Текст книги "Ближе, бандерлоги! (СИ)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава пятая
Придворный художник

Когда они оказались в номере, Мазур первым делом вызвал звонком куколку-горничную (относительно которой почти сразу же сложилось стойкое убеждение, что стервочка всегда готова подработать и в ночную смену). Поручил ей отстирать кровь с куртки и рубашки и непременно холодной водой. Когда она в деланном испуге округлила красивые глазки и поинтересовалась, что стряслось, ухмыльнулся:

– Пустяки, крошка. Маленькая стычка с коммунистами. Издержки репортерского труда...

Потом заказал закуску, разумеется, по-западному скромную: орешки да мини-бутербродики, ну и, конечно, содовую и лед. Уж тут-то он ни за что не вышел бы из образа: немало помотавшись по свету, прекрасно знал, что именно с такой скромной закусочкой и цедят виски респектабельные западные люди. Откуда бы австралийцу, впервые попавшему в Советский Союз, знать о традициях русского хлебосольства?

А впрочем, политик с социологом виски пили пусть и не одним махом, как поступили бы русские, но и не западными воробьиными глоточками. Ни содовой, ни льдом особенно не утруждались – так, в меру приличий. Сразу чувствовалось, что оба здесь давненько и успели освоиться с местными застольями: здешний народец обладает натурой сложной – в Европу, в «семью цивилизованных народов» рвется, будто ополоумевший бульдозер, но что до пития, испокон веков хлобыщет совершенно на русский манер. Что никак не спишешь на развращающее влияние «советской оккупации» – сколько было той «оккупации»... Мазуру приходилось как-то читать небольшую книжку одного из местных хронистов шестнадцатого века – так вот, он тяжко сокрушался, что его земляки регулярно, чуть ли не ведрами хлещут все, что горит, а примером трезвости и воздержания с некоторой завистью приводил, хоть кто-то может и не поверить, как раз русских.

Болтали о пустяках – но потом Мазур с помощью не особенно и сложных маневров перевел их внимание на довольно толстый альбом, лежавший тут же, на столе: «его» снимки, сделанные главным образом в Африке и Южной Америке. Сам он альбом этот прилежно проштудировал и пришел к выводу, что тот, чью личину он перенял, не раз должен был рисковать своей шкурой: Мазур бывал в схожих местах (вполне возможно, и в паре-тройке тех же стран) и знал, как легко там проститься с головой, даже будучи увешанным стволами, – а ведь у этого парня, чертовски на него похожего, из оружия имелся только фотоаппарат, не носят фрилансеры оружия...

Своей цели он достиг: вежливо спросив разрешения, политик с социологом принялись вдумчиво листать альбом. В один прекрасный момент Беатрис вскинулась с отвращением (сдается, все же наигранным), сделала гримаску:

– Ужас какой...

– А что там конкретно? – спросил Мазур. – Там хватает ужасов.

Она показала страницу. В общем, ничего особенного, для Африки, иных ее уголков дело, можно сказать, житейское... На обочине лесной тропинки аккуратно выложены рядком семь отрубленных негритянских голов, а еще два негра, живехонькие, стоят в напыщенных позах победителей – в камуфляже без знаков различия, со здоровенными ножами наподобие мачете. Где именно дело происходит, в точности не определить. Можно назвать в качестве кандидатов с полудюжины стран. Одно можно сказать с уверенностью: судя по растительности, место расположено не на экваторе, то ли чуть южнее, то ли чуть севернее, а такие ножи в качестве принадлежности национального костюма опять-таки не в одной стране используются. Что до сюжета – Мазур видывал в Африке сцены и почище.

Он пожал плечами:

– Что вы хотите, Беатрис... Именно так и выглядит африканская политическая жизнь. Сплошь и рядом. Ага, вот именно. Там была не уголовщина, а как раз большая политика – с благородными лозунгами, высокими целями и тому подобным. Ну, а практика так и выглядела. Двое с ножиками – победившая на выборах партия, а эти семеро – оппозиция. А может, наоборот, я уже и не помню, давно дело было...

– Ужас какой... – повторила она с тем же явно наигранным отвращением. – Рисковая у вас профессия, Джонни. Так и самому без головы остаться недолго...

