Текст книги "Аэций. Клятва Аттилы (СИ)"

Автор книги: Алекс Тавжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Часть 22. Нежданные гости

На следующее лето. Равенна. 452 г.

– Откуда у тебя такой ужасный шрам? – спросила Гонория, целуя рубец на шее Карпилиона.

– Задело копьем, – с улыбкой ответил он.

После жаркой любовной ночи их томила сладкая нега. Карпилион растянулся на ложе в спальне Гонории. Она обнаженная сидела рядом на бело-розовой шелковой простыне и, ласково массируя кожу, втирала ему в спину благовонное миндальное масло.

С тех пор, как император согласился на их обручение, они проводили вместе ночи и дни. Для Карпилиона не было откровением, что сестра императора потеряла девственность с кем-то другим. Разгульная жизнь, которую вела молодая равеннская знать, закружила обоих в омуте наслаждений. Праздники, пиршества, беспробудное пьянство. Карпилион не раз и не два называл себя то аттилой, то гунном, но его слова принимали за шутку. Гонория ласково называла «мой варвар». Приглашала рабынь для любовных утех. Находила все новые и новые развлечения, желая ему угодить, и, казалось, совершенно потеряла голову.

Аэций не вмешивался в их отношения. Убедившись, что Карпилион освоился в Равенне, он оставил его в пылких объятиях Гонории и уехал в Галлию, где объявились несколько самозванцев, выдававших себя за аттилу. Аэций хотел убедиться, что это не гунны, а кто-то из местных вождей, решивших пограбить соседние города.

Карпилион пропустил триумф, который устроили в Риме в честь его поражения и победы отца. Именно там во время торжественной церемонии Аэций предложил императору обручить Гонорию со своим вернувшимся из заложников сыном, и сестра императора согласилась. Как рассказывала потом сама Гонория, Валентиниан был уверен, что она ответит отказом, и теперь под всяким предлогом откладывал публичное обручение. Сначала на осень, когда закончится траур по матери. Потом на весну, а за ней на лето, как будто бы посоветовал предсказатель по звездам. Но вот уж и летние дни подходили к концу, а к обручению так и не начали подготовку. Устав от пустых ожиданий, Гонория собиралась как следует надавить на брата.

– Валентиниан опасается собственной тени, надавить на него легко, – с презрением говорила она. – Знаешь, как он называет твоего отца? «Мой родственничек». И все потому, что боится остаться один против гуннов. А на самом деле на дух его не выносит и давно бы казнил.

Карпилион повернул к ней голову.

– Как ты сказала? Казнил?

– Обожаю молнии у тебя в глазах. Неужели ты удивлен? – рассмеялась Гонория. – С виду мой братец само божество, а внутри – обычная крыса. Он и меня с удовольствием удавил бы, но его колода-жена рожает одних дочерей. И неизвестно, кем они забеременеют от своих супругов. А у меня еще может родиться сын, и наша династия не исчезнет. Только поэтому я пока что жива.

– Да у вас тут настоящий змеевник, – усмехнулся Карпилин.

– Вот и наведи в нем порядок. А я тебе помогу. – Гонория нежно прильнула к его плечу.

– Подска́жешь, в кого направить копье?

– Аха-ха-ха. Подскажу, если хочешь, но не копье, а ко́пья. Как только мы обручимся, у нас появится много врагов. Какое счастье, что у них нет армии, как у твоего отца.

Насмешливая хохотунья порхнула с ложа и хлопнула в ладоши. На зов прибежали рабыни, чтобы её одеть. Вместе с туникой для госпожи они принесли одежду Карпилиону.

– Что это за тряпки? – поморщился он, увидев узорчатый край, весь в золоте и рубинах.

– Не тряпки, а наряд моего жениха, – поправила его Гонория. – Роскошь, подобную этой, не носит в Равенне даже высшая знать. Одевайся и жди, когда тебя позовут. Сегодня Валентиниан не отвертится от разговора про обручение. Мое терпение лопнуло. Берегись, император! Ха-ха-ха…

*

Покинув спальню, Карпилион отправился в перестиль, где всегда было много вина. Перед ним приветственно расступались слуги. Они смотрели на него как на любовника хозяйки, не первого в этих стенах.

