Текст книги "Выдумки чистой воды (Сборник фантастики, т. 1)"

Автор книги: Александр Бушков

Соавторы: Леонид Кудрявцев,Сергей Булыга,Александр Бачило,Виталий Забирко,Лев Вершинин,Елена Грушко,Евгений Дрозд,Елена Крюкова,Александр Копти
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Ночь третья

Впервые в жизни Раст вышел за пределы города ночью. Знар вывел его наружу через короткий личный туннель, шедший прямо из его жилища. Раст последний раз обернулся, поглядел на темный силуэт старика на фоне бледного свечения и, сжимая в руке меч, шагнул во тьму. В памяти его всплывали все те ночные ужасы и кошмары, все хищники и чудовища, порождения мрака, которыми так любили запугивать друг друга простые ари. Он был готов ко всему. Он двинулся в обход периметра, как только глаза привыкли к темноте и он стал различать неясные формы вокруг себя. Он держал меч наготове и вертел головой, вслушиваясь в ночь. Но слышал он только шум ветра. Если во мраке и водились чудовища, то до поры до времени они занимались своими делами. Дойдя до старой части купола, он полез наверх и тогда только понял, что главная опасность заключается не снаружи, а внутри него самого. И еще он понял, почему ари не может жить вне Города и погибает, если его оторвать от других ари. Выйдя за пределы общего городского психополя, складывающегося из тысяч индивидуальных психополей, Раст начал слабеть и замерзать. Силы оставляли его с катастрофической скоростью. Сколько времени понадобилось бы ему, чтобы забраться на купол днем? Всего ничего, ведь купол превышал его рост всего лишь в 60–70 раз. Не то было сейчас. Масштабы изменились. Путь наверх неимоверно разросся и нависал над ним неразрешимой задачей. Распластавшись по шероховатой поверхности и цепляясь за выступающие деревянные балки, Раст медленно, мучительно медленно подтягивал тело вперед, чтобы отхватить очередной клочок пространства, рухнуть и застыть, копя силы для следующего рывка. Временами он испускал короткий стон. Тяжелый меч превратился в громоздкую обузу, но он не бросал оружие, хотя и речи не могло быть ни о какой самозащите, если бы на него кто напал.

Раст впал в полнейшее отупение. Весь огромный мир съежился и свелся для него к почти неразличимым деталям рельефа, которые попадали в его сузившееся поле зрения и в которые он почти утыкался головой. Время остановилось, исчезла вся его прошлая жизнь и потеряло всякий смысл понятие будущего, осталось лишь одно мучительное, бесконечно длящееся настоящее. Только в редкие моменты просветления он улавливал, что ветер становится все сильнее и, значит, он все-таки не стоит на месте, а ползет и забирается все выше и выше.

Постепенно рельеф становился все более пологим и наконец под ним оказалась горизонтальная площадка, а ветер усилился настолько, что порывы его угрожали оторвать Раста от купола и сбросить во мрак. Он понял, что дополз. У него хватило сил поднять голову, и привыкшие ко тьме глаза различили вдали трубчатые конструкции и сотрясаемые ветром плоскости хлорофилловых плантаций, а еще дальше темные, громадные массы окружающего город леса.

Сильный порыв ветра толкнул его в бок, он перевернулся на спину, развалился плашмя, раскинув руки-ноги и цепляясь за ближайшую деревянную балку, чтобы не быть унесенным прочь. Если бы он не был измотан до последнего предела, если бы он был еще способен хоть что-то чувствовать, то его ожидал бы неминуемый шок, ибо Раст никогда не видел звезд, а Знар забыл его предупредить о их существовании. Поэтому он просто лежал в смертельном оцепенении и в спасительном равнодушии к собственной участи глядел вверх, а мрак разглядывал его миллионами ярких, мигающих глаз. Раст провалился в полусон, полу-обморок, и в его голове тут же загрохотали чужие голоса.

– …неутешительная картина… все так пессимистично – разум стремится к самоубийству…

– Ну, не так все мрачно. Я сказал, что есть тенденция к самоустранению, а это еще не самоубийство. К тому же это лишь одна сторона процесса.