– Пока везло, – сказал Мазур. – Это еще не проблема. Настоящая проблема возникает, когда у себя в Австралии начинаешь выбрасывать старые бумеранги...

Она рассмеялась – вполне искренне. Мазур за годы не раз отпускал эту шуточку в разных уголках земного шара, когда оказывался там под видом австралийца, – и всякий раз срабатывало.

Через несколько минут Беатрис снова картинно поморщилась, словно английская леди, узревшая пьяного конюха, щеголявшего не только без штанов, но и без исподнего:

– А на сей раз что? – спросил Мазур.

Она показала. Ага, первые две фотографии из дюжины: какая-то невезучая белая красоточка попала в лапы к троице черных в камуфляже, опять-таки без всяких эмблем и знаков различия. Крупным планом запечатлено, как ее со вкусом разоблачают, а потом, деликатно выражаясь, общаются.

– А, вот что... – сказал Мазур. – Не повезло бедняжке. Но она, я слышал потом, осталась жива, добралась до католической миссии...

– И вы вот так спокойно стояли и снимали? – с деланным опять-таки возмущением воскликнула Беатрис.

Мазур вновь пожал плечами:

– Полезь я ее рыцарственно спасать, оторвали бы голову, только и всего. Их там было дюжины две... Что поделать... Такая уж у меня клятая профессия, мисс Беатрис. Ни наследства от дедушки, ни бриллиантов от бабушки. Одна убогонькая папашина ферма. С которой он меня выставил, едва я закончил школу, сунул пару фунтов и заявил, что пора мне самому зарабатывать на жизнь. Вы, конечно, можете бросить в меня камень, но такова уж жизнь на грешной земле. Ну да, честно признаюсь – нет у меня ни высоких идеалов, ни таких уж твердокаменных моральных устоев. Мне бы денег заработать... Либо принимайте меня таким, какой я есть, либо облейте презрением и удалитесь...

– Да ладно, Джонни, – сказал Деймонд. – Не всякому выпадает родиться с серебряной ложкой во рту. В конце концов, не вы сами всем этим занимались, только снимали. Бизнес, что поделать, каждый зарабатывает, как может. Я думаю, Беа вовсе и не собирается обливать вас презрением? Правда, Беа?

– Да все я понимаю, – сказала Беатрис. – Однако зрелище все же мерзкое...

Однако Мазур отметил, что она, пусть и бегло, но все же просмотрела все до единой фотографии из дюжины (Деймонд, сразу видно, предпочел бы, чтобы она перелистывала страницы помедленнее, и Мазур его по-мужски понимал).

Когда до конца альбома осталось совсем немного, Деймонд поднял на него глаза:

– Джонни, мне, в самом деле интересно... Здесь не только фотографии, но и снимки, вырезанные из газет. Они все ваши?

– Ну, конечно, – сказал Мазур.

– Бога ради, простите, если я сунулся в какие– то профессиональные тайны... Но одни фотографии подписаны вашей настоящей фамилией, а другие, коли уж вы говорите, что все они ваши – явными псевдонимами. В чем тут секрет?

Глазастый, черт, не без одобрения отметил Мазур. Вопрос этот для него ничуть не был коварным подводным камнем – после соответствующего инструктажа он знал, что можно ответить чистую правду. И знал правду.

– Никаких секретов, Пит, – сказал он без промедления. – Просто маленькие профессиональные хитрости, они в каждой профессии есть. Понимаете ли, есть снимки, которые ни за что не возьмут иные респектабельные газеты или журналы – чересчур уж для них откровенно. А вот те издания, что принято именовать желтыми и бульварными, наоборот, с руками оторвут. И, между прочим, сплошь и рядом платят больше, чем респектабельные. Вот только приходится заботиться о репутации. Респектабельные издания – словно старая чопорная леди, они неохотно имеют дело с людьми, засветившимися в бульварной прессе. Отсюда и псевдонимы. Все очень просто.

Деймонд усмехнулся:

– Вы прямо, как разведчик, Джонни...

