг на друга как два беспощадных врага и все-таки обычно оставались друзьями.
Часам к шести вечера позиции на досках выяснялись. Ольга любила эти минуты, ибо тогда лицо Хосе светлело. Удовлетворение выражалось в его глазах, особенно тогда, когда он одерживал победу. А таких дней становилось все больше.
Капабланка выигрывал партию за партией и вышел на первое место. Два мастера сказали как-то Ольге, что Хосе играет, как в свои самые лучшие времена.
И вот настал последний тур. Ужасный последний тур! Многое пришлось пережить Ольге в этот погожий августовский день! Игра началась утром, нужно было к банкету, назначенному на вечер, закончить партии. Впервые Ольга не пошла на турнир: так хотелось вечером выглядеть красивой! К тому же англичане сказали: Капа играет белыми с Боголюбовым, а он всегда легко бьет чемпиона Германии.
Уже в вечернем туалете пришла она в турнирный зал. Около партии Хосе собралась огромная толпа.
– Как дела у Капабланки? – ничего не подозревая, спросила Ольга у знакомого английского любителя.
– Плохо, – ответил любитель.
– Плохо?! – воскликнула Ольга. – Как это может быть?! Все говорили, что Хосе всегда обыгрывает Боголюбова.
– Когда-нибудь это должно было кончиться, – философски спокойно произнес англичанин.
Но Ольги было не до философии!
– И что же теперь будет? Капабланка не возьмет первого приза? – растерянно произнесла она. Взглянув на ее лицо, англичанин поспешил успокоить перепуганную женщину.
– Еще не все потеряно. У Ботвинника тоже против Винтера позиция неважная. Если оба проиграют, разделят первый и второй призы. Ну, а если Ботвинник сделает ничью, тогда придется ограничиться вторым призом.
Какой ужас! Зачем она не поехала сразу на игру вместе с Хосе? Теперь все пропало! Из-за одной какой-то партии мигом полетят все планы. Неужели Хосе не выиграет? Это все она виновата: уйти в такой момент!
Ольга подошла к столику. Хосе был мрачен, брови его нахмурены. Явно дела плохи. Капабланка заметил жену, и на его озабоченном лице промелькнула тень улыбки.
В перерыве они вместе шли из университета.
– Ты иди обедай, – сказал Хосе, – А я выпью лишь чашку кофе. Мне нужно подумать над позицией. Может быть, мне удастся сделать ничью.
Все желания последних месяцев, напряжение решающих дней вылились в восклицании Ольги:
– Ты должен выиграть эту партию! Капабланка зло посмотрел на жену.
– Выиграть?! – удивленно произнес он. – Каким, к черту, способом я могу выиграть в этой позиции?
Но затем, вспомнив, что Ольга ничего не понимает в шахматах, извиняясь, добавил:
– Прости, я забыл. Кончай твой ленч. Я пойду.
Потом началось это долгое ужасное доигрывание; Ольга думала, конца не будет страшным минутам. Ботвинник сразу кончил свою партию вничью и теперь ждал решения судьбы первого приза. «Как-то сыграет Хосе? – мучилась Ольга. – Как будет обидно, если проиграет! Какие-то жалкие пол-очка разрушат все планы, унесут все надежды».
Но вот толпа, окружившая столик Капабланки, зашевелилась, что-то произошло в партии.
– Он гений! – шепнул па ухо Ольге Тартаковер. – Сделать ничью в такой позиции!
И вправду была ничья. «Слава богу, – облегченно вздохнула Ольга. – Пусть победа делится с Ботвинником, главное достигнуто. Хосе завоевал два первых приза подряд: в Москве и в Ноттингеме. Я счастлива!»
Красивая, нарядная появилась Ольга вечером на банкете. Не беда, что платье, украшенное блестками, было всего моделью, данной напрокат подругой из универсального магазина в Нью-Йорке. Но с каким изяществом Ольга шествовала по ресторану, как величественно приподнимала край широкой юбки!
Капа любовался женой, он и не подозревал, откуда у Ольги такой роскошный наряд.
Их посадили на самые почетные места. Справа от Ольги господин Дербишер, финансировавший турнир, слева английский чемпион сэр Томас. Хосе сидел между четой Дербишеров, тут же рядом Ботвинник с женой. Цветистыми фразами отмечали выступавшие большой успех молодого Ботвинника, не менее тепло приветствовали возврат к шахматной жизни и новый взлет на вершину славы Хосе Рауля Капабланки.
Позже Хосе заказал шампанское для себя и коллег.
