Текст книги "Ближе, бандерлоги! (СИ)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– За тысчонку? – усмехнулся Мазур. – С радостным визгом. Молодой еще, не заматерел, чтобы воротить нос от тысячи баков. А что, эту кассету нужно переправить срочно?

– Да нет. Примерно через недельку, когда еще кое-что поднакопится... А как кассета попадет в Москву?

– Просто до вульгарности, – сказал Мазур. – Майки ее сунет в карман и съездит в Москву на поезде. По дороге ведь не будет уже ни таможен, ни обысков. А в Москве он преспокойно заявится в посольство: что странного в том, что австралиец заглянул в одно из африканских посольств? Виза ему нужна, вот и все, туда ездят по визам – относительно спокойная страна по сравнению с некоторыми соседками, порядок есть... Вряд ли он привлечет внимание Кей-Джи-Би – страна маленькая, захудалая да и расположена так, что великим державам неинтересна. Вряд ли русские так уж тщательно пасут это посольство. Но даже если и пасут – мотив есть, я только что рассказал. Майки умеет быть незаметным.

– Охотно верю, – сказала Беатрис. – Тихонький, неприметный, как будто его и нет вовсе...

«Лаврик порадуется, услышав такой комплимент себе», – подумал Мазур. И сказал:

– Такой в качестве курьера – идеален.

– Пожалуй. Он у тебя что, знает русский?

– Ни словечка, – безмятежно усмехнулся Мазур. – Но проныра первостатейный, за что и плачу уже три года. Однажды в Южной Америке ему нужно было доставить пленки – притом, что он ни столицы не знал, ни словечка по-испански. Местный написал ему в блокнот десяток необходимых фраз по-испански, и Майки, показывая аборигенам нужную, справился быстро и неплохо.Так что ты мне, когда будет нужно, найдешь кого-нибудь знающего русский, чтобы вот так же написал ему в блокнот необходимый минимум?

– Без проблем.

И тут, когда уже зажегся красный и горел пару секунд, Беатрис вдруг даванула на газ, на приличной скорости свернула вправо, когда поток двинувшихся слева на зеленый машин еще не достиг перекрестка, тут же свернула вправо, влево, запетляла по улицам. Несомненно, отрывались, подумал Мазур, «москвич», стоявший через три машины от них в довольно плотном потоке, броситься за ними ни за что не смог бы.

– Это что за голливудские трюки? – спросил Мазур с видом полнейшего недоумения.

– За нами таскался «хвост», – спокойно объяснила Беатрис. – Не первый раз, конечно. Ну, а поскольку тут иногда случаются довольно деликатные дела и встречи, когда крайне нежелательно иметь «хвост», меня еще дома немножко понатаскали – как выявлять слежку и как от нее избавляться.

Мазур покрутил головой:

– Да ты у нас просто Мата Хари...

– Где уж мне... – усмехнулась Беатрис. – Просто такие миссии требуют дополнительной подготовки, пусть и на скорую руку...

– И что, намечается какое-то... деликатное дело?

Беатрис глянула на него лукаво:

– Можно и так сказать... Но, в общем, я сейчас оторвалась еще и из чистой вредности – пусть поломают голову, что у меня за интрига на сей раз...

Она не остановила машину у гостиничного крыльца, а свернула на гостиничную автостоянку – десятка на два машин, с аккуратно расчерченными белой краской, пронумерованными стояночными местами, высокой оградой из крашенных в голубой металлических труб и красивой будочкой сторожа, стилизованной под крестьянский дом. Половина мест пустовала.

– Выходи, – сказала Бестатрис. – Дальше пойдем пешком.

Мазур вылез. Уже не оставалось никаких недомолвок касательно того, к чему клонится дело. Беатрис о чем-то поговорила со сторожем, отдала деньги, получила металлический жетончик с номером – и ловко загнала «жука» на одно из свободных мест – по забавному совпадению, рядом с «шестеркой» Лаврика. Подошла к Мазуру танцующей походкой – свеженькая, веселая, взяла под руку:

– Пошли?

– Куда? – спросил он с простодушным видом.