– Вот уж кем не хотел бы быть, так это разведчиком, – сказал Мазур. – Они же государственные служащие, сидят на жалованье. Конечно, жалованье, говорят, высокое, и случаются разные премии, но все равно... Лучше уж рисковать шкурой – и при удаче хоть и не состояние составить, но заработать прилично. Крепко сомневаюсь, что это чисто австралийская философия. По-моему у вас в Штатах куча народу думает точно так же.

– Безусловно, – кивнул Деймонд. – А вы бывали в Штатах?

– Один раз, в Нью-Йорке, – кивнул Мазур. – Видите ли, настоящей работы для меня там нет. Конечно, кое-что я туда продавал через своего агента, платят у вас, надо сказать, неплохо. А ездить к вам из туристского любопытства как-то не тянет. У вас, конечно, найдется масса интересных для фотографа мест – но не для фотографа моего профиля. Три дня пробыл в Нью-Йорке и с превеликой радостью оттуда вырвался: какое– то вавилонское столпотворение, адский муравейник. Я и не запомнил ничего, кроме парочки ресторанчиков, которые вам наверняка ничего не скажут – политики с социологами в такие места не ходят. Простите, если я таким отзывом задеваю вашу национальную гордость...

– Да ничего подобного, – усмехнулся Деймонд. – Я сам из Вирджинии, мегаполисы меня угнетают...

– Аналогично, – сказала Беатрис. – Я из Пенсильвании. Не то чтобы недолюбливала Нью-Йорк, но эта суета, вы правы... Вот в Вашингтоне мне уютно.

И болтовня ни о чем продолжалась.

...Когда они ушли, Мазур налил себе на два пальца, не паскудя благородный напиток ни льдом, ни содовой, и с удовольствием ахнул уже по-русски – да, в общем, и по-местному. Подошел к телефону, снял трубку и набрал короткий внутренний номер, прекрасно зная, что Лаврик сейчас у себя, сидит, как на иголках, изнывает, бедолага, от нетерпения...

Действительно, не прошло и полминуты, как Лаврик нарисовался. Плюхнулся в кресло, налил себе в чистый стакан, употребил, сунул в рот все три оставшиеся на тарелке крохотные бутербродика, поморщился, презрительно озирая стол, где из провизии оставалось лишь полдюжины орешков:

– Хуже нет – пить с западными людьми под видом западного человека, я респектабельных имею в виду... Ну что?

– Пока – полная неизвестность, – сказал Мазур. – С одной стороны – вроде бы наладились некоторые отношения. И к врачу на перевязку она меня через три дня сама вызвалась отвезти, а «социолог» явно собирается продолжать знакомство, туманно намекнул, что, возможно, подскажет, где найти хорошие места и сюжеты для съемок по моему профилю. С другой – полное отсутствие конкретики. Правда, оба дали свои служебные телефоны и взяли мой отельный, это чуточку обнадеживает... Как думаешь, будут они меня проверять?

– Крепко сомневаюсь, – сказал Лаврик. – «Легенда» у тебя железная, теперь можно сказать, что это даже и не «легенда», ты всего-навсего...

– Перенял эстафету у реального человека, – сказал Мазур.

– Догадался? – ухмыльнулся Лаврик.

– Фотография в паспорте, – сказал Мазур. – Чертовски похож, но все же это не я. Ну, и кое-какие другие соображения...

– Я растроган, – ухмыльнулся Лаврик. – Этак ты скоро асом разведки станешь... – и вновь стал серьезным. – Крепко сомневаюсь, что будут проверять. В конце концов, ты не в центр атомных исследований пытаешься проникнуть и даже не на радио «Свобода», вряд ли вокруг штаба Фронта выстроены многочисленные и изощренные «пояса безопасности» – хотя какое-то контрразведывательное обеспечение субъекты вроде твоего Питера поставили, а как иначе? Но настоящей проверки, и я уверен, и кураторы, не будет. А вот как фотограф без идеалов и особых моральных принципов, как австралийский фрилансер, ты им, есть большая вероятность, понадобишься.

– Что-то ты очень уж уверенно...

