Текст книги "Альтернативная реальность (СИ)"

Автор книги: Александр Архиповец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

С кровати послышался не то крик, не то стон. Теперь он нам безразличен.

За дверью ? совсем небольшая комната, напоминавшая каменный куб изнутри. В ней я увидел прикованный к вмурованному в стену железному кольцу скелет с остатками истлевших лохмотьев и два сундука: один ‑ большой, другой ‑ поменьше.

Отодвинувшись в сторонку, пропустил баронессу. Увидев на полу скелет, Мирослава пошатнулась.

‑ Тетушка, ‑ прошептали бледные, без единой кровинки губы. ‑ Я так и знала. Будь он навеки проклят!

Затем подняла крышки сундуков. В одном нашла затянутые бечевой кожаные мешочки. Развязав один, высыпала на ладонь золотые монеты. В другом лежали драгоценности и документы.

‑ Свободна! ‑ простонала она и, тихонько ойкнув, потеряла сознание.

Подхватив на руки я вынес ее из тайника. Ногой вернул дверь на прежнее место. Перекинув податливое тело, словно боевой трофей, через плечо, пошел обратно в спальню. Проходя мимо кровати, глянул на останки того, кого при жизни звали Михаем. Он сотворил ад на земле для других и побывал в нем сам. Не мне судить, не мне прощать. Тем более что душа его уже летела на суд Божий... А дальше ... дальше демоны потащат ее в ад. Навеки...

Пришла в себя Мирослава спустя полчаса.

Удивленно посмотрела на меня полными печали и тоски голубыми глазами. Смахнула одинокую слезинку.

‑ Хорошо, что хоть ты мне не приснился!

Прижав ее покрепче к груди, ласково шепнул на ухо:

‑ Милая, это был не сон. Ты ‑ свободна, слышишь ‑ свободна! Я же говорил, что спектр моих услуг широк... весьма...

* * *

Почти четыре месяца я прослужил в личной охране Кочубея. За это время пожелтели и опали листья с могучих красавцев‑дубов, многочисленные стаи птиц улетели на юг. Выпал, растаял и снова выпал снег. Проходил день за днем, одна неделя сменяла другую. Наконец, зима окончательно вступила в свои права. Теперь ее позиции казались незыблемыми, чего нельзя сказать обо мне. С одной стороны ‑ после памятной дуэли и смерти Михая Дольского, которую людская молва целиком списала на мой счет ‑ меня явно побаивались и не задевали, а с другой ‑ откровенно недолюбливали, а то и ненавидели.

Раз в неделю с молчаливого согласия Василия Леонтьевича я ночевал в замке Мирославы. Баронесса переживала вторую молодость. Будто гири сбросила с ног, расправила крылья, похорошела. В знак благодарности заставила принять тысячу червонцев, которым я пока так и не нашел применения. Баронесса написала королю письмо с просьбой восстановить ее в законных правах. Мечтала вернуться домой, в Восточную Саксонию. Уговаривала меня последовать за ней. Обещала свою любовь и сытую, безбедную жизнь.

Несмотря на недовольные взгляды жены, приблизил меня к себе и Кочубей. Может, потому что я всячески потакал его амбициям. Намекал, а то и открыто говорил, что лучшего гетмана, чем он и сыскать‑то невозможно.

Трижды генеральный судья посылал меня с письмами к полковнику Искре. В это время в Диканьке прошел слух, что гетман Мазепа направит Полтавский полк на подавление мятежа донских казаков Булавина.

Вот тогда‑то мне и пришлось побывать в гетманской столице Батурине.

Перед отъездом ко мне подошла Мотря Васильевна.

Я знал, что она меня недолюбливает, сторонится. Тем неожиданней стал наш разговор и ее просьба.

Мы шли по зимнему парку. В эту пору темнеет рано. Кажется, что уже глубокая ночь, на самом деле ‑ не позднее семи. На небе ярко сияют звезды. Рогатый месяц дарит свой холодный призрачный свет. Над крышами вьется легкий дымок. Голые ветви деревьев чуть шевелятся от холодящего дыхания ветра. Под ногами весело поскрипывает неправдоподобно белый снег. Облачка пара, сорвавшись с губ, оседают капельками на волосках, ворсинках меха.

Видно, что разговор ей начать нелегко. Молчу и я. Вот, наконец, решилась.

‑ Я знаю, Андрию, что ты завтра едешь в Батурин. Хочу тебя просить... да не знаю... як лучше...

‑ Слушаю, пани.

‑ Извини! Но я не могу тебя понять. Наверно, потому и боюсь...

‑ Чем же я такой страшный, твоей милости?

‑ Ты не такой, как все! Мне кажется, что несешь нам большое горе! Не знаю почему, но так!

Я промолчал. Не хотелось говорить, что беда придет и без меня. Отца казнят, а ее сошлют в Сибирь. Хотя в этой реальности могут быть и другие варианты.

‑ На груди крестик носишь, а в церковь не ходишь... И разу не видела! Чужое здоровье, жизнь для тебя ничего не значат. Шутя, покалечил двух козаков... Сжил со свету Михая Дольського... извини, так люди говорят. Теперь забавляешься с его женой. Околдовал не только ее, но и бедную Настю. Девка на очах сохнет, того и смотри ‑ ума лишится... Хоть бы руки на себя не наложила... Да и отца... До грошей вроде не жадный... Скажи Андрию, чего тебе надобно?

"Что мне нужно?"

Честно говоря, теперь и сам не знаю! Подтвердить теорию Козлобородого, доказать Жаклин и самому себе, что в этой жизни чего‑то стою, пройти альтернативный марсианским рудникам дистрикс? Нет! На всю эту канитель теперь мне почему‑то глубоко плевать. Как‑то незаметно я стал другим. Совсем другим! Тогда зачем продолжаю начатое дело? Неужели превратился в игрушку в руках неведомых сил? Посулили, как козлу морковку, и заставляют вести целое стадо на убой? Котенок, сад, Аленка... Почему как раз она вытянула меня из ада пана Михая? Наваждения, миражи... Или?

‑ Так о чем, панно, ты хотела мене просить? Не бойся. Сделаю все, что в моих силах.

Мотря пытливо заглянула в глаза. Мучительно колеблется. Закусила зубками губу. Помочь?

‑ Хочешь передать письмо гетьману?

‑ Откуда знаешь? ‑ испуганно отшатнулась. Прикрыла глаза ладошкой.

‑ Давай, не бойся, в чужие руки не попадет. Матушке и батюшке ничего не скажу.

‑ Чудной ты, Андрию! Чудной и чужой! Словно не от нашего мира ... но тут я тебе почему‑то верю...

До Батурина, не зная дороги, я добирался почти неделю. Еще два дня прошло, прежде чем гетман принял.

Мне он показался больше поляком, чем украинцем. Старым усталым львом, готовящимся к последнему, решающему прыжку. Только, похоже, еще не знал, в какую сторону прыгнет. А может, игроком, решившимся на самый большой блеф в своей долгой, богатой на авантюры жизни. Глядя на него, я невольно испытывал уважение, и даже мысли не допускал "пощупать, проникнуть в мысли".

Нет, не зря казаки твердят: "Вид Богдана до Ивана не було гетьмана!"

Жаль, что мы на разных сторонах баррикады. Но тут уж ничего не изменишь!

Взяв у меня письмо Кочубея, гетман небрежно махнул рукой, отпуская. Но в этот момент я достал еще одно ‑ от Мотри.

Увидев знакомый почерк, взгляд Мазепы сразу потеплел. Показалось, что он обо мне напрочь забыл. Отошел чуть в сторону и несколько раз внимательно прочитал.

Бережно сложив, спрятал под одеждой. Не поворачиваясь, едва слышно спросил:

‑ Как она? Здорова...

Но думал совсем об ином.

‑ Как и прежде... любит вас.

Смерил меня быстрым пронзительным взглядом. Казалось, хотел проникнуть в душу. Вдруг лицо его стало каменным, губы сжались в тонкую линию.

‑ Добро... Завтра утром получишь два письма... Одно для нее. Слышишь? Никому! Никому!!! Только в руки Мотри! Не понимаю... Почему она тебе доверилась? Почему?.. Хорошо... иди уже.

У дверей я оглянулся. Мазепа стоял задумавшись. Устремив свой взгляд вдаль. Как монолит, как монумент. Не понятый мной, впрочем, как и ни кем другим, он так и вошел в историю...

* * *

Новый 1708 год от Рождества Христова принес холода и стужу, порывы ледяного ветра и метели. Казалось, что снегопаду не будет ни конца, ни края. Белый, серый и черный цвета главенствовали в природе. Даже не верилось, что где‑то, пусть и далеко, ярко светит солнце, поют птицы, плещется теплое море. Я тоже поддался общему унынию, с трудом заставлял себя выйти во двор, чтобы заняться с Грыцьком и Данилой фехтованием, размять коней, проехаться по морозцу верхом.