– Есть и другая?

– Конечно. Вот нисходящая линия: разум – рассудок – рефлекс – инстинкт… Нечто трепетное и живое, горячее, подвижное, постепенно остывает, затвердевает, одевается в жесткий костяной панцирь, умирает… А потом возрождается как Феникс…

– Каким же образом?

– Не забывайте, что разум – орудие выживания. Животное стало разумным, чтобы выжить. Развитый мозг потребовался, чтобы лучшим образом реагировать на изменения среды, на внешнюю угрозу. Но вот среда преобразована, внешней угрозы нет, и разум, это острое оружие, постепенно притупляется, погружается в спячку и… и теперь ему грозит внутренняя опасность – опасность деградации, вырождения в инстинкт. И тут же срабатывает механизм защиты – раз есть опасность, разум обязан пробудиться. Ему ведь все равно – внешняя угроза или внутренняя. Главное – опасность.

– Но как конкретно работает этот защитный механизм?

– Могу привести аналогию из теории вероятностей. Есть там одна теорема. Допустим, имеется некая система, состоящая из множества элементов, и каждый элемент характеризуется неким численным параметром. Параметры могут принимать совершенно разные значения. Так вот, когда значения параметров начинают стремиться к какому-то одному и тому же числу, то есть элементы теряют свою индивидуальность, то повышается вероятность появления флюктуации. Это значит, что параметры каких-то немногих элементов станут резко отличаться от общего, среднего значения.

– И что это означает на языке социологии?

– Ну, когда общество превращается в хорошо отлаженный механизм, а его члены в лишенные индивидуальности винтики, резко повышается вероятность появления гениев, пророков, бьющих тревогу, не дающих социуму впасть в окончательную спячку.

– Пророки? Это уже что-то из области мистики.

– Не придавайте слишком большого значения термину. Можно сказать так: личности с обостренным чувством будущего, наделенные вторым виденьем, даром улавливать смутные картины будущего. Может, они не умеют правильно эти картины интерпретировать, но они пытаются заразить своей тревогой окружающих…

– Все равно пессимистично. Что может одиночка, пусть даже и гениальная? Вы не хуже меня знаете, как принято поступать с пророками, особенно если они предсказывают неприятности.

– …

День последний

Раст очнулся, когда взошло солнце. Ощущал он себя так, как будто весь вчерашний день его избивали дубинками. Он лежал на спине, бездумно пялился в глубокую синеву и чувствовал, как под действием солнечного тепла в закоченевшее тело возвращается жизнь. Не хотелось ни о чем думать, ничего не хотелось делать. Лежать бы так и лежать и смотреть в чистое синее небо. Никакой тени над головой, никакой угрозы.

Он вздрогнул.

Тень! Где…

Он не успел завершить мысль, а тень уже нависла над ним – черная, отчетливо видимая, жуткая и совсем, совсем низко. Она была, она угрожала…

Раст схватил валяющийся рядом меч, вскочил на ноги. Он огляделся. Приметы, названные Знаром, совпадали. Где-то здесь. Он принялся лихорадочно долбить свод купола вокруг себя. После очередного удара меч провалился в пустоту. Несколькими ударами он расширил лаз, перебросил перевязь меча через плечо и погрузился в узкий туннель, ведший почти вертикально куда-то вниз. Он спускался с максимальной скоростью, цепляясь за выдолбленные в стенках туннеля лунки, почти застревая в самых узких местах. Вскоре слабое, светлое пятнышко осталось далеко вверху. Ему снова стало холодно, но он знал, что это не от сырости и темноты, а от страха. Тень нависала слишком, слишком низко.