– Мы теперь богаты на время, – шепнул он Ольге. – Премия была хороша, хотя я ее и поделил. Мы можем позволить себе это маленькое удовольствие.
Ольга была на верху блаженства. Все, о чем просила она в страстной молитве в соборе, понемногу осуществлялось. Шахматный гений Капабланки вновь расцвел, он опять достиг предельных шахматных высот. Остался один шаг, один решающий шаг до высшего счастья. Ничего, что нужно ждать еще год, два, Хосе будет первым в мире! Она поможет ему достичь трона, отдаст для этого все свои силы. Ее любовь будет охранять, Хосе на трудном, но светлом пути!
3
Дебелая полная монашенка в черном одеянии удивленно поглядывала на соседа по купе. Ее заплывшие маленькие глазки выражали то испуг, то недоумение. Странный какой-то пассажир! Как только сели в Париже, он пристроился у окна, воздел на нос роговые очки и стал перелистывать газеты. Целую уйму газет! Найдет что-нибудь интересное, улыбнется или, наоборот, сердито сведет брови к переносице, потом хмыкнет, поведет плечами и принимается за следующую газету. Скосив глаза, насколько ей позволял кипенно-белый крахмальный чепец, служительница божья попыталась было рассмотреть, какие газеты читает спутник. Лишь две были голландские, остальные не то немецкие, не то английские.
В спешке последних приготовлений к отъезду Алехин не успел прочесть, что пишут газеты о предстоящем матч-реванше. «Прочту в поезде, – решил он, – до Амстердама времени будет много». Смешно было читать предсказания этих всезнающих провидцев. «Алехин не сумеет вернуть былую форму после пяти лет такого упадка», – утверждали американцы. Еще более решительное мнение сообщал Флор. «Большинство гроссмейстеров считают, что прекрасная форма и молодость Эйве дают ему хорошие шансы на победу». Что против этого возразишь?
Сам Эйве высказывался скромно, но не без самоуверенности. «Нельзя рассчитывать на легкую победу», – предупреждал он своих голландских поклонников. Но все-таки на трудную-то победу можно рассчитывать! Так большинство газет, большинство специалистов. Заладили: «Победит Эйве, победит молодость». А Алехин старый, что ли? Один Ласкер оставался верным своим привязанностям. «Алехин привык штурмом брать препятствия, – писал шахматный ветеран. – Может быть, ему за три-четыре месяца удалось наверстать упущенное?» Какой-то репортер осмелился спросить мнение о матч-реванше даже у Капабланки. Тот ответил сердито: «Не скажу ни слова».
Кроме статей с прогнозами, были еще такие, где авторы просто рассуждали о достоинствах и недостатках обоих противников. «Об Эйве говорят: нет шансов, – писал один, – шепчут: нет таланта; ведущие шахматисты думают: я его легко обыграю. Да, но ведь выиграл-то он у самого Алехина!» Много спорили о физическом состоянии Алехина. Далась им эта история в прошлом матче! Зноско-Боровский откуда-то узнал режим дня Алехина перед матчем и спешно сообщал о нем читателям. «Алехин ложится спать теперь ровно в десять вечера, встает в семь утра. После завтрака совершает прогулки, занимается рыбной ловлей. Он поправился на двадцать пять фунтов. У него больше нет нервных движений, говорит медленно. Разительная перемена по сравнению с прошлым матчем!»
Вдруг Алехин засмеялся, монашенка испуганно отодвинулась в угол дивана. «Алехин везет с собой корову!» – прочел он заголовок в одной из газет. Прошел номер, поверил репортер! Нахальный такой: «Что вы сейчас пьете, гроссмейстер: ликер или коньяк?» – «Молоко. Для этой цели я приобрел корову нормандской породы по имени Анна-Мария. Если матчевый комитет не будет возражать, я возьму Анну-Марию с собой на матч в Голландию».
И еще раз улыбнулся Алехин. Мимо окна только что пронеслась огромная реклама: «Пейте лучшее в мире голландское молоко!» А он придумал: в Тулу со своим самоваром. Поезд давно уже мчался по Голландии, в окнах мелькали задумчивые ветряные мельницы, игрушечные расписные домики. Огромными цветистыми пятнами перемежались тюльпанные поля, луга с черно-белыми коровами. Все это напомнило Алехину прошлый матч с Эйве, вот такие же поездки в вагонах из одного городка в другой. Вспомнились дни обидных поражений, позорное бессилие горячечного алкогольного дурмана. На миг его вновь охватило чувство испытанного тогда одиночества в обстановке всеобщей неприязни голландцев. Кошмаром предстали перед мысленным взором последние дни матча, дни позора и унижения.
