Текст книги "Выдумки чистой воды (Сборник фантастики, т. 1)"

Автор книги: Александр Бушков

Соавторы: Леонид Кудрявцев,Сергей Булыга,Александр Бачило,Виталий Забирко,Лев Вершинин,Елена Грушко,Евгений Дрозд,Елена Крюкова,Александр Копти
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– В общем-то для меня не имеет большого значения, где мы находимся. На планете смержей или еще где-то, – проговорил Кирилл. – Но умереть я предпочитаю на свободе, пусть даже так, как Пыхчик. Но не в лагере. А еще лучше – с василиском в руках.

Лара перевесилась через борт драйгера.

– А я вообще не собираюсь умирать, – тихо сказала она.

«Ну, что ж, правильно, – подумал Льош. – Многие, очень многие хотят вырваться из лагеря, чтобы жить. Просто жить. Бороться их нужно еще учить…»

Из-за бортика платформы высунулась голова Василька.

– Что мы будем делать дальше, Льош? – просипел он.

– Уходить в лес. Пешком. Драйгер пора бросать.

Беглецы стали осторожно слезать с драйгера на землю.

После тряски на железной платформе земля казалась мягкой и податливой, как на болоте. От драйгера никто не отходил – после гибели Пыхчика ощущение свободы, предоставленное лесом, сменилось боязливым предубеждением к нему. Портит остался на платформе и принялся подавать василиски. Испанец перебросил ремень одного василиска через плечо, крякнул от тяжести и взял еще один.

– Любопытно, – проговорил Кирилл, беря в руки василиск, – зачем у василисков сделаны приклады и, тем более, зачем смержам нужны на них ремни?

Он вопросительно посмотрел на Льоша, но тот промолчал, и тогда Кирилл, отойдя в сторону, на свободную от бурелома прогалину, принялся долбить раструбом василиска твердую землю.

– Кирилл, что ты там делаешь? – удивленно спросила Лара.

– Могилу рою, – спокойно ответил он. – Надо же Энтони похоронить по-человечески…

Льоша словно ударило. Похоронить Энтони… А Пыхчик? Он подхватил василиск под мышку и зашагал к его останкам.

– Куда, ты, Льош? – крикнула ему в спину Лара, но он не обернулся. И тогда вслед за ним кто-то, с треском ломая бурелом и отчаянно сопя, стал продираться сквозь заросли.

Льош не дошел шагов двадцать до места гибели Пыхчика – здесь уже все было затянуто звенящей паутиной, а над останками пучился медузой мутный белесый колпак, и сквозь его толщу были видны страшные кровавые куски, подпрыгивающие и дергающиеся, словно варящиеся в мутном желе.

«Все, что я для тебя могу», – сцепив зубы подумал Льош и поднял раструб василиска.

Он нажал на спуск, и малиновый звон, источаемый паутиной, тотчас смолк. Медузообразный комок мелко задрожал, а на его поверхности, в том самом месте, куда был направлен раструб василиска, образовалась небольшая воронка. И все. Льош повел василиском в сторону, воронка переместилась по поверхности белесого колпака, но и только.

– Diablo![21]21
  Дьявол! (испан.)


[Закрыть] – чертыхнулся рядом с ним Испанец, и Льош от неожиданности вздрогнул. От слышал, что за ним кто-то продирался сквозь чащу, но что это будет Испанец…

– Un momentito, amigo![22]22
  Минутку, друг! (испан.)


[Закрыть] – бросил Испанец Льошу и сорвал с плеча василиск. По белесому колпаку заструилась вторая воронка, затем, через некоторое время, третья.

Льош опустил василиск.

– Идем, – сказал он, глядя в сторону. – Мы ничего здесь не сделаем, только разрядим василиски.

Он посмотрел на Испанца, стоявшего широко расставив ноги и с трудом удерживающего на локтях два тяжеленных ствола, и положил руку ему на плечо.

– Идем.

Испанец разъяренно что-то прорычал в ответ сквозь сцепленные зубы и отрицательно помотал головой.

Льош вздохнул и, повернувшись, зашагал назад к драйгеру.

Могилу, неглубокую, сантиметров сорок, уже выкопали, а Портиш соорудил крест – две корявые палки, перевязанные какой-то лианой. Хоронили Энтони молча. Только когда Льош с Кириллом осторожно опускали тело Энтони в могилу, Лара тихо проговорила:

– Что же мы его так, голого… Хоть бы веток подстелить.