– Да понимаешь, какая штука... – ухмыльнулся Лаврик. – У них был доверенный фотограф из местных. Конечно, никаких таких особенно серьезных дел – переснимать документы из сейфа командира здешней военно-морской базы его бы не послали... Однако случаются у «нациков» съемочки, которые лучше поручать надежным, доверенным людям. Иногда какая-нибудь мелкая пакость. Буквально пару недель назад в одной вполне респектабельной, но, конечно же, демократической теперь газетке появился снимок из Минска. Стоят себе люди, одеты крайне убого, с мешками-рюкзаками, в этаком напряженном ожидании. И текст тут же поганенький: дескать, довела минчан Советская власть, вон они какие запуганные и чуть ли не оборванные, в тягостных заботах о будущем. Только одну ошибочку допустил тот поганец, что снимал: оставил на заднем плане парочку домов на противоположной стороне улицы. Характерные такие дома... Всякий, кто Минск хорошо знает, моментально сообразит, что к чему: этот козел просто-напросто снял людей, которые стоят у того перрона, откуда по выходным главным образом электрички к дачным поселкам ходят. Само собой, и одеты дачники кое-как, им же в земле копаться, и мешки у них с собой... Подобными фокусами куча сволоты пользуется, в том числе и здешние «нацики». Естественно, для таких дел нужен свой, доверенный человек. Высокопарно говоря – хоть и не заслуживает такая работа ни капли высокопарности – придворный художник. Он у них, как я только что сказал, был... В прошедшем времени.

– Под автобус попал? – хмыкнул Мазур. Или – белая горячка?

Лаврик усмехнулся во весь рот:

– Да ничего подобного. Все посерьезнее. Его нынче утром ребята Плынника повязали, как пучок редиски. Рутинная проверка: документы посмотреть, машину обыскать. И сыскался у него в бардачке «вальтерок» той модификации, которую когда-то гестаповцы таскали. Знаешь, этот, с коротким дулом? Ну вот, он самый. Судя по маркировке, производства гитлеровских времен, но ухоженный, с полной обоймой, эксперты его моментально признали вполне исправным. Да нет, зуб даю, не подбрасывали. Его собственная пушечка. Про нее и раньше знали, но не связывались, чтобы дерьмо лишний раз не воняло. На фоне того, что тут творится, – мелкая шалость. А тут вот связались... Какие бы тут акты о независимости ни принимались пачками, пока что действуют советские законы и советский Уголовный кодекс. Незаконное хранение огнестрельного оружия – это тебе не переход улицы в неположенном месте. «Нацики» засуетились, заорали и забегали по инстанциям, но на Плынника где сядешь, там и слезешь. Да и в здешней прокуратуре есть здоровые силы. Так что сидеть ему и сидеть, следствие затянется... А «нацики» остались без придворного художника. В таких условиях есть большой шанс для австралийского фрилансера, жадного до денег, идеалами и моралью не обремененного...

– Надо же, какое совпадение, – ухмыльнулся Мазур.

Лаврик наставительно поднял палец:

– Хорошо организованное совпадение – великая вещь. Сколько лет вам толкую: дядя Лаврик для того и существует на белом свете, чтобы максимально облегчать вам работу в меру своих скромных силенок и невеликого умишка. А вы не всегда и верите в эту нехитрую истину...

– Да верю я, верю... – проворчал Мазур.

– Что ты им обо мне говорил?

– Согласно твоим же наставлениям, – сказал Мазур. – Этакий негр-носильщик при белом сахибе, подай-принеси, за пивом сбегай, посылку отправь. Мелкая шестерка на жалованье. Они к тебе после этого не проявили ни малейшего интереса.

– Вот и прекрасно, – удовлетворенно сказал Лаврик. – Наша с тобой карма давно известна. Ты красиво лиходействуешь на переднем плане, принцесс в койку заманиваешь, а я, чем ничуть не удручен, наоборот, предпочитаю шмыгать по углам неприметной серой мышкой... Что-то еще?

– Я сказал Питеру, что завтра весь день буду валяться в номере. Все равно завтра суббота, ничего интересного вроде бы не предвидится, так что на еврейский манер устрою себе шаббат. Авось позвонит все же... Ну, и последнее. Касательно Беатрис. Был момент, когда «социолог» отвернулся, вон ту картинку пошел рассматривать, должно быть, по причине тонкой художественной натуры... Тут-то она меня обдала таким откровенным и недвусмысленным взглядом... В глазах во-от такими буквами стояло «ПРЕДЛАГАЮСЬ».

– Так это же замечательно, – сказал Лаврик. – Ухаживать не придется, лишнее время тратить... Чего-то в этом роде я и ожидал не из дьявольской проницательности, а оттого, что смежники, когда ее разрабатывали, постарались на совесть... а может, и не они старались, а у них там вульгарно притаился «крот»... Ну, это их дела, чего нам лезть? Короче говоря, коли уж намечается тесное общение, тебе надо о ней знать побольше. Если сформулировать кратко, та еще шлюха. У людей бывают самые разные хобби – ну, у нее вот такое. Самое пикантное, что к радостям любви ее приобщил не кто иной, как родной папаша – когда была уже не тростиночкой, а вполне сексапильной старшеклассницей. Бывает, и не только в Штатах... Непохоже, что она испытала пресловутую психологическую травму. В университете уже через пару месяцев заработала прозвище, под которым и пребывала до выпуска: Беа Швейная Машинка. Оттягивалась по полной, что, как уже говорилось, компроматом являться не может – студенты везде весело живут... В госдепе, конечно, строила из себя само благонравие, не то что никому у себя в кабинете на столе не отдавалась, старательно не давала поводов для злословия. Однако с соблюдением строгой конспирации ублажала одного за другим двух своих боссов – сначала того, который ее, наверняка в благодарность, на ступеньку выше приподнял в обход более матерых, потом второго, который на той ступеньке рулит. Не пожалела денежек и под вымышленным именем закончила курсы стриптиза – черт ее знает, то ли для души, то ли для более мастерского охмурения боссов. Ну, а здесь, «в варварских землях», как древние латинцы выражались, ей и вовсе вольготно. Так что стопудовово взглядами не ограничится. Что ты нос повесил? Вся «ихтиандровка» знает про твои особенные симпатии к синеглазым блондинкам.

Мазур усмехнулся:

– А если социолог мне морду набьет? То есть попытается, не дам я себе морду набить но делу-то во вред...

– Ну, ты как дите малое. Баб не знаешь? Эта стервочка конспирацию блюсти умеет. По точным данным, пока она здесь, социологом коллекция не ограничилась. Или шуткуешь?

– Да шуткую, конечно, – сказал Мазур. – А если серьезно, меня другое беспокоит: а что, если все только и ограничится... – и он простыми русскими словами добавил, чем. – Мне, конечно, будет не так уж плохо, но для дела-то никакого толку.

– Не умирай прежде смерти, – также серьезно ответил Лаврик. – В любом случае, у тебя будут все шансы туда врасти. Пусть даже у них есть дублер для спалившегося «придворного художника», уж такие мальчики, как мы с тобой, смогут ситуацию использовать. Не может так быть, чтобы мы совсем никакой пользы не извлекли. Так что сосредоточься пока на одном: покажи ей, что такое гвардия, благородный Румата...

...Звонок раздался вскоре после одиннадцати утра. Мазур, конечно, не валялся в постели – сидел у столика с телефоном и смотрел телевизор. На всякий случай – вдруг звонил не Лаврик, а кто-то другой – он снял трубку только на пятом гудке: чтобы у звонящего не создалось впечатления, будто австралиец сидит возле телефона в жутком нетерпении и срывает трубку моментально...

– Джонни? – с радостью услышал он голос Деймонда.

– Он самый, – сказал Мазур. – Пит?

– Он самый, – довольно веселым тоном сказал «социолог». – Вы, помнится, вчера говорили, что будете весь день в номере? Вот я и позволил себе нагрянуть без предупреждения, вряд ли у вас есть дела. Я звоню снизу, от портье.

– Поднимайтесь, – сказал Мазур, ничем не выдав форменного ликования (не просто позвонил, а уже приперся, что позволяет питать надежды). – Скука и в самом деле жуткая, рад буду видеть.

Не прошло и минуты, как в дверь деликатно постучали, и Мазур с неподдельным радушием на лице впустил Деймонда. Повесив куртку в гардероб (американец был одет обыденно, без шитого по мерке костюма и галстука), гость достал из внутреннего кармана бутылку, подбросил в руке:

– Нужно же вам отплатить за вчерашний нектар. Выдержка, конечно, вашему уступает, но сорт неплохой, канадский, новая марка, только что пошла в продажу. Мне прислали с оказией друзья из Штатов. На кленовом сиропе. Канадцы обожают пихать свой кленовый сироп куда только возможно... но я уже пробовал, неплохая штука. Знаете, я сегодня намерен, как выражаются русские... – он не без напряга выговорил: – Усьидьеть путилошку, – и увидев на лице Мазура вполне уместное для австралийца непонимание, пояснил: – То есть прикончить бутылочку до дна. Там какая-то игра слов, мне непонятная, я русского не знаю, но они именно это выражение частенько употребляли. Вы как?

– Присоединяюсь, – сказал Мазур. – Сегодня все равно делать нечего да и завтра тоже... Я сейчас закажу закуску...

– Минуточку. Вы не против, если мы обставим все по-здешнему? – безмятежно улыбнулся американец.

– Это как?

– С малой толикой льда и содовой, но обильной закуской. Я здесь два месяца, поневоле привык к местным обычаям. Между нами говоря, здешние искатели независимости себя упорно числят среди цивилизованных европейских народов, но пьют и закусывают совершенно как русские – с обильной закуской и не особенно утруждая себя льдом-содовой. Бедная моя печень... Чтобы поддерживать хорошие отношения, с ними, как и с русскими, все время приходится пить, на их, естественно, манер, если только это не какой-то официальный прием. Я уже научился.

– А что? – сказал Мазур. – Мы у себя дома, в Австралии, тоже любим за доброй выпивкой хорошо поесть. И не вяленую кенгурятину, как о нас сплетничают... – он снял трубку.

– Здесь отличные копченые миноги, – подсказал Деймонд. – Если хотите, заплатить могу я.

– Вот уж нет, – решительно сказал Мазур. – Я до сих пор чувствую себя перед вами в долгу, а в долгу я оставаться не люблю... Миноги, говорите?

Очень быстро трудами куколки-горничной стол принял облик, гораздо более приятный сердцу русского человека, нежели вчерашний аскетизм по-западному. Копченые миноги, сыр, ветчина и белый хлеб, да вдобавок фарфоровая миска с пикулями – незамысловато, но в немалых количествах.

– Вы не бывали в России, Джонни? Значит, никогда не видели, как пьют русские. Сейчас я вам продемонстрирую. Они – да и местные тоже – свою водку закусывают соленым огурцом, и со временем я понял, в этом что-то есть... Смертельный цирковой номер, барабанная дробь...

Он налил себе граммов шестьдесят, взял двумя пальцами огурчик, подмигнул Мазуру, залпом выпил, сунул в рот огурчик целиком и старательно им захрустел. Помотал головой:

– Уф... Вот так и пьют в тесном дружеском кругу что в России, что здесь.

Удивил русского человека, ага, хоть на пол падай в изумлении и ножонками сучи...

– Я, конечно, в России не был, да и здесь всего– то пару дней, однако... – сказал Мазур. – Смертельный номер повторить могу запросто.

Он налил себе примерно столько же, прикончил одним махом и сжевал огурчик. Взял копченую миногу, которых давненько уж не ел, откусил половину.

– Неплохо, – покрутил головой Деймонд. – Теперь я за вас спокоен – с такими навыками вы быстренько найдете общий язык с местными. Это что, австралийская школа? Я ни разу не был в Австралии, так уж сложилось...

– Да нет, – сказал Мазур. – Африканская. Приходилось сидеть где-нибудь на обочине под деревом и пить стаканами жуткий пальмовый самогон, который разливали из канистры. Опять– таки для установления тесных дружеских отношений.

– Понятно... Вот, кстати, об Африке. Я чертовски любопытен, собственно, это профессиональная черта социологов. Еще вчера, когда вы показывали свой альбом, обратил внимание: иные, можно сказать, вполне благопристойные снимки в явно респектабельных изданиях, тем не менее тоже подписаны псевдонимами. Почему так? Профессиональный секрет или?