Когда погас последний слабый лучик света, туннель внезапно расширился, и нога Раста не нащупала очередной выбоины. Он тщетно пытался разглядеть хоть что-либо под собой, сделал неловкое движение, перенося центр тяжести, и сорвался вниз. К счастью, высота была не слишком большой. Он плюхнулся на твердый пол и сразу же вскочил на ноги. Не видно было ни зги. Вытянув вперед руки, он сделал пару шагов и уткнулся в стену. Передвигаясь наощупь вдоль стены, он быстро понял, что попал в очень небольшое, замкнутое помещение. И никакого намека на выход, кроме верхнего, который теперь был недоступен. Раст еще раз пошел вдоль стены, методично, через небольшие интервалы, тыча в нее мечом. Звук ударов был безнадежно глухой, но на очередном шаге стена отозвалась гулко и протяжно. Раст ударил в это место сильнее, и меч пробил тонкую перегородку насквозь. Еще несколько яростных ударов, и Раст вместе с остатками стены вывалился в соседнее помещение, с трудом удержался на ногах и замер.

Стены помещения светились приглушенным розоватым светом. Пол был покрыт узорными подстилками, а на них во множестве валялись в разнообразнейших позах ари. Все спали. Никто не отреагировал на его появление. Раст расслабился и, держа меч наготове, пошел к дальнему краю комнаты, где светился голубоватым сиянием вход. Он осторожно ступал между спящими телами. Тут и там его взгляд натыкался на остатки пищи, недоеденной или почти нетронутой. Он узнал только квил. Всего остального он и в глаза никогда не видел. И повсюду, повсюду лиственные корзинки с кристалликами для сладких грез, и кристаллики тоже были самые разные – янтарные, желтые, золотые, бурые, темно-коричневые, пурпурные. Раст никогда и не подозревал о существовании такого разнообразия!

У входа он остановился, пораженный внезапным приступом малодушия. Сейчас перед ним должна была открыться истина, сейчас ему предстоит узнать, не напрасны ли были все его усилия. Для этого надо было сделать всего лишь шаг. И он боялся сделать этот шаг. Он проанализировал свое состояние. Что-то необычайно тревожило его. Тень? Ну да, да – это само собой. Она, казалось, легла уже ему на плечи, пронизывая страхом все уровни Хэйанко. (Неужели только он один чувствует ее приближение?..).

Но было еще что-то, кроме тени, что беспокоило его, и он вдруг понял, что уже знает ответ, знает, что ждет его впереди. Они со Знаром ошиблись и сделали неправильный выбор – это не резиденция Верховного Ари. Но почему он так в этом уверен? Ответ возник в мозгу почти одновременно с вопросом. Психополе. Даже их дюжинный Стад излучал психополе, несущее повышенный заряд энергии и авторитета. В резиденции, где обитает Верховный Ари в окружении Всевидящих Мудрых, психополе должно достигать высшей степени напряженности. Попадая в его сферу, простой ари должен был трепетать от благоговейного ужаса и священного экстаза. Здесь же – самый обычный фон.

Как бы в ответ на его мысли, мимо входного проема прошла в голубом сиянии вереница каких-то бледных ари, и каждый из них осторожно тащил в руках нечто овальное, живое, мягкое и медленно пульсирующее. Зародыши, из которых позже в инкубаторе вырастут маленькие ари!

Сомнений не оставалось. Раст подождал, пока последний из вереницы не скроется с глаз, и вышел в заполненный голубым светом огромный зал. Сладкую жуть испытывал бы он в другое время от мысли, что сейчас прикоснется к самой жгучей тайне Хэйанко и увидит место, где возникает новая жизнь. Но сейчас он ощущал только беспредельную опустошенность и равнодушно оглядывал обширный зал с низкими потолками и нечто огромное в центре зала, вокруг чего бесшумно суетилось множество ари. У Раста не было нужного слова, он не знал, как назвать то, что он видит перед собой.

Это нечто было огромным, вытянутым в длину, диаметром в несколько ростов среднего ари. Оно почти касалось потолка. Оно было поделено на сегменты, и сверху по его блестящей упругой коже ползали несколько ари – не то чистили, не то массажировали. Раст медленно шел вдоль этой твари или этой живой вещи, чувствуя на коже жар, исходящий от огромного тела. Суетившиеся вокруг ари мельком поглядывали на Раста, но, увидев его меч, тут же отводили взгляды в сторону и огибали Раста стороной.