Микчу, сопя, опустился перед могилой на колени, аккуратно сложил руки Энтони на животе и двумя пальцами закрыл ему глаза. Затем оторвал кусок полы от своей рясы и прикрыл им лицо.

В ногах поставили крест и могилу стали осторожно засыпать землей. И в лесу вырос могильный холмик. И была тишина. Неземная, без щебетания птиц, шелеста листвы, и даже паутина не звенела. И все стояли вокруг могилы, опустив руки, и молчали. И нечего было сказать. И тогда Микчу снова опустился на колени перед свежезасыпанной могилой, выудил откуда-то из-под рясы замусоленный молитвенник и раскрыл его.

– Domine exaudi vocem meam…[23]23
  Боже, услышь глас мой… (латинск.)


[Закрыть] – сладким тягучим фимиамом повеяла над могилой латинская речь. Казалось, слова не исчезают, а зримо, овеществляясь рукописной вязью, медленно плывут в воздухе, окутывая своей пеленой. Кирилл выпрямился, и взгляд его был устремлен куда-то далеко-далеко, сквозь чащу леса. Лара как-то сразу постарела, осунулась и стала похожа на монахиню в своей длинной гимназической юбке. Она стояла, потупив взор и сложив руки у груди, – наверное, молилась. Портиш сгорбился еще больше, исподлобья уставившись в могильный холм, и было видно, как под бородой у него по щекам ходили желваки. Испанец застыл у изголовья, широко расставив ноги в армейских сапогах, и обеими руками опирался на василиск, стоявший между ног. Как воин, прощающийся со своим соратником. Пины сгрудились чуть в стороне тесной группкой и молча смотрели на людей.

– Reguiem aeternum… – плыло над могилой. – Dona eis Domine…[24]24
  Вечный покой… Воздай им, господи… (латинск.)


[Закрыть]

«Я не знаю, кем ты был на Земле, в каком веке ты жил, – склонив голову, думал Льош. – Но был ты человеком огромного интеллекта и гуманизма. И не закрывала твой мозг пелена повиновения необъяснимому и сверхъестественному. Ты смог вникнуть в сущность происходящего и, если даже и не понял, что собой представляют смержи, чего они добиваются, заставляя сутками сидеть в Головомойке и читать подряд все манускрипты твоего времени, начиная с любовных записок, доносов, рецептов придворных знахарей и кончая жизнеописаниями и трактатами жрецов о сущности суть несуществующего, то ты понял главное: смержи не духи, и не боги, и не демоны. И ты не захотел так жить, влачить свое существование в лагере, только ради того, чтобы существовать. И, самое главное, ты не захотел, чтобы так жили другие».

– Amen, – заключительным аккордом прокатилось над поляной, и Микчу, закрыв молитвенник, встал с колен.

Льош поднял глаза. Все теперь смотрели на него.

«Прощай, – вздохнул он. – Sit tibi terra levis…»[25]25
  Да будет земля тебе пухом… (латинск.)


[Закрыть]

– Пошли, – коротко бросил он и, закинув ремень василиска через плечо, зашагал в лес.

Он прошел метров двадцать чуть наискось от того направления, которое указывал нос драйгера, и оглянулся. Неровная цепочка людей и пинов вытянулась за ним.

– Всем идти гуськом только по моим следам! – крикнул он назад, продолжая идти. – Кирилл, будешь замыкающим.

Льош прошел еще немного и, не услышав ответа, остановился.

– Кирилл?

– Сейчас! – услышал он издалека голос Кирилла, и тотчас утробным рывком взревел драйгер и заворочался на месте огромным монстром, круша и ломая деревья.

– Стой! – во всю мощь легких заорал Льош. – Не сметь!

Он бросился сквозь чащу наперерез драйгеру. Драйгер развернулся на месте, натужно заревел, приседая на корму, и, подпрыгнув, ринулся в сторону поляны, затянутой звенящей паутиной. Льош увидел, как из седла выпрыгнул Кирилл и, чуть не попав под машину, откатился в кусты, а драйгер, сразу сбавив обороты, медленно вкатился в паутину. Под ним что-то зашипело, поднялся легкий пар, пахнувший жженым металлом, и драйгер стал проседать, словно в болоте. Когда он просел почти до платформы, откуда-то из-под седла стало медленно разгораться малиновое свечение. Паутина наконец не выдержала, и, потрескивая, как сучья в костре, начала лопаться. Малиновое свечение разгоралось все сильнее, и Льош попятился, почувствовав его дурную теплоту.

