Текст книги "Альтернативная реальность (СИ)"

Автор книги: Александр Архиповец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Если бороду можно сбрить, а волосы подрезать, то, что делать с речью. И Улита, и братья сразу обратили на нее внимание. Так не годится. Языковой подготовке в проекте отводилось достаточно времени. Однако предки говорили совсем не так. Как бы я не старался, но быстро освоить их выкрутасы мне вряд ли удастся. Оставалось одно ‑ автоматически внушать собеседнику и всем окружающим, что я говорю так же, как они. Заставить не замечать разницу. Ладно! Сложно, однако, пожалуй, справимся. Но существует еще одна, весьма насущная и животрепещущая в любом мире проблема ‑ деньги! Нужно много денег, как бы они не назывались: экю, червонцы, рубли, алтыны, талеры. Черт бы их подрал! Без них ‑ никуда. А теперь, когда нас трое, и подавно!

Одеть, обуть, накормить. Да и телепатия может сгодиться не везде. Ну а золото... Его магия всемогуща...

А дела грядут великие!

Почему‑то вспомнились Марсианские рудники. Радиация, язвы, облысение... Здесь, правда, намного проще, проворуюсь ‑ голову отсекут и всех‑то делов...

Дела, заботы, думы... ‑ а время близилось к обеду.

Солнце уже миновауло наивысшую точку небосклона, а у меня с утра не было во рту, как говорят в народных сказках от Жаклин, "маковой росинки". Узрев с одной стороны "шляха" деревушку, а с другой ‑ озерцо с прилегающей к нему жиденькой рощицей, решил сделать привал. Привести себя в порядок, а заодно и перекусить. Дав пару серебряных монет Грыцю и отправив за провиантом, свернул к озеру. Здесь у воды расседлали лошадей и отпустили пощипать зеленую травку. Раздевшись по пояс, обмылся в воде, намочил лицо и волосы. Вытянув из ножен острую саблю, протянул Даниле.

‑ Брей!

‑ Та Бог с тобой, пане... В жизни...

‑ Брей... Сам недавно говорил, что на басурмана похож. Только усы, казацкую гордость, оставь.

‑ Знамо дело... Оставлю... Ой, пан по‑нашему заговорил!

‑ Ты давай, осторожненько, рот не разевай! Да и язык прикуси!

Данила и сопел, и кряхтел. Только цирюльник из него получился никудышний. То и дело мне приходилось смахивать капельки крови. Что, похоже, его нисколько не смущало. Вот бы Жаклин такого парикмахера.

Зато появившийся с "кошыком харчив" Грыцько, был совершенно другого мнения.

‑ Вот это да! Теперь вижу ‑ свой.. Настоящий козак! ‑ широко улыбнулся он, выкладывая на серую холщевую тряпицу "жытний" хлеб, сушеную рыбу, кусок солонины, мелкие зеленые яблоки, желтоватые огурцы и бутылку с красным "буряковым" квасом.

Честно говоря, местная кухня особой радости мне не доставляла. Да только деваться некуда. Все‑таки не черствые сухари. Какой‑никакой, а прогресс.

Скоро мы вновь отправились в путь. Шлях понемногу оживал. Помимо пеших "селян" уже попадались запряженные волами телеги, ехавшие верхом казаки.

"Похоже, Полтава недалеко", ‑ подумал я, и не ошибся.

Весь городок, если селение, что я увидел, можно было считать городком, уместилось на плато достаточно высокого холма. По местным меркам даже, наверное, горы. Его окружали деревянные стены в два человеческих роста высотой, земляной вал да еще неглубокий ров с водой.

У открытых ворот на страже стояли казаки. Вид у них был строгий, серьезный. Не желая вступать в лишнюю полемику, что‑то объяснять, убеждать, телепатически внушил, что не стоит на нас обращать внимания, а после того, как проехали ‑ и вовсе забыть.

Городишко представлял собой несколько не слишком ровных улиц с круглой площадкой в центре. Именно здесь возвышалось самое большое каменное здание ‑ церковь. Остальные строения, включая дом полковника, полкового писаря, шинки, "шпиталь" и, конечно же, тюрьму, по‑местному, острог ‑ были поменьше. Главенствовали серые цвета. Улицы не блистали чистотой, отсутствовало какое‑либо освещение и покрытие мостовых. Не было и привычной для моего глаза зелени.

Но, тем не менее, жителей оказалось немало. Крестьяне, ремесленники, торговцы, казаки сновали туда ‑ сюда. Короче ‑ вокруг кипела жизнь. Дорогие наряды, серебро оружия и украшений "заможных", домотканое полотно, лычаки "сиромах", лохмотья нищих ‑ все смешалось в едином человеческом водовороте.

"И где они только ночуют? ‑ почему‑то подумалось мне. ‑ Если грубо прикинуть, то получалось по десятку‑полтора на одну "хату".

Наконец увидел и то, что интересовало в первую очередь: лавки торговцев и ремесленников. Значит, можно сменить одежду и амуницию. Но прежде необходимо определиться с ночлегом.

Ворота в постоялый двор были приоткрыты. Несмотря на то, что внутри суетились слуги, навстречу нам никто не спешил. Видать, особого впечатления мы не произвели.

‑ Хозяин! Позовите хозяина! ‑ спешиваясь, крикнул я.

Никакой реакции. Да, похоже, сервис здесь не слишком навязчив. Понятия о пятизвездочных отелях столь же далеки, как светящиеся ресницы Жаклин или Марсианские рудники.

Нужно попытаться по‑другому. Поймав за шиворот проходящего мимо "наймыта", одной рукой приподнял его над землей. Холстина жалобно затрещала, а глаза "хлопця" выкатились из орбит. Он испуганно завизжал, задрыгал ногами. Боковым зрением я увидел открытые рты Грыця и Данилы. Зато теперь нас заметили...

Отпущенный на волю "бранець" мигом шмыгнул в дверь. В глазах прочей прислуги сразу появилось напрочь отсутствовавшее до наглядной демонстрации силы уважение. Кажется, верный подход найден...

‑ Чего пан желает?

На пороге стоял... вол. Ну, конечно же, не в прямом смысле слова ‑ тягловая скотина, которую парами здесь запрягали в телеги. Нет. Однако хозяин постоялого двора, несомненно, напоминал это животное.

Черты лица, глаза, нос, шея, массивный торс и руки ‑ все под стать. Разве что не хватало рогов, да еще кольца в носу. Хотя об этом с первого взгляда судить трудно. Зато сомневаться в ином не приходилось: силы, упрямства и самоуверенности ‑ с избытком.

На нем была роба из грубой ткани, потертый кожаный передник, растоптанные сапоги. Надень еще на голову маску ‑ вылитый палач!

‑ Так что пан желает? ‑ повторил он вопрос, повысив голос. ‑ Га?

‑ Мне б, хозяин, комнату ... на несколько дней.

Я сразу понял, что сказал что‑то не так. Оказывается, у быка случаются изумленные глаза. Именно так он на меня посмотрел. Как на безнадежного идиота.

‑ Какую комнату? Чего пан хочет?

Похоже, "вол" начинал злиться. Почувствовали это и мои слуги, потихоньку отодвинувшиеся мне за спину.

Пришлось на полную задействовать телепатию и внушение. Подкрепив их "магией" серебра я все же получил желаемое. Пусть это была всего‑навсего небольшая каморка с деревянными нарами и сплетенной из "очерета" рогожкой у печки, небольшим столом и двумя табуретами ‑ но по критериям местного отеля она вполне могла считаться люксом.

Ведь с тех пор как "коллеги" заслали меня погостить к предкам, только раз с Улитой я ночевал под крышей. Но то был случай особый. Вот бы мне оказаться сейчас рядом с ней!

В памяти сразу всплыли ее руки, губы, полная упругая грудь, запах мускатного ореха... Я неожиданно поймал себя на мысли, что именно мускатный орех, а не изысканные духи, серебряная окантовка сосков и светящиеся кончики ресниц. Улита, а не Жаклин! Что со мной? Вживаюсь в образ или потихоньку схожу с ума?

‑ Пане, нам бы чего перекусить, ‑ вполголоса сказал Данила, прервав бессмысленный самоанализ.

‑ Добро, Грыцю, сбегай глянь, как там устроили наших коней, и заходи в шинок.

Шагая в харчевню, уже думал не о женских прелестях, а о том, что на глазах тает мой золотой, в смысле серебряный, запас. Нужно срочно что‑то предпринять...

У двери шинка вяло спорили подвыпившие казаки:

‑ Дожились, хай ему грець! Уже и здесь нам нет места...

‑ Какого беса дразнил Кочергу... Не видел, он и без того злой...

‑ Да пошел ты!.. Танцует гнида возле панов,.. а мы... мы с тобой для него последнее быдло...

Протиснувшись между ними, отворил тоскливо скрипнувшую дверь. В нос мигом ударил тяжелый дух дешевого табака, алкоголя, жареного мяса.

Ступив в полутьму, огляделся. Данила дышал в спину. По идее, я должен чувствовать себя здесь хозяином, вершителем судеб, поскольку мог легко "околдовать" присутствующих, но почему‑то вел себя, словно юнец, впервые переступивший порог борделя.

Так дело не пойдет! Отогнав робость, взял себя в руки.

В полутемном, освещаемом лишь несколькими свечами зале, с низким, давящим на мозги потолком, стояли с десяток грубо сколоченных столов. И не менее топорной работы лавки и табуреты.

Большая часть зала пустовала. Немного подумав, облюбовал место у стены. Отодвинув тяжеленный табурет, уселся, небрежно закинул нога на ногу и оперся спиной о грубо отесанные доски. Рядом, робко потупив глаза, опустился Данила. Раскраснелся. Видать, в шинке тоже впервые.

Увидев на столе дурно пахнущие глиняные "чарки", крошки хлеба, огрызки недоеденных огурцов, по которым неторопливо ползали жирные зеленые мухи, я не выдержал и брезгливо поморщил нос. Аппетит заметно поубавился. Не желая лишиться его окончательно, подключив телепатию, стал разглядывать посетителей.

Кроме подвыпивших казаков и мастеровых, больше налегавших на "горилку" чем на закуски, чуть в стороне, почти в углу, сдвинув столы, расположилась довольно‑таки любопытная компания.

И чем больше я к ней "прислушивался", тем интереснее становилось.

На столе помимо "горилки", кваса, жареных гусей, колбасы, сала, огурцов и хлеба лежали карты. Но игроки брать в руки их не торопились, желая прежде перекусить. И надо заметить, отсутствием аппетита не страдали.

Их было шестеро: два польских шляхтича, свысока поглядывавших на прочих, русский купец и три казака, один из них выделялся важным видом и более богатыми одеждами.

Здесь же, рядом, крутился напоминающий кочергу худой высокий шинкарь и две его раскрасневшиеся полногрудые помощницы.

‑ Многие лета Государю нашему Петру Алексеевичу! ‑ стоя поднял "настоящий" стеклянный стакан длиннобородый купец. ‑ Виват! Виват! Виват!

Иван Смирнов... Торгует пушниной в Киеве, Лубнах и Полтаве. Здесь, так сказать, по долгу службы. Надеется, дав взятку полковнику Искре, "скосить" часть налога. Тот, вытирая длинные усы и поглядывая на купца из‑под густых бровей, вроде и не против. Но с одной стороны ‑ хочет денег побольше, а с другой ‑ опасается, что дело дойдет до ушей полтавского полковника Ивана Левенца. Коль тот узнает ‑ несдобровать...

‑ Храни, Святая Дева, короля нашего Августа! Виват! ‑ произнес тост младший из двух поляков, Михась Волевский.

Старший же, не только по возрасту, но и по чину, Анжей Вышнегорский хмурится и в основном помалкивает. Ему не нравится ни место, ни собравшаяся компания. Пришел сюда по приглашению полковника Искры поиграть в карты. Есть у него такая слабость, да и деньги позарез нужны...

Поглядывая на окружающих, в том числе и на меня, зло скрипел зубами, слал безмолвные проклятия: "Быдло! Пся крев! Вокруг одно быдло! Черти б вас побрали... Хлопы!"

Но проклятия его, меня особо не впечатляли. Намного важнее было то, что выудить из его мозгов оказалось не так уж просто. От напряжения у меня на лбу выступила испарина. Похоже, и Анжею пришлось не сладко. Он то и дело жмурил глаза, трогал рукой затылок. Лечил внезапно напавшую "хворь", как положено знатному господину ‑ горилкой.

Но муки мои, несомненно, того стоили. Шляхтич был фигурой далеко не праздной. Служил при дворе короля Станислава Лещинского и ехал в Батурин к самому гетману Мазепе с тайным посланием. А в Полтаву его занесло по просьбе старшего брата, задолжавшего местному ростовщику Манише двести золотых червонцев. В залог Тадеуш, очевидно, будучи не в себе, кроме долговой расписки оставил фамильную драгоценность ‑ перстень с голубым крестообразным бриллиантом. ? "Печать Иисуса". Привезенный еще прадедом из крестовых походов, он передавался из поколения в поколение, от отца к старшему сыну. Больше того ‑ как Священная реликвия разыскивался Ватиканом. Похитителям грозило вечное проклятие и отлучение от католической церкви.

Двести червонцев ‑ деньги не малые. Расписку, подкупив слугу ростовщика, удалось выкрасть. А вот перстень ‑ перстень до сих пор у Маниши. Что делать дальше, Анжей никак не мог придумать. Полторы сотни у него было, но где взять остальные? Просить в долг ‑ засмеют, да никто и не даст. Оставалась слабая надежда на предстоящую игру. Русский медведь Смирнов сказочно богат. Перепьет ‑ гляди и проиграет... Да и полковник Искра далеко не беден!

‑ ...пане, пане, тебе дурно? ‑ дернул меня за рукав уже вернувшийся Грыць.

‑ Нет, все нормально! Не мешай... нужно кое‑что обдумать.

Отвечая, я не кривил душой. Действительно напряженно соображал. Вынашивал план предстоящей кампании.

‑ Доброго здоровья та долгих лет гетману нашему Ивану Мазепе! ‑ произнес тост, выставив вперед свой огромный живот, полковник.

Все, кроме упорно помалкивавшего Анжея Вышнегорского, дружно поддержали:

‑ Здравия... здравия...

‑ Чего вам, хлопцы? Есть? Пить? ‑ Наконец и к нам подошла чернявая, в расстегнутой красной безрукавке поверх не особо чистого цветастого платья и убранными под платок волосами молодка. ‑ ...Только плату наперед! ‑ глянув мне в глаза и немного смягчившись, словно оправдываясь, добавила: ‑ Так хозяин велел... Много вас тут бродит...Потом ищи ветра в поле...

Я заказал жареного гуся с гречкой, пироги и пиво. Расплатился одной из немногих оставшихся серебряных монет.

Молодка ловко смахнула ладонью на земляной пол крошки. Убрала со стола грязную посуду. На этот раз ждать пришлось не долго. Вскоре перед нами красовалась зажаренная птица, пироги в глиняной миске и три большущие, тоже глиняные, кружки местного пива.

Гусь, как по мне, хоть и был жестковат и недосолен, однако, как и гречка вполне съедобен. Пироги ‑ намного лучше. А вот пиво абсолютно не походило на привычный напиток. И как только такую дрянь можно пить? Однако же пили! И, похоже, с удовольствием.

Столовых приборов, за исключением деревянных ложек, наверное, здесь не полагалось. Ели руками, пальцы облизывали, вытирали об одежду.

Невольно пришлось согласиться с нелестным мнением пана Анжея: "Дикий народ". Ну, ничего, время придет ‑ научимся. И вас, "просвещенных" поляков, еще не раз побьем.

Да что это я? Совсем рехнулся! Польской крови во мне ничуть не меньше! И о том, кто из предков ближе ‑ можно долго спорить. Так что ты уж извини, пан Анжей. На войне, как на войне. Уж больно мне нужны твои бумаги...

‑ Так, хлопцы, перекусили ‑ теперь спать! ‑ велел я, когда на столе от гуся остались одни кости.

Грыць с Данылой, переглянулись, недоуменно разинув рты.

‑ Говорю ‑ гляньте на коней да ложитесь спать. А я еще немного посижу, ‑ с отвращением глянув на едва пригубленное пойло, с тоской в голосе добавил: ‑ Пивка, черт бы его взял, попью.

Я умышленно отослал лишних свидетелей предстоящего действа. Нечего травмировать неустойчивую психику. Да и лучший способ не проболтаться ? ничего не знать.

Тем временем соседний стол уже очистили для карт. Игр с тех пор как их в древности кто‑то изобрел, придумано предостаточно. Существует даже не доказанная теория, что якобы в картах зашифровано послание из прошлого.

Я и сам не дурак перекинуться разок другой. Однако, слава Богу, не особо азартен и пристрастия не питаю. Чего нельзя было сказать об игроках, собравшихся за столом напротив.

В партии участвовали оба поляка, русский купец и полковник. Пока ставки не высоки, вели они себя спокойно. Мне же нужно максимально обострить игру, разжечь азарт.

Честно говоря, особо и "помогать" не пришлось ‑ "горилка", блеск червонцев быстро сделали свое дело. Глаза игроков запылали под стать золоту, руки задрожали, на раскрасневшихся лицах проступили капельки пота.

Сопровождавшие полковника казаки и замерший за их спинами шинкарь, затаив дыхание, следили за происходящим.

Я же, переключаясь то на одного, то на другого, "вел" партию. Игра оказалась не сложной ‑ максимально упрощенный вариант нашего покера. Пока Анжею здорово везло. Горка золотых монет возле него быстро росла, что весьма раздражало купца и несказанно злило полковника. Он и так уже проиграл больше предлагаемой взятки и был готов вцепиться со всей казацкой ненавистью в горло треклятого ляха. Ох, не зря их поколотил шведский Карла! Но карта упорно не шла, да и блефовать сдерживаемый мной Искра боялся. Вот он вновь бросил карты и с тоской в душе попрощался с золотым червонцем. "Упал" и пан Михась. В игре остались двое ‑ купец Смирнов и шляхтич Вышнегорский. Ни тот, ни другой, подстрекаемые мной, уступать не желали. Куча золота на столе быстро росла. В ней лежало не менее ста пятидесяти червонцев. Весь выигрыш пана Анжея плюс полсотни его кровных.

Я заставлял шляхтича видеть вместо трефовой двойки ‑ туза, что делало его карту выигрышной. Над соперниками, готовыми открыться, повисла мертвая тишина. Даже мухи, похоже, стыдились жужжать в столь ответственный момент.

Карты легли на стол и я снял пелену с глаз Анжея, попутно внушив, что во всем виноват купец, нахально его обманувший.

Полковнику же, и без того ненавидевшему "пыхатого" шляхтича лютой злобой, навеял, что тот жульничал всю игру и лишь потому его обыграл.

Стало нестерпимо жаль своих червонцев и пану Михасю, а виноват в этом был постоянно икавший и сопевший над ухом пузатый Искра.

За столом, казалось, взорвалась бочка с порохом. С налитыми кровью глазами и диким ревом Анжей, потянувшись через стол, вцепился в горло не помнящему себя от счастья купцу...

Полковник, не соображая, что творит, запустил в "шляхетну" голову стакан. Глаза Анжея помутнели, выкатились из орбит, а руки ослабили мертвую хватку. Смирнов же, хватая жадно ртом воздух, широко размахнулся и от души врезал огромным кулаком обидчика в лоб. Вышнегорский пролетел несколько метров, свалившись мне под ноги, захрипел. В это время пан Михась с искаженным злобой лицом обрушил табурет на голову Искры. Падая, Иван судорожно вцепился в стол, потянул его на себя. На пол посыпались червонцы, карты.

Оскорбленные в лучших чувствах казаки бросились защищать побратима. Шинкарь присел и, воровато озираясь, стал подбирать дрожащими руками золотые монеты.

Я же, склонившись над хрипевшим шляхтичем, прощупал кошели с бумагами и червонцами. Саблей вспорол одежды. Чувствуя себя карманником, обобрал жертву.

Уходя, стер участникам потасовки воспоминания о чудном долговязом казаке и двух хлопцах, сидевших за столом напротив.

На дворе смеркалось. Низкие, неказистые домишки отбрасывали удивительно длинные тени, которые, словно сказочные чудовища, тянули ко мне когтистые лапы. Безумным смехом захохотал, зарыдал голосом обиженного ребенка сыч, залетевший откуда‑то из близлежащего леса.

Почему‑то казалось, что это сам дьявол приветствует меня с успешно проведенной операцией. По спине пробежал нехороший морозец. Того не желая, я прикоснулся к крестику и... неумело перекрестился. В сердцах сплюнул. Окружающая обстановка явно сказывалась на моей психике.

"Если дело и дальше так пойдет, то чего доброго подамся в монахи. А то и вещать стану... Благо, сказать есть что... и ведь сбудется... Да ничего не сбудется в этом вымышленном мире! Идиот проклятый! Распустил слюни вместо того, чтобы заниматься делом!" ‑ зло обругал себя и, преисполненный решимости, зашагал к дому ростовщика Маниши Блюца.

Дорогу я "знал" от пана Анжея, понемногу приходившему в себя в шинке. После моего ухода драка быстро затихла, и пострадавшие стороны уже зализывали раны, подсчитывали потери...

‑ Дидько попутал! ‑ морщась от боли и прикладывая медную сковороду к огромной шишке на затылке, шептал Искра.

Думал о том, что станет завтра докладывать злящемуся в последнее время на весь мир полтавскому полковнику Левенцу. Который и без того не очень его жаловал. Вспоминая о нечистой силе, Иван и не представлял, насколько близок к истине...

Тем временем она в моем лице приближалась к жилищу Маниши Блюца.

Как оказалось, в городе, кроме церкви и жилья старшины, были и другие каменные дома. Один из них принадлежал ростовщику. Более того, за деревом двери скрывался металл.

На мой стук долго никто не откликался. Наконец, послышались тяжелые шаги.

‑ Чего нужно? Приходи завтра! Как солнце взойдет...

Говорил явно не Маниша.

‑ Позови хозяина. Скажи, что по делу Вышнегорскых. Да Быстро! Лучше меня не зли...

Но на той стороне особо не спешили. Наконец, клацнула железная задвижка. На пороге стоял огромный рябой детина. Босоногий, в холщевых штанах и рубахе, со свечей в руке.

Здесь же, в прихожей, многозначительно подпирало стену кремневое ружье. Похоже, незваных гостей в доме ростовщика жаловали по‑своему.

‑ Проходи, хозяин велел провести...

Я ступил в приоткрытую дверь. Предстоящая партия "нечистой силы" с жидом‑ростовщиком обещала быть интересной.

Меня он принял в комнатушке с небольшим столом и двумя табуретами, словно дознаватель по уголовным делам префектуры Евразийской Конфедерации. Только вместо направленного света ламп тускло коптели две лучины, а видеокамеры заменили сверлящие маленькие темные глазки.

"Еще не известно, кто из нас более нечистая сила... я или он?" ‑ мелькнула шальная мысль.

Сам Маниша походил на сказочного злого гнома ‑ такой же маленький, с крючковатым носом и хищными руками. Худой и невзрачный, сутулясь, он казался еще меньше, чем был на самом деле. Из‑под круглой шапочки пучками торчали грязно‑седые волосы. Такой же серой выглядела и беспорядочно взлохмаченная борода. На нем был неопределенного цвета старый, потертый до дыр лапсердак. На ногах ‑ кожаные шлепанцы мехом внутрь.

‑ Чего желает знатный господин? ‑ продолжая оценивающе буравить меня глазами, елейно "пропел" гном. ‑ Чем может помочь бедный еврей?

‑ Меня прислал Анжей Вышнегорский с деньгами... забрать расписку и перстень.

‑ Не пойму, о чем это вы? Какой перстень, какая расписка? Со знатными шляхтичами я дел не веду...

Все он прекрасно понимал. Но не хотел расставаться с драгоценным перстнем. Да и расписка утеряна. К тому же, чувствовал себя Маниша весьма уверенно. За дверью с ружьями стояли слуги, да и мзду в размере десяти червонцев полковому писарю ежемесячно платил не зря. Попробуй, тронь. Беспокоило другое: не понятно, что за визитер пожаловал в столь неурочный час.

‑ Шли бы вы, господин хороший, восвояси, от греха подальше... А то, неровен час... ‑ Уже пробовал меня припугнуть.

По‑доброму, похоже, не выйдет.

‑ Да знаю я, мой любезный Маниша, как задолжал вам пан Анжей, лучше бы нам по‑хорошему договориться...

‑ Мыкола! Грыцько! ‑ неожиданно тонким голосом взвизгнул гном.

Время, отведенное на переговоры, похоже, истекло. Нужно поторапливаться.

Сначала я "усыпил" охрану, затем переключился на уже почувствовавшего беду и бросившегося к двери жида.

‑ Ну‑ка постой, голубчик! ‑ внушал я изо всех сил сопротивлявшемуся ростовщику. ‑ Неси‑ка две сотни червонцев и перстень Вышнегорских. Ну же! Живей! Живей!

Ни до, ни после мне не приходилось с таким трудом контролировать чье‑либо сознание. Еврей скорее был готов отдать своему Богу душу, чем расстаться с ценностями. Он ступал будто на гильотину, едва передвигая ноги. Сердце трепыхалось, выскакивало из груди, готовое вот‑вот разорваться. Отдав мешочек с золотом и бархатку, в которую завернул перстень, рухнул навзничь. Случившееся было выше его сил.