– Ноги моей больше не будет в Голландии! – в запальчивости воскликнул он тогда и всерьез решил было выполнить это обещание. Потеряв шахматную корону, он отправился в Австрию. «Панхаз» – отель в Земмеринге – пожертвовал десять тысяч гульденов, лишь бы увидеть у себя повторную встречу чемпионов. Заметались сторонники Эйве! «Как, наш Макс будет играть не у себя дома!» Экономные и расчетливые голландские дельцы мигом нашли нужные средства. «Четырнадцать тысяч гульденов», – перекрыли они нужную сумму расходов и срочно подписали контракт с Алехиным. Что было делать? Ничего не оставалось, как согласиться играть на родине Эйве, иначе можно было вообще потерять всякую возможность играть реванш. Десяти тысяч ведь недостаточно на весь матч.
«И вот наступает решающая минута, – подумал Алехин. – Через три дня начинаем. Что принесет мне новое сражение? Если объективно расценивать силу, я должен победить, но мало ли что бывает в шахматах! Только бы не сорваться, а для этого самое главное – сохранять железное спокойствие. Не обращать внимания ни на что! Пусть будет несправедливость, пусть обида – не терять головы! Опять меня будут ненавидеть голландцы, но ведь это понятно. Спокойствие! Пожалуй, хорошо, что не поехала Грейс; сказала – приеду позже. В последнее время она стала лучше. Может быть, потому, что я бросил пить?»
Поезд приближался к Амстердаму. Сельские пейзажи постепенно сменялись индустриальными, на шоссе, то и дело пересекавшем полотно железной дороги, с каждой минутой увеличивалось количество автомашин. Монашка заволновалась и стала собирать свой незатейливый багаж. Вот поезд замедлил ход и плавно вполз под навес в узкий промежуток между двумя асфальтированными платформами.
Еще из окна Алехин увидел встречавших его голландцев: они точно рассчитали и ждали гостя как раз на том месте, где должен был остановиться восьмой вагон. Впереди группы стоял высокий Эйве, он мало изменился с прошлого матча, пожалуй, звание чемпиона чуть-чуть добавило ему важности. Такой же высокий, как Эйве, но немного сгорбившийся стоял Цитерштейн; среди других, незнакомых ему людей Алехин увидел маленького, юркого Ван-Гартена и медлительного Ликета.
В ожидании Алехина голландцы расположились у самой двери вагона. Мимо них, тихо шурша юбками, прошли монашки, которых оказалось немало и в других купе. Наконец появился улыбавшийся гость.
– Хун даг! Хун даг! – приветствовали Алехина голландцы и бросились пожимать руку приезжему. Фотографы и кинооператоры спешили поймать кадры, которых с нетерпением ждали читатели/
– О, какой вы молодец! – воскликнул, улыбаясь, Цитерштейн, одной рукой пожимая руку Алехину, другой похлопывая его по плечу. Словоохотливый, добродушный голландец во время первого матча, хотя и болел всей душой за Эйве, все же с заметной симпатией относился к русскому. Может быть, потому, что страсть к алкоголю, погубившая тогда Алехина, в последние годы всерьез захватила и самого Цитарштейна.
Голландцев удивил бодрый, здоровый вид Алехина. Они еще помнили его вид в тридцать пятом году и теперь поражались тому, как он резко изменился. Не было больше угловатых, порывистых движений, потухших глаз, желтых мешков под глазами. Возродившийся шахматный гигант гордо держал голову, глаза его светились радостным блеском.
– Прошу вас, – уже в первые минуты встречи протянул кто-то портсигар Алехину. Возможно, это была специальная проверка. Алехин отодвинул рукой портсигар.
– Доктор, вы больше и не… пьете? – хитро нахмурив брови, спросил Цитерштейн. Запах алкоголя и табака, доносившийся от него, явно показывал, что сам он не терзал себя никакими запретами.
– Я решил экономить голландские деньги, – улыбнулся Алехин.
– Я смотрю: вы прямо из монастыря! – радостно воскликнул Цитерштейн.
– А он и действительно из монастыря! – засмеялся Эйве. – Приехал вместе с монахинями.
– Но это монахини – голландские, – продолжил шутку Алехин. – Они всю дорогу молились за успех Эйве.
– А где же ваш кот? – опросил, улыбаясь, «Пикет.
