Текст книги "Семь понедельников подряд"

Автор книги: Алекс Железо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Первым делом Светка наняла частного детектива, и тот досконально изучил всю жизнь семейства Шаховых, как говорится, от и до. Проштудировав полученную информацию, Светка сделала вывод, что молодая супруга ее кузена строгостью нравов не отличается. Дальнейшее было делом техники. Если есть спрос, будет и предложение. Нашелся крупный специалист в своей области, который за разумную цену согласился познакомиться с дамочкой, закрутить роман и в нужный момент оказаться застуканным на месте преступления.

Все прошло как по нотам. Максим, получивший ну очень красочную анонимку, сначала в гневе порвал ее и выбросил, потом призадумался и – просто так, на всякий случай! – вернулся с рыбалки на день раньше. И увидел примерно то же самое, что в свое время увидела Светка – голую парочку на диване, забившуюся под простыню.

Специалист был слегка побит, за что позже получил дополнительное вознаграждение. Супруга тоже получила пару кренделей. А в дым пьяный Максим приехал к Светке с Виталиком – плакаться. Ведь отношения у них по-прежнему были родственные и дружеские. Вроде бы. Светка вздыхала, утешала и время от времени выходила на кухню – посмеяться. Может, кто-то другой на этом и успокоился бы, как говорится, я человек не злопамятный, отомщу и забуду, но не Светка. Она решила, что это только начало.

После развода Максим вернулся в их старую квартиру на Остоженке. Светка уговорила мужа пристроить его на какую-нибудь непыльную и денежную работу. Макс проявил рвение, выплескивая в работу всю свою ярость по поводу несостоявшейся семейной жизни, и уже через год, подзаняв денег, выкупил у Виталика один из автомагазинов. Дела пошли в гору. Светке это было только на руку. Чем выше взлет, тем больнее падать. Она пристально наблюдала за его делами – да это было и не сложно, поскольку Макс частенько бывал у них дома, принимая Светкино радушие за чистую монету. И обо всех мало-мальски заметных событиях в своей жизни подробно рассказывал.

Прошло несколько лет. Наконец-то, по ее разумению, Макс достиг определенных высот, падение с которых уже ощутимо. Нет, она не стала организовывать на него наезды и прочие разорения. К чему так сложно? Зная его натуру, она просто пригласила его в гости одновременно с неким Толиком, приятелем мужа. Толик жить не мог без преферанса и с колодой карт не расставался. Куда бы он ни пришел, везде немедленно организовывалась пулька. Виталик был человеком неазартным, мог сыграть партию-другую, но голову никогда не терял. Чего никак нельзя было сказать о Максиме. В первый же вечер он проиграл Толику тысячу долларов и договорился о матче-реванше. И понеслось. Светка только руки потирала.

Первое время Максим еще барахтался. Делал вид, что проигрыши в несколько тысяч за вечер для него ничего не значат. Сначала продавал одну за другой вещицы из своей коллекции, которую начал собирать, как только пришли деньги. Картины, книги, безделушки. Делал вид, что это нормальная жизнь коллекционера: одно продал, другое купил. Благо, что истинных размеров коллекции никто толком не знал. Потом пришел черед машины. «Знаете, недавно чуть не попал в страшную аварию, – доверительно говорил он знакомым. – Просто не могу пока сесть за руль. Не могу себя заставить».

Еще через полгода Максим продал свою четырехкомнатную квартиру на Кутузовском и переехал обратно к бабушке (мать Светы уже умерла). «Буду расселять, – говорил он все тем же знакомым. – Потом сделаю ремонт. Отличная ведь квартира!». Время шло, бабушка умерла, соседи никуда не расселялись. «Капризные – ужас! – жаловался Максим. – Сколько уже вариантов предлагал, все отказываются. Ну ничего, я упертый. Пусть еще год в коммуналке проживу, но все равно их выселю».

Тем временем Светкино благополучие изрядно пошатнулось. Виталик подал на развод. Для Светки это было ударом. Особенно потому, что она никак не могла взять в толк причину. «У тебя другая женщина? – допытывалась она. – Или ты меня разлюбил?» «У меня нет другой женщины, – вполне честно отвечал муж. – И тебя я, пожалуй, все еще люблю. Но, понимаешь...»

– Понимаешь, я так этой местью увлеклась, что совсем забыла о его натуре. Он меня полюбил бедную и несчастную, всеми брошенную и решившуюся на самоубийство. Кстати, он так и не узнал, что это из-за Макса, я ему наплела хрени всякой. Так вот Виталик меня и любил, пока я была несчастная. А я таковой скоро быть перестала. Какое уж тут несчастье, когда и достаток, и месть такая сладкая!

– А как насчет любви? – невольно поинтересовалась я.

– Любви? Знаешь, бывает, что месть все что угодно заменит. И любовь в том числе.

– Мне этого не понять.

– Орден тебе не шею. Возьми с полки пирожок!

– Всенепременно. Как только – так сразу. В смысле, возьму. Ладно, чем дело кончилось?

– Чем кончилось? Да тем и кончилось – разводом. Я после этого еще больше на Макса обозлилась. Хотя виду не показывала. Он-то думал, что я по-прежнему любящая сестричка. Сочувствовал мне. И сам на жизнь жалился без конца. Поскольку продолжал играть и проигрывать. Магазин его на грани висел – все доходы уходили на покрытие долгов. Если бы его не убили, он бы непременно разорился. Виталик купил мне квартиру однокомнатную. Расстались мы вполне мирно. Время от времени он мне звонит, денег подбрасывает. Я ведь опять стала жалкая и несчастная, хотя бы даже только материально – что там в моем архиве заработаешь. Думаю, он бы и обратно на мне женился, только вот его уже другая сиротка подобрала. Похитрее.

– Жалеешь? – усмехнулась я.

– Не очень. А вот на воду с моста действительно смотреть не могу. Просто перестаю соображать. Наваждение какое-то. Сразу все вспоминаю. Так и тянет прыгнуть.

Сочувствовать не хотелось. Судить? Разве я имею на это право? Вот только зачем она мне все это рассказала? Действительно временный сдвиг по фазе?

– Пошли! – довольно сухо бросила я. – Сколько можно тут сидеть?

Светка посмотрела на меня обиженно. А чего, собственно, она ждала? Что я поплачу вместе с ней? Тоже мне еще, граф Монте-Кристо! Ну не любил ее мужик, так это что, повод испортить ему всю жизнь?

Она нехотя встала, и тут откуда-то спереди донесся шум мотора: в нашу сторону ехала машина, судя по звуку, легковая. Спрятаться нам было некуда. Светка побледнела.

– Да что ты дергаешься? – прикрикнула на нее я. – Лопату убери с глаз долой и стой спокойно.

– А вдруг это...

– Что вдруг? Федькины друзья на подмогу едут?

– Да.

– Потому что идти надо было, а не сидеть тут, сопли жевать, – я уже не могла больше сдерживаться и изображать деликатность.

Из-за деревьев, подпрыгнув на ухабе, выскочил красный «фордик» с тонированными стеклами и затормозил у моста. Стекло со стороны пассажира опустилось, и из машины высунулась голова коротко стриженного субъекта в темных очках, который уставился на нас с беспредельным вниманием.

                                                      16.

– Девушки, это дорога на Вараксу? – спросил субъект, оглядев нас с ног до головы и обратно. Мне показалось, что он сейчас цыкнет зубом и смачно сплюнет.

Я уже хотела ответить, что да, это дорога на Вараксу, но Светка опередила меня и вылезла вперед:

– Нет. Вы заблудились. Надо вернуться до развилки и по другой дороге километров пять.

– Спасибо, девушки! – субъект нырнул обратно, стекло поднялось. Машина сдала задним ходом, круто развернулась и, свирепо взревев, прыжком взяла с места.

Мне захотелось сказать, что Светку явно поторопились выпустить из психушки, но я сдержалась и вполне мирно поинтересовалась:

– Совсем дура, да?

– А что такого? – удивилась Светка. – А если это они?

– Кто бы там ни был, они скоро убедятся, что ты их наколола, вернутся, и тогда... В лучшем случае попросят оплатить затраченный попусту бензин. Повторяю, в лучшем случае.

