Текст книги "Ненужная крепость (СИ)"

Автор книги: Александр Альба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава 19

И снова Хори словно смотрел на все как будто с небес – отрешенно, спокойно, словно в таком сне, когда все вокруг будто спящие мухи…  Жрец хлопал глазами, светлоглазая отшатнулась, ее маджаи (а хорошие бойцы, как-то мимоходом подумал молодой офицер) словно исчезли в одном месте и появились рядом со своей госпожой. Они мгновенно перейшли от сонной лени сытого льва к настороженной, зыркающей тревоге стерегущей стаю гиены-охранника. Нехти уже был у двери, в руке – булава, Иштек с кинжалом, видно, отчаянно завидовал командиру, не забывая держать его спину и приглядывать за маджаями, Хори и жрецом, за каждым – по-своему. Как это ни странно, писец тоже был собран и готов к внезапному, только похож был не на зверя, а на змею.

Сам Хори оказался за спиной Богомола, с циновкой, сорванной со скамьи и намотанной на левую руку. Кинжал так и остался в ножнах, но старый, высохший до звона шест, которым поднимали и опускали оконные занавеси, неведомо как оказался у него в правой руке. Шест был слегка кривоват, с плохим балансом, но зато длиной в четыре локтя и толщиной в два с половиной пальца. Удивительно, что он не сгорел в кострах караванов.

Минмесу негромко сказал:

– Погодите! Сперва я задую огонь в лампах! Зажмурьте глаза, чтоб скорее привыкнуть к тьме! – и он начал задувать и защипывать пальцами фитили ламп. Это было разумно – ничего более глупого, чем вываливаться из освещенного дома на улицу и придумать было нельзя. Хори со стыдом подумал, что подумать об этом было его делом, а вовсе не писца. И еще он подумал, что после пиршества двигаться проворно и резво будет непросто. Наконец все лампады были потушены. В комнате повисли тьма и легкий страх. Страх резко пах потом диких маджаев, вонью потушенных фитилей и пылью. Неприятно он пах, в общем. Но, тем не менее, все здесь были люди решительные и умеющие держать свой страх в узде.

– Минмесу! Охраняй жреца, смотри за маджаями. Иштек справа, Нехти слева, я в середине. Первым выходит десятник, вторым иду я, Богомол замыкает. На счет три…  Раз, два, три!

Откинув тяжелый войлочный полог, они вырвались на улицу. Вопль стих, сменившись какими-то невнятными криками, шлепками и бормотанием. На улице стало ясно, что он доносился из пристройки у дальней стены, той, где разместили маджаек. Она была как бы на отшибе и в темноте, но сейчас, привлеченные шумом, к ней уже прибежали многие солдаты, и у некоторых из них хватило ума захватить факелы, так что пристройка и вход в нее уже были освещены. Никакой прямой угрозы не было видно, и тройка устремилась к месту происшествия. Там уже собралась целая толпа – солдаты, погонщики, человек пятнадцать, не меньше, совершенно закрывая проход. Пройти к мазанке, равно как и увидеть, что там происходит, решительно не было никакой возможности…

… если бы это все происходило в каком-нибудь городишке, а в армии все идет совсем по-другому.

– Эт-то ещё что за гульбище? Всех увидел, опознал и накажу поделом и достойно. Слева от двери, в две шеренги, те, кто с факелами в первую, остальные во вторую – становись! Два шага назад – марш! Смирно! – десятник скомандовал не раздумывая, так, как другой бы почесал место укуса комара. В толпе началось шевеление, превратившее ее в подобие строя, но все же только подобие. Однако вход в пристройку стал виден. Занавеска была сорвана и валялась на земле. Из прохода, гневно крича и жестикулируя, появились две маджайки, внутри плакали дети, и бормотала, успокаивая их, оставшаяся, очевидно, с ними последняя горянка. Нехти, напряженно вслушивающийся в крики женщин, мрачнел лицом, а Иштек вдруг пакостно заулыбался.

