Текст книги "Альтернативная реальность (СИ)"

Автор книги: Александр Архиповец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

За спиной Кочубея, буравя меня взглядом, замерла, словно готовая к прыжку пантера, его жена Любка. Внешне она, несомненно, походила на младшую сестру Параску. Вот только черты лица резче, жестче. Уж ее бы я ни за что не рискнул назвать тетушкой.

‑ Как спалось тебе у нас, голубе? Мухи не кусали? Накормить случайно на забыли?

Начало не особо ласковое. Я пока не мог понять, откуда ветер дует.

‑ Благодарю пане Васылю. Все хорошо...

‑ Смотри, хорошо смотри, Любка! ‑ Кочубей испытующе глянул на жену. ‑ Иван пишет, что вы с Параской его знаете... Чей‑то он там крестник... что ли...

‑ Хоть убей, Васылю, не припомню...

"А придется! ‑ подумал я, начиная внушение. ‑ Ну, давай же, "вспоминай", упрямая баба, "родственничка". Крестную Степаниду помнишь? Нет? Да! Да! Так вот ‑ я ее внучек. И сомневаться не смей! Не смей ? говорю!"

‑ Подожди! Кажется он... Точно, он! Степаниды, крестной, внук. Смотри, какой вырос... изменился, враз не признаешь.

‑ Не ошибаешься? Уверена? Это крайне важно...

‑ Да он это! Он... Пойду я... Не могу больше. Что‑то голова разболелась... Звенит, словно тот медный казан, времени‑то, сколько прошло... Разве всех упомнишь...

Массируя рукой затылок, Любка вышла из комнаты, оставив нас с Кочубеем наедине.

Похоже, Василий Леонтьевич немного успокоился.

Но уже следующий вопрос показал, насколько глубоко я ошибался, и сразу поставил меня в тупик:

‑ На Сечи значит был? Хорошо... Так под чьим началом?

Как не хотелось, но пришлось пошарить в мозгах и генерального судьи. Убедить в несуществующем. Теперь уже он держался за голову.

‑ Знаю! Славный был атаман! Рано голову сложил... Хорошо. Добро... Скажи‑ка мне, Андрию, как на духу, случайно не ты побил ватагу Крывого Пивня?..

Я постарался изобразить недоумение.

‑ ... в Будыщанских ярах...

Его глаза вновь подозрительно сощурены. Молчание затянулось. Я чувствовал, что лгать не стоит, да и с телепатией боялся переборщить.

‑ Я, пане Васылю.

‑ С теми двумя сопливыми хлопцами?

Я молча кивнул.

‑ Значит четверых вместе с Пивнем насмерть, а пятому по локоть руку?

‑ И откуда только вы все знаете? Неужели мои слуги проболтались?

‑ Чин у меня такой... Должен все знать, ‑ потеребив правый ус, Кочубей все же раскрыл источник информации. ‑ Нет, не они! Тот, что без руки умирал в Будыщах. Попу перед смертью покаялся... Вот только не верю я! Не верю, и все тут! Чтобы ты один против всех... Да еще и Пивня... Хоть и кривой был, но рубака еще тот... В жизни не поверю!

Задумавшись, Кочубей прикрыл глаза и стал покусывать кончик пера. Потом, приняв решение, резко бросил его на стол.

‑ Пошли! Болтать языком все горазды... Посмотрим на тебя в деле. Степан! Степан! А ну, крикни Мацюру, Шмеля да... да Смолия. Пусть сабли возьмут. И ты, голубе, бери свою сабельку да и выходи... во двор.

Одно дело разогнать ватагу неумелых мужиков, а совсем другое "бытыся з вправнымы козакамы". Но делать нечего. Как говорит Жаклин: "Назвался груздем ‑ полезай в кузов".

С любовью посмотрел на арабский клинок: не подведет! На моей стороне быстрота реакции, сила, оружие, опыт поколений и... телепатия. У них же ‑ всего лишь численное превосходство.

Но, как оказалось, и это немало...

В парке уже собрался народ. Похоже, новости здесь разлетаются мгновенно. Слуги, охрана, канцеляристы, словно заранее знали о предстоящей потехе. Соблюдая кастовость, негромко переговариваясь, толпились в стороне и, похоже, делали ставки. Рядом с Кочубеем стояли Любка, Мотря и ее зеленоглазая подруга Настя.

