Текст книги "Семь понедельников подряд"

Автор книги: Алекс Железо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Варвара, которой недавно стукнуло восемьдесят три, пребывала в глубоком, безнадежном маразме. Она жила в Москве вместе с внучкой Светой, той самой, за которую я вначале чуть не приняла мою раннюю гостью. Когда-то Варвара была модной художницей, принадлежала к высшим слоям богемы. Как рассказывали дедушка и Марья Петровна, она была знатной красавицей, хотя сильно портила себя безвкусной одеждой, неумеренной косметикой и обилием дешевых побрякушек. Как знать, кто мог прибрать к руками эти самые побрякушки, дешевые и недешевые? Невестка Катерина? Или внучка?

Света, похоже, думала в том же направлении.

– Не забывай, кулоны эти сто лет назад могли продать, подарить, потерять и так далее, – вздохнула она.

– Марь Петровна, у вас телефончик московский Громовых есть? – спросила я вернувшуюся старушку.

– Конечно, – кивнула она, сгорая от любопытства. – Только вот Варя совсем плохая, ничего не соображает. Если только Светочка...

– Светочка-то мне и нужна, – я повернулась к Свете: – Слушай, я не могу назвать себя слишком богатой...

Та поняла с полуслова:

– Звони. Я тебе куплю карточку.

Я достала сотовый и набрала продиктованный Марьей Петровной номер. Трубку долго никто не брал, потом отозвался тоненький, слегка запыхавшийся голосок:

– Алло?

Я постаралась как можно быстрее и доходчивее объяснить, кто я и что мне надо. Света Громова задумалась.

– Кулон-то я помню, – наконец сказала она с сомнением. – Но вот куда он делся? У мамы его точно нет. Бабушка никогда никому ничего из своих сокровищ не дарила, говорила, что все мне достанется. У нее огромная шкатулка всякой дребедени, целый ларец. Я иногда все вынимаю и ей показываю. Но в последний раз кулона, кажется, не было. Перезвоните мне через часик, я поищу.

– А зачем вам кулон-то? – не выдержала Марья Петровна.

– Видите ли, – неожиданно влезла Света, – я искусствовед. Пишу диссертацию о подобных украшениях. Это особый стиль, очень редкий.

– А-а.. – протянула Марья Петровна, теряя к кулонам всяческий интерес. – Ладно, Светочка, лучше расскажите мне еще про ваших родных. У нас в семье, кроме нас с Оленькой, предками не слишком интересуются, к сожалению.

– Ну почему же, – скромно возразила Света. – Я вот тоже интересуюсь.

В другой момент было бы очень интересно послушать о неизвестных мне генеалогических единицах нашего семейного древа, но сейчас голова у меня была занята совсем другим. С одной стороны, выяснить поскорее судьбу остальных кулонов, если это возможно, и сплавить Светку куда подальше. А с другой... Неприятно признавать, но меня захватил какой-то азарт, что ли. И если бы все эти кладоискательские заботы не были связаны с известным риском, я, наверно, все же присоединилась бы к ним.

Отрезав себе еще кусок пирога, поковыряв его украдкой, чтобы не попасть на очередное странноватое сочетание начинок, я достала из сумки блокнот и карандаш. Нашла чистый лист и выписала в столбик всех семерых отпрысков Андрея Кирилловича Каледина. А затем вычеркнула свою прабабушку Ирину Андреевну, Светиного прадедушку Григория Андреевича и свекра Марьи Петровны Сергея Андреевича. Остались четверо: Ксения, Дарья, Михаил и Дмитрий. И два кулона. Кому из четверых они достались?

У Ксении и Дарьи детей не было. Михаил только официально был женат три раза. Один из его сыновей умер еще в блокаду, другой – год назад. Кроме того у него было несколько внебрачных детей, трое или четверо внуков и уж не знаю даже, сколько правнуков. Дмитрий женился дважды, у него была дочь от первого брака, двое сыновей от второго, двое внуков и двое правнуков. Про мелочь, моих многоюродных племянников, даже не упоминаю. Весьма разветвленный алгоритм. Даже если кулоны остались в пределах семьи, выловить их будет непросто.