– Что случилось? – тихо спросил Хори, но Нехти уже что-то быстро и повелительно, хотя и негромко, говорил маджайкам. Те, видимо, успокаивались, но продолжали еще, видно, не в силах сразу остановиться, ворчать. Наконец, одна из них, поклонившись Нехти, вернулась в дом. Вторая, все еще что-то бормоча, наклонилась, подняла циновку-занавесь и принялась ее пристраивать в проеме. Повернувшись к командиру, десятник сказал:

– Кому-то из солдат сильно захотелось женского общества. Двоим, если быть точным.

– Опять ежики… , – хихикнул сзади Богомол.

– Что? – не понял Хори.

– Опять, как с ежом – ложная тревога, – пояснил Иштек и смачно сплюнул.

Хори хотел бы сделать то же самое, но вот беда – положение не позволяло. Его просто трясло от ярости. Нехти, глянувший было на него мимоходом, поворачиваясь к солдатам, тут же развернулся снова к нему и успокоительно зашептал:

– Да ничего страшного не произошло…  Наказание должно быть суровым, но не свирепым…

– Кто? – тихим, почти ласковым голосом спросил Хори, но его услышали все. Гул и галдеж прекратились, словно по волшебству.

– Кто тут эти ежики? – так же спокойно и монотонно повторил юноша. Впрочем, наверное, можно было и не спрашивать – двое расцарапанных и растрепанных солдат безуспешно пытались затеряться в задних рядах. Точнее, один был погонщик ослов, а не солдат. Второй – вожатый собак. Хори, убедившись, что это не его желторотики и не солдаты Нехти, несколько успокоился.

– Наказание будет объявлено и исполнено завтра, ибо не пристало судить и наказывать не под лицом Ра-Атума, дарующего жизнь всему сущему. Сейчас все поворачиваются и идут к себе от места этого, и помоги все боги тому, кто просто посмотрит в эту сторону. Прочь!

Солдаты, переговариваясь тихонько, быстро исчезли, как вода из неплотно сжатой пригоршни.

– У них будет беспокойная ночь, у этих двух, – промолвил Нехти, – они все головы себе сломают, думая, как ты их накажешь. Ожидание наказания хуже самого наказания. Как бы ты их не покарал, они будут бояться большего всю ночь…

Хори невесело улыбнулся, затем, повернувшись, глянул на командирский домик.

– Однако, нам пора вернуться и все уже разъяснить в этом деле, – сказал он.

Хори был зол, страшно зол. В конце концов, он был еще очень молод, и его самого привлекали и манили женщины. Особо большого опыта он не набрался, но навязчивые мысли и желания не отпускали его, горяча кровь и туманя мысли. Он и так-то, увидев старшую маджаек, едва не потерял голову. И почему он должен держать себя в руках, а эти мужчины, намного старше его самого и, наверняка, женатые и намного более опытные – нет? Да как они смеют! И теперь ему придется еще и извиняться за них перед светлоглазой. Он и так себя ощущал рядом с ней как на иголках, ее взгляд почему-то был одновременно и серьезным, и насмешливым…  Она словно читала все его мысли, и от того кровь приливала к щекам и еще кое-куда…  Словно мало было и той тайной власти женщины, что она уже и так заполучила, так она сейчас намотает на свои пальцы и другие ниточки, которыми привяжет, подчинит его. Что за нелепое, недостойное и невыносимое положение!