Но "сонное" течение времени обманчиво и, к тому же, опасно. Период адаптации давно прошел. Пора делать следующий шаг.

Улучив момент, когда у Кочубея было хорошее настроение, я, опустив голову, виноватым голосом произнес:

‑ Хотел покаяться перед тобой, пане Васылю.

‑ Ну, что еще ты там натворил, сынку? Опять где‑то подрался?

В последнее время он называл меня так все чаще, чем, признаться, вводил в смущение.

‑ Я, твоя милость, был в том клятом шинке, когда случилась драка.

‑ В каком шинке?

‑ Ну, помнишь... Когда Искра играл в карты с Анжеем Вышнегорским, паном Волевским и русским купцом...

Кочубей чуть нахмурился, потом махнул рукой.

‑ Та грець с ними. Все уже, слава Богу, минулось...

‑ Я тогда подобрал письмо, выпавшее из кармана пана Анжея. Оно от польского короля Лещинского к нашему гетьману... Долго думал, кому довериться. Теперь вижу ‑ только тебе пане.

Лицо Кочубея тотчас стало строгим, глаза колючими. Отеческий тон как ветром сдуло.

‑ Где то письмо? Сам его читал? Говори как на духу!

‑ Вот, твоя милость. Отдаю тебе в руки. Верю, пане судья, дадите ему должный ход. Оно зашифровано. С трудом кое‑что смог разобрать.

‑ И что там?

‑ Кроме всего прочего ‑ заинтересованность в переговорах со шведской короной.

‑ Наконец! ‑ сорвалось с губ Кочубея. ‑ Кто‑то еще знает, что письмо у тебя?

‑ Ни одна живая душа! Ей Богу! Даже полковнику Искре не сказал, хотя он скрупулезно допытывался, был ли я тогда в шинке.

‑ Все правильно сделал. Молодец! Это уже доказательство. Наконец у меня есть что‑то стоящее! Пока иди. Будешь нужен, позову.

Продолжение эта история получила лишь месяц спустя, когда в гости к Кочубею приехал свояк. Они закрылись с Искрой на добрых два часа. Меня же позвали, когда разговор подошел к концу.

‑ Проходи, Андрию, садись... ‑ хмуро буркнул Кочубей.

‑ ...Ох, Василю! Что‑то мне по себе. Уже дважды писали ‑ выскользнул Макиавэль, хитрый лис. Опять выкрутится! Как бы хуже не было... ? недовольно поглядывая в мою сторону, сказал Искра.

‑ На этот раз ‑ нет! У нас есть доказательство!

‑ А если письмо подделано?

‑ Нет, настоящее! Время было, я все проверил. Скажи лучше, сколько под нашим подпишется?

‑ Не знаю, наверно, как всегда!

‑ С кем думаешь отправить?

‑ Через попа Ивана Свитайла к охтырскому полковнику Осипову, потом ‑ царю.

‑ Хорошо! Думаю, дойдет. Ну а ты, Андрию, что на это скажешь?

Две пары глаз испытующе сверлили мою скромную персону.

‑ Думаю, неплохо написать еще и Меньшикову. Ему доверяет царь московитов. С детских лет вместе... "Пироги с зайчатиной". К тому же, недолюбливает фаворит царя Мазепу, хоть на людях этого не выказывает. Нужно просить его поддержки.

Свояки удивленно переглянулись.

‑ А мы и не додумались! Интересная мысль. Как скажешь, Иване?

Искра теребил ус, прищурил глаза.

‑ Нужно писать! Ничего не теряем. Только вот кто повезет?

‑ Я!

Снова удивленные взгляды. Зарождающееся сомнение, подавляемое легким телепатическим прикосновением. Лишь бы выдержала ткань зарождающейся реальности! Фуф! Кажись, пронесло.

‑ Хорошо, сынку! Я подумаю! ‑ сказал Василий Леонтьевич. ‑ Иди, а мы со свояком еще поболтаем...

Честно говоря, не думал, что ждать придется до самого апреля. Казалось, Кочубей о нашем разговоре позабыл. Будто и не было вовсе!

Посерел, потемнел и как‑то незаметно сошел снег. Весеннее солнце разбудило природу. Весело зажурчали ручьи, запели птицы. Потянулись бесконечные стаи возвращающихся домой пернатых путешественников. День стал длиннее ночи. Девчата сложили в сундуки теплые вещи. Их звонкие голоса и песни сводили с ума и очаровывали хлопцев. Вот и мои, заметно раздобревшие за зиму слуги, стали возвращаться только под утро. Я уже размышлял о том, не пора ли поменять избранный план.

Но тут меня вызвал генеральный судья.

‑ Не передумал? К Меньшикову поедешь?

‑ Поеду, пане Васылю.

‑ Тогда собирайся!

До отъезда я еще раз побывал в поместье пани Мирославы. Не желая омрачать вечер и ночь, о предстоящих событиях заговорил только утром.

‑ Мирослава! Я завтра уезжаю и мы с тобой, скорее всего, больше не увидимся.

‑ Нет, Андрий, нет! Давай уедем вместе в Саксонию!

‑ Сейчас Саксонию грабит Карл, да и Польшей правит не Август, а Лещинский. Так что немного пережди! Шведы скоро оттуда уйдут.

‑ А тогда, поедешь?

‑ Не могу! Мой путь в другую сторону ‑ на север, в Могилев к Меньшикову.

‑ Но почему? Почему? Чего тебе здесь не хватает? Я... нет ‑ мы богаты... или я для тебя слишком стара?

Ее голубые озерца готовы выплеснуться из берегов. Лоб прочертила морщинка. Прикоснувшись к нему губами, я словно бы ее благословил.

‑ Извини, но у меня своя дорога. А ты, Мирослава, уезжай. Через полгода сюда придет война! Все разорят, разграбят! Под Полтавой будет большая битва русских со шведами.

‑ О Боже! ‑ перекрестилась баронесса. ‑ Откуда ты все знаешь!? Кому служишь? Кажется, поняла... Лещинскому? Карлу? Петру?

Я отрицательно качал головой. Ее лицо побледнело, губы дрожали:

‑ Неужели? Как же я сразу не догадалась? Ты не человек! О Господи!

‑ Нет, нет! Нечистую силу оставь в покое! ‑ успокоил я. Хотя у самого на этот счет были ой какие большие сомнения...

Часть TTT

АЛЬТЕРНАТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

И вновь ‑ дороги...

Бесконечные проселочные дороги, ведущие на северо‑запад, в суровые литовские земли. Насколько я помню из лекций Козлобородого, где‑то там, в Могилеве, сейчас должен пребывать Александр Данилович Меньшиков ‑ сподвижник и любимец московского царя Петра.

Выходец из низов, сумевший благодаря отчасти случаю, отчасти своему незаурядному уму пробиться к самым вершинам власти. Разделявший вначале детские забавы царевича, учившийся и объездивший с ним пол‑Европы, а после смерти Лефорта ‑ ставший поверенным в его амурных делах. Бесстрашный воин, хитрый политик, непревзойденный царедворец. Неизвестно, каких высот еще смог бы достичь сын пирожника, если бы под Батурином не подстерегла его нелепая смерть.

Как примет меня Александр Данилович? Удастся ли избежать весьма нежелательного сеанса телепатии? Ведь когда я говорил Искре и Кочубею, что фаворит царя недолюбливает Мазепу, то, мягко говоря ‑ лукавил. На самом деле я толком ничего не знал. Ведь на людях Меньшиков называл Мазепу другом. Но это совершенно ничего не значило. Хотя...

Все определится на месте. А пока... пока вокруг звенел трелями птиц, журчал ручьями, сиял молодым весенним солнцем, слепил голубизной неба ясноглазый юный апрель.

Луга зеленели недавно пробившейся на свет Божий молоденькой травкой. Кое‑где робко синели первые цветочки. Появилась уже и мошкара, пока еще не терзавшая ни животных, ни людей. Собравшись в небольшие тучки, мирно висела в теплом воздухе, греясь на солнышке.

За мной скакали, переговариваясь, заметно возмужавшие за зиму Данила и Грыцько. Хорошие харчи да спокойная жизнь явно пошли им в пользу. Наши ежедневные упражнения в фехтовании и стрельбе также сыграли немаловажную роль. Появилась уверенность, желание испытать себя в деле. Если раньше я боялся, чтобы они не сбежали при первом же выстреле, то теперь ‑ как бы сдуру не полезли на рожон.

Ночевали мы в селах, встречавшихся по пути, заодно уточняли, куда ехать дальше. Но все равно, пару раз заблудились и сделали большой крюк.

Оказавшись вечером в тех же Рожках, откуда выехали еще рано утром, я не на шутку разозлился. Взяв за шиворот и сделав "зверское" лицо, припугнул местного старосту Ивана Жупия:

‑ Если, собака, что‑то подобное случиться еще раз... горько пожалеешь! Еще и детям своим передашь! Буду считать, что специально задержал посла генерального судьи Васыля Кочубея.

‑ Да разве мы виноваты, пане, что ты стал не на тот шлях?

‑ Поговори мне! Виноваты, еще и как! Нужно было верно дорогу показать. А то и провожатого дать.

‑ Так разве ж мы знали, пане? ‑ дрожащими губами твердил он. ‑ Не гневайся будь ласка. Будет завтра провожатый, сына своего направлю...

Может, излишне сытный ужин, а может, тревожные думы той ночью долго не давали мне уснуть. Давил бока деревянный настил, тревожили посторонние шорохи, раздражало дружное сопение братьев. Глаза упрямо не желали слипаться.

Чего доброго до самого утра так и не усну...

* * *

Под самым куполом цирка сквознячок гоняет разноцветные шары: синие, красные, желтые, зеленые. Гремит мажор марша, выхватываемые из темноты лучами прожекторов, на арене сменяют друг друга артисты: акробаты, жонглеры, клоуны. Рычат тигры, прыгая через горящие кольца, недовольно ревут медведи, шагая на задних лапах, фыркают кони, мчась по "заколдованному" дрессировщиком кругу. Восторженные глаза зрителей, взрывы оваций, крики, смех.

Важно объявляет номер за номером конферансье в черном фраке и белоснежной рубашке. Звучный голос, высокая, стройная фигура. Гром аплодисментов. Слева от меня сидит раскрасневшаяся Аленка, справа ‑ мамочка. Наконец‑то, хоть на время, в ее глазах нет грусти, поселившейся там после гибели отца.

В моих руках шоколадное мороженое "Каштан" с орехами. Я уже измазался по уши. Пытаюсь вытереть рот липкими пальцами. Оставляю рыжие пятна на рубаке и совсем новеньких штанишках.

Но сейчас этого никто не видит. По натянутому под куполом тросу, жонглируя тремя горящими факелами, осторожно, шаг за шагом, ступает акробат.

В зале воцарилась абсолютная тишина. Слышно как, вращаясь, факелы рассекают воздух. Шаг... шаг... за ним еще шаг...

Уже половина пути позади. Заветная цель так близка.

Но я почему‑то знаю... ‑ не дойдет! Сейчас качнется... и... не выдержит страховка...

Зал испуганно ахнул. Аленка в ужасе закрыла глаза руками, спряталась на маминой груди.

Я же неотрывно смотрю на тело, чернеющее на арене. Красное пятно быстро расползается на золотистых опилках...

Разноцветное конфетти уже не кружится веселым хороводом, на полутоне оборвалась музыка.

Еще мгновенье и выбегут статисты. Акробата унесут, а конферансье нарочито бодрым голосом объявит следующий номер...

* * *

Проснувшись, я еще ощущал во рту вкус мороженого, которого даже и не пробовал, а перед глазами стояло кровавое пятно на золотистых опилках. Нет, не тело! Его уже не было...

Именно пятно, похожее на кляксу в школьной тетради или на жителя морских глубин спрута.

Еще один вещий сон? Зарождающаяся реальность предупреждает или грозит?

Похоже, я тоже иду по натянутому над пропастью канату. Один неверный шаг... и не останется даже красного пятна!

Но пока ведь справляюсь! Даст Бог, и дальше прорвемся. Хорошо ребятам, вон как сладко спят. Нужно брать с них пример.

Поворочался еще немного, и вот, наконец, пришла долгожданная дрема, сделала тяжелыми веки...

* * *

Мы так спешили, что обогнали весну. Она осталась где‑то позади... на украинских просторах.

Чем ближе подъезжали к Могилеву ‑ тем холоднее становилось. По ночам случались заморозки. Да и днем время от времени пролетал снег. Пробивавшееся сквозь облака солнце робко пыталось прогреть промерзшую за зиму землю. В низинах и оврагах до сих пор лежал грязно‑бурый снег...

Дорога располагала к размышлениям.

Невольно вспомнились годы учебы в университете. Первые успехи, первые разочарования. Первое серьезное чувство. Восточная красавица Магдала. Она была из знатной турецкой семьи. Очень знатной! Пока были живы братья, ее судьба особо никого не интересовала. Юридический факультет Сен‑Жерменского университета, европейская свобода, неограниченность в средствах. О чем еще может мечтать турецкая девушка?

Бурный роман мог окончиться даже браком. Такие случаи в наш просвещенный век не редки. Кто знает, как бы тогда сложилась моя дальнейшая судьба! Но все рухнуло в единый миг. Авария забрала жизни летевших в одном самолете братьев и отца. Нелепая, трагическая случайность... Нежданно Магдала стала единовластной правительницей Восточно‑турецкого султаната. И уже на следующий день навсегда исчезла из моей жизни.

Зато сразу пожаловали представители спецслужб и доступно объяснили ‑ кто я и кто она. И что со мной станет, если попытаюсь хоть раз потревожить Ее Величество госпожу Магдалу...

Я искал утешения... и нашел. В компании отчаянных гуляк и разгильдяев. Пробовал даже наркотики. Слава Богу ‑ хватило ума и силы воли вовремя остановиться. А вот заработать большие и быстрые деньги так и не смог...

Вместо того получил, как вы знаете, марсианские рудники, а потом альтернативный дистрикс...

Сейчас все казалось нереальным. Да просто диким! Мало мне двух миров, так еще и третий ‑ смущает, сулит, угрожает... Но просто так отмахнуться нельзя. Не зря же Алена тянула меня из ада пана Михая. Алена ведь ‑ не Жаклин!

Значит нужно действовать еще осторожней. Не стану соваться в интриги, убеждать Александра Даниловича в правоте доносчиков, не задействую телепатию. По крайней мере, без жизненной необходимости. Скажу: мол, просто гонец, и постараюсь пока остаться в тени, где‑то рядом. А уже потом...

‑ Пане! Пане! ‑ кликнул меня Грыцько. ‑ Пане! У меня конь захромал, хорошо бы остановиться!

Жаль, конечно, терять четыре часа светового дня, но делать нечего. Без лошади в пути не обойтись, а купить где‑то здесь пригодную не так‑то просто.

‑ Встанем в он в том селе! Вроде большое. Должен быть и кузнец и кузня. Здесь и заночуем. Поворачивай...

Пока Грыцько на заднем дворе "порався з киньмы", мы с Данилой изучили меню местной корчмы. Заказали жареного гуся, сало, гречневую кашу, квашеную капусту и квас. Подумав немного, я добавил еще кварту "горилкы" ‑ согреться с холода. "Гроши" у нас вперед уже не требовали. Видать, добротная одежда, сбруя, оружие вызывали доверие.

Небольшой зал ничем не отличался от прочих, виденных мной здесь ранее. Полумрак, сырость, грязь. Простые деревянные столы и лавки. Я уже настолько к этому привык, что забыл о существовании истинного сервиса и комфорта.

Кроме нас в корчме сидело еще трое ‑ все за одним столом.

Один из них, без сомнения, был главным. Высокий, средних лет пан, с длинным, как у ворона, носом, непропорционально маленькой, поросшей седой бороденкой челюстью, колючими, темными глазами. Одет в меховую накидку, камзол из добротного серого сукна, сапоги из дорогой мягкой кожи.

‑ Это ‑ Феско Флюс ‑ лифляндский купец, едет через литовские земли у Гетьманщыну, ‑ шепнул мне корчмарь. ‑ А другие ‑ то слуги и охрана.

В правдивости этой версии я весьма сомневался.

Ни Феско, ни его спутники на мирных торговцев никак не тянули. Особенно ‑ слуги. Головорезы с большой дороги, да и только. Заросшие, чумазые, с редкими гнилыми зубами, со следами былых боев на лицах, одетые в живописные обноски. Они скорее напоминали недавно сбежавших с корабля не слишком удачливых флибустьеров. Жадно рвали грязными руками мясо, ломали хлеб. Глотали, почти не прожевывая, запивали мутным кислым пойлом, почему‑то называвшимся здесь пивом.

Сдавалось, что кроме жратвы их ничто не интересует. Но как оказалось чуть позже, я весьма ошибался.

Выпив "горилкы", закусив кислой капустой и положив в рот кусочек сала, от удовольствия зажмурился. Блаженствуя, прислушивался, как тепло волнами разливается по телу. В ожидании гуся и гречневой каши решил "пощупать" "флибустьеров", и... чуть не поперхнулся... Оказывается, они уже оценили размер моего кошеля и то, как трактирщик пробовал на зуб червонец, который я ему бросил для пущей прыти. Больше того, составили план кампании. Собирались перехватить нас завтра, с утра, сразу за селом. Ну а что купец?

