Текст книги "Ненужная крепость (СИ)"

Автор книги: Александр Альба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Хори догадался, что именно последнее заставляет десятника заступаться за Крюка, но и сам полагал, что наказание смертью для Баи после нынешней ночи невозможно, и сказал:

– Тогда нам надо решить, что написать в докладе господину конюшен Пернеферу, как мы все очутились в башне. Но по поводу погони…  Не знаю. Ты и прав, и не прав. Надо думать.

– Думай быстрее, поскольку вот и все остальные появились. И решить, пока они не поднялись, надо не только что писать, но и что сказать им сейчас, ибо я, господин мой, должен тебе признаться, что не доверяю писцу. Кто в чин лисой прокрался, тот будет в нем гиеной. А он совсем, совсем не простой писец. Заметь – он ничего не сказал, где он прослужил все прошлое царство, во время правления отца нынешнего благого бога. Я его не помню в Куше, а я уже служил тогда повсюду. И кто он и где на самом деле служит, и кому – мы не знаем. Нет, не простой он писец, тот Минмесу! И очень опасный человек. Думаю, многие беды мы еще увидим от него, неприметного. Серенький весь такой…  Ветошь человеческая. А вот только я не удивлюсь, если еще он нам приказывать будет, Минмесу тот. Мне очень не нравится то, что здесь и сейчас оказались вместе и сразу писец, измененные, дикие маджаи и больше всего – не нравится что к этому добавились еще неизвестный семер и еще более неизвестный колдун. И кто из них хуже для наших судеб – я тоже не знаю. Для нашей окончательной гибели хватит каждого из них в отдельности, из тех всех, названных мной…

Глава 33

Внизу тем временем и вправду появились все вызванные – впереди светлоглазая с Туром, следом за ней – достопочтенный писец, свежий, в чистой аккуратно перепоясанной юбке, в чистеньких сандалях, с изящно подведенными глазами, сегодня больше похожий на придворного, чем на простого писца. Следом за ним, но далеко не такой бодрый, отдохнувший и ухоженый, стоял жрец, тяжко опирающийся на свой посох и с большим сомнением разглядывающий веревочную лестницу. Позади всех и немного сбоку, словно шел совсем-совсем по своим делам, а тут так, случайно пути пересеклись, гуляющей походкой шагал Богомол. Интересно, что же он успел сказать всем остальным о причинах вызова с самого утра, да еще сюда, в башню? Маджайка, Старшая пяти кланов, понятно, знает все, но молодой неджес сомневался, что светлоглазая поделилась новостями с жрецом или, тем более – с достопочтенным Минмесу. Хори, ощутив некоторую беспомощность, спросил у десятника:

– Так как же мы все очутились ночью в башне?

– Доверь мне все разобъяснить. Мы, обойдя посты, решили проверить погреб, который был осквернен детьми-Измененными – нет ли там какой беды? Во избежание бед, взяли с собой встреченного Тура и призвали часовых, а также всех прочих. Мнится мне, что светлоглазая госпожа нам подыграет, а Иштеку я покажу знаками, чтобы он молчал, как немой от рождения с отрезаным языком в чужой стране. Остальные часовые не видели всего и не возразят, да и будут думать, что так все и было.

Хори решил, что слишком громко думает – настолько точно десятник угадал его мысли. Нехти же задумчиво продолжил:

– Боги попустят – и крестьянин чати станет! И молю тебя трижды и еще раз – не торопись с решением! Пусть каждый скажет свое, может, что-то тайное нам вдруг и прояснится. Но, сказать по-правде, тут все собрались такие мудреные господа, что, скорей только запутают сильнее. Особенно писец…

Они подошли к самому зубчатому ограждению смотровой площадки башни. Десятник стал так, чтобы его видел Иштек, но не видели остальные. Его пальцы, узловатые, мощные, грубые, с грязными ногтями вдруг неожиданно легко и изяшно запорхали быстрокрылыми бабочками. Иштек серьезно, даже торжественно, отрицательно мотнул головой. Новый танец пальцев-мотыльков – и Богомол, кивнув теперь утвердительно, встал безразличной статуей позади всех вновь прибывших.

– Зачем ты призвал нас, юный господин? – прикрывая от солнца глаза рукой, спросил писец. Рассветные лучи били ему в глаза, и Хори запоздало догадался, что Иштек изначально стоял несколько в стороне не просто так.

– Вам нужно подняться сюда и все увидеть самим. Это не останется тайной, но пока лучше не кричать. Десятник все расскажет вам подробно, – негромко ответил юноша.

Подъем на башню занял довольно много времени, и половина его ушла на восхождение жреца, которому пришлось помогать. Остальные вскарабкались сами, кто более, кто менее ловко. Не меньше времени ушло на разжигание факелов и спуск вниз. Первым спустился Нехти, за ним – Минмесу, потом – Иштек, страховавший жреца, и сам жрец. На площадке остались Тур, великая маджаев и Хори. Светлоглазая коротко кивнула, и телохранитель скользнул в проем лаза. Гул возгласов, донесшийся снизу, дал знать, что гости оценили сцену внизу. Маджайка, глянув на юношу, спросила:

– Ты хотел спросить меня, молодой вождь? Я знаю о ночной беде, но не делилась ни с кем и не буду, если ты не попросишь об обратном. Или это не то, что ты хотел узнать?

– То. Но не все. Мне кажется, ты знаешь больше и большее. Мне нужно многое от тебя узнать о Проклятых душах и о том, в чем угрозы, чего опасаться и как с ними лучше бороться. Я чувствую, что их надо остановить навек, колдунов тех. Но многое не могу понять. Зачем колдунам было творить это непотребство здесь? При чем здесь эта заброшенная крепость? Как мы все с этим связаны? На кого можно рассчитывать? Как быть – идти ли в погоню или остаться тут? Оружие, которым убили Измененных – опасно ли оно тем, что, ранив человека, превратит его в Проклятую душу? Надо ли уничтожать их туши? И еще одно. Мне снился сон…  Он предрекал мне множество бед и гибель. Гибель от светлых глаз. Это ты погубишь меня? Ибо против Шаи – судьбы – бессильны и боги.

– Шаи каждый понимает по-своему. Ваш важный жрец скажет, что Шаи в руке богов, писец – что он даже послушен монаршей воле в руке царя. Ты же, вижу, как и мой народ, считаешь, что воле Шаи подчиняются и боги. Но напомню тебе, что Шаи улыбается тому, кто смел. Шаи связан с жизненной силой и душой-ка, это так. Но это не раз и навсегда записанное, отмеренное и неизменное. Это не бог, не царская воля, и не то, что над богами, это не твоя жизненная сила, это все вместе и сразу. Удача не случится тебе просто так, она дается тому, кто ее ищет и не пропускает, увидев тень ее. О светлых же глазах…  Клянусь своими душами, что ни я, ни моя дочь не замышляем против тебя и не будем виновны в твоих бедах или гибели. Что до остального – нужно смотреть твою судьбу, гадать и провидеть в ней. Но, сдается мне, она важна не только тебе сейчас, судьба твоя. Похоже, на ней сошлись и пути богов, и стран, и людей, и она стала осью весов Маат. Главное, чтобы материал твоих душ был крепок и весы не сломались, и это – главное не только для тебя, но и для всех нас рядом. Мы поговорим об этом и глянем в небеса и дали, но стоит ли это делать прямо сейчас? Твой писец развеял одни сомнения во мне, и породил другие. Пойдем, молодой господин, вниз. Я же клянусь заглянуть в твою судьбу и ничего не утаить от тебя нынче же. О проклятых же дущах мы поговорим внизу, важно будет все понять, увидев своими глазами, хоть я и верю во всем Туру. Но – он воин, а не шаман. И рассказать это надо всем. И – посмотреть на них на всех во время рассказа моего. И лучше, чтобы ты, молодой господин, тоже смотрел на всех и был внимателен. А что до твоего сна – если ты захочешь, расскажи мне его. Я смогу помочь тебе с его толкованием.

Не дождавшись его ответа, маджайка направилась к лестнице. Хори, задумавшийся об истолковании сна, пошел вслед за ней. Спустившись до первого уровня, в смрад, напомнивший о событиях этой ночи, они застали там тесноту (с учетом лежащих у стены раненых и туш Проклятых, места было явно маловато, так что молодой неджес даже остался на лестнице) и птичий базар. И все были разными птицами. Тур и Иштек, для которых внизу не было ничего нового, снисходительно и по-орлиному величаво наблюдали за остальными. Скорее всего, именно они разожгли потрескивавшие, коптящие и искрящие факелы и заменили ими в поставцах прогоревшие и обугленные огрызки прежних. По-орлиному – потому, что наблюдали с высоты. Из-за тесноты и повинуясь жесту Старшей пяти кланов, они поднялись по лестнице под самый потолок первого яруса. Нехти, который не только сражался в башне, но и провел в ней остаток ночи, рассказывал жрецу и Минмесу о ночной битве и, отвечая на их вопросы, напоминал цаплю, кормящую птенцов в гнезде, сующую корм то в один, то в другой жадно распахнутый клюв. Жрец держался за грудь, очевидно потрясенный всем увиденным, и задавал вопросы один за другим, не успев дослушать ответа, но успев понять что-то свое, словно взволнованый, тычущийся во все стороны птенец гуся, первый раз пытающийся взлететь. Маджайка уже ходила по первому ярусу, пытаясь восстановить для себя картину ночных событий, медленно перемещаясь с места на место и с осторожностью, предварительно осмотрев место, ступая – ни дать ни взять страус, медленно вышагивающий по пустыне. Она что-то коротко и отрывисто, словно каркая, спрашивала Тура на своем языке, поднимая к нему голову. Тот так же коротко ей отвечал с лестницы, иногда что-то поясняя жестами одной руки. Тутмос весь вжался в стену рядом с ранеными, словно поползень, и пищал, отвечая то жрецу, то Минмесу, которые, впрочем, больше слушали, что рассказывает им Нехти. То, что слышал Хори, было более подробной версией рассказа, ранее изложенного десятникам – проверяли посты, решили проверить погреб. Призвали отряд, спустились. Заметили более свежие места кладки и решили, на беду, проверить.

– Не на беду, нет! То великое благо, десятник, что вы во всеоружии встретили зло, а не оно обрушилось на нас внезапно ночью. Воистину, боги вели и направляли вас! – воскликнул жрец. Заставив Тутмоса-лопоухого светить, он начал осмотривать пострадавших, и был весьма внимателен. Тщательно осмотрев их раны, он заглянул им в глаза, оттянув веки, брал за руки, считая пульс. Затем он велел Тутмосу принести из своей хижины полотно и сумку со снадобьями. Подробно объяснив, где они лежат, под страхом проклятья и страшных хворей жрец запретил даже касаться чего-либо другого. Тутмос, полез вверх, проскальзывая по лестнице мимо Хори, Тура и Иштека. Жрец Саи-Херу вдогонку ему потребовал принести ему ещё и воды, желательно теплой. Хори выдохнул облегченно – он все опасался, что, не предупрежденный ни им, ни Нехти, ушастик сболтнет что-то не то. Подумав, он, дождавшись паузы в вопросах, сказал:

– Здесь тесно для нас всех, я поднимусь и проверю посты. Вы, закончив, поднимайтесь на самый верх, на свежий воздух и свет Ра, где и закончим разговор. Нам многое нужно решить и взвесить. Иштека я заберу, если будет потребно еще что-либо, пришлите маджая.

Выбравшись вместе с Богомолом из башни, он отправил его проинструктировать, пока не поздно, Тутмоса, а сам действительно отправился с обходом постов. Крепость оживала – погонщики поили ослов, Тури с двумя помощниками, перетиравшими на ручных мельницах зерно в муку для утреннего хлеба, колдовал у печи. Собачьи пастухи испросили разрешения открыть ворота и выгулять собак. Хори дозволил. Увидев, что из хижины жреца вышел внимательно слушающий Иштека Тутмос, нагруженный запрошенными Саи-Херу вещами, он успокоился. Тутмос порысил к башне, а Богомол, взяв кожаное ведро, отправился к кухне за теплой водой. Дождавшись, пока он взберется с водой наверх, молодой неджес и сам отправился к башне. На площадке никого пока не было, и он бездумно наблюдал за лагерем и пустыней. В башне, тем временем, началась какая-то кутерьма. Чуть погодя Хори понял, в чем дело. Саи-Херу обработал раны у Крюка и Себекнехта и третьего, неопознанного Хори ночью солдата. Сломаные ребра Себекнехта были туго перетянуты полотном. Третий же был перевязан почти весь, правая рука и правая нога были в лубках, голова забинтована, так что молодой неджес так и не узнал, кто это. Теперь стало, наконец, возможно вытянуть их из погреба вверх. Иштек, Тутмос и Тур именно этим и занимались. Измученных бедолаг бережно спустили на веревках к основанию башни. Их уложили – пока было еще холодно, на солнце. Ушастик остался с ними, ухаживать, Тур и Богомол – тоже, отгонять лишних зевак. Все же остальные – жрец, Минмесу, Нехти и старшая пяти кланов – поднялись, наконец, на смотровую площадку башни. Юноша внимательно их оглядел. Видно, что они были потрясены уведенным в погребе, даже светлоглазая маджайка. Но времени приходить в себя у них не было – лагерь просыпался. Хори понял, что он им скажет, но все никак не мог понять самого, на его взгляд, главного – идти вслед за колдунами или оставаться в крепости? И он обратился ко всем сразу:

– Меня учили, что дела нужно делить по степени срочности и степени важности. Есть вещи и важные, и срочные. Есть – важные, но несрочные. Есть же неважные, но срочные, и, наконец, дела неважные, несрочные, но и их необходимо сделать. Первыми надлежит исполнять срочные и важные, разумеется. Затем – срочные, но не важные. Потом – не срочные, но важные и уж последними – несрочные и мелкие. Но, сдается мне, нам сейчас же нужно решить дело срочное, но менее важное – что и как сказать нашим людям. Есть более важные и почти такие же срочные вещи, но эта забота, если не решить ее немедленно, станет не только срочной, но и самой важной. Не родится ли в их душах страх, что поставит под угрозу все задачи отряда и помешает испорлнить самый важный наш долг – оберегать мир и покой страны? А сказать необходимо, иначе слухи и сплетни источат души до дыр.

Затем – надо выполнить еще многое. Пересчитать и сохранить хесемен. Решить, надо ли избавиться от тел Потерянных душ и, если надо, то где и как это сделать. Не опасны ли их тела и не перейдет ли с них проклятие на живых? Мы видели ночью, что происходит с теми, кого они заденут до крови или укусят. Это страшная беда и угроза. Надо также немедля направить гонца с докладом и за подкреплением. Нас осталось мало, а службу необходимо продолжать, ибо беда и дикие негры могут бродить рядом. Надо понять, как очистить башню от их скверны и провести обряды. Надо понять, как и где похоронить погибших солдат. Многое надо понять…  И то, что одновременно и самое главное, и почти срочное – как же нам надлежит поступить с теми разбойниками и колдунами, что сотворили это непотребство. Остаться ли отряду в крепости Хесефмаджаиу, каак велит приказ, или преследовать и истребить их? В них я вижу великую угрозу всему живому в Куше и Вавате, и даже в самой Та-Кем. Я хотел бы выслушать ваше мнение немедленно, и затем принять решение. И первой я спрошу госпожу старшую пяти кланов. Сдается мне, она знает о том, как обращаться с измененными и насколько верно я вижу опасность от них лучше нас всех вместе взятых. Главное – скажи, что ты думаешь, как нам говорить с людьми и что делать с Потерянными душами. Включая и погибших солдат – отсылать ли их тела для погребения или этого делать нельзя ни за что?

Маджайка ответила почти не задумавшись:

– То, что случилось – не утаишь, и надо рассказать солдатам и про бой, и про отвагу тех, кто его вел. Главное, что они должны понять, люди твои, что бороться с Потерянными душами можно и нужно. Туши нужно извлечь из башни. Лучше всего их сжечь, но даже под животворящим оком Ра через три-четыре дня угрозы ни в них, ни в коснувшихся их вещах не останется – с их окончательной гибелью проклятье утрачивает силу, хотя и не в тот же миг. Поэтому и солдат погибших можно, поместив в натрон или простую соль, отправить для погребения домой, если таковое необходимо.

– А есть ли ритуал, позволяющий спасти души солдат, ставших перед смертью Измененными, для последнего суда? И даже не только их души. Иштек и Тур, сын Качи, по следам определили, как подверглись проклятью напавшие на нас Измененные. Они умерли первой смертью достойно и сражаясь. Нет ли пути спасти и их души, невзирая на горе и беды, доставленные ими?

– Спасти можно только тех, кто не успел погубить других людей, остальные же перешли запретную границу и чары тут будут бесполезны и бессильны.

Нехти при этих словах маджайки воспрял духом, ибо Анхи не успел никого коснуться, а Ренефсенеб даже не успел обратиться в Проклятого. Хори подумал и о двух погибших из шайки Крюка, но больше его беспокоило другое:

– Прости, но снова спрошу – доподлинно ли ты уверена, что через несколько дней проклятье исчезнет? Ночью Тур, сын Качи, обжигал вынутые из туш Проклятых стрелы и прочее свое оружие. Он сказал, что если ими ранить человека, то он обратится в Потерянную душу, и что проклятье можно поддерживать долго, обмотав наконечник тряпицей, смоченной водой, а лучше – кровью. Мы хотели тебя попросить помочь нам очистить наше оружие, но это все потом. Главное – нет ли опасности, что и в телах можно продлить действия злых чар?

– В погребе и во тьме башни проклятье в телах Измененных будет жить намного дольше. Так что лучше все же извлечь тела Потерянных душ. Но, закопанные в жаркий песок пустыни, они утратят зло почти так же быстро, как и на солнце. Я не думаю, что твои солдаты захотят приближаться или касаться их туш лишний раз, так что не надо бояться, что проклятье перейдет на них.

– А я вовсе не их опасаюсь. Что, если враги за нами оставили следить двух-трех бунтовщиков поотважней? Подкрасться к могиле проклятых ночью, воткнуть в них стрелы…  Достаточно будет ими только ранить – и мы снова будем лицом к лицу с запретными чарами!

На это маджайка не нашла, что ответить.

– Теперь спрошу вас, господин мой и чародей, – обратился молодой командир к херихебу, – сможете ли вы провести очищающие ритуалы с оружием, башней и тушами Проклятых? Вы тоже думаете, что их лучше извлечь наружу? И, самое главное – я попрошу вас обратиться после моего рассказа о ночных бедах к отряду и успокоить их, разобъяснив им попроще, что опасность миновала, если они сами будут соблюдать несколько дней нехитрые правила, и все они вновь под рукой богов?

Жрец задумался. Он все еще выглядел немного ошеломленным. Возможно, потому, что больше других понимал, какую опасность ночная победа отвела от них всех. Но слова молодого неджеса и необходимость успокоить других постепенно стерли заботу с его лица, и вскоре он вновь выглядел величественно, важно и слегка при этом глуповато от этой своей напыщенности.

– Конечно, сын мой, смогу. Туши, безусловно, надо вытащить наружу. Но надо очень хорошо подумать, как это сделать, дабы уберечь тех, кто будет их извлекать наружу, да и всех остальных, от риска. Лик Атона сильнее темных заклятий и поможет избавиться от них скорее. Что до самой башни…  Лучше бы ее обжечь изнутри, да где же взять столько топлива в пустыне? А с чарами…  Сказать по-правде, у меня не так много осталось зелий для них. Возможно, у госпожи найдется нужное? Или, может быть, она поможет мне своими чарами, если у нее есть сильные снадобья? – он как-то по-особому выделил слово «сильные», и при этом на него быстро глянул Минмесу, внимательно – госпожа и с удивлением – Нехти.

– Сильных снадобий у меня нет, да ведь и быть не может, – ответила Старшая пяти кланов, тоже выделив «сильных», – но кое-что есть. Конечно, я поделюсь необходимым и помогу в чарах.

Дав себе слово разобраться с очередной тайной – тайной сильных снадобий, Хори обратился к следущему:

– А вы, достопочтенный писец? Как нам укрепить дух в людях? Вытаскивать ли пред очи Ра туши? Может быть, что-то еще посоветуете? Вы ведь знаете о проклятье, судя по вечернему рассказу, много больше моего.

– Я лишь соглашусь с госпожой и чародейным господином – надо, чтобы все в крепости поняли, что это была трудная, но великая победа и теперь боги надежно хранят нас. Посоветовать что-то ещё? Мне кажется, самым верным будет сломать часть стены башни на нижнем уровне и через пролом веревками вытащить туши наружу. Так мы меньше замараем укрепление изнутри кровью, гноем и плотью Проклятых душ, которые могут быть опасны. А потом надо вновь замуровать пролом, и какое-то время никого в башню не допускать – мы же отправим гонца с докладом о всех этих необычайных и опасных событиях, и, помимо всего прочего, испросим господина начальника конюшен доставить нам с каравном и подкреплением, которое и вправду жизненно необходимо, все необходимое. Провиант для нас и пополнения, соль для тел погибших солдат, дрова либо уголь, и уж потом, испепелив чары огнем, вновь ей пользоваться. И, так же как ты, мой господин, я считаю самым важным вопрос – нужна ли погоня или окажется бесполезной и даже вредной.

– Об этом мы поговорим чуть после. Мы соберемся вновь после того, как построим отряд и произнесем все нужные слова. Соберемся, как и вчера, у меня, только для решения этого дела и все обсудим. И я всех прошу очень-очень подумать. А потом все сказать без утайки. Ибо это самый наш главный вопрос, и его не стоит решать сейчас, второпях. Ну а ты, десятник Нехти, что-нибудь скажешь?

– Не надо нам ждать караван и замуровывать башню – она нам нужна, особенно с учетом того, что враг может быть близко. С проломом достопочтенный писец все правильно сказал – я тоже хотел его предложить, пролом тот. Но вот – у нас в достатке масла. Уж до прихода каравана его точно хватит, так что, когда вытащим Проклятые души на божий свет, надо будет их показать всем, чтобы знали, какая великая победа была одержана, а после закопать внутри крепости, чтобы избежать возможных опасностей колдовства от негров-бунтовщиков тех, а все следы крови и плоти Потерянных в крепости залить маслом и выжечь! Однако я думаю, закапывать их внутри крепости – это напрасное дело. При нужде их колдун сможет повторить обряд. Разве что он отделился от отряда – тут надо говорить со следопытами. И в первую очередь – с западными маджаями госпожи и Иштеком. Так что думаю, на наш совет их тоже нужно будет призвать. Еще раз скажу – если рядом отряд разбойников, что возможно, башня нам сильно нужна. Так что извелечь туши и обжечь ее нужно сегодня же. Только вот перед этим попрошу достопочтенного писца вместе с тобой, отец мой, пересчитать и взвесить весь хесемен, уложить его в новые мешки запечатать его твоей и его печатями. Так будет правильно. И приставить к нему отдельную стражу.

– Согласен. Тогда – строй отряд, десятник.