«О, превосходная мирная жизнь», – с иронией поздравил себя Карпилион. По крайней мере, понятно, почему здесь так много пьют.

Когда враги незаметны под масками добрых друзей – от страха смерти спасает только вино.

Спустя какое-то время он и сам был пьян. Сидел, прислонившись к каменному вазону, похожему лепестками на раскрывшуюся кувшинку, глотал вино, закрывая глаза при каждом глотке, и видел перед собой Ильдику. Но не ту, что оставил в Кийгороде, а ту девчонку, которую встретил когда-то давно, до того, как уехала с братом …

– Вот чем ты занимаешься? – услышал он голос отца и поднял голову.

Аэций вырвал у него из руки серебряный кубок, поставил к подножию вазона и помог подняться.

– Куда ты? – буркнул Карпилион.

Аэций заставил его повернуться к вазону, в который из белого львиного зева стекала вода, и с силой мокнул в него головой.

Карпилиону попало и в нос, и в глаза. Он отпрянул, утерся ладонью и, моргая отяжелевшими веками, с которых стекали крупные капли, уставился на отца.

– Как ты мог? За моей спиной! – сквозь зубы промолвил магистр.

– А у меня был выбор? – сплюнув, ответил Карпилион. – Когда напиваюсь, по крайней мере, не чувствую себя идиотом. Разве ты сам не видишь? Такому как я здесь не место. У меня в голове мутится от всей этой шелковой жизни.

– Поэтому приказал войскам напасть на Италию?

Карпилион нахмурился.

– Что?..

– Ты слышал. Не притворяйся, что ничего не знаешь.

– Но я… действительно ничего не знаю, – ответил Карпилион. – О чем ты говоришь? О каком нападении?

*

Спустя какое-то время отец и сын разговаривали в таблинуме магистра армии. Их тени чернели на стенах, как громадные пальцы одной руки.

– Сначала я думал, что это очередной самозванец, и не придал большого значения, – чеканил слова Аэций. – Но потом мне стало известно, что войско ведет твой давний друг Онегесий, и у него полно степняков, отлично вооруженных, готовых на все.

– Он мне не друг, – угрюмо ответил Карпилион. – Мы с ним давно не виделись. Не знаю, откуда он взялся.

– Однако на тайных переговорах его посланники требовали выдать аттилу. А когда получили отказ, захватили Медиолан и Тисинум. В Медиолане они разорили дома и разрушили храмы. Перебили всех, кто там находился. Конечно, свидетели этих событий могли и приврать, но даже если верна половина того, что они говорят… о такой жестокости я не слышал давно. Полусожженные трупы лежат на улице. Их терзают собаки. А выжившим нечего есть, потому что их выгнали в лес…

– И как я должен вмешаться? – воскликнул Карпилион. – Поехать туда? Но ты ведь меня не отпустишь.

Какое-то время Аэций смотрел себе под ноги, потом похлопал его по плечу.

– Поезжай. Другого выхода нет. Постарайся, чтобы тебя не узнали. Ну, там, шлем, накидка. И поменьше стой у всех на виду. Для связи я дам тебе голубей. Если что, они вернутся в Равенну. Надеюсь, и ты последуешь их примеру.

Голос отца звучал неуверенно.

– Так и будет. Даю тебе слово, – ответил Карпилион.

В покоях императора Валентиниана

Недолгое пребывание Гонории в золоченых овеянных благовониями покоях императора вызвало такую бурю негодования у последнего, что он накричал не только на слуг, но и на попавшегося под руку Ираклия.

– Кто тебя так раззадорил? – удивился евнух, привычный к истерикам своего повелителя.

– Сестра! – мучительно произнес Валентиниан, от злости кусая губы.

– И что она вытворила на этот раз?

– Заставила согласиться на обручение, – был ответ. – А когда я лишь заикнулся о переносе на более поздний срок – пригрозила, что откроет Аэцию правду, которую будто бы рассказала ей мать!

– Правда бывает разной, – спокойно заметил Ираклий. – А эта какого рода?

– Откуда я знаю. Она ведь ему собирается рассказать, а не мне.

– Тогда почему ты так испугался? Может, это какая-то глупость.

– Нееет. Я уверен, Гонория намекает на маски, – замотал головой Валентиниан. – Только представь, как поступит Аэций, если услышит, что я на него покушался!

– Ты знаешь, что надо сделать, чтобы он ничего не узнал, – отозвался евнух, продолжая вести себя, как ни в чем не бывало.

Валентиниан посмотрел на него, как на врага.

– В твоих советах ни капли здравого смысла. Аэций теперь не один. У него появился заступник, с которым должна обручиться Гонория.

– Вот с заступника и начни, – возразил Ираклий. – Подсунь Гонории зелье под видом средства для зачатия сыновей. А в зелье добавь отраву. Какой-нибудь сильный яд, от которого рвется желудок.

– Хоть бы они отравились оба!

– Погоди бушевать, мой возлюбленный император. Сначала Гонории надо исполнить свой долг. Раньше она не хотела замуж. А теперь, смотри-ка, какая прыть. То предлагает себя аттиле. То сыну Аэция. Так может и за сенатора Херкулануса выйдет, за которого прежде не соглашалась, и нарожает Империи сыновей?

Спокойный уверенный тон Ираклия действовал как бальзам.

– Только это и сможет её оправдать, – изрек император. – Мой двоюродный брат Феодосий подсунул мне порченую жену. Остается надеяться на Гонорию и молиться, чтобы продолжила род.

Тем же вечером в домусе Гонории

Мраморная колоннада атриума сверкала огнями. Их нарочно носили с места на место, создавая атмосферу невероятно значительного торжества. Открытое небо над головой отливало синевой, словно в него впадало море, шумевшее где-то вдали за стенами города. Над головами гостей витали светящиеся стайки мотыльков. На круглых столиках и золотых подставках стояли кубки, наполненные вином. На плоских блюдах залитые медом виднелись груши и горки из винограда. Тут были и запеченные кусочки рыбы, которую любила Гонория, и вяленое мясо со специями, специально приготовленное для Карпилиона.

Вот только самого Карпилиона почему-то не было.

Гонория все глаза проглядела. На ней было длинное пурпурное одеяние, затянутое на поясе золотыми кольцами. Усыпанные алмазами кольца висели в ушах. Украшали фаланги пальцев и кисти рук. Как только объявляли нового гостя, она поворачивалась, радостно сияя глазами и кольцами, но это снова оказывался кто-то другой. Гости посматривали на неё с удивлением. О чем-то тихо шептались. И вот одна из сенаторских жен подплыла к Гонории и с учтивой бесцеремонностью принялась её утешать.

– Дороги становятся слишком длинными, когда наступает вечерняя мгла. Наверное, что-то случилось с посыльным. На этих бестолочей совершенно нельзя положиться. Хотите, я пошлю своего человека?

– О, благодарю вас, приберегите его для себя. Вскоре вашего мужа попросят уехать и вам понадобятся надежные люди, – едко проговорила Гонория, намекая на связь сенаторши с императором Валентинианом, которую та, наверное, надеялась скрыть.

– Возьму себе на заметку. Правда, опыта долгого ожидания у меня пока что не было, – не осталась в долгу сенаторша.

– Скоро он у вас непременно появится, – любезно ответила Гонория и отошла подальше, желая оставить последнее слово за собой.

Однако слова сенаторши о посыльном запали ей в сердце. Может, он, и правда, не нашел Карпилиона?

Гонория выскочила из атриума.

– Приведите посыльного. Где он? – строго сказала слугам.

Посыльного привели. Это был довольно упитанный увалень, весьма глуповатый на вид.

– Ты выполнил поручение? – спросила Гонория как можно спокойнее.

– Выполнил, – ответил посыльный.

– Передал послание?

– Передал.

Гонория закусила губу.

– И что он ответил?

– Кто? – уточнил посыльный.

– Карпилион, конечно же.

– Так его-то я и не видел.

– Тогда кому ты вручил послание?! – вспылила Гонория.

– Хозяину дома. Флавию Аэцию.

– Ах… вот как, – растерялась молодая женщина.

– Сходить еще раз? – предложил посыльный.

– Не надо. Я сделаю это сама, – сказала Гонория. В замешательстве посмотрела в сторону атриума, надо ли известить гостей о своем уходе, но не сумела быстро придумать, что им сказать, и ушла, ни с кем не простившись.

*

Аэций несколько удивился, увидев Гонорию в роскошном наряде, словно готовилось какое-то торжество. Пригласил в таблинум, где недавно разговаривал с сыном. Предложил вина.

Гонория взяла в руку кубок и встала спиной к занавескам, закрывавшим какую-то часть таблинума. У неё было чувство, что за ними кого-то скрывают. Карпилиона, к примеру, который не хочет попасться ей на глаза. Причину она видела лишь в одном – изменил ей с какой-нибудь глупой равеннской красоткой и теперь боится разоблачения. От этой мысли становилось тошно, но желание заполучить Карпилиона в супруги превосходило любую обиду, которую он мог нанести.

– Вы ослепительно выглядите, – произнес Аэций с почтительной улыбкой.

– У этого наряда особое назначение, – ответно улыбнулась Гонория. – Украсить меня на сегодняшнем торжестве, когда зачитают согласие императора на мое обручение с вашим сыном. Однако ваш сын почему-то не соизволил придти. Не увидел послание, которое должен был передать посыльный?

– Ах, вот что было в послании… – медленно произнес магистр. – Прошу извинить, но я не отважился его прочитать в отсутствие сына.

– В отсутствие? – переспросила Гонория. – Вы хотите сказать, он уехал?

– Да, к сожалению. У него появилось срочное дело.

– Такое срочное, что не сказал мне ни слова?

– Возможно, не хотел вас пугать. Он поехал с поручением к гуннам.

– Куда? – изумилась Гонория.

– Точное место не знаю. Армия гуннов все время в движении. Надеюсь, Карпилиону удастся отговорить их от наступления на Италию.

Аэцию хотелось, чтобы у сына появились заслуги перед Империей, но у Гонории было иное мнение.

– Не понимаю, зачем вы его послали, – сказала она. – Валентиниан об этом уже позаботился. У него была встреча с Сенатом. К гуннам отправились папа Лев, Геннадий Авьен и Тригеций. Разве этого не достаточно?

– Хм, вы правы, достаточно. Но думаю, Карпилион сумеет справиться лучше, чем кто-то другой.

– А когда он вернется?

– К осени или, может быть, осенью.

– Как не скоро… – вздохнула Гонория. – Надеюсь, за время разлуки он обо мне не забудет.

– Ну, о чем вы. Разве таких, как вы, забывают.

– Потому что я сестра императора? Порой он ведет себя так, словно ему это полностью безразлично.

– О, поверьте, вам не о чем волноваться. Теперь, когда император ответил согласием, впереди у вас долгая совместная жизнь. Не примите мои слова в назидание, а только как дружеский совет. Возвращайтесь на торжество и объяви́те гостям, что обручение состоится. А дату назначите позже, когда приедет Карпилион.

*

Аэций пошел проводить Гонорию до дверей. В таблинум он вернулся один. Отдернул висевшую там занавеску и громко приказал:

– Выходи!

В дальнем углу заскрипела тяжелая крышка. Из недр накрытого тенью кованого сундука показался взъерошенный Зеркон.

– Ты слышал? – спросил у него Аэций.

– Разумеется. Каждое слово, – ответил карлик, выбираясь наружу. – Я и в прошлый раз говорил, что император ведет себя странно. То не сказал про письмо Гонории. А теперь созывает Сенат за вашей спиной. Не кажется ли вам, что у него возникла какая-то неприязнь?

– Не кажется, – отмахнулся магистр. – Можно подумать, я сам ничего не скрываю и ничего не делаю за его спиной. Валентиниан у власти недавно. Галла Плакидия слишком долго держала его на привязи. Теперь он вырвался на свободу, и его немного заносит. Постепенно это пройдет. Я всегда буду рядом и не дам ему оступиться.

– Как бы он сам вас куда-нибудь не толкнул. У нашего августейшего очень длинные пальцы, – проворчал Зеркон.

– Длинные от того, что с детства играет на лютне, – возразил Аэций. – Я ни разу не видел его с обнаженным мечом и не помню, чтобы он кому-нибудь угрожал. Беспокоит меня другое. Он послал к аттиле троих эмиссаров. Карпилион об этом не знает и, боюсь, отошлет их обратно.

– Это он мооожет, – согласился карлик. – Так отошлет, что они надолго запомнят, куда их послали.

– Так значит надо его упредить?

– Ну, конечно. А как же иначе.

– И сделать это немедленно.

– Да, да, чем быстрее, тем лучше… А что вы на меня так странно смотрите? Уж не думаете ли вы…

Похоже, Зеркон наконец-то понял, чего от него хотят.

Аэций медленно кивнул в ответ. Он ожидал, что карлик начнет упираться, кричать, что подвергают насилию, но в этот раз реакция была совершенно иной.

– Раз надо, так надо, – с готовностью молвил он. – Папа Лев, как я слышал, предпочитает ездить на муле. И если мне выдадут приличную лошадь, то я, пожалуй, его обгоню.

– У тебя будет все, что нужно, – сказал Аэций. – Я дам тебе лошадь и провожатых. Возможно, Карпилион захочет остаться у гуннов. Тогда напомни ему про данное слово… Нет, просто скажи, что в Равенне его дожидается отец.

– Скажу, что угодно, только это без надобности, – не без гордости ответил карлик, поднимая палец вверх. – Карпилион вернется. Он ни за что не нарушит данное слово. Это же я его таким воспитал!

Часть 23. Примирение

Становище гуннов близ Медиолана

Всего каких-то полсотни лет назад сей дивный и славный город был столицей Империи, но нашествие варваров вынудило правившего тогда императора перенести её в Равенну. Помимо исполинских статуй в Медиолане остались великолепные имперские здания, христианские базилики, построенный Максимианом Герку́лием цирк и, так называемые, Герку́лиевы бани. У города было свое неповторимое величие. Медиолан пережил разграбление варварами и не раз подвергался насилию, но то, что с ним стало сейчас, было просто ужасно.

Прежде прекрасные здания лежали в руинах. Все было черным от копоти едких костров для сжигания трупов. Возле развалин копошились какие-то люди в лохмотьях. Повсюду валялись обглоданные человечьи кости.

Карпилион проехал по городу верхом и увидел это собственными глазами. Охраняли его букелларии отца, одетые простыми наемниками. И сам он выглядел так же – в дорожной накидке и шлеме, закрывавшем нижнюю половину лица. Со всех сторон на них косились бродяжки, то и дело вылезавшие из своих укрытий. Потерявшие кров, обезумевшие от голода, они смотрели на всадников как на добычу, и на всякий случай приходилось держать наготове мечи, чтобы не вздумали напасть.

В прошлом Карпилион навидался подобных зрелищ. Разграбленные города похожи, они одинаково пахнут смертью, борьба за жизнь становится главной целью, заставляя терять человеческий облик.

И все же разруха в Медиолане казалась какой-то странной и непривычной для глаза. То тут, то там попадались служители храма. Они таскали в носилках не только мертвых, но и живых, и, когда появлялись в своих долгополых одеждах, от них неизменно шарахались в сторону, уступая дорогу.

Карпилиону некогда было вдаваться в подробности того, что здесь происходит. Он хотел услышать это из первых уст – добраться до гуннов и поговорить с Онегесием.

Находилось их становище за городом возле леса. На подступах дымились костры. За ними, словно в зыбком тумане, виднелись пестрые шапки шатров. Карпилион дождался, пока стемнеет, оставил коня букеллариям и отправился к гуннам один.

*

– Кто там? – раздраженно спросил Онегесий. Последние дни он провел без сна и каждый свободный миг использовал на короткий отдых. В такое время входить к нему воспрещалось, а уж тем более беспокоить по пустякам.

– К тебе явился посланник, – раздалось снаружи шатра. – Говорит, аттила его прислал.

Услышав о том, кто пожаловал в становище, Онегесий понял, что отдохнуть не выйдет. Опять посланник и опять от аттилы. Предыдущему отрубили голову в назидание за обман. А этот, видимо, думает, что удастся его провести.

– Ладно. Сейчас я выйду, – сказал Онегесий, поднимаясь с ложа. Подвесил на пояс меч, натянул мохнатую шапку и нырнул за полог шатра.

– Ну, и где он? – спросил у своих подручных, стоявших у входа гурьбой, и вдруг увидел высокого воина. Тот был в закрытом имперском шлеме, в разрезе которого виднелась только полоска глаз. Онегесию хватило мгновения, чтобы их узнать.

– Входи, – кивнул он воину в шлеме. – А вы оставайтесь тут, – приказал подручным.

*

Карпилион был в ярости. После увиденного в Медиолане ему с трудом удавалось сдерживать гнев.

– Зачем ты сюда явился? – спросил он, снимая шлем.

– Выручать аттилу, – миролюбиво сказал Онегесий, – мы ведь друзья.

– Не морочь мне голову. Ты сбежал, когда я нуждался в друге, – напомнил Карпилион. – Так чего тебе надо теперь?

– Только то, что сказал, – отозвался стоявший напротив. – В Кийгороде было слышно, что аттилу разбили. Вот и пришел на подмогу.

– А войско откуда? Наплел степнякам, что по-прежнему ладишь с аттилой?

– Да мне и плести не пришлось. Они ни о чем не спросили. Твои жены сидят себе возле детей. Не знают, что ты их бросил…

– Я никого не бросал! – отрезал Карпилион. – У них достаточно золота, чтобы ни в чем не нуждаться. А вот ты ведешь себя так же, как Скотта. Прикрылся аттилой и завалил города мертвяками. Так ты решил меня выручить? Превратив в изувера?

– Ты и есть изувер, – проговорил Онегесий, задетый, видно, словами о Скотте. – И будь моя воля…

Он хотел добавить что-то еще, но почему-то осекся.

– Будь твоя воля – что? – подзадорил его Карпилион. – Перебил бы побольше народу?

– Убивает их мор, – послышалось за спиной.

Карпилион удивленно глянул на Онегесия и медленно повернулся.

Сзади стояла Ильдика. Встретившись с ним глазами, она, казалось, уж больше не видела ничего вокруг.

– Онегесий не виноват, – произнесла, смутившись под пристальным вопрошающим взглядом. – Не обвиняй его понапрасну. Служители храма позвали нас разогнать мародеров. Они думали это гунны и сказали, что в городе поселился мор, что нельзя прикасаться к вещам, а тем более их вывозить. Иначе мор будет всюду. Мы ответили, что среди мародеров не может быть гуннов. И тогда служители попросили помочь, потому что в городе только больные, а здоровых они убедили уйти. Вот мы и помогаем, чем можем. Отгоняем от города всякую нечисть, привозим еду для больных и тех, кто остался без крова.

Так вот почему бродяжки вылезли из укрытий, когда увидали приезжих – ждали подачки.

– И сколько за это берете?

– Служители храма благодарят нас молитвой, – сказал Онегесий. – Они говорят, что доброе дело зачтется на небесах.

«Зачтется», – подумал Карпилион и ударил его кулаком по скуле. От удара тот ковырнулся спиной на сундук, но тут же вскочил, намереваясь ударить в ответ.

– Что вы творите? Не смейте! – вскричала Ильдика, кинувшись между ними.

Онегесий стоял, раздувая ноздри, глаза его почернели. Не менее злобно выглядел и Карпилион.

– Как ты мог потащить её за собой?! – кричал он на Онегесия. – Почему не оставил в Кийгороде?!

Ильдика расталкивала их ладонями, словно быков, готовых кинуться друг на друга.

– Это я приказала. Я! Онегесий отговаривал меня от похода.

– Так чего ж ты поехала? На кого оставила сына? – перекинулся на неё Карпилион. – Не мать, а…

– Ну, кто? Говори, – произнесла Ильдика и, не дожидаясь ответа, выбежала из шатра.

Для обоих мужчин это вышло столь неожиданно, что они растерялись. Никто из них не стал бы так обрывать разговор. Сначала ведь надо договориться, кулаком ли, криком, а уж потом разбегаться по сторонам.

– Куда она? – пробормотал Карпилион.

– Да в шатер, наверное. А-то куда ж, – предположил Онегесий. – Ты поди за ней, повинись. Кругом ведь не прав.

– С чего это? Я же дело сказал. Зачем она потащилась.

– Ну, вот у самой и спроси. Шатер её возле березки. Ты его сразу приметишь.

*

Отыскав шатер по приметной березке, Карпилион отдернул тяжелый по́лог и вошел в уютное обвешенное оберегами жилище.

Ильдика только что разожгла светильник и наклонилась поставить его на крышку плоского сундука, за которым виднелось ложе, накрытое вышитым покрывалом. На сундуке валялись какие-то женские безделушки, резное зеркальце, гребешок для волос. В бронзовой умывальне плавали лепестки цветов, уместные где-нибудь в мирном городе, но не здесь в грязи и жестокости военного положения.

– Прости, если я тебя обидел…

Карпилион успел произнести только это. Ильдика бросилась к нему на шею и уткнулась в нагрудник заплаканными глазами.

– Ты жив, я знала, я знала… – послышался радостный шепот. – А-то по дороге чего только нам не сказали – и ранили тебя, и убили. А ты невредим, невредим…

Карпилион застыл истуканом, а когда, опомнившись, потянулся её обнять, Ильдика уже отстранилась.

– Я думала, ты у римлян. Хотела тебя спасти и привела тебе войско, – проговорила она. – А сына оставила в тереме под надежным приглядом.

– Ты могла бы послать одного Онегесия, – промолвил Карпилион. Он был растерян. Из всех кого известили о том, что аттила жив, Ильдика единственная побежала его искать. Неужели все это время он ошибался, представляя её другой…

– С Онегесием ты не ладил, – пояснила Ильдика. – Вон, гляди – только встретились и едва не убили друг друга. Могла ли я отпустить его одного?

– Вам обоим надо было остаться в Кийгороде, – сказал Карпилион. – Война с Империей кончена. Навсегда.

– Из-за того, что ты проиграл сражение? – дрогнувшим голосом проговорила Ильдика.

– Из-за того, что сестра императора станет моей женой, – ответил Карпилион. – В ближайшее время в Равенне объявят о нашей помолвке. Убеди Онегесия увести степняков. И тогда твой сын будет править вместо меня.

Ильдика закусила губу и опустила глаза.

– Сделай это, прошу тебя, – добавил Карпилион.

– Иначе что? – не поднимая глаз, спросила Ильдика.

– Иначе мы станем врагами. А я этого не хочу. Ты… дорога мне.

– Так дорога, что женишься на другой?

– Ну, перестань. У меня и до Гонории были жены. Раньше тебя это не коробило.

– Раньше я была свободна, – сказала Ильдика.

– Ты и теперь свободна, – ответил Карпилион и вновь потянулся обнять, но она и на этот раз отстранилась.

– Не свободна. У меня уговор с другим человеком.

Карпилион нахмурился.

– С кем?

– С Онегесием. Он хочет, чтобы я стала его женой.

– Сукина девка, и ты согласилась?!

– Соглашусь, если женишься на Гонории!

С Карпилиона сразу схлынула злость.

– А если нет? – произнес он хрипло.

– Тогда я останусь твоей, – сказала Ильдика. – И сделаю все, что захочешь. Буду только с тобой, приму твою веру и всегда поддержу. Аттила нам нужен. У нас повсюду враги. А Империя обойдется и без тебя.

Подспудно Карпилион ожидал услышать именно это. В отличие от отца она предлагала остаться самим собой и словно вернула к жизни.

– Я не могу вернуться прямо сейчас. Мне придется поехать в Равенну. Поговорить с одним человеком.

– О чем? – захотела услышать Ильдика.

– О том, что помолвки не будет, – усмехнулся Карпилион. – А потом мы устроим гуннскую свадьбу и пригласим на неё Онегесия. Но не в качестве жениха, а в качестве гостя. Согласна?

Услышав такие слова, Ильдика заметно повеселела.

– Согласна, – ответила без раздумий. – Свадебный пояс я ему не дарила. Так что, думаю, он придет. Только прошу, не задевай его больше. По дороге сюда он только и делал, что сокрушался о вашем разладе. Для него ты великий воин. Вся его жизнь обмельчала, когда он тебя оставил.

– Для меня это тоже потеря, – признался Карпилион. – Мне не хватало его в походе. Не хватало его в бою. Но рана уже заросла. Я не верю, что дружбу можно вернуть. Уж если порвали, значит, порвали. Даже то, что он вздумал жениться – это в отместку за родича, которого я заставил убить.

– Ты ошибаешься. Онегесий просто меня пожалел, когда я была в отчаянии и не знала, что делать, – сказала Ильдика. – Вот увидишь, он сам откажется от меня ради друга.

– Посмотрим, – не стал упираться Карпилион.

Ильдика прильнула к его груди и нежно коснулась губ.

– Помирись с Онегесием. Я пришлю его, и вы с ним поговорите. По-доброму, как в прежние времена.

Следом она хотела выскользнуть из шатра да вдруг, неожиданно вскрикнув, отпрянула в сторону.

За пологом стоял Зеркон.

*

Карпилион втащил незваного гостя в шатер.

– Да тише ты, тише, – вырвался из-под его руки горбун. – Вот ведь силища норская неуемная.

– Как ты здесь очутился? – подивился Карпилион, замечая, что дядька необычно одет. На нем было что-то вроде доспехов. Опять, что ли, взялся за шутовство?

– Онегесий сказал, что вы тут вопросы важные обсуждаете, – любезным тоном ответил Зеркон. – Вот и решил забежать.

Карпилион краем глаза взглянул на Ильдику. Она на него.

– Да что вы любуетесь друг на друга? – усмехнулся карлик. – Вы на меня полюбуйтесь. Какие вести я вам приволок.

– Какие? – отозвался Карпилион.

– Да ужасные. Сюда направляется папа Лев.

– Кто это? – не поняла Ильдика.

– О, прекраснейший человек и мудрейший, – ответил карлик.

– Так в чем же ужас?

– В том, что я встретился с ним на дороге и взялся доставить к гуннам.

– И что ему нужно? – насторожился Карпилион.

– О, если б я знал… – задумчиво произнес Зеркон и добавил гораздо живее. – Давно бы уже рассказал. Неужель непонятно?

Карпилион раздраженно кивнул. Понятно.

– Иди к Онегесию и скажи, что я у костров, – сказал он Ильдике. – А на встречу с папой поеду утром. Представлюсь ему аттилой. Только никому об этом ни слова. Для остальных я по-прежнему посланник римлян. Договорились?

– Договорились, – с готовностью произнесла Ильдика.

Онегесий

В шатре Онегесия не было.

– Он на озере, – ответил охранник.

В другое время Ильдика приказала бы её проводить, но не хотела, чтобы кто-то подслушал их разговор, и отправилась к озеру одна. Идти было близко. Озеро находилось сразу за лагерем, выглядывало из диких зарослей серыми песчаными берегами. В темных вечерних сумерках это место выглядело пустынным и жутковатым. У самого берега мерно покачивалась плоская лодка-однодеревка. В ней виднелся дорожный мешок. Но самого Онегесия не было видно.

Ильдика медленно шла сквозь колосья летнего сухостоя и с тревогой оглядывалась по сторонам. Возле самого озера Огнегесий внезапно вышел навстречу. Дорожный плащ укрывал его плечи.

– Куда ты собрался? – испуганно произнесла Ильдика.

– А зачем я здесь нужен? Теперь вы и без меня разберетесь, – сказал Онегесий. – Аттила тебя никому не отдаст. Небось, как услышал, что станешь моей женой, так и вскинулся на дыбы. Теперь он будет с тобой. Не упусти его снова.

– Так ты нарочно это затеял? – остолбенела Ильдика. – А сам жениться не собирался?

На губах, припорошенных седыми усами, мелькнула усмешка.

– Собирался – не собирался, какая разница? Главное вышло как надо. Аттила вернется в Кийгород и снова возглавит скифов. А то пришел бы какой-нибудь Во́дим. Вот и грабил бы наши земли под видом торговли с Империей.

– А может, ты просто хотел отомстить за убитого родича?

– Это аттила тебе сказал? – Онегесий покачал головой. – О мести я даже не помышлял. Когда-то Кий поручил мне за ним присматривать. Для меня он все тот же мальчишка, которого нужно оберегать. Но, видно, он не нуждается в старом друге… Ладно, прощай.

Он махнул рукой и двинулся к озеру, но Ильдика забежала вперед и заслонила его от лодки.

– Значит, вот как? Решил убежать тайком? Пока я здесь, ничего у тебя не выйдет! Сначала поговори с аттилой. А потом поступай, как знаешь!

Онегесий молча взглянул на неё, словно хотел отодвинуть с дороги глазами.