С того мгновения, как раздался вопль в ночи, прошло не более десяти минут. Но в домике все как-то неуловимо поменялось. Светильники вновь горели, и вокруг них бились в воздухе и трещали крыльями ночные насекомые – занавеси на окнах откинули, чтобы проветрить, и мотыльков налетело много. Правда, запах никуда пока не делся, хотя и ослаб – но он уже не казался таким тревожным. Но главное – напряжение, между писцом и светлоглазой маджайкой исчезло. Жрец тоже казался довольным. Хори запоздало подумал, что поторопился и не оставил ни одних надежных ушей. Теперь он много дал бы, чтобы узнать – какой разговор здесь случился в те недолгие минуты, что его не было. А то, что разговор был – он не сомневался. Сидящие в комнате видели все происходившее у мазанки маджаев и, очевидно, поняли, что тревога оказалась ложной и ничего страшного не произошло. Но, в отличие от Хори и Нехти (ну, и Иштека-Богомола), им не надо было строить солдат и наводить порядок, так что у них было время поговорить. Был, был разговор! Причем, кажется, он порадовал всех в нем участвовавших. Даже старый вздорный жрец, так же, как и Хори, не совсем понявший причины противостояния маджайки и соглядатая (а уже понятно, что в первую очередь Минмесу был именно глазами и ушами, правда, понять бы еще – чьими) напоминал кота, которому удалось утащить из кухни тушку гуся. О, как же хотелось узнать, о чем тут говорили! Та же мысль, по-видимому, посетила и Нехти, вошедшего за командиром и внимательно оглядевшего всю компанию. Только он не стал идти окольными путями и в лоб спросил:

– Судя по лицам, тут уже обсудили что-то значимое. Хотелось бы мне знать – о чем здесь говорилось. Просто чтобы не возвращаться к этому. Все выглядят так, будто сказанное возрадовало сердца всех. Мы тоже хотели бы порадоваться и увеселиться.

Минмесу чуть дрогнул лицом – не понравилось. Только вот что – вопрос или то, кто и как его задал? Он посмотрел на молодого офицера, словно спрашивая – отвечать или нет? Юноша для важности выдержал паузу, затем слегка поклонился в сторону маджайки, стараясь выглядеть бесстрастным, и сказал:

– Я должен принести тебе извинения, достойная госпожа, ибо и шум этот, и тревога наша вызвана всего лишь недостойным поведением недостойных солдат. Они пытались пробраться к твоим спутницам. Те впрочем, себя не дали в обиду, но это не умаляет ни моей вины, ни прегрешений дерзких тех. Они, впрочем, будут достойно наказаны, и ты и спутницы твои увидят это своими глазами.

Видно было, что старшая маджайка старается выглядеть серьезной, но и видно было, что в глазах ее мечутся демонята веселья. То ли она не придавала этой глупой истории значения, то ли не сомневалась в способности своих спутниц постоять за себя…  А может, она над ним смеется? Не давая себе вспыхнуть и разозлиться, Хори вновь обратил свой взор к писцу:

– Теперь, когда приличия соблюдены как должно, я тоже хотел бы спросить тебя, достопочтенный господин, как и мой десятник. Нет ли того, что стоило бы услышать и нам? Я ясно вижу мир и покой там, где совсем недавно были неприятие и тревога. Меня радует это, но я хотел бы понимать причины и первого, и второго.

– Возможно, госпожа начнет? Недоверие выразила она, верно, стоит объяснить его причины…

Старшая пяти кланов кивнула, соглашаясь. Скорее даже, не кивнула, а медленно опустила веки:

– Тогда я просто продолжу свой рассказ, – сказала она, – с того места, где остановилась. С купца. Ибо из рассказа этого станет понятна причина моей осторожности, и в первую очередь – в отношении достопочтенного господина. А далее он расскажет свою историю, из которой будет понятно, почему эта осторожность ушла.

И от военных вождей кланов, и от колдунов и чародеев, и главное – от старших родов дошли вести о вопросах купца. Он не понял поначалу, что женщины у нас имеют другие права и другую власть, не так, как у вас в сырых нижних землях. Поэтому и не понял сначала, что круг старших пяти кланов обеспокоился и начал приглядывать за ним. Вопросы о лишенных души и сами запретны, но когда он стал пытаться разузнать с помощью лести, подарков и вина о том, каким колдовством можно обуздать потерявшего душу…  Великая мать прокляла все, связанное с поеданием людей и с сотворением злого колдовства по отъему души у живого. А лишь отняв душу, можно сделать живого потерявшимся. Были раньше на равнинах колдуны, что умели делать такое, и потом могли управлять бездушными тварями. Но бездушного надо кормить, ибо он вечно голоден. А самое желанное для него – человеческая плоть, и трудно даже сильнейшим колдунам, умеющим обращаться в зверей, держать их в узде, чтоб он не набросился на своего хозяина или других людей. Если он убьет кого-нибудь из живых, то тот восстанет и сам после смерти не обретет загробного покоя, а сам станет бездушным. Но даже если уже созданный Потерявшийся не съест или убьет, а только ранит – укусит или просто поцарапает – другого человека, то тот сам неизбежно станет таким же, и не удержать будет уже этого проклятья, если не перебить их всех, бездушных тех. А убить их тяжело – они не боятся стрел и копий, и даже пробитый насквозь тяжелым копьем марьяну, Проклятый будет убивать и пожирать. Лишь раздробив или отделив голову можно убить Проклятого. И еще одно – если Потерявший Душу вкусит плоти человека – он становится сильней и быстрей. И поднявшему из загробия колдуну все трудней смирять его.

Узнав, что его так интересует, Круг Старших не мешкал. И купец, и караван перестали для нас существовать. Нет, никто и пальцем их не тронул. Их не замечали. С ними не говорили. У них ничего не покупали и им ничего не продавали. И им отказали в воде и крове. Купец все понял правильно и исчез на следующий день. Ему вернули все дары и дали воды на дорогу. Его путь до ближайшего колодца проследили, и предупредили соседние кланы. Везде его ждало молчание и неприятие. Другой бы понял все и смирился. Но этот купец был не таков, нет, не таков! Уж не знаю, где и кто рассказал ему…  А может, он и сам догадался из обмолвки тут, двух-трех слов там…  Он был умен, купец тот. Казалось, его караван уходит к нижним землям, и мы перестали следить за ним. «Мы» – это не народ колодцев Ибхит, а все племена Земли Первопришедших. Ты не знал, молодой вождь, что наш край так называется? Боги вместе с Гором и Сетом не сразу пришли к вам и в ваши земли. Из своих мест они сперва прибыли на острова блаженных, и потом – к нам и в Пунт. К вам же они прибыли позже, но навсегда, завоевав и подчинив и местных людей, и богов.

Весть о караване передавали от колодца к колодцу, от оазиса к оазису, от клана к клану. Но понемногу, как волна от камешка, брошенного в колодец, внимание слабело. И вот, когда до Хапи оставался только переход, следить за ними перестали. Но до Короско или Кубана он так и не дошел…  Они свернули. Но куда – мы узнали намного позже.

Вороны наша родня, и говорим мы почти на одном языке, но ты знаешь, верно – никто не враждует ожесточенней, чем родичи. Наша вражда началась еще до тех пор, как Гор и его Идущие следом ступили на землю эту. Когда-то мы были одним народом. Уже не скажешь, с чего началось наше разделение. Но скажу лишь, что они глухи к заветам Великой Матери. И до сих пор, говорят, самая сильная волшба их колдунов связана с человеческими жертвами и даже, говорят, с поеданием плоти себе подобных, что вызывает только отвращение и ужас. Но и для них, колдунов этих Вороньих, такая волшба запретна. Поэтому, упустив караван купца так близко от нижних земель, мы не обеспокоились. И лишь слегка встревожились, когда узнали, что вновь купец появился в землях Воронов. Но гонцов к нашим врагам мы все равно послали – не такое это дело, чтоб молчать, даже с недругом.

И у Воронов ждал купца неласковый прием. Но за то время, пока гонцы добрались до Вороньих земель и оповестили вождей и старших круга, он уже, наверное, успел найти того, кто был ему нужен. Но то ли он не успел окончательно убедить того колдуна, то ли не смог дать тому, что хотел он. Ведь просто так подобные секреты не раскрывают. В тот раз не достиг он цели своей, купец тот. Но, видно, договорились они уже о многом. Как псы, прежде всего обнюхивают друг друга под хвостами и уж потом решают, драться ли им или сбиться в стаю, так и эти презренные, подобно псам во всей мерзости их обнюхались и сбиться в стаю решили, но не успели. Из земель Воронов их тоже выслали, но уже сопровождали до самого Кубана. Но псы уже снюхались, и зря мы решили, что беда прошла стороной. Видно, они оговорили, где и как пройдут их новые встречи. До волнений в ваших землях уже доходили до нас вести о разном…  Скорее всего, были встречи у этих проклятых, и не раз, и число тех встреч росло. Ибо, прямо перед бунтом из земель Воронов пропали два колдуна со своими учениками и слугами. В пламени бунта и после него и Воронам, и нам невозможно было проследить их следы – сначала в смуте и неразберихах, затем – вы сами знаете, каково было бы маджаям выспрашивать что-либо в крепостях ваших. Но знаем мы, что они встречались не раз не только с купцом, но и с какими-то большими людьми из главных земель ваших. Говорят, был какой-то большой жрец и какой-то важный чиновник. И появились они позже, уже в разгар бунта. Да и бунт будто бы не без их помощи подстроен. Но главной их целью было научиться запретному колдовству. И вывезти бездушных в Та-Кем. Бунт лишь прятал следы.

– Но это же злая измена! – воскликнул Хори.

– Теперь ты понял, молодой вождь, почему я не сразу поверила достопочтенному?

– А что же заставило поверить, о моя госпожа?

– Я думаю, что достопочтенный не откажется повторить свой рассказ, что рассказал он нам?

Глава 20

– Расскажу. Тем более, что чародейный господин своими как-бы случайными оговорками не оставил мне выбора. Это история о том, почему он назвал меня Достопочтенным господином и почему я так много знаю о бездушных. Я прибыл в Та-Сети двадцать семь лет назад, в свиту царского сына Куша, который правил к тому моменту уже пятнадцать лет.

– А! – воскликнул Нехти.

Минмесу недовольно покосился на него. Хори понял, что ничего не понял. Очевидно, его помощнику многое стало ясно, но ему – нет. Меж тем чиновник продолжил:

– Прежний принц Юга, Нехи, состарился на своем посту, ибо правил Югом более 20 лет. Да и сказать по чести, перестал вызывать удовольствие его Величества Мен-Хепер-Ра[92]92
  Тутмос III


[Закрыть] на посту начальника южных стран. Но его Величество и сам был уже в совершенных годах мудрости и многое прощал своему старому семеру и приближенному. Власть этого благого Бога простиралась до самых дальних далей и рука была могуча, он успевал все: строить города, крепости и храмы и воевать, принимать послов и решать судьбы заморских дальних стран. Он раздвинул пределы подвластного мира втрое и дошел до Перевернутой реки[93]93
  Евфрат, текущий на юг, а не на север, как Нил


[Закрыть]. И речи не могло быть, чтобы любой из чиновников и семеров решил жить своим разумением, а не волей Великого, поэтому князь Куша Нехи худо-бедно справлялся. Во время доставки очередной дани ее пришлось лично везти в казну, да ещё долго ждать повелителя, ибо тот, как всегда, расширял пределы внизу[94]94
  т. е., на севере


[Закрыть]. И вот, пока длилось это ожидание, с князем Юга приключился удар. Боги еще нескоро призвали его к себе, но он не вернулся ни на юг, ни к посту Великого хранителя врат Юга. Его Величество нашел ему почетную должность при своем лице, но все это было только сияющей вершиной великой пирамиды. Остальным же из свиты его, привольно и свободно ведущими дела от лица князя, было печально. Его заместитель, Пон-Тувер, был весьма скорбен, когда узнал, что и он не вернётся в Абу. Привычка жить широко трудно покидает людей…  На Юг поехал новый князь, Инебни, и у него была своя свита.

Незадолго до этого его Величество изволили назначить принца, ставшего впоследствии его Величеством Аахеперура[95]95
  Аменхотеп II


[Закрыть], своим соправителем. Великий дом, возможно, чувствовал, что близится его время восхождения на свой горизонт, да продлится он миллион лет. Принца любила армия, никто не бегал быстрее его и не бился крепче него. Лук принца не мог натянуть никто, кроме него. Из этого лука его Высочество, молодой бык, был в состоянии прострелить медную мишень толщиной в ладонь взрослого человека, а в состязаниях по гребле плыл на своей барке быстрее, чем кто-либо из двухсот других представителей царского флота. Он уже не был неопытным в деле правления страной – за несколько лет до этого, будучи молодым принцем Аменхотепом, он был назначен надзирателем за доставками древесины в мемфисской верфи Перу-нефер, а также занимал должность «сетем» – главного священнослужителя Нижнего Египта, а в это время был уже командующим колесницами и успел отличиться в походах. Но вы все знаете, что изначально он не был Старшим сыном царя[96]96
  официальный наследник, цесаревич


[Закрыть]. Главной женой царя была великая царица Сатиах, а наследником – принц Аменемхет, и он уже был провозглашен им и назначен, для обретения опыта, надзирателем за пастбищами крупного рогатого скота Амона. Но – даже великие бессильны пред судьбой и волей Богов. В один год и царица, и наследник умерли, да пребудут они на небесной ладье Амон-Ра. Причем умерли во время похода повелителя на Север. Я не буду вспоминать все слухи и сплетни в Великом доме. Это выше наших прав – говорить о случившемся. Скажу лишь, что многих опалила немилость, а кое-кого и сожгла дотла, даже в женской части Великого дома. Никто из сыновей его Величества ни от одной из его младших жён – их Величеств Небту, Нефрура и уж тем более – чужеземных царевен – жен Великого, Менуи, Мерти и Менхет – не был объявлен Старшим сыном царя. Все ждали возвращения прекрасного живого бога и свершения своих судеб.

Его Величество Мен-Хепер-Ра всегда мог поступить по-своему и удивить всех великим замыслом и его быстрым воплощением. Не взирая на то, что он уже достиг лет совершенной мудрости[97]97
  50 лет


[Закрыть], он решил взять в жены Меритра-Хатшепсут, бывшую дочерью одной из жриц Амона. Она потом родила его Величеству нескольких детей, включая и принца Аменхотепа. Но будущий царь родился и вырос не во дворце. Точнее, не в Садах Услад в Фивах. Как раз закончился очередной победный поход, были захвачены Страна Нухашше и Иниугаса у Великой перевернутой реки[98]98
  Евфрат


[Закрыть]. Его Величество после смерти наследника стал осторожен, и заранее вызвал к себе Главного над строителями царя, Пуемра, того, кто поставил великие обелиски и новые пилоны на праздник Хеб-сед царя[99]99
  отмечается на 30 год правления. Означает обновление сил царя. В архаичном царстве царя убивали по достижении этого срока


[Закрыть]. Тут не было ничего особенного, и раньше он вызывал строителя, определяя ему задачи к возвращению из похода. Но в этот раз речь шла не о новом храме. Пуемра построил и наполнил всякими прекрасными вещами из Джахи[100]100
  Финикия


[Закрыть] и Нахарины для новой Великой жены дворец на севере Та-Кем, в городе Инбу-хедж[101]101
  Белые стены, одно из названий Мемфиса


[Закрыть], где его Высочество и вырос. Это уж потом, царствовать, он перебрался, согласно установившимся традициям, в Нэ[102]102
  Одно из названий Фив


[Закрыть]. Жизнь всей страны переехала в малый дворец. Царь повелел великому распорядителю и управителю жизни Большого дома Иниотефу отобрать туда особо доверенных управителей и слуг, а воспитание сына шло под его собственным божественным приглядом. Принц рано познал тяжесть военных походов – царь растил из него настоящего воина. Но и правителя. С детства он был окружен лучшими стрелками, мечниками, колесничими. Затем – командирами кораблей и отрядов. Затем – генералами. Но страна живет не только войной. И он учился у глав кенбета, городничих, чати. Ум его был быстрым, как его шаги, и он многое постиг. Но – даже принц в детстве – ребенок. И в компанию к нему были собраны жившие тут же, во дворце, ровесники из лучших семей. И – как награда родителям – дети лучших царских помощников и вернейших слуг. Кроме того, тут же росли дети царей чужедальних стран – полузаложники, полусоюзники (в будущем, конечно). Каждый из них назывался «дитя дворца». Так было и до великого царя, но при нем царевичей чужедальних стран стало очень много, а детей отличившихся воинов (ну, хорошо, сотников и других нехсиу) ранее не было вовсе. И первым среди них, всех детей этих, был царевич. Не потому, что сын царя, а потому, что – первый. Кого-то из детей дворца он приближал, кого-то – игнорировал, причем только по своим соображениям. Одним из лучших…  нет, не друзей…  приближенных в его собственной свите был сын простеца Аменемхеба, правда, уже возвысившегося до должности командира одного из гвардейских полков. Другим – сын великого чати Рехмира. А вот сына великого жреца Амон-Ра он не любил.