И потом, что, если действительно орудует кто-то из родственничков? Может быть, даже и Марью Петровну уже потрясли на предмет ностальгических воспоминаний о семейных драгоценностях?

Я посмотрела на старушку с подозрением. Она оживленно болтала, сдвинув очки на кончик носа. Нет, насколько я ее знаю, не смогла бы она так притворяться, что кулоны ее совсем не волнуют. Но на всякий случай поинтересовалась, так, между прочим:

– Марь Петровна, а вас никто об этих кулончиках больше не спрашивал?

Поскольку я влезла прямо на середине фразы, она не сразу сообразила, что я от нее хочу:

– Что? О кулончиках? Нет, никто. А что, должны были?

Я покачала головой, и она снова начала расспрашивать Свету о ее бабушке и дедушке. Не знаю, как для Светы, которая оживленно чесала языком, а для меня час тянулся просто бесконечно. Ровно через шестьдесят минут после того, как закончился разговор со Светой Громовой, я снова набирала ее номер.

Света сняла трубку сразу, словно сидела рядом с телефоном, и заговорила – взволнованно, захлебываясь:

– Слушайте, Оля, пропал кулон. Все перевернула, нету. Зато нашла у бабки под подушкой сто баксов. А она, конечно, только хихикает и головой машет, как всегда. Я пошла к соседке. Она у нас что-то вроде домашней полиции. Дверь к лифту на замок не закрывается, зато скрипит сильно, так она сразу к глазку бежит смотреть, кто пришел. Да, говорит, приходил мужик какой-то, бабка ему дверь открыла, в квартиру впустила. Похоже, она ему кулон и продала за сто баксов, ничего другого не могу придумать.

– А что за мужик, как выглядел, не спросили?

– Спросила, да она не помнит. Вроде, не старый, среднего роста, только и всего.

– И когда это было?

– Да с неделю назад. Я  ведь на заочном учусь, сейчас сессия как раз. Утром ухожу и только вечером прихожу. Сегодня вот день свободный, считайте, вам повезло, застали меня дома.

Мне очень хотелось спросить Свету, не было ли на кулоне что-нибудь нацарапано, но постеснялась. Впрочем, не все ли равно, раз его нет?

– Марь Петровна, вы чайку еще не поставите? – попросила я, скорчив Свете страшную рожу.

– Конечно, конечно, девочки, – закудахтала Марья Петровна и потащила чайник на кухню.

Изложив содержание разговора, я заметила:

– Я не думаю, что этот кулон имеет такую ценность, как твой.

– Почему?

– Головой подумай. Зеленый – запад. Вторая координата должна быть либо на юг, либо на север.

– А если так: столько-то верст на запад, потом столько-то на север и еще столько-то на восток? Или что-то в этом роде?

– А зачем? – удивилась я. – К чему такие сложности?

– А зачем тогда покупать пустой кулон? – нахмурилась Света.

– Послушай, – осенило меня. – Это ведь мы догадались, в чем дело, потому что на твоем кулоне обозначено расстояние. А если человек об этом не знает? Знает, например, что нужно собрать крест и таким образом узнать, где клад? Тогда он будет искать все части креста.

Света задумчиво хмыкнула, а меня осенило еще раз, и это осенение было прямым следствием предыдущего.

Если кто-то ищет все части креста, не зная точно, у кого они, он будет искать везде. То есть у всех, у кого он теоретически может быть.

Первым делом я позвонила на дачу. Мамы на месте не оказалось, она направилась на станцию в магазин. Трубку взяла бабушка. Для начала я «обрадовала» ее, что не приеду, потому что сегодня же уезжаю в Петрозаводск.

– Что-то случилось? – испугалась бабушка. – Что-то с Борей? Или с Лешей?

– Да ничего не случилось, – начала выкручиваться я. – Просто мне отпуск сократили. На работе проблемы. Предложили две недели сейчас и две недели потом, в августе.

Она успокоилась, но я тут же подбросила новую «вводную»:

– Ба, у вас дома... все в порядке?

– В смысле? – озадаченно уточнила бабушка.

– Ну... Ничего не пропало случайно?

– Оля, что ты темнишь? – она начала сердиться. Она всегда сердилась, когда чего-то не понимала. – В чем дело?