– Уходить! – закричал Льош. – Немедленно всем уходить отсюда!

Кирилл, прихрамывая, но довольный и улыбающийся, быстро подошел к нему.

– Как он, а? – спросил он, кивнув в сторону драйгера.

– Мальчишка! – процедил Льош, хотя, в общем-то, понимал его. Он повернулся и зашагал в голову колонны.

Уходили они быстро, насколько позволяли пины, семенившие в середине группы. Вначале Льош повел прямо, словно продолжая путь драйгера, но минут через пятнадцать резко свернул в сторону и заставил всех карабкаться на высокую, но довольно крутую сопку, открывшуюся слева от них. И только перевалив через сопку, он позволил себе снизить темп.

«Успели-таки», – облегченно подумал Льош.

И тут сзади что-то негромко ухнуло, и звук, гулким эхом прокатившись по лесу, обогнул сопку с двух сторон. Цепочка людей и пинов остановилась, и все как по команде повернули головы. Редкие облака за сопкой окрасились в малиновый цвет.

«Ну, это нам уже не страшно…» – подумал Льош.

– Чего это там? – спросил Портиш, яростно теребя бороду, – Смержи?

Он вперился взглядом в Льоша. Льош покачал головой.

– Драйгер взорвался.

– Чо? – переспросил Микчу в конце цепочки.

– Драйгер наш на небеса вознесся! – доходчиво объяснил Кирилл.

– А?

– Время дорого. Идемте. – Льош мотнул головой и зашагал вниз по склону.