Рассматривая противников, я скинул тесноватую куртку и, немного подумав, рубаху. Вспотею, налипнет пыль, ... а стирать кому? Наверное, за меня из всех присутствующих переживали только братья Кумедни да еще побледневшая и глубоко дышавшая Настена...

Двое из трех соперников мне знакомы ‑ вчерашние сторожа у ворот. Старший, которого звали Мацюрой, явно не испытывал восторга от предстоящей баталии. Бывалый вояка прекрасно понимал, что с оружием шутки плохи. Тот, кого звали Шмелем, крупный и сильный, казалось, был не слишком поворотлив. Из расстегнутой рубахи выглядывала густо заросшая черными волосами грудь, на которой, как и у меня, висел медный крестик. Единственный, кто радовался предстоящему поединку, так это завистливый Смолий. Юнцу не терпелось свести счеты с заносчивым незнакомцем: "случайно" рубануть саблей, пустить кровушку.

‑ Начинайте, только бережно! Смотрите, хлопцы, не порубайте мне гостя. Я хочу только посмотреть... до первой крови ‑ и сразу отходите. Слышите?

‑ Слышим, пане! ‑ за всех ответил Смолий. ‑ Мы осто... ро...жненько... совсем...

В этот момент раздался стук копыт и скрип колес. Во двор въехала карета пани Мирославы Дольской. Слуга помог ей выйти. Поздоровавшись, она встала рядом с Кочубеем.

‑ Начинайте!

Затягивать поединок я не собирался. Отбил пробный выпад Шмеля, крутнулся, нырнул под руку Мацюры и, уклонившись, от зазубренной "шабли" Смолия, сильно ударил его ногой в солнечное сплетение. Вновь парировал удар Шмеля, едва не прозевал выпад Мацюры ‑ "шабля" просвистела над ухом. Ударил по ней сверху арабским клинком. И вновь металл, взвизгнув, рассыпался мелкими осколками. Один из них вонзился в бедро противника. Охнув, он присел. На шароварах расползалось темное пятно крови. Растерявшегося Шмеля чуть отвлек ложным выпадом, и ударил ногой в коленную чашечку. Тем и закончил представление, длившееся не более десяти секунд.

Зрители оцепенели в шоке, пытаясь понять, "переварить" увиденное. Я же подошел к лежащему на земле Смолию, испугавшись, что ненароком убил парня. Но, слава Богу, тот дышал и постепенно приходил в себя.

‑ Андрию,.. ‑ не то простонал, не то прошептал Кочубей. ‑ Ты же мог их поубивать... Зачем?

‑ Твоя милость хотела проверить... Разве не так? ‑ глядя ему в глаза, жестко переспросил я. ‑ Проверили?

‑ Прочь с моих глаз... Нужен будешь позову... хай тоби грець...

Пострадавшим от "потехи" уже оказывали помощь.

За спиной я услышал дрожащий от волнения голос Мирославы, отчего акцент стал еще заметней.

‑ Пане Васылю! Отдай мне этого козака! ‑ просила она, словно я был всего лишь занятной плюшевой игрушкой.

И, после секундной паузы:

‑ Не могу! Не могу, вельмышановна! И хотел бы, та не могу! Родственник он. Дальний родственник моей Любки... Принесла же нелегкая...

* * *

Уж не знаю, какие она нашла доводы, но всего пару часов спустя Кочубей велел сопровождать панну в имение.

‑ Проведешь к дому и все, возвращайся. Разве что не успеешь засветло, тогда, пусть завтра, утром... Сам уже смотри...

Мне показалось, что в его усах притаилась хитроватая ухмылка.

Пани, удобно пристроившись на мягких подушках, ехала впереди, я следом. Оставалось только лицезреть ее шикарные каштановые волосы и еще двух казачков, молча скакавших рядом.

Они то и дело бросали в мою сторону недовольные взгляды, но конфликтовать не решались. То ли наглядный урок усвоили, то ли не велела госпожа.

Я тоже зря на рожон не лез. Больше того ‑ долго не мог понять, где мое место? Да и вообще, какую роль играю? И что значит ухмылка Василия Леонтьевича.

Вначале ехали по знакомому "шляху" ведущему к Будыщам, затем ‑ по Зеньковскому тракту и, наконец, свернули на проселочную дорожку.

Дождь прекратился только утором, из‑под копыт лошадей летели комья грязи, а колеса кареты оставляли за собой глубокие борозды.

Наконец пани Дольская удосужила меня вниманием. Оглянувшись, лукаво блеснула голубыми озерцами глаз. Словно что‑то хотела сказать, но затем передумала.

