Текст книги "Ближе, бандерлоги! (СИ)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Успокойтесь, – безмятежно сказал Деймонд. – Могу вас заверить, никогда не возникнет ситуации, когда спецслужбы сели бы вам на хвост. Никакого нарушения законов. Попросту деликатные дела, вот и все. У вас, я думаю, достаточно жизненного опыта, чтобы почувствовать разницу между этими двумя понятиями?

– Пожалуй... – протянул Мазур. – Ну, хорошо. Считайте, что мы договорились. Однако предупреждаю сразу и честно: если только возникнет реальная угроза посадить себе на шею русские спецслужбы, я моментально выхожу из дела. И пусть эти ваши работодатели не говорят потом, что их не предупреждали...

– Принято, – спокойно сказал американец. – С одним условием: если угроза и в самом деле будет реальной, а не надуманной.

– Ну, у меня достаточно опыта, чтобы отличить одно от другого и не паниковать без серьезной причины...

– Значит, договорились?

– Договорились, – сказал Мазур, сложил банкноты одна к другой, потом пополам, спрятал бумажник. – Вот теперь стоит и выпить за успех предприятия...

– Одну минуту, – остановил его жестом Деймонд. – Нужно прояснить еще одну очень немаловажную деталь. Вы, безусловно, понимаете, что пленки... некоторые пленки нужно не переправлять обычной почтой, а пользоваться, скажем так, более деликатными, обходными путями?

– Ха! – сказал Мазур. – Это же азбука ремесла. Мне столько раз приходилось пользоваться обходными путями...

– А здесь у вас такой путь есть? – спросил Деймонд деловито. – Или вашим работодателям придется организовать свой?

– Есть, – сказал Мазур. – Иначе я бы сюда и не приехал.

– А хотя бы в общих чертах рассказать можете? Я не из праздного любопытства интересуюсь, речь идет о серьезных делах.

– Конечно, могу, – сказал Мазур. – Одного моего хорошего африканского знакомого как раз перевели в их здешнее посольство. Черный, дипломатический ранг довольно невысокий, но обеспечивает стопроцентную защиту от обыска на таможне. При необходимости мой помощник сядет на поезд и отвезет ему пленки в Москву – здесь пока что Советский Союз, а советские визы у нас в полном порядке, мы сюда, естественно, прибыли законнейшим образом.

– Отлично, – кивнул Деймонд. – Хороший вариант. Я краем уха слышал об этих африканских дипломатах, которые за умеренное вознаграждение что только не таскают через границу.. Думаю, работодателей такой вариант вполне устроит.

«Точнее говоря, тебя, – мысленно прокомментировал Мазур. – При таком обороте дел ты совершенно в стороне. И те, кого ты именуешь "работодателями", тоже. Все шишки в случае чего посыплются на двух австралийских бродяжек, которые никого не представляют, кроме себя, и никаких письменных контрактов не имеют... Ну, нам-то с Лавриком наплевать. Великолепно все складывается, лучшего и желать нельзя...»

Оставшись через часок с лишним в одиночестве, он вернулся к столу с пустой бутылкой и почти опустевшими блюдами. Поскольку пьяным себя не чувствовал, достал из холодильника свое виски. Лаврик ждал долго, подождет еще пару минут – как раз достаточно, чтобы в одиночестве остограммиться за успех предприятия и выкурить сигаретку...

Пуская дым в потолок, он ухмыльнулся своему отражению в овальном зеркале: ну вот, хотя его никто формально не вербовал, он сподобился получить денежки от АНБ. Потому что у «работодателей» своих денежек нет, откуда у них доллары – и это, конечно же, денежки АНБ. Причем, если вспомнить концовку известного анекдота – «а главное, все правильно...»

Он снял телефонную трубку, набрал номер Лаврика и сказал (разумеется, по-английски, с учетом возможных слухачей, кто бы они ни были):

– Майки, заскочи ко мне, если есть настроение глотнуть виски. У меня тут бутылочка...

И, по-прежнему ухмыляясь, глянул на часы, отсек время – интересно было, через сколько секунд Лаврик объявится.

Лаврик уложился в тридцать четыре.

Глава шестая
Зрелища неприятные и приятные

Ну что ж, Агентство национальной безопасности, а, может, все же госдеп, не суть важно, денежки платило исправно, но и отрабатывать их требовало ретиво. Мазура выдернули на другой же день, хотя он был воскресный – что, в общем, противоречило советскому трудовому законодательству, но разве его обязаны соблюдать американские тайные агенты и австралийские фрилансеры? Никоим образом...

Мазура столь внезапный вызов на работу только радовал. Должен был радовать и Джонни – потому что приехавшая за ним Беатрис моментально внесла ясность: сегодняшняя работа будет из категории тех, что полностью оплачиваются работодателем. Кому бы это не понравилось?

У парадного крыльца гостиницы стоял вишневый «фольксваген», выглядевший не просто начищенным до блеска, а новехоньким – хотя, как все машины в городе после короткой даже поездки, уже заляпанный понизу снежной кашицей почти серого цвета.

– Вот, можете меня поздравить, – сказала Беатрис не без гордости. – Наконец-то прибыла покупка железной дорогой. И я теперь на колесах. Обожаю водить сама, но здесь почти сплошь эти чертовы механические коробки, а у меня с ними нет никакого опыта. С автоматом только рухлядь.

– Что же не взяли американскую? Их в Европе купить нетрудно...

Беатрис деловито сказала:

– Мне очень часто приходится ездить по Старому Городу, а на большой американской машине по тамошним улочкам – занятие не из приятных, сами видите...

Она сбавила скорость и почти ползком разминулась с «жигулем», так же ползущим навстречу, машины едва разъехались, чуть-чуть не задевая друг друга боками.

– Действительно... – сказал Мазур.

И подумал: интересно, обыкновенная у нее машинка или движок из профессиональной необходимости форсирован неплохими умельцами, как у Лаврика? По звуку мотора не определишь – этим тонкостям Мазура никогда не обучали, то, что у Лаврика «форсирашка», он понял исключительно оттого, что немало поездил на «жигулях» и сразу определил разницу, а вот на «жуках» новой модели кататься до сегодняшнего дня не приходилось.

Оказавшись на более современных улицах, она прибавила газу и умело лавировала в потоке, без всякой рисовки держа руль только правой рукой. Ну да, американцы за баранку садятся, едва с соской расставшись, практика у них, нужно признать, богатая...

– Сказали бы раньше, не пришлось бы тратиться, – сказал Мазур. – Я бы с удовольствием поработал у вас шофером за самую скромную плату, а то, чего доброго, и вовсе без таковой, честное слово

Беатрис бросила на него быстрый взгляд:

– А откуда вы знаете механическую коробку?

– Не забывайте, что жизнь меня швыряла изрядно, – сказал Мазур. – Еще в Австралии начинал водителем-дальнобойщиком, уточню. А траки сплошь с механикой. И потом, что в Африке, что в Южной Америке, приходилось ездить на таком старье... В тех уголках, где автоматических коробок и не видывали...

– Понятно, – она улыбнулась. – Да нет, вы все равно не согласились бы. У вас свой насущный бизнес, а разъезды у меня порой долгие, на весь день... И вообще, я очень люблю сидеть за рулем сама... Что вы на меня так смотрите?

– Вы сегодня одеты удивительно скромно, – сказал Мазур.

Действительно, она сегодня отчего-то напялила не самые модные ботинки, простые джинсы и ширпотребовскую куртку – Мазур видел такие на прохожих в рабочих кварталах, явный ширпотреб.

– Мне не идет? – спросила она с легко уловимым кокетством.

– Самое забавное, что вы и в таком наряде очаровательны, – сказал Мазур, ничуть не кривя душой, все же хороша была, чертовка, золотистые волосы распущены, щеки румяные...