– Ба, – я вышла с трубкой в коридор, потому что вернувшаяся Марья Петровна начала усиленно прислушиваться, и заговорила вполголоса, – я не могу сейчас объяснить. Поверь, ничего такого, это не мои совершенно проблемы... – тут я замолчала, так как поняла, что сама себя загнала в тупик: если «ничего такого», то чего ради я развожу тайны мадридского двора?

Пока я что-то мямлила, лихорадочно соображая, как выкрутиться, бабушка сама пришла мне на выручку:

– Слушай, Оль, мне вот тут кажется, что к нам кто-то в квартиру забрался. Мне не верит никто, дед говорит, что у меня, как вы, молодые, говорите, крыша потекла, а я знаю, что кто-то у нас в квартире все-таки был. Как раз перед тем, как мы на дачу переехали, числа так двадцатого мая.

– Что-то пропало?

– Нет. В том-то и дело! Все на месте, только... Ну, кое-что не так лежит. Я бы так никогда не положила.

– Может, дед переложил?

– Да нет, что ты! Он в моих вещах вообще не роется. А я на дачу когда собиралась, сразу поняла, кто-то здесь похозяйничал. Мы с дедом как раз двадцатого на кладбище ездили, часа четыре нас дома не было. А дед говорит, ты сама все раскидала и забыла. А у меня маразма еще не наблюдается пока.

– Ладно, ба, не бери в голову. Не пропало ничего – и радуйтесь. Маме привет передавай и скажи, что я уезжаю.

Я поспешила отключиться, пока бабушка не стала уточнять, а с чего это я интересуюсь, не случилось ли чего. Итак, ясно, у них действительно кто-то побывал, бабушка в таких вещах не ошибется. Она может забыть, что ела на завтрак и как зовут участкового врача, но что где лежит – ни за что. Искали кулон или брошку – короче, деталь креста. Искали аккуратно, без взлома и беспорядка. Если бы не бабушкина маниакальная педантичность, никто бы и не заметил. Как-то это не вязалось со Светиным рассказом о произошедшем в Москве. Впрочем, в Москве не одно только нападение на ее кузена приключилось. К Громовым тоже наведались. И так же мирно у сумасшедшей бабушки кулончик купили. Может, Максима просто не ждали? Пришел не вовремя? Тем более, ему, вроде, сначала за кулон деньги предлагали.

У мамы, как и у нас, квартира на сигнализации. Пусть лезут, если хотят.

Как ни старалась я говорить тихо, Марья Петровна все же что-то услышала. Или нюхом каким почуяла, уж не знаю, я ведь, вроде, ничего о том, что в квартиру кто-то забрался, не говорила. Тем не менее, она вытаращила из-под красноватых, почти безресничных век глаза:

– Оленька, у кого-то в квартиру залезли?

– Нет-нет, что вы, – натужно улыбнулась я. – С чего вы взяли?

– Да так, просто. Я вам не рассказала, что у Коваленок недавно в Москве квартиру обчистили? Все до нитки вынесли! Мне Софа Нелидова звонила, рассказала.

Я чуть не подавилась очередным куском смертельного пирога, на этот раз с курагой и творогом. Коваленко – это Ксения Андреевна. Сама она, разумеется, давным-давно умерла, муж ее Прохор Трофимович тоже. Был он когда-то большой шишкой, ни много ни мало зам наркома путей сообщения. Детей у них не завелось. После смерти жены Прохор Трофимович, которому тогда было уже хорошо за шестьдесят, женился на своей давней любовнице и усыновил ее сына Владимира. Говорили, разумеется, что это был его сын, но это уже без разницы. Факт, что именно Владимиру досталось все немаленькое наследство, в том числе и огромная квартира в центре Москвы. Сейчас в ней живут уже его сын с женой и дочерью. А Софа Нелидова – это еще одна не знакомая мне очень дальняя родственница. Лет тридцать назад она приезжала в Питер и останавливалась у Марьи Андреевны, с тех пор они регулярно перезваниваются и делятся семейными сплетнями: московскими с одной стороны и питерскими с другой.