Не сразу и не вдруг, по причинам, нам не доступным и не нужным, он возвысил до себя и Усерсатета. Происхождения тот был не самого подлого, но…  Мать его была «украшением царским»[103]103
  т. е. женщиной из гарема фараона


[Закрыть] по имени Ненхерменетес. Время от времени его Величество замечал, что его гарем переполнен – новых младших жен и наложниц постоянно слали из чужедальних стран или от Высоких родов, серов и Эрпатов[104]104
  наследственный князь


[Закрыть]. Отказаться было нельзя. А передарить немного погодя – проще простого. Чаще всего он одаривал ими отличившихся офицеров и чиновников, не самых простых, а хотя бы неджесов. Вот и Ненхерменетес была пожалована писцу из старшего Дома золота и серебра по имени Саусеримен. Это произошло при великом очищении гарема, как раз тогда, когда его Величество изволили жениться на своей новой Великой жене, Меритра-Хатшепсут. Так что Усерсатет родился на две недели раньше царевича.

Саусеримен не был любимцем царя. Наверное, и ему, и Ненхерментес было не так-то просто добиться, чтоб их дитя стало называться Дитя дворца. Но оно удалось, дело это.

Поначалу Усерсатету приходилось несладко. Дети жестоки, и над ним насмехались и унижали его из-за происхождения. Но он смог постоять за себя. Он был умен и многое знал, и сумел стать полезным царевичу – почти на любой вопрос его Высочества он мог ответить быстро и правильно. Царевич был сильным и уважал силу – и Усерсатет, и так не бывший слабаком, упорно занимался с наставниками борьбой и фехтованием, на его пальцах появились мозоли от стрельбы из лука и рукоятки меча. Во всех замыслах и проказах он был первым после царевича и не раз принимал на себя наказания, которое по совести должен был принять принц. Постепенно он вошёл в круг…  нет, не друзей, ибо у царей и принцев есть подданные, а не друзья. В круг вернейших спутников царя. Его Величество начал проверять должностями и ответственностью своего сына, царевича Аменхотепа, с двенадцати лет. Поначалу – простые дела и маленькие должности, и начали с армейских дел. А царевич проверял свою свиту и своих спутников, давая поручения им. Постепенно выяснилось, что у Усерсатета талант – управлять людьми и решать сложные дела. И когда принц был назначен надзирателем за доставками древесины на верфь, то многим заведовал именно Усерсатет, а уж когда Его Величество возжелали назначить сына сетемом – многие дела с жрецами и храмами решались с его помощью. По мере того, как расширялись руки царевича, расширялись они и у его свиты. Но у Усерсатета, благодаря его умениям и искусству нравиться Высшим и заводить связи иногда они были как бы не шире, чем у царевича. При том он не чванился и был ровен и справедлив с низшими и всегда награждал достойных, даже если они ему и не нравились, а карал виновных, а не удобных для наказания или неугодных ему. И были случаи, когда он наказывал своих вернейших (правда, наказания были не суровы). Наказав же, далее не поминал и не винил, ибо вина наказанная прощена.

И вот его и захотел увидеть на посту Царского сына Куша царевич. Но Его Величество яро воспротивился этой идее принца – по его мнению, Усерсатет был слишком молод, неопытен и неродовит для столь высокого поста, одного из самых важных в царстве. Это неизбежно, как восход звезды Сопдет[105]105
  Сириус


[Закрыть] вызовет ропот и недовольство в высшем обществе, в столице и вне ее.

Кроме раздражения у великих возникнет соблазн принизить нового Стража Юга, а этого допустить нельзя, ибо это умалит и доходы казны, и власть самого царя. Так или иначе, но Начальником Южных стран стал сиятельный Инебни, уже имевший от Великого почётную титулатуру «Полезный своему господину». Он был из не очень старого, но богатого рода, богатого в том числе и связями, и служил в столице на многих важных постах, постепенно возвышаясь и усиливаясь. Он был всегда тщательно и правильно одет, тщательно и правильно говорил, делал и думал. Был эффективен и всегда его мнение совпадало с мнением начальства. Он был из тех семеров и их ближних, с которыми Его Величество не мог не считаться и которых терпеть не мог. Годы его были цветущими и, казалось, он еще свеж и полон сил, но, в то же время, его помнили на разных постах давно и он казался многим высшим чиновникам своим и привычным. Кроме того, овдовев, он женился на племяннице чати Рехмира, и теперь было кому о нем вовремя шепнуть прямо в царское ухо.

Его назначение оставило в некотором недовольстве царя, собиравшегося на очередные завоевания, старый двор и великий гарем, который, хоть и подрастерял силы, но ещё имел их премного, великую знать из Ири-Пат, Идущих следом и просто родовитых серов, семеров и чиновников гражданского управления. Значит, это был разумный компромисс.

Лишь Его Высочество был в бешенстве и ласково улыбался, а это не сулило в дальнейшем полезному Инебни никакой пользы, что и подтвердилось вскоре после первой же дани чужеземных стран Юга. По сути, это было не данью, а, скорее, дарами – ибо страны эти, хоть и торговали с Та-Кем, и уже были связаны с ней довольно прочно и тесно, не принадлежали ей и не управлялись её рукой никогда, не имели храмов ее Богов и крепостей с войсками. Но – называлось это данью и в столице и дворце данью и считалось.

Конечно, Его Высочество не мог отправить к Великому Миама или другому владыке царского посла или, тем более, царского посла во всякие чужедальние страны. Но зато у него много сил и власти было в войсках, и армия любила царевича как своего и взращённого внутри неё, и многие командиры уже пытались привыкать к его руке, как к хозяйской, той, что наказывает и кормит. В Та-Сети и сейчас ещё во многих случаях решает командир отряда войска, стоящего в городе, а не правитель этого города. А тогда…  Многие Хранители тайн, Сопровождающие и писцы сновали снизу вверх и сверху вниз по Хапи, от царевича к генералам, от генералов к Великим и Владыкам чужедальних стран Юга.

Нельзя сказать, что дань того года, когда принцем Юга был Инебни, была плоха. Ее почитай и не было. Кроме того, Князь и страж Юга не удосужился добраться от столицы даже до Абу. А вот этого уже не любил сам Благой бог…  При хорошем ведении дел у Царского сына Куша был бы шанс, но рядом с отцом был принц, который высмеивал «смехотворное правление этого ничтожного», Высшая родовая знать – Ири-Пат, Идущие следом, серы – готовы были терпеть полухудородного или даже впустить в свои ряды успешного принца Юга, но неудачника? Не помогло и родство с чати. И далее в мире власти имя Инебни не звучало, как будто его и не было.

Какое-то время Благой бог хотел отдать Юг в руки Аменемнеху, одному из своих генералов, который уже не раз и хорошо исправлял гражданские должности по повелению царя. Были уже даже исполнены надписи на пограничных камнях. Но Аменемнеху был умен и не хотел раздражать ни Великого царя, ни ставшего его соправителем принца. Он рассыпался в благодарностях на приеме по случаю вручения ему пера и браслетов[106]106
  знаки достоинства царского сына Куша


[Закрыть], но в тот же вечер встретился с принцем. Прямо и не увиливая он заявил Его Высочеству, что не может отказаться от назначения, не разгневав Его Величество, но не желает вызывать и неудовольствие Его Высочества. В итоге они вместе решили, что делать ко всеобщему благу и удовольствию. Новый Князь Юга выехал к Кушу со своей свитой. И одним из его помощником был Усерсатет.