Сегменты пышущего жаром тела стали уменьшаться в диаметре. Он вышел к началу этого существа и замер, пораженный. Эта штука… это гигантское тело сужалось и завершалось торсом самого обычного ари. Да – голова, руки, грудная клетка, а ниже талии – вот это огромное, чудовищно разросшееся образование.

Но не это открытие потрясло его больше всего. По обеим сторонам этого чудовищного гибрида стояли два стражника и у каждого был меч, в точности такой же, какой сжимал в руке Раст.

Царствующая Особа! Верховный Ари!

У головы гибрида стояла цепочка робких сервов, держа наготове корзинки с пищей. Один из них закладывал порции еды в равномерно движущиеся челюсти. В пустых глазах создания не отражалось ни единой мысли.

Верховный Ари! Царствующая Особа! Она же – матка, поставляющая городу Хэйанко его население…

Тяжелый удар потряс стены и своды зала. По потолку побежали трещины, с него посыпался песок, падали куски свода. Стражи напряженно глядели вверх, сервы беспокойно шевелились. Раст горько засмеялся и отбросил ненужный меч. Ночью он готов был сражаться с чудовищами, но их не оказалось, и сражаться пришлось с самим собой. Прорвавшись в святая святых, он готов был убеждать и доказывать, но убеждать оказалось некого. Царствующая Особа оказалась просто машиной для воспроизведения потомства, а весь Хэйанко – безмозглым, хорошо отлаженным механизмом, единственной целью существования которого было поддержание этого самого существования. А те ари, дрыхнувшие в комнате с розовым сиянием, – может, это и есть Мудрые Всевидящие?..

Страшно, как будто под огромной тяжестью, затрещали деревянные балки, с потолка валились целые глыбы. Сервы метались по залу, испуская панические мыслеимпульсы.

Раст гневно задрал голову вверх, в бессильной ярости потрясая руками.

И в следующий миг своды Хэйанко, Города Мира и Спокойствия, обрушились на него всем своим весом…

День последний. Окончание

Двое идут по лесу. Солнечный сентябрьский денек хорош. Воздух чист и прохладен, лес еще по-летнему зелен. После недавних дождей в нем полно грибов. Двое пришли сюда именно за ними. На них длинные плащи, а в руках посохи и корзинки. Но корзинки пусты. Занятые интересным философским диалогом, о грибах они и думать забыли. Они идут сквозь кусты, не разбирая дороги, не обращая внимания на окружающую красоту, не замечая ни того, что вокруг них, ни, тем более, того, что осталось позади.

Позади, за их спинами…

Растоптанный муравейник. След сапога.

Евгений Дрозд
В РАЮ МЫ ЖИЛИ НА СУШЕ

Карл тяжело пробудился. Он кряхтя и постанывая поднялся – все тело ныло после сна на импровизированном ложе – и вышел из спасательного модуля. Островок был пуст, детей нигде не видно, поэтому он не стал утруждать себя переходом к кособокой будке на удаленном мысе.

Оправив рубашку, он постоял в нерешительности, прислушиваясь к себе. Нет, спать уже не хотелось.

Тяжело ступая босыми ногами по сыпучему песку, он побрел к воде. Ровный, сильный ветер трепал полы рубахи, развевал его седые волосы, путался в бороде. Идти стало легче лишь на узкой темной полоске, где песок был влажным и плотным и где слабо колыхавшаяся соленая влага лизала берег.

Осторожно нащупывая дно, он забрел по колено в воду, к ближайшему садку, извлек несколько раковин, привычно раздавил их в шершавых ладонях и позавтракал скользкой, отдающей йодом мякотью.

Вышел на берег, бросил пустую скорлупу в солидную уже кучу, накопившуюся за многие годы. «Пирамида, – подумал он с глухой иронией, – след человека…» Бросать пустые раковины в воду он давно уже отучился, после того, как несколько раз резал себе ступни об их острые края.

Как всегда после моллюсков захотелось пить, и он двинулся к самой высокой точке острова, бывшей в то же время и высшей точкой планеты. Целых пять метров над уровнем океана. Может, даже шесть.

Сооружение, воздвигнутое человеком на вершине острова, этот рекорд природы превышало раза в три. Воткнутая в песок раздвижная, решетчатая ферма, опирающаяся на невысокий шкаф приемо-передатчика и увенчанная зонтиком солнечной батареи, экзотическим подсолнухом тянулась к белому диску местного светила. Батарея питала приемник и опреснитель морской воды.

Старик тяжело опустился на песок у опреснителя, открыл краник и терпеливо дожидался, пока тонкая, слабая струйка не наполнит пластиковый стаканчик в нише. Надо бы взять ведро и залить в бак свежей воды, но Карл решил оставить это на потом. Стаканчик наполнился, и Карл медленно осушил его маленькими глотками. Отставил стакан, оглянулся.

У передней панели передатчика была тень от зонтика солнечной батареи. Карл поднялся, едва не потеряв равновесие под порывом ветра; чтобы удержаться на ногах, сделал несколько быстрых шагов. Под ступней что-то хрустнуло. Он пристально осмотрел песок и чем больше вглядывался, тем сильнее хмурился. На песке, перед лицевой панелью передатчика, большую часть которой занимала огромная рельефная маска из серого с искрой металлита, выложены были изощренные узоры из раковин и пустых панцирей местной морской фауны.

Багряные, пурпурные и бурые панцири крабообразных мужественно топорщили крепкие клешни, грозные шипы и отростки. Ритмическому порядку смены цвета подчинялись хрупкие экзоскелеты морских звезд – белых, кремово-розовых, как бы светящихся изнутри, и особенно красивых, яркошафранных с траурной, черной каймой. Двустворчатые раковины тоже чередовались – одни, с затейливыми спиральными рисунками на боках, как стыдливые девственницы, держали створки плотно прикрытыми, другие же были раскрыты как шкатулочки, демонстрируя на своем перламутре матовые шарики жемчужин: крупные – в одиночку, мелкие – горсточками. Среди них тяжелые спиральные раковины смотрелись дородными матронами, умело и зазывно раскрывающими свое розовое нутро. Ветер тихо гудел в их крепких стенках и закатывал внутрь песчинки.

«Опять за свое», – подумал Карл. И мрачно сказал вслух:

– Мне это не нравится.

Он поглядел на металлитовую маску, на ее нарочито огрубленные черты, огромные, закрытые глаза, скорбно опущенные уголки чувственного рта – как у героев античных трагедий, – и повторил:

– Мне это не нравится…

Перед тем как усесться в тень, он еще раз оглядел море от горизонта до горизонта. Детей видно не было. В последнее время они завели привычку уплывать на несколько дней, и ничего с этим нельзя было поделать.

«Адаптировались, – думал Карл, – хорошо адаптировались… А ведь поначалу мы думали, что вообще никто не выживет…»

Он вспомнил тошнотворный визг сирен и мигающий красный свет в доке спасательных модулей корабля. Как он, ломая ногти, активировал автоматику модуля, а Татьяна загнала в модуль стайку перепуганных, ревущих малышей и бросилась за следующей партией… А потом… потом он потерял сознание и уже никогда не узнает, как там все было, он пришел в чувство, уже когда автоматика благополучно посадила модуль на один-единственный на всей планете островок – вершину огромной океанской отмели, простирающейся на сотни, если не тысячи километров во все стороны…

Татьяна погибла. А с ней и сотни других – экипаж и пассажиры, взрослые и дети… Мертвые останки корабля кружат вокруг планеты, и только в нескольких отсеках еще теплится жизнь, и Теофил год за годом пытается связаться с каким-нибудь кораблем или обитаемым миром, чтобы вызвать помощь, и единственное, что скрашивает его одиночество – это сеансы связи с Карлом, когда они могут поболтать и отвести душу, обсуждая новости из перехваченных Теофилом отрывков галактического вещания. Новости в последнее время были какими-то совсем убогими и плоскими, так что Карл начал подумывать, а не изобретает ли их Теофил для его утешения, а помощи все не было и не было. Конечно, трудно было надеяться, что их разыщут немедленно. Они и сами не знали, в какую часть Галактики забросило их странствие по «кротовой норе». Погибли пилоты и штурманы, и некого спросить – как они ухитрились в эту самую нору провалиться, совершая заурядный рейс в хорошо обжитых пространствах…