– Остался дома. Ловит мышей.
– Писали, вы хотели привезти с собой корову. Это правда, доктор? – спросил Цитерштейн.
– Господин Цитерштейн! – развел руками Алехин. – Мы же в Голландии!
Группа репортеров терпеливо ждала, когда организаторы отпустят приезжего. Пока искали и грузили багаж, тут же на перроне завязалась беседа. Уже по тону хозяев, по первым вопросам корреспондентов Алехин понял, что теперь голландцы будут с ним разговаривать совсем по-иному, не так, как два года назад. При каждом удобном случае ему давали понять, что время прежних претензий прошло, что теперь владыка – Эйве. Алехина обрадовало то, что все эти изменения совсем его не трогали: он успешно выдержал первую проверку готовности своей нервной системы к трудному испытанию.
– Как ваше самочувствие? – вежливо начал беседу один из корреспондентов.
– Великолепное! – ответил Алехин. – Я даже не могу себе представить, что можно находиться в лучшем физическом состоянии.
– Писали, вы поправились на двадцать пять фунтов. Это правда?
– У меня такое впечатление, что я борец, и именно мой вес больше всего беспокоит знатоков, – отшутился Алехин.
– Вам нравится играть в Голландии? – задал хитрый вопрос низенький репортер, запомнившийся Алехину еще с прошлого матча.
– Это замечательно, что в Голландии так любят и пропагандируют шахматы, – уклонился от прямого ответа гость.
– Что вы можете сказать о своей спортивной форме?
– Мне кажется, я сейчас нахожусь в такой же форме, как и перед матчем с Капабланкой десять лет назад.
– Это уже угроза! – Вмешался в разговор Эйве. – Вы меня пугаете!
– Почему, – удивился Алехин. – Такой формы было достаточно для Капабланки, но неизвестно, хватит ли для доктора Эйве.
– Благодарю за комплимент, – поклонился Эйве. – Я вижу, у вас хорошее настроение, вы будете опасны в матче.
– Я уже достаточно натворил в плохом настроении, – заметил Алехин.
Небольшую паузу прервал третий корреспондент:
– Будьте любезны, господин Алехин, скажите, кто будет вашим секундантом в матче?
– Эрих Элисказес.
– Он мастер?
– Очень жаль, что вы не знаете Элисказеса. Это гроссмейстер и очень хороший человек.
– Вы не помните ваш общий счет встреч с Максом Эйве?
– Помню. Всего мы сыграли пятьдесят партий. По четырнадцати каждый выиграл, остальные ничьи.
– Так что битва будет острая. Алехин ничего не ответил на это замечание.
– Что можно передать голландским шахматистам?
– Я желаю им наилучших успехов. Скажите, что мы с доктором Эйве постараемся порадовать их интересными, содержательными партиями.
Беседу с репортерами перебил Ван-Гартен.
– Доктор, это все варианты? – показал он на чемоданы, которые вез на тележке носильщик.
– Возможно, – ответил Алехин. – Я должен быть начеку. Мне известно, что доктор Эйве привез из Земмеринга от Грюнфельда два чемодана новых вариантов.
– У вас отлично поставлена разведка! – засмеялся Эйве.
– На войне, как на войне, – серьезно произнес Алехин. Когда Алехин и встречающие выходили с перрона, к гостю подошел тихий молодой человек в темно-синем костюме и сказал по-русски:
– Я из советского телеграфного агентства. Можно задать вам два вопроса?
– Пожалуйста! – Алехин отвел его немного в сторону.
– Что можно передать от вас советским; шахматистам о предстоящем матче?
– Скажите, решат два фактора: мое физическое состояние и теоретическая подготовленность.
– Ну, физическое состояние у вас, слава богу, отличное, – улыбнулся молодой человек. – А как с теоретической подготовкой?
– Мне кажется, она будет достаточной. Напишите, что я тщательно изучаю книги и статьи, выходящие в СССР, и извлекаю из них не только отдельные ходы, но общие идеи и замыслы. В последнем номере шахматной газеты я прочел статью Белавенца и Юдовича о достижениях советских мастеров в области дебютов. Я нашел, что авторы даже слишком скромны.
– Можно передать от вас привет?
– Я заранее поздравляю советских шахматистов с двадцатой годовщиной Октября. Передайте им, что я буду сражаться в матч-реванше, как никогда в жизни!