За сопкой местность была относительно ровной, но сильно заросшей колючим кустарником и хилыми тонкими деревьями с редкими кронами. Льош вел отряд по самой чащобе, далеко обходя небольшие, черные, мертвые с виду болотца и зеленые прогалины с белесыми кочками. Странно, но, кроме смержеподобного паука, никаких других существ, даже насекомых, в лесу не было, хотя отряд еще раз натолкнулся на поляну, где паук переваривал какую-то пищу. Судя по повадкам паука, устраивающего засаду на прогалинах, а также жуткой мощи его ловчего оружия (несомненно, нити паутины обладали деструкционной способностью – ни один другой инструмент просто не смог бы с такой быстротой разрезать человека на части и, тем более, справиться с металлом драйгера), в лесу должны были водиться монстры с бронированными панцырями. Но если монстры и существовали, то, очевидно, в виде каких-то бестелесных тварей, поскольку, пробираясь по девственному бурелому леса, следов после себя не оставляли. В остальном же: кустарником, деревьями с их стволами и листьями, лианами, дерном – лес напоминал земной, и как Льош ни старался провести параллель между флорой леса и лагеря, ничего общего он не находил. Конечно, трудно предположить, что где-то действительно в естественном виде существуют деревья-бараки, скорее всего, эта биологическая форма растительности специально создана, но в лесу Льош просто не смог обнаружить хотя бы приблизительных аналогов, из которых можно было бы вывести такую популяцию. Это касалось и усатой ограды, и лопухов Слепой Дороги. Впрочем, еще в лагере Льош, анализируя деятельность смержей, пришел к выводу, что ничто: ни драйгеры с водительскими блюдцами, с первого взгляда, казалось бы, созданными специально только для смержей; ни василиски с ремнями, явно предназначенные для ношения через плечо; ни аппаратура в Головомойке – ничто не могло быть продуктом цивилизации смержей. Все было заимствовано, причем настолько беспардонно, что не делалось ни малейшей попытки приспособить хоть что-нибудь специально для смержей. Даже водительские блюдца драйгеров были для них малы, мелки, с внешним наклоном, так что смержей иногда при сильной встряске машины на ухабах просто выбрасывало из блюдец, почему они и вели драйгеры задом-наперед, не обращая внимания, а, может, просто не видя, что освещают пройденный путь похожим на бамбер прожектором в инфракрасном диапазоне. Но краденые аппаратура и транспортные средства были лишь сопутствующими факторами, определяющими паразитическую сущность смержей. Такой вывод напрашивался сам собой из использования людей и пинов в Головомойке в качестве своеобразных ретрансляторов информации, накопленной каждой из цивилизаций. Причем, как все больше и больше убеждался Льош, смержей скорее интересовала на сама информация, а ее эмоциональная окраска. Как они получали ее от пинов, Льош не знал, точнее, еще не успел узнать, но как это делалось с людьми, прочувствовал на своем опыте. Людей просто заставляли читать, и одновременно, по мере восприятия и осмысливания человеком прочитанного, смержи снимали эмоциональный фон. Операция была не из приятных. К концу такого двенадцатичасового сеанса выкачиваний эмоций человек оказывался выжат как губка, голова раскалывалась от невыносимой боли, и, иногда, по возвращении в лагерь, после сонной дури Слепой Дороги, нервная система человека не выдерживала, и он заходился в «пляске святого Витта»… Единственное, в чем смержи, пожалуй, проявляли хоть какую-то осмысленность, так это в краже людей с Земли. Они выбирали полиглотов, хорошо знающих несколько языков, выдергивали их из разных эпох и доставляли сюда, в Головомойку, где в копиях находилась, наверное, вся письменная информация Земли, начиная с палеографических рисунков, клинописных табличек, узелкового письма и заканчивая книгами и кристаллофонными записями. Вряд ли смержи могли передвигаться во времени – люди появлялись в лагере в соответствии с хронологической последовательностью эпох, – скорее всего, они каким-то образом «прессовали» время, поэтому в лагере, забываясь в кошмарных снах плечом к плечу на нарах в бараке, иногда оказывались люди, чью жизнь на Земле разделяло до трех тысяч лет. И все же была в краже людей одна странность. Смержи извлекали с Земли только погибших, причем погибших при пожарах, наводнениях, землетрясениях, извержениях вулканов, эпидемиях чумы и холеры, – когда останки невозможно было обнаружить, либо когда от трупов шарахались. Возможно, поэтому в лагере, особенно среди европейских средневековых книгочеев, и утвердилось мнение, что лагерь – это Чистилище. Но у Льоша было другое мнение. Смержи просто боялись. Боялись быть обнаруженными. И еще они боялись людей высокоразвитого общества. Иначе чем объяснить, что ранее люди появлялись в лагере чуть ли не каждый день, но вот уже четыре месяца, как ни добавлялся ни один. И Льош был последним.

Часа через два ходьбы они вышли к узенькому мелкому ручейку с желтой пузырящейся водой. Льош остановил всех, осторожно пробрался к ручью и попробовал воду. Вода была теплой, газированной, с сернисто-железистым вкусом, но пить ее было можно. И Льош решил устроить здесь коротенький привал.

Все сидели молча, тесной группкой, устало прислонясь к перекрученным, покрытым черными наростами, деревьям, растущим по обе стороны ручья.

– Пожрать бы, – протянул Портиш и, в который раз нагнувшись над ручьем, стал пить воду, черпая ее пригоршнями. Железистая вода не утоляла жажду.

– «Nell mezzo del camin di nostra vita mi ritrovai in una bosca oscura…»[26]26
  «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Данте Алигьери. «Божественная комедия». Перевод М. Лозинского.


[Закрыть] – неожиданно продекламировала Лара. Она сидела, расслабленно откинувшись на пружинящие ветки, и затуманенным взглядом смотрела куда-то под кроны деревьев.

– Из чистилища да в ад, – раздраженно резюмировал Кирилл. Он резко поднялся и пошел вглубь леса от ручья.

– Ты куда, Кирилл? – спросил Льош, настороженно провожая его взглядом.

– Я сейчас.

Было слышно, как Кирилл бродит по бурелому недалеко от ручья, затем послышался треск сухой ветки, и он вернулся назад, таща ее за собой. Усевшись на свое место, Кирилл принялся обирать с ветки сухие листья.

– У кого-нибудь есть чем зажечь? – мрачно спросил он.

Портиш долго копался в карманах и, наконец, вытащил самодельное кресало. Льош протянул стерженек высокотемпературного резака, предварительно отрегулировав его на минимальную мощность – единственное, что у него было в кармане куртки в момент катастрофы.