– К тебе в гости, – безмятежно ответила Беатрис. – Время не такое уж и позднее, сегодня воскресенье, завтра мне придется опять окунаться в здешнее политиканство, а сегодня имею законное право отдохнуть... У тебя еще остался тот великолепный виски?

– И даже пара бутылок, – сказал Мазур.

– Превосходно. Или ты не рад видеть меня у себя в гостях?

– Ну что ты, – сказал Мазур, – наоборот...

Иногда здешние европейские порядочки только на пользу – портье выдал Мазуру ключ без всяких разговоров, без обычного советского ворчливого напоминания: «Гости имеют право оставаться в номере только до одиннадцати вечера!» Ну, предположим и дома нравы давно помягчели – но все равно пришлось бы, согласно рыночным отношениям, совать коридорной денежку, а здешний Цербер мзды не требует, так что получается некоторая экономия командировочных средств.

Правда, в глубине глаз у скользкого типа все же затаилось явное недовольство. Причина угадывалась влет, Мазур в гостинице уже освоился. Справа, у двери в ресторан, располагался диванчик-«уголок», и на нем, за столиком с тремя практически нетронутыми чашечками кофе, восседали три девицы в довольно откровенных куцых платьишках, лениво покуривали, закинув ногу на ногу. До вечера, в общем, далеко, но труженицы постельного фронта уже заступили на вахту. И с каждой, несомненно, козлику за стойкой капает процентик, так что любая женщина со стороны – удар по карману лысоватого. Хотя чинить препятствия ему, несомненно, согласно европейским обычаям, запрещено. Ничего, погорюет малость – не помрет...

Когда они вошли в номер, Беатрис со вздохом облегчения стала снимать тяжелые ботинки.

– Даже ноги затекли в этих говнодавах (она произнесла это, конечно, по-английски, но смысл был именно таков. Мазур это словечко знал, ему сплошь и рядом приходилось играть простого австралийца, не обремененного университетским дипломом и знанием этикета, зато прекрасно знакомого с нецензурщиной и жаргонизмами). – Хорошо еще, не заставили солдатские сапоги напяливать...

Она сняла теплую ширпотребовскую куртку и повесила в гардероб. Под ней оказалась никак не ширпотребовская блузочка, навыпуск и в обтяжку, белоснежная, с ажурными вставками, вышитыми кое-где узорами из страз и кружевами, ничуть не гармонировавшая со всем прочим.

Беатрис сказала, очевидно правильно истолковав его взгляд:

– Если уж мне все равно не пришлось бы снимать куртку – к чему доводить необходимое опрощение до идиотизма? Все равно никто не видел...

Мазур снял только куртку и сказал, извлекая из кармана алюминиевую баночку с пленкой:

– Я на пару минут схожу к Майки, идет? Отдам ему пленку – пленки обычно хранятся у него – и дам кое-какие инструкции, в свете того, что от тебя услышал. Идет?

– Совершенно правильно, – одобрила Беатрис. – А я пока займусь столом, идет? Ничего, если я закажу по телефону закуску? В крайнем случае, я могу заплатить...

– Вот уж нет, – сказал Мазур. – Я, конечно, крохобор и скряга, но одного никогда не допускал: чтобы женщины за меня платили...

– Тогда ничего, если я закажу что-нибудь посущественнее дурацких орешков? Понимаешь, я тут давно...

Мазур фыркнул:

– И научилась пить? По-местному, с солидной закуской. Я догадался – с Питом разок сидели именно на местный манер...

– Вот именно. Ты ненадолго?

– Да на пару минут, – сказал Мазур. – Хозяйничай.

Лаврик, разумеется, сидел у себя – ждал возвращения Мазура. Отдав ему пленку, Мазур кратенько обрисовал ситуацию, рассказал о сути «работы», о «хвосте». Лаврик ухмыльнулся:

– Ну, как в том мультфильме поется, неприятность эту мы переживем... Правда, если слежка серьезная и люди серьезные, другие вполне могли пасти тебя на всякий случай у гостиницы. Точнее, ее – ты, слава богу, пока что ни для кого вроде не стал объектом интереса. Что проверить очень легко...

– Как?