На этот раз моя совесть молчала. Более того, так и подмывало оставить Блюцу часть воспоминаний.

Но, понимая, сколь серьезен враг ‑ не решился. И ему, и охранникам начисто стер память о моем визите.

За дверью меня встретили ночная прохлада, наполовину ущербная луна и глубокое августовское небо, усыпанное мириадами звезд. Время от времени одна из них срывалась и прочерчивала яркий след на небосклоне. Легкий ветерок шевелил мои, уже чуть успевшие отрасти волосы, приятно холодил разгоряченное лицо.

"Включив" ночное зрение, быстро зашагал к постоялому двору. Туда, где меня ждали слуги и накрытый овечьими шкурами топчан.

* * *

Когда я проснулся, ни Грыцька ни Данилы в нашем "люксе" уже не было. Сквозь зеленоватое мутное стекло маленького оконца с трудом пробивался свет. Полумрак безраздельно главенствовал в комнатке.

"Который час?" ‑ захотел взглянуть на часы и горько рассмеялся.

Но тут иная мысль молнией пронзила мозг. Рывком сел, проверил карманы лежащей рядом на табурете одежды.

Кошели с червонцами и бархатка с перстнем на месте. Облегченно вздохнул. Потом стало стыдно: зря подумал на ребят.

Провел языком по зубам. На них собрался налет. Достав тряпицу и соль, вышел во двор в поисках воды.

Вытянул из колодца протекающую по швам деревянную бадью, плеснул в лицо студеную водицу, почистил зубы. Никак не могу избавиться от этой "вредной привычки" будущего. Утерся рукавом. Слава Богу, в этом плане многим легче, уже почти привык.

Возле конюшни Грыцько с Данилой чистили лошадей, протирали спины, расчесывали гривы. На их лицах цвели счастливые улыбки.

"Много ли нужно человеку для счастья? ‑ спросил сам себя и ответил. ‑ Много! Это пока они довольствуются малым, еще не избалованы. А потом... потом видно будет".

‑ Пане, пане! ‑ увидев меня, в один голос закричали ребята. ‑ Какие у нас добрые кони...

‑ Так, хлопцы, коней быстро в стойло, а сами за мной, в город. Пора себя в порядок привести. Хватит людей пугать...

Конечно, я немного преувеличил. Никто нас особо не боялся, однако потрепанная одежонка и все прочее действительно смотрелось не ахти. Переходя из лавки в лавку, мы купили все новое: одежду, сбрую, оружие. Я выбирал самое добротное и не скупился. Но в то же время старался не переусердствовать. Лишняя роскошь нам ни к чему. Да и слуги должны знать свое место.

Понемногу мы обзаводились имуществом: сапоги, шаровары, вышитые сорочки, свитки, пояса, шапки, кожаная сбруя и, наконец, оружие. Как раз оно и стоило дороже всего.

Я долго крутил в руках, перебирал предложенные сабли, но так и не смог ни на одной остановиться. Хлопцы оказались менее капризными и вскоре с сияющими лицами рассматривали купленные для них кремневые пистоли, "рушныци", "справжни козацьки шабли".

Они даже и мечтать не смели о таком невероятном богатстве и готовы "булы молытыся на свого пана, як на Бога".

Увидев золото, и то, как я с ним спокойно расстаюсь, купец посмотрел на меня другими глазами. Хотел что‑то сказать, но колебался.

"Ну же!" ‑ телепатически его подтолкнул.

‑ Пане, ‑ негромко пробормотал он, пряча в карман деньги. ‑ Есть у мене сабля! Всем саблям ‑ сабля. Давненько никому не показывал! Смеются дурни, не понимают, говорят, и деды такими не бились. Не знаю, где дед взял... Так и пролежала почти век. Гляньте... Может и сторгуемся. Дорогая вещь...очень... Не многим по достатку...

Он проворно нырнул в приоткрытую дверь и вскоре вынес завернутую в лоскут ткани "шаблю". Любовно развернул тряпицу, бережно, словно хрупкую вазу, извлек на свет Божий дедовскую реликвию.

От восторга у меня перехватило дух. Арабский булат с витиеватыми письменами по тонкому лезвию. Плетенный двуцветным (темным и светлым) металлом эфес венчал красновато‑мутный самоцвет. Несомненно, у меча было свое имя, зато не было цены.

‑ Сколько просишь? ‑ еще не веря своему счастью, не в силах оторвать взгляд, зачарованно прошептал я.

Мысли о том, что можно просто "изъять" меч и в голову не приходило. Только купить!

‑ Сто двадцать червонцев, ‑ тихо, словно боясь названной суммы, ответил купец.

Услышав несусветную цену, мои хлопцы в один голос ахнули. Вся их амуниция вместе с оружием едва потянула на двадцать, а тут...

Не торгуясь, молча отсчитал золотые монеты, и с трепетом взял в руки удивительно легкий меч.

‑ Только, паы, родных ножен нет. Потерялись где‑то. Вот, заказал кожаные... Возьмете?

На обратном пути мы подкрепились пирогами с курятиной и квасом.

Пока Данила с Грицьком примеряли обновки, хихикали, толкали друг друга, рассматривали "справжни шабли й пистоли", я думал, что делать дальше. Но ребята мешали сосредоточиться, шумно выражая свой восторг.

Пришлось выдать им аванс в виде двух оставшихся из "прошлой жизни" серебряных монет и отправить прогуляться в город.

Оставшись в одиночестве, расположился поудобней и развернул бумаги Вышнегорского. Покрутил в руках долговую расписку. Пожалуй, ее нужно уничтожить. Их семейке и так от меня досталось.

Аккуратно поддел печать на послании короля Станислава Лещинского. Написано по‑польски. Прочитал раз, другой, но ничего не понял. Зашифровано. Вот это да! Кто бы мог подумать? Попробуй, разбери, пойми, докажи!

Потратил целый час, на то чтобы что‑то уразуметь. "Накопал" немного: польская сторона обещала закрыть глаза на переселение людей с одного берега Днепра на другой, и еще заинтересованность шведской короны в переговорах с гетманом.

Ну, это уже кое‑что! Вырисовывалась интрига.

Насколько я помню, в нашем мире именно союз Швеции, Украины и Турции ‑ решил судьбу кампании в пользу короля Карла. Мне же нужно как‑то переломить эту ось.

"И всего‑то!" ‑ саркастически ухмыльнулся.

Для того чтобы сместить Мазепу, этой писульки крайне мало. Нужно задействовать власть имущих, сильных мира сего. Скажем ‑ казацкую старшину. А еще лучше ‑ противоборствующую сторону ‑ царя московитов Петра или, хотя бы, его дружка ‑ Меньшикова. Но до них ой как далеко. Ближе к генеральному судье Васылю Кочубею, чье имение рядом с Полтавой, в Диканьке.

Думай, Андре! Думай! Вспоминай лекции "коллег". Должен же быть какой‑то выход. Обязательно должен!

Да, нужно попасть к Кочубею! Но желательно не с пустыми руками, а с рекомендательным письмом. Так будет и лучше, и безопасней. Прямое вмешательство, насилие в "зазеркалье" может вызвать необратимый коллапс. Кажется, так говорил Козлобородый. Я соприкасаюсь с историческими личностями, поэтому ни в коем случае "нельзя дразнить гусей". Минимум, самую малость "магии", то есть телепатии.

Скорее всего на этом пропадали мои предшественники. И все‑таки нужно ехать к Кочубею.

Насколько я помню, несмотря на видимость дружбы, он не особо жаловал гетмана и даже крапал на него доносы. Почему бы мне не помочь ему в этом "святом" деле. Вот здесь и мой "компромат" весьма кстати.

Задумчиво теребил в руках письмо Лещинского.

Окажись оно у царя московитов ‑ то в тайном приказе разберутся,.. расшифруют...

Но как его туда доставить?

Кочубей... Кочубей... Кочубей...

Писали они доносы вместе с Искрой. Почему доверяли друг другу?.. Почему? Господи! Да как же это я раньше не догадался? Жены! Ведь их жены ‑ родные сестры! Дочери полковника Жученко ‑ Любка и Параска.

Так... так...

Стоит наведаться, пожалуй, в гости к Параске. Не такая уж она историческая личность, чтобы нельзя было "договориться". Но прежде ‑ привести себя в порядок.

Вышел во двор и, раздевшись по пояс, обмылся холодной колодезной водой. Недалеко от конюшни дымил костер. Зачем‑то жгли мелкие ветки, подсохший навоз и прочий мусор. Душек от него, прямо скажем, шел отвратный. Зато время от времени вспыхивавший огонек был как нельзя кстати.