– На кнопку нажми, – посоветовал он.

Кирилл нажал на кнопку, и из торца стерженька выпрыгнуло тонкое огненное жало. Кирилл одобрительно хмыкнул и вернул Портишу кресало.

– Эй, монах! – Он толкнул локтем задремавшего было Микчу, Микчу привскочил и ошарашенно затряс головой.

– Э? Чево?

– Книгу свою гони!

Микчу отупело уставился на Кирилла, осмысливая требование, затем отчаянно замотал головой.

– Не! Не надобно!

– Ну?!

Микчу недоверчиво протянул молитвенник. Кирилл положил книгу на колени, открыл и безжалостно вырвал страницу.

– Э-э! – сдавленно закричал Микчу и попытался вырвать молитвенник из рук Кирилла.

– Не верещи! – оборвал его Кирилл, и, отпихнув Микчу, спрятал книгу за пазуху.

Микчу обиженно засопел.

– Ничего, – съязвил Кирилл и принялся растирать сухие листья над листочком бумаги, – если еще раз сподобишься в Головомойку – другую свистнешь.

Льош поднял один сухой лист, размял между пальцами, подышал на него, понюхал, затем потер о манжет куртки. Ткань слабо зафлюоресцировала. Он поднял брови и удивленно хмыкнул. Манжеты куртки были устроены по принципу простейшего индикатора – это свойство придавалось для экстремальных случаев в судьбе космодесантника. По реакции нельзя было определить точный состав анализируемого вещества, но разбивку по группам: белкам, углеводам, алкалоидам – манжет давал прекрасную. Полученный же сейчас результат оказался обескураживающим.

– Что там еще? – Кирилл бросил недовольный взгляд на Льоша.

– Да так… Не советую тебе курить много этих листьев.

– Что так? Считаешь – крепкие?

– Да нет, – улыбнулся Льош. – Пронесет тебя просто здорово.

Лара конфузливо рассмеялась. Испанец непонимающе перевел взгляд с Кирилла на Льоша, на Лару и протянул руку к Кириллу.

– А не боишься, что и тебя пронесет? – пробурчал Кирилл, но лист бумаги разорвал пополам и дал половину Испанцу.

Они скрутили самокрутки, причем Испанец проделал это весьма профессионально, и закурили. Сизый дым слоистым облачком повис над головами. Некоторое время все молчали, затем Портиш протиснулся поближе и завистливо спросил:

– Ну, как?

– Ничего, – сипло ответил Кирилл. – Дерет немного… С непривычки. Хочешь?

Он протянул самокрутку Портишу. Портиш жадно посмотрел на самокрутку, сглотнул слюну и, казалось, против воли покачал головой. Пины, до сих пор молча сидевшие в сторонке, при первых клубах дыма зашевелились и принялись отрывисто пересвистываться. Наконец один из них, Василек, подпрыгнул на своих лапках и, переваливаясь с боку на бок, неспешно подошел поближе к Кириллу. Первое время он просто наблюдал, как Кирилл и Испанец затягиваются дымом, затем спросил:

– Что это вы делаете?

– Курим, пинчик, – ответил Кирилл и плутовато добавил: – Попробовать не хочешь?

Василек растерянно посмотрел на Кирилла, на Льоша, снова на Кирилла.

– Не знаю, – нерешительно прошелестел он.

– Попробуй. Ничего страшного в этом нет, – заверил Кирилл и сунул ему в рот самокрутку.

Пин вдохнул, поперхнулся дымом и отчаянно замахал руками. Но ручки у него были маленькие и не доставали до сильно вытянутого вперед рта, и тогда он попытался выплюнуть окурок. Однако бумага приклеилась к губе, и пин только еще больше наглотался дыма. Вконец отчаявшись избавиться от окурка, пин запрыгал, замотал головой, и окурок, наконец, вылетел изо рта, шлепнувшись рядом с Ларой на нарост на стволе дерева.

Все смеялись.

– Ты только не обижайся, Василек, – улыбаясь во весь рот, попросил прощения Кирилл и потрепал пина за шерсть на спине.

– Зачем же так… – смешно чихая, обиженно просипел пин.

Лара вдруг оборвала смех и стала принюхиваться, вертя головой.