Я посмотрела со значением на Свету, та поджала губы и противно забарабанила по столу пальцами.

– Может, совпадение? – едва слышно, почти одними губами спросила она, повернувшись так, чтобы Марья Петровна не видела и не слышала.

Я скорчила страшную рожу, которая означала: «вряд ли».

Если один из оставшихся кулонов находился у Ксении Андреевны, а затем у ее наследников, его, надо думать, нашли и забрали. И тогда наши шансы минимальны.

«Наши»?! Ольга Игоревна, ты что, совсем рехнулась?

Ну, не наши, Светины, какая разница. Факт, что минимальны.

– Мария Петровна, мы пойдем на балкончик, покурим? – елейно улыбнулась Света.

– Оленька, ты что, закурила? – ужаснулась бабка.

– Нет, я за компанию.

– Учти, пассивное курение не менее опасно, – Марья Петровна назидательно подняла указательный палец.

Терпеть не могу эту манеру, но где-то ее можно понять, учитывая, что незабвенный Василий Сергеевич, ее супруг, умер от рака легких. С тех пор Марья Петровна, лояльная ко всякому безобразию, от тунеядства (внучек Артем) до гомосексуализма (такого у нас в семье, по счастью, кажется, пока не завелось), всеми своими силами борется с курением. Однажды ее даже чуть не побили отвязные подростки, которым она весьма агрессивно попыталась прочитать лекцию о недопустимости этой пагубной привычки в столь нежном возрасте. А что касается рака... Как-то мне довелось читать книгу о связи болезней с состоянием души. По этой теории излюбленный грех человека оформляется вполне предсказуемой болячкой. Так вот рак автор книги связывал с гордыней. Гордый и самолюбивый человек самого себя, драгоценного, ставит неизмеримо выше всего остального ничтожного человечества и в глубине души готов всем миром пожертвовать ради своего благополучия. Точно так же поступает и раковая клетка по отношению ко всему организму. Можно верить, можно не верить, но тамбовская линия нашего семейства издавна отличалась известным гонором, а смертность от рака у нас превысила все разумные пределы.

Свету вопросы канцерогенности, похоже, не занимали. Захлопнув балконную дверь перед носом жалобно мяукнувшей Мыры, она лихорадочно закурила.

– Ну, что скажешь? – жадно затягиваясь, поинтересовалась она.

– Фиговато, – ответила я, глядя на двор с высоты десятого этажа. Отчаянно захотелось плюнуть вниз, но я удержалась. – Желтый кулон пропал, вполне вероятно, что и еще один, у Коваленко. Ксения Андреевна старшая была, наверняка мать ей один кулон дала. Да и не бедствовали они никогда, чтобы драгоценности продавать. И в бабушкину квартиру, похоже, кто-то забирался, за нами следят. Полный даун. Значит, все-таки тебя выследили.

– Может, это за тобой? – сощурилась Света. Мне не менее отчаянно захотелось стукнуть ее по голове и скинуть с балкона.

– А чего, собственно, за мной следить? Подождать, когда уйду, забраться и пошукать. А вот ты... Кстати, – хмыкнула я и все-таки плюнула вниз, чтобы меньшим желанием хоть немного перебить большее, – ты сказала, что хотела продать кулон и тебе нашли покупателя. Можно с этого места чуть подробнее?

Где-то в самой сердцевине знакомо зазудело. Это начинал проклевываться сюжет. Кошмар, но я ничего не могла с собой поделать. Стоило мне узнать о чем-то криминальном из жизни окружающих, я тут же начинала прикидывать, а нельзя ли из этого состряпать очередную «нетленку». Чаще всего подобные наклевки умирали в зародыше, но и те, которые выжили, доставили мне немало хлопот: как ни пыталась я изуродовать действительность до неузнаваемости, знакомые все же себя узнавали и страшно обижались.

Света оттопырила нижнюю губу, задумчиво поправила под водолазкой бретельку лифчика и бросила вниз окурок.

– Сейчас вспомню точно. Есть у нас тетка одна на работе, копировщица. Она недавно пришла, я ее плохо знаю. Как-то мы пили с девчонками чай, она тоже пришлепала, хотя и не звал никто. Разговор пошел про деньги, вернее, про их отсутствие. Она и говорит, мол, есть у нее приятель, скупает золото, драгоценности. Если у кого-то денежные затруднения, она может с ним свести. Я подумала, подумала и...

– Понятно, – кивнула я. – Что ничего не понятно. Если этот скупщик или та ваша тетка были теми, кто ищет кулон, или просто наводчиками, то почему просто его у тебя не отобрали? Если они знали, что кулон у тебя, то почему искали его у Максима?

– Может, ты слишком все усложняешь? Может, это просто совпадение? А следят... Ну, выследили как-то. И вообще, Оля, у тебя, по-моему, один сплошной детектив в голове. Тебя послушать, так это какая-то жуткая мафия, просто коза ностра.

– Дорогая моя, но ведь это явно не один человек, – возразила я.

– А может, как раз один, но с большим количеством подручных, – заспорила Света, которая раздражала меня все больше и больше. Вот ведь свалилась на мою голову. Больше всего в этот момент мне хотелось наподдать ей коленом под зад и выставить на улицу расхлебывать кладоискательские проблемы в одиночку. Вместо этого я только пожала плечами и зашла обратно в комнату, к заскучавшей Марье Петровне.

– Марь Петровна, миленькая, – я сконструировала такую улыбку, что свело челюсть, – вот тут оказалось, что один из четырех кулонов, который в Москве, пропал, может быть, и другой. А Свете надо еще хотя бы одни найти, чтобы диссертацию закончить. Давайте вместе подумаем, у кого бы он мог быть.

Марья Петровна наморщила лоб, а заодно и подбородок, став похожей на английского бульдога.

– Ой, девчата, даже и не знаю, что вам сказать. Давайте, я вам все адреса и телефоны дам, кого знаю, вы же не чужие, да и покупать не хотите. Тебе же, Светочка, только посмотреть, да?

Светка неопределенно кивнула. Марья Петровна вытащила откуда-то свой пухлый талмуд и начала выписывать на листок телефоны.

Я подумала, что Дарью Андреевну смело можно отбросить. Если кулон и был у нее, то стопроцентно пропал, например, во время войны. Потому что после развода с мужем она жила у сестры, моей прабабушки, которой и досталось все ее имущество. А от той перешло уже деду с бабушкой. Оставались двое – Михаил и Дмитрий, вернее, их потомки. С кого начать?

Я взяла исписанный дрожащим старческим почерком листок. Первыми на нем значились три внучки Михаила Андреевича, правнучка и правнук. Я набрала уже несколько цифр первого номера и положила трубку.

– Ты чего? – удивилась Света.

– Думаю, это дохлый номер. Первая жена и младший сын Михаила умерли в блокаду. Они меняли на хлеб все, что только было. Надо думать, драгоценности, если они были, – в первую очередь. Так что попробуем с другого конца.

Для начала я набрала номер бабки Натальи, дочери Дмитрия Андреевича от первого брака. Это была маленькая, рыхлая, не слишком опрятная старуха с командирским басом и короткой стрижкой в стиле 30-х годов. Всю жизнь она провела на различных комсомольских и партийных должностях и до сих пор состояла в рядах КПРФ. Перед последними выборами в Госдуму она звонила мне и настоятельно рекомендовала голосовать за коммунистов.

– Кулон, говоришь? – пророкотала бабка Наталья, когда я изложила ей обстоятельства дела. – Был такой, синенький, если память мне не изменяет.

Света больно вцепилась в мой локоть, и я с досадой отдернула руку.

– Был? А где он сейчас?

– Так где? – хмыкнула бабка Наталья. – Его папаша мамаше подарил. А когда разводился с ней, забрал обратно. Мол, это подарок его незабвенной мамочки. Жаль. Я любила с ним играть.