Я старался ехать, будто на соревнованиях по выездке ‑ ровно держа спину, легко и грациозно, как требовал Збигнев Шевич, старенький учитель по верховой езде и фехтованию частной школы‑пансиона в неимоверно далеком будущем.

Мирослава, слегка передернув плечами, отвернулась. Честно говоря, меня это если не разозлило, то подзадорило. Не выдержав, решил "заглянуть" в ее мысли... Лучше б этого не делал!

"Самец, бесспорно, хорош! ‑ думала она. ‑ Но слишком уж пыжится. Да и грязен, наверняка, как все прочие. Потом воняет и конским дерьмом... Когда же эти скоты научатся мыться?"

Наверное, вся кровь собралась в моих щеках. Мирослава была права! Последний раз я купался... ну, скажем, несколько дней назад.

Как быстро с человека слетает налет цивилизации! Стоило попасть в надлежащие условия, и триста пятьдесят лет ‑ мигом долой: рублю головы, скачу верхом на коне, пыжусь, раздуваю щеки, топорщу усы. Напрочь забыл о чистом носовом платке, белье и мобильном телефоне. Совсем одичал. Бреюсь и то по праздникам. Есть! Зубы, хоть и солью, но чищу регулярно.

От этой "маленькой победы" на душе сразу посветлело.

Не успели мы въехать в лес, как увидели лежащую поперек дороги сосну. Кучер остановил карету. Повернулся к подъехавшему охраннику:

‑ Черти тебя б подрали, Ян! Это ты, надумал ехать через клятый лес. Твердил ‑ суше... Нужно было возвращаться прежней дорогой! Тьфу... А теперь‑то, что делать? Назад?

‑ Да разве ж я знал! И большая же зараза! Вчетвером наверно не сдвинем. А если лошадьми?

‑ И вовсе с ума спятил? А вязать чем? Да тут и лошадьми...

И здесь во мне взыграло ребячество. Быть может, захотелось удивить, поразить эту заносчивую гордячку.

Соскочив с коня, подошел к сосне. Не обращая внимания на ветки и колючую хвою, присел, обхватил руками ствол. Не без труда, но все же оторвал от земли, приподнял и, медленно ступая, сдвинул в сторону.

Наградой мне стали открытые в изумлении рты крестящихся кучера и казачков, благосклонная улыбка панны.

Путь был чист, зато я ‑ еще более грязен. На одежде, руках налипли смола и мусор хвойной иголки. В общем, весь остаток пути на себя злился.

"Нашел перед кем пыжиться! Ты для нее как был, так и останешься грязным скотом. Тоже мне, герой‑силач! "Дурнык" и только! Ну поехали бы назад... Часа три‑четыре в коляске панночке никак не повредили. Глядишь, спеси поубавилось бы..."

За лесом простирались убранные поля. А за ними ‑ селение.

На главенствующем над местностью холме находился господский дом, более походивший на средневековый замок. Правда, размером поменьше. Признаться ‑ я был поражен до глубины души: до сих пор ничего подобного здесь не доводилось видеть. Двухэтажный, с "настоящими" башнями, обнесенный каменной крепостной стеной, где незрячими глазами зияли бойницы.

Теперь рот открылся у меня, и захотелось перекреститься.

Ничего себе баронский замок! Как, откуда, зачем? Кто и когда его здесь возвел? Теперь Мирослава Дольская казалась мне еще более загадочной особой.

Натужно скрипя, открылись тяжеленные дубовые ворота.

"Ага! ‑ злорадно хмыкнул я. ‑ Похоже, хозяина‑то нет! Смазать петли некому..."

"Баронесса" ‑ так я окрестил панну, ‑ недовольно нахмурилась. Немногочисленные слуги навстречу ей особо не спешили. Внешность их, как и весь двор, честно говоря, приводила в уныние.

"Не столь уж мы знатны и богаты, как пытаемся казаться, ‑ думал я, глядя, как пожилой дворецкий в потрепанных шароварах и свитке поверх далеко не свежей рубахи помогает панне выйти. Похоже, моя миссия окончена, можно убираться восвояси..."

‑ Андрию, подойди ко мне!

Ты смотри, все‑таки "заметила"! А как же "грязный скот"? И что у нас теперь?..

Я спешился, не торопясь, шагнул к "баронессе".

‑ Слушаю, пани.