Надо же, как везет! Флюс такой же торговец, как я ‑ священник. Хоть не заезжай в трактиры!

Длинноносый проходимец ‑ шпион Лещинского. Занимается составлением для шведов схемы дислокации русских войск. Ну что ж, тем лучше. На ловца и зверь бежит!

Случайно ли так везет? Или это подарки новой реальности? Ладно, подумаем после...

Грыцько подошел очень вовремя. Хозяин уже подавал дымящегося гуся и кашу. Остаток водки я разлил поровну, в три глиняные кружки.

Братья удивленно переглянулись.

‑ Пейте! ‑ скомандовал я. ‑ Пейте да хорошо ешьте! Нам сегодня еще найдется работенка.

‑ Пане! Только коней в стойло завел. Мой до сих пор хромает... ‑ жалобным голосом попробовал возразить Грыцько.

‑ Говорю ешь! Потом расскажу!

Когда стол опустел, а лица ребят раскраснелись, повернувшись спиной к "флибустьерам", я прошептал:

‑ Слушайте внимательно! На "да" или "нет" молча, кивайте головой. Пистоли при вас, заряжены?

Два утвердительных кивка.

‑ За тем столом ‑ грабители. Собираются на нас напасть. Нужно их опередить. Сейчас я прикинусь пьяным и пойду к ним, вроде хочу узнать дорогу. Вы же ‑ сразу за мной. Когда почешу нос, ты, Грыцю, стреляй в рябого, а ты, Данило, ‑ в мордатого. Длинноносого смотрите не зацепите ‑ нужен живым. Все поняли?

Два утвердительных кивка. Верят безоговорочно. Даже не спросили ‑ откуда знаю... А говорили ‑ "мазуриками не будем!"

Неловко вставая, я опрокинул лаву. Сделал пару шагов к двери, но затем, будто передумав, пошатываясь, побрел к столу "флибустьеров". Они, допивая пиво, хмуро поглядывали на меня. Феско презрительно ухмылялся.

‑ Куда едете козаки? ‑ пролепетал непослушным языком. ‑ Часом вместе... может... ик...

Сзади уже подходили мои хлопцы, делая вид, что хотят меня увести.

‑ Ик.., ‑ Правой рукой я потянулся к животу, а левой, с трудом попадая, почесал нос...

Два выстрела почти слились в один...

Мгновенно "протрезвев", я нырнул вперед, успел перехватить руку Флюса с пистолем. Пуля ударила в потолок. На голову посыпались щепки. Феско, дико зарычав, выхватил нож. Выкручивая ему руку, резко дернул на себя. Раздался хруст, а следом жалобный вой.

Для пущей уверенности еще разок ткнул кулаком в челюсть. Длинноносый, откинув голову, стукнулся затылком о стену и с грохотом рухнул на пол.

К душку кислой капусты и перетопленного жира, которыми пропиталась корчма, теперь добавились запахи горелого пороха, крови и смерти...

Дым понемногу рассеивался. Осмотрел поле боя.

Один из искателей легкой наживы был уже мертв. Рябой, в которого стрелял Грыць, подавал признаки жизни.

‑ Данила, быстро неси крепкую веревку. Повяжем носатого. А ты, Грыцю, найди шинкаря ‑ пока тот еще не поднял тревогу. Объясни дуралею, что мы на службе у самого генерального судьи Кочубея и побили шведских шпионов. А главного взяли в плен. Пусть ищет старосту да селян... Трупы закопать.

Оставшись один, подошел к рябому. Пуля, пробила грудь навылет. В его легких что‑то булькало и хрипело. На губах собралась кровавая пена. Глаза мутные, невидящие. А в руке по‑прежнему зажата глиняная кружка.

‑ Червонцев захотел?..

Укоризненно покачав головой, беззлобно проткнул ему сердце.

У стены застонал Флюс. Опираясь на здоровую руку, попытался сесть. Облизал языком разбитые, опухшие губы, сплюнул.

‑ Гад! ‑ шипел он. ‑ До тебя еще доберусь...на куски рвать стану...

Я поймал ненавидящий взгляд, предвосхитил движение. Пнул ногой в голову. Феско вновь ударился о стену и обмяк. Из его руки выпал нож.

‑ Вот так‑то лучше! Спокойнее,.. ‑ пробормотал я, производя ревизию одежд.

Оружия больше не было. Зато, кроме кошеля, обнаружил карту, начерченную на удивительно тонкой, скрученной в тугую трубочку, коже.