Машина остановилась на красный – и Беатрис, повернув голову, неторопливо окинула его тем, позавчерашним взглядом, которому не подберешь другого употребления, кроме нецензурного. Добром не кончится, философски подумал Мазур, придется-таки смотреть ируканские ковры без малейших поползновений выпрыгнуть в окно – да и самому прыгать в окно не хочется, откровенно говоря. А потом он подумал уже с грустью: ну, по какому ж закону подлости получается, что подавляющее большинство красавиц, с которыми его сводила судьба, были либо чьими-то агентессами, либо объектом разработки, либо своего рода производственной необходимостью – а то и всем сразу? Исключения по пальцам можно пересчитать...

И тут же ответил сам себе: потому что профессия такая, ангел мой, попала собака в колесо – пищи, да бежи...

– Политика, Джонни, – сказала Беатрис. – Едем на достаточно серьезное мероприятие, так что следовало одеться попроще, а не выглядеть разряженной куклой из модного журнала...

Она уже несколько раз бросала быстрые взгляды в зеркальце заднего вида – такое впечатление, гораздо чаще, чем требовалось. Несколько раз несуетливо, но без особой необходимости перестроилась из ряда в ряд, то оказываясь на крайней левой, то на крайней правой.

Тогда Мазур тоже принялся рассматривать идущие сзади машины в боковое зеркальце. Спец по выявлению пешей либо моторизованной слежки из него был не ахти какой, но все же ему определенно показалось, что маячивший машины через три у них на хвосте серый «москвич» (порой тоже без особой нужды повторявший маневры Беатрис, пусть и не все) определенно питает к ним нездоровый интерес. Может, это местные чекисты ее водят? Больше вроде бы и некому, не «нацики» же будут висеть на хвосте у американской политической советницы своего лидера?

Они выехали за город, попетляли по парочке развязок. Скорость Беатрис особенно не прибавляла, но в зеркальце поглядывала частенько. Мазур видел позади далеко отставшую серую машину. Действительно, очень походило на «хвост»...

Почти пустое шоссе, редколесье сосен по обе стороны, свернули на неширокую, но асфальтированную дорогу (там, где она выходила на загородное шоссе, торчал указатель с непонятной Мазуру надписью, где два последних слова были взяты в кавычки). Еще минут пять – и дорога уперлась в распахнутые настежь ворота, где и закончилась. У ворот, по обе стороны, стояли два десятка автобусов.

– Приехали, – сказала Беатрис, выключая зажигание.

Мазур присмотрелся. На арке над воротами красовалась та же надпись, что и на указателе. Пожалуй, больше всего это напоминало пионерский лагерь: невысокий аккуратный заборчик высотой взрослому человеку по пояс, за ним, по обе стороны – однотипные здания. Да, больше всего это походило на пионерский лагерь времен Мазурова беззаботного детства.

Вот только расхаживавший в воротах субъект пионера ничуть не напоминал. И не только потому, что ему явно было за тридцать – он красовался в шинели и фуражке старой армии времен довоенной независимости (разве что на рукаве шинели прибавилась вполне современная эмблема Национального Фронта). На плече у него висел карабин – тот самый, которые с соблюдением должных процедур продают и охотникам по всему Союзу. Департамент охраны края, ага, эмбрион будущей «национальной армии».

Браво заступив им дорогу, часовой что-то властно рявкнул на местном наречии, а потом явно задал вопрос. Судя по всему, молодую очаровательную политиканшну он в лицо не знал – но не походило, что это ее удручает. Она преспокойно протянула часовому небольшой листок с печатным текстом и вписанными в двух местах от руки двумя словами – эмблема Департамента вверху, печать со старым гербом внизу, размашистая подпись. Больше всего походило на пропуск. Ну да, часовой, бегло изучив бумажку, посторонился и небрежно козырнул.

– Пойдемте, – сказала Беатрис.

И первой направилась по главной аллее. Ну да, так и есть – справа красовался на двух подпорках изрядно облезший фанерный транспарант, классика советских времен: два чертовски бравых пионера, один отдает салют, другой трубит в горн, справа над ними – большой пионерской значок (правда, изрядно попорченный то ли штыками, то ли ножами), слева – надпись в четыре коротких строки, с восклицательным знаком. Похоже на отрывок из стихотворения. Точно, бывший пионерский лагерь.

Вскоре Мазур расслышал впереди бодрую песню, громко исполнявшуюся не одним десятком глоток и весьма походившую на строевую – они, в общем, на любом языке звучат одинаково, точней, опознаются легко.

Обширная площадка с хорошо сохранившейся трибункой и высоким флагштоком, на котором лениво колыхался триколор. Ну как же, ностальгически вспомнил Мазур, ежеутренние и ежевечерние линейки, или, говоря военным языком, общее построение, подъем на день и спуск на ночь флага и все такое прочее...

Маршировавший на площадке народ опять-таки ничуть не походил на пионеров, зато как две капли – на часового у ворот. Те же шинели и фуражки, те же эмблемы на рукавах, только карабины далеко не у всех, у многих обыкновенные охотничьи ружья. Примерно два взвода, сведенные в колонну, двое взводных на левом фланге. Посреди площадки – усатый субъект со стеком под мышкой, превосходивший всех прочих числом причиндалов на погонах. Судя по выправке, явно украшавший некогда своей персоной армию «советских оккупантов», и наверняка в офицерских погонах. По возрасту, скорее, отставник еще доперестроечных времен, а не из нынешних скороспелых, у которых, как у Спратиса, взыграли национальные чувства, – но в отличие от Спратиса, они слиняли в отставку законным образом. Увидев цивильных, он повернулся к своему воинству и отдал пару коротких приказов. Воинство встало – не так уж и слаженно, отметил Мазур. Люди самых разных возрастов, от почти сопляков до солидных дядек.

Командир подошел к ним, козырнул не в пример сноровистее, чем часовой у ворот, – точно, советский отставник из кадровых, выправка есть, этого у него не отнимешь...

Между ним и Беатрис произошел короткий, вполне дружелюбный разговор, после чего командир вновь козырнул, вернулся на прежнее место и рявкнул очередной приказ. Воинство вновь замаршировало, более-менее в ногу, хотя некоторые с ноги порой сбивались так, что сразу ясно: в армии отроду не служили.

– Задача у вас очень простая, Джонни, – сказала Беатрис. – Нужно два-три как можно более эффектных снимка. Так что сделайте десятка полтора, чтобы было из чего выбирать. Оставьте пленку на вторую фотосессию. Все понятно?

– Так точно, сэр, генерал! – браво ответил Мазур и расстегнул футляр фотоаппарата, Походил с места на место, выбирая точку для съемки получше. Начал неторопливо работать.

По чести признаться, он предпочел бы иметь вместо фотоаппарата пулемет и резануть длинной очередью, не экономя патроны, – это были самые натуральные враги, готовые стрелять и в него, в его подлинном виде, и во всех прочих «оккупантов».

Но эмоции, разумеется, следовало засунуть куда подальше...

Они уже практически не скрываются, думал Мазур, время от времени щелкая фотоаппаратом. Пригородный бывший пионерлагерь – никак не отдаленная лесная чащоба. Что же, Лаврик говорил: с точки зрения закона к ним не подкопаешься. Нет закона, запрещавшего бы носить «старорежимную» форму. Конечно, в доперестроечные времена, кто-то рискнувший появиться в ней на городских улицах, легонечко огреб бы неприятностей от соответствующих органов – но сейчас они расхаживают в форме и по столице, разве что без оружия. Что касаемо оружия – к этим опять-таки не подкопаешься: наверняка у каждого есть охотничий билет, прочие документы честь по чести выправлены. Правила переноски и перевозки охотничьего оружия они в таких случаях соблюдают скрупулезно. И нет закона, запрещавшего бы энному количеству охотников собраться вместе и учиться маршировке.

На базе Лаврик показывал Мазуру примечательный документик – сводку, согласно которой добровольцами в Департамент охраны края записалось по всей республике более тридцати тысяч человек. Правда, по сравнению с размещенными здесь воинскими частями – и теми, которые при нужде можно сюда быстро перебросить по воздуху и по суше, – все равно смотрится бледно. А главное, где эта орава возьмет настоящее оружие, да в таком количестве, чтобы хватило на всех? С карабинчиками и охотничьими ружьями на автоматы и бронетехнику не полезешь, в конце концов, они не дебилы и не самоубийцы.

Лаврик с искренним недоумением пожимал тогда плечами: «Честное слово, не пойму, на что они рассчитывают...»

В самом деле, на что? Напасть на армейские или флотские оружейные склады – кишка тонка.

Да и не могут не понимать, что при таком раскладе Москва, относящаяся ко всему происходящему здесь с непонятным благодушием, может и по заднице отшлепать. Благодушие благодушием, а сюда вдобавок к имеющимся силам перебрасывают и Псковскую воздушно-десантную.

«Запад нам поможет»? Нет, нереально. Несмотря на всеобщий дурдом и бардак, погранцы службу несут четко, в прежнем режиме. Смешно и думать, что зарубежным друзьям вроде «социолога» Питера удастся протащить через границу контрабандой серьезного оружия для тридцати тысяч рыл. Тут потребовалась бы парочка грузовозов среднего тоннажа – а им ни за что не просквозить незамеченными. Суша... По суше пришлось бы переправлять через Польшу, а уж поляки обязательно постарались бы этакое интересное мероприятие сорвать. Конечно, не из симпатий к Советскому Союзу, каковых у них, в общем, не имеется вовсе, – просто-напросто старые счеты и свои интересы. Когда-то в стародавние времена, до всех разделов Польши, эти земли пребывали под властью польской короны. Да и после Первой мировой поляки оттяпали себе немалый кусок вместе с нынешней столицей маленькой, но гордой республики. Только Сталин бандерлогам его и вернул – за что сегодня ни словом благодарности не удостоен, наоборот, немало на него вылито грязи...

На что же они надеются? Учитывая, что из этих тридцати тысяч обладателей «Листа добровольца» не сыщется и трети имеющих право на охотничье оружие. Остальным с кольями, что ли, в случае чего отважно на автоматы кидаться? Черт их маму поймет.

Он добросовестно извел половину пленки. Вторую потратил на съемку занятий по огневой подготовке – за крайними домами обнаружилось стрельбище, оборудованное понимающими людьми. Вот с огневой подготовкой у них обстояло гораздо лучше, чем со строевой – ну, понятно, как-никак большинство опытные охотники, ничего удивительного...

Когда пленка закончилась, он вернулся к Беатрис, вытянулся в струнку и отдал честь на американский манер (болтавший с девушкой командир посмотрел на него крайне неодобрительно, справедливо усмотрев насмешку над святым):

– Задание выполнено, сэр, генерал! Вся пленка израсходована.

– Вот и прекрасно, – с неподдельным облегчением сказала Беатрис. – Можно уезжать, – сделала гримаску. – А то у меня от этой пальбы уже уши заложило...

Распрощавшись с браво откозырявшим командиром, они направились к воротам.

– Я так понимаю, мне эти снимки нужно будет переправить своему агенту? – спросил Мазур.

– Ну разумеется. Как раз для респектабельных изданий, верно?

– Верно, – сказал Мазур. – Но заплатят мало...

– Не жадничайте, Джонни, – усмехнулась она. – Пит ведь вам говорил, что за эту съемку хорошую цену платит работодатель?

– Конечно, – сказал Мазур. – Я не жадничаю, просто констатирую факт. И должен сразу предупредить: трудновато будет пристроить. Очень уж неинтересный сюжет.

– Постарайтесь, Джонни, – сказала она с ласковым напором. – Вам ведь еще и за это платят. А более интересные сюжеты... И чутье старого прожженного политикана мне подсказывает, что они не замедлят себя ждать. Времена здесь стоят интересные.

– Одного я искренне не пойму, мисс прожженный старый политикан, – сказал Мазур. – Неужели они на что-то всерьез рассчитывают? У Советов до сих пор серьезная армия, я сам видел, когда ехал на поезде, танковую колонну...

Беатрис загадочно улыбнулась:

– Джонни, в наше интересное время возможны самые неожиданные повороты...

