355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Бушков » Легенды грустный плен. Сборник » Текст книги (страница 35)
Легенды грустный плен. Сборник
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 02:59

Текст книги "Легенды грустный плен. Сборник "


Автор книги: Александр Бушков


Соавторы: Сергей Сухинов,Александр Силецкий,Людмила Козинец,Виталий Забирко,Александр Марков,Елена Грушко,Таисия Пьянкова,Владимир Шитик,Евгений Дрозд,Юрий Магалиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

Проходя мимо двухэтажного коттеджа, утопленного в желто-буром мареве сада, он остановился, смущенный какой-то неясной мыслью, и тут же услышал приветственный крик:

– Пришел! Андрей Сергеевич, что же ты, мужики заждались!

Он увидел в глубине двора под густой липой группу мужчин, уютно расположившихся вокруг большого стола. Они радостно замахали ему руками, и тогда он вспомнил – да это же его приятели, с которыми он днем часто проводит время обеденного перерыва. Он открыл калитку и несмело вошел во двор, не зная, как себя вести.

Лица сидящих на столом показались ему очень знакомыми, но он с большим трудом вспомнил лишь имя хозяина, расположившегося на солнышке в теплом мохеровом свитере, время от времени гостеприимно разливавшего по стаканам пиво из глиняного кувшина.

– Припоздал ты сегодня что-то, Андрей, – укоризненно сказал Петр Михайлович, перемешивая черные костяшки на отполированной до блеска крышке стола. – «Спартак» нас сегодня задавил, мы с Леней едва-едва пару «рыб» сделали…

– Ничего, сейчас дело пойдет, – сказал Леня, высокий худой парень в спецовке, энергично выуживая костяшки из кучи и пряча их в раскрытую ладонь. – Мы еще покажем, на что годится ЦСКА! Давай, Федорович, заходи!

Сидящий напротив Андрея старик в промасленном комбинезоне крякнул и, почесав затылок, аккуратно положил на стол «наполеона». Хозяин тут же щелкнул костяшкой, выпустив на конец «двойку», которых у Андрея было навалом. Тот блаженно улыбнулся и подмигнул партнерам. Игра началась…

Постепенно, минут через десять, Андрей стал ориентироваться в происходящем. Оказывается, на даче Петра Михайловича, бывшего директора овощной базы, а ныне пенсионера, вот уже второй год собирается один и тот же состав любителей «забить козла» – сам хозяин, четверо рабочих со стройки жилого многоэтажного дома, который за это время вырос едва до половины, и он, Андрей. Играли только в обеденный перерыв строителей – с двенадцати до часа, как раз в то время, когда Андрей по совету Книги выходил прогуляться. Эти игры в домино стали ежедневным ритуалом для всех шестерых. Здесь же, за столом, наскоро обедали и обсуждали последние новости. Андрея все знали хорошо и, судя по всему, уважали – за рассудительность, живое остроумие и редкостное умение играть в домино.

– А куда же это вчера ты ездил, Андрюха? – неожиданно спросил Леонид, прокатывая Федоровича под одобрительный смех его партнеров – двух молодых рабочих лет двадцати.

Андрей едва не выронил из рук костяшки домино.

– Путаешь ты что-то, Леня, – ответил он укоризненно.

– Ты что на меня уставился? Ты лучше за Федоровичем смотри, что-то он нам готовит, какую-то ловушку, чует мое сердце…

– Верно, ездил, – подтвердил Федорович. – Меня вчера старуха послала вечером в Никишкино, в прачечную. Влезаю, значит, в автобус с полной сумкой барахла – вижу: Андрюха наш при полном параде сидит у окна, портфель, значит, на коленках держит и какие-то листки с формулами перелистывает. На меня, значит, старика, ноль внимания. Народу – тыща! Ногу поставить некуда, сумку хоть на голову соседу ставь – а он листки читает. Я уж тебе, Андрюха, кричал, кричал – пока до Никишкина не доехал…

– Да вы что, мужики, – хладнокровно делая «рыбу», сказал Андрей. – Я уж года два как в городе не был, да и костюма у меня никакого нет. На мои семьдесят рубликов в месяц такого не купишь!