‑ Ты ‑ молодец! В жизни не видела таких... м... м... силачей. Если бы не ты, пришлось бы возвращаться, объезжать. А так... так мы уже дома. Из‑за меня вымазался весь, сорочку порвал. Ничего, все исправим, ‑ говорила она нарочито ласковым тоном, но глаза, как и прежде, оставались безразлично‑холодными. Видно, еще до конца не решила, как лучше меня "употребить".

‑ Марыся! Вели воду греть. Козаку помыться нужно. Да и ужин пускай готовят.

Обращалась Мирослава к небогато, но опрятно одетой худощавой женщине, вышедшей из господского дома. Ее темные волосы собраны и спрятаны под замысловатый чепец, в ушах бирюза, взгляд быстрый, острый. Сразу видать, не местных кровей. Скорее всего, полька, также как и ее хозяйка.

‑ Благодарю, пани Мирослава!

Коль мне предстоит провести здесь вечер, а возможно, и ночь, нужно переводить наши отношения на иной уровень. Я ей ‑ не слуга. "Баронесса" должна это усвоить! Да и заинтриговать немного тоже не помешает.

‑ Ты знаешь, как меня зовут, юноша?

‑ Я знаю и умею многим больше, чем вы думаете, пани, ‑ на этот раз я ответил по‑польски.

Казалось, что грянул гром среди ясного неба. Мирослава побледнела, отступила на шаг. Но быстро взяла себя в руки. Понимающе улыбнулась. Теперь она тоже говорила по‑польски.

‑ То‑то я гляжу, как ты ловко управился с теми тремя во дворе. Что ж! Тем интересней... Рада, что не ошиблась. Без посторонних можешь меня так и звать просто ‑ Мирослава. Но только когда вдвоем! А пока ступай за Марысей приведи себя в божеский вид, загадочный Андрий Найда.

"Баня" была на заднем дворе ‑ между конюшней и хозяйскими постройками.

Я сидел в огромной деревянной кадушке. Горячая вода, пахнувший медом "шампунь" стали лучшей наградой за все "подвиги". Да и сама банщица, если признаться, была весьма недурна, стройна и хороша собой. Тонкая, полотняная рубаха быстро намокла и липла к телу. Она скорее подчеркивала, чем скрывала женские прелести. Сквозь ткань соблазнительно проглядывали небольшие упругие груди с вишенками сосков, талия, плоский животик с впадинкой пупка, округлость бедер и темное пятнышко поросшего волосками лобка.

Нежные, но сильные руки терли мою спину, ягодицы мочалом. Быстрые пальцы, играя, перебирали волосы, теребили уши, гладили шею, сбегали на грудь, живот.

Лишенный ложной скромности, я целиком отдался в ее умелые руки. Закрыв глаза, наслаждался прекрасными мгновениями.

Вначале подчеркнуто‑равнодушная, очень скоро и она увлеклась "игрой". Теперь, время от времени, будто случайно, касалась меня грудью. Горячие руки скорее ласкали мое тело, становясь требовательнее, настойчивее и смелее. Дыхание ‑ глубже. Пару раз она проглотила полный рот слюны.

Чуть приоткрыв ресницы, заглянул в ее глаза... глаза женщины истосковавшиеся по мужской ласке.

‑ К‑хы... к‑хы,.. ‑ раздалось за неплотно прикрытой дверью.

Мою банщицу словно окатили ушатом холодной воды. Встрепенувшись, она поникла, отстранилась и произнесла дрожащим с хрипотцой голосом:

‑ Твои вещи я заберу. Выстираю, залатаю. Пока одень чистые. Вон там, на лаве.

И... вышла прочь.

Если честно ? я был разочарован. Продолжение могло стать весьма занятным. Ну что ж, подождем немного. Похоже, за этим дело не станет.

Уж не знаю, как удалось им подобрать мой размерчик, но вся одежда была почти впору. Разве рубаха чуть узковата в плечах.

В господский дом меня проводил молчаливый дворецкий. Передал "с рук в руки" миловидной служанке. Шагая за ней, поглядывал по сторонам.

Замок "по закону жанра" был сложен из грубо отесанных камней. Кое‑где между ними даже проступал красноватый мох. Сырость, прохлада и полумрак безраздельно царили в коридоре. Масляные светильники в целях экономии горели через один. Тени жались к хмурым стенам, а шаги гулко отзывались эхом где‑то впереди. Наверно по ночам здесь гуляют привидения. Звенят цепями, пугают обитателей замка.

Вдруг послышался приглушенный стон. Да нет! Верно, почудилось. Нафантазировал Бог знает что...

Вместо того чтобы войти в зал, моя проводница свернула на лестницу.

Поднялись на второй этаж. Вначале я увидел гостиную. Пожалуй, если бы не дорогое оружие на стенах, то она показалась бы слишком скромной. Прошли еще несколько полупустых и мрачных комнат, прежде чем добрались к "святая‑святых" ‑ покоям госпожи.

Из приоткрытой двери сразу пахнуло теплом. Переступив порог, отыскал глазами горящий камин. И это в конце лета! Каково же здесь зимой? Зябко поежился. В комнате, как ни странно, было светло. В серебряных подсвечниках ярко горели свечи. Их пламя почти не колебалось ‑ сквозняков нет. Холодный пол устлан мягкими коврами с высоким ворсом. На стене ‑ две небольшие гравюры: портреты пожилого мужчины и женщины. В углу богатый кист, а перед ним большое серебряное распятие.

Мебель резная из красного дерева, стулья обиты зеленым бархатом, стол с причудливо изогнутыми ножками сервирован на двоих. Вся посуда, включая высокие бокалы и графинчик ‑ серебряная, украшена каменьями, вычурными чеканками. Часть комнаты отгорожена шелковой занавеской. Не трудно догадаться, что за ней господское ложе.

Ну что ж! Теперь, по крайней мере, ясно, как меня собираются "употребить". Пока хозяйки "нет дома", подошел к столу. В нос ударили аппетитные запахи. Я вспомнил, что с утра ничего не ел. Рот мигом наполнился слюной.

Слава Богу, долго испытывать мое терпение не собирались. Бесшумно, словно привидение, появилась "баронесса". Как и я, в простой рубахе, поверх которой наброшена парчовая, подбитая мехом накидка. На ногах атласные туфельки. Каштановые волосы, падающие волнами на плечи, чуть сдерживает золотая диадема, украшенная единственным, зато крупным сапфиром.

Похоже, что вместе прежней одеждой Мирослава оставила за дверью высокомерие и шляхетный гонор. Приветливо улыбается.

Галантно предложил ей стул, и лишь потом, правда, не дожидаясь приглашения, уселся напротив.

В ее бездонных голубых глазах, как в омуте, отражалось пламя свечей. Алые губы, приоткрывшись, дарили ослепительную улыбку.

‑ И так, панна, приступим, ‑ не то спросил, не то предложил я.

Панна одобряюще кивнула, позволяя мне сделать первый ход в начинающейся партии. Как опытный игрок не показала любопытства и заинтересованности. Хотя.., хотя мы оба прекрасно знали, чем она завершится... И тем не менее... Я наполнил бокалы рубиново‑красным вином и сосредоточился на предложенных блюдах.

На столе красовались: запеченный молочный поросенок с кашей, целиком зажаренный карп, как оказалось позднее, фаршированный дыней, два вида сыра, мягкие белые пампушки, маслины, разломленные пополам синие с розовато‑зеленой мякотью сливы. И, конечно же, как на Украине без него, нарезанное тонкими ломтиками с красной прорезью сало. Последний продукт, несомненно, был приготовлен для меня ‑ "дикого казака".

‑ Я хочу провозгласить первый тост за вашу несравненную красоту, панна Мирослава!

‑ Благодарю, скажу честно ‑ ты меня удивил... не ожидала... С виду простой казак, и вдруг прекрасно говоришь по‑польски. Хоть и приятно, однако весьма странно для этой дикой страны. На Гетманщине шляхту не слишком жалуют... Ну что же ты? Ешь... ешь.

Весело зазвенело серебро. Вино пилось легко. Чуть с кислинкой, но ароматное и к тому же достаточно крепкое.

Мирослава взяла розовыми пальчиками половинку сливы, немного откусила. Не торопясь, прожевала, проглотила. Я же остановил взгляд на маслинах и поросенке.

‑ Андрий, прошу тебя, не особо усердствуй в лишних комплиментах. Не переигрывай... Я тонко улавливаю фальшь.

‑ Но вы действительно хороши, Мирослава. ‑ Искренне возразил я. ‑ Сейчас даже больше, чем днем. Простые одежды лишь подчеркивают истинную прелесть. А глубина и блеск глаз безнадежно затмевают бедный сапфир.

Я наколол кусок поросятины и стал не спеша резать его ножом на тарелке. После чего также неторопливо отправлял маленькие ломтики в рот.

Но, увидев так восхваляемые мной глаза, чуть не поперхнулся. Культура еды, как ни что другое подчеркивает воспитание и знатность происхождения.