И больше ничего не сказала – а Мазур, разумеется, не стал лезть с конкретными вопросами. Все равно не проговорится.

Как бы она там ни развлекалась во внеслужебное время, характер и ум чувствуются: на такое местечко, как у нее сейчас, не попасть только оттого, что спишь с боссом и танцуешь перед ним стриптиз. Не та ситуация...

Через несколько минут после того, как они выехали на шоссе и помчались к городу, Беатрис снова бросила быстрый взгляд в зеркальце. Мазур посмотрел в свое. Сзади снова обнаружилась серая машина, соблюдавшая приличную дистанцию.

Когда они въехали в город, Беатрис больше не проверялась и не пыталась срубить хвост (хотя, вполне возможно, была этому обучена мастерами своего дела). А, собственно, зачем? Не стоит рубить хвост тяпкой только потому, что он обнаружился, обязательно сказал бы Лаврик.

– О господи... – вздохнула Беатрис. – Опять эти...

И сбросила газ, прижимаясь к обочине, откуда ей махал полосатой палочкой омоновец – и еще двое с АКСУ через плечо стояли тут же.

Мазур скосил глаза влево. Серая машина – ну да, «москвич» – как ни в чем не бывало проехала мимо, двое мужчин и не посмотрели в их сторону.

Тот, что с палочкой, подошел к левой дверце, Беатрис нажала кнопку, опуская стекло, с равнодушным лицом протянула паспорт. Мазур тоже опустил стекло, когда в него постучали. Здоровенный детина сказал – естественно, по-русски:

– Документы предъявите.

Мазур пожал плечами, дружески улыбнулся:

– Извините, ничего не понимаю, – конечно же, произнесено это было по-английски.

– Ах, вот у нас кто... – пробурчал детина и на английском повторил:

– Документы, пожалуйста.

То ли знал английский, то ли просто выучил несколько необходимых фраз – уточнять как-то и неинтересно. Мазур, как законопослушный иностранный гражданин, лояльный к стране пребывания, без дискуссий протянул паспорт. А что еще делать? Его истинное лицо знал один Плынник, само собой разумеется...

Напарник, еще массивнее габаритами, заглянул сослуживцу через плечо:

– И кто у нас тут?

– Австралиец.

– Тьфу ты, всякого дерьма и так выше крыши, а теперь еще и из Австралии поперло...

– Думаешь?

– А что же он едет с этой стервочкой? В рыло бы для профилактики...

– Пластырь видишь? Очень надеюсь, он уже разок по рылу получил. Очень характерный пластырек... Обрыскать тачку, что ли лишний раз?

– Да ну ее нахрен. Фотик у козла видишь? Щелкнет пару раз, а потом, чего доброго, бабахнет репортажик – как мы ее пытались прямо на капоте трахнуть. Как в тот раз, на проспекте...

Беатрис (которой уже вернули паспорт) улыбнулась и выговорила с явным напряжением:

– Мальшики, проблем?

– Ноу проблем, – сказал тот, что держал паспорт Мазура, осклабился: – А вот интересно, в жопу ты даешь? А в рот берешь?

Напарник хохотнул. То ли Беатрис была талантливой актрисой, то ли и в самом деле не знала русского – смотрела чистым, не замутненным взором, с лицом человека, не понявшего ни словечка. «Трудновато ребятам, не без сочувствия подумал Мазур. Вот и выкаблучиваются...»

Омоновец вернул ему паспорт, сделал многозначительный жест – дескать, проваливайте к той самой матери. Беатрис подняла стекло и отъехала.

– Полиция? – спросил Мазур.

– Здешний полицейский спецназ, – сказала Беатрис. – Удивительно, что не стали обыскивать машину полчаса...

– А что, у них это в обычае?

– Ну, они меня прекрасно знают, – усмехнулась Беатрис. – И стараются при первом удобном случае мелко напакостить, как дети малые. Самоутверждаются. За неимением возможности напакостить серьезно. А впрочем... Ты слышал, что недавно разгромили таможни, которые республика выставила на границе?

– Откуда? – пожал плечами Мазур. – Англоязычного канала местных новостей тут нет, а здешним языком не владею, как и русским...

– В общем, республика оборудовала на границе таможни, а их ночью разгромили ребятки в масках. Все за то, что эти самые.

– Весело тут, оказывается, – сказал Мазур как ни в чем не бывало.

– А будет еще веселее, – с загадочным видом улыбнулась Беатрис. – Интересно, что он сказал? Тот, что у тебя проверял паспорт? Судя по улыбочке, какую-нибудь похабщину. Пользуясь тем, что я русского не знаю. Однажды со мной ехал человек, знающий русский, он потом сказал, что эти супермены – ну, не эти, другие, но из того же отряда – несли касательно меня жуткую похабщину...

– Скоты, – сказал Мазур сочувственно.

– Не принимай близко к сердцу, – пожала плечами Беатрис. – Не стоит и сердиться, это они от бессилия...

И в который раз – быстрый взгляд в зеркальце. Ага, сзади снова обнаружилась серая машина – ну, настырные...

– Сейчас проявим пленку, – сказала Беатрис. – Хозяин – человек понимающий, лишних вопросов не задает...

Мазур пошел следом за ней к кирпичной девятиэтажке, где крылечко с красивыми литыми перилами вело к двери, над которой красовалась непонятная вывеска («фотас» – еще понятно, а вот что там дальше пришпандорено – темный лес), а в двух высоких окнах по обе стороны двери – фотографии на разнообразные сюжеты: портреты, пейзажи, виды Старого Города. Мазур постарался запомнить табличку с непонятным ему названием улицы и номером дома – Лаврику любая мелочь пригодится.

Внутри и в самом деле обнаружилось классическое фотоателье, каких хватает от Калининграда до Камчатки – разве что выглядит комфортнее и опрятнее, чем в иных местах. Столик с креслами в углу, стойка темного лакированного дерева, масса фотографий на стенах. Правда, в отличие от иных уголков великой и необъятной Родины, среди них хватает обнаженной натуры. Европейцы, ага. В каком-нибудь Урюпинске могли бы и статью насчет порнографии пришить... а впрочем, черт его знает, при нынешнем бардаке уже ничего непонятно...

Хозяин, молодой, с длинными волосами и аккуратной бородкой (под творческого человека косит, а?) поздоровался с Беатрис как со старой знакомой, радушным жестом указал на кресла, скрылся в задней комнате и вскоре появился с двумя чашечками кофе. Поставил перед ними, вопросительно глянул на девушку. – Отдай ему фотоаппарат, – сказала Беатрис. (Мазур послушался.) И кури, если хочешь, вон пепельница стоит. Все равно минут двадцать ждать, я здесь не первый раз, уже освоилась со сроками, жаль, что у тебя своей фотолаборатории нет. Дело, в принципе нехитрое: химикаты, бутылки, бачки, что-то там еще...

– Да все равно, – сказал Мазур. – Несподручно мне с собой все это таскать, фрилансер должен быть отягощен минимальной поклажей, – он усмехнулся. – Так и убегать в случае чего проще, и не жалеешь потом о брошенном.

– А что, приходилось убегать?

– Ого! – сказал Мазур. – Особенно в Африке... Да и в Латинской Америке тоже. Там бывает особенно весело, когда резко меняют президента – посредством танков и десантников. Тут на пару-тройку дней такое начинается, что иногда едва успеваешь ноги унести...

– Интересная у тебя все же профессия, – сказала она. – А тут – сплошная скука. Политиканы, митинги, вялые интриги...

– Ну, не завидуй, – сказал Мазур. – Зато у тебя есть большое преимущество: тебе не грозит опасность в любой момент лишиться головы...

Ого, мы уже перешли на «ты» – исключительно по ее инициативе. Владеющий английским знает, что «вы» и «ты» там обозначается одним и тем же словом, все дело исключительно в интонации. Ее интонация сейчас несомненно означала «ты».

– Куда это ты так заинтересованно уставился? – спросила Беатрис, проследила направление его взгляда. – А, понятно...