– Пахнет… Вы чувствуете? – Она привстала с земли, и взгляд ее застыл на окурке, лежащем на наросте дерева. – Сыром пахнет…

– Угум-м… – поддакнул Микчу, усиленно, как паровик, сопя носом.

Портиш первым оценил ситуацию и вьюном, прямо по коленям Лары, пробрался к наросту, на котором лежал окурок. Рукавом он смел окурок с нароста и стал тщательно обнюхивать обожженное место.

– Ей-богу, сыром пахнет, – благоговейно заявил он.

– Стоп! – оборвал Льош поднявшийся было галдеж. Он отобрал у Кирилла резак, увеличил его мощность и аккуратно срезал ближайший к нему нарост. Нарост с шипением отделился от дерева, и в воздухе ощутимо запахло сыром. Льош теранул срезом о манжет, посмотрел на проявившуюся реакцию, затем осторожно лизнул и также осторожно попробовал на зуб краешек нароста. Это действительно было похоже на старый засохший сыр.

«Вот так, – усмехнувшись, подумал он. – Не знаешь, где наймешь».

– Кажется, это можно есть, – сказал он.

Но наесться вдоволь Льош никому не дал. После стольких лет питания жидкой лагерной баландой он не знал, как будет действовать столь грубая пища. Поэтому, разрешив съесть каждому не более четвертушки нароста, он приказал набрать с собой их как можно больше (кто знает, повезет ли еще в лесу наткнуться на что-нибудь съедобное?) и сразу же двинулся в путь.

И снова они шли по странно-тихому лесу, и снова огибали черные гнилые болота и манящие зеленью прогалины. Колючий кустарник рвал и без того ветхую одежду, царапал руки, лица, цеплялся за немилосердно оттягивающие плечи василиска, но Льош больше не делал привалов и продолжал упрямо вести отряд беглецов. Он рассчитывал вывести отряд к Слепой Дороге и расположиться недалеко от нее. Чем ближе к смержам, тем меньше вероятность, что их именно там будут искать. Однако вскоре все выбились из сил, и Льош понял, что до цели их не доведет. Он уже принялся подыскивать место для привала, но тут прямо перед ними сквозь чащу леса вырисовалась огромная желтая поляна.

Льош остановил отряд, а сам стал осторожно пробираться к ней. Поляна была огромной, с километр в поперечнике, почти круглой, и вся усыпана крупным желтым щебнем. Словно кто-то специально засыпал ее, а затем прошелся по щебню гигантским плугом, оставив огромные борозды. Почти в центре поляны высилось большое, толстое, засохшее дерево с раскидистой кроной – первое большое дерево, встреченное в лесу. Да и то – сухое.

Льош ступил на поляну и прошел по щебню несколько шагов. Щебень, нагретый солнцем, отдавал свое тепло, и здесь, после сырого воздуха леса и его полумрака, было непривычно сухо, тепло и светло. Льош позвал всех на поляну, и они прошли к засохшему дереву, где и остановились в одной из рытвин.

«Прямо готовый окоп», – подумал Льош и прилег спиной к насыпи.

Невдалеке от него Портиш и Микчу приглушенно ссорились из-за еды, настороженно косясь на него, Лара снова стала приставать к пинам с расспросами, а Кирилл задымил с Испанцем самокрутками. Ссора между Портишем и Микчу постепенно стихла, Кирилл, докурив самокрутку, аккуратно затушил ее и ушел куда-то, а Льош все лежал на насыпи и думал, пытаясь заново, в который уже раз, осмыслить все происходящее здесь, на этой планете. И твердо решить, что же делать дальше. Жаль, конечно, что он оказался последним из землян, выуженным смержами, – чересчур слабые у него ощущения психополей и сила сопротивления их воздействию – несомненно, у последующих поколений они будут сильнее. Но то, что землян больше здесь не будет, Льош понял давно. Слишком осторожны смержи, слишком они боятся. И все же, несмотря на сверхосторожность, именно с ним, с Льошем, смержи просчитались. Жадность к информации, наверное, превысила их осторожность. Забыли, что жадность ведет к несварению. И уж Льош теперь просто обязан стать такой костью, которой смержи подавятся…

По насыпи спустился Кирилл и сел рядом с ним. В руках он держал обломок ветки и что-то выстругивал из него резаком.