– Элементарно, – сказал Лаврик. – Завтра возьмешь мою машину и часок покатаешься по городу. А за тобой на изрядном отдалении поедут мои доблестные помощники – для гарантии, ты ведь у нас не большой спец в выявлении слежки, сам понимаешь.

– А если я обнаружу хвост?

– Преспокойно покатайся еще и возвращайся в гостиницу, – сказал Лаврик. – По магазинам походи, сувениров купи, что ли, еще какую-нибудь ерунду, какой-нибудь подарок Полине. Избавляться от хвоста и не пытайся, мало у тебя навыков в срубании хвостов тяпкой, да и смысла нет никакого, оставайся обычным фрилансером, несведущим в шпионских ремеслах... – он прищурился: – Что это ты словно бы нетерпеливо топчешься?

– У меня там гость, в номере, – сказал Мазур. – Точнее, гостья. Подозреваю, это надолго.

– Так-так-так, – сказал Лаврик с энтузиазмом. – Неужели мисс Швейная Машинка?

– Она самая.

– Отлично, – сказал Лаврик. – Просто отлично. Само собой, до завтра я тебя беспокоить не буду. Только ты там держи ухо востро, как бы она тебя, простака, не завербовала со всем не только шпионским, но и женским коварством...

– Иди ты, – сказал Мазур, ухмыляясь. – Пятнадцать лет прошло, а шуточки у тебя, уж прости, однотипно-дубовые...

– Привычка, – пожал плечами Лаврик. – Да ладно, мы оба прекрасно понимаем: на кой черт ей тебя вербовать, если ты и так на них уже работаешь? Ступай, ступай, а то ты от нетерпения уже из джинсов выпрыгиваешь...

– Злостная инсинуация, – сказал Мазур и вышел.

...Стол оказался примерно таким, как тот, что обустраивал тогда Питер, – все то же самое, разве что Беатрис, в силу, должно быть, женской натуры заказала еще конфеты с пирожными. Ага, она мельком говорила, что сладкоежка. В досье о ее гастрономических привычках не было ни слова, настолько глубоко копать наверняка не было необходимости...

Распечатав бутылку благородного напитка, Мазур из чистого озорства спросил:

– Может, ты и пить научилась по-местному? Пит мне показывал – солидная доза, без содовой и льда, одним лихим глотком...

– Самое смешное, что чуточку научилась, – лучезарно улыбнулась Беатрис. – Наливай. А сам сможешь?

– Большая практика, – сказал Мазур. – Я Питеру уже рассказывал, как приходилось с неграми стаканами глотать их паршивую самогонку из канистры. Да и кабаки я, плебей, как-то предпочитаю те, где пьют без всякого строгого этикета...

Он набулькал в высокие стаканы граммов по шестьдесят, подал один Беатрис и сказал:

– Ну что, за твою историческую родину?

Не мешкая, опустошил свой стакан одним махом, закусил ломтиком сыра и с искренним любопытством уставился на девушку.

Она забросила в ротик виски столь же лихо – но все же чуть закашлялась, поморщилась, на лице изобразилось некоторое страдание. Похоже, не достигла еще того мастерства, что «социолог». Мазур торопливо подсунул ей пикуль, завернутый в тоненький ломтик ветчины. Она старательно прожевала, поморщилась.

– Все же никак не могу привыкнуть... Ты как хочешь, а я дальше буду пить, как все цивилизованные люди.

– Как хочешь, – сказал Мазур. – Но за историческую родину, сдается мне, все же следовало сделать добрый глоток именно так, как на ней принято, а?

Слегка раскрасневшаяся от правильной дозы виски, Беатрис легонько поморщилась:

– Если честно, мне эта историческая родина уже стоит поперек горла. Тебя это не должно смущать, ты тут совершенно чужой... Откровенно говоря – диковатая страна, да и народец здешний мне уже осточертел.

Ну и лиса, подумал Мазур, вспомнив ее проникновенное, патриотическое выступление перед журналистами в Штатах: полумистический зов далекой родины, голос крови и почвы...

– Ну конечно, – сказал он беззаботно. – С чего бы меня такая точка зрения смущала?