На большом снимке у шеста в красивом пируэте выгнулась стриптизерша, на которой еще оставались трусики. Ну, заслуживающие доверия люди рассказывают, что в Прибалтике и в советские времена стриптиз казали не в каких-нибудь шалманах, а во вполне приличных варьете. Под тяжким гнетом оккупантов страдали, ага, да так красиво, сытно и вольготно, что в России зависть брала...

– А что? – сказал Мазур. – Как профессионал могу оценить: ни тени пошлости, не говоря уж о порнографии. Настоящее искусство, я бы так не смог, у меня работа приземленнее...

– Любишь стриптиз?

– Ну, как любой нормальный мужчина, – пожал плечами Мазур. – Не фанатею, но хороший и красивый посмотреть не прочь. Не извращение, в конце концов...

– Конечно, не извращение, – сказала Беатрис с непонятным выражением лица. И снова тот самый взгляд, заслуживающий лишь нецензурного определения. – Слушай, а почему ты не пытаешься за мной ухаживать? За мной очень многие практически сразу начинают ухлестывать, а уж местные...

– Потому что прекрасно понимаю, какая социальная пропасть нас разделяет. Ты – сотрудница госдепа, пусть и не в высоких чинах, должность здесь занимаешь серьезную. Ая... Со мной все ясно. По меркам моей исторической родины, то бишь доброй старой Англии, это все равно, как если бы конюх стал ухлестывать за благородной леди.

– Дурака ведь валяешь? – прищурилась Беатрис. – А если серьезно.

Мазур пожал плечами:

– Если серьезно – обыкновенный житейский практицизм. Ты в некотором роде принадлежишь к числу моих работодателей. А ухлестывать за работодателями – история с непредсказуемыми последствиями.

– Вот теперь похоже на правду, – улыбнулась Беатрис. Посмотрела нецензурным взглядом и сказала врастяжку: – Так в том-то и соль, что термин «непредсказуемые» может иметь самые разные толкования...

Это было произнесено таким тоном, словно она упрекала: «Ну сколько можно тебе, болвану, намеки делать?»

Дальнейший разговор был чистейшей воды лишь самую чуточку закамуфлированным флиртом. На счастье Мазура, вскоре показался хозяин с высушенной проявленной пленкой и баночкой для нее. Дотошности ради посмотрев негативы на свет, Мазур убедился, что проявлено добротно. Беатрис расплатилась, Мазур сунул баночку в карман, и они вышли.

Едва отъехали метров на триста, далеко позади опять объявился серый «москвич» – здрасьте, давно не виделись... Беатрис пару раз посмотрела в зеркальце, но больше не обращала внимания на навязчивого спутника.

– Нужно прояснить одно обстоятельство, – сказала она уже насквозь деловито. – Пит говорил, у тебя есть канал для надежной переправки пленок за границу, какой-то черномазый с дипломатическим паспортом...

– Он самый, – сказал Мазур.

– А твой агент, где обосновался, если не секрет? Я не пытаюсь вызнать точный адрес, просто – в каком городе?

– В Мюнхене, хотя он и не немец, – сказал Мазур. – Очень удобно при необходимости рукой подать до Италии и Франции – именно там у меня с особенным интересом покупают бульварщину и платят за нее лучше всех: бритты и австрияки все же чуточку прижимисты...

– Понятно. Значит, твой черный летает в Мюнхен?

– Ага, – сказал Мазур. – Из Мюнхена как раз отправляется очень удобный рейс на его родину. Оттуда частенько летает – с диппочтой якобы, а на самом деле сплошь и рядом перевозит разные интересные вещи, на которых подзарабатывает его начальство, – за процентик, конечно.

– И когда он собирается проделать это путешествие в очередной раз?

– Примерно через две недели, мы уже разговаривали по телефону.

– Так. – Сказала Беатрис. – Жизненный опыт меня учит: уж если человек любого цвета кожи продажен, он продажен всегда. Если сунуть ему тысчонку баков, оплатить билеты туда и обратно – он сможет слетать только в Мюнхен?