Карл покосился на застывшую в скорбном молчании маску. Когда очередной сеанс? Он дернулся было посмотреть на солнце, но оборвал движение с ощущением почти физической боли от его бессмысленности. Здешнее солнце не двигалось. Оно было намертво впаяно в небосвод. В единственных часах Карла давным-давно села батарейка, и время в этом мире стояло. Карл старился, дети росли, дул ветер, но время стояло, и над островом нависал вечный полдень.

Карл неподвижно сидел в центре почти круглой, четко очерченной тени солнечной батареи, спиной к передатчику, лицом к морю. Над его головой ветер развевал длинные пряди сухих, разноцветных водорослей, привязанных к ферме (явно работа Мервина, как и узоры из раковин и панцырей), гудела под ветром туго натянутая на зонтичный каркас ткань солнечной батареи; море оставалось пустым – и ничего не происходило.

«…да, хорошо адаптировались, – думал Карл, – кто мог бы подумать… особенно когда кончились запасы пищи и пришлось приучаться к местной живности…»

То были кошмарные дни. Карл с содроганием вспоминал все эти болезни, которые неизвестно как и чем надо было лечить, расстройства желудков и поносы, их плач и полное свое бессилие и отчаянье.

«…теперь я им и не нужен – сами управляются… и море – как на заказ – температура воды 36 °C, можно сутками из него не выползать без опасности переохладиться или перегреться… хорошо, на отмели, вроде, особо опасных тварей нет, но рано или поздно они доплывут до глубоких мест, и кто им там может встретиться!.. Черт! рано или поздно… о чем я думаю… ведь отыщут же нас когда-нибудь… или я и сам уже не верю?.. Они уже почти взрослые… у Владимира и Клода волосы под мышками и на лобке появились… Мервин отстает в развитии, но смышлен, хитроват, на лету все схватывает… у Владимира ум другой – глубокий, основательный… прирожденный лидер… Клод, пожалуй, сильнее его, но во всем подчиняется, туповат… и девочки растут… скоро надо будет им про месячные объяснять, чтобы не пугались… что за комиссия, создатель!.. если помощь еще на несколько лет задержится – придется и роды принимать… интересно – сами догадаются, что у них для чего, или рассказывать понадобится?..»

Громкий трубный звук с моря заставил его напрячься. Что-то неуловимо изменилось во всем мире. Воздух стал как плавящееся стекло. Резкие звуки каких-то варварских труб доносились уже со всех сторон, а Карл сидел придавленный тяжелым, темным страхом и не было у него сил распрямиться и посмотреть, что происходит на море.

Наконец смог он поднять тяжелую голову, чтобы увидеть, как они выходят на берег. Сотни, тысячи, неровными рядами, повторяющими очертания береговой линии, ступали они на песок, и вода стекала по их нагим телам, капала с мокрых бород мужчин и длинных, распущенных волос женщин. А за их спинами, он ясно видел, все море до горизонта было усеяно человеческими головами, плывущими к острову. Тысячи рук сверкали на солнце, вздымаясь и опускаясь для очередного гребка, блестела кожа резвящихся между людей дельфинов. Многие из вышедших на берег мужчин были вооружены короткими, крепкими шипами или зазубренными, длинными костяными мечами меч-рыбы. На женщинах были ожерелья из мелких пурпурных ракушек, затмевающих яркостью подрагивающие соски, многие носили переброшенные через плечо пучки мягких водорослей, в протянутых вперед ладонях они несли горстки жемчуга, яркие веточки редких кораллов, причудливые раковины. Те, что уже были на берегу, пели какой-то гимн, и звуки его все крепли и нарастали по мере того, как к поющим присоединялись выходящие из моря. Высокие женские голоса выпевали длинную мелодичную фразу, слов которой Карл не мог разобрать, а когда фраза, уходя в звенящую высоту, резко обрывалась, мужские голоса как бы ставили за ней точку, выдыхая низкое, грозное А-УУ-МММ, после чего раздавался варварский трубный рев длинных, закрученных винтом раковин…