И разлил по второй, на сей раз щедро насыпав в стакан Беатрис кубики льда. Она отпила воробьиный глоток, прищурилась:

– Вот интересно, ты испытываешь какие-то романтические чувства к своей исторической родине? Доброй старой Англии?

– По совести, ни малейших, – сказал Мазур. – Разумеется, ни капли неприязни, неоткуда ей взяться, но и симпатий никаких. Скорее уж, вежливое равнодушие. Бывал я там несколько раз. Ничего не скажешь, ухоженная, благополучная страна, но после австралийских просторов остров кажется тесным и кукольным...

– Ну, по крайней мере, Англия – цивилизованная страна, – сказала Беатрис. – А эти, хотя и пыжатся изображать из себя стопроцентных европейцев, пока что до таковых не дотягивают.

Отец меня, конечно, усиленно воспитывал в духе патриотизма и любви к исторической родине, но выходило плохо. Я его, конечно, старательно слушала и поддакивала, но в глубине души, что уж сейчас скрывать, на все это плевала. Я американка, Джонни. И чувствую себя исключительно американкой. Для меня все это – какая-то отвлеченность, абстракция. Отца понять можно – он-то здесь родился, всю жизнь мечтает вернуться, никогда не стремился стать настоящим американцем. Особенно воспрянул в последние годы, когда в России началась перестройка и гластность (эти два слова она произнесла по-русски), а здесь заварилась каша. К нему то и дело собирались соратники по борьбе (последние слова она произнесла чуть иронически), пили, как заведено на исторической родине, шумно толковали друг другу, что вскоре вернутся сюда победителями... – она хмыкнула. – Вообще-то, если все пройдет гладко, так с ними и будет, вот только никакой заслуги их самих тут нет. Это мы постараемся, американцы...

Интересное замечаньице, подумал Мазур. На что же такое вы рассчитываете, и что означает «пройдет гладко»? Пожалуй что, не стоит у нее ничего выпытывать, не нужно вылезать из роли, а то еще встревожится, чего доброго, – несмотря на все свои сексуальные заморочки, умна и хитра, одно другому не мешает. Нужно переходить на посторонние темы...

Он ухмыльнулся:

– А знаешь, мне отчего-то показалось, ты уж извини, если что не так, что та стриптизерша в фотоателье похожа на тебя. Хотя это, конечно, не ты, лицо видно было отчетливо...

Она расправилась со второй порцией, оставив в стакане лишь чуть подтаявшие по граням кубики льда. Видно было, что ее самую чуточку забрало. Посмотрела на Мазура тем самым – скажем для приличия, раскованным – взглядом, ослепительно улыбнулась:

– Хочешь увидеть настоящий американский стриптиз?

– Не отказался бы, – сказал Мазур.

– Сейчас увидишь...

Она встала, нисколечко не пошатываясь, подошла к столику в углу, где красовался роскошный музыкальный центр, стала перебирать кассеты. Удовлетворенно воскликнула:

– Ага! То, что нужно. Жаль, что нет шеста, но сойдет и так... Хотя, конечно, чуточку жаль, с шестом у меня получалось очень даже неплохо...

Отправила кассету в прорезь, нажала клавишу, чуть прибавила громкость, вышла на середину гостиной, подняла над головой руки, резко встряхнула головой, отбрасывая волосы за спину – и принялась медленно танцевать под томное бульканье какого-то блюза.

Мазуру не раз доводилось лицезреть стриптиз – конечно, вдали от Родины, в отдаленных уголках глобуса. И потому он быстро определил, что денежки у себя в Штатах она тогда выложила не зря, и обучили ее на совесть. Неплохо у нее получалось, весьма даже грациозно освободилась от дешевых джинсов здешнего пошива и продолжала медленно танцевать, время от времени посылая Мазуру жаркие взгляды. Он, как любой нормальный мужик взирал приятственно, один раз только ухмыльнулся про себя – очень уж это зрелище напоминало достопамятный эпизод из «Бриллиантовой руки». Правда, в отличие от Семен Семеныча, его никто не собирается вербовать, он, собственно, уже завербован, хотя это ради благопристойности и именуется наймом на работу...