Ничего удивительного. Марина Ивановна, мать бабки Натальи, была той еще дамочкой. Если судить по фотографиям, на редкость некрасивая – толстая, курносая, с круглыми глазами навыкате. Но это не мешало ей изменять мужу направо и налево. Однажды она поехала к себе на родину, в маленький провинциальный городок и там свела знакомство с местным фотографом. Он катал ее на лодке и фотографировал в абсолютно раздетом виде. По какой-то сложной дурости Марина Ивановна снимки зашила под подкладку пальто, а муж взял и нашел. Дальнейшее понятно. Удивительно другое. Марина Ивановна, которая считала своей святой обязанностью вмешиваться во все семейные дела, не оставила эту привычку и после развода. До самой своей смерти в середине 50-х она была настоящим семейным злым гением. Появлялась там, куда ее не приглашали, распускала слухи и сплетни, строила всевозможные козни. Ей невероятно хотелось всех рассорить, и, надо сказать, она в этом преуспела. Конечно, не она одна была виновата в том, что родственники перестали общаться, но ее вклад можно назвать самым весомым.

– Ну что, Света, – повернулась я к сестрице. – Кулон был. Это уже кое-что. Если он сохранился, у тебя есть шанс.

Дальше я позвонила младшему сыну Дмитрия Андреевича Валентину. Он сам вместе с женой оказались на даче, но их дочь твердо заявила, что ничего подобного никогда не видела. В списке остался только один телефон – Павла, сына старшего брата Валентина, умершего лет десять назад. Я набрала номер, но трубку никто не брал.

– Странно, – удивилась Марья Петровна. – Куда он мог деться? Спит, может?

Дело в том, что Павел был инвалидом первой группы. Лет пять назад он попал в автокатастрофу, и его парализовало. Не совсем, правда, но передвигаться самостоятельно он не мог, только в инвалидном кресле. Ни жены, ни детей у него не было, немного помогали соседи.

– Вы бы съездили к нему, девочки, – предложила Марья Петровна. – Мало ли что. Заодно и про кулон узнаете. Я так поняла, что если у него нет, то и вообще ни у кого нет.

Ехать к Павлу мне категорически не хотелось. Знакомы мы с ним не были, но от Марьи Петровны я слышала о нем немало. Ему недавно стукнул полтинник, он был старый замшелый холостяк, имел мизантропические склонности еще до аварии, а уж сейчас и вовсе возненавидел весь свет. Соседи ухаживали за ним, исключительно зарясь на его квартиру.

Света посмотрела на меня умоляюще.

– Ладно, поехали, – сдалась я. – Марь Петровна, говорите адрес.

Распрощавшись со старушкой и отбившись от остатков пирога «на дорожку», мы вышли из дома. Я старательно озиралась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Однако желание бросить Свету и немедленно уехать в Петрозаводск росло с каждой минутой.

– Слушай, может, ты одна съездишь? – предложила я. – Далековато, конечно, на Расстанной, но я тебе расскажу, как добраться.

– С ума сошла? – прошипела она, больно вцепившись в мою руку. – Он меня с лестницы спустит.

 – Не спустит. Поскольку не сможет. Разве что обругает по всякому. И учти, меня он тоже не знает. Может, и слышал о моем существовании, но я сомневаюсь.

Света отпустила мой рукав и отвернулась. Но я успела заметить, что уголки ее губ стремительно поползли вниз.

Вот ведь навязалась на мою голову!

– Ладно, поехали, – сдалась я. – Только не реви, Бога ради! Но учти, Марь Петровна права. Если у него кулона нет, то ни у кого нет. И при любом раскладе, ты оставишь меня в покое. Поступай дальше, как знаешь, а я к своим поеду.

                                                      4.

Улица Расстанная – место гаже не придумаешь. Хуже, наверно, только улица Шкапина, где периодически снимают кино о блокадном Ленинграде без всяких декораций. Грязь, заброшенные руины и железнодорожно-индустриальный пейзаж.

О такси после утреннего ралли страшно было даже подумать. Добирались больше часа на маршрутках с пересадкой. По пути я еще раз позвонила Павлу, но трубку по-прежнему никто не брал.

– Может, телефон не работает? – предположила Света.

Я не ответила. В животе мятным холодком плескалось недоброе предчувствие.