«А впрочем… – тут же угомонился он, вспомнив свою вторую комнату, заполненную стеллажами с научными книгами. – Был там, кажется, и гардероб… Жаль, я испугался и сразу же захлопнул дверь! Ничего, через полчаса вернусь и с этим делом разберусь окончательно».

– Не-е-ет, ты не темни! – сказал хозяин, сверля Андрея жестким взглядом. – Я давно к тебе приглядываюсь… да как-то случая не было заговорить об этом. На той неделе, скажем, я дважды ходил поутру в ваш поселок – просто так, прогуляться. И каждый раз встречал тебя с метлой: морда тупая, небритая, только на мостовую и смотришь. Я специально у тебя прикурить просил (в его голосе зазвучало торжество), а ты меня не узнал даже. Меня – и не узнал! Это как понимать?

– Очень просто это понимать, – неожиданно поддержал растерявшегося Андрея один из молодых строителей. – Я раньше тоже зашибал – поверите, иногда по утрам жену признать не мог!

– Положим, так, – недовольно прервал его Петр Михайлович. – Хотя у меня имеются сведения, что наш дорогой Андрей Сергеевич ничего крепче лимонада и в рот не берет. За редким исключением, естественно…

– Это еще откуда известно? – прервал хозяина Леонид. – Михалыч, ты что, ему в окна заглядываешь, что ли?

Мужики зашумели, угрожающе поглядывая на хозяина. Тот понял, что несколько перегнул палку, и вынужден был защищаться.

– Ну почему же в окно… Да и как к нему в окно заглянешь, ежели он на третьем этаже живет, а окна день и ночь зашторены? А узнал я про пивные бутылки у Олега Захарьина – ну, того шофера, который к нам по воскресеньям приезжает на халтурку под видом сборщика стеклотары. Этот Олег третий год ездит, всех в поселке в лицо знает. Говорит – ты подыми меня ночью и спроси – что пьет, скажем, Дмитрий Сергеевич из тринадцатого дома? А пьет он боржоми да грузинские сухие вина по большим праздникам. И так далее – полное досье на всех наших окрестных мужиков. Так что сведения, Леня, насчет лимонада самые верные, можешь не сомневаться.

Мужики зашумели.

– Считай, Андрюша, доказано, что ты не пьешь, – мягко продолжил Петр Михайлович. – Ну и хорошо, и правильно. Только тогда как объяснить то, что по утрам ты машешь метлой и своих друзей не узнаешь, а по вечерам в город ездишь, носа в автобусе из всяких научных формул не вытаскиваешь и опять же своих не узнаешь? (Голос хозяина дачи восторженно зазвенел.) Как все это объяснить, а? Кому ты голову морочишь – ЖКО, нам или кому-то там, в городе?

«Вот, значит, как, – растерянно подумал Андрей, перебирая дрожащими пальцами костяшки домино. – А я-то думал, что после того, как Вася Никитин меня, можно сказать, из смирительной рубашки в психбольнице вынул, я в городе и не бывал. Оказывается – бывал, и не раз. И эти листки с формулами… Неужели я езжу туда… как ученый?..»

Эта странная мысль оглушающе подействовала на него. Впервые за этот день Книга не успела подготовить его к очередному повороту – и он почувствовал страх.

Он машинально посмотрел на часы – было без пятнадцати час. А он должен был уйти не позже чем в час – так его наставляла Книга.

Андрей встал, пошатываясь от невесть откуда взявшейся головной боли, приволакивая ноги, пошел к калитке. Его никто не остановил.