– Пока они будут искать развилку, мы дойдем до места, все сделаем и благополучно смоемся.

Я только глазами захлопала. Что тут можно было сказать? Разве что повторить про семь бед и один рисет.

Пока Светка отсчитывала свои сотни шагов, я обдумывала сюжет. Если всю эту идиотскую историю покрутить так и эдак, кое-что подправить, кое-чего добавить... Короче, прикидывала, можно ли из данного отхода жизнедеятельности смастерить конфетку. Конфетка получалась так себе. Гораздо хуже соевого шоколада. К примеру, эти наши походы в лес с непременным попаданием в озеро или болото. Как-то это выглядит не слишком правдоподобно. Вот если бы мы пришли на симпатичную лужайку площадью в шесть соток, вскопали ее на глубину трех метров и ничего не нашли – тогда да, это похоже на правду. Хотя и не слишком интересно. Обратный вариант – разок копнули и нашли дубовый сундук – это интереснее, но совсем уж надуманно.

– Света, – обернулась я. – Обещай мне одну вещь!

– Какую? – на всякий случай недовольно нахмурившись, отозвалась Светка.

– Пообещай мне, что если мы и на этот раз ничего не найдем, то немедленно уедем.

– Клянусь! – как-то уж слишком добросовестно и с готовностью ответила она.

Между тем, стало уже совсем светло, и я вдруг поняла, что местность мне знакома. Похоже, я заразилась от Светки. Все правильно, с кем поведешься, так тебе и надо.

И все-таки... Я определенно здесь уже была. Вот сейчас должна быть сломанная береза, похожая на шлагбаум... Точно! Вот она. Все ясно. Именно здесь я бродила, заблудившись сразу после приезда в Вараксу. Странно, по моим представлениям, тогда я была совсем в другой стороне. Выходит, здорово нарезала кругов. Если память мне не совсем изменила, то скоро мы выйдем к избушке на поляне.

Избушка действительно показалась метров через тридцать, и курс наш пролегал прямо через нее.

– Все, – растерянно сказала Светка, когда мы подошли к крылечку из одного полусгнившего бревнышка.

– Ты уверена? – глупо спросила я.

Даже со всеми скидками-накидками искомая точка находилась в хибаре. Конечно, мы могли промахнуться с направлением, ведь в лесу трудно идти по прямой, да еще и шаги одна нога норовит сделать длиннее, загребая при этом в сторону. Может быть, мы просто сбились с пути, только и всего? Достаточно всего-ничего уклониться от правильного направления, и в конце пути промашка эта даст изрядное расстояние от нужного места.

– Не думаю, – покачала головой Светка. – Я очень старалась.

Нет, это бесполезно. Ее ничем не прошибешь. Не стоит даже и пытаться. Пусть поищет, убедится, что ничего нет, и мы с чистой совестью отсюда свалим. Если, конечно, успеем. И нам позволят это сделать. Только бы она не заставила меня землю рыть. Тут уж я твердо решила – без меня.

– А может, действительно там? – брезгливо морщась, Светка приоткрыла дверь избушки. – Может, там тайник какой-нибудь?

– Ну, давай поищем, – смиренно согласилась я: все лучше, чем устраивать раскопки. – Кстати, я здесь уже была, когда заблудилась. Вот смешно будет, если что-то найдем.

Как только я зашла в домик, на меня обрушился тот самый запах, который так мучил меня невозможностью вспомнить его происхождение. Именно здесь пахло густой прелью, гниющим деревом и травой, торфом, еще чем-то непонятным – то ли старой, заскорузлой одеждой, то ли... нет, не знаю даже, чем. Именно этот запах пропитал насквозь Федьку. Или наоборот, избушка пахла Федькой? Получается, что он частенько здесь бывает. Вот и бутылка – она по-прежнему лежала у стены. Как-то я в тот раз не обратила внимания, что бутылка не просто современная, а сравнительно чистая, не покрытая многолетней грязью. И, между прочим, из-под недешевого коньяка, вот так.

Что же выходит? Федька знал, что клад может быть здесь? Но если он продолжает за нами следить, выходит, ничего не нашел?  Не нашел потому, что клада здесь нет, или потому, что плохо искал? А может, у него здесь просто запасная штаб-квартира?

Светка, как заправская ищейка, разве что не обнюхивала стены. Она простукивала каждую дощечку, хотя делать это было бессмысленно: стены тонкие, дощатые, какой там может быть тайник. Вот если б были какие-нибудь перегородки.

Лавка оказалась прибита к стене. И толщина доски внушительная. Я попробовала простучать ее, но звук везде был одинаково глухой. А за лавкой что? Я с кряхтеньем встала на четвереньки и залезла под лавку, собирая на себя грязь и клочья паутины, похоже, вместе с пауками.

За лавкой тоже ничего интересного не оказалось. Стена с щелью, сквозь которую проглядывали деревья. Да, здесь ловить явно было нечего. Разве что под полом или на сеновале. Светка, похоже, пришла к подобному выводу и стояла, задрав голову, прикидывая, как бы забраться наверх. Ничего похожего на лестницу в хибаре не наблюдалось.

– Может, я влезу тебе на спину и попробую подтянуться? – ангельским голоском предложила Светка.

– Почему это ты? – возмутилась я. Была охота грыжу зарабатывать!

– Потому что ты толще и тяжелее, – она заявила это так безапелляционно, словно я весила по крайней мере пуда на два больше.

Сцепив зубы, я наклонилась, и Светка с пыхтением принялась карабкаться мне на спину. Получалось это у нее не лучшим образом: то она сползала, то хватала меня за волосы. Наконец, придерживаясь за стену, я выпрямилась, придерживая Светку за ноги, и она попыталась уцепиться за край сенника. С пятой или шестой попытки ей это удалось, и я, отпустив ее, благоразумно отодвинулась в сторону. Светка висела, как дохлая макаронина, и дергала ногами, пытаясь подтянуться. Зрелище было довольно жалкое.

– Оль, ну помоги! – завопила Светка, в очередной раз пытаясь забросить себя наверх.

Я неблагоразумно поспешила на помощь и тут же получила ногой по носу, да так, что потекла кровь.

– Ну тебя на фиг! – завопила я, зажимая ноздрю. – Не можешь – слезай! Я сразу поняла, что у тебя ничего не выйдет.

– Можно подумать, у тебя выйдет! – буркнула Светка, разжала пальцы и кулем рухнула вниз.

– Подставляй спину! – ехидно улыбнулась я.

Не могу сказать, что действовала намного грациознее, чем она, но вскарабкалась на Светкины плечи всего с третьей попытки, хотя и при помощи стены.

– Слушай, тебе бы похудеть килограмм на пять, – посоветовала Светка, тяжело дыша.

– Мне и так неплохо. Сделай милость, стой ровно.

Слегка задев Светку по уху, я подтянулась и закинула себя на сеновал, изрядно ободрав при этом живот. Бывшее сено, сгнившее много лет назад, пахло так омерзительно, что меня чуть не стошнило.

– Ну что там? – задрав голову, поинтересовалась Светка.

– Что-что! Сказала бы я тебе. Ты, наверно, специально сделала вид, что не можешь залезть, чтобы гадость эту не нюхать. Слушай, может, здесь кто-то умер?

– Ничего, заткни нос и ищи.

Нос по любому пришлось заткнуть платком: кровь все еще сочилась. Стало легче. На сеннике было темновато, но свет сквозь щели все-таки проникал. Так что было видно: прятать что-то особо негде. Никаких балок, переборок и прочих закоулков. Крытая какой-то дранью крыша нависала так низко, что нельзя было даже толком выпрямиться. Для очистки совести я поворошила сено, и вдруг нога за что-то зацепилась.

– Ну что там? – Светка от нетерпения даже подпрыгивала.

– Ничего, – огрызнулась я и принялась разгребать руками противную мягкую прель.

Настил был сколочен из широких длинных досок. В углу, у самой стены край одной из них слегка выступал вверх. Между этим выступающим краем и стеной я увидела небольшую щель. Совать туда руку было как-то страшновато – мало ли что. Натянув на кисть рукав кофты, я все-таки полезла в отверстие, и вдруг доска легко подалась под рукой. Я вытащила небольшой кусок, длиной не больше ладони, отпиленный и аккуратно положенный на место. Даже если бы сверху не было сена, я ни за что не заметила бы, что доска подпилена. Причем распилили ее явно не вчера. И даже не в прошлом году: распил был не менее черным, чем вся доска.

Светка продолжала прыгать внизу и спрашивать, что я там нашла, но я не отвечала. Вытащила отпиленный кусок доски, полюбовалась через дыру на лавку и бутылку и вдруг заметила, что надпилена еще одна доска – в стене. Щель проходила ровно в том месте, где сходится настил и стена, поэтому заметить ее можно было, только вытащив кусок доски из настила.

Сердце моментом выдало дробь в ритме диско, пальцы мелко задрожали.

Спокойно, Оля! Даже если из стены можно вытащить кусок, то ты увидишь не более, чем ближайшие деревья.

Я провела по доске рукой и нащупала еще один распил, не такой заметный – свет из щели на него не падал. Кто-то выпилил из стены кусок доски, точно так же, как и из пола. Интересно, на чем же он держится? На клею, что ли? Да нет, какой клей выдержит такие зверские условия. Наверно, чем-то заклинен.

С досады я треснула по доске кулаком, и он с легким треском выпал наружу. Но деревьев я не увидела. Не увидела вообще ничего: позади дыры явно что-то было. Я закрыла глаза и постаралась представить себе домик снаружи.

Все ясно! Хибарка была такая, какие обычно рисуют дети. Коробка с невысокой двускатной крышей. А если посмотреть спереди, получается квадрат с треугольником наверху. Так вот скаты крыши по сторонам треугольника не обрывались резко, а как бы загибались вниз. Наверно, таким образом стену защищали от воды, льющейся с крыши. Кажется, это называется стреха – или нет? Точно не помню. Ладно, пусть будет стреха. Так вот, за стрехой этой самой было небольшое пространство, снаружи невидимое. Я сунула туда руку и нащупала что-то жесткое. Какой-то ящичек.

Я хотела что-то крикнуть, но горло перехватило. Язык вдруг стал огромным и шершавым. С трудом переведя дыхание, я вытащила ящичек из дыры.

Когда Светка обнаружила на обороте синего кулона значки, она завопила «есть», и я вспомнила бессмертное творение Ильфа и Петрова. Тогда это воспоминание было несколько преждевременным, потому что расстояние действительно было указано. Но теперь, когда первый радостный шок прошел, я снова вспомнила шкатулку с пластинкой мастера Гамбса. Уж больно ящичек был для графских сокровищ невелик. И неказист. Больше похож на облезлую и местами проржавевшую жестяную коробку от чая. Я подергала крышку, она не поддавалась, хотя никакого замка не наблюдалось.

Прыгать вниз было высоковато. Я бросила коробку прямо в руки жадно ахнувшей Светки, сползла на животе к краю сенника, снова поцарапавшись, повисла на руках и спрыгнула, отбив пятки и едва не сбив с ног Светку. Впрочем, она этого даже не заметила, поскольку изо всех сил дергала крышку. Смотреть на нее было, мягко говоря, неприятно. И еще бегущей строкой пробежала мысль, что вряд ли она со мной поделится. Хотя, если хорошо подумать, на графские драгоценности я имею не меньше прав, чем она. И не больше. А если точнее, то вообще никаких. Я вдруг представила себе сценку, как мы деремся из-за сокровищ, катаясь по полу и вырывая друг у друга волосы. Довольно противная получилась сценка. Совсем не смешная.

Судорожно прижимая к себе коробку, Светка озиралась по сторонам, соображая, чем можно было бы поддеть крышку. На глаза ей попалась бутылка. Не выпуская коробку из рук, она схватила ее и ударила о край лавки. Брызнули осколки. Прежде чем я успела ее остановить, Светка схватила один из них, самый большой, и сунула его в щель. Результат, как говорится, не заставил себя долго ждать. Стекло хрустнуло, по Светкиной ладони побежала струйка крови. Она ойкнула, затрясла рукой, но коробку по-прежнему прижимала к себе – одной левой.

– Дай сюда, – я протянула руку к коробке, но Светка, зло прищурившись, отскочила в сторону.

– Не отдам! – прошипела она.

– Дура, руку покажи!

– Отойди от меня!

Я пожала плечами, стряхнула с лавки осколки стекла и села, глядя, как Светка продолжает сражаться с «ларцом». Руку она, похоже, порезала основательно: кровь капала ей на штаны, на пол, но Светка уже не обращала на это внимание. Глаза ее стали совершенно безумными, и я даже испугалась, а что, если, открыв коробку и, обнаружив драгоценности, она меня с дури придушит? Конечно, я так просто не сдамся, но сумасшедшие бывают настолько сильными, что и крепкий мужик может не сладить. Теперь я окончательно уверилась, что врачи сделали большую ошибку, выпустив Светку из психбольницы.

Наверно, надо было плюнуть и уйти. Дальнейшие события показали, что действительно надо было, но я испугалась, что Светка воспримет мои телодвижения как попытку посягнуть на драгоценный сундук. Мало ли что придет ей в башку. Поэтому я продолжала сидеть и смотреть на ее борьбу. Да и любопытно все же было.

Окончательно потеряв терпение, равно как и человеческий облик, Светка принялась молотить коробкой о косяк двери. Дом заходил ходуном. Еще не хватало только, чтобы эти руины похоронили нас под собой. Вот тут мне стало по-настоящему страшно. «Господи!» – зашептала я, и в этот момент коробка, не выдержав издевательств, сломалась. Не выдержавшая испытания временем и грубой силой, крышка отлетела в сторону. Что-то посыпалось и заскакало по полу.

– Мое! – завопила Светка, делая гигантский прыжок, и шлепнулась на пол, прикрывая что-то животом.

Я нагнулась и подняла с полу монету. Монета была грязная, но, кажется, золотая. А может, и медная, не знаю. Я плохо разбираюсь в таких вещах. Но, похоже, царской чеканки – с орлом.

– Что... это?.. – потрясенно прошептала Светка, приподнявшись.

Кроме монет на полу ничего не было. Совсем небольшая кучка. Штук двадцать, не больше. Светка шарила руками по полу, словно надеясь, что драгоценности могли куда-то укатиться, завалиться. Ничего не обнаружив, она с глупым видом потрясла коробку. Из нее выпала какая-то пожелтевшая бумажка, только и всего.

– А где же...

– Нету! – усмехнулась я и взяла у нее из рук бумажку. – Вот и все графские сокровища. Граф пошутил.

– Не может быть, – шлепала губами Светка. До сих пор я толком не представляла, что значит «побелевшие губы», а вот теперь увидела. Действительно, почти белые. Да и сама Светка была бледная, как накрахмаленная льняная скатерть. Даже с голубоватым отливом.

– Не переживай! – я едва сдерживала рвущееся наружу злорадство, хотя доля разочарования все же была, что тут скрывать. – Сколько там этих монеток? Двадцать или больше? Если это царские червонцы, то на ремонт квартиры вполне хватит. Успокойся, я на них не претендую.

Я развернула листок и прочитала вслух выцветшие машинописные строчки:

«Из приказа Командующего войсками Тамбовской губернии № 0116 от 12 июня 1921 г.:

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитать, чтобы облако удушливых газов распространилось по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось.

2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество баллонов с ядовитыми газами и нужных специалистов.

3. Начальнику боевых участков настойчиво и энергично выполнить настоящий приказ.

4. О принятых мерах донести.

                                             Командующий войсками Тухачевский,

                                    Начальник штаба войск Генштаба Какурин».

– Ни фига себе! – присвистнула я, от неожиданности шлепнувшись обратно на лавку. – Слышишь, Светка?

Но она только рукой махнула, тупо глядя на кучку монет.

Не так давно у нас дома разгорелся спор на тему, которая, как я полагала, уже со всех сторон была обспорена в середине 80-х, когда только начали узнавать правду о репрессиях и лагерях. Лешка привел с собой двоих сослуживцев, мы пили чай с пирожками, болтали о том, о сем. Я в тот день как раз провела очередной набег на мемориальные сайты, тщетно разыскивая в расстрельных списках того самого родственника, о котором потом рассказывала Евгению. Так уж вышло, что разговор коснулся и этого, слово за слово – и началось такое... Один из Лешкиных приятелей с пеной у рта доказывал, что все поголовно репрессированные пострадали безвинно. Ну, может, за редким исключением, вроде Ежова и прочих. Другой вопил, что ничего подобного, все это было оправдано тяжелым положением страны, что Сталин был молодец, вот тогда был порядок и дисциплина, а если уж и случались иногда какие-то перегибы, то что делать – лес рубят, щепки летят. «Вот взять Тухачевского! – кипятился первый, по имени Сережа. – Таких командиров расстреляли! Поэтому и начало войны такое ужасное для нас было». «Да еще неизвестно, что было бы, если бы его и других таких же не расстреляли! – вопил Саша. – Может, вообще от армии ничего не осталось бы!»

Я робко напомнила о том, что Тухачевский творил в Польше и на Украине, и тут на меня набросились оба. Причем уже оба доказывали, что террор был не только оправдан, а просто необходим. А на самом-то деле Тухачевский герой и умница. «Был сначала, – добавил Саша. – А потом...»

Вот вам и герой, вот вам и умница. Про то, как целые семьи с маленькими детьми во время антоновщины брали в заложники и беспощадно расстреливали, мне уже приходилось читать. И не просто беллетристику какую-нибудь, а с документами, фотографиями, свидетельствами очевидцев. Но такое... Я решила, что непременно этот приказ сохраню и при первой же возможности суну под нос и Сереже, и Саше. Пусть полюбуются.

Мне вдруг пришло в голову, что в этой избушке так отвратительно пахнет потому, что ядовитый газ до сих пор из нее не выветрился. Да, нет, такого быть не может. Но что, если на самом деле именно здесь восемьдесят с лишним лет назад прятались те, кого называли бандитами, мятежниками, и ждали неминуемой смерти? Меня даже зазнобило от этой мысли.

– Собирай свои монеты и пошли отсюда! – сказала я, но Светка по-прежнему тупо смотрела куда-то в мировое пространство. Неужели окончательно спятила от расстройства?

Тут терпение мое лопнуло. Аккуратно свернув приказ, я положила его в карман джинсов и пошла к выходу. Чтобы нос к носу столкнуться ни с кем иным как с Федькой собственной персоной.

– Ку-ку! – сказал он, нацеливая пистолет куда-то в область моего живота.

– Я так и думала, что никакой ты не немой, – пробурчала я, органично переходя на «ты».

– Я тоже сразу понял, что никакие вы не дачницы, – парировал Федька. Голос у него был сочный, бархатный, что называется, вальяжный. – И что же вы здесь искали?

– Можно подумать, сам не знаешь!

– Конечно, знаю, – усмехнулся Федька. – И как, успешно?

– Не особенно, – честно призналась я. – Фигня какая-то.

– Ну-у, дорогая моя, кому фигня, а кому и хлеб с маслом. А то и с икоркой. Во-первых, придется вернуть.

– Да забери, пожалуйста, – я кивнула в Светкину сторону. – Если сможешь, конечно.

Федька с недоумением посмотрел на горку монет у Светкиных ног:

– Что за хрень?

– Хотела бы и я знать. Вот такая вот хрень.

– И все?

– Все.

– Ну, это вы, девки, что-то не то нашли, – засмеялся Федька, почесав пистолетом свою всклокоченную бороду. – А я-то думал... Ну и дуры!

– Возможно, – вздохнула я. – Не буду спорить. А что во-вторых?

– Во-вторых? Во-вторых, девушка, не с руки мне вас отсюда живыми выпускать, сама понимаешь.

– Почему? – устало спросила я, сама удивляясь своему безразличию, словно он собирался нас не убить, а пропесочить на профсоюзном собрании.

– И правда дуры! – восхитился Федька. – Вы что, думали, найдете меня, сдадите своим дружками – или хозяевам, кто там они вам, и я, как баран, пойду на бойню? Фигли!

Похоже, я определенно чего-то не понимала. Какие еще дружки или хозяева? Но, кажется, в этом что-то есть. Ну-ка, ну-ка!

– Как ты выразился, дружки уже здесь. Приехали сегодня утром. На красном «форде». Не встретил по пути, нет? Жаль. Так что, если ты нас убьешь, будет только хуже.

Федька нервно нахмурился. Подумал – и непечатно высказался. А потом еще и еще.

В этот момент Светка, словно кто-то сказал ей «отомри», вдруг ожила, обвела все вокруг диким взглядом, басовито вскрикнула и рванула к выходу. Не ожидавший такой эскапады Федька мячиком отлетел в сторону и выронил пистолет. Я бросилась к нему, но не успела: Федька ногой отпихнул пистолет и съездил мне кулаком по физиономии. И хотя удар задел мой многострадальный нос по касательной, у меня в голове словно что-то взорвалось. Я взвыла от боли и почувствовала, как из носа снова полилась кровь.

Федька выскочил из хибары, пару раз выстрелил вслед Светке, явно не попал, еще раз выругался и вернулся обратно. Я сидела на полу, размазывая кровь по физиономии, и лихорадочно соображала, что делать. Федька, по видимости, был занят тем же. Ему надо было принять ответственное решение: сбежать сразу же, поскольку Светка, наверняка, поспешила за братками, либо сначала пристрелить меня. Я не стала ждать, пока он закончит мыслительный процесс.

Откуда только силы взялись! Совсем недавно мы со Светкой пытались изобразить цирковых акробатов, чтобы забраться на сенник. А теперь я в каком-то обезьяньем прыжке оттолкнулась ногой от лавки, уцепилась руками за край сенника и мгновенно втянула себя наверх. Как говорит одна моя знакомая, адреналин – лучший допинг.

Теперь Федьке было меня не достать. Разве что снизу выстрелит. Пистолетик у него так себе, не бронебойный, но и доски настила весьма хилые, да еще полусгнившие. Пожалуй, прострелит. Правда, стрелять ему придется на удачу, потому что он меня не видит. Но мало ли что ему в башку придет. Может, у него десяток запасных обойм. С другой стороны, ему надо торопиться.

Словно услышав мои мысли, Федька пару раз выстрелил – пули прошли в метре от меня. Я даже испугаться толком не успела, как он выскочил наружу, громко топая.

Когда все стихло, я очумело опустилась прямо на вонючее сено. Каждое движение отдавалось в голове взрывной болью. Верхнюю губу начало стягивать подсыхающей кровью. Я высунула язык, насколько смогла, и попыталась ее слизнуть.

Я ничего не понимала. Похоже, мы влезли со своими поисками в какую-то опасную чужую игру. А может быть, как раз наша игра была частью чужой игры. Федька сказал, что мы нашли что-то не то. И правда, не то. Это я только сейчас сообразила, что граф Протасов никак не мог спрятать здесь жестяную коробку с царскими монетами и приказом Тухачевского. Хотя бы уже потому, что его убили в 18-ом году, а приказ был издан в июне 21-ого. Значит, «то» нашел Федька? И оно где-то здесь? Не зря же он сказал, что мы должны его отдать? Но, выходит, за ним следил кто-то еще. И Федька решил, что мы ищем не только графские сокровища, но и его самого – по чьему-то приказу.

У меня просто голова кругом шла – и в прямом смысле, и в переносном. Кто же тогда организовал охоту за кулонами – и в Москве, и в Питере? Федька? А может, кто-то еще – тот, от кого он прячется?

Нет, хватит. Пора уносить ноги. Как плохо, что на сеннике нет окна, чтобы оглядеться. Может, расковырять крышу? Она выглядела довольно хлипко и, похоже, текла при малейшем дожде. Вряд ли очень сложно будет продолбить в ней дыру.

Поскольку ничего подходящего под рукой не было, я вытащила из настила отпиленный кусок доски, встала на цыпочки и принялась долбить дранку, покрытую какой-то дрянью. Два-три хороших удара – и моя рука с куском доски уже торчала наружу. Я представила, как это выглядит со стороны, и хихикнула. Смех моментально отозвался залпом головной боли и дурнотой.