Текст книги "Аэций. Клятва Аттилы (СИ)"

Автор книги: Алекс Тавжар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Орест ощутил, как к горлу от страха подкатывает комок. Надо скорее вернуться к Скотте, предупредить о приезде аттилы, и тогда они вместе оспорят слова Эдикона. А золото спрячут…

Орест огляделся по сторонам. Вокруг – непролазная темень. Добраться в селение раньше, чем всадники, у него не выйдет, а, значит, выход только один – бежать и как можно скорее, но не в селение, а гораздо дальше. В Константинополь. К Хрисафию под крыло. Там его не найдут даже боги. А Скотте придется выкручиваться самому.

Скотта

Расправа была короткой. Из зали́того кровью зала выносили убитых. На полу лежали вповалку. Растерзанные тела истекали кровью, словно скотина на бойне.

В живых оставили только Скотту.

У него отобрали меч, разорвали рубаху. Он стоял на коленях, по пояс раздетый, и бубнил про свою невиновность – его оболгали, он ничего не знает, приехал в селение только что, ни Ореста, ни подставного аттилу не видел и не имеет понятия, откуда здесь появилось золото.

– А кто имеет? – не выдержал Онегесий. – Эдикон назвал твое имя. Сказал, что Хрисафий давно тебя подкупил.

– Он солгал. Ты ведь знаешь людей, – не сдавался Скотта. – Их зависть липче смолы. Вот и стараются меня очернить.

– Не прикидывайся ягненком.

– А кем прикинуться? Виноватым? Аттила сразу меня закопает. Я и рта не успею открыть.

– Успеешь. Я за тебя заступлюсь.

– Заступишься?..

– Заступлюсь. Когда я тебя подводил?

Онегесий выжидательно посмотрел на Скотту, и тот затянул свою старую песню. При других говорить не будет. Только один на один.

Точно так же он вел себя, когда был дружинником Во́дима, подло убившего брата аттилы. Скотта поклялся тогда, что у Водима он недавно и ни в чем не замешан. Онегесий поверил и поручился за него своей головой. Но на этот раз все было малость иначе. Виновность Скотты не вызывала сомнений.

– Освободите его, – приказал Онегесий.

Скотту освободили, позволили подняться на ноги, а те, кто его держал, удалились.

В зале потух очаг, и было холодно. Скотта замерз. Видя, как он дрожит, Онегесий набросил ему на плечи свою накидку.

– Ну, говори. Чего там у вас с Хрисафием, – произнес он будничным голосом, словно они обсуждали какие-то незначительные дела.

– Да что говорить-то… – Скотта забегал глазами, словно пойманный вор. – Сперва Хрисафий давал поручения Во́диму. Теперь дает поручения мне.

– Так ты у него на посылках? – спросил Онегесий, и Скотта, помявшись, ответил, что находил для Хрисафия подходящих людей и посылал их в Константинополь. Там они представлялись родственниками аттилы и получали подарки от императора. Одну половину подарков забирал себе Скотта, другую он отдавал Хрисафию. Но евнуху этого показалось мало, он задумал отправить золото подставному аттиле, а после присвоить его себе. Как только речь зашла о посольстве, Скотта предупредил, что в одиночку ему не справиться, и тогда Хрисафий позвал Эдикона, а Эдикон, как последняя баба, проболтался Оресту.

– Не проболтался. А попросил совета, – уточнил Онегесий, знавший эту историю от самого Эдикона.

– И что же ответил Орест?

– Посоветовал принять предложение евнуха. Эдикон его принял, но только для вида. А после приехал к аттиле и обо всем рассказал.

– Вот же подлюга… – выдохнул Скотта. – Выходит Орест не зря его рубанул. Живому свидетелю рот не заткнешь. А у мертвых язык на замке. Ты ведь сам меня этому научил.

– Я не учил тебя убивать селян – помрачнел Онегесий.

– Думаешь, мне их не жалко? И селение теперь запустеет, – по-своему понял Скотта. – Мы же с тобой мечтали. Хотели обосноваться тут в старости, помнишь? Дома поставили рядом. Думали, превратить это место в торговый город, многолюдный, шумный… Ну, ничего, – взглянул он на Онегесия. – В будущем мы всё исправим. Привезем сюда беглых рабов. Дадим им свободу. Они нарожают детишек и будут нам благодарны за тихую мирную жизнь…

Услышав о мирной жизни, Онегесий почувствовал, как тоскливо сжалось в груди. Скотта был ему дорог. Последнее время они особенно сблизились, помогали друг другу и не раз выручали во время боя. А теперь стояли друг перед другом словно враги.

– Прости, что так вышло, – уловил его настроение Скотта. – Я всего лишь хотел надыбать немного золота. Для тебя. Для меня. Для нас обоих. Когда состаримся, нам никто не поможет, а золото пригодится. Я покажу тебе, где оно зарыто. Собирался сделать это потом, но раз уж так вышло… Поверь мне в последний раз. Я больше не подведу ни тебя, ни аттилу. Клянусь.

Он говорил сумбурно, и чем-то напоминал Онегесию лошадь, сломавшую ногу и обреченную на убой. Но такую лошадь уже не спасти, а за Скотту было кому заступиться.

– Ладно, идем, – сказал Онегесий.

В полном молчании они вышли из зала.

Рассветная полоса на пасмурном небе озаряла селение блеклым сумрачным светом. Дома как будто застыли. В загонах мычала скотина, которую некому было кормить. Приехавшие с аттилой во́и ловили кур, чтобы зажарить их вместе с перьями и поскорее набить желудки.

Онегесий шел и оглядывался по сторонам. Когда-то они со Скоттой облюбовали эти места и поставили здесь хоромы. И вскоре селение на холме разрослось. Люди бежали сюда в надежде, что обретут защиту. Они никогда не видели предводителя гуннов, и признали бы за аттилу любого, кого подсунет им Скотта. На это и был расчет.

*

Когда Онегесий прошел через ворота во двор, на него уставились десятки осуждающих глаз. Точнее не на него, а на Скотту, шагавшего сзади. Однако из уважения к Онегесию никто не сказал ни слова. Хранили молчание даже те, кто обычно любил зубоскалить.

Возле крыльца, имевшего вид навеса, подпертого снизу витыми столбами, