Текст книги "Ненужная крепость (СИ)"

Автор книги: Александр Альба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Глава 37

Хори надолго задумался. Получалось, что, ответив на вопрос маджайки – тут он с удивлением понял, что до сих пор не знает ее имени – он посвятит ее во многое из того, что они хотели бы утаить. С другой стороны, возможно, Иштек и Нехти правы, и они в одной лодке? И он, словно бросившись с разбега в Хапи, вывалил ей все без разбора и утайки – вплоть до подмены камней, того, что они хотят скрыть это и еще другое от Саи-Херу и Минмесу и причин, по которым они хотят это сделать. Затем, так же сбивчиво и торопливо, он рассказал свой сон. Обычно, проснувшись, через краткое время сон уже не можешь и вспомнить, если сразу его не рассказать кому-то или не записать для толкования. Тут же, вот чудо – он помнил все до мельчайших подробностей. Старшая внимательно его слушала, взгляд ее светлых глаз словно успокаивал и был всепонимающе-печален. Выговорившись, Хори понял, что с его души словно сняли тяжкую ношу.

Маджайка какое-то время помолчала. Она, очевидно, что-то обдумывала про себя. Наконец она, видно, приняла решение. Юноше показалось, что, несмотря на ее опыт и мудрость в колдовстве, она словно повторяет сейчас его раздумья и сомнения. Как и он незадолго до этого, приняв это самое решение, в котором она сама сомневается, старшая теперь, чтобы отбросить навек эти сомнения, очертя голову бросилась вперед:

– Скажи мне, господин, хоть и твое имя говорит само за себя, но кого ты почитаешь больше – Хора или Сета?

– Не знаю…  Отец почитает Сета и Себека, мать – Хора, Изиду и Нейт. Я почитаю их всех в равной мере. А что?

– От этого зависит толкование сна, знамения означают разное для почитающих Хора и почитающих Себека. В твоем же случае толкование будет особенно сложным, ибо нужно сделать его непротиворечивым для всех сторон. Это не очень просто. Но кое в чем можно не сомневаться уже сейчас. Давай поглядим на сон твой с самого начала. Кое-что ты знаешь и сам, ибо сны толкуют многие и ты наверняка уже слышал толкования не раз и что-то запомнил. В самом начале ты был дома, и пил вино в тени виноградника. Подала тебе вино рабыня из Куша, так?

– Да. Вино и пирожки…

– Но их ты поесть не успел. Это плохо. Видишь ли, важно не только то, что ты видел во сне, но и порядок увиденого. Начало сна и для почитающих Хора, и для чтящих Сета важно не только как отдельные знамения, оно предопределяет главное. Ты был в своем доме – это говорит о том, что самым важным в толковании будет твое отношение с домом, малым – семьей и домашними, и великим – страной. Ты сидел в прохладе и тени. Это хорошо. Значит, что ты будешь в душе своей настроен на счастье своей семьи и страны, и, что бы не случилось, ты и дом твой будете в гармонии Маат. Ты пил вино, и это тоже хорошо. Пить вино во сне – значит жить по Маат, по истине, и все дела твои будут во благо Маат и порядка ее, и рот твой будет открыт во славу ее. Но ты не ел того, что было подано тебе. Это плохо, поскольку то, что ты не вкусил еды той, значит, что ты не будешь понят домашними и соплеменниками и не будешь вознагражден ими как должно по делам твоим и даже, возможно, будешь ими порицаем и судим неправедно. И то, что подавала тебе рабыня из Куша, значит, что все это будет связано с Кушем. А негр-проклятый говорит, что это будет связано именно с Потерянными душами и тем, что ты будешь делать для спасения их душ и недопущения подобного злого колдовства дальше. Неясно, преуспеешь ли ты. Пустыню, где оказался ты, можно понять по-разному. Для Сета эта земля его, и для последователей его это удачное место, но для Гора – чуждая. Кроме того, это может быть предопределением того, что все решится и определится в пустыне. Но дальше все уже будет истолковать сложнее. Ты пьешь пиво. Пить пиво – это хорошо, это значит, что переполнено сердце твое, и в сердце твоем ты прав. Но пиво теплое и кислое. Это плохо. Прости, но это означает, что придет страдание к тебе. И огурец – есть огурец во сне означает, что появятся слова к тебе.

– Слова? Что это значит?

– Ругань, обвинение. Хула и клевета. Или просто споры. Очень может быть, что это будет прямо в доме твоем, но будет связано с тем, что будет в пустыне. Но, если огурец был вялым, это не будет большой бедой, а если горьким, то и вовсе не стоит внимания. Далее ты видел твоих людей, уходящих далее в пустыню. Это плохой знак. Зло не дремлет и смерть приближается. Люди твои понуры и забыли тебя – значит, смерть опасней для них, чем для тебя, но смерть рядом, и ты тоже не можешь считать себя спокойным. Хотя я успокою тебя – сон твой прямо указывает, что ты вернешься домой, я позже скажу тебе об этом. Но многие из людей твоих погибнут. И число погибших будет зависеть от тебя, и об этом я тоже скажу тебе позже. Тут важна лодка, увиденная тобой, и по многим причинам. Ты был уверен, что притащил ее в пустыню, но не видел как. Это важно. То, что ты буксировал лодку, обещает тебе, что ты вернешься в дом благополучно. Но ты не видел этого, поэтому как ты вернешься домой – это будет зависеть от тебя. И многое во сне говорит о том, что от твоего решения слишком часто будет зависеть не только твоя судьба. Мы вернемся к этому, мой господин, когда будем в конце нашего толкования пытаться из многих знамений сделать общее пророчество для тебя. А пока вернемся к лодке. Она притоплена, но в песке, и ты ломаешь ее. Хорошо, что ты не сел в ней. Знаешь ли ты, что все это обещает тебе?

– Я вырвусь из плена?

– Нет, – слабо улыбнулась маджайка, – не из плена. Если бы ты сел в лодке – вытащили бы сердце твое собственное из груди. А вот то, что ты взламываешь ее, лодку эту, хорошо. Дана будет тебе жена твоя, а то, что лодка затоплена в песке, говорит, что найдешь ты ее в пустыне этой. Но далее предзнаменования спутаны и противоречивы. Голос твой отказал тебе, и люди твои тебя не слышат. Это неплохо, это лишь значит, что все будет зависеть от тебя. Но вот карлик – это очень дурной знак. Будет взята половина жизни твоей. И то, что он появляется вновь и вновь в сне твоем, пугает меня. Серо-зеленые его глаза означают, что жизнь твоя сократится из-за человека с такими глазами. И тут я уже не скажу, как ранее, что я либо моя дочь тут будем ни при чем. Сон не говорит нам этого. Ты видишь, я честна перед тобой, молодой господин. Далее. Не менее плохо, что ты видишь во сне женскую щель. Это предвещает тебе крайнее несчастье. И то, что щель превращается в крылья, обнимающие тебя – также скверный знак. Он означает, что не оправдан ты будешь богом твоим, и беда не минует тебя, отведенная рукой его. Пить кровь – не так страшно, как могло бы показаться. Борьба предстоит тебе. А вот то, что крылья, обнимающие тебя вспыхывают, грозит тебе, ибо сгорать во сне огнем значит, что зарежут тебя. Но не сгорел ты, и вновь – светлый глаз и Проклятая душа…

Давай же теперь приступим к главному – попробуем свести все эти тревожные знаки вместе и дать общее толкование сна. Все, что я вижу – ты на великом распутье. От того, какой путь ты изберешь, зависит не просто твоя судьба и жизнь. Жизни твоих людей, и даже судьба страны. И твоей, и нашей – они тоже зависят от того, что решишь только ты. Это тяжкий выбор. Ты можешь остаться в крепости. Ты можешь отправиться в погоню за колдуном. Прости мне плохую весть, но, чтобы ты не решил и какой бы путь не избрал – карлик, все время возникающий во сне, предрекает, что, с того мига, как судьба твоя привела тебя в эту крепость, жизнь твоя сократилась. Правда, на одном из твоих возможных путей ты проживешь больше, а может быть, и вовсе минуешь сокращения своих лет, на другом меньше, и намного меньше…  Если ты отправишься в погоню за колдуном – жизнь твоя будет короче и трудней. И бед в ней будет много больше, чем на другом пути. Но зато большая часть твоих людей уцелеет. Ты найдешь свою любовь и свое счастье, которых нет на другой дороге. И, главное на этом пути – твоя близкая гибель отведет большие беды от всей земли, и Та-Кем, и Куша, и Вавата, и даже Земли отцов – Пунта. Если же ты останешься в крепости – возможно, что жизнь твоя и не сократится. И будет она на много более спокойная и мирная, и бед и несчастий будет меньше. Но большая часть твоих людей погибнет. И скорее всего, почти неминуемо погибнут Та-Кем, и Куш, и Вават, не сразу, но ты еще успеешь это увидеть и оплакать. Спасти наши земли может только то, что ты найдешь в пустыне свою жену. И на любом выбранном тобой пути вся твоя дальнейшая судьба связана с Проклятыми душами. Какую бы дорогу ты не избрал, не миновать тебе споров в доме твоем и слов против тебя от великих и наделенных властью. И что бы ты не решил, ты вернешься в свой дом в этот раз, в этом я тебя успокою.

Я вижу, что на любом из путей тебе будут противостоять. И великие люди при власти, и малые. И на любом пути у тебя будет враг, колдун со светлыми глазами. Если ты отправишься в погоню – это будет кузнец. Это враг сильный и опасный. И большая часть его врагов долго не прожили. А если ты останешься – твоим врагом стану я, а после – и моя дочь. Видишь, я ничего не пытаюсь утаить…

– Но почему ты? Из-за того, что на этом пути я не сделаю того, что ты хочешь?

– Нет. Из-за того, что ты начнешь делать то, чего хочет кузнец и приблизишь развал стран и гибель многих. Только поэтому.

– Ты увидела это в моих снах?

– Не все. Я гадала сегодня ночью. Но некоторые вещи из гаданий стали мне понятны только после твоего сна.

– И что же мне делать?

– Решать. Решать самому. Я рассказала без утайки. Но это твоя жизнь и твой выбор. Даже если ты решишь остаться в крепости – я не буду мешать тебе. Больше того – я буду помогать тебе. Ты важен для равновесия. Я буду противостоять тебе только тогда, когда ты станешь слугой кузнеца. Если пытаться воздействовать на твое решение – беда может стать неминуемой при любом выборе. Не спеши. Это тяжело, я знаю. Молодые обычно считают себя бессмертными. И даже война не лечит это быстро. Но этой ночью ты видел кое-что. Ты знаешь теперь, что смерть – не самое страшное.

Они оба молчали довольно долго. Маджайке было жаль Хори, но она старалась этого не показывать. На него и так свалился тяжелый груз. Мальчики так обидчивы…  Пусть хоть это его не беспокоит.

– Сколько у меня времени? – наконец спросил он, расхаживая по комнате.

– Не знаю. Но думаю, немного. Если долго решать, то выбор произойдет помимо тебя – время уйдет и у тебя останется только одна дорога.

– Что же…  Я верю тебе, госпожа, и благодарю тебя. Не скажу, что рад был твоему толкованию и твоим предсказаниям. Но что тут поделаешь…  Шой.

– Нет. Мы говорили сегодня о Шаи. Это возможно, но не предопределено. Как же ты не поймешь! Будущее в твоих руках во всех смыслах. Ты думаешь по-прежнему, что шаи – канат над пропостью, по которому ты должен пройти. А это на самом деле широкая дорога, и ты можешь пройти по любой ее стороне, и по обочине, и даже срезать крюк на ней, если тебе так удобно. Согласись, что по дороге идти проще, чем по канату! Верно, ты знаешь, что сон, предвещающий беду, можно ослабить, а то и вовсе предотвратить. Разве, будь все окончательно определено судьбой, такое было бы возможно?

– Так и мой сон можно отвести?

– Боюсь, что только ослабить, и то – не наверняка. Во-первых, чем раньше после пробуждения произнести заклинание, тем вернее оно подействует. Во-вторых – слишком давно это все началось, и слишком великие силы в этом замешаны. Я в любом случае проведу обряд и постараюсь если не снять вовсе, то ослабить действие противостоящих тебе сил, какой бы путь ты не избрал. Но избрать его нужно тебе.

– Мне нужно подумать, госпожа…

– Это именно то, к чему я тебя и призываю, господин мой! Не буду мешать тебе и пойду.

– Нет, госпожа, прошу тебя остаться. Нам нужно провести совет, и я хотел бы, чтобы ты приняла в нем участие. Твой ум и знания нужны нам.

– Хорошо. Но сейчас мне требуется ненадолго покинуть тебя – все же с волшебством, уменьшающим возможные беды от твоего сна, тянуть не стоит. Я вернусь так скоро, как только смогу.

– Я не буду обижать тебя просьбой молчать о моем сне и о сказанном тут. И, госпожа моя – прости, но я так и не знаю твоего имени. Не скажешь ли ты мне его?

– Прости и ты, но пока – нет. Ты узнаешь его, но после того, как решишь свою и наши судьбы. Поверь, это важно.

Хори только пожал плечами. Маджайка встала. Молодой неджес тоже встал, провожая ее, как подобает воспитанному человеку. Светлоглазая улыбнулась и направилась к выходу. Она поставила на глинобитную полочку у двери кувшинчик, из которого пила пиво, и протянула руку к занавешивающей дверной проем циновке. В этот миг за ней раздались шаги и легкое покашливание. Нехти возвращался, а с ним, очевидно, жрец и писец. Настало время провести совет и выслушать все мнения.

Но десятник, однако, был один. Столкнувшись в дверном проеме с маджайкой, Нехти, придерживая дверной занавес рукой, пропустил колдунью, и лишь потом зашел внутрь, не опуская циновку.

– Пролом в первом ярусе почти закончили, – сказал он Хори, провожая уходящую женщину взглядом, – Я поставил людей месить глину и делать новые кирпичи, дыру-то надо будет заделать как можно быстрей, и попросил писца Минмесу руководить ими, людьми этими. Иштек сейчас командует рытьем ямы для Измененных, так что больше-то и некому. Плотники уже разобрали полы первого настила, которые вчера же и делали. Стропила не вынуть, и плотники обмажут дерево сырой глиной, и я думаю, что беды для него от жара не будет. Вообще все при деле, даже в дозор некого отправить. Вязать веревки к Проклятым душам, вытаскивать их и выжигать за ними всю мерзость я определил «ежиков» – в наказание. Пока они выносят мешки хесемен – пусть он полежит у писца, это теперь его забота. А жрец готовит ритуал очищения башни, так что с советом тоже придется повременить…  Госпожа вышла от тебя сильно задумчивой. Не буду спрашивать тебя о толковании сна и предсказаниях, но – есть ли что-то, что надо знать и нам?

– Пока нет, Нехти, пока нет, – пробормотал Хори.

Глава 38

Нехти повернулся к нему, отпуская циновку. Рукоять заткнутой за пояс булавы, с которой десятник теперь не расставался, описав замысловатую кривую, зацепила кувшинчик, поставленный маджайкой на полочке при входе. Тот нехотя пошатался и как-то неторопливо упал на убитый-утоптанный до каменной крепости глинобитный пол, где и раскололся с влажным кракающим чпоканьем. «Точь-в-точь как затылок Ренефсенеба, – подумал Хори, – и зачем я его булавой бил? Он же не обратился. Наверное, лучше бы было его отпустить на тростниковые поля кинжалом». И вдруг он почувствовал страшную слабость. Ужас то ледяной, то кипящей волной стек по позвоночнику в ноги и по плечам в руки, и словно растворил в себе все находящиеся в них кости и суставы.

Ренефсенеб был первым человеком, которого он убил своими руками. Но не осознание того, что он отнял чью-то жизнь, потрясло вдруг молодого неджеса. Он, в конце концов, не был белоручкой из семьи семера, который с удовольствием ест мясо, но теряет сознание при виде крови. С детства он бывал на охоте, добивал раненых зверей и свежевал их, и к самому факту отъема чьей-то жизни, в том числе и человеческой, относился весьма спокойно. Больше того, он готовил себя к этому с тех пор, как втянулся в учебу у Иаму (вернее, Иамунеджех умело и ненавязчиво готовил его), и охота была частью этой подготовки. Досадно, конечно, что первый, принявший смерть от его руки, был его собственным солдатом, но тут уж ничего не поделать.

И также вовсе не страх смерти догнал его на следущий день после боя. Он был в меру богобоязненным, а иногда, как любой молодой человек, так и вовсе мог показаться вольнодумцем. Скажем так – он верил и почитал богов, но вот в святость и близость к богам многих жрецов не верил решительно. Они, скорее, казались ему чиновниками в Доме Бога, да еще, судя по их лоснящимся лицам – чиновниками вороватыми. Опять таки, разнузданная жизнь некоторых из них в маленьком городке с трудом могла быть скрыта, и верить в благость человека, вчера предававшегося пьянству и блуду не получалось вовсе. Кроме того, от него не ускользали и разночтения в происхождении мира и самих богов в толкованиях самих жрецов. Что-то здесь было не так, не могли же боги словами своих жрецов и служек выхвалять себя и принижать других богов, ну не купцы же они, выставляющие у своего места на торгу жрецов, подобно ярмарочным зазывалам – расхваливать свой товар и чернить чужой. С доугой стороны, товар-то есть и у того, и у другого, и ты уж сам должен понять – чей лучше для тебя и за какую цену. Иногда у него мелькала мысль, что сами боги, некогда напрямую правившие Та-Кем, устали от людей и отдалились от них, занятые своими, неведомыми людям и более важными божественными делами – равновесием и порядком в мире. И их споры и ссоры между собой, богами, тоже непонятны людям и недоступны их разумению. Вот Гор и Сет – они непримиримо бились друг с другом, но каждую ночь они стоят на ладье Ра вместе в битве с Апопом. Как такое может быть? Ведь, если верить жрецам Гора, то, Гор, несомненно, прав – гибель отца требовала отмщения. Но то, как он искалечил Сета – и как же они после всего этого могут биться плечом к плечу? С другой стороны, если послушать жрецов Сета – так кто кого покалечил и победил? Да и со смертью Осириса и его нежной кротостью не все так просто, похоже, что у Сета и выбора не было, кроме как убить его…  Как-то похоже на рассказы охотников – чем дальше от угодий и загонов, тем дичь больше и победа величественней. Наверное, все как-то было и вовсе иначе, а что до рассказов и поучений жрецов…  И впрямь боги отдалились от мира. А взаимоотношения их, богов, с людьми прибрали себе жрецы, как приказчики, которым хозяева дали больно много воли в лавке. Но, не смотря на это, он никогда не позволил бы себе войти в храм, не совершив ритуального омовения – жрецы это жрецы, а боги это боги. Помимо важных ритуалов, которые только жрецы и могут провести, у каждого человека свои отношения с богами. Если уж он, входя в дом, омывает руки и ноги, дабы соблюсти себя в чистоте и не оскорбить хозяев и домашних духов, если он всегда делает это перед трапезой, из уважения к хлебу и дающим его, то как можно пренебречь этим, входя в дом бога, пусть и управляемый взявшим себе слишком много воли его приказчиком? Сам Ра каждое утро, прежде чем взойти на небосвод, совершает очистительное омовение в Озере шакалов на Тростниковых полях, и Хор трет и освежает его тело, а Тот – ноги. Сами звезды, когда они не видны, совершают очищение в этом Озере обитателей Дуата. Нет худшего проступка, чем войти в храм нечистым и неочистившимся, и не важно, что так говорят жрецы – это все и так понимают. И все понимают и другое. Хотя и говорится жрецами любого бога в возвышенных проповедях, что прошедший суд Маат будет жить жизнью истинной, настоящей, когда он станет жить не как мертвый, а как живой, а все ж от последнего презираемого свинопасв до великого царя в молитве повторяют: «это так же истинно, как то, что я люблю жизнь и ненавижу смерть». Любой в Та-Кем с детства готовил себя к смерти, но ненавидел ее и боялся всего, что она несет с собой.

Но не из-за смерти плоти. Дурные дела на весах Маат легко могут перевесить легкое перышко меры ее прощения, ибо слаб и несовершенен человек. И тогда души судимого будут пожраны Аммут и вечно будет страдать то, что останется от несчастного. Смерть в бою или во благо людей не страшна. Любимая поговорка любого десятника: «Чем тежелее жизнь солдат, тем легче мера их грехов». И она права, ведь страдавшим простится, а погибшим либо пострадавшим во благо многих простится вдвое. Но вот то, что его души будут пойманы в капкан и не дойдут даже до суда в Палате взвешивания…  Такое посмертие ещё хуже доли тех, кто не выдержал испытание взвешиванием душ. И он, безрассудно кинувшись в бой сам и отправив туда своих людей, едва не навлек на них всех эту беду!

Ужас, острый, животный, обрывающий ледяной рукой вниз желудок и внутренности и выталкивающий наружу кислую обжигающую лаву желчи гнал его бездумно – куда угодно, прочь, подальше! Но он же, облив все тело липким и остро-вонючим потом, превратил его руки и ноги в медуз. Хори рухнул на подушки. Его сотрясала крупная дрожь, он не мог пошевелиться. Больше всего он боялся сейчас, при Нехти, обмочиться.

Маджай удивленно оглядел его, хмыкнул, и налил воды в глиняный стакан. Затем, не говоря ни слова, помог напиться, придерживая и стакан, и голову Хори, клацавшего зубами так, что казалось удивительным – почему он не отгрыз край посудины.

– Эк тебя скрутило…  Я еще ночью удивлялся – как ты легко и достойно все принял и не растерялся во время схватки. Это ведь твой первый бой? А Ренеф – первый, которого ты взял?

– Д-да. Н-но н-не в эт-т-т-ом дело. Й-й-йа не б-б-боюсь. Я, – он отхлебнул, уже самостоятельно, и наконец избавился от заикания, – вдруг понял, что мог не просто погибнуть, а умереть окончательно, потерять души и стать измененным. А сама смерть не страшна!

– А, вот оно что…  Ну, тут не мудрено испугаться. Я сам, когда впервые увидел измененного, был еще совсем сопливым. И как-то враз повзрослел. Ну, этого стесняться нечего.

– Скажи, а ты не боишься? Вообще, почему ты со мной возишься? По-хорошему, отрядом и крепостью надо было бы командовать тебе. И тут вдруг какой-то мальчишка, которому ты теперь должен подчиняться, хотя командовал бы намного лучше.

– Во-первых, боюсь. Но Львиноголовый[180]180
  Апедемак


[Закрыть] знает всех воинов и их воинский путь. Я верю, что буду достоин его милости, и он проведет мои души в Дуат. И я знаю, что это в силах его, ибо псы, шакалы, лисы и многие иные – обращаются в Измененных, а дети Апедемака, коты, львы, леопарды – нет!

Во-вторых, у тебя пока вроде неплохо получается. Но, раз уж ты начал разговор без чинов, то сразу скажу – для начинающего командира. Не зазнавайся – на настоящую войну тебе пока рано. Сам знаешь свои ночные ошибки или назвать? Вижу – знаешь. Но со временем – ты будешь очень хорошим командиром. Со временем!

В-третьих – а с чего ты взял, что я хочу большего? Я очень даже НЕ хочу идти дальше десятника. Там начинается не служба, а виляние хвостом. И либо надо прорываться до командира отдельного отряда или начальника гарнизона, а у меня нет важных родственников, чтобы помочь в этом родичу, или же придется стачивать клыки в борьбе с глупцами за глупости. Там надо вовсе не воевать, а уже заниматься выстраиванием отношений и хозяйством. А мне нравится – воевать. Я нехсиу, хотя в армии я – часть армии. Мне не нравится думать о беззопасной торговле, урожае и настроении жены начальника. Я люблю пустыню, а, скорее всего, стань я на ступеньку выше, меня отправят вниз[181]181
  т. е., на север


[Закрыть], и буду я под рукой чати гонять дубинкой нарушителей покоя, брать мзду у торговцев в базарные дни, и топить свои вечера в вине. А зачем? Счастье человека – стремиться вперед и вверх, но остановиться на ступени, где ты хорош и незаменим и где тебе – хорошо. Чем выше, тем трудней видеть людей и быть с ними таким же, как они или как они заслуживают. У тебя не станет друзей. Браслеты и перья станут между вами. Зато появятся лизоблюды и завистники, и иногда это будут одни и те же люди.

Анхи не был из моего старого десятка, а Ренефсенеб – был. Но переживаю я их смерть одинаково. Тут быстро становишься другом и врагом и быстро привыкаешь, что друг может уйти, а врага можно уничтожить. Но тут – воля и мощь богов так рядом, что стоит лишь поднять к небу руку. Ты ведь и сам это понял, глядя на небо. Тут все просто и понятно. Друг – это друг, враг – это враг.

– Да, но разве не может так статься, что завтра Великий направит тебя против возмутившейся деревни, с воинами которой ты вчера был союзен, бился рядом и подружился?

– Может. И направлял. Я даже был в походе против своего клана и бился с другом детства. И мы друзья и поныне. Война – этот как сила природы, вроде разлива Хапи, человек не может ей противостоять. Он может либо быть ей раздавлен, либо стать ее частью, быть с ней, стараясь не пострадать от ее буйства и получить ее дары. Не в обиду тебе будь сказано, но мы, маджаи и нехсиу, лучше слышим голос Монту[182]182
  бог мужества, победы и войны


[Закрыть] и Апедемака, понимаем природу войны и умеем жить в ней. Вся жизнь мужчины у нас – война. За воду, пастбища, скот, поля…  Сегодня ты можешь отбивать набег того, с кем вместе год назад ходил в набег на кого-то еще. А еще есть «Война голода», когда убивают без мести, чтобы сократить число ртов. Это жизнь, наша земля может прокормить стольких, сколько может. И если есть лишние рты – им лучше умереть в бою, а не от голода. Война – дело молодых, лекарство против морщин. И в каждом поколении должна быть своя. Не набег, а война. Иначе у юношей будет в голове глупое а в душе ненужное. Война – река, и, если ее долго сдерживать плотиной, то, если она прорвет заплот, то унесет много больше жизней за раз, чем ежегодные разливы. Потому что вымрут от старости те, кто помнил, что такое половодье, как при нем жить и что делать…  Утратятся навыки и привычки, растеряются инструменты. Когда долго нет львов рядом, пастухи забывают, как надо оберегать стадо. Война – огонь. Надо держать его в очаге. На слишком малом огне, не говоря уж про потухшие угли, еды не сготовишь. А слишком большой, шагнув наружу, сожжет всю траву, людей и зверей. И тут я могу следить за огнем и беречь стадо от львов. А внизу…  Кем я там буду?

– Почему внизу? Разве ты не можешь стать начальником отряда тут, в Куше?

– А ты разве не знаешь? Командиров отрядов, особенно не имеющих крепкой руки поддержки, стараются отправить подальше от дома…  А я так смотрю, тебя уже отпустило вроде?

– Ну…  Как-то да. Только теперь я знаю, что мне нужно обязательно спросить у госпожи.

– Боюсь, не сейчас, отец мой, – сказал Нехти, вновь переходя на официальный тон, – Нам, всем, кто был в башне, надо пройти обряд очищения, как и башне, иначе и совет провести нельзя. Пойдем очищаться!

И Нехти, протянув руку, помог командиру встать, а затем подал ему булаву.