– Ну, и куда мы дальше? – спросил он.

– Туда, – Льош махнул рукой. – К Слепой Дороге. Меньше вероятность, что именно возле нее нас будут искать.

Кирилл даже привстал и посмотрел в ту сторону, куда указал Льош.

– Ты уверен, что Слепая Дорога именно там? – недоверчиво переспросил он.

– Уверен. Чувство ориентации меня никогда еще не подводило. Километров двадцать пять… – Льош прикрыл глаза и зашевелил губами, словно что-то подсчитывая. – Точнее, двадцать семь с хвостиком.

– Верю, – кивнул Кирилл. – Теперь я тебе верю.

Льош усмехнулся.

– Что это будет? – в свою очередь спросил он, кивнув на обстругиваемую Кириллом палку.

– Трубка, – коротко ответил Кирилл и снова принялся за работу. – А почему бы нам не остановиться здесь? Место вроде бы неплохое, обзор хороший, спрятаться есть где – рытвины, что твои окопы! Если погоня выйдет на нас, то здесь их встречать лучше, чем в лесу.

– Насчет окопов – это ты верно, – кивнул Льош. – Мысли у нас сходятся… А ты уверен, что драйгеры и василиски – это все, что есть у смержей?

Кирилл удивленно поднял брови.

– Вроде бы ничего другого я у них не замечал, – осторожно ответил он.

– Тогда ты, может быть, объяснишь мне, каким образом ты попал сюда? Не святым же духом?

Кирилл прекратил вырезать трубку и настороженно смотрел на Льоша.

– И вообще, откуда у тебя такая уверенность, что именно смержи будут организовывать за нами погоню? Что именно они являются нашими хозяевами? Потому, что они нас охраняют, и ты больше никого не видел? Но тогда, может быть, ты объяснишь, почему смержи тоже застывают на месте, когда в лагере звучит Голос?

– Черт его знает! – зло сплюнул Кирилл. – Задаешь ты задачи… В наше время встречу с другими цивилизациями представляли совсем по-другому. Они – такие же как мы; цветы, объятия, обмен делегациями, достижениями и черт его знает чем еще, но только непременно высокогуманным; гигантский скачок науки, техники, культуры… И вот оно – братание!

– Ты из двадцатого века? – спросил вдруг Льош. – Где-то из середины?

– Да, – подтвердил Кирилл. – Год гибели – тысяча девятьсот шестидесятый. Сель… У нас в горах это часто бывает…

– Мечтали вы тогда, прости, однобоко. Но и понять вас было можно. Человеку всегда хотелось, чтобы его будущее было светлым, чистым и добрым. А о том, что могут быть негуманоидные цивилизации, или, как эта, паразитические…

– Я не совсем понимаю термин негуманоидные, – перебил Кирилл, – но насчет паразитических – так смержей можно сравнивать с уэллсовскими марсианами. Только смержи пьют не нашу кровь, а наши мысли. Но мне, лично мне, наплевать на то, кто из меня тянет соки: марсиане, смержи или те, кто стоит за ними! Пока у меня есть василиск, пока у меня есть руки, кулаки, зубы, я буду драться за свою свободу до последнего вздоха!

И тут внезапно все сместилось перед глазами Льоша. Он еще видел Кирилла, который продолжал что-то гневно выкрикивать, но уже не слышал его. Острое чувство близкой опасности охватило его, он почувствовал, что через мгновенье сердце его остановится и сознание померкнет. И еще он понял, как озарением на него нашло, что есть от этой опасности странный, нелогичный способ защиты, но им он воспользоваться не успеет…

Льош упал лицом прямо в щебень, но затем с трудом приподнял голову. И у него было уже другое лицо – набрякшее, посиневшее; тусклые глаза невидяще смотрели на Кирилла.

– Ку… кур… – прохрипел он, пытаясь протянуть к Кириллу ставшую чужой, непослушной, руку.

Гигантская тень пронеслась над поляной, на мгновенье закрыв солнце, и ушла в лес.

3

Кирилл вскочил. Огромный серебристый диск скользнул над лесом, накренился, вошел в вираж и снова стал разворачиваться для нового захода над поляной.

«Вот оно, – екнуло сердце. – Атака!»

Он бросился за своим василиском, но не удержался на крутой насыпи и съехал вниз, в рытвину. Да так и остался стоять на коленях.

В импровизированном естественном окопе стояла непонятная статичная – без единого движения – тишина. Люди и пины, скорчившись, вперемешку лежали на дне рытвины, там, где их застала тень серебристого диска. И только Испанец, согнувшись в три погибели, с василиском наизготовку, напряженно следил за маневрами диска над лесом.

«Что же это делается? – отрешенно подумал Кирилл. Его охватила апатия. – Значит, все насмарку… Их побег, мытарства по лесу… Завтра снова лагерь, Головомойка и все вернется на круги своя?»

Казалось, все чувства оставили Кирилла, кроме зрения. С каким-то тупым безразличием он видел, как из окопа медленно, страшно медленно встает Испанец, так же медленно, с василиском наперевес, и в беззвучном крике ощерив рот, взбирается по откосу и бежит навстречу надвигающемуся из-за леса серебряному диску.

Диск, медленно вращаясь, шел над поляной и вдруг, словно споткнувшись обо что-то невидимое в воздухе, накренился и заскользил навстречу бегущему Испанцу. Они встретились метрах в десяти от окопа. Смяв выставленный вперед василиск, диск ударил Испанца в живот, и его тело, согнувшись пополам, скользнуло по ободу диска и тряпичной куклой отлетело в сторону. А диск, пролетев еще несколько метров, всей своей многотонной мощью вонзился в бруствер окопа. Волна щебня, вздувшись перед ним, с грохотом обрушилась в рытвину.

Этот грохот вырвал Кирилла из состояния небытия. Точно пружиной вышвырнуло его из окопа, и он, до боли в пальцах давя на спуск василиска, бросился к диску.

– Гад! – кажется, орал Кирилл, судорожно притиснув приклад василиска к бедру и поливая диск невидимым огнем. – Гады! Братья по разуму! Я покажу вам братство! Я покажу вам контакт! Ага, шелушишься? Получай еще! На!

Серебристая поверхность диска сползала с него лоскутьями тонкой кожицы, открывая другую, бурую и пористую. Наконец, задняя часть диска, торчавшая над землей, дрогнула и грузно шлепнулась на щебень, согнув диск пополам.

Кирилл опустил василиск. Над поляной звенела тишина. Палило немилосердно солнце, и не было ни ветерка, ни малейшего движения, только пыль, поднятая падением диска, медленно оседала на щебень.

«Вот и все», – устало подумал Кирилл. Он взобрался на гребень рытвины и остановился. Он уже знал, что там увидит, но все равно содрогнулся.

На дне рытвины полузасыпанные щебнем, покрытые желтой пылью лежали трупы. И никого живого…

«Почему они все?.. Почему?! И почему я остался?»

Кирилл снова окинул взглядом рытвину. Все лежали на дне, странно скрючившись, и только Льош на откосе раскинул руки.

«Льош… Почему же и ты умер? Ты, на которого не действовали ни Голос, ни психоэкраны смержей, ты, который чувствовал опасность за милю, лечил только прикосновением рук, ты, который мог разобраться в происходящем, лишь мельком взглянув, который знал больше нас, больше всех нас, всех нас вместе взятых, человек нашего будущего, какими мы хотим стать и какими мы в конце концов будем, несмотря ни на что! И ты… Ты умер?!»

Кирилл спустился по откосу к Льошу, грузно, устало сел на щебень и закрыл глаза. «Так почему же ты все-таки умер, а я живу?» Он вспомнил последние минуты перед атакой диска: они сидят с Льошем и беседуют, и вдруг Льош падает лицом вниз на щебень, затем приподнимается, но уже не Льош, а другой какой-то человек, синий, опухший, не человек – маска человеческая, слепок, и тянет к нему такую же синюю, набрякшую руку, и что-то хрипит. Что же он хотел? И тут же перед глазами встала другая картина: он стоит на коленях на дне рва, все уже мертвы, лежат на щебне, скрючившись, и только Испанец напряженно, на корточках, весь собравшись в прыжке, наблюдает за виражом диска, затем срывается с места и, с василиском наперевес, бежит навстречу диску, раздирая горло страшным атакующим воплем.

Кирилл вскочил на ноги. Курить, вот что просил Льош! Значит, не только слабительное было в сухих листьях…