Выйдя из маршрутки, мы еще минут десять шлепали по пыльному тротуару, спотыкаясь на колдобинах. Номера домов привычно отсутствовали. Марья Петровна описала обиталище Павла как «старый такой желтый дом», но ничего подобного поблизости не наблюдалось. Наконец он все же нашелся – не желтый, правда, а серый, точнее, просто грязный. Видимо, Марья Петровна была у Павла в последний раз очень давно. И я ее за это не осуждаю. Во-первых, он ей родственник чисто номинально, как и мне, а во-вторых, судя по рассказам, поладить с ним могла разве что мать Тереза. Либо материально заинтересованные соседи.

Темный и грязный подъезд был залит водой – видимо, где-то прорвало трубу. И, похоже, давно: в луже лежали успевшие прогнить доски, издающие аромат болота. Осторожно ступая на них, мы пробрались к неработающему лифту, повздыхали и поплелись на пятый этаж пешком.

Света тащилась в кильватере и тяжело дышала. Засиделась, судя по всему, в своем архиве, спортом не занимается. Впрочем, я тоже целыми днями сижу и даже зарядку не делаю. Однако пешком стараюсь ходить побольше, так что дома без лифта меня не пугают. Хотя Света могла пыхтеть еще и от волнения: как же, вот-вот все решится…

На площадку пятого этажа выходили двери двух квартир, одинаково обшарпанные. Номеров не было и здесь. Пришлось спуститься на один пролет и посмотреть, какие номера там. По логике вещей нужная нам квартира находилась слева. Я позвонила.

Тишина. Позвонила снова, подольше.

– Куда он мог деться? – повторила Света слова Марьи Петровны. – Инвалид в коляске! Может… помер?

– Типун тебе на язык, – рассердилась я и позвонила еще раз.

За дверью послышался какой-то шорох. Словно кто-то стоял с той стороны и прислушивался. Может, в глазок смотрел.

– Павел Аркадьевич, откройте, пожалуйста, нас Марья Петровна Каледина прислала. Мы ваши родственницы.

– Как он может открыть, если в коляске сидит? – зашипела Света.

– Но откликнуться-то может? – прошипела в ответ я. – Может, соседям позвонить, у них должны ключи быть?

Ответить Света не успела. Неловко переступив с ноги на ногу, она потеряла равновесие и, чтобы не упасть, ухватилась за дверную ручку, представляющую собой допотопную металлическую скобу. Дверь скрипнула и распахнулась.

Света ахнула и попятилась. Что до меня, не знаю точно насчет ушедшей в пятки души, но ощущение было такое, словно все мои внутренности разом оборвались и устремились к естественному выходу.

Перед нами стоял высокий, коротко стриженный мужчина в черных джинсах и серой ветровке. Похоже, он тоже не ожидал такого поворота событий, но справился с собой быстрее. Стремительно шагнув вперед, он втащил нас обеих в квартиру и толкнул вглубь коридора с такой силой, что мы обе полетели на пол.

 – Только пикните! – предупредил он тихим, слегка гнусавым голосом, и мы увидели в руке его нож, показавшийся мне просто огромным.

Мужик подошел к нам ближе. Глаза у Светы полезли из орбит, а меня замутило: на лезвии ножа была свежая кровь.

– Значит, родственницы? – улыбнулся он, и улыбка эта не предвещала ничего хорошего. Словно, глядя на тебя, улыбается огромный голодный питон.

Он приблизился вплотную, и меня обдало ужасным запахом давно не мытого тела. Замутило еще сильнее: смертельный пирог явно просился наружу.

– А родственничек-то ваш того, тю-тю, – еще шире улыбнулся питон. Растянутый гримасой рот и жуткие водянисто-серые глаза – сверлящие, режущие. – Немножко умер. Вот незадача. Ну ничего, вы скоро с ним встретитесь. Только сначала мы с вами малость позабавимся. Не пропадать же девкам зря. Хотя вы и не слишком-то девки… скорее, старухи. Но ничего, на пару сойдете. Если останусь доволен, то убью вас не больно.

Светка разевала рот, как выброшенная на песок рыба, но не издавала ни звука. Вид у нее был на редкость непривлекательный. Думаю, что я выглядела не лучше, но подобным типам на красоту наплевать. Единственное, что им нужно, – почувствовать страх и боль жертвы.

Может, этот кошмар тоже материализовался из какой-то моей книги, пришла в голову совершенно нелепая мысль. Да нет, у меня только один маньяк был, да и тот женского пола.

Почему-то нам кажется, что ничего ужасного с нами произойти не может. С кем угодно, но только не с нами. И не с нашими родными или друзьями. Нет, теоретически, конечно, допускаем и даже боимся, но надежда на то, что этого не случится никогда, сродни уверенности.

Молнией промелькнули всевозможные советы из газет и журналов на тему: что делать, если на тебя напал насильник, начиная от «кричи громче», до «расслабься и получи удовольствие». Ни один из них здесь явно не работал. Поскольку мужик явно собирался нас «по прочтении» прирезать. И все же я попыталась пойти на переговоры:

– Послушай, – начала я, силясь улыбнуться, – зачем тебе нас убивать? Мы и так все сделаем, как надо, – Светка сдавленно ахнула. – А потом уйдем и никогда о тебе больше не вспомним.

– Захлопни пасть, мочалка, – не слишком приветливо посоветовал мужик. – Откроешь тогда, когда я скажу.

Оглядев нас с ног до головы, он сделал выбор:

– Ты, – тычок в сторону Светы, – раздевайся. А ты, разговорчивая…

Перекинув нож в левую руку, правой он расстегнул джинсы, приспустил, затем схватил меня за волосы и пригнул мою голову. Вонь ударила мне в нос, и тут произошло то, что, опять же, советуют мудрозадые журналисты: «попробуйте надавить на корень языка и вызвать рвоту». Совершенно идиотский и невыполнимый совет, но мне и нажимать никуда не понадобилось. Пирог Марьи Петровны вместе с чаем и утренним кофе хлынул фонтаном, обдав насильника с ног до головы.

– С-сука! – заорал он и со всей дури заехал мне кулаком в скулу.

Я отлетела в угол, свалив на пол вешалку. Заскорузлое тряпье завалило меня, и то, что произошло в следующее мгновение, я не увидела. Только услышала грохот, крик, матерную ругань, и тут же Светка схватила меня за руку, вытаскивая из-под вешалки.

– Быстрее! – она рванула меня в сторону двери.

Оглянувшись, я увидела, что мужик пытается выбраться из-за инвалидной коляски, которая сбила его с ног и зажала в углу, между шкафом и тумбочкой.

– Это ты его? – спросила я на бегу, когда мы уже летели вниз по лестнице.

– Да. Он на тебя отвлекся, я коляску увидела, ну и…

Закончить она не успела, потому что мы услышали, как за нами с шумом распахнулась дверь, а потом грохот: мужик перепрыгивал по несколько ступенек сразу. Мы наддали, но он догонял. Только бы из подъезда выскочить, не будет же он нас на улице, при всем честном народе убивать.

Оставалось совсем чуть-чуть, мы уже были внизу, и тут Светка, бежавшая сзади, поскользнулась в луже и упала. Я обернулась ей помочь, и тут мужик прыгнул на нас, как тигр, с пятой или шестой ступеньки. Каким-то чудом я успела выдернуть из-под него Светку, и он грузно рухнул прямо лицом в лужу. Дернулся, замычал и затих.

Надо было бежать, но мы не могли сдвинуться с места. Одна секунда перетекала в другую, мужик не шевелился. Шумно вздохнув, Светка качнулась в его сторону, но я схватила ее за руку:

– Ты что, сдурела? Сейчас он поднимется, и тогда…

– Ага, как в ужастиках, – нервно сглотнула Светка. – Пошли отсюда. Хрен с ним со всем.

Вот давно бы так!

Я повернулась было к входной двери и только тут сообразила, что наши сумки остались на площадке пятого этажа.

– Слушай, надо за сумками вернуться. Там же документы и вообще… Он же Павла убил, наверно. А тут наши сумки. И потом, может, он жив еще.

Прижавшись к стеночке и обтирая с нее вековую грязь, мы начали пробираться к лестнице. Мужик в луже не шевелился.

– Слушай, Оль, он не дышит, – сипло выдавила из себя Светка. – Может, шею сломал?

– Предлагаешь вызвать ему «скорую»?

– Не знаю. Может, просто позвонить из автомата и сказать, что там-то и там-то в подъезде человек лежит? Или в милицию?