Текст книги "Ненужная крепость (СИ)"

Автор книги: Александр Альба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Глава 29

Хори наконец выстроил свою тройку. Щиты были сомкнуты. Себекнехт, сухой и кривоногий желтокожий маджай, с широкими просветами между торчащими вперед зубами, и жилистыми мощными руками гончара или кожемяки, был спокоен, и его спокойствие словно передалось Хори и Анхи. Анхи, аккуратный невысокий египтянин из Нехена, тщательно приткнул щит так, чтобы не мешать Себекнехту выставить вперед рогульку и сказал:

– Я думаю, разумно будет сомкнуть щиты и немного склониться.

Булава его, на длинной прочной рукояти, уже была наготове. Хори спохватился, поменял руки и перекинул щит в правую, а булаву в левую. Факел очень мешал, и он, подумав, отбросил его чуть вперед – на край погреба. Какая-никакая, а преграда. Кроме того, справа от них была лестница, она тоже давала защиту от нападения сбоку, правда, не ему, а Анхи – Хори стоял на левом фланге. Он тоже ловко бился левой рукой, Иаму много гонял его, уверяя, что, если его ранят в правую руку, противник не будет ждать, пока его болячки исцелятся, и теперь юноша был вдвойне благодарен своему наставнику за муштру. Он, наконец, увидел, что творится внизу. Последний из оставшихся в погребе солдат упал на колени и тоненько выл, и, судя по луже, темным пятном растекающейся от него по пыльному полу, обмочился от страха. Еще один, судя по дергающейся на лестнице веревке, лез наверх. Но Хори больше занимали Измененные. Он смотрел слева от пробитого провала и не видел глаз Проклятых душ, но их коряво-мощные фигуры и неожиданная скорость впечатляли и без этого. Две уже лежали внизу, истыканные стрелами. Они умерли сразу, без агонии, мгновенно. Третий Потерянный, получив две стрелы, словно и не заметил этого, он метнулся под защиту нависающей стены, правда, стрелы у Тура все равно кончились. Из пролома показалась голова четвертой твари, и в это время третья совершила то, чего Тури от нее не ждал. Подсознательно он ограничивал ее подвижности человеческими возможностями. Но страшила совершила прыжок, который повторил бы не всякий леопард, и прямо из-под противоположной стены выскочила на их край ямы-погреба. Под ее тяжестью и когтями бортик начал осыпаться хрусткими кусками сухой глины. Но, едва коснувшись его, уродливая громадина тут же прыгнула снова и обрушилась на них. Когда-то это, наверное, был негр-воин, рослый и крупный и без обращения в монстра. Какой там удержать рогулькой! Тварь весила, наверное, как два Тури и едва не свалила их! Кроме того, тяжкий смрад гниющей плоти и еще какой-то непонятный, муравьиный запах, вид полопавшейся кожи с трупными пятнами – никогда Хори не думал, что трупные пятна у негра еще омерзительней, чем у настоящего человека[168]168
  настоящими людьми считались только египтяне


[Закрыть], какие-то лиловые на коричневом…  Запястья, сочащиеся вязкой гнилью и слизью в местах, где лопнувшая кожа обнажала разлагающуюся плоть…  Лицо, нет, морда, покрытая не то струпьями, не то наростами на вытянувшихся вперед челюстях…  И взгляд, взгляд невидящих и ненавидящих глаз, страшный, как последний суд у Осириса! Но все же они удержали щиты, а Себекнехт ухитрился своей рогатиной, уперев ей в шею нежити под нижней челюстью, отпихнуть его морду назад. Из тех мест, куда упиралась рогатина, начинал течь не то гной, не то еще что похуже…  Страшно было – вдруг этот мерзкий сок смерти попадет на тебя? Но они все же справились. Правда, удар у Анхи не получился – булава скользнула по морде, ибо тварь успела отдернуть голову, и лишь выбила несколько зубов на верхней челюсти, цокнувших-звякнувших по утоптанному полу. Чудище махнуло лапой (ветер от этого замаха холодком обдал потный лоб Хори), пытаясь достать Анхи, и даже достало – щит гулко бухнул под ударом и, отскочив назад, оглушил солдата. Будь это лёгкий плетеный щит – тут-то бы и конец пришел Анхи. Да и сейчас его жизнь висела на паутинке. Но тут уж не подкачал Хори. Он видел, что по голове Измененному не попадёт, но обрушил свою палицу на колено правой ноги урода. Живой ты или мертвый, а с разломанным суставом стоять не получится. С сухим треском нога подломилась, хотя Хори показалось, что он ударил не по ноге, а по стволу столетнего вяза. Хори повезло еще в том, что правое плечо твари было пробито стрелой точно в суставе, подвижность этой руки была ограничена, и ее ответный взмах пропал даром. Умертвие завалилось на правый бок, в сторону Хори, успев взмахом левой руки сломать рогульку Себекнехта как хворостинку. Себекнехт едва не упал прямо на лиловую тварь, но, подхваченный и Тури, и Анхи, устоял. Гадине же, казалось, не было дело ни до выбитых зубов, ни до стрел, торчащих из нее, ни до факела Хори, который жег ее спину, и она ходко на трех лапах устремилась в атаку на Хори, ближайшему к ней. Под коленками стало жарко, холодно и затем – ватно. «Ну вот и все», – подумалось ему – «И я стану таким?»

В этот миг из-за края провала погреба показалась голова и плечи взбиравшегося вверх солдата. Платок сбился, и его можно было узнать по задыхающемуся щербатому рту. Баи-Крюк выбрался плашмя прямо у ног Анхи, но долго не разлеживался. Он наткнулся взглядом на копье, выроненное Тутмосом, схватил его, и, опираясь на него, как на посох, встал. Увидев тварь преисподней, он, словно мстя ей за свой страх, со всей силы ударил копьем, но только бил не острием, а словно дубиной. Это оказалось очень удачно – горизонтальный удар подбил правую руку Проклятого и тот снова упал. Баи подскочили, обеими руками воздев копье, пришпилил Измененного к земле. Правда, тварь это не убило, и удар ее лапы едва не сбросил Баи снова вниз. Он упал и покатился по самому краю провала. Но чудище лишилось подвижности, хотя копье, прорывая его гниющую, вонючую, разлагающуюся плоть, и не сдержало его движение окончательно. Ударом целой руки оно, подцепив под колено, свалило Анхи. Себекнехт, успевший вытащить булаву из петли на поясе, хекнув, попытался опустить ее на затылок Измененного. Тот успел снова отдернуть голову из под удара, но его это не спасло – палица с влажным хрустом перебила ему шею. Мерзость свалилась без движения, но ещё жила – челюсти щелкали, брызгая мертвой разложившейся плотью из ран, а страшные немигающие бельма, казалось, высасывали душу. Стряхнув оцепенение, Хори, обойдя тварь по солнцу, вбил ей булаву в затылок, и почти одновременно то же, но с другой стороны, сделал Себекнехт. Баи встал, хромая, подошел к ним и, потрясая копьем, выдернутым из мерзкой туши, завопил от радости. Но только радоваться было еще рано. Анхи лежал и не шевелился. Напротив них четвертая тварь билась с тройкой Нехти, и им приходилось туго. Пятая сцепилась с Туром, а внизу шестая, отрывая взмахами своей удлиннившейся морды куски, жрала несчастного солдата, не успевшего вылезть наверх.

Нехти не заметил начала атаки подбитого стрелами урода на тройку Хори – тот прыгнул из-под ближней к ним стены. Он только увидел, как мощное и корявое темное тело взметнулось над краем провала в погреб и обрушилось на подставленные щиты. Поначалу ему вообще показалось, что нежить кинулась на карабкающегося по веревке наверх солдатика – туша Измененного пролетела прямо над его головой. А потом ему стало не до наблюдений – четвертая тварь, которую уже никакие стрелы не могли задержать, прямо от выхода из лаза рванулась к ним. Правда, Богомол, который притащил с собой ещё и копье, успел метнуть его и даже попал – он дождался прыжка и кинул его тогда, когда тварь, обладающая невероятной скоростью, не могла уже увернуться. Удар был хорош, и человека бы убил – копье с влажным чпоканьем вошло сверху в надключичную ямку и глубоко вонзилось в тело. Но тварь словно и не заметила торчащего из нее древка, и через долю секунды она обрушилась на них. Казалось, нежить обладает разумом – она не стала ломиться на щиты, но, слегка сместившись влево от них, попыталась напасть на Иштека сбоку, на не прикрытую щитом сторону, тем более что после броска Богомол не встал ещё в строй вровень со всеми. Да и сражаться ей пришлось бы с ним одним, а не тремя. Но она не учла, что позади нее Тур, сын Качи. Его копье, совершив вертикальный круг, стремительно опустилось и разрубило левую часть грудины почти до середины ее, круша ребра. Тур метил в голову, но в последний момент, словно почуяв дуновение от удара, Измененный дернул ей в сторону. Копье Иштека вывалилось из разверстой груди. Извернувшись, Потерявший душу кинулся на нового противника, на Тура, а на тройку Нехти навалилась новая бестия, которую они, следя за предыдущей, едва не проворонили. Ее тело метнулось над краем погреба и лишь чудом она рухнула не на них, а на щиты. Строй развалился. Ренефсенеб упал на одно колено и прикрывался щитом, его рогулька была теперь бесполезна и только мешала. Иштек и десятник, не сговариваясь, ударили одновременно по крику «Шой!» десятника, Иштек бил по ногам, а Нехти – по голове. Ногу гадина отдернула, и удар Иштека прошел вскользь. Богомол был слишком опытен, чтобы провалиться, и удержал линию. Удар десятника оказался получше – палица вроде бы раздробила левое плечо Потерянной души. Тварь отвлеклась от своей первой жертвы, и отскочила, а Ренефсенеб, потрясенный, но целый, ухитрился встать и приготовить рогатину. Тем временем Богомол заметил, что из пролома вылезает очередная тварь.

– Если и она сейчас кинется, нам конец! – воскликнул он. Нехти и Ренефсенеб не видели, что происходит внизу, и не поняли, о чем он, думая, что он говорит об атаковавшем их Проклятом.

– Тогда атакуем сами! Ренеф, рогатину в шею! Богомол, бъем одновременно в голову!

На их счастье, тварь внизу нашла себе легкую жертву. Иштеку за урезом погреба не было видно, что там творится, но по звукам он понял, что солдату в погребе наступил конец.

– Шой! – крикнул десятник, и они одновременно ступили вперед. Рогатина уперлась чуть ниже, чем надо, но вполне удачно. И тут тварь ударила сбоку здоровой лапой, и строй снова рассыпался – Ренефсенеб, не оправившийся еще после первой атаки, упал. Тварь попыталась кинуться на него, но Богомол влепил ей палицей в морду. Голова страшилища дернулась, нижняя челюсть хрустнула и, рассыпая зубы, повисла под неестественным углом. Язык, с которого капала какая-то бурая жижа, вывесился изо рта, будто умертвие дразнилось. Тварь вновь отпрянула, и удар десятника лишь вскользь пришелся по черепу. Будь это человек, он был бы оглушен, но Измененному все было нипочем и он снова отпрыгнул, глядя бельмастым взглядом прямо на них.

Победный рев сзади них провозгласил об окончательной гибели атаковавшей тройку Хори твари. Почти сразу же их собственный противник снова кинулся вперед. Ренеф так и лежал, и его надо было прикрывать. Места для маневра было маловато, но Проклятый изменил тактику. Он кинулся не на них, а на стену, и уже сверху прыгнул, но – на негра. Тот почти добил своего Измененного – у него была уже отрублена нижняя лапа и перебита оставшаяся после начала боя единственная действующая рука. Нехти и Богомол завопили. Тур был так же быстр, как и нежить – вместо решающего удара он, рухнув, распластался на полу и откатился к ним. Тварь промахнулась и приземлилась на свою товарку, но тут же вскочила и встала за полуразрубленным чудищем, словно прикрываясь им. Не сговариваясь, негр, Богомол и Нехти шагнули вперед. Две булавы добили калеку окончательно, а копье негра контролировало движения второй нежити.

Крик Баи и его прыжки привлекли пировавшего внизу Измененного. Таким же могуче-неуклюжим прыжком как и предыдущие, он метнулся в сторону рябого крикуна. А строя там уже не было. Анхи лежал, Баи хромал, Себекнехт и Хори стояли на расстоянии трех локтей друг от друга. Надеясь, что Хори и его люди все же справятся, Нехти с удвоенной силой кинулся на противостоящую им тварь.

Анхи застонал и пошевелился, и Хори облегченно вздохнул – тот просто был оглушен. Себекнехт помотал головой, как лошадь, отгоняющая слепня, и капли пота сорвались с его лба. Он как-то устало направился к Анхи – помочь ему встать. Баи еще не перестал вопить, торжествуя победу, а напротив Иштек и Нехти ловко добили Измененного, ранее бившегося с Туром. Теперь они оставались втроем против одной гадины – Ренефсенеб тоже был сбит, и Хори гадал, жив ли тот. Но тут ему стало не до наблюдений – шестая тварь, привлеченная воплями Баи, подняла голову и посмотрела своими гибельными бельмами прямо на них. Юноша понял, что сейчас случится, и закричал:

– В строй! Живо!

Но он опоздал. Мелькнула в воздухе, будто пущеная из онагра, туша, и Себекнехт, хоть и прикрылся щитом, не устоял на ногах. Отлетев, он ударился об лестницу. Что-то хрустнуло – то ли лестница, то ли какая-то кость у солдата. Нечисть бездны, приземлившись после этого рядом с Анхи, дернула мордой, и кровавые брызги полетели веером. Хори еще надеялся, что это кровь сожранного внизу солдата, но понял, что ошибся – правая рука Анхи была практически оторвана, а кусок мяса из бицепса несчастного проглочен мерзким созданием. Баи, ухватив копье, встал рядом с командиром, пригнувшись, как в портовой драке и ожидая броска Потерянной души…

– Ты глянь, а это баба была! Обидно будет, если мы ее не разложим, а? – прохрипел щербатый нарушитель спокойствия. Действительно, нежить была облачена в разрванное по швам налившимся мертвой силой телом простенькое платье крестьянки-нехсиу. Когда-то узкое и длинное, оно гармошкой задралось вверх, бесстыдно оголив странно вывернутый и набрякший, как у течной суки, детородный орган мертвой-немертвой хозяйки. Нелепо смотрелись на страшной твари аккуратные грудки с задорными сосками, еще не испятнанные трупной синевой, и не менее нелепо выглядело воздетое удлиннившейся и раздавшейся у основания шеей вверх простенькое ожерелье, на которое не позарились даже дикие негры, все из птичьих косточек и деревяшек. Оберег, который ее не спас. Была когда-то селянка, а стала ужасом живых.

– У меня на нее не встанет, так что давай просто ее убъем, – мрачно ответил Хори. Женщина-измененная кинулась на них. Баи удачно принял ее на копье, и наконечник застрял, то ли в ребрах, то ли уперся в позвоночник твари, что не дало той дотянуться до них. Хори треснул ее булавой, и вновь подивился невозможной скорости Измененных – человек бы не успел увернуться, но, отпрянув, Проклятая душа успела сберечь свою голову. Словно кастаньеты-систры у танцовщицы на празднике трескуче прогрохотало ожерелье-оберег – и раскатилось, ссыпаясь с лопнувшего шнурка, мелкой дробью по полу. Гадина махнула рукой-лапой и, сбитый древком своего же копья, Баи отлетел в сторону. Она обернулась к Хори, и, как указующий перст, торчащее из груди Измененной древко копья нацелилось на него. Судорожно ухватив его правой рукой, юноша что было сил толкнул тварь, и с ужасом понял, что, утратив опору, острие все глубже пронзает тело чудовища, а он приближается к смертоносной пасти и лапам. Но, хвала всем богам, наконечник опять уперся во что-то. Мертвая-немертвая селянка была меньше и намного легче негра-Измененного, убитого ими перед этим. Налегая изо всех сил, он протолкнул гадину к самой лестнице и продолжал давить, как вдруг что-то хрупнуло под копьем. Сперва Хори подумал, что сломалась ступенька лестницы или наконечник, и у него словно разлилось по спине ведро холодной воды от предвкушения неминуемой смерти. Но ему повезло – это был позвоночник твари. Ноги перестали ее держать, и она стекла каплей гноя у лестницы, рухнула, как поломанная кукла. Однако ничего еще не кончилось. Юноша и сам потерял равновесие и упал, по счастью, в другую сторону от твари. Та еще была жива, и, подтягиваясь на руках и щелкая зубами, приближалась к его ногам. Еще миг – и все будет кончено!

Вдруг на голову чудовища сверху обрушился горшок-жаровня, словно кара небесная. С громким треском и стуком он лопнул, рассыпая вокруг раскаленные угли, обжегшие ноги юноши. Судя по тому, что нечисть перестала шевелиться, ее голова тоже не выдержала удара. Но Хори, отдернув ноги, всё молотил и молотил по ней булавой, и никак не мог остановиться.

Глянув вверх, он увидел лопоухого Тутмоса, откинулся на пол и захохотал.

Глава 30

Все же они добили эту тварь! Нехти едва не стошнило, когда он услышал сипение чудовища и глянул в ее лицо. Казалось, их глаза сцепились невидимыми крючьями и не могут разорвать эту связь. И в этот миг Иштек, словно танцуя, ударил с разворота в висок Потерянной души булавой, а Тур подсек ей ноги. Нехти с тревогой посмотрел на противоположную сторону башни, как раз, когда ушастик ловко швырнул свою жаровню прямо в голову ползущей на руках уродины. Затем он глянул вниз – еще одного проклятого им может хватить всем до смерти! Но новых тварей не было видно. Только теперь он понял, что устал до дрожи во всем теле. Медленно он доковылял до Ренефсенеба. Тот уже шевелился, но…  На его груди были видны три параллельные царапины. Первая тварь его зацепила своей лапой. Нехти знал, что после укуса выжить нельзя. А вот такие царапины? Уцелеет ли Ренеф? После этого он нервно осмотрел себя – нет, повезло. Иштек и Тур тоже были невредимы.

– Следи за лазом. Я проверю, как у них там, – сказал он Богомолу и неопределенно махнул рукой. Тур тем часом подобрал лук и тщательно его осмотрел. Затем он следом за Нехти отправился на противоположную сторону – собрать стрелы, если те не сломались. На удивление, одна, в плече упокоенного окончательно Баи и Хори негра-великана, уцелела, и Тур аккуратно, чтобы не сорвать наконечник и не испачкаться в том, что на него налипло в теле нежити, вытащил ее, после чего сунул ее наконечником в горку углей из жаровни – выжечь заразу. Затем аккуратно и осторожно он поместил среди углей наконечник своего копья, весь покрытый слизью, мертвой кровью и ошметками гнилого мяса Измененных. Запах был адский – просто мертвечина, мертвечина, обжигаемая углями, какая-та сладко-неестественная вонь…  Резкий запах честного мужского пота от них всех казался почти что аравийским благовоонием по сравнению со смрадом от Потеряных душ.

Нехти, протянув руку, помог командиру встать. Они с грустью смотрели на тело Анхи.

– Сейчас придется сделать кое-что неприятное, – печально сказал десятник, – смотри на него. Вот как это бывает после укуса…

Вдруг Анхи зашевелился и неуклюже начал садиться в луже собственной крови. Единственная рука его пыталась ухватиться за воздух. Глаза же уже были бельмами измененного. Десятник вздохнул тяжко и почти нежно ударил его булавой по голове, после чего тот рухнул и затих окончательно.

– Он был добрый воин, быстрая нога. А эти колдуны проклятые лишили его посмертия!

Рядом с лестницей застонал Себекнехт. Он, казалось, не был укушен или оцарапан, но, судя по всему, у него было то ли сломано, то ли треснуло одно или несколько ребер. Нехти выдохнул облегченно, Себекнехт был из его солдат, с которыми он был давно, а он уже потерял сегодня одного и не знал, выживет ли другой. Хотя погреб осматривал именно он и не нашел ничего опасного. Баи уже тоже встал, кряхтя и опираясь о стену, как старик с больными коленями. Этому неугомонному щербатому и рябому забияке повезло неимоверно, учитывая все произошедшее! Он был цел и почти невредим. Правда, сильно хромал и получил древком соего же копья по переносице с такой силой, что, кажется, завтра оба его глаза заплывут в щелочки и будут украшены огромными синяками. Грязный, с изорванной набедренной повязкой, он, тем не менее, выглядел бодрее их всех, кроме, разве что, дикого маджая. Сейчас ему явно хотелось спрятаться от начальства, но сделать это было ну никак не возможно.

– У тебя все целы? – прокаркал Хори. Его гортань была как старая отлинявшая змеиная шкура – сухая и ломкая, казалось, одно неловкое слово – и она с хрустом и треском рассыпется в труху и прах.

– Ренефа зацепило. Я не знаю – опасны ли царапины так же, как укусы. Мы с Иштеком и Тур в порядке. Вроде бы…  Я думаю, мы все погибли бы без негра того.

– Ты прав, наверное…  Сколько их всего было, тех тварей из под земли? Шесть? И троих уложил он.

– Ну, двух из них стрелами…

– Какая разница? Он был как Ра на ладье, стреляя в Апопа, спокоен, быстр и меток! Главное, что они не выбрались сюда, наверх. В жизни не видел такой стрельбы! А с ним в бою лучше быть по одну сторону…  Но даже и с ним – веселье было ещё то…

– Нам еще предстоит другое веселое дело – надо будет проверить дыру ту, из погреба. Вдруг там еще Измененные сидят?

– О нет! Только не это!

– Хочешь или нет, а это придется сделать, и чем острее – тем быстрее!

– Тогда пять минут на подышать, и – пошли. Ты, я, Иштек и Тур. Хотя подышать…  Только сейчас понял – как же вкусно дышится живому, хотя и дерьмом…

– Тут не только дерьмом, тут еще и мертвечиной несет. И кровью.

– Ты заметил – от Измененных какой-то странный запах?

– Да. Какой-то…  Как в муравейник залез и патокой полился. Странный и сладкий, хотя и не сладко-трупный. И ты прав – живому даже этот запах вдыхать – хорошо! И если от него стошнит – тоже хорошо!

Десятник помолчал и добавил, уже о другом:

– Кто-то пусть следит за Ренефсенебом. Его нельзя оставлять одного. Только надо объяснить все правильно, а то либо этот кто-то Ренефа убъет сперепугу, либо, отведи от нас боги беду эту, если Ренеф обратится, сам погибнет. Баи оставим следить?

– Э, нет! Тутмос пусть остается, а не этот негодяй. Это ведь из-за него все случилось. Для него поинтересней найдем задачу…  Баи! Бегом хромай сюда! – прорычал Хори.

– Слуга покорный, командиры!

– Это ты-то покорный? Ты понимаешь, что все погибшие – на твоей совести? Ты – ходячее оскорбление для любого командира, а твоя щербатая и рябая рожа – уже достаточный повод для наказания! Твои преступления столь велики и ужасны, что я могу тебя казнить смертью, ты понимаешь это? Ты, правда, не растерялся и храбро бился, но это лишь немного смягчает твою вину. А до полного искупления – как отсюда до Великой пирамиды гусиным шагом! Твоё наказание, возможно, уменьшилось бы, если бы вы нашли клад! Но и тут вы вместо сокровищ откопали чудовищ этих. Вот поэтому именно ты и пойдешь первым в дыру эту, что вы пробили.

– Смилуйся, отец мой! А если там ещё есть Проклятые души?

– Вот заодно и проверишь.

На Баи было больно смотреть. Он явно испугался, да так, что даже не склонный к жалости Нехти счел нужным сказать:

– Нет там никого больше, иначе бы они на нас набросились. Не могут они устоять перед голодом своим. Мы все пойдем, но в дыру ты полезешь первым. Такое будет твое наказание.

Тем временем Тур, взяв с пола слетевший головной платок погибшего Анхи, тщательно очистил наконечник очередной уцелевшей стрелы, а затем спустился вниз – собрать оставшиеся стрелы.

– Видишь? Негр этот не боится, а уж он-то знает про Потеряные душе больше нас всех вместе взятых. Эй, Тутмос! Собери все незажженные факелы и иди сюда!

– Слуга покорный, уже иду!

Тутмос спустился к ним с пучком факелов и уже успел обновить прогоревшие и воткнуть новые в незанятые поставцы. Стало заметно светлее. Все вокруг казалось старой картиной – припорошенной от времени пылью. Пыль, поднятая вверх их ногами, пыль, выбитая из пролома – она покрыла все. Они и сами были похожи на глиняные статуи в бедном сельском храме. Неподвижные от усталости, со спокойными от отупения после боя лицами, и такие же матово-пыльные, словно сделанные из глины и готовые, чтобы их, как водится, расписал художник. И художник, казалось, уже начал свою работу – пот проложил кривые блестящие дорожки по их телам и лицам, брызги крови, казавшейся в подземелье темнее, легли первыми глянцевыми мазками на запорошенную пылью кожу. Но какой бы темной в испуганом свете факелов не казалась кровь, брызги мертвой крови Проклятых душ и их гнилые ошметки были еще темнее. И один лишь чистенький по сравнению с ними Тутмос, нервно озиравшийся на весь этот разгром и бойню, казался не статуей, а живым человеком. Хори, подозвав, растолковал ему, что нужно внимательно смотреть за Ренефсенебом и перевязать его, но, если, храни от этого все боги, Ренеф умрет – немедленно звать его или Нехти и не подходить близко. Тем временем внизу Тур собрал уцелевшие стрелы и тщательно их очистил платком. Ищтек, Баи, Хори – все спустились в погреб, стараясь не смотреть на растерзанного солдата. Голова его была раздроблена, а может даже – разгрызена, так что даже невозможно было понять – кто это. Очевидно, из-за этого он и не превратился в ещё одного ходячего мертвеца. От второго, в проходе, остались, почитай, только ноги, даже изрядная часть костей отсутствовала – не понятно даже, как измененные успели его так быстро объесть?. Кровь уже начала сворачиваться, и в тягучих, покрытых матовой пленкой пыли лужицах появились сгустки. Желтоватые с розовым брызги мозгов на кирпичах и полу вызывали у Хори тошноту, и его долго, до желчи, выворачивало. Нехти же был просто печален.

– И все равно им повезло больше, чем бедному Анхи. Их души не загублены, и уже скоро, сразу после обряда отверзания уст, помчатся они на поля Илау, – задумчиво сказал Нехти, – как-то это несправедливо. Он сражался до последнего – и его души погибли. А эти, из-за которых все и вышло, пребудут с богами…

– Я не знаю, можно ли отверзнуть телу, лишенному головы, уста? – задыхаясь и восстанавливая дыхание, сказал Хори, – А с Анхи… Мы поговорим со жрецом завтра, и со светлоглазой Старшей. Не может быть, чтобы не было ритуалов спасти их. Помнишь, Саи-Херу говорил про Нейт, защитницу мертвых? Она должна помочь, вот увидишь!

Нехти слегка приободрился от этих слов. Вдруг из под груды кирпичей и тел Измененных раздался стон. Перепугавшись поначалу, они сообразили, что это и кто это, и, осторожно, чтобы не приключилось беды, оборачивая руки тряпьем и захлестывая веревками, оттащили туши Проклятых в сторону и начали разбирать завал. Под ним нашелся еще один живой солдат. Счастливчика крепко побило камнями и кирпичами, он был весь в пыли, крови и ссадинах, и Хори даже не смог узнать его. Но, кажется, завалившие его кирпичи не только его покалечили, но и спасли от Проклятых душ. Пришлось Баи снова выбираться наверх. Они с Тутмосом из веревок и лопат, принесенных горе-кладоискателями, соорудили подобие подвесной люльки и осторожно вытащили раненого на первый этаж. Тутмос остался перевязывать его, а Баи нехотя вернулся в погреб. Настало время проверить – куда же ведет этот лаз и что там, в темноте? Они в некоторой нерешительности встали перед провалом. И тут испуганно завопил Тутмос:

– Ренефу плохо! Помирает он! Зовет всех!

Кряхтя и натужно вытягивая руками ослабевшие после боя тела, они втроем – Хори, Нехти и Иштек – вновь взобрались по веревке с узлами вверх. Хори казалось, что позвоночник трещит и рассыпается на части, а главная жила вот-вот лопнет, как перетянутая струна. Тур остался в погребе, а Баи, помедлив, полез за ними, словно боясь провала и того, что внутри него.

Ренефсенеб сидел, обессилено привалившись левым боком к стене. Его била крупная дрожь, лоб блестел от испарины. За несколько минут он словно постарел – лицо будто усохло и кожа туго облепила череп. Ему было очень плохо. Подняв тоскливые глаза на Нехти, он просипел:

– Леопард, во имя Дедуна и нашей дружбы, не дай моим душам погибнуть! Ты же знаешь, что делать, – он облизал распухшим сухим языком пересохшие губы, – поспеши…  Эх, жаль, вина нет, глотнуть напоследок…

Баи молча метнулся к сваленному у стены вороху вещей, принесенных, очевидно, непутевыми кладоискателями, и протянул умирающему кожаную флягу. Кривовато улыбнувшись, тот попытался открыть ее, но дрожащие руки не слушались. Баи терпеливо и осторожно забрал флягу, выдрал зубами пробку, и, опустившись на колени, поддержал левой рукой товарища, а правой поднес флягу к его рту, словно мать, кормящяя младенца. Судорожно, с усилием, тот сделал несколько глотков. Кадык дергался, словно с натугой проталкивая вино внутрь. Ренеф отстранился от фляги, и малая струйка вина неловко пролилась ему на грудь, прокладывая себе извилистую темно-влажную дорогу в покрывавшей кожу матовым слоем пыли.

– Ну вот, уже не так противно уходить. Тебе зачтется, Крюк…  Давай, командир, пока мои души при мне…

Нехти приподнял булаву и страдальчески глянул на Хори. Тот понял, что десятник не в силах ударить Ренефсенеба, и словно просит глазами Хори избавить его от этого. Кивнув, юноша тихо зашел за спину Ренефу, чтобы не омрачать его последних мгновений ожиданием удара. Пусть думает, что смерть придет от руки Нехти.

– Не грусти, командир, мы славно бились, – прохрипел Ренеф, – и я хорошо уйду. Если ты успеешь…

Он затих, и, казалось, начал отходить – дрожь стала мельче, но чаще. Хори понял – пора. Чуть помявшись, он все же вскинул булаву.

– Матери не говори… , – еле слышно просипел солдат, и в этот самый миг булава опустилась ему на кракнувший затылок, оборвав его последнюю просьбу. Удар был силен и аккуратен, Ренеф, завалившись вперед, на свои ноги, затем, медленно раскручиваясь уже мертвым телом, развернулся лицом вверх. При взгляде спереди, если не обращать внимания на быстро натекающую снизу лужу темной крови, казалось, что он уснул. Его лицо не было обезображено ни ударом, ни гримасой смерти. Та милостиво словно убаюкала его, мышцы немного расслабилось и солдат будто снова помолодел. Нехти, не стесняясь, плакал. Хори же не чувствовал ничего. Он словно отупел и отрешился от всего вокруг. Он чувствовал, что чуть отсушил руку во время удара, но старательно отгородился от мыслей о том, куда он бил. И все вокруг было…  слегка во сне, чуть в тумане.

– Да пребудут души твои свободными, Ренеф, и да смилуются Маат и Осирис-Дедун на суде твоем, – нараспев сказал Нехти, опускаясь на колени рядом с умершим, – и да будет легка твоя дорога по камышовым полям на их суд!

Он закрыл глаза Ренефсенебу, распрямил изогнутое тревожным крючком тело и сложил ему руки на груди, как это потребно у мумии. И все продолжал и продолжал смотреть в его успокоившееся и как-то покровительствено, словно Ренеф знал теперь много больше оставшихся, улыбающееся лицо. Так улыбаются статуи богов и царей в храмах, как детям, будто припоминая, в чем виноваты те перед ушедшим и прощая эти никчемные мелкие прегрешения. А Нехти все равно терзал себе память, вспоминая то, что уже никак не изменить. Колени вдруг ощутили липкое тепло – лужа крови добралась до него. Десятник, словно успокаивая свою совесть, подумал – значит, точно успели перехватить души Ренефа у Измененных. Из раны на голове течет сильно и много, но только если рана досталась живому, мертвое сердце Проклятого не гонит по мертвому телу мертвую, гнилую кровь. Десятник встал, отер колени ладонью, а потом долго искал, чем же вытереть руку. Кровь уже начала сворачиваться, и пальцы будто склеивались, а кожу на руке стянуло. И в то же время, когда он нашел, наконец, какую-то ветошь, ему было стыдно и неловко стирать с руки кровь Ренефа, словно к неисправимым промашкам добавилась еще одна.