– Ну, если сугубо между нами, – сказал Мазур, знавший ответ и на этот вопрос. – Бывают деликатные ситуации... Кто-нибудь может по фото опознать страну – а мне бы по ряду причин не хотелось, чтобы знали, что я бывал именно в этой стране.

– Я о таких вещах чуточку наслышан, – сказал Деймонд. – Социологу приходится иметь дело с самыми разными сторонами жизни... Нелегальным образом через границу, а?

Мазур уклончиво усмехнулся:

– Вообще-то в Африке сплошь и рядом граница – чисто условное понятие, более условное даже, чем ваша граница с Канадой. А с визами иногда бывает сущая заморочка: когда возникают разные проволочки, когда визы иностранцам вообще не дают, если в стране какая-нибудь заварушка...

– Отчаянный вы парень, Джонни, я погляжу…

– Это все здоровый цинизм, – сказал Мазур. – Я ведь говорил вчера: риск порой очень хорошо оплачивается... Значит, вы бывали в России? Давно?

– С полгода назад.

– И как там у них?

– Если коротко, бардак фантастический. Почище, чем здесь.

«Самое печальное, что он все верно охарактеризовал в двух словах, сердито подумал Мазур. Именно так и обстоит, увы...»

– А для человека моей профессии там есть что-нибудь интересное? – спросил он. – Что-нибудь, что стоило бы трудов и риска?

– Как вам сказать... В самой России, пожалуй, нет. А вот кое-где по окраинам кипят страсти не хуже африканских, с резней и отрубленными головами, примерно как на иных ваших снимках. У меня, слава богу, не было необходимости туда соваться. Да и вам бы не советовал, при всем вашем опыте. Там действительно пожарче, чем в Африке...

«Сам знаю, сердито подумал Мазур. Видывал...»

– Вы что, всерьез собрались в Россию?

– Начинаю к этому склоняться, – сказал Мазур. – Африка и Южная Америка любителям остренького уже, признаться, чуточку поднадоели – одно и то же, ничего принципиально нового. А здесь, такое впечатление, ничего достойного внимания или, будем откровенны, приличного чека от какой-нибудь редакции, похоже, не дождешься. Сонное царство. Эта история, из-за которой я получил по физиономии, и доллара не стоит.

– Не торопитесь делать выводы, – сказал Деймонд, наливая по второй. – Во-первых, весьма даже не исключено, что и здесь может произойти что-то интересное для такого парня, как вы (он глянул что-то очень уж многозначительно). А во– вторых... Честно признаться, у меня к вам деловой разговор, Джонни. Я хоть и книжный червь, но все же американец и прекрасно понимаю, что такое бизнес. Мое предложение может оказаться небезынтересным для вашего бизнеса...

Внутренне Мазур возликовал: вот оно, очень похоже! Но, сохранив на лице невозмутимость истого коммерсанта, спросил:

– Звучит заманчиво... А поконкретнее можно?

– Охотно, – сказал Деймонд. – Будь мы персонажами шпионского романа, можно было бы сказать, что я вас вербую. Но поскольку мы с вами олицетворяем своими персонами далекие от шпионажа профессии, следует употреблять другие термины. Я просто-напросто хочу предложить вам поработать на здешний Национальный Фронт. В качестве, естественно, фотографа.

Мазур изобразил на лице некоторое размышление. Протянул:

– Вообще-то я привык работать сам на себя... Но если на кону хорошие деньги...

– Хорошие, – заверил Деймонд.

– Тогда почему бы и нет? Я, правда, не вполне понимаю, зачем им именно я? Здесь что, нет людей, способных управляться с фотоаппаратом?

– Людей хватает, – сказал Деймонд. – Но тут мало одного умения обращаться с фотоаппаратом.

Многое зависит и от личности того, кто жмет на кнопку. Кое-кому здесь пришло в голову, что необходим как раз фрилансер вроде вас: человек западного мира, имеющий выходы на немалое, надо полагать, число изданий самого разного толка: от вполне респектабельных до откровенно бульварных. К тому же ваш опыт вас, несомненно, научил, что бывают разные деликатные дела, когда кого попало с улицы не позовешь.

– В точку, – сказал Мазур. – Побултыхался в сложностях жизни. Как же...

– Вот потому ваша кандидатура и вызывает интерес. Ваша работа четко делилась бы на две части: в одних случаях вас будут просто наводить на события, где вы сможете сделать снимки, на которых сможете неплохо заработать. В других готовы сами платить деньги, чтобы вы для них что-то отсняли и отправили в те или иные издания, с которыми поддерживаете отношения. Либо одно, либо другое. Что скажете?

– Пожалуй, можно согласиться... – задумчиво сказал Мазур.

– Вот и прекрасно. А поскольку мы имеем дело с самой натуральной грубой прозой жизни...

Он достал бумажник и аккуратно выложил рядком на скатерть пять стодолларовых банкнот. Пояснил:

– Это даже не аванс – попросту бонус. В знак серьезности намерений ваших потенциальных работодателей. Чтобы вы отнеслись к делу серьезно и поняли, что пустословием тут и не пахнет ничуточки.

– Можете быть уверены, я уже отношусь к делу серьезно, заверил Мазур. – При таких бонусах...

И он сделал якобы непроизвольное движение, чтобы взять деньги со стола. Деймонд поднял ладонь:

– Одну минуточку, Джонни... Я бы хотел, чтобы вы всецело прониклись серьезностью ситуации. Нигде и никогда деньги не платят просто так, вам эта нехитрая истина должна быть прекрасно известна.

– Разумеется, – сказал Мазур.

– В таком случае мне бы хотелось, чтобы вы накрепко уяснили одно: вам следует держать язык за зубами. Письменных контрактов никто заключать не будет, это не нужно ни им, ни вам. Но я с этой публикой общаюсь уже два года и хочу предупредить со всей серьезностью: порой она может быть и весьма опасной. Честно расплачиваться они умеют, но с тем же успехом в случаев излишней болтливости способны...

– Дать кирпичом по башке, – подхватил Мазур. – У меня достаточно жизненного опыта, чтобы быстренько прийти к таким выводам.

– Ну, я бы не стал выражаться столь прямолинейно, но смысл, если честно, именно таков. Хорошая работа, хорошая оплата, но при этом – старательное сохранение тайн ваших работодателей в точности так, как это принято у врачей и адвокатов. Ситуация даже серьезнее: врачам и адвокатам почти никогда не грозит получить кирпичом по голове... Между нами, представителями свободного мира: хотя здешние политиканы и усердно изображаю тех самых цивилизованных европейцев, кое в чем это сущие дикари... но упаси вас боже делиться с кем-то такими откровениями, – он ухмыльнулся не без цинизма: – Изо всех сил делайте вид, что считаете их как раз цивилизованными европейцами, стонущими под ярмом русских варваров, – им это крайне льстит... Вы все хорошо уяснили?

– Уяснить-то я уяснил, – сказал Мазур. – Немало общался со всевозможными национальными фронтами и фронтами освобождения. Везде одно и то же, даже в Европе, если говорить, скажем, об Италии, Северной Ирландии, да и не только о них. Они везде одинаковы. Так что все тонкости, касающиеся вещей вроде падающего на голову кирпича, я понимаю прекрасно.

– Вот и отлично.

– Подождите, – сказал Мазур, не делая ни малейших попыток протянуть руку к деньгам. – После того, что вы сказали, возникает некий нюанс, мне прекрасно знакомый по прошлой работе... Есть один-единственный случай, когда я отказываюсь от самой выгодной работы: если только возникает угроза, что мне на хвост сядут местные спецслужбы. Была парочка примеров, но я о них, простите, рассказывать не буду – вот это как раз относится к числу профессиональных тайн. Работа, за разглашение подробностей которой можно, обобщенно выражаясь, получить кирпичом по голове, наводит на подозрения... Мне бы не хотелось, чтобы у меня на хвосте повис русский Кей-Джи-Би. В сущности, я маленький человек, Пит, одинокий и беззащитный в нашем жестоком мире. Обидчиков у меня может отыскаться предостаточно, а вот серьезных защитников нет. Профессиональная осторожность, знаете ли. Русская спецслужба – контора серьезная...