Вернувшись домой, он не смог сразу сесть за Книгу – странная апатия овладела им. Андрей лежал на диване и смотрел, как утекают минуты на настенных часах: тик-так, тик-так… Делать не хотелось ничего и думать не хотелось ни о чем. Еще многое было неясно в его судьбе. Книга лежала раскрытой меньше чем на треть – но стоило ли идти дальше? Похоже, чего бы он ни достиг сегодня к вечеру после невероятных усилий, ночью неумолимый враг сон вновь сотрет все мокрой тряпкой с доски его памяти, и он все забудет – и завтра утром опять будет бездумно махать метлой под дождем, мечтая о походе в лес за опятами. А потом? Наверное, перед тем, как улечься в постель, он захочет взглянуть на красивую девицу на обложке Книги… и все завертится снова. Только разве что к Петру Михайловичу завтра идти уже не придется. Как бы не забыть об этом… Ах да, Книга ему напомнит. Ведь перед сном он должен занести на очередные страницы все накопленное за день…

Часы пробили половину второго, но Андрей никак не мог заснуть – его неотрывно тянула к себе Книга, лежащая на столе. «Пойду закрою ее да и уберу куда подальше, – вяло подумал он, сев на диван и в поисках тапочек елозя ступнями по полу. – Ну ради чего я потратил полдня на эту дурацкую Книгу? Что, она сделала меня счастливей оттого, что моя голова стала лучше соображать? Да, читать я теперь могу, и не без удовольствия – это хорошо. В домино могу прилично сыграть, с мужиками побалакать „за жизнь“, не чувствуя на себе снисходительных взглядов, – и это неплохо. На что мне еще свой поумневший мозг использовать? Куда себя деть? Сходить в лес за грибами, а вечер провести у телевизора – это я мог сделать и раньше. Нет, не нужен для моего заурядного образа жизни „новый мозг“, способный за минуту запомнить страницу самого сложного текста, решить быстро и безошибочно любую задачу в пределах школьной программы, вести непринужденную беседу на английском языке о погоде и моей квартире… Не нужен. Зачем же тогда вновь засовывать бедную голову в ярмо? Чтобы через час-другой могучих усилий уметь сделать то же самое, но уже в пределах университетского курса? Ну и что?..»

И тут ему вспомнилась обнаженная девица на обложке, и неожиданная мысль мягко толкнула его в мозг. Стой, да как же он мог забыть! Ведь два часа назад он не просто проглатывал со скоростью экспресса программу средней школы, нет, он еще и получал НАСЛАЖДЕНИЕ!!! Наслаждение от интеллектуальной работы! И куда большее, чем от скабрезных описаний в начале Книги. Тогда нужно ли продолжать лежать в постели, не испытывая и тени удовольствия, одну только тупую тяжесть в искусственно заторможенном мозгу и отказывать себе в наслаждении мыслью?

Через минуту он уже сидел за секретером и с жадностью переворачивал очередную страницу. Что ждет его впереди?

Книга предложила ему небольшую интеллектуальную разминку – с десяток разнообразных тестов, которые он решил, не без труда преодолевая ленивую инерцию мозга. Но вскоре он опять почувствовал теплые потоки, подымающиеся вверх по позвоночнику, приятные уколы в затылке, и мозг вновь приобрел власть над ним.

Приведя Андрея в форму, Книга неожиданно отослала его к небольшой книжечке, лежащей на полке секретера. Андрей с недоумением перелистал плотные страницы еженедельника, испещренного чьим-то бисерным почерком (похоже, то был его «новый» почерк), нашел последнюю заполненную страницу и озадаченно прочел:

«15 октября: вторник. В 18.00 выступление на семинаре по прикладным вопросам диф. игр. В 20.00 приглашен на банкет, будут Родичев, Минелли и м. б. Алла. Выех. дом. не позднее 22.00!»

Последняя фраза была жирно подчеркнута красным карандашом, но не она поначалу привлекла внимание Андрея. Он был ошеломлен и несколько раз перечитал короткие отрывистые записи. Неужто через какие-то четыре часа он должен выступать на научном семинаре по диф. игр. (Кстати, что это такое?!) И кто они, эти Родичев, Минелли и Алла?

Книга тут же прояснила ситуацию, отослав его к солидному блокноту лежавшему в секретере рядом с еженедельником. Это оказался некий «Индекс имен», составленный его собственной рукой.

Родичеву было отведено в «Индексе» две с половиной страницы, написанных, очевидно, в разное время – даже чернила встречались неодинакового цвета. Андрей узнал, что Родичев – это начальник лаборатории специальных проблем прикладной математики одного из крупнейших академических институтов, доктор физико-математических наук, лауреат и прочее, и прочее… Некогда они учились вместе с университете, вместе начинали работать, негласно соревнуясь друг с другом, но Андрей всегда опережал товарища на полшага – и по защитам, и по премиям, и даже по любовным успехам. После того как Андрей заболел и ушел из НИИ, лаборатория осталась Родичеву, и тот уже без препятствий пошел к следующему званию… Ладно, ладно…

Минелли. Гениальный математик из Генуэзского университета. Приехал в Москву на международный симпозиум. Намеревается встретится с ним, Андреем, «чьи ранние работы приводят меня в восторг» (цитата из газеты). На институтский семинар заманен Родичевым только при клятвенном обещании, что там будет выступать и «отошедший от науки по причине болезни Андрей Чернов».

Алла. Его первая и единственная любовь. Училась в университете на курс младше, влюбилась в него на третьем курсе, когда Андрей прослыл «новым Лобачевским». После того как Андрей женился на Надежде, дочери их декана, два года изводила его ревностью, а затем неожиданно вышла замуж за Родичева. Позднее они вновь стали встречаться (смотри тетрадь в синем переплете)…

Заинтригованный, Андрей было протянул руку к толстой синей тетради, но тут же вздрогнул от перезвона часов. Батюшки, уже два! Так, считаем – до города ехать тридцать минут на автобусе, потом еще десять минут (он взглянул в Книгу), нет, двенадцать минут на метро. А он еще совсем ничего не знает о себе как УЧЕНОМ. Что же будет, как он успеет за оставшееся время взобраться на Монблан своей научной специальности?

И тут он, уже без помощи Книги, вспомнил о своей удивительной способности растягивать время.

* * *

Андрей первым вошел в банкетный зал, нахально опередив сияющего Родичева, который вместе с заместителем директора института, седым одутловатым профессором Мухиным, нежно вел под руки слегка упиравшегося Минелли. Остальные гости – участники только что закончившегося семинара – шумной толпой, соблюдая определенную дистанцию, шли позади.

Пока распорядитель вместе с Родичевым приглашал всех за стол (на каждом стуле предусмотрительно было разложены картонные карточки с именами, написанными от руки изящным старинным почерком с завитушками), Андрей уже усаживался на приглянувшемся ему месте – на самом конце стола-отростка, уходящего от основного стола в уютную полутемь. Место было как по заказу для настроения Андрея – даже не «балкон пятого яруса», а просто «неудобное», за колонной. Такие места на банкетах обычно предназначаются для дальних родственников из числа наезжающих в Москву (чтобы больше не наезжали), или для горемык-аспирантов, сделавших большую часть работы за диссертанта, чтобы знали свое место и помалкивали.

Усевшись на мягком, чуть скрипучем стуле, он ради любопытства пробежал глазами по белому плотному квадрату и не удивился, увидев на нем свою фамилию. Что ж, усмехнулся он, по Сеньке и шапка. Могли и вообще не пригласить…

Воспользовавшись несколькими минутами замешательства в зале (каждый, как обычно, посчитал, что его посадили не там и не с тем), Андрей закрыл глаза и мысленно попытался восстановить весь ход дискуссии, возникшей на семинаре после его доклада. Вот он, раскрасневшийся от духоты, подчеркивает на доске огрызком мела последнюю формулу гамильтониана, вытирает чуть дрожащие руки носовым платком и, стараясь не смотреть в зал, подходит к кафедре. На ней заманчиво блестит стакан с водой, но он сдерживается, хотя во рту пересохло, и вопросительно смотрит направо, на председателя. Профессор Мухин вместе с секретарем семинара еще разглядывают его последние выкладки, на их лицах написано некоторое недоумение. Что ж, Андрей сам виноват – на семинарах такого уровня (да еще в присутствии таких корифеев, как Минелли) не принято лезть в густые математические дебри, а требуется по возможности просто и доступно изложить основные результаты работы, нажимая на их несомненную ценность для практики. А его почему-то повело…

Наконец морщины на лбу Мухина разглаживаются, он что-то со смешком бросает секретарю, а сам обращается в зал, невольно смотря на Минелли, севшего по собственной инициативе чуть ли не в последний ряд.

– Ну что ж, любопытно, любопытно… Я полагаю, можно приступить к обсуждению. Кто из уважаемых участников семинара – (он снова смотрит на Минелли) – желает высказаться?

Андрей берет себя наконец в руки и всматривается в лица присутствующих. Со многими сидящими в зале он работал долгие годы, но Книга познакомила его только с теми, с кем он был сейчас непосредственно связан по своему «самодеятельному творчеству». Родичев, сложив руки на полноватом животике, смотрит на него явно осуждающе и наверняка раскаивается в том, что взял риск на себя и выпустил Андрея после многолетнего перерыва на всеобщее обозрение. На его лице легко было прочесть нечто вроде: «Э-эх, промашка вышла… Все-таки человек немного не в себе после болезни, вот и сорвался. Надо было выпустить какого-нибудь молодого кандидата, тот бы отбарабанил результаты как „Отче наш“ и ушел целым и невредимым…» А что думают остальные? В зале наберется пять-шесть головастых мужиков, читающих любой математический экспромт с листа, и в зале есть Минелли. Сейчас начнут спрашивать, сейчас…

– Андрей! – мягко произнес рядом чей-то женский голос. – Ты что, заснул?

Ему очень не хотелось открывать глаза, но Алла уже вернула его к действительности. Она сидела рядом, эффектно развернувшись к нему так, что он сразу же был «сражен» – и водопадом ее темно-медных волос, и очаровательным овалом лица…

– Сдаюсь, – рассмеялся Андрей после минутного замешательства (улыбка Аллы сразу же стала значительно теплее). – Выпускаю белый флаг и встаю на якорь, полагаясь на милость флибустьеров.

– Напрасно полагаешься, – рассмеялась Алла, вручая ему бокал и демонстративно не замечая томительной паузы, возникшей в зале перед первым официальным тостом. – Корабль будет разграблен до основания, все посторонние женщины выброшены за борт на радость акулам, а мужчины уведены в рабство! Хотя бы на сегодняшний вечер…

На них зашикали – там, в другом конце зала, уже поднимался Родичев с фужером в руке и почему-то смотрел в их сторону. «Ну да, Алла же его бывшая жена, – вспомнил Андрей скупые данные „Индекса имен“. – И расстались они сразу же после того, как он, Андрей, попал в автокатастрофу…» Жаль, он не успел, готовясь к докладу, пролистать толстую синюю тетрадь, посвященную их сложным взаимоотношениям. Столько и так пришлось изучить – вновь изучить! – за какие-то два с лишним часа. Сначала – сокращенный университетский курс матанализа, потом ряд специальных курсов: теорию чисел, функциональный анализ, численные методы оптимизации и многое, многое другое… Хорошо, что ему сразу же удалось войти в «медленное время» – на все эти десятки толстых томов он потратил менее часа «обычного» времени… Ну, а потом его собственная область – теория дифференциальных игр – оказалась почти необъятной, словно материк: со своими горными хребтами, ущельями, дремучими лесами и непроходимыми болотами. И лишь в двадцать минут пятого он добрался до своего небольшого огорода – оптимизации смешанных стратегий в дифференциальных играх с неполной информацией. Доклад пришлось дочитывать уже в автобусе…

Родичев между тем, непривычно запинаясь, произнес стандартный тост: мол, семинар удался на славу, много интересных идей… налицо достижения института за последний год… корифеи, как всегда, на высоте, молодежь так же, как обычно, подает надежды, и так далее. Все это время Алла, не снижая голоса, подтрунивала над Андреем, вызвав некоторое замешательство в чинном зале – впрочем, Мухин с Минелли с другого конца стола смотрели на нее с явным одобрением. Андрей почувствовал угрызение совести, заметив, что слева от Минелли стул пустовал, и нетрудно было догадаться, кому этот стул предназначался…

– Эх ты, флибустьерка, – вздохнул он, жадно вглядываясь в сияющее лицо Аллы и с нежностью отмечая незаметные на первый взгляд отклонения от отпугивающей каждого мужчину идеальной красоты – и редкие веснушки, не скрытые тонким слоем пудры с блестками, и легкую горбинку на изящном носу, и чуть полноватые, неправильной формы губы. Милая, милая… – Никуда ты не денешься от королевских фрегатов! Подвесит тебя завтра Родичев на рее в нашей лаборатории за явное пренебрежение к высоким особам, особенно иностранного происхождения. Думаешь, тебя там держат как талантливого кандидата наук? Ошибаешься, тебя используют только в качестве букета, который можно поставить при случае рядом с самыми почетными гостями!