«Вечная история: как что-нибудь не так, всегда у них виноват Ван-Гартен. Кто же мог предположить, что концертный зал в Гарлеме окажется непригодным для игры. Акустика, видите ли, слишком хорошая. Для концерта лучше не надо, а для шахмат плохо. Кто ни пройдет по залу, отдается, как в горах эхо. – А разве заставишь пять часов сидеть неподвижно шестьсот человек? В Москве, говорят, стелют специальные ковры, а где их сейчас возьмешь? Опять Эйве нервничает, который раз посматривает на Мароци. Что-то он долго думает, уже больше получаса. И всего только над шестым ходом! Наверное, Алехин придумал какую-нибудь хитрую штуковину. А чего же смотрели эти гроссмейстеры? Грюнфельд со своей картотекой? Шестого хода не предвидели! И где?! В славянской защите, дебюте, изъезженном вдоль и поперек в двух матчах!»
Ван-Гартен стоял на краю сцеиы и жестами умолял зрителей оставаться на местах. Он даже кивал головой наиболее непоседливым; не мешайте Максу. А Эйве все еще раздумывал над ходом. Он нервничал: с шумом передвигал под столом длинные ноги, меняя позу, облокачиваясь то на правую, то на левую руку. «Чего ему нервничать, – подумал Ван-Гартен, – дела идут отлично: после пяти партий – очко перевеса. Уже первая встреча – первая победа. Говорят, Эйве в первый день помог какой-то новый ход».
– Вы хорошо сыграли конем на е-четыре, – сказал тогда Алехин противнику, запечатывая конверт при откладывании партии.
– К сожалению, это не моя новинка, – ответил Эйве. – Этот ход уже встречался раньше.
– Где?
– В Стокгольме на последней олимпиаде, три месяца назад. Так играл Тюрн в партии с Ояненом.
Алехин с укором посмотрел на Элисказеса. Ну, хорошо, сам Алехин не играл на олимпиаде, но ведь Элисказес должен был знать этот ход! Зато чемоданчики Грюнфельда сработали на славу.
На следующий день Эйве легко реализовал свой перевес: Алехин сдался. Неважное начало матча – в первой партии поражение! А обещал сражаться, как никогда в жизни! Реклама – желание напугать противника. Но вот что удивительно: Алехин с невероятным спокойствием встретил тогда неудачу. В пресс-бюро он продиктовал корреспонденту английской газеты такие слова:
«Итак, первая партия против меня! Я пишу эти строки немедленно после проигрыша. Результат малоприятный, но не неожиданный для меня, так как я приготовился к нескольким поражениям в матче, особенно в результате дебютных сюрпризов, приготовленных доктором Эйве. Я основываю свои надежды в матче на следующих факторах:
1. Ни в коем случае нельзя недооценивать своего противника.
2. Сохранять свое здоровье и моральный дух. Впереди еще двадцать девять партий. Завтра будет новый день».
И действительно, завтра был новый день. «Алехин выиграл вторую партию, – вспоминал ход матча Ван-Гартен. – Говорят, Эйве допустил ошибку в эндшпиле. Мало помогла русскому эта победа. Правда, в третьей и четвертой партии ему удалось убежать на ничью, зато в пятой Эйве показал класс! Как Макс провел эту партию! Мат объявил; несмотря на то, что были разменены ферзи. Блестящая победа! И после такой победы он еще нервничает! Куда Алехину до нашего Эйве. Пусть он не пьет, не курит, но еще нужно и играть в шахматы! Правы гроссмейстеры, волноваться за Эйве не нужно. Но что это так долго думает Макс?»
Максу было о чем подумать! Алехин применил против него ошеломляющий ход, не учтенный не только ни одним справочником дебютных вариантов, но и Грюнфельдом в его картотеке. Сорок минут размышлял встревоженный Эйве и не мог найти верный путь игры. Это на шестом ходу, в известном варианте! Какое удивительное изобретение применил загадочный русский!
Пятнадцатого сентября шестнадцатого года на фронте близ реки Соммы был обычный боевой день. Обе стороны лениво вели перестрелку, солдаты давно уже привыкли и к разрывам снарядов и к свисту пуль. Дело знакомое: где-то вблизи блуждает смерть, но смерть известная, с ней свыклись. Однако что это вдруг поползло от английских окопов? Черные ящики, они подминают все на своем пути; чудище грохочет, рычит, из отверстий изрыгается огонь. Как страшно! «Что это?!» – спрашивают немцы своих офицеров, а те сами не знают. Минуту еще держатся ряды пехотинцев, затем вдруг все сразу с криками паники бегут назад, подальше от непонятного, грозного чудища.