Они приближались к Карлу, но, казалось, его не замечали. Их взгляды были устремлены на металлитовую маску на панели передатчика. Впереди всех двигалась невысокая, худощавая фигурка. Карл с трудом узнал Мервина. В растянутые мочки ушей мальчика были вставлены веточки черного коралла, грудь закрыта рядами ожерелий и панцырем громадного краба. В правой руке – посох или жезл из длинной, извилистой ветви того же твердого, тяжелого коралла.

Мервин поднял руку, и первые шеренги остановились, сдерживая напор идущих сзади рядов. Мальчик подошел ближе к передатчику, не отводя глаз от неподвижной маски, медленно опустился на колени. Положил черный посох на белый песок, протянул вперед руки и обратился к маске распевным речитативом. И снова Карл не мог понять слова. Маска оставалась застывшей, рот ее был искривлен в издевательской ухмылке, глаза закрыты. Мервин повторил свой призыв. Он как будто ждал чего-то и не получал ответа. Глаза его скользнули вниз, и он увидел раздавленную Карлом раковину. Лицо мальчика исказилось гневом, и он впервые посмотрел прямо на Карла. Его глаза горели жутким огнем.

«Святотатство!» воскликнул Мервин тонким голосом, и заледеневший от страха Карл услышал грозный рев толпы: «Святотатство!»

Ужас не давал Карлу пошевелиться, он знал, что пришел его конец, он не мог даже кричать, и ему ничего не оставалось, как прибегнуть к единственному способу спасения. Он проснулся.

Он вскочил на ноги, все еще трясясь от пережитого, и дико озирался вокруг.

Солнце и ветер. Белый песок и пустое море.

Гулко гудит солнечный зонт.

Он пришел в себя. Сердце перестало колотиться в груди, дыхание выровнялось. Он отметил, что решетчатая ферма опять сдвинулась к самому краю шкафа. Это была вечная его забота – не дать ей упасть. Зонт солнечной батареи сильно парусил под ветром и постоянно норовил спихнуть ферму с передатчика. Закрепить ее было нечем. Карл хотел толкнуть мачту назад, на середину, но чувствовал себя слишком слабым.

«Ладно, подержится еще. Дети вернутся – передвинем».

Веки серой маски на панели передатчика дрогнули и раскрылись. Зрачки-объективы обшарили горизонт, сфокусировались на Карле. Губы маски зашевелились.

– Привет, Карл, – сказала маска приятным низким, но явно искусственным голосом.

Карл с ненавистью посмотрел на нее.

«Убить мало идиота, который додумался снабжать вокодеры лицом, да еще и с мимикой, – подумал он, – наверное, воображал, что это ужас как забавно и остроумно…»

– Что с тобой, Карл? Ты скверно выглядишь, старина, – сказала маска. – Что-то случилось?

Карл подумал, что давным-давно забыл, как звучит настоящий голос Теофила, да и лицо, если честно, тоже. Теофил для него был теперь этим лицом и этим голосом.

– Посмотри вниз, перед собой, – сказал Карл наконец.

Мимика маски выразила удивление, глаза опустились и пробежались по ракушечно-панцырным узорам.

– Ну что – красиво…

– Мервина затея?

– Они все этим занимались, но, в общем-то, да, его. А что?

– Так они, значит, тут были, пока я спал? И меня не разбудили…

– А зачем? Они ненадолго, а потом снова ушли в море.

Карл мрачно смотрел в песок. Он проспал возвращение детей и сеанс связи. То и другое – главные составляющие его жизни на острове. И вот он проспал, и его не удосужились разбудить.