Она еще пару минут грациозно выгибалась под очередной блюз, потом, опустившись на одно колено, поклонилась, закрыв лицо разметавшимися волосами так, словно перед ней был битком набитый зал. Секунду подумав, Мазур энергично поаплодировал. Она уселась в свое кресло, закинула ногу на ногу, улыбнулась с самым невинным видом:

– Ну как?

– Лучше всего, что я видел, – сказал Мазур, не особенно и кривя душой.

– Налей мне еще.

– Охотно. Извини за нескромный вопрос... Ты не в студенческие ли годы подрабатывала? Мастерство чувствуется...

– Да нет, – сказала Беатрис. – Потом уже закончила хорошие курсы. Такой был каприз. Стоило потраченных денег, а?

– Безусловно, – искренне ответил Мазур.

Она разделалась со своим виски и безмятежно сказала:

– Ну, тогда пошли в спальню. Бутылку с закуской захвати.

...Когда примерно через часок они согласно классической традиции (а также практике жизни) лениво курили в постели, прильнувшая к нему Беатрис поинтересовалась:

– А как я тебе в этой роли?

– Выше всяких похвал, – сказал Мазур. – Чертовски хочется надеяться, что сегодняшней ночью не ограничится...

– Будь уверен, – проворковала девушка ему на ухо. – Знаешь, мне порой казалось, что ты на меня смотрел еще и с профессиональным интересом...

– Каюсь, каюсь, – сказал Мазур. – Не совсем моя тема, но хотел бы тебя поснимать... в раскованном виде.

Беатрис лукаво улыбнулась:

– Вполне возможно, у тебя будет такой случай... Я уже делала пару неплохих фотосессий, конечно, исключительно для себя.

– А почему бы не для «Плейбоя»? – спросил Мазур. – Насколько я знаю, там и кинозвезды снимаются. И платят они, я слышал, неплохо.

– Джонни, ты наивная душа... – наигранно горько вздохнула Беатрис. – Может быть, мне иногда и хотелось... Но что понятно и простительно для кинозвезд, мне вышло бы боком. Как только свежий номер попал бы в госдеп...

– А, ну да... – спохватился Мазур. – Я как– то и не подумал... Ну, если выпадет тот самый случай, клянусь ни в какой журнал снимки не отдавать.

– Не сомневаюсь, Джонни... – усмехнулась она с каким-то загадочным видом. – Налей мне немного. Знаешь, что мне в тебе еще нравится? Ты не пытаешься мне вкручивать, будто я лучшая женщина в твоей жизни. Хотя некоторые этим грешат...

– По-моему, самой лучшей женщины в жизни просто не бывает, – сказал Мазур. – Великолепные попадаются, конечно...

– Я такая? – прищурилась Беатрис.

– Ага, – сказал Мазур. – Честное слово.

Душой он на сей раз не кривил, но вот нового в ситуации не оказалось ни капельки – если не о постели. Далеко не первая очаровательная шпионка в его жизни, разве что, пожалуй, нужно признать, искуснее всех прежних...

– Приятно слышать, – сказала Беатрис. – Ну что, вторая серия?

Глава седьмая
Не самая приятная работа

– Вид усталый, но довольный, – прокомментировал Лаврик, закинув ногу на ногу и задумчиво взирая на остатки вчерашнего пиршества. С наигранным сочувствием поинтересовался: – Так и не спал, бедолага, поди?

– Почему, вздремнул немного, когда она ушла, – сказал Мазур.

– Ну и как тебе мисс Швейная Машинка?

– Пробы негде ставить, – кратко прокомментировал Мазур.

– А за артистизм ты бы ей сколько выставил? Знаешь, как в фигурном катании? Когда судьи поднимают таблички с цифрами?

– Я бы в обеих руках поднял пятерки, – сказал Мазур.

– Ну да, с ее-то опытом... Ладно, лирическое отступление на этом закончим – я ж не извращенец, чтобы выспрашивать подробности... Да и натура у меня приземленная. Она ничего интересного не говорила? Касаемо местных дел, своего в них участия и всего такого прочего?

– Ни словечка, – сказал Мазур. – Девочка явно из тех, кто четко умеет разграничивать работу и удовольствие. И не разнежится настолько, чтобы откровенничать о делах с очередным случайным любовником. Разве что...

Он кратенько пересказал то, что Беатрис говорила о своем папаше. Упомянул и о фотосессии.

– Сколько они уже талдычат «если пройдет гладко»... – поморщился Лаврик. – Я все же искренне надеюсь, что ничего у них не пройдет гладко... А вот насчет фотосессии – это крайне интересно. Если тебе и в самом деле выпадет случай ее пощелкать голышом, нужно из кожи вон вылезти, но оставить у себя негативы. Был бы неплохой вербовочный материальчик, сам понимаешь. Тут она тебе нисколечко не наврала – попади такие снимочки в госдеп, ее и в самом деле вышибут с треском. Даже если она – из разведки госдепа. Официально-то она числится в «чистом» департаменте, скандальчик будет тот еще. В конце концов, не такая уж она незаменимая...

– Я, конечно, постараюсь, – сказал Мазур. – Но чует мое сердце, что эта лиса негативы тут же отберет. Чтобы не рисковать лишний раз: кто его там знает, этого австралийского бродягу...

Лаврик пожал плечами:

– Ну, не получится – не смертельно. В конце концов, свет на ней клином не сошелся. Но попытка – не пытка...

– А что там с тем «москвичом»? Выяснил что– нибудь?

– Обижаешь, – сказал Лаврик. – Времени была куча, номер машины ты запомнил, соратнички у меня всегда наготове, а смежники согласно приказу оказывают активное содействие... – он вздохнул, вроде бы ничуть не играя. – Только толку – чуть. Хозяин «москвича» – абориген. Учитель физики в средней школе. За столь короткий срок не успели бы провести активную разработку, но по бумагам он нигде не проходит как засветившийся на конкретных делах активист Национального Фронта. Хотя, безусловно, сочувствующий, – Лаврик ухмыльнулся. – Раненько, до того как он отправился сеять разумное, доброе и вечное, к нему в квартиру позвонили очень обаятельные парень с девушкой со значками Фронта и на чистейшей местной мове попросили подписать очередное воззвание Фронта. По их докладу, он роспись поставил моментально и с явным удовольствием, хотя воззвание было весьма радикальным, типа «Москали – геть!».

– Абориген... – задумчиво протянул Мазур. – Но какого черта местным пускать хвост за своей, называя вещи своими именами, кормилицей и поилицей?

– А с чего ты взял, что это непременно местные? – прищурился Лаврик. – Этот сеятель разумного, доброго и вечного вполне может работать на кого-то другого, не на нас и не на «нациков». Примерчиков достаточно – а ведь наверняка есть еще и те, что нашими пока не засечены... – он досадливо поморщился. – Мне перед поездкой подробно обрисовали обстановку. Иностранных «социологов» тут чертова туча, всех мастей. Американцы в первую очередь. Англичане – ну какая пакость обходится без англичан? Поляки, само собой – в силу исторических традиций. Шведы и финны – тоже понятно – ближайшие соседи по Балтике, отслеживают ситуацию. Французы с немцами – тоже, в принципе, логично. А вот что здесь делают итальянцы с португальцами, малопонятно. То ли, как в той кинокомедии – «Все побежали, и я побежал», то ли по старой привычке, отслеживает амеров с бриттами. Не все работают с местными, иные только и заняты наблюдением за другими, как у них в НАТО давно водится, дружба дружбой, а табачок врозь. В общем, настоящий шпионский интернационал – и это только те, кто засвечен. Не удивлюсь, если здесь какие-нибудь парагвайцы объявятся... В общем, следить за твоей красоткой – наверняка за ней, ты ни для кого слава богу, не персона, – может кто угодно. С маху не установишь, хотя работать будут в темпе... А твои работодатели что?

– Деймонд звонил час назад, – сказал Мазур. – Убедительно просил до его звонка никуда из номера не отлучаться. Я думаю, сегодня опять светит работенка.

– И прекрасно, – сказал Лаврик. – Лишь бы она оказалась поинтереснее этого пионерлагеря...

...На сей раз примерно минут через сорок последовал не звонок, а стук в дверь. Мазур быстренько открыл, вошел Деймонд, энергичный, элегантный как рояль, быстрым взглядом окинул гостиную:

– Скучаете?

– А что еще делать? – пожал плечами Мазур. – Телевизор и радио вещают исключительно на языках, которых я не знаю...

Гостиная была – само благолепие, на столике красовалась лишь бутылка французской минералки и стакан. Виски Мазур убрал, хозяйственно прибрал в холодильник остатки закуски, а пустую посуду унесла горничная.

– Я приехал вас от скуки избавить. Собирайтесь, поедете работать. Фотоаппарат в готовности?

– Обижаете, – сказал Мазур. – Полная чистая катушка, как всегда, и пара запасных кассет. Тоже, как всегда.

– Ну, одной, я думаю, хватит... – сказал Деймонд. – Собирайтесь.

Внизу ждала та же черная «Волга» со знакомым уже на рожу водителем. Ехали минут двадцать. У сидевшего на заднем сиденье Мазура увы, не было возможности посмотреть в зеркальце, не объявился ли вновь серый «москвич», – но где-то на приличном отдалении наверняка идут незнакомые ему ребята Лаврика, они присмотрят, если что...

Он старательно запоминал дорогу – на всякий случай. Не самая окраина, но многоэтажной застройки все меньше, все больше аккуратных коттеджей за изящными заборчиками, домики довольно современной постройки, сущие виллы – обустроилась еще в советские времена местная научная, творческая и прочая элита, которая сейчас едва ли не поголовно проникновенно вещает на публику о тяжком времени советской оккупации...

Машина свернула в распахнутые ворота – и они, и забор из ажурного чугунного литья гораздо выше современных. Да и показавшийся меж деревьев двухэтажный домик, ручаться можно, довоенной постройки. Мазур и на сей раз постарался запомнить табличку с адресом.

Ага, и охрана имеется... В углу обставленной старомодной довоенной мебелью обширной прихожей сидел в кресле здоровенный молодой бугай, и слева под мышкой у него определенно кое-что висело – уж на такие вещи у Мазура был глаз наметан. По стойке «смирно» он не вытягивался, но, завидев Деймонда, довольно проворно встал. Деймонд у него что-то коротко спросил на местном и, получив столь же короткий ответ, кивнул Мазуру:

– Порядок, Джонни, все готово. Пойдемте. Уговор – ничему не удивляться. Впрочем, вас, наверное, профессия отучила удивляться?

– Да, пожалуй, – сказал Мазур.

И шагнул было к деревянной лестнице, плавным изгибом ведущей на второй этаж, но спутник удержал:

– Нет, нам туда... – и показал на дверь слева.

Оказавшаяся за ней лестница вела вниз, в подвал. Деймонд уверенно шагал впереди. Коридор со сводчатым потолком, короткий, две двери справа и слева. Деймонд распахнул правую, и Мазур вошел следом за ним в небольшую комнатку, опять-таки со сводчатым потолком, где слева оказалась еще одна дверь, а справа вытянулись шеренгой четыре старомодных стула, на двух лежало нечто серое, напоминавшее смятый кусок материи.

Деймонд взял один такой со стула, встряхнул, расправляя, проворно накинул через голову и оказался в сером балахоне до пят, напоминавшем монашескую рясу. Ловко – похоже, не впервые, натянул черную маску-«фантомаску», черную, мелкой вязки, закрывавшую всю голову. Перед висевшим тут же на стене овальным зеркалом поправил отверстия, открывавшие глаза, ноздри и рот. Повернулся к Мазуру, кивнул на второй стул:

– Снимайте фотоаппарат, Джонни, одевайтесь.

– А зачем? – с искренним любопытством спросил Мазур.

Деймонд, судя по всему, улыбнулся:

– Специфика работы. Совершенно ни к чему, чтобы объект съемки видел наши лица и одежду. Будем предельно скромными...

Снявши фотоаппарат, Мазур накинул балахон, натянул маску и, как только что американец, поправил перед зеркалом отверстия: хозяин – барин, хорошо хоть, чудачества пока безобидные, а ведь это что-то интересное, что это за объект съемки, который не должен их опознать?

– Готовы? Берите фотоаппарат, пошли.

Деймонд распахнул дверь. Настоящая профессия Мазура, как и фрилансерство, давненько отучила его удивляться, но сейчас он удивился...

Довольно большая, ярко освещенная комната с большой кроватью посередине. На кровати – женщина в одних трусиках, ее закинутые за голову руки крепко, сразу видно, привязаны к массивным деревянным стойкам спинки. Молодая, не старше тридцати, красивая, с темными растрепанными волосами до плеч. В углу, развалясь на стульях, покуривали два мускулистых бугая, на коих из одежды имелись лишь черные «фантомаски» и черные трусы на манер боксерских. При виде Деймонда оба проворно встали и затушили сигареты в стеклянной пепельнице.

Больше всего это походило на съемки порнофильма – вот только лицо у женщины выглядело горестно-отрешенным, чересчур горестным для актрисы...

Деймонд тихонько сказал ему:

– Для начала, Джонни – пару снимков девочки во весь рост.

Рассуждать и вступать в дискуссии не следовало. Мазур выбрал подходящую для съемки точку и старательно отщелкал пару снимков, как наставлял наниматель.

– Отлично, – сказал Деймонд. – Пожалуй, дальше лучше будет снимать вон оттуда, – и перешел на пару шагов левее Мазура. – Ну да, с того места, где я сейчас стою. Переходите сюда.

Отступил на шаг, и Мазур встал на указанное место, Деймонд сделал жест – и оба лося двинулись к постели. Один стянул с лежащей трусики, взял за щиколотки и, как она ни пыталась сопротивляться, раздвинул ей ноги. Второй стоял, похлопывая себя по ладони каким-то массивным розовым предметом, – Мазур довольно быстро опознал в нем фаллоимитатор из какой-то синтетики, насмотрелся подобных штучек, когда в силу жизненных перипетий служил вышибалой в южно-американском борделе.

Деймонд тихонько сказал ему:

– Теперь ваша задача, Джонни, снимать процесс. Не меньше дюжины кадров, чтобы было из чего выбрать. В полный рост уже нет нужды, достаточно до колен, но чтобы на всех снимках были видны личико и агрегат. Точку съемки можете менять, как удобнее, тут уж вам и карты в руки...

Он что-то коротко приказал – и верзила с фаллосом склонился к лежащей, старательно держась так, чтобы не заслонять обзор Мазуру.

– Начинайте, – спокойно распорядился Деймонд, чуть подтолкнув его локтем.

Короткий болезненный стон женщины, гримаса боли на лице – чертова штуковина вошла на всю длину, и Мазур, как автомат, сделал снимок. И продолжал снимать. Постанывала женщина, мускулистый обормот орудовал розовым причиндалом – а Мазур снимал и снимал, будто робот, перешел на другое место и продолжал снимать. Он уже понимал, что стал свидетелем чего-то безусловно не просто грязного, а, пожалуй, насквозь криминального – судя по лицу женщины, все происходило без малейшего ее согласия. Но поскольку он сейчас был не человеком с чувствами, мыслями и эмоциями, а нерассуждающим автоматом на задании, как много раз прежде в других местах и в других ситуациях, приходилось вести себя соответственно...

– Достаточно, Джонни, – сказал наконец Деймонд, очевидно, считавший щелчки камеры. – Вполне достаточно. Зачехляйте оружие.

Мазур отступил на пару шагов и застегнул футляр. Только теперь обратил внимание на нацеленную на постель видеокамеру на штативе-треножнике, пока явно бездействовавшую.

– Пойдемте, – сказал Деймонд, отдав какое-то короткое распоряжение и первым направился к двери. Мазур с превеликим облегчением последовал за ним. Хорошо, что под маской не видно выражения лица – но нужно сохранять на нем максимальное спокойствие, маску вот-вот придется снять. Впрочем...

Когда они сняли маски и балахоны, Деймонд уселся на крайний стул, кивнул Мазуру на второй свободный, преспокойно закурил и спросил:

– Джонни, вы ведь обычно пишете краткие сопроводительные пояснения к своим снимкам: что, где, как?

Щелкнув зажигалкой и глубоко затянувшись, Мазур постарался ответить совершенно спокойно:

– Конечно.

– На этот раз не утруждайтесь. Присовокупите вот это.