Военные хорошо знают эффект неожиданного применения нового образца вооружения. Потом солдат привыкнет к танку, будет ждать его спокойно, чтобы подорвать гранатами, а в первую минуту он в смертельном испуге бежит от неизвестного стального гиганта. Так уж устроен человек: больше всего он боится того, чего не понимает.
Шахматист начинает свой бой оружием, ему отлично известным, знает он хорошо и вооружение неприятеля. Десятки всевозможных атак, защит, гамбитов давно уже изучены и записаны в справочники на многих языках мира. Но горе тому, кто будет считать эти книжные варианты чем-то неизменным, незыблемым! Время от времени пытливый ум исследователя находит в них новые ходы, и тогда самые надежные варианты зачастую получают совершенно новую оценку.
Как важно ошеломить противника новым ходом! Ничего не подозревая, надеясь на книжку, тот делает ходы, известные всему миру. И вдруг совершенно новый выпад врага, не записанный ни в одном учебнике. Что делать? Как отвечать? Если противник применяет новый ход, значит, он его предварительно изучил, дома разобрал все возможности. А для тебя это непонятная, темная бездна, ты за доской должен найти верный ответ. Если даже найдешь его, все равно потеряешь много времени на раздумье. А время в шахматах очень дорого!
Вот почему шахматисты значительную часть своего труда затрачивают на отыскание новых ходов в известных вариантах. Труд этот творческий и очень нелегкий, зато он полностью оправдывает себя. В турнирах и матчах новинка может дать верное очко. Годами хранят гроссмейстеры и мастера такие изобретения, выжидая удобного случая. Фрэнк Маршалл несколько лет «носил за пазухой» новинку в испанской партии, ловя случай применить ее против Капабланки!
Шестая партия в Гарлеме началась обычными ходами. Алехин выдвинул на первых двух ходах две центральных пешки, Эйве избрал славянскую защиту. «Опять славянская!» – махнули рукой некоторые зрители, ждавшие каких-нибудь более острых начал. Но вот Алехин делает свой третий ход. Эйве смотрит удивленно, то на Алехина, то на Файна, сидящего за судейским столом. Почему Алехин идет этим конем? Ведь Эйве доказал в партии против Файна в Зандаме в прошлом году, что черные получают отличную игру. Ни минуты не думая, Эйве устремляется в испытанное русло.
Выпад центральной пешкой, такой же ход Алехина. Эйве уверенно берет пешку белых. Беспокоиться нечего, игра черных отличная. Атакован белый конь, он должен отходить, фигуры белых займут неудачные позиции. Все в порядке.
Но что это? Алехин взялся за другого коня. «Ничего не понимаю!» Эйве опять взглянул на Файна. «Грубая ошибка», – была первая мысль голландского чемпиона. Разве Алехин в прошлом матче не делал подобных нелепостей? Однако, посмотрев на противника, Эйве сразу понял, что на этот раз об ошибке не может быть и речи. Алехин сидел невозмутимый и спокойный. Тотчас Эйве быстро прикинул возможные варианты. Если взять коня– попадешь под страшную атаку, не брать – та же атака. Как играть? Постепенно правда стала доходить до сознания голландца: он нарвался на страшную новинку Алехина.
Шахматист за доской во время всего лишь одного хода порой переживает столько самых различных душевных состояний, сколько в жизни не наберется за месяц. Вот, раздумывая над ходом, он увидел, что выигрывает пешку. Радость! Но уже в следующее мгновение он убеждается, что это ему только показалось. Разочарование. Еще минута, и забавная мысль приходит ему в голову. Ой, как смешно! Он улыбается, но, взглянув на часы, видит, что времени осталось совсем пустяк. Нужно спешить, иначе попадешь в цейтнот! И его охватывает смятение спешки. Наконец ход сделан, шахматист, поднимается со стула, идет гулять. И вдруг замирает на месте. Какой ужас! Просмотрел потерю ферзя! Холодный пот выступает на спине. Тихонько отходит он в угол и издалека, по демонстрационной доске, проверяет варианты. Слава богу, есть спасение! Полегчало на душе: избавился от страшной опасности.
Паника охватила Эйве после шестого хода Алехина. Что делать?! Возьмешь коня, попадешь под атаку всех белых фигур. Страшная атака, и вести-то ее будет Алехин! Он, наверное, два года проверял правильность жертвы. А если не брать? Тогда атака тоже сохраняется. И то плохо и это. Но нужно на что-то решаться. Брать или не брать? Что делать?!