Со связью вообще было дело темное. Карл никак не мог уловить закономерности, когда передатчик начинал работу. Теофил что-то объяснял про необходимые условия, про необходимые слои в ионосфере, про особенности орбиты мертвого корабля… В данном случае, значит, связь была несколько часов назад. А бывало, что между сеансами проходило несколько стандартных суток, по крайней мере, по внутреннему ритму организма Карла.

– Мне это не нравится, – мрачно сказал Карл.

– Что?

– Вот эти узоры.

– А по-моему, очень мило.

– Узоры хороши, но мне не нравится то, что за ними стоит.

– Что же?

– Культ, вот что! Все это сильно смахивает на ритуальное жертвоприношение. И у меня ощущение, что ты это поощряешь.

– Ты опять за свое, Карл!

– У меня есть убеждения, и я от них никогда не отступлюсь.

– Но ведь это игра, Карл.

– Это опасная игра. И я тебе уже говорил, к чему она может привести.

– Слушай, Карл, мы с тобой уже не раз спорили об этом, я не хочу попусту сотрясать воздух. Пойми, ты воюешь с ветряными мельницами. Если нас в скором времени разыщут, то вся проблема решается сама собой. Если же нет – ты ничем не сможешь помешать им в создании своей мифологии и религии…

– Я этого не допущу!

– Да пойми же ты, папа Карло, тебе это не под силу. Законы социальной психологии так же незыблемы, как законы физики. Вспомни древнюю историю. Не было на Земле народа без мифологии и религии…

– А здесь будет!

– Упрям ты, Карл… Хорошо, представим, что нас никогда не разыщут. Детишки уже неплохо приспособились; начнут плодиться и размножаться… Жить им, конечно, придется в море, на острове места не хватит… Ну, да они уже и так в воде большую часть времени проводят… Эволюционируют в каких-нибудь дельфинов или тюленей. И может статься, что вообще перестанут быть разумными – если слишком хорошо приспособятся к среде. Много ли ума надо, чтобы за рыбами гоняться да моллюсков собирать? Для этого и инстинктов хватит…

– Вот потому я и хочу дать им знания и как можно больше, чтобы они не забыли, кто они и откуда.

– Знания? Какие знания? Надеюсь, ты согласишься, что в плане добывания пищи ты их ничему научить не можешь. Ничего практически полезного из твоих речей они не извлекут. Ты можешь только рассказывать им сказки про огромные города, летающие корабли и людей, умеющих делать чудесные вещи.

– Но мы-то знаем, что это не сказки!

– Мы знаем, а им остается только верить твоему честному слову, что все это правда. Пифагорейский аргумент – Учитель сказал! Давай, насаждай авторитарный стиль мышления.

– Я обучу их принципам научного мышления.

– Да на кой черт они им нужны? Все это будет чистейшей абстракцией. А что конкретного ты им можешь показать? Два основных принципа научного метода познания – это повторяемость изучаемого явления и воспроизводимость этого явления в эксперименте. Ты можешь объяснить им устройство этого передатчика и создать еще один такой же? Или хотя бы второй стаканчик для опреснителя?

Поскольку Карл не отвечал, Теофил продолжил:

– У нас тут все уникально. Один-единственный на всю планету остров, на нем один старик с длинной седой бородой и при нем одно говорящее лицо и один упавший с неба ковчег. Уникальность и неповторимость – это уже атрибуты чуда и сфера интересов религии. Плюс твои рассказы про летающих среди звезд людей и о том, что мы сами пришли сюда с неба. Кстати, о звездах, ты уже пытался им объяснить, что это такое? Ведь увидеть их они смогут, лишь доплыв до обратной стороны планеты…

Карл и на этот раз ничего не ответил.

– Словом, тут у нас есть все компоненты для вполне приличной религии, которая и должна иметь дело с уникальными феноменами – со всем миром в целом, и с уникальным и неповторимым «я» каждого из нас… Знаешь, у большинства примитивных народов прошлого описание рая, куда отправляются души умерших, совпадало с описанием местности, откуда некогда пришли их дальние предки. В нашем случае любящие родители будут объяснять своим детишкам, что их предки жили в раю, на небесах (и это, заметь, будет чистой правдой!), в странном месте, где было больше суши, чем воды…