Текст книги "Альтернативная реальность (СИ)"

Автор книги: Александр Архиповец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Александр Александрович Архиповец Альтернативная реальность

Архиповец Александр Александрович

Альтернативная реальность (рус)

Журнал «Самиздат»

Роман: Фантастика

От автора:

История и фантастика...

Реально произошедшие события, свершившиеся факты и иллюзорный мир ‑ плод фантазии писателя...

Что может быть в них общего? На первый взгляд ‑ ничего...

Но только на первый взгляд... А если копнуть чуть‑чуть глубже... То впору за голову хвататься!

Ведь всю историю‑то написали еще те фантасты. Да и не нам чета! Писали и переписывали в угоду царям и диктаторам, партиям и лидерам. Объясняли необъяснимое, создавали необыкновенное. Кроили и штопали ‑ забывали неугодное, сочиняли требуемое. На их сказаниях воспитывались целые поколения. Да что там воспитывались ‑ гибли миллионами, орошая кровью мифы, превращали их в историю.

Вот и я, знакомясь с событиями Северной войны трехсотлетней давности, открыл для себя удивительные факты, которые по своей сути предопределили исход Полтавской битвы, а с ней и дальнейшее развитие истории.

Почему шведский король Карл ХTT бросил на произвол судьбы корпус и обоз с пушками рижского губернатора Левенгаупта, спешившего ему на помощь? Больше того ‑ ушел на юг, в противоположную сторону. И к моменту Полтавской битвы остался всего лишь с четырьмя пушками. Почему не поспешил в Батурин, где Мазепа приготовил фураж и артиллерию? Как случилось, что пал Батурин? Предательство? Защитники города наглухо замуровали ворота, но позабыли о маленьком подземном ходе? Да и как по нему можно было ввести в город целое войско? На эти вопросы официальная история ответить не в силах. Так, лишь предположения, догадки, домыслы...

Домыслы?!! Тогда почему бы и мне не внести свою скромную лепту?

В отличие от предшествующих трилогий «Хроники Сергея Краевского» и «Танцующая в пламени» роман написан в стиле альтернативной истории. Основан на реальных документах и фактах, что позволит лучше узнать историю родного края.

Надеюсь, приключения моего героя не оставят тебя, просвещенный читатель, равнодушным. Заставят по‑иному взглянуть на прошлое, настоящее, а самое главное ‑ на будущее, за которое мы все в ответе.

Пролог

Перевернувшись на спину, я с наслаждением потянулся. Просыпаться совершенно не хотелось. Приятная истома еще владела телом. Ветерок, рожденный кондиционером, ласково обдувал лицо, гнал волны по белоснежной простыне. Ароматизатор, подобно сказочному джинну, наполнял его запахами моря. На языке и губах, казалось, проступила морская соль. Невольно провел по ним языком. Конечно же, чушь! Ничего, пару дней и вставленный вчера сменный блок чуть‑чуть остепенится, подобреет. Зато всю неделю в спальне будет хозяйничать свежий бриз.

Протянул руку. Убедился, что место рядом пустовало. Жаклин ‑ ранняя птичка. Уже давным‑давно из гнездышка упорхнула. Ах, Жаклин... Жаклин!

Разве можно остаться к тебе равнодушным. По‑детски большие голубые глаза со светящимися кончиками черных ресниц. Крылатые, расширенные по последней моде брови. Натуральное золото волос. Черты лица богини и неестественно белая, лишенная пор кожа. Чудеса современной нанотехнологии и косметологии. Девичья фигура и женская округлость бедер. Чарующая игра бриллиантов, вживленных в мочки ушей, мерцающие в полумраке серебром контуры губ и сосков.

Страстная и строгая... Болтливая и молчаливая...

Кто ты мне? Любовница, поводырь или тюремщица? А может, все сразу?

До сих пор не в силах ответить на этот, кажущийся таким простым, вопрос.

Сильно зажмурившись, решительно открыл глаза.

Вокруг ‑ бескрайнее море. Скиталицы волны одна за другой уходят в запредельную даль. Высоко в небе парят чайки. Их крики едва слышны. Вот одна стремительно падает вниз.

Вечером устрою небольшой шторм. Такой, чтобы брызги летели в постель. А со следующей недели, пожалуй, стоит сменить на горы. Жаклин к ним неравнодушна... Да и я сам... вроде, не против...

Отбросив простыню, зашагал в ванную. Перетерпев пару минут водно‑контрастный душ, переключил в режим воздушного вибромассажа. Блаженно прикрыл глаза, расслабился. Пытался гнать прочь беспокойные мысли, но они все настойчивее лезли в голову.

Желая их отогнать, недовольно тряхнул головой.

Сейчас выпью стакан апельсинового сока и посмотрю принесенную Жаклин флэшку.

Как ни крути, а это теперь и мои заботы...

Два красавца апельсина исчезли в голодной пасти соковыжималки. Пенясь, стакан наполнила золотистая жидкость.

Глотая сок, цитрусового вкуса не ощутил, поскольку мысли были уже далеко...

Я прокололся, казалось бы, на верном деле, обещавшем не меньше миллиона экю. Махинацию с акциями и подлогом сочли не совсем законной и оценили... в семь лет каторжных работ на рудниках Марса с конфискацией имущества. Невеселенькая перспектива. Там и годка хватит, чтобы навсегда угробить здоровье. А здесь ‑ целых семь. Как ни суетился, ни напрягал родню и адвокатов, на апелляции скинули всего пару. Тут же, в зале суда, взяли под стражу.

До сих пор не могу забыть глаза матери ‑ сухие, без единой слезинки. Ехидную ухмылочку третьего за последние десять лет отчима. Дескать, допрыгалось твое чадо. А ведь предупреждал... предупреждал!

Во гад! За ним грешков поболе моего. Зато красив, как Аполлон. Не одна сотня тысяч экю осела в бездонных карманах виртуозов хирургов. Да Бог с ним...

Медицинская и психологическая экспертизы ‑ как во сне. И вот судебный исполнитель защелкнул на шее ярмо заключенного. Неделя‑другая и отбуду на Марс...

Кошмар наяву... Дрожь по телу...

Пожалуй, до сих пор воспоминания о тех днях самые тягостные за мои недолгие двадцать восемь...

Неделю спустя в моей жизни появился Алекс Фрай.

В строгом сером костюме, в белоснежной рубахе с фориксом, он благоухал модным одеколоном "Мираж", свободой и достатком. Только за это я был готов удавить его на месте.

‑ Я представляю Федеральное правительство Евразийской Конфедерации, ‑ словно делая великое одолжение, брезгливо наморщив непомерно длинный нос, сообщил он. ‑ Скажу сразу. Я не согласен с нашими экспертами, почему‑то решившими остановиться на вашей "драгоценной" персоне. По‑моему, с вас особого толка ждать не приходится. Но работа есть работа... Поэтому вынужден сделать вам предложение, на которое надеюсь услышать отрицательный ответ.

Как мерзавец играл! Ведь тогда я ему почти поверил. Еще не услышав предложения, уже был готов согласиться ‑ на зло. А еще больше хотелось заехать с правой в его холеную рожу.

‑ Согласно сто восемьдесят третьей бис поправки к Кодексу законов Конфедерации правительство имеет право предложить вам альтернативный дистрикc. То есть замену рудников на участие в опасных для жизни научных экспериментах. В этом случае конфискация отменяется да и срок будет сокращен вдвое. Но лично я советую не соглашаться. По мне ‑ на Марсе безопасней. Опять‑таки по долгу службы сообщаю: по мере ознакомления и прохождения подготовки вы имеете право отказаться. Тогда приговор суда вступит в силу, а кратковременная память, содержащая наш разговор и все последующие события, будет стерта мнематиком.

После чего Алекс равнодушно зевнул и тупо уставился в объектив видеокамеры за моей спиной.

‑ Почему именно я?

‑ Кроме вас, еще двое. И, к тому же, как я сказал, думаю, эксперты ошиблись.

‑ Что за эксперименты? Космос? Нанотехнологии?

‑ Я же сказал... Вы имеете полное право в любой момент отказаться... Что вам, кстати, весьма и весьма советую...

Потрогав пластиковый ошейник, я нахально заглянул в его стальные глаза и, ехидно улыбнувшись, ласково проворковал:

‑ Ну почему же? Коль такая честь... Я согласен...

‑ Так и знал! ‑ недовольно проворчал Алекс, протягивая лист. ‑ Распишитесь о предварительном согласии. Но, Андре, прошу вас, внимательно прочитайте последние строки. Любая попытка побега автоматически удваивает срок заключения.

Так я угодил в Темпоральный центр, в секретный проект Хроникона ‑ прикладной альтернативной истории.

Если б я только знал, во что ввязываюсь, то, пожалуй, прислушался бы к мудрому совету Фрая. И еще тогда улетел бы на Марс. Хотя, кто знает? Не зря говорят: все, что случается ‑ к лучшему! Здесь я познакомился с малышкой Жаклин. Она входила в состав группы из семи человек, проводивших мою подготовку. И, честно говоря, преуспела больше всех...

Ох уж мне эти мерцающие серебром в полумраке контуры губ и сосков... светящиеся кончики ресниц, страстные объятья и сладостные мгновения...

А может, все же ‑ служебный долг! Тьфу ты! Да когда же я, наконец, избавлюсь от сомнений? Так и до паранойи не далеко. Сколько ей все‑таки лет? Двадцать пять? Сорок?

Одно знаю точно ‑ спрашивать не стоит! Улыбка, покрывшись льдом, превратится в насмешку. Любовь, просочившись песком меж пальцев, обернется тоской...

Флешка мягко вошла в гнездо. Дистанционкой отрегулировал размер экрана. Откинулся на поднятую спинку дивана. Море на стенах послушно уступило место залу дискуссий.

В большой комнате в мягких креслах сидели полтора десятка спецов Хроникона.

‑ Темпоральная флюктуация сходит на нет за полтора‑два хрониоцикла. Закон Гофмана‑Мебиуса пока еще никто не опроверг. Все полученные данные его только подтверждают! ‑ самодовольно, тоном, исключающим всякие сомнения, вещал похожий на мифического мясника с красной, покрытой мелкими бусинками пота рожей Сноб.

Кличка, которой "наградили" его коллеги, как нельзя более отвечала сути профессора Гальбано Фридренсона ‑ одного из руководителей секретного проекта.

‑ Да нет же, ‑ ехидно улыбаясь, возражал ему Козлобородый Сатир. ‑ Просто до сих пор неверно выбирали критические точки. И всего‑то... Было бы по‑иному ‑ то о какой прикладной альтернативной истории могла идти речь. Тогда мы, просто‑напросто, проедаем деньги налогоплательщиков. Ведь проект Хроникона стоит миллиарды. Сами знаете, кое‑что выудить нам все же удалось.

‑ И вы, коллега, хотите сказать, что нашли Истинную Критическую Точку? ‑ задохнулся в священном негодовании Сноб. ‑ Ну, чего молчите?

‑ А я и не молчу! Да, нашел! Представьте себе, нашел! Завидно, небось?

‑ Три ха‑ха! Да вы уморили не только меня, а весь ученый совет. Поглядите‑ка, все кругом хохочут...

На лицах остальных не было и тени веселости: кто‑то хмурился, кто‑то равнодушно зевал, кто‑то лихорадочно просчитывал осенившую только что идею на карманном компьютере.

Не найдя поддержки в зале, Сноб и вовсе разозлился. На лице проступили фиолетовые пятна.

‑ Ну, хорошо! Я вас проучу раз и навсегда! Составляйте смету, я поддержу... Но не приведи Господь...

Сатир (он же профессор Станислав Тировски) довольно ухмыльнулся. Тем или иным путем, он своего добился...

Отключив экран я задумался. Прикрыл глаза...

Значит ‑ в путь... Хотя путешествием весь этот кошмарный бред свихнувшегося Хроникона назвать сложно.

Проектировал и добрых три десятка лет его строил гениальный Виктор Ранини, лауреат всяческих премий. При этом он сделал три эпохальных, перевернувших вверх тормашками научную мысль, открытия и десяток вытекающих из них частных. Перешерстил кибернетику, квантовую механику, теорию единого временного и пространственного поля да еще чего‑то там и вовсе несусветного. Черти его б подрали! Хотя, в конце концов, так и случилось. Но до того он успел соорудить в Темпоральном центре на глубине трехсот метров под землей свой Хроникон ‑ суперкомпьютер размером со стотысячный стадион.

Похоже, Виктор и сам представлял весьма туманно, как тот работает. Хотя теоретически вроде все было изложено на бумаге, подтверждено и доказано. Но практические результаты в предполагаемые постулаты вкладывались весьма плохо. Меняя ход истории в так называемых "критических точках", Виктор получал новые альтернативные реальности. Однако в своем развитии в течение двух хрониоциклов флюктуации (отличия) постепенно затихали, сходили на нет. Так был открыт закон Гофмана‑Мебиуса, о котором так страстно спорили Сноб и Козлобородый.

Вы наверняка хотите спросить: при чем же здесь моя скромная персона?

Да притом, что в эти реальности нужно кого‑то отправлять. Пусть бренное тело в блоке жизнеобеспечения на старушке Земле, а сознание бродит в непредсказуемой дали. Мало того ‑ обрастает там плотью. Да и вообще, пока никто толком не знает, что там происходит. Многие, в том числе и сам Виктор, из зазеркалья так и не вернулись. Как ни странно, однако и эскулапы от медицины оказались тоже бессильны. В один прекрасный миг, без видимой на то причины, сердца останавливались. И ни одно из них запустить не удалось.

Желающих попутешествовать становилось все меньше. Тогда‑то и вспомнили о заключенных.

Так сказать, альтернативный дистрикс. В обмен на радиоактивные рудники Марса. Вот и выбирай из двух зол меньшее. Предлагали далеко не всем ‑ требовался высокий интеллектуальный индекс, психологическая стабильность, крепкое здоровье. К тому же далеко не каждого признавал его величество Хроникон. По необъяснимым причинам после смерти Виктора эксперименты все чаще завершались ничем. Компьютер отказывался работать. Узнал все это я от малышки Жаклин, так сказать, "По‑секрету". Мою первую попытку зачли как позитивную. Проникновение удалось ‑ информация была, но альтернативная реальность не возникла. Сам я тоже мало что помнил. Говорят, это вполне нормальная реакция мозга ‑ темпоральный шок. Дальше будет легче, и воспоминания останутся. Если, конечно, вернусь из неведомого мира, нареченного с легкой руки Виктора "зазеркальем".

После просмотра флэшки стало ясно, зачем всю последнюю неделю меня пичкали историей востока Европы начала восемнадцатого века. Украинским, российским, польским, турецким и напрочь исчезнувшим татарским. Даже во сне не давали покоя. А Козлобородый Сатир настолько обнаглел, что заявил:

‑ Андре, может, ты не знаешь, но в твоей крови тридцать восемь процентов славянской, а из них почти двадцать пять ‑ украинской. У них даже имя такое есть ‑ Андрей. Не веришь, покажу компьютерную выкладку родословной. Да тебе сам Бог велел...

Во нахал! Посылает к черту в зубы и под это подводит теоретическую базу. Да еще твердит о Боге. Одно слово ‑ профессор... Хорошо, хоть последнюю ночь не трогали... Дали провести с Жаклин... Странно... Странно...

Неужели сегодня?..

От недоброго предчувствия засосало под ложечкой и пересохло во рту. К превеликому сожалению, я не ошибся. Но прежде чем попасть в паутину злобного монстра Хроникона, меня добрый час прессовал Козлобородый.

‑ Еще раз прошу вас, "коллега", запомнить: предыдущий опыт гласит: грубое вмешательство недопустимо ‑ вместо альтернативной реальности возникает пространственно‑временной коллапс. Именно в таких ситуациях гибли ваши предшественники.

Скажем, в конкретном случае, чтобы в Полтавской битве победил царь Петр, и возникла альтернативная реальность, нельзя банально прикончить Карла ХTT.

‑ А на самом деле победил‑то кто? ‑ желая позлить Сатира, прикинулся дурачком.

От моих слов он ошалел. Лишился дара речи и пару минут жадно хватал воздух ртом.

‑ Ну, нельзя же... нельзя так..., молодой человек. Вас же готовили... столько занимались... Жаклин говорила...

Почувствовав, что болтнул лишнее, прикусил язык.

Зато у меня на душе почему‑то стало горько.

‑ Так что там говорила Жаклин?

Пропустив вопрос, мимо ушей, Сатир поникшим голосом проворчал:

‑ И этому человеку мне приходится доверить судьбу открытия, да что там открытия ‑ свою карьеру. ‑ Спохватившись, что я рискую, по крайней мере, собственной шкурой ‑ на время заткнулся. После чего продолжил назидательным тоном: ‑ Шведский король Карл во главе победоносного тридцатитысячного войска, при поддержке лучшей на то время артиллерии, в союзе с Турцией и восставшими казаками Мазепы разгромил Петра под Полтавой. Россия лишь век спустя пробилась к желанным морям. Тогда же были заложены основы окончательно сформировавшейся в двадцатом веке Евразийской Конфедерации. Любой школьник...

‑ Да знаю, знаю,... профессор, пошутил. Только слабо представляю, что смогу там изменить.

‑ С вами же прорабатывали теорию...

‑ Теорию да... Только на практике все случается по‑иному... Скажите, "коллега", погибшие были подготовлены хуже меня?

‑ М‑м‑м, ‑ замялся Козлобородый.

‑ То‑то и оно! ‑ закрыл я тему. ‑ Да все я помню. И представьте себе ‑ даже знаю не понаслышке, что такое темпоральный шок и опровергать ненавидимый вами закон Гофмана‑Мебиуса иду не по доброй воле. Альтернативный дистрикс, понимаете ли. Так что не надо патетики на счет судьбы открытия. И, кроме того, ваша карьера, честно говоря, мне до одного места...

На этой мажорной ноте наше общение завершилось. Отвязался на него я, сами понимаете, из‑за Жаклин... Почему‑то казалось, что она предала.

Паутина Хроникона обвивала меня, словно муху. Но в отличие от глупого насекомого, я освободиться и не пытался. Смиренно дозволил приклеиться присоскам, внедриться в плоть катетерам и датчикам, сдавить наголо бритую голову холодящему металлу обруча.

Знаю, сейчас боли не будет, кружит, дурманит поступающее в вену производное морфина. Зато потом... потом! Только потом никто не пожалеет... Да и будет ли это потом?..

Ну почему все так паскудно в нашем мире?.. Почему?

Часть I

"ДУРНЫК"

‑ Диду! А диду! Глянь‑ка, мертвяк‑то наш ожил! А ты: отдал Богу душу...

‑ Царица небесная... Пресвятая Богородица! И впрямь, здается мне, пошевелился! А то ведь вовсе не дышал! И сердце в груди не билось. Святые угодники! Чудны дела твои, Господи...

Голоса звучали, как бы издали. Сон, несший кошмары, был удушлив и тяжел. Голова гудела и раскалывалась, будто с жуткого перепоя. Тело сотрясали, одна за другой, волны тошноты. Мозг еще отказывался воспринимать окружающую реальность. Но самосознание, вырвавшись из диких объятий небытия, уже услужливо шептало: прыжок удался. Темпоральный шок проходит. Скоро будешь в порядке. Расслабься. Абсолютная регенерация займет не больше минуты. Худшее позади.

Ой, ли?! Так уж и позади? ‑ Сомневался здравый смысл. ‑ Сколько нас, темпонавтов, не вернулось? Козлобородый так и не сказал. Да и Жаклин тоже! А ведь наверняка знала... Вот тварь! Все одним мазаны! Общаться между собой нам не давали, так сказать для чистоты эксперимента. А может, по другим причинам?

В каждой реальности путешественник стабильно получал дар от Хроникона ‑ быструю регенерацию, относительную пластичность форм и зачатки телепатии. Все остальное ‑ как повезет!

Вдохнул поглубже. С губ (оказывается, у меня уже есть губы) сорвался тяжелый стон. Сделав сверхусилие, открыл глаза...

Небо! Необычайно высокое и зеленовато‑голубое! У нас такого не бывает! То ли озона побольше, то ли атмосфера почище. Малюсенькие белые тучки неспешно плывут по бескрайнему океану лазури. Слепяще‑оранжевый диск, миновав зенит, уже клонится к горизонту. Что‑то еще не так! Ну, конечно же! Воздух! Совсем другой! Сладкий, пьянящий. Полон аромата трав и цветов, влаги близкой воды и еще чем‑то неведомого, но невероятно прекрасного. Тягучий, словно старое доброе вино.

Желая сполна насладиться неожиданным счастьем, вновь закрыл глаза. И дышал, дышал...

Как должны быть счастливы люди, живущие в этом мире! Неужели они не понимают и не ценят таких простых вещей?

‑ Диду! Глянь! Похоже, вновь преставился...

‑ Нет, Омельку. Смотри, как ровно дышит. Будет жить. Чудно. Ни кровинки, ни царапинки... И откуда только взялся? На бусурмана, кажись, не похож... На козака ‑ тоже. Поляк, что ли? Так голова брита... Поляки бреют? Или нет?

‑ Ой, не знаю, диду! Делать‑то что станем?

? Да Бог его знает! Сам не пойму! Нужно ехать за хлопцами в село... Самим не справиться... А там... там пусть отаман думает... Наверно, ты таки давай, иди. Только смотри осторожненько, довбанка течет, смотри не утопни! Да и одежонку какую прихвати... Срам‑то прикрыть... Прости Господи!

Я вновь, на этот раз незаметно, приоткрыл глаза. Посмотрел на "туземца". Хотя какой там туземец! Козлобородый говорил: во мне двадцать пять процентов украинской крови. Значит ‑ предок. А может, врал мерзавец?

Сказать честно ‑ особо предок не впечатлил: худое, по‑стариковски морщинистое лицо. В одном глазу бельмо, другой ‑ непонятно серого цвета, испытующе глядит сквозь прищуренное веко с недоверием и недовольством. Из‑под соломенной с широкими полями шляпы клочками торчат посеревшие от грязи волосы. Седая борода и длинные, рыжие от табака усы возле синеватых губ. В беззубом рту ‑ глиняная трубка, зажатая в трехпалой кисти. Другой рукой (на которой все положенные пять пальцев) теребит медный крестик на шее. Рубаха и штаны из грубого домотканого полотна, тоже далеко не первой свежести.

Так что он там говорил на счет срама?

Пришлось задействовать телепатию. Ах да! Я до сих пор нагой. Прикрыть срам ‑ значит одеться. Ну что ж, это не лишнее...

Внушая предку свою беспомощность и беззащитность, взывал к чувству жалости и сострадания.

Вообще‑то, я не особо сентиментален и переборчив в средствах, для пользы дела способен и не на такое. Вот хотя бы прикинуться дурачком... Стоп! А ведь идейка‑то совсем не плоха... Пусть над ними смеются и дразнят. Зато не придется ничего объяснять. Глядишь ‑ кто‑то еще и пожалеет. Быстро привыкнут и перестанут замечать. А ведь мне только того и нужно: немного освоиться, пообвыкнуть...

Широко открыв глаза, глупо заулыбался, больше того, пустил слюни.

‑ Ты кто? ‑ все еще недоверчиво хмурясь, спросил дед.

В ответ ‑ та же улыбка и еще чуть слюней.

‑ Да ты дурнык! ‑ казалось, это открытие его не только успокоило, но и обрадовало.

‑ Зовут‑то как? Неужто немой? Господи, нам только убогих... ‑ тут он замолчал и вновь испытующе впился в меня своим водянистым глазом.

Я ощутил тревогу. Где‑то недорабатываю. Даря ему свою, становящуюся фирменной, глуповато‑счастливую улыбку и новую порцию слюней, с максимальной активностью повел телепатическую атаку: "Да, да, дед! Редкий "дурнык!" Притом абсолютно смирный и безопасный, зато крепкий и весьма‑весьма полезный в хозяйстве, ну что твой вол (кажись, так звали их тягловых животных)".

Морщины на лбу деда чуть разгладились. Потер пальцами виски.

‑ Пить хочешь?

Я радостно закивал. От чрезмерного усилия чуть не разбил затылок. Затем, показывая всем видом, насколько мне тяжело, приподнял голову, и, опершись на локоть, сел. Мне и притворяться особо не пришлось ‑ земля и небо ходили перед глазами ходуном. Вот тебе и одна минутка! До полной регенерации, пожалуй, еще не близко. Пока я бестолково озирался по сторонам, желая внушить сам себе, что все в порядке, вернуть на законные места землю и облака, отошедший в сторону дед вернулся, неся глиняный кувшин с широким горлышком и без ручки.

‑ На, пей! Кысляк...

Взяв кувшин в трясущиеся руки, я сделал несколько больших глотков. Остановился, прислушиваясь к ощущениям. Комочки кислого молока, перемешанные с сывороткой, ласково пощипывали язык и великолепно утоляли жажду. В голове немного прояснилось.

И тут мне в первый раз по‑настоящему стало страшно. Выплюнув попавшую в рот вместе с "кысляком" муху, подумал: "Я никогда раньше не пил "кысляк" и не знаю его вкус. Неужели мозг сам придумал всю гамму? Проделки Хроникона? Генная память? Или я действительно в настоящем, реальном мире, а вся теория проклятущего Ранини ‑ полнейшая чушь!"

Отогнав прочь дурные мысли, вновь приложился к кувшину и оставил его в покое лишь когда увидел дно.

‑ Хорош кысляк? Понравился?

Я благодарно закивал головой.

‑ Понимаешь... хоть так... Слава Богу... А то я уже подумав, что совсем... зовут меня Овсием...

Забрав кувшин, Овсий присел в нескольких метрах в сторонке и, достав из широкого кармана штанов огниво (видать, Жаклин не зря растрепала Козлобородому, что я усвоил курс), высек искру. Задымил трубкой. Едкий запах некачественного табака ударил в нос.

Я поморщился и чихнул. Дед же, рассмеявшись, закашлялся. В его груди забулькало, засвистело. Сплюнув на землю, он опять испытующе стал меня разглядывать. Вот уж недоверчивый!

Пришлось опять внушать свою "лояльность". Пошатываясь, я поднялся на ноги.

‑ Ого! Бугай! Жаль что дурнык! Славный бы козак вышел! Кхе‑кхе...

Роста во мне метр восемьдесят пять, вес без малого девяносто. Для нас ‑ это средние показатели. К две тысячи сотому обещают два метра и сто килограмм. Жаклин предупреждала, что "туземцы", тьфу ты, ‑ предки будут поменьше.

Огляделся вокруг. С одной стороны ветер гонит волны по бескрайнему морю камыша, с другой ‑ чуть рябит поверхность полноводной реки. Похоже, мы на острове, часть которого поросла низкорослым кустарником и деревьями.

Что тут делали дед с мальчуганом? Скорее всего, рыбачили.

Невдалеке покосившийся шалаш. Чуть потрескивая, горит костер. Дым, немного поднявшись, шлейфом стелется над камышом, который кажется мне живым. Он едва слышно шепчет о чем‑то понятном лишь ему одному, согласно кивает дозревающими, похожими на огромные гаванские сигары, головками.

Когда же пройдет эта бесконечная минутка? Темпоральный шок давно позади! Почему же так хреново?

‑ Давай к шалашу. Юшка готова.

"Какая там "юшка!" ‑ думал я, неуверенно ступая за дедом.

На костре булькал медный котелок. Исходящий из него аромат щекотал ноздри, будил зверский аппетит.

На этот раз слюни потекли без всяких усилий, сами собой.

Захватив котелок черной от сажи тряпкой, дед разлил юшку в две глиняные миски.

Кроме наваристого бульона, в моей порции плавает большой кусок рыбы и в огромном количестве зелень. По вкусу варево явно недосолено, а вот остроты хватает с избытком. Притом это не перец, а неизвестные мне специи.

‑ Хороша? Вижу, нравится... Ешь!

Я счастливо закивал головой и "благодарно" заклацал языком. Потом вдруг накатила волна слабости и сонливости. Кое‑как добравшись до шалаша, бессильно рухнул на овечью шкуру...

Проснувшись, сразу ощутил, что препаршивая "минутка" уже позади. Было еще светло, хотя солнце почти скрылось за горизонтом. В воздухе стоял гул комаров и прочего зловредного гнуса. Но я, похоже, его нисколько не интересовал. Небо затянула полупрозрачная пелена. В ногах лежали чистые штаны и рубаха из домотканого, грубого полотна. Штаны едва закрывали колени, а рукава рубахи были до локтей. Но и на том спасибо, предки: и накормили, и согрели, и одели "дурныка"...

Подошел к реке... Присел на бережке.

Под ногами, поскрипывая, сверкал гранями кристаллов песок... Ну что твои бриллианты!

Между листьями кувшинки вынырнула водяная крыса. Зажав в зубах ветку лозы, ловко перебирала лапками. Выйдя на сушу, безбоязненно пошла в мою сторону. Встряхнувшись, изучающе уперлась бусинками черных глаз в мою персону. Недовольно фыркнув, неспешно отправилась по делам, волоча за собой необычайно тонкий и длинный хвост.

Над головой захлопало множество крыльев, и на воду опустилась стая диких уток. Раздался шумный всплеск, на воде вскипел бурун. Перепуганные птицы поднялись в воздух, не досчитавшись своей товарки, доставшейся на ужин хозяину реки ‑ огромному сому. Он еще раз, похожий на бревно, показался на поверхности. Словно желал убедиться, что во вверенных ему водах полный порядок.