Подошел Данила, мы вдвоем связали Феско руки и ноги. Но прежде я вправил ему вывихнутое плечо. А то, не дай Бог, не дождется встречи с Александром Даниловичем.

Похороны "флибустьеров" оплатил трофейными деньгами. Остальные вручил братьям, которым предстояло по очереди сторожить "наш пропуск" к Меньшикову.

С утра, загрузив Флюса в его же повозку, отправились в путь. Могилев уже не далеко. Стремительно приближался и тот день, когда решится: быть или не быть альтернативной реальности.

* * *

‑ И куда же это, казачки, держите путь? ‑ спросил один из трех подскакавших к нам драгун.

Молодой, розовощекий с веснушками на курносом носу, рыжеватыми, лихо закрученными кверху усами и смеющимися карими глазами. В новеньком мундире, высоком шлеме он, как влитой, сидел на своем гнедом жеребце. Ветер, играючи, перебирал старательно вычесанную огненно‑рыжую гриву и хвост коня.

"Вот они, плоды Петровских реформ", ‑ подумал я. ‑ Как жаль, что тысячи таких удальцов бессмысленно сложат головы под Полтавой".

И без лекций Козлобородого, еще из школьного курса, который вел влюбленный в историю маленький и сухонький Кшислав Кшетицкий, я знал, что не такой уж блистательной была победа Карла. И он, и Петр получили тяжелые раны. Россия потеряла Украину, отказалась от претензий на Прибалтику и южные земли, но и Карлу пришлось вернуться в Швецию, силы которой были подорваны многолетней войной. Польша и Саксония вновь обрели независимость. Эра походов и завоеваний шведской короны завершилась. Зато были заложены основы Евразийской Конфедерации.

‑ Ты, длинный, что, совсем оглох? Тебя спрашиваю ‑ куда едете? А то гляди у меня! Уши‑то живо прочищу!

‑ Сами‑то, кто такие будете?

‑ Да ты казачек, кажись, еще и слепой?!

‑ Хватит уже. Чуток остынь, ‑ примирительным тоном ответил я. ‑ Видеть‑то вижу. Да вот только не знаю, можно ли тебе говорить?

‑ Что‑что?!! Заговоришь, еще как! У подполковника Шеина и осел кукарекать станет!

‑ А кто у вас тут за отамана? Только ему и скажу.

‑ За атамана? ‑ драгун от души расхохотался. ‑ Темный вы, казаки, народ... Главный у нас ‑ светлейший князь генерал‑майор Александр Данилович Меньшиков. А я ‑ старший разъезда...

‑ Слава Богу,.. ‑ счастливо улыбнувшись, подражая деду Овсию, словно перед храмом Божьим, я широко перекрестился. ‑ Как раз он мне и нужен. С лыстом я... от генерального судьи Кочубея...

‑ Ох уж мне эти казачки! Ни черта не разберешь! Лыст... лыст... письмо что ли? В повозке оно кряхтит? Письмо твое...

‑ Лыст‑то у меня, а на возе ‑ подарок Его Светлости. По дороге поймали... шведского прознатчыка... шпийона значит... Феской зовут...

Улыбка мигом слетела с розовощекого курносого лица. Дело оказалось не шуточное.

‑ Ну, гляди мне, коль шутишь. Его Светлость с шутниками на расправу скор. Да и рука тяжела. Сам рубил головы мятежным стрельцам...

‑ Да ты меня не стращай! Уже пуганы‑перепуганы. Не таких видали. Лучше помоги быстрее от Фески здыхаться. Страх надоело с ним тягаться.

В том, что я застал Меньшикова в Могилеве, была большая доля везения. Александр Данилович на месте не сидел. Пребывал в постоянных разъездах: смотрел войска, укрепления, дороги. Пряником и кнутом, лестью и угрозами исполнял волю государя.

Могилев оказался больше Полтавы. И стены повыше, и укрепления лучше. Не зря здесь остановился фаворит Петра. Жил он в большом каменном доме, в "гостях" у городского головы. Во дворе беспрестанно суетились слуги. У дверей на посту стояли солдаты, громко покрикивали офицеры. Просители боязливо жались к забору, терпеливо дожидаясь, когда дойдет очередь и до них.

Велев никуда не отлучаться, красавец‑драгун отогнал повозку с "подарком Его Светлости" на задний двор. Туда же вскоре препроводили и нас.

Оружие не забрали, и это показалось мне добрым знаком.