Текст книги "Аэций. Клятва Аттилы (СИ)"

Автор книги: Алекс Тавжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Часть 19. Встреча

Раненый лежал на промокшем от крови плаще. Он был раздет по пояс. Правую сторону вместе с шеей закрывала повязка. Походный лекарь уложил его прямо на спину, нисколько не заботясь о том, где находится рана, и напоил дурманящим зельем, чтобы не чувствовал боль, и можно было его допросить.

Аэций присел на корточки рядом и пододвинул светильник. Раненый тяжело со стоном дышал. Лицо исказило страдание. Аэцию оно показалось знакомым и незнакомым одновременно. Зеркон описывал предводителя гуннов как темноголового, с козлиной седой бородкой и несуразными расплющенными чертами. А этот выглядел совершенно иначе. Светлый оттенок волос, густая короткая борода, прямой благородный нос. Дополнить картину мешали полузакрытые веки. Раненый был в забытьи. Аэций шлепками заставил его очнуться и взглянуть на того, кто сидит перед ним. Взор поначалу был безразличным и каким-то мутным, но постепенно ожил. Зрачки расширились радостным удивлением, и в следующее мгновение Аэций услышал:

– Отец…

Раненый явно бредил.

«Ты обознался», – хотел сказать ему Аэций, но не смог произнести ни слова. Какое-то время сидел не двигаясь, не в силах признаться себе, что это Карпилион. Потом дрожащей рукой убрал с его лба упавшую прядь и увидел, что нет никакой ошибки. Это Карпилион. Повзрослевший, изменившийся, но все-таки он и никто другой.

Аэцию стало трудно дышать.

«Но ведь Зеркон говорил, что это не он. Как же так?.. Почему?..» – завертелись обрывки мыслей.

– Карпилион, сынок…

Кажется, он произнес это вслух, но раненый не услышал. Он снова впал в забытье. С его губ срывались какие-то полузнакомые имена. Ильдика. Онегесий… Он прощался с ними, говорил, что встретил отца и уходит к нему. На Волху…

Аэций вдруг понял, что потеряет его навсегда. Выскочил из палатки и хотел уже крикнуть: «Лекаря!», но перед ним возникли какие-то люди. Аэций взглянул на них ошалело и в одном узнал Торисмунда. Тот был черен лицом и подавлен.

– Где эта падаль? Я убью его! – прорычал он, намереваясь немедленно войти в палатку.

– О ком ты говоришь? – прикинулся удивленным Аэций.

– Об аттиле! – рявкнул Торисмунд. – Мой отец, король Теодорих, погиб. Я снесу этой падали голову. Отойди!

– Там его нет, – как можно спокойнее произнес Аэций, хотя в груди разыгралась такая пляска, что едва стоял на ногах.

– А кто же там? – насупился сын Теодориха. – Мне сказали, что аттилу принесли сюда.

– Твои люди ошиблись. Они принесли его родича, этого… Лаудариха.

– Лаудариха?! – воскликнул взбешенный Торисмунд. – А где аттила?

– Сбежал. Наверное, мчится сейчас к реке. Кони у гуннов быстрые. Ты вот что, – Аэций обнял Теодориха за плечо и повел его в сторону от палатки, делая вид, что хочет потолковать с ним о чем-то важном. – Аттилу уже не догонишь. Я понимаю, что горе тебя ослепляет. Смерть Теодориха и меня разбивает о камни. Он был моим побратимом. Ты знаешь, как тепло я к нему относился. И считаю своей обязанностью позаботиться о тебе, его сыне…

– А чего тут заботиться? – перебил Торисмунд. – Я цел и невредим. В отличие от отца.

Аэций повернулся к нему лицом и произнес, доверительно глядя в глаза.

– Хорошо, что ты цел. Я рад это слышать. Скоро тебе понадобится вся твоя сила. А если промедлишь еще немного – и войско.

– О чем это ты?

О том, как устроена жизнь того, кто у власти. А устроена она везде одинаково.

– Смерть короля означает, что во главе торингов встанет новый король. И это, возможно, будешь не ты.

– Я его старший сын! – воскликнул Торисмунд.

– Как старший ты наследуешь право быть королем. Но выбрать могут и не тебя, – возразил Аэций. – Мой тебе добрый совет. Возвращайся скорее к братьям. Иначе они поделят власть без тебя. А Теодориха похороните вместе. Как подобает. С почестями. И вместе решите, что делать дальше.

Видимо, Торисмунд и сам подумывал о чем-то похожем. Во всяком случае, спорить не стал.

– Благодарю за совет, – ответил он сухо.

– И от меня прими благодарность, – не остался в долгу Аэций. – Империя не забудет героя, вставшего на её защиту. Не сомневаюсь, что когда мы встретимся снова, увижу тебя королем и добрым другом.

Торисмунд в ответ не сдержал улыбки. Он уже мнил себя королем торингов. Аэций еле держался при мысли, что не удастся его по-быстрому отослать, и как только ушел, сейчас же вернулся в палатку. Раненый был без сознания. Аэций завернул его в плащ с головой и крикнул охране привести лошадей.

– Передайте Авиту, что я отлучился по важному делу, – сказал он после того, как приказание было исполнено. Взвалил Карпилиона на лошадь, привязал потуже к седлу и, вскочив на другого коня, поехал в селение, до которого можно было добраться и ночью, ибо оно приютилось неподалеку от Каталаунских полей.

У знахарки

– Кто такие? Чего вам надо? – послышалось из-за двери.

Избушка покоилась на деревянных столбах, торчавших над берегом озера. Вели к ней расшатанные мостки, такие дряхлые, что того и гляди обвалятся под тяжестью двух человек. Тот из них, что тащил на себе другого, опасался за крепость досок и ступал на них осторожно, словно боясь проломить.

Над озером разливалась ночная синь. И лес вокруг, и вода казались черными словно сажа.

– В селении мне сказали, что ты умеешь вытаскивать с того света, – отозвался носильщик и, осторожно придерживая, свалил с себя ношу у порога избушки. Только самые близкие люди узнали бы в нем Аэция. Дышал он с трудом. Легко ли кому-то в возрасте, пускай и выносливому, и крепкому, тащить на себе молодого здоровенного детину.

– Идите к другому лекарю. В селении врут через слово, – было ему ответом.

– Другие лекари говорят, что умрет. Либо ты его вылечишь. Либо уже никто, – возразил Аэций.

В избушке коротко громыхнуло и стихло.

– Помоги ему, добрая женщина. За лечение я заплачу. – Аэций достал из-за пояса золотую монету и постучал по двери.

– И много заплатишь? – раздалось у него за спиной.

Аэций размашисто обернулся. На мостках стояла хозяйка избушки – маленькая, тщедушная, похожая на костлявого старика, одетого в длинное женское платье, доставшееся явно с чужого плеча. И как только она оказалась сзади? Вылезла в слуховое окошко?

Аэций кинул монету.

Знахарка ловко поймала её на лету, зажала в кулак и тут же разжала – а там ничего. Исчезла монета, как будто и не было.

– Чтой-то ты щедрый больно, – сказала старая. – Кто он тебе? Сынок? Или родич?

– Не все ли равно, – с досадой ответил Аэций. – Монету взяла, так лечи.

Ответ его удивил.

– А сам почему не лечишь? Ты ведь умеешь. Должен уметь.

– С чего ты взяла? – смутился Аэций.

– В глазах твоих прочитала. Свой свояка узна́ет наверняка, – ответила знахарка, ухмыльнувшись. – Разве не говорили тебе, что сможешь лечить болезни даже обычной водой? А за это заплатишь своим здоровьем. Рука ослабнет, спину прихватит…

Аэций не выдержал. Двинулся к ней, намереваясь поймать и силой заставить лечить, но она легко увернулась. Остался лишь клок волос между пальцев. Магистр стряхнул их и огляделся. Старуха куда-то исчезла. То ли бесшумно спрыгнула в воду, то ли юркнула под мостки. Разве в такой темноте разглядишь.

– Где ты? – позвал Аэций. – Вернись. Клянусь своей жизнью, что больше тебя не трону.

Но никто не ответил.

Тогда он звякнул мешком, висевшим у пояса.

– Хочешь ещё монет? У меня их много.

И снова никто не ответил.

Аэций в отчаянии опустился на колени рядом с Карпилионом. Коснулся его щеки.

– Что же нам делать, сынок…

А тот был так тих, так бездвижен, что, казалось, уже и не дышит.

Под мостками призывно плескалась вода. За ночь она остыла и, наверное, стала такой же студеной, как та, из ручья, которой лечился Аэций когда-то давно. Тогда ему тоже твердили, что не могут помочь. От лекарей не было проку. А вода помогла.

Или, может, помог себе сам?

Рука с тех пор ослабела. Теперь, наверное, и совсем отсохнет…

«Ладно, потом посчитаем потери», – отмахнулся от этой мысли Аэций. Устроиться можно в избушке. А там будет видно, что делать дальше.

*

Самой сложной для них оказалась эта первая страшная ночь. Карпилион лежал словно мертвый. Аэций отер ему пот, намотал поверх пропитавшейся кровью повязки – другую, более толстую. А ту, что накладывал лекарь, побоялся сдирать. Кровь под повязкой продолжала сочиться, но уже не хлестала.

Аэций знал, что означает такая кровопотеря. Видел не раз, как от неё умирают, и никто ничего не может поделать. Вместе с кровью стремительно вытекает жизнь, и даже сильный воин становится просто бревном. Повязка мешала Аэцию разобраться, где именно рана и насколько она опасна. К счастью копье не задело Карпилиону горло. Аэций давал ему пить со своих ладоней. Карпилион с трудом, но глотал холодную воду. Другого лекарства кроме этой воды и молитв у Аэция не было. Он сидел рядом с сыном, держал его руку в своей руке и мысленно всеми силами вливал в него токи собственных жизненных сил.

На рассвете в избушку явилась знахарка, приволокла откуда-то целебные травы, за которыми убежала ночью, и принялась заваривать их в котле. Разжигая очаг, она так шумела, что услышал бы мертвый. Но раненый не был мертв. Карпилион метался в бреду, сознание теплилось тоненьком огоньком, не погасшим ни в этот день, ни в мелькнувшие следом ужасные дни, когда казалось, что раненый умирает. Аэций не отходил от него ни на шаг. Знахарка приносила еду. Поила бодрящим отваром. Но в одном помочь не могла. В первую ночь у Аэция затекла ладонь державшая руку сына. Сначала он не придал значения. А, когда и в другой руке появилась слабость, подумал, не плата ли это за спасение сына? Однако вместо того, чтобы впасть в уныние, обрадовался как ребенок. Теперь его сын останется жив, и смерть пройдет стороной.

*

Карпилион пришел в себя в задымленной избушке, тесной, с низкими потолками, освещенной вместо светильника узким подслеповатым оконцем. Состояние было таким, словно выпил лишнего и очнулся, не протрезвев. Все тело ломило от боли, и с каждым мгновением она становилась сильнее.

– Что со мной?.. Где я?.. – прохрипел он, увидев кого-то стоявшего в дальнем углу.

Тот обернулся.

– Ты? – Карпилион уставился на него, пытаясь хоть что-то понять. Перед ним был отец. Вот, вроде бы, только что видел его во сне, а теперь очнулся и понял, что это не сон. Все было явью. Особенно нестерпимая боль, разрывавшая верхнюю половину тела.

– Тише. Не разговаривай, – мягко сказал отец. – Позже я все тебе объясню. А сейчас не время. Ты еще слишком слаб…

– Нет. Объясни сейчас, – с усилием проговорил Карпилон. От боли ему хотелось кричать.

– Сначала выпей вот это, – ответил отец.

Карпилион отхлебнул из плошки какую-то горькую муть.

– Отрава, что ли?

– Лекарство. Оно избавляет от боли. У тебя серьезная рана, ты едва не погиб.

– А что с остальными? С Ардарихом, Валамиром.

– Не знаю. Наверное, думают, что аттила сбежал. Твои войска отступают. После разгрома от них почти ничего не осталось. Только какие-то крохи. Поверь, я просто в отчаянии от того, что случилось. Хотя понимаю, вина, конечно, на мне.

– О чем ты? Какая вина? – Карпилион посмотрел на отца непонимающим взглядом.

– Видишь ли…. Все немного не так, как говорил вам Зеркон. Я не обычный легионер. А ваша мать родила вас не порознь. Из-за того, что вы были двойней, вам угрожала опасность. Таких детей ненавидят, считают порождением злого духа. Поэтому я забрал вас у матери и доверил Зеркону. Он выдавал вас за братьев, родившихся в разное время.

– Выходит, я вовсе не младший?

– Нет. С Гаудентом вы ровня, – сказал отец. – Я знаю, как он погиб. Знаю о договоре с Руа. И не скажи мне Зеркон, что аттила другой человек, мы никогда не встретились бы в бою.

– Так, значит, ты…

– Магистр западной римской армии Флавий Аэций.

Карпилион закатил глаза. Ухмылка коснулась губ и тут же исчезла.

– Что же ты меня не убил?.. Я ведь твой враг.

– Не говори так.

– А как говорить? Все это время я только и думал о мести. А ты, выходит, был жив?

– Нет ничего, что мы не могли бы исправить.

– Как? Расскажешь правду о нашем родстве?

– Расскажу, – ответил отец. – Представлю тебя как сына, который все это время находился в заложниках у аттилы. Скажу, что обменял тебя на Лаудариха.

– Лаударих погиб…

– Не имеет значения. Главное, ты согласен? После того, что случилось, аттила должен исчезнуть. Мстить больше некому. Севастий убит вандалами. А мы с тобой не враги.

Карпилион почувствовал, что боль изменилась и стала другой. Ту старую хотя бы можно было терпеть, а эта жалила в самое сердце. Судьба Севастия его больше не волновала. Он думал о тех, кто выжил в Каталаунской бойне. Представлял, как покажется им на глаза, как объявит, что позорное поражение поставило крест на битве с Империей, что надо смириться с победой римлян и заключить унизительный мир, и понимал, что не сможет этого сделать. Уж лучше тогда умереть и родиться кем-то другим. Но именно это и предлагал отец. Умереть и воскреснуть ради того, чтобы наступила другая, новая жизнь…

Карпилион прикрыл уставшие веки и не ответил.

– Прости, я утомил тебя разговором, – забеспокоился его молчанием отец. – Подумай над моими словами. А пока что – поедем в поместье долечивать рану. У меня небольшая вилла близ Аримина. Там тебе будет удобно. Рядом в селении норки. Их даже больше, чем прежде. Виллу недавно обставили заново, навели в ней порядок. Я строил её для Сигун, твоей матери, она по праву принадлежит тебе.

В его словах, поведении, в том, как доверительно говорил, чувствовалась забота, которой Карплиону так не хватало в детстве. Он как будто снова стал мальчишкой и наконец-то обрел своего отца.

Возвращение домой

Перед тем, как ехать в поместье, Аэций наведался в лагерь римлян. Сказал Авиту, чтобы послал императору донесение о победе на Каталаунских полях. А через некоторое время Аэций вызовет его в Рим, где для них без сомнения подготовят пышную триумфальную встречу.

При слове «триумф» у Авита заблестели глаза. Для любого военного это важная веха, ведь в сознании большинства триумфатор становится вровень с богами, его имя помнят и чтут.

Аэций наверняка находился бы в том же приподнятом расположении духа, не окажись его сын аттилой и заклятым врагом Империи. Простившись с Авитом, он велел снарядить повозку и лошадей. Карпилиона надо было как можно скорее отправить в поместье, пока о нем не дознались.

До самого дня отъезда Аэций прятал его в избушке. А чтобы не вздумал сбежать, давал ему сонные снадобья, выменяв их у знахарки на горсть золотых монет. От этих снадобий Карпилион находился в каком-то дурмане и не помнил, как они отправились в путь. По дороге в Италию он почти постоянно дремал. Аэций глядел в бородатое, угрюмое как у волка лицо и не мог поверить, что это тот самый мальчишка, который поклялся за него отомстить. В детстве он походил на Сигун, и казалось – останется мелким, как и она.

«Посмотрела бы ты на него сейчас», – мысленно обращался Аэций к матери своих сыновей.

В их первую встречу Сигун и сама была как мальчишка – загорелая, большеглазая, в ладной броне из вареной кожи и воинственной круглой шапке, натянутой почти до бровей.

– Кто это? – спросил Аэций у предводителя норков, имя которого было Карпилион.

– Дочка моя, Сигун, – ответил тот.

– Надо же. А мне показалось – сынок, – пошутил Аэций.

Уловив, что над ней смеются, девушка сорвала с себя шапку и убежала в лес. Волнистые кудри спадали ей на спину длинными красноватыми ручейками. Аэций увидел их за листвой и решил подойти.

– Ты чего убежала? Из-за меня? – спросил с виноватой улыбкой.

Сигун решила не отвечать, чтобы тоже почувствовал себя глупо.

«Ах, так», – подумал Аэций, подхватил её на руки и понес обратно в селение.

Сигун вырывалась, била его по груди, и тогда он нарочно споткнулся. Девушка испугалась и обхватила его за шею. Аэций расхохотался, ведь это была всего лишь уловка. Сигун поняла, что её провели и начала вырываться снова.

– Да не трепыхайся ты, маленькая пташка, – прошептал Аэций и прижался губами к её губам.

С этого первого поцелуя началась их любовь, похожая на бездонную бурную реку. Отношения со второй женой Пелагеей были другими. Они заключили союз и честно его выполняли. На время похода в Галлию Пелагея уехала в Рим вместе с маленьким сыном. Аэций не знал, что сказать ей о детях Сигун, и решил отложить разговор на потом.

Часть 20. Отец и Сын

В поместье хозяина встретили норки. Но не те, что раньше. Другие.

Из Норика их привез Зеркон. Посольство к гуннам навсегда изменило его прежнее положение. Для шутовства он теперь не годился. Аэций поручил ему заниматься хозяйством в поместье, и карлик с небывалой энергией бросился наводить там порядок. Пришедшую в запустение виллу обставили новой мебелью, повесили занавеси на входах, украсили стены новыми фресками. Стараниями садовников она утопала в роскошных цветах. На подъезде к дому стояла охрана.

Зеркон раздавал указания, а сам наслаждался привольной жизнью. Утреннюю еду ему приносили в постель, вечернюю он принимал на природе. Для него выносили столик, сервированный золотыми блюдами. Карлик вкушал всевозможные яства, непременно пробуя каждое и запивая превосходным виноградным вином, которое покупалось у лучших виноделов Италии.

О приезде Аэция он узнал во время одного из таких возлияний, сидя за столиком, вкушая чудесный румяный пирог, запивая его вином. Охрана из нескольких норков вооруженных длинными топорами привела посыльного – измотанного долгой дорогой детину, утверждавшего, что к ночи на виллу прибудет хозяин поместья.

Зеркон едва не свалился в обморок. В голове от страха затюкали молоточки: «Аэций едет сюда? Но почему в столь позднее время? Значит, есть, что скрывать?»

– С ним будет гость, он ранен, поэтому – никакой огласки, – предупредил посыльный.

Ах, вот что…

– Никакой огласки, я понял, – отозвался карлик, показывая жестами, что рот у него на замке.

– Для гостя понадобится отдельная комната, – дополнил свои слова посыльный.

– По-другому и быть не может, – заверил его Зеркон.

– Она должна быть возле спальни магистра, – последовало новое уточнение.

– Да-да, возле спальни магистра. Я сейчас же об этом распоряжусь.

– … И приготовьте чистые простыни.

Это было уж слишком.

«Разумеется, чистые. На грязные гостей не кладут», – проворчал про себя Зеркон,

– Передайте магистру, что все будет сделано как подобает, – произнес он вслух. – А так же прибавьте мои искренние поздравления с победой. Как я слышал аттила пал в этой битве на Кайталан… э… Каталаунских полях.

– В этой битве пал король Теодорих, – с невозмутимой миной поправил его посыльный.

– Да неужели? – всплеснул руками Зеркон. – Смерть короля вандалов так меня опечалила…

– Теодорих был королем торингов, – снова поправил посыльный. Видимо, ему нравилось поправлять других.

«Сгинь ты в болото со своими поправками», – мысленно буркнул Зеркон. От вина он становился задирист и еле сдерживался, чтобы не нагрубить.

– Прошу извинить. У меня появились дела. Я хотел бы немедленно к ним приступить, – сказал он с учтивой иронией. – Наверное, вы проголодались в дороге. Вот тут у меня недоеденный пирог. Не желаете ли…

Не успел он договорить, как посыльный схватил со столика блюдо с остатками пирога и с удовольствием начал чавкать.

«Варвар», – мысленно возмутился карлик и буквально вырвал у посыльного кубок с вином.

– Вам принесут другое. Из бочки, – сказал он мрачно и удалился, оставив посыльного доедать пирог.

*

Ночью возле особняка показалась повозка и несколько всадников-провожатых. А поскольку было уже темно, разглядеть, который из них хозяин поместья, Зеркону удалось не сразу.

У самого дома света было достаточно. Вот тогда-то и стало понятно, что Аэций гарцует на белом лоснящемся скакуне, как и положено победителю в славной битве. Сбруя коня отливала красным. Такого же цвета был плащ, закрывавший широкие плечи магистра. Отсветы факелов падали на броню, заставляя её сиять. Озаренный яркими бликами всадник казался богом огня, явившимся прямо с небес, но лицо его было сумрачно, как у демона смерти. При виде того, как он спускается с лошади, как тяжело шагает к повозке, карлика захлестнуло недобрым предчувствием. Скривившись в радушной улыбке, он ринулся следом и даже успел проблеять: «Как я рад. Как я рад».

– Мы на месте! – крикнул в повозку Аэций, и оттуда, согнувшись, вышел какой-то верзила в обмотанной возле шеи накидке, светловолосый до плеч.

«Тот самый раненый», – подумал Зеркон.

– О, прошу вас пожаловать к нашему очагу, гости хозяина – наши гости, друзья хозяина – наши друзья, – вспомнил какую-то давнюю поговорку.

Раненый повернулся всем корпусом, чтобы его увидеть. Двигался он, словно в тумане, медленно и осторожно. Видимо, не хотел потревожить рану, которую прикрывал накидкой, но при этом все-таки был на ногах, а, значит, мог обойтись без носилок.

Аэций молча наблюдал за обоими и, казалось, чего-то ждал. Зеркон это понял по-своему.

– Для отдыха все готово, – обратился он к гостю. – Пойдемте, я провожу.

Раненый остановил на нем пристальный взгляд и не двинулся с места. Может, был малость шокирован неказистым видом того, кто его встречает?

– Я управитель поместья. Один из здешних пенатов, хранителей очага, – представился карлик с учтивой улыбкой. В том, что его разглядывают словно диковину, не было ничего необычного, ничего такого, что могло бы насторожить.

Настораживало другое. Раненый вел себя странно, он как будто не слышал, о чем ему говорят, а если и слышал, то понимал с трудом.

Зеркон вопросительно посмотрел на Аэция. Тот показал ему жестом: иди, мол, тогда он пойдет за тобой. Карлик кивнул и направился к дому. Возле двери обернулся – раненый двигался следом. Так они миновали зал, добрались до спальни хозяина дома и вошли в соседнюю комнату, предназначенную для гостя. Сюда принесли кровать и столик для умываний. Несколько огоньков витало над канделябрами, стоявшими по углам.

– Здесь вам будет удобно, – сказал Зеркон.

Раненый сел на кровать, привалился боком на мягкое покрывало и закрыл глаза. Зеркон хотел поднять ему ноги, как когда-то племянникам, порой засыпавшим в такой же позе, но это ведь был чужой человек, поэтому, постояв немного в раздумье, он ограничился тем, что погасил огоньки и удалился прочь.

*

– Поди-ка сюда, – окликнул его Аэций из спальни.

– Ах, и вы уже здесь? – пробубнил Зеркон. – А я велел приготовить ужин в обеденной зале. Думал распить с вами пару сосудов вина. За победу на этих… окаянных полях.

– Вот именно, окаянных, – ответил магистр. – Ты же видишь, кого я там встретил.

Зеркон удивленно вскинул бровями.

– Кого?

– Карпилиона, племянника твоего. Не узнал его, что ли?

– Так это… он? – захлопал глазами карлик.

Аэций кивнул.

– Кто-то подсунул послам подставного аттилу, поэтому мы обманулись.

– Проклятые твари… – взъярился Зеркон. – И что же теперь? В подоле такого не спрячешь, его непременно узна́ют.

– Ну, ты-то ведь не узнал, – возразил Аэций.

– Сказали бы раньше. Тогда бы я пригляделся…

– Мы сделаем так, что никто его не узна́ет. Даже если как следует приглядится. Подстрижем, причешем, оденем, как подобает сыну патриция. Вот и будет другим человеком. А те, кто ездил в посольство, подтвердят, что аттила выглядел по-другому. Им и лгать не придется. В отличие от меня. Скажу, что отправил Карпилиона в заложники к гуннам и что об этом знала августа, а возил к ним Кассиодо́р. Оба находятся в мире ином и не смогут меня опровергнуть. Зато их громкие имена придадут моим утверждениям дополнительный вес.

– Придадут, это точно. И все-таки я сомневаюсь, – почесал в затылке Зеркон.

– А я нисколько, – сказал Аэций. – Тут загвоздка не в том, узна́ют его или нет. А в нем самом.

– О, да, – согласился карлик. – Он и мне показался странным. Ведет себя, словно его опоили каким-то зельем.

– Все так и есть. Опоили. Для его же блага. Но теперь это лишнее. Рана почти зажила. Как только он выспится, и сознание его прояснится, мы продолжим прерванный разговор, который начали в день нашей встречи. Я хочу, чтобы он оставил гуннов. Помоги мне его убедить. Ты ведь раньше имел на него влияние. Мальчишкой он тебя слушал…

– Нет уж, – решительно заявил Зеркон. – Никакое влияние не заменит мальчишке отцовского слова. Разбирайтесь сами, а я тут крайняя сторона.

– Да какой из меня отец, – сокрушенно произнес Аэций. – Все мои чувства к сыну – это горечь и сожаление от того, что мы стали врагами. Я вижу, каким он вырос, горжусь им и понимаю, что главного уже не изменишь – его воспитал не я, а образ, который сложился у него в голове. Теперь, когда мы узнали друг друга, у меня не получится соответствовать этому образу, как бы я ни старался… Кстати. Ты случайно не знаешь, кто такая Ильдика? Может, она его держит?

– Навряд ли. Ильдика – сестренка Кия. Карпилион влюбился в неё мальчишкой, а она уехала с братом. Такую он не полюбит.

– Ну, не скажи. Таких-то как раз и любят. Ладно. Давай, что ли, правда, напьемся. А то без вина мне уже не заснуть.

Спустя какое-то время они по-братски устроились возле дорожного сундука. Аэций улегся на пол, прислонившись к нему спиной. А Зеркон расселся на крышке, свесив короткие ножки вниз. Сначала они выпили за здоровье, потом за победу. Никому из них и в голову не пришло, что утром Карпилион захочет уйти, беспрепятственно выйдет из дома и спустится к водопаду, чтобы взять там одну из лодок.

По крайней мере, так подумал Аэций, узнав о его уходе.

*

– Что ты здесь делаешь?

Карпилион сидел в качавшейся возле берега лодке, грести ему было нечем. Вероятно, поэтому не уплыл.

– В комнате было жарко, я решил прогуляться, – ответил он, разглядывая Аэция и двух букеллариев, прибежавших его искать. За спиной громыхал водопад. Рябую водную гладь окружала густая зелень, из которой мог выскочить, кто угодно.

– Ты не должен уходить один, – сказал магистр.

– Ого. Не должен? Значит, я у тебя в плену?

– Разумеется, нет.

– Тогда я хотел бы побыть здесь немного, если не возражаешь, отец.

Карпилион говорил заторможено, но речь была ясной, значит, действие снадобья кончилось, и он сознавал, о чем говорит.

– Не возражаю, если ты никуда не уйдешь, – сказал Аэций. – Мы ведь договорились, сначала закончить лечение.

– Я помню.

– А потом ты примешь решение.

– Конечно.

Аэций замешкался, не зная как поступить, ему показалось, что в ответах сына таится какой-то подвох.

– Не бойся, я не сбегу, – поторопил его Карпилион.

При этих словах Аэцию на мгновение стало неловко, что букелларии слышат их перепалку. Такое с ним было впервые. Раньше он никогда не испытывал этого чувства. Присутствие сына перевернуло буквально все.

– Как только поправишься, мы вместе сбежим отсюда, – превратил он в шутку его слова. – Постарайся недолго сидеть на ветру. Раны от этого начинают ныть.

*

Глядя на то, как уходит отец, а следом его букелларии, Карпилион пытался представить, что идет вместе с ними, и понимал, что такого не может быть. Они из этого мира, а он из другого. Как им быть вместе? Как находиться волку среди этих ручных людей, чья жизнь протекает по правилам, установленным кем-то другим?

Карпилион оперся на боковину лодки, медленно зачерпнул воды и умылся. Глядя на свое отражение, его одолевали сомнения, наяву это происходит или во сне. Он здесь, в этом тихом уютном месте, а его разбитое войско находится где-то в Галлии…

Возле лодки что-то плеснуло. Карпилион повернул глаза, подумав, что рыба, но из воды показалась чья-то макушка, потом голова, принадлежавшая молодой и довольно хорошенькой женщине. Она поднялась в полный рост, длинноволосая, в мокрой, в прилипшей к телу тунике. Вода стекала с нее ручьями. К груди эта странная водяная дева прижимала сверкающий меч. Он блестел, искрился на солнце, ослепляя Карпилиону глаза.

– Приветствую тебя, воин, – сказала дева на норском. У нее был приятный напевный голос, как у сельских певуний.

Карпилион был так ошарашен, что вначале подумал, она ему снится.

– Для кого этот меч? Для меня?

– Для того, кто его уронил. Для твоего отца, – ответила дева. – Он был здесь, я знаю. Я слышала ваш разговор.

– Откуда?.. Из озера? – с легким сомнением промолвил Карпилион.

– Нет, вон из тех кустов. – Она махнула куда-то рукой, а другой продолжала удерживать меч у своей груди. – Твой отец называл меня озерная дева. Он уронил этот меч в водопад. По лету вода обмелела, и я сумела его достать. Я хорошо ныряю. У меня достаточно сил.

– Не сомневаюсь, – проговорил Карпилион, удивляясь, что меч отца идет к нему в руки. – Ты можешь отдать его мне. А я передам владельцу.

– У меча не бывает владельца, им владеет тот, у кого он в руке, – сказала озерная дева и протянула Карпилиону орудие. – Я знаю, ты поступишь как должно и никогда не повернешь его против отца.

Карпилион забрал у неё меч, и она нырнула под воду, словно и правда была озерной девой.

Какое-то время Карпилион разглядывал меч. Клинок сохранил превосходное состояние. Рукоять впечатляла своим удобством и красотой. На ней была надпись Ульпбер – «Равный Великому». Владевший таким мечом становился героем, если делал правильный выбор.

И Карпилион его сделал.

*

Возле дома горел костер. На вертел насадили ободранную тушу оленя и жарили её над огнем. Охранники-норки сидели вперемешку с букеллариями Аэция. В ожидании мяса они наливались пивом из стоявшего рядом котла.

Заметив Карпилиона, и те, и другие замерли. Не ожидали, наверное, увидеть в его руке обнаженный меч.

Карпилион никогда не чувствовал себя настолько чужим. Почему они испугались? Неужели почуяли в нем угрозу?

Так это или нет, задержать его никто не посмел. Карпилион прошел мимо них спокойной уверенной поступью и скрылся в дверях.

*

Отец находился в зале, стоял возле столика с фруктами и ел виноград, запивая чем-то из кубка. Карлика рядом не было. Увидев меч, он взглянул лишь мельком и снова повернулся спиной, всем своим видом показывая, что полностью доверяет сыну.

– Откуда меч? – спросил он, набирая в руку горсть виноградин.

– Отдала озерная дева.

Аэций, наконец, обернулся, с благодушным видом отправил одну виноградину в рот.

– Озерная дева? Кто это?.. Ах, да, рыбачка из селения норков, – глаза у него блеснули догадкой. – Так это, должно быть, Ульпбер?

– Судя по надписи – да, – ответил Карпилион.

– Когда-то мы были с ним неразлучны, – сказал Аэций. – Значит, он был у рыбачки. Достала из водоема, а теперь решила вернуть?

– Она сказала, что не имеет значения, у кого он в руке.

– Тогда оставь у себя, – предложил магистр. – Твоя рука все равно, что моя. Мы ведь одна семья. Надеюсь, ты не станешь против этого возражать?

– Отец…

– Погоди. Ответишь потом. Сначала дослушай. – Аэций отложил виноград на блюдо. – Я хочу представить тебя семье императора. С его женой, Лици́нией Евдокси́ей, мы большие друзья. Она сейчас в Аримине вместе с детьми. А с ним самим мы встретимся позже. Сообщение о нашем приезде уже отправлено. Давай побудем немного отцом и сыном. Остальное обсудим, когда вернемся. Согласен?