С небесными певуньями, начавшими предзакатный концерт, соперничали укрывшиеся в высокой траве сверчки.

В небе все больше фиолета. Осталась лишь светлая полоска у горизонта. Скоро стемнеет...

Со стороны камыша, неся в двух корзинах бьющую хвостами рыбу, показались дед Овсий, мальчишка и еще один парень лет двадцати, в свободных штанах и рубахе из домотканой холстины, в широкополой соломенной шляпе. Щуплый и невысокий, он прихрамывал на правую ногу. Увидев меня, на мгновенье остановился.

‑ И впрямь бугай. Попробуй, прокорми такого... Видать, не зря его тут...по макитре...

Пришлось продемонстрировать и ему свою счастливую улыбку, покопаться в мозгах.

‑ Да не бросать же убогого?! Грех‑то, какой! ‑ в полголоса сказал Овсий. ‑ Пошли, дурныку, с нами.

‑ Омельку, отдай ему корзину.

В плетенке лежало килограмм тридцать рыбы. Но мне этот вес уже был нипочем.

‑Говорю же, бугай! ‑ удовлетворенно хмыкнул дед. ‑ Хлеб свой отработает.

В берег уткнулись носом две лодки: довбанка, сделана из цельного дерева, с одним веслом и другая ‑ побольше, сколоченная из грубых, плохо отесанных досок.

‑ Грыцьку, садись ко мне, а ты, Омельку, забери дурныка.

‑ Эй ты, убогий, не слишком вертись. Перевернемся ‑ спасать не стану. Пойдешь ко дну раков кормить... прости Господи!

Я же, словно радуясь столь чудесной перспективе, глупо улыбался. Более того, окунув ноги в скопившуюся на дне лодки воду, неловко качнулся.

‑ Черти тебя б подрали, бугаюка! ‑ ругнулся Омелько, восстанавливая равновесие.

Больше не желая его дразнить, до самого берега сидел смирно и с совершенно обалделым видом поглядывал по сторонам.

На поверхности то и дело появлялись круги, раздавались всплески, и даже, как мне показалось, чавканье. Там, где к реке вплотную ступал лес ‑ хозяйничали бобры. Скинутые в воду с обгрызенной корой деревья создавали сплошной завал.

С противоположной стороны виднелось несколько заболоченных заливчиков, где, словно на параде, выстроились белоснежные, серые и черные красавицы цапли. Они частенько опускали длинные острые клювы в воду, надеясь поживиться мелкой рыбешкой или аппетитной зеленой квакушкой. Ветерок, утомившись за день, прилег отдохнуть в камышах.

На небе красноватой точкой проступил Марс. Сама мысль о том, что меня собирались упечь на его несуществующие в этом мире рудники, показалась кощунственной. Так же, как и то, что где‑то существуют Сноб, Козлобородый и Хроникон.

А может, я и в самом деле рехнулся? И все это игра моего больного воображения?..

Нос лодки ударился о деревянный мосток. От неожиданности я больно стукнулся коленкой о борт и обиженно засопел.

Глянул на Омелька ‑ тот ехидно улыбался. Видать, подстроил специально. Теперь доволен...

На мостке все, кроме меня, одели сплетенные из соломы лапти. Я же шагал босиком, неся на плече корзину с рыбой.

Тропинка, извиваясь, ползла на холм. За ним вновь низина, по которой в беспорядке рассыпались с полсотни глинобитных, накрытых камышом хибарок.

Вопросительно глянул на Овсия.

При виде села его взгляд потеплел. Хитро прищурившись, он подарил мне беззубую улыбку:

‑ Вон моя хата, край села... Нам туда...

Вскоре Омелько с Грицем, забрав половину улова, зашагали по тропинке вниз, а мы с дедом свернули к покосившейся хате.

‑ Ты, дурныку, пока моей бабе на очи не кажись. Пускай чуть пообвыкнет. Заночуешь... в хлеву,... или вон там, под копной. ‑ Прихлопнув надоедливо жужжащего над ухом комара и немного помолчав, добавил: ‑ Подожди чуток, хлебца вынесу и одежонку какую... а дальше поглядим... Даст Бог утро ‑ даст и жито...

Что такое жито ‑ я толком не представлял, наверное, что‑то хорошее.