Изумление сделало их еще больше и глубже. Не ровен час, можно и утонуть. Я даже оглянулся, не стоит ли кто за моей спиной.

‑ Андрий, ты не тот, за кого себя выдаешь!

‑ Ну и что? Разве это столь важно?

‑ Если ты не козак, тогда кто? Зачем ты здесь?

‑ Мне кажется, панна, для вас это не имеет ни малейшего значения... Сами недавно сказали ‑ тем интересней будет...

Вновь наполнил бокалы.

‑ ...Неразгаданные тайны иногда влекут сильнее несбывшихся желаний. Поверьте, милая, для вас я совершенно безопасен. Скорее наоборот, могу оказаться полезным.

‑ Интересно чем?

‑ Спектр моих услуг может быть весьма широк... Но давайте еще выпьем вина. Да и перекусить не помешает. Здорово проголодался.

Теперь я уже без лишних церемоний принялся за трапезу. И, похоже, своим аппетитом заразил и хозяйку.

Не забывали мы отдавать должное и быстро пустеющему графину.

Румянец на щеках панны становился ярче, а глаза откровеннее. Она от души смеялась моим шуткам.

Без всякой телепатии я прекрасно слышал беззвучный зов плоти. Пришла пора изменить поле битвы. Надеюсь, что и здесь я не разочаровал...

За прошедшие века изменилась техника не только фехтования или рукопашного боя... Рубаха скрывала под собой молодое красивое тело. Упругое и трепетное. Лишь на талии слегка наметились складочки, да еще чуть‑чуть провисала молочно‑белая с маленькими темными сосками грудь. "Баронесса" вначале и здесь уступила инициативу, желая оценить способности неожиданного партнера... Но подхваченная волной нарастающей страсти, вскоре перешла в наступление. Более того, теряя голову, оглашая замок гортанными криками, неистово предалась любви.

Никогда не мог подумать, что в столь хрупком теле может скрываться столько силы. То и дело приходилось нежно и сильно удерживать руки, пальцы, грозившие ногтями исполосовать мою кожу.

Вскрикнув еще раз, она обмякла в моих объятиях. Теперь ее дыхание легкое, едва слышимые.

‑ Мирослава! Мирослава!

Да что с ней? Похоже, обморок. Только этого и не хватало!

Пришлось заглянуть в ее "зазеркалье" ‑ не притворяется. Призрачно‑воздушным эльфом парит в нирване. И, похоже, возвращаться не торопится...

"Да Бог с ней, пусть полетает!" ‑ решил я и, вынырнув из теплых мягких объятий перины, вернулся к столу.

Окинул его придирчивым взглядом. Остановился (вот уж никогда не догадаетесь) на сале! Один за другим отправил в рот три ломтика. С удовольствием прислушался, как они "тают". Похоже, вхожу во вкус казацкой пищи.

Со стороны ложе вначале послышалось едва слышное всхлипыванье, быстро сменившееся бурным рыданием. Все, что удерживалось внутри долгие годы, сегодня неудержимо хлынуло наружу.

Я подошел к кровати, стал ласково теребить ее волосы.

‑ Мирослава! Все хорошо... Да успокойся же наконец!

‑ Ты, Андрий, ничего не понимаешь! Если б ты только знал! Думаешь, глупая баба ошалела от счастья?

‑ Да нет, ничего такого я не думаю.

‑ Думаешь! Думаешь. А знаешь, как я здесь очутилась. Среди варваров... В Богом забытой стране. Я ‑ саксонская баронесса фон Граувиц. Мои предки прославились еще в походах за гроб Господен, сидели по правую руку от самого короля...

"Вот тебе и на! ‑ подумал я. ‑ Впору переходить на немецкий!"

Но ее уже нельзя было остановить. Да я и не пытался.

‑ Во время чумного мора умерли все! Слышишь, все! Отец, мать, старший брат и две сестренки... Слуги тоже... Кто не отдал Богу душу, в ужасе разбежались. Меня, едва живую, нашел в пустом замке среди мертвецов священник. Добрая душа, он не только пристроил меня в монастырь, но и разослал письма родственникам. Но никто, слышишь, никто, кроме самой бедной двоюродной тетки Миранды, проживавшей в Польше, не откликнулся. Ей и без меня было не сладко, а со мной стало и вовсе невыносимо. Думаю, потому она и дала согласие на брак с Михаем Дольским, родители которого давно осели в Украине и даже успели построить вот этот ненавистный замок. Они мечтали, что их непутевый сын, женившись на знатной, пусть и бедной, девушке, продолжит их род. Так мы оказались в этой каменной клетке...

Мирослава облизала пересохшие, дрожащие губы. Как простая девчонка, шмыгая носом, утерла рукой заплаканные покрасневшие глаза.

Пришлось нести бокал с остатками вина, которое она с жадностью одним залпом выпила.

‑ Думаю, что Михай был болен с рождения. А после смерти родителей окончательно сошел с ума. Напивался до потери чувств, избивал слуг, не щадил и жену.

Первый раз он изнасиловал меня в неполные пятнадцать... Потом избил и пригрозил, если проболтаюсь ‑ убьет. И я молчала... А что я могла сделать? Почти ребенок, в чужой, дикой стране. Это повторялось вновь и вновь... Видишь, Андрий, мелкие рубчики? Нет, это не следы болезни... Шрамы. Тетушка все же узнала и... на следующий день исчезла. Прошел слух, что утопилась в реке. Будто даже нашли тело и похоронили. Через год Михай взял меня в жены. Однако в моей жизни мало что изменилось. Муж продолжал пить, насиловать. И только десять лет спустя его настигла Божья кара... В объятиях кухарки...

Я попытался ее приласкать, отвлечь от горьких мыслей, но Мирослава лишь недовольно отмахивалась.

‑ Ну, все! Все! Успокойся, ведь самое страшное уже позади. Ты еще молода, красива, богата и свободна.

‑ В том‑то и дело, что нет! ‑ горько усмехнулась, уже взявшая себя в руки, баронесса.

Теперь пришла очередь удивляться мне. Однако, не желая торопить события, молча дожидался продолжения.

‑ Во‑первых, мне уже за тридцать; во‑вторых, муж ничего мне не оставил, кроме своего ненавистного имени: ни бумаг на имение, ни денег, ни драгоценностей; а в‑третьих ‑ черти б его побрали ‑ до сих пор жив сам! А я по‑прежнему в клетке и его раба.

‑ Но ты же сказала, что Бог его покарал!..

‑ Да, его хватил удар. Одна сторона усыхает... и рука и нога. Он мычит, плюется и ходит под себя. Вот уже пятый год...

‑ Неужели за все эти пять лет?.. ‑ я выразительно заглянул в глаза Мирославы.

‑ Но я не могу... ненавижу себя за это, но не могу... Кроме того, пока он жив, есть хоть какая‑то надежда отыскать тайник. Там золото и бумаги... Там моя свобода...

Какое‑то время мы молчали.

‑ И где же обитает твой благоверный?

‑ Зачем тебе? Зрелище отвратное. Да и ни к чему вовсе.

‑ Мирослава, где он? Ну же! Говори!

‑ В комнате под нами... На первом этаже... Где же ему еще быть?

‑ Так он нас слышал...

‑ Михай плохо разумеет... А если... Тем лучше! Я хотела бы ему устроить ад на земле... Хотя бы по одной слезинке за тысячу моих...

‑ Одевайся, милая, и пошли!

‑ Куда? На дворе уже ночь.

‑ К нему. Проводи меня к Михаю.

‑ И не подумаю...

‑ Говорю, веди! Вдруг я смогу помочь.

‑ Ты? Мне? И позволь узнать, чем? Он уже и говорить‑то не может.

‑ Мирослава!

Я глянул на нее столь пронзительно и строго, что не пришлось "нажимать нужные кнопки".

‑ Ну, хорошо! Сам напросился... Видит Бог, я не хотела... Аппетит пропадет надолго. И не только аппетит...

Не знаю, как насчет моего аппетита, но ее настроение испортилось мигом. В глазах появился злой блеск, губы побелели, сжались в тонкую линию, а в уголках глаз и губ прорезались глубокие морщины. Теперь я отчетливо видел ее "за тридцать".

Поверх рубахи Мирослава набросила лежавшую в изголовье меховую накидку. Взяла подсвечник, зажгла обе свечи.

‑ Ну что ж, идем! Только тихо!

Ночью в коридоре стало еще холодней. Можно подумать, что за стенами замка поздняя осень.

Мирослава ступала бесшумно, бледная и непостижимо нереальная. Почти не отбрасывала тени. Если бы не дрожь, с которой ей так и не удавалось совладать, то я бы, пожалуй, вспомнив о привидениях, перекрестился.

Тонкое белье от холода защищало плохо, может, потому и у меня стали поцокивать зубы.

Спустились по лестнице на первый этаж. Прошли две небольшие комнатки. Переступили порог третьей.

Сразу повеяло запахом склепа. Здесь, кроме небольшого стола, на котором валялась пара грязных мисок да глиняная кружка, я увидел кровать и стул, на котором сидя дремала служанка.

Сначала не мог понять "что" лежит на кровати. Может, потому что на стене тускло коптил лишь один из трех масляных светильников. По мере приближения к этому страшному ложе в нос ударили вонь мочи, грязи и мертвечины.

Я был готов ко многому, но зрелище оказалось действительно жутким. Существо, лежавшее на пропитавшихся мочой и подгнивших козлиных шкурах, нельзя было назвать человеком.

Вот тебе и ад на земле!

Длинные грязно‑седые волосы узлами спутались с такой же бородой. Лицо, обтянутое ссохшейся и пожелтевшей, словно старый пергамент, кожей, напоминало лицевую часть черепа. Нос, губы и брови казались на нем совершенно неуместными. Выглядывающие из‑под заменявшей одеяло шкуры правая рука и нога мумифицировались. Неимоверно худые пальцы левой руки с длинными загнутыми ногтями подрагивали. Чуть заметно вздымалась грудь.

Неимоверно! Но он был жив.

Баронесса легонько прикоснулась к моей руке, указала взглядом на служанку.

‑ Выгнать?

Я скорее прочел по губам, чем услышал. Отрицательно покачал головой.

‑ Пока мы здесь, она не проснется.

‑ Почему?

‑ Потому! ‑ сердито прошипел, исключая возможность несвоевременной дискуссии.

"Мертвец" приоткрыл левый глаз. Я вдруг поймал на себе живой, яростный взгляд. Более того, он знал, кто мы и зачем пришли. Как такое может быть? Михась давным‑давно должен гореть в аду!

‑ Спроси его, где тайник, ‑ велел Мирославе.

Она молчала.

‑ Ну же! Давай! Слышишь! Спрашивай! ‑ легонько подтолкнул в спину.

‑ Михай, где тайник? ‑ ее дрожащий голос тяжело узнать. Еще немного и она сбежит или свалится в обморок.

‑ Хе... Хе, ‑ не то смех, не то стон.

Преодолев отвращение и нарастающий страх, "заглянул" в его мозг. И... чуть не пропал, не захлебнулся океаном ненависти, не заблудился в лабиринтах безумия, не увяз в бездонной трясине ада. Он давно уже там. А я ‑ безумец! Полез добровольно... Хоть бы ноги унести...

Голова шла кругом. Время то ли неимоверно сжалось, переходя в о‑пространство, то ли растянулось вечностью. Что, впрочем, едино. Мое тело разрывали тысячи слепяще‑ярких молний. Постепенно они слились в сплошное зарево. Я пытался кричать, но не мог. Затем боль, перейдя порог чувствительности, исчезла. Вместе с ней перестал существовать и мир. Сплошная, бесконечная тьма. Далекая прародительница материи. И вдруг ‑ знакомые глаза: Жаклин? Улита? Мирослава? Нет! Моя старшая сестренка Алена! Ну, конечно же, она! Наконец проявились лицо и губы. Что‑то говорит?

‑ Ну, как же так неосторожно, братишка? Ступай за мной. Держись! Держись! Мы с тобой обязательно выберемся.

Вначале вернулась адская боль. Затем сплошное зарево рассыпалось в отдельные молнии...

‑ Знаю, тяжело, больно. Ничего, до свадьбы заживет! Еще шажочек! Вот умница...

‑ Андрий! Андрий! Что с тобой?

Если бы не Мирослава ‑ наверное, грохнулся бы всем девяностокилограммовым весом на пол.

‑ Все! Теперь уже все хорошо! Погоди немножко, дай отдышусь.

‑ Ох, как же ты меня напугал! Стал прозрачным, будто тень! И чего только со страху не привидится!

‑ Я знаю, где тайник. Ну‑ка, посвети. Сюда. Вот так.

Подошел к стене. Нашел вырезанные прямо на каменных плитах морды зверей: волк, лиса, медведь, заяц. Козел! Вот, что мне нужно. Сильно большим и средним пальцами вдавил его глаза. Пусть и неохотно, со скрипом, но все же они ушли вглубь. Там что‑то щелкнуло, сработал старый механизм.

Я еще чуть‑чуть поднажал, толкнул. Раздраженно скрипнув, потайная дверь приоткрылась.