Текст книги "Аэций. Клятва Аттилы (СИ)"

Автор книги: Алекс Тавжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Аэций услышал, как он всхлипывает, и, повернувшись к нему, спросил:

– А младший?

– От него мы получали послания из Великой Степи́, – ответил Зеркон, – а самого не видели с той поры, как ушел к Чеменю, но и того уже нет в живых.

– Об этом меня известили… А Руа?

– По слухам сгинул за морем в какой-то бойне, но доподлинно мне неизвестно. Руа был в отлучке, когда на нас налетели.

– Кто налетел?

– Понятия не имею. Я убежал оттуда, еле ноги унес.

– А почему не пришел ко мне?

Зеркон зажмурился так, что исчезли веки.

– Я испугался, не знал, что мне делать, бежал и бежал куда-то, и только хотел умереть. А потом меня посадили в клетку и повезли на невольничий рынок. Я даже не знаю, кто…

Когда он открыл глаза, Аэция рядом не было. Какое-то время в спальне слышались удаляющиеся шаги, но вскоре стихло и там.

*

Утром Аэцию принесли письмо. Пелагея разрешилась от бремени мальчиком и спрашивала, как его назвать. Посыльный сказал, что быстрее всего ответить голубиной почтой, но тогда послание должно быть коротким. Аэций кивнул, мол, знаю, и нацарапал одно лишь слово: «Гаудент». Называя новорожденного в честь погибшего сына, он с надеждой думал о том, что другой его сын по-прежнему жив и в скором времени даст о себе знать.

Часть 12. Аттила

Ночная темень застилала глаза. Карпилион уже ничего не видел и только чувствовал запах крови. Обезумев от ярости, он рубил почти наугад. А то, что было человеческим телом, принадлежавшим когда-то убийце брата, теперь превратилось в грязь, перемешанную с травой и землей.

*

Звался этот ублюдок Во́дим. У него был шрам через все лицо и манера похохатывать невпопад.

Видимо, брат ему доверял, иначе не взял бы в свою дружину. Весь вечер они пировали, сидели, как равные, за одним столом. Во́дим вел себя дружелюбно и ничем не выказывал неприязни, а когда Гаудент уснул, зарезал его во сне.

Историю эту поведал наемник, служивший в дружине Водима.

– Там среди пленных человек один затесался, – рассказал о нем Онегесий. – Я хотел бы это… Замолвить за него словцо.

Такое было впервые.

– Ну, замолви, – ответил Карпилион. – Знакомый твой, что ли?

– Да не то, чтоб знакомый, – замялся Онегесий. – Сказать по правде, это сродник мой. Скотта. Я расспросил его о том, о сём. В дружине Водима он недавно. В убийстве твоего брата не участвовал. А врать он точно не будет. Я за него ручаюсь.

«А если участвовал и врет?» – мысленно возразил Карпилион.

– Ладно, верни ему меч. Но учти. Отвечаешь за него головой.

– И всеми частями тела, – обрадовался Онегесий. Теперь ему было за сорок. После боя он уставал гораздо быстрее, чем раньше, и медленнее отходил от ран. Карпилион давно обогнал его ростом и к своим тридцати превратился в высокого могучего воина, не уступая ни в силе, ни в быстроте удара. Слава о нем ходила не самая лестная, но он ей вполне соответствовал и не старался выглядеть лучше, особенно если это касалось ненависти к врагам.

– Добейте пленных, – приказал он Онегесию, – и разожгите костер у реки. Помя́нем брата.

*

Кроме большого костра по берегу разожгли и другие поменьше. Возле них примостились уставшие после сражения степняки. Распевали на своем языке поминальные песни и пили брагу из бочек, которые прикатили к реке.

От этой браги Карпилион запьянел так сильно, что мыслями был далеко. В Великой Степи́, как говорил про неё Чеме́нь.

Самого Чеме́ня давно схоронили в кургане. А пока был жив, всегда старался помочь. Карпилион воспользовался его советом, набрал себе войско у степняков. За своих дочерей они требовали немалый выкуп. Карпилиону нечем было платить, за него заплатил Чеме́нь. Однако и тут ретивого соискателя поджидала засада. Женившись на дочери степного вождя, Карпилион оказался втянут в бесконечную распрю с другими степными вождями. Многие, и в том числе Онегесий, считали, что примирить их не выйдет, Карпилион попробовал и ему удалось.

Правда, вышло это не сразу. Пришлось и повоевать, и поваляться в луже собственной крови, и побывать в плену. Среди степняков он добился такого признания, что старики хотели с ним породниться безо всякого выкупа, а молодые шли под его знамена по первому зову. В итоге в Степи́ у него осталось несколько жен. А под рукой – несметное кочевое войско. Чемень к тому времени умер. Карпилион без помех разорял Империю на Востоке. Требовал выдать Севастия и его людей. А скифские земли обходил стороной. С братом они не виделись. Как и было условлено, Гаудент сообщал обо всем, что удавалось разведать. Используя сведения о войсках императора Феодосия, Карпилион нападал внезапно и сеял панику в стане врага. В бою под Константинополем он впервые доказал свое превосходство над стратегами римской армии, но потери были большими с обеих сторон. Заключив перемирие, чтобы выгадать время, он ушел к степнякам набирать себе новое войско. Внезапная гибель брата застала его врасплох.

Проклиная ублюдка Водима, Карпилион задавался вопросом, как такому ничтожеству удалось убить Гаудента, если рядом всегда находился Зеркон? После того, что случилось, карлик куда-то делся. Неужели снова их предал?..

*

– Эй, просыпайся. Хватит валяться, – внезапно услышал Карпилион и продрал глаза. Рядом стоял незнакомый сутулый старик, а сам он лежал на широкой лавке в полутемной заставленной сундуками комнате. Под бок ему положили тюфяк, под голову – что-то мягкое. Спросонья сознание было мутным. Карпилион совершенно не помнил, как он здесь очутился.

– Ночью был ливень. Тебя отнесли под крышу, – не дожидаясь вопроса, ответил старик и уселся напротив. – Не мое это дело, но будешь так напиваться, прирежут во сне, как и брата.

Карпилион напрягся, пошарил глазами по сторонам и будто бы невзначай проехал ладонью по тюфяку.

– Оружие ищешь? – вновь угадал его мысли старик. – Не украли твой мечик, не бойся. Онегесий его подобрал.

Судя по голосу и величавой осанке, незнакомец привык отдавать приказания.

– Кто ты такой? – спросил у него Карпилион.

– Руа, – спокойно ответил тот.

Предводитель скифов

Выглядел он обычно для этих мест – громадный, словно утес, седовласый, с нависшими на глаза бровями и суровым пристальным взглядом. Плечи ему укрывала серая долгополая накидка, отороченная по краю таким же серым беличьим мехом. Из-под неё виднелось простое льняное рубище. А на груди, подвешенная на золотую цепь, висела круглая бляха с какими-то древними символами, как бывает у ведунов.

– Так, значит, ты и есть аттила, о котором мы столько слышали, – спросил, наблюдая за тем, как Карпилион садится на лавку и распрямляет спину. – Смотрю, разгулялся ты на моей земле. В селении все попрятались. Дружина Во́дима перебита. А сам, вон, валяешься пьяным, и проучить тебя некому.

После такого приветствия с Карпилиона мгновенно слетело похмелье.

– Во́дим получил по заслугам, – произнес он с вызовом. – А то, что дружину его перебили – такое уж у вас могучее воинство. Нападает только на спящих.

– Хм, так ты у нас из героев, каких свет не видывал, – с издевкой произнес Руа. – Столковались с братом за моей спиной и грабили императора Феодосия? Только не надо говорить про отца, про месть, про «выдать Севастия и его людей». Когда-то, наверное, так и было. А потом понравилось грабить. Ведь понравилось? Разве, не так?.. Хорошо, что мой побратим не знает, какими выросли его дети. А то бы сгорел от стыда…

– Отца уже нет, его убили. Я покля́лся, что Империя мне заплатит. Вот и платит, – ответил Карпилион, заметив, что Руа поминает отца, как будто он все еще жив.

– Империя – это всего лишь слово, – сказал Руа. – А платят те, кто живет на этой земле. Кого обирают и угоняют в рабство.

– Ты ничего не знаешь. Люди сами зовут аттилу. Воевать против тех, кто делает их рабами!

– Да знаю я, слышал, – кивнул Руа. – И про защиту от рабства. И про дары вместо дани. И про свободные земли, которые просуществуют так долго, как долго просуществует аттила. Раньше вас было двое, и чего вы с братом добились? Его уже нет, а тебя убьют не сегодня, завтра. В Константинополе знают о вашем родстве. Кто-то им доложил, и они подкупили Во́дима…

– Кто доложил? Зеркон?

– Имени я не знаю, но вряд ли это Зеркон. Карлик, насколько я слышал, вернулся к августе. А тот, кто вас предал, кормится с рук Феодосия. Восточному императору надоело выплачивать дань. И, правда, куда тебе столько золота? Хватило бы обустроить несколько городов.

– Наверное, так и было, – пожал плечами Карпилион. – Я посылал его брату. Не все, но довольно много. Он хотел поставить новые города вдоль Волхи, чтобы люди селились рядом. Не знаю, успел или нет.

– Успеть-то успел, но лучше бы ничего от меня не скрывал, – со вздохом сказал Руа. – Хотя я тоже хорош. Поплыл с дружиной за море проредить наших недругов. А всё сложилось против меня. Старость – не лучшее время для воина. Тем более для морехода… Эх, ладно, теперь уже ничего не поправишь. Отныне у нас с тобой два пути. Либо мы станем врагами и это уже навсегда. Либо…

– … Я стану твоим союзником и подчиню тебе степняков? – с усмешкой продолжил Карпилион и хотел уже возразить, что этому никогда не бывать, но Руа ответил иначе:

– Либо ты станешь правителем Скифии вместо меня. За тем я сюда и вернулся. Хочу передать кому-то заботу о наших землях. Ты молод, силен, у тебя большое войско. Поклянись, что впредь не допустишь здесь войн и разбоя. И тогда правителем этих земель будешь ты. А не я.

Карпилион не сразу нашел, что ответить. Руа хотел помешать ему враждовать с Империей, возложив обязанности, которые прежде исполнял Гаудент – следить за торговлей на реках, за тем, как строятся города, собирать налоги на содержание скифского войска, наводить порядок там, где возникнет усобица.

Карпилиону это было не по душе. Он хотел остаться свободным от обязательств перед кем бы то ни было, а вражду с Империей считал своим обязательством перед отцом. Но Руа предлагал ему нечто большее, чем женитьба на дочери или должность вечного заместителя. Он предлагал ему стать правителем скифов и в одно мгновенье сравняться с правителями Империи, называвшими себя не иначе как божествами. А если к тому же ему удастся объединить Великую Скифию и Великую Степь, то сможет легко превзойти их обоих и превратить аттилу в главное божество.

– Перед кем я должен поклясться? Перед тобой? – спросил он Руа.

– Перед теми, кто ждет твоего решения, – ответил старик. – Перед людьми, которые знали тебя разбойником. А теперь узнают своим заступником. Но прежде, чем станешь правителем Скифии, я хочу передать тебе своего наследника, которого родила мне Ильдика.

– Кто… – Карпилион подумал, что ослышался.

– Ильдика, – повторил Руа. – У меня было несколько жен, но только она подарила мне сына. Дни мои на исходе, защитить его некому, а Ильдика, как бы она ни хотела, не сможет этого сделать одна. Пусть она позаботится обо мне, как положено верной жене. А ты позаботься о сыне.

Ильдика – жена Руа?.. Ах, да, ей ведь подавай постарше…

– Я позабочусь о вашем сыне, – ответил Карпилион.

*

Когда они вышли на двор, там собралась толпа. Карпилион оглядел её вскользь. Вот ему подали меч, но не в руки, а вбили в твердую, словно камень землю, до середины клинка. Руа ухватился за рукоять, для вида подергал и отпустил. После этого он стал вызвать других, и те, кого вызывал, подходили к мечу и так же делали вид, что не могут с ним совладать. Таков был древний обычай, когда предводителя племени выбирали по силе и предлагали выдернуть меч из каменной тверди. Карпилион подошел последним и вынул клинок без труда. Скифы намеренно ему уступили. Они уже знали, кому достанется меч правителя Скифии, и выражали согласие с выбором Руа. Каждый по очередности задавал вопрос, а Карпилион отвечал – клянусь, что сделаю то-то, клянусь, что буду таким-то. В этом и состояла клятва.

– Теперь остается самая малость, – сказал Руа, объявив Карпилиона правителем вместо себя. – Отвести тебя к нашим видьям. От них ты узнаешь, какой способностью обладаешь, и чего тебе следует остеречься.

Пророчество

Карпилион никогда не встречал так много неприбранных косматых старух, и чтобы рядились в мужскую одежду, и при этом вели себя как молодые девки.

– Какой хорошенький. Давайте его съедим? Может, и сами похорошеем, – хихикали они.

Жили старухи в норе среди леса. От мяса, которое запекали на своем поганом костре, сладковато пахло.

«Неужели, и правда, едят человечину?» – подумал Карпилион.

– Не всю, разумеется. А только маленьких деток, – сказала одна из них, словно знала все его мысли.

Карпилион ужаснулся, а старухи подняли его на смех. Неужели поверил, что они действительно людоедки? Тогда бы родичи убиенных деток давно поджарили их самих на огне. Карпилион рассмеялся в ответ. И все же стряпню попробовать отказался. Старух это озадачило. Воин и не хочет мяса.

– Какой-то он не такой, – заговорили разом. – Не светлый, как остальные…

– Может, родился от злого духа, и нет у него никакого дара?

– Поскребите его получше, авось, что и выскребится!

Старухи всем скопом кинулись на Карпилиона, стали скрести его сквозь одежду своими когтями. А было старух то ли семь, то ли восемь, и каждая протянула руку.

– Ну, хватит, хватит, – отпихнул их Карпилион. – Мой отец был воином. Ну, и я не стану никем другим. Лучше скажите, отчего я умру.

Видьи заохали, словно услышали что-то дурное.

– Держись подальше от своей златогривой. А то и умрешь, – шепнула самая молодая, та, что назвала хорошеньким.

Карпилиону стало не по себе от её прозорливости. У лошади, не раз выручавшей его в бою, и впрямь была золотистая грива.

*

– Как это ничего не нашли? Сказали про лошадь и все? – удивился Руа рассказу о видьях. – Дар есть у каждого – это то, что тебя выделяет, делает лучшим в каком-то деле, помогает добиться цели и заслужить уважение у людей. Но у каждого дара есть обратная сторона, о которой лучше узнать, перед тем как его использовать. Твоему отцу предсказали, что способность к лечению приведет его к слабости. А я за умение убеждать в своей правоте расплачивался смертями близких. Дочь умерла при родах. Так что твой брат недолго пробы́л моим зятем.

– Ну, меня ты ни в чем не смог убедить, – возразил на это Карпилион. – А значит, платить не придется. Твоей жене и сыну ничего не грозит.

– Их ожидает разлука, – сказал Руа. – Ильдике будет не просто расстаться с сыном. Надеюсь, мне не придется ни в чем её убеждать.

К Ильдике он поехал один и вскоре вернулся с мальчиком, которого несли на руках. На вид ему было не больше трех. Ильдика с ним не приехала. Руа оставил её в поселении на другом берегу реки.

Карпилион и не ждал, что она приедет. Из-за размолвки в прошлом видеться с ней не хотелось. Засело в памяти и пророчество видьи.

На лошади он больше не ездил. Велел Онегесию отправить её в табун.

– Как же ты без коня? – забеспокоился тот.

– По рекам пойдем на ладьях. А там возьму себе нового, – ответил Карпилион.

Все его мысли занимал предстоящий поход. Объединив богатые Скифские земли и Великую Степь, он надеялся получить не только громадное войско, но единый надежный тыл. Для этого надо было как можно скорее пройти по городам и весям и заменить посадников Водима своими людьми.

Сделать это оказалось намного легче, чем представлялось вначале. С кем-то он договаривался. С кем-то воевали по его приказу степняки. А кто-то, заслышав о грозном аттиле, прибежал к нему сам на поклон. И вскоре граница объединенных земель подошла к Кийгороду. Руа говорил, что навести там порядок вызвались двое воев, у которых был свой интерес. В Кийгороде их называли находниками. Пришли, мол, со своими дружинами, спросили, чей городок, и с тех пор сидят.

Карпилион подумал, что с ними не будет особой мороки. Отправил в Кийгород посольство, а сам задержался на несколько дней в многолюдном Сви́нече, откуда при его появлении сбежали посадники Водима. А может, и не сбежали, а просто переоделись. Такое тоже бывало. Карпилион и сам постоянно представлялся другом аттилы, а не самим аттилой. После убийства брата подобная осторожность была не лишней. В Сви́нече да и в других поселениях аттилу знали по описанию, которое давал ему сам Карпилион. А уж он не скупился на краски, изображая его героем, и каждый раз подправлял придуманный образ. Там где ценился рост – аттила становился гигантом. Там где ценилась стрельба из лука, становился метким стрелком. Иногда Карпилион забывал свое описание, и тогда с ним спорили, что аттила, мол, не такой, как он говорит. Выглядело это забавно. Карпилиону приходилось оспаривать собственные слова.

Однако теперь ему было не до веселья. Из Кийгорода прилетели нежданные вести. Находники развернули его послов восвояси, объявив, что к аттиле на поклон не пойдут, пока он сам не покло́нится в ноги и не пришлет им почетных даров.

Карпилион был так разъярен, что вначале хотел превратить Кийгородскую крепость в пыль. Но, во-первых, пришлось бы её отстраивать заново, а, во-вторых, – находилась она на горе в хорошо укрепленном месте, и подступиться к ней было непросто. Карпилион понимал, что без хитрости крепость не взять. Всю ночь он промаялся без сна, обдумывая как поступить. А спозаранок позвал к себе Онегесия.

– Найдите со Скоттой торговца, чьи лодки знают в здешних краях. Скажите ему, что аттила велел их купить, и дайте золота, сколько попросит.

– Ух ты, – удивился Онегесий. – За что это местному дурню такое счастье?

– За то, что поможет нам выманить кийгородских находников, – ответил Карпилион. – К военным судам они вряд ли выйдут. А к торговым лодкам выйти не побоятся. Особенно если увидят знакомые паруса. Скажи, чтоб их не меняли. Как только всё будет готово, одевайся заморским гостем. Поплывешь со мной.

Часть 13. Кийгородские находники

Карпилион заранее известил находников, что плывут, мол, родичи с Волхи, и везут из Сви́неча много даров, которые с низким поклоном посылают аттила и сын Руа. Пусть только встанут в условленном месте – на берегу под горой. Для гостей это будет сигналом, что находники рады их видеть и ждут. В торговых лодках вместо даров схоронили воев. Одних раздели по пояс и посадили на весла. Других накрыли шатрами, как накрывают товар от дождя. Онегесий и Скотта надели заморские платья поверх брони. Карпилион им под стать натянул нагрудник, оставив открытыми плечи, как это делают рыбаки. Посадил себе на колено сына Руа, и четыре лодки отправились в путь.

На побережье возле Кийгорода было безлюдно. «Не выйдет никто из крепости», – говорил Онегесий, до последнего сомневаясь в успехе. – «Там и ворота заперты, и торжище опустело». Карпилион лишь отшучивался в ответ: «Не выйдут, вернемся обратно, и поплывем по второму разу».

Но в обратную сторону плыть не пришлось. Находники, как и было условлено, явились к подножию горного склона. Оба такие холеные, разодетые, в ладной тисненой броне. Скотта видел их раньше и сразу узнал. К реке они прибыли пешими с небольшой охраной. Карпилиона это повеселило. Неужели поверили, что аттила склонил перед ними голову? Скоро узнают так это или нет.

У самого берега паруса убрали и подняли весла. Лодка, что шла впереди, лениво заехала носом на мокрый песок и встала, словно громадная рыба, выброшенная волной. Другие лодки приткнулись к берегу чуть поодаль. Онегесий и Скотта сошли на сушу и встали возле судов. Увидев это, находники двинулись им навстречу. Один – постарше, видом своим северянин. Другой – помоложе, похожий на степняка. Охранники двигались следом, не вынимая мечи из ножен.

Карпилион наблюдал за ними из лодки, придерживая мальчишку, елозившего по колену и норовившего бухнуться в воду. Находники вызывали у него неприязнь, но он не показывал вида. Онегесий и Скотта приветствовали обоих. Завели разговор. Вражда не нужна аттиле, говорили они. Кийгород мил его сердцу. Он просит лишь об одном.

– Принять его скромный дар, – с особенным выражением произнес Онегесий, и они со Скоттой посторонились, пропуская находников к лодкам.

Услышав последнее слово, Карпилион протянул мальчишке свистульку, которую приготовил заранее. Раздался резкий пронзительный свист. Находники, не поня́в в чем дело, остались стоять на месте. Они подумали, что мальчишка балует, и снисходительно рассмеялись. Внезапно смех оборвался. Из лодок, откинув шатры повалили вои. Не отставали от них и те, кто сидел на веслах. Только теперь вместо весел они держали мечи. Охрану находников оттеснили от лодок, а их самих окружили плотной толпой и тычками заставили встать на колени. Вокруг было столько врагов, что они не пытались сопротивляться и только кричали, что, убив их, аттила станет разбойником, и что они по праву владеют Кийгородом, как владел этим городом Кий.

– И кто вас тут ставил? Какого вы рода? – перебил их Карпилион, подхватил мальчишку и вынес его на берег. – А это вот сын Руа! Так кто из нас будет кланяться и кому?

Находники отвечали, перекрикивая друг друга, что Руа скончался на Волхе. А мать его сына находится здесь. Она отдала им Кийгород.

Карпилион ушам своим не поверил. Так вот кто здесь мутит воду. Ильдика. Едва схоронила мужа и уже раздает города?..

– Ступайте в Кийгород, – сказал он Онегесию и Скотте, – и, если Ильдика действительно там, приведите её сюда.

И те ушли.

Ильдика

Услышав, что на крылечке шумят, Ильдика накинула белый плат и побежала в просторные сени, где обычно встречали гостей. Здесь было чисто и убрано. На полу лежал плетеный ковер. Из маленьких окон под потолком струились потоки вечернего света, в которых виднелись дубовые лавки и крышки кованых сундуков.

Ильдика подумала, что вернулись находники, но, взглянув на тех, кто стоял с кийгородскими стражами, поняла, что это кто-то чужой. Подошла послушать, о чем говорят, да так и застыла от удивления.

Онегесий. Все такой же чернявый, как раньше, только теперь уж с проседью. Откуда ему тут взяться? Они ведь с аттилой находятся в Сви́нече и по слухам пируют без про́сыпу со своими воями. Так, может, аттила вовсе не там?..

Ильдика бросила быстрый взгляд на стоявшего рядом детину. Но нет. Это был не тот, о ком она думала. Это был Скотта.

– Так вот что за гости пожаловали. А что же аттила не с вами? – уточнила на всякий случай, приветливо улыбнувшись.

– Наверное, ты хотела спросить о сыне? – уклончиво произнес Онегесий.

– Он здесь? Вы его привезли? – встрепенулась Ильдика. С тех пор, как Руа разлучил её с сыном, она постоянно о нем тосковала и приходила в смятение при малейшем упоминании о ребенке.

На губах Онегесия появилась настороженная улыбка.

Не хочет говорить при других, догадалась Ильдика и велела стражникам удалиться. В Кийгороде её слушались беспрекословно, ведь почитали не только женой Руа, но и сестрой человека, построившего этот город.

– Твой сын на берегу возле лодок, – сказал Онегесий, приглушая голос. – Мы отведем тебя, если желаешь. Но пойти ты должна одна.

– С ним что-то неладно? – помертвела Ильдика.

– Нет-нет. Не пугайся. С ним всё в порядке.

– А находники? Они переда́ли то, что я велела сказать?

– Переда́ли, – кивнул Онегесий. – Да ты сама их увидишь. Только решайся скорее. Идти надо прямо сейчас.

– Так идемте, чего вы ждете? – ответила молодая женщина и плотнее закуталась в белый плат.

*

Над рекой неистово догорало заходящее солнце. Раскалившееся словно в пожаре закатное небо исходило огнем, напоминая ту страшную ночь, когда убили Кия. На берегу было много воев. Ильдика, как ни смотрела, не заметила среди них находников. Не разглядела и тех, кто должен был их охранять. Онегесий и Скотта подвели её к лодке с огромным деревянным лебедем на носу и широкими, словно крылья, бортами. Ильдика только взглянула и сразу увидела сына. Держал его бородатый русоволосый верзила, хотя и приглядный внешне, но слишком угрюмый. Первым порывом Ильдики было кинуться и отнять ребенка. Удержало её лишь то, что мальчик мирно дремал у него на руках.

– Не признала меня? – усмехнулся верзила.

Ильдика взглянула в серые пасмурные глаза и только теперь осознала, кто он такой.

– Вырос ты очень, вот и не признала сразу, – ответила, просияв улыбкой.

При звуках материнского голоса мальчишка проснулся и потянул к ней растопыренные ручонки. Ильдика схватила его под мышки, осыпала поцелуями и прижала к себе.

Карпилион наблюдал за ней исподлобья. Не ожидал, что останется так же красива, как раньше. Думал, той девочки больше нет, ведь теперь им обоим за третий десяток. Он давно её перерос и кажется по сравнению с ней верзилой, но лучше бы встретил её другой – уродливой, неприятной, старой, и тогда не вспомнил бы снова, что выбрала не его, а брата…

– Какой же ты стал большой. Как возмужал.

Карпилион подумал, что она говорит ему, но Ильдика ласково тормошила сына. На глазах у неё выступили слезы радости. Видно не смогла их сдержать после долгой разлуки. К верзиле, стоявшему рядом, это не относилось. Вряд ли она разрыдалась бы, встретив его одного.

– Я слышал, ты схоронила Руа.

– Да, он… умер у меня на руках, – задержав дыхание, сказала Ильдика. – Перед самым концом я исполнила его просьбу. Отвезла на Волху. Но не на ту, где мы жили. А на ту, куда вы ушли с Онегесием. Помнишь?

– Помню.

На этой второй реке с похожим названием прошла его юность. Мог ли он позабыть.

– Руа сказал, что в ней похоронен Ульдин и многие великие воины, что хочет встретиться с ними и выпить братину. Теперь, наверное, встретились… – Ильдика улыбнулась сквозь слезы и огляделась по сторонам, словно только что вспомнив о чем-то. – Онегесий сказал, что находники были здесь. Они куда-то ушли? И охранников тоже не видно.

– Они на судне. – Карпилион кивнул Онегесию, чтобы забрал у Ильдики сына, и повел её к лодке, что находилась у берега дальше других. Скотта и несколько воев двинулись следом. Онегесий остался и всеми способами отвлекал мальчишку, чтобы не хныкал, оставшись один.

Карпилион шагал широко и быстро. Ильдика едва за ним поспевала. Небо над их головами почти погасло. От реки порывами веяло холодом. С головы Ильдики упал платок, и золотистые пряди затрепетали на ветру. Карпилион следил за ней краем глаза. С виду такая милая и приветливая. Совсем не из тех, кто хитрит и лукавит. Может, те двое соврали, что отдала им Кийгород?

– Перед смертью Руа опасался, что находники станут тебе перечить, – на ходу говорила Ильдика. – Он хотел, чтобы я донесла его волю. Убедила их подчиниться, а тебя убедила с ними поладить. Сожалею, что опоздала, и они прогнали твоих послов. Надеюсь, теперь вы договоритесь.

– О чем? Отдать им Кийгород?

Ильдика удивилась вопросу.

– Но кто-то ведь должен здесь находиться. Лучших посадников тебе не найти.

– Прежде надо было спросить у меня. Хочу я этого или нет.

– Разве ты не согласен?

– Сейчас узнаешь.

Лодка была перед ними. Карпилион подставил Ильдике руку и помог взобраться на борт. Она озиралась с улыбкой и не могла понять, зачем её привели на безлюдное судно, заваленное каким-то хламом.

– Здесь никого. Находники обратились в тени?

– Так и есть, – ответил Карпилион.

В глазах Ильдики мелькнул испуг.

– Что это значит?

Карпилион откинул в сторону мятое полотно, прикрывавшее то, что лежало на дне. Это были трупы убитых находников. Увидев их мертвые бескровные лики, Ильдика ахнула и отшатнулась назад.

– У меня не осталось другого выбора, – объяснил свой поступок Карпилион. – Они слишком громко кричали, что ты отдала им Кийгород.

Ильдика слушала молча. Казалось, её пробирает дрожь, и она едва стоит на ногах. Теперь поняла, наверное, что многое изменилось с тех пор, как вздумала ему отказать.

– Я оставлю находников здесь, в этой лодке, – добавил Карпилион. – Хорони их так, как захочешь. А дней через десять я подойду к воротам Кийгорода и вынесу тебе сына. За спиной у меня будет много воев. Надевай свое лучшее платье и выходи встречать. Ворота должны быть распахнуты настежь, а столы – ломиться от яств. Поняла?

Сказав это, он спрыгнул с лодки и пошел в обратную сторону, предоставив Ильдике самой добираться назад.

Несколько дней спустя

– Откройте ворота.

– Но, святозарная. Мы не можем так рисковать. Они убили находников. Никто не знает, что у них на уме.

– Откройте, – повторила Ильдика. – Я сама к ним выйду. А вы отойдите в сторону. Уж если трясетесь от страха, так хотя бы молчите и делайте, что велят!

*

Усилием нескольких стражей массивная дверь отворилась. Из ворот показалась Ильдика. На ней было длинное вышитое узорами платье. На шее и в волосах серебрился жемчуг. Тонкие височные кольца оттеняли точеный овал лица.

Увидев её, Карпилион не мог отвести глаза. Ильдика исполнила все, что он приказал. Встречать его вышли толпой. Бросили под ноги золотой ковер, поднесли угощение. Ильдика приветливо улыбалась, но глаза были темными, словно у мертвой. Они лишь слегка оживились, когда Онегесий отдал её сына нянькам, и те унесли его в терем.

*

В честь приезда гостей устроили пир, какого Кийгород еще не знал. В палатах столы ломились от яств. Их подносили и подносили, и к вечеру гости перепились.

Карпилион был пьян и угрюм. Сидевшую рядом Ильдику поил Онегесий. Она не могла отказать, когда поднимали заздравные чаши во славу аттилы, а чаши были большие.

Сидит как рабыня, злился Карпилион. Старался на неё не смотреть, но непокорная голова сама поворачивалась направо, и глаза искали её глаза, устремленные в пустоту.

А потом ему надоело вертеть головой. Он поднялся с места, взял её за руку и повел в темноту – по незнакомой лестнице, вдоль каких-то комнат. Повсюду были объятья, ласки, слышались визги и стоны. Карпилион отыскал пустой закуток с занавеской на входе, прижал Ильдику к стене и потянулся к её губам. Ильдика смотрела испуганно, но, когда он коснулся их поцелуем, обвила его шею руками и крепко прижалась грудью к его груди.

Потом они снова пили, но теперь уже только вдвоем, и сидели не в тесной комнатке, а в убранной шелком опочивальне. Здесь стояла кровать под большим балдахином и столик с блюдами и вином. Карпилион был словно в каком-то сладком дыму, но Ильдика внезапно расплакалась у него в объятьях. Он не мог понять почему. Сначала подумал из-за него, из-за того, что был слишком груб, но оказалось, Ильдика печалится о других. О тех, кого он убил.

– Руа наказал мне приехать. А я не успела вас помирить. Как отрезанный хвост. Ни туда, ни сюда… – причитала она пьяным голосом. – И теперь они оба в земле. Один вон там, – махнула куда-то рукой. – Другой вон там.

Карпилион узнал этот жест. Точно так же она показывала, где находится Волха – одна и другая. А потом решила, что останется с тем, кто взрослее и выше ростом.

Теперь она тоже страдала о ком-то другом. Карпилион отодвинул её от себя и стал одеваться, чтобы уйти.