Алла рассмеялась:

– Я и так сижу с самым почетным гостем. Кто сегодня нарушил чинное течение семинара? Я сидела рядом с Минелли и боялась, что старик вот-вот заснет, тем более, что по-русски он понимает не очень здорово. Но ты своим выступлением его прямо-таки зажег!

– Да… зажег… Хорош был костер – весь доклад сгорел дотла! Мне с завтрашнего дня ничего и не остается, как посыпать голову пеплом. Надолго его хватит!..

Они помолчали, пристально вглядываясь, уже без улыбки, в глаза друг другу. Андрею показалось, что они с Аллой отгородились от всех какой-то невидимой стеной.

– Ну, как живешь, Андрюша? – наконец тихо спросила Алла, бесцельно вертя в руках пустой бокал. – Я не видела тебя почти две недели…

– Все хорошо, – поспешно прервал ее Андрей. – Работал над докладом, как проклятый… Времени у меня в обрез – ты же знаешь…

Да, Алла все знала. Все.

– Знаешь, ты похудел… По-прежнему питаешься бог знает чем? Ну конечно, когда тебе готовить, если и позвонить мне пяти минут не находишь. А уж что у тебя дома творится…

– Не надо об этом, – резко сказал Андрей. – Мы же договорились с тобой однажды – не надо об этом говорить никогда.

Алла, возбужденная, уже не пыталась одерживать себя.

– О чем же мы будем еще разговаривать – может, о твоей теории? Нет, о ней ты со мной говорить не станешь – если уж сам Минелли запутался в твоих выкладках, то чего же ждать от рядового кандидата наук, да еще бабы. Да, бабы! И мысли у меня обычные, бабьи, и жгут они меня с утра до вечера, а уж ночью… И думаю я вовсе не о том, как продвигается твоя замечательная теория, которой наша лаборатория последние два года прикрывается как железным щитом. Плевать я хочу на твою теорию! Мне важно другое – как ты живешь, о чем ты думаешь, вспоминаешь ли обо мне хоть иногда – сам, а не под диктовку Книги? Что ты ешь за завтраком, не простужаешься ли на работе, что ты чувствуешь, когда на тебя надвигается черная волна твоего дьявольского сна… Вот о чем я хочу с тобой говорить!

Андрей с жалостью смотрел на ее искаженное болью лицо, ставшее вдруг совсем некрасивым, с черными капельками слез, стекающими по щекам, смывая блестки. Так хотелось сжать это лицо руками и целовать, целовать у всех на глазах… Но это безнадежно. Безнадежно!

С трудом он взял себя в руки и украдкой посмотрел на часы. Оставалось совсем немного времени…

– Ну что ты смотришь на часы, как Золушка! – вновь взорвалась Алла, придвигаясь к нему так, что их плечи соприкоснулись – Андрея словно молнией пронзило. – Я помню, что тебе пора, не беспокойся, – я отвезу тебя на машине. Ты даже и не заметил, что вместо шампанского я пила лимонад. Знай – сегодня я еду с тобой!

– На нас смотрят, Алла! – напряженным голосом сказал Андрей.

– Плевать, пусть смотрят. И муженек мой бывший пусть смотрит, как я перед тобой стелюсь. И Минелли твой замечательный тоже пусть смотрит. Я на все пойду теперь, на любое унижение, только бы не оставить тебя одного.

– Нет, человек должен иметь право на одиночество. А вы все тогда, когда началась моя болезнь, хотели это право у меня отнять. И кому от этого стало лучше? Моим друзьям? Да по утрам мне с ними о поговорить не о чем было, у меня в это время от умных разговоров только голова болит. А вечером мне разговаривать с ними тоже несподручно – сама знаешь, на какую гору каждый день приходится карабкаться. Каждый день снова и снова. И все равно часам к пяти-шести вечера я успеваю восстановить лишь часть своей личности. Только часть! Сегодня, например, я почти ничего не знаю про наши с тобой отношения – некогда было читать записи, не относящиеся прямо к работе. Некогда! Знаю, что ты стала моей любовницей давно, еще в институтские годы, потом я женился на Наде, а ты от обиды стала женой моего друга-соратника Родичева. И то, что мы позднее вновь стали встречаться, тоже знаю. Но это знание вычитано из Книги. Сердцем я ничего не помню – ни одной нашей встречи, ни одной ночи…

– Замолчи… – умоляюще прошептала Алла, закрыв лицо ладонями.

Андрей опомнился. Его била нервная дрожь, но он решил довести дело до конца. Так ему рекомендовала Книга. Сегодня – и до конца. Хватит мучить беспочвенными надеждами единственную женщину, которая еще любит его.

За столом было почти пусто – народ подался в общий зал, где разухабисто гремела музыка. Только за крайним столом одиноко сидел Родичев и вяло ковырял ложкой кусок торта. На них он уже не смотрел.

– Мне надо идти, – как можно мягче сказал Андрей, гладя Аллу по плечу и чувствуя, как в нем все дрожит от жалости к ним обоим. – И мой тебе совет – возвращайся к Родичеву, ведь он любит тебя… А со мной – поверь, это безнадежно. Сам я, конечно, этого не помню, но Книга рассказала, как ты однажды утром приехала ко мне домой и попыталась обосноваться, пока я… Ну, сама понимаешь. Сколько ты тогда выдержала – неделю?

– Почти две, – тихо сказала Алла.

– И как сбежала от меня, тоже помнишь?.. Нет, в чем-то я все же счастливей вас всех – я помню каждый день только то, что решил помнить накануне. Иначе, наверное, я не смог бы так хладнокровно сегодня всадить в тебя нож, как хирург, удаляющий лишний нарост… И вот еще что – не надо меня жалеть! Я живу полнокровной жизнью, я не калека и не инвалид – я просто другой. Как, скажем, буддийский монах, проживший всю жизнь в горах Тибета. Я – другой, чем вы. Другой!..

Алла все еще не отнимала рук от лица, но уже не плакала – просто сидела, одинокая и заледеневшая. Сердце Андрея разрывалось от боли, но он ничего не позволил себе, только чуть прикоснулся к ее волосам сухими губами. Когда он проходил мимо Родичева, тот даже не повернул головы.

* * *

В автобусе Андрей впервые почувствовал признаки приближающегося сна. Он сидел на переднем сиденье в полупустом салоне, поглаживая «дипломат», чтобы хоть как-то занять дрожащие руки, и смотрел в окно. Ранняя октябрьская ночь уже опускалась на мелькающие мимо колхозные поля. Где-то далеко, над неровной полосой леса, в туманной дымке золотился узкий серп луны. Да, день подходил к концу. Еще один день.

Он невольно зевнул и вдруг ощутил страх. Его коварный недруг – сон, оказывается, уже на пороге. Но как же так, ведь еще только половина одиннадцатого, детское время! Надо еще многое обдумать и занести в Книгу все новое, что он сегодня узнал!

Глаза его слипались под уютное, убаюкивающее покачивание машины. Пришлось достать из «дипломата» текст доклада и пробежаться по нему глазами, вспоминая остроумные замечания Минелли. Где же нашел ошибку знаменитый математик? Ага, вот здесь, после этого функционала…

Андрей увлекся и попробовал на обороте страниц развить идею Минелли. Черт побери, любопытно получается…

Очнулся он только тогда, когда автобус, взвизгнув тормозами, остановился. Конечная остановка, приехали. Э-эх, не успел, надо было «растянуть время», можно было довести выкладки до конца… Впрочем, можно ли «растягивать время» на людях? Нет, вроде бы Книга этого не рекомендует…

Шагая по темным, плохо освещенным улицам поселка, Андрей думал об Алле. Кажется, сегодня ему удалось наконец все разорвать. Так резко отхлестал ее словами… нет, этого ни одна женщина не выдержит. Их разговор еще долго будут обсуждать у нее за спиной – это ведь только казалось, что их никто не слушал. Слушали! А завтра постановят и осудят в узком рабочем кругу. Бедная, бедная Алла… Если бы она только знала, что он ей солгал. Ведь многое из их встреч он помнил и без Книги – и их безумные ночи, и ее глаза, полные счастья… Помнил – и проклинал эти воспоминания! Как бы они ни были ему приятны, они не заменят ему те, другие, начисто выпавшие из его памяти. Жена, сын… Надя, Олежка…

Он долго стоял, привалившись к косяку входной двери и задыхаясь от невесть откуда хлынувших слез. Затем он быстро вошел в подъезд и долго поднимался по лестнице, останавливаясь на каждом пролете. Силы, казалось, совсем оставили его, голова кружилась, тошнило…

Дома, выпив несколько чашек крепкого кофе, он немного успокоился и заставил себя, несмотря на легкое головокружение, сесть за стол. Нужно было на двух-трех листах изложить все накопленное за прошедший день – и обсуждение доклада, и новости, услышанные в кулуарах, и разговор с Аллой… Только бы успеть…

Он успел – даже не пришлось в очередной раз «растягивать время». Да и неизвестно, смог бы он это сделать сейчас, в половине двенадцатого, – голова с каждой минутой становилась все тяжелее и непослушнее, мысли начинали путаться. Последние фразы получились у него корявыми, безграмотными, но он успел. Успел!

Вклеив три плотно исписанные страницы в Книгу, Андрей оставил ее на столе секретера закрытой – с полуобнаженной женщиной-приманкой на обложке. Сейчас начнется, сейчас…

Но сон неожиданно отступил, и голова на минуту вновь стала легкой и ясной. Андрей увидел себя – полураздетого, стоящего у распахнутого дивана с несвежим бельем. Что-то он еще должен сделать, что-то очень важное…

Должен?..

Медленно ступая босыми ногами по холодному линолеуму, Андрей подошел к темному участку стены, туда, чуть правее секретера, и наощупь нашел на ней тонкий провод с выключателем. Вспыхнул неяркий свет.

На большой черно-белой фотографии были все трое – Надя, счастливая, хохочущая, с Олежкой на руках, и он, Андрей, обнимавший сзади их обоих. Такая радостная семейная куча мала – Надя, Олежка… Надя. Олежка… Надя, Олеж… Машина? Зачем на фотографии машина?!

Он закрыл глаза и тут же явственно услышал визг тормозов.

Из-за поворота вынырнул грузовик, слепя его фарами.

Куда ты прешь, дурак! Руль – вправо! Быстрее! Нет, не успеть!

Не успеть!

Резкий звон будильника вырвал его из небытия, темного, болезненного, насыщенного призрачными, набегающими друг на друга, словно волны, кошмарами. Он захлопал, не открывая глаз, ладонью по столу, стоящему рядом с диваном, но будильник был далеко, на серванте, и, чтобы придушить его, нужно было подняться и пройти несколько шагов по холодному полу. Одна эта мысль привела его в ужас, и он с головой накрылся толстым ватным одеялом, свернувшись в клубок, – так в детстве он спасался от многих неприятностей. Еще минутку, сказал он себе, пряча голову под подушку, еще хотя бы минутку…

Через двадцать минут он уже стоял, поеживаясь, на невысоком каменном крыльце и мрачно осматривал свой участок. За ночь почти все клены сбросили свою листву, и теперь толстым слоем, чуть посеребренным первым инеем, она застилала все улицы. К буро-желтому месиву кое-где примешивались и какие-то зеленые кучки – батюшки мои, да это старик-тополь почти на треть опал! Ты что, родимый, очумел – всегда же до холодов терпел! И кусты придорожные дождь все оголил. Да что ж теперь-то переживать! Э-эх, раззудись, плечо, размахнись рука!.. И поспешать надо, а то тетка Настя еще какую работу ему найдет. До чего же вредная тетка, если подумать!

Андрей покрепче взял метлу в руки и спустился с крыльца, утонув сразу же в кленовых листьях по щиколотку.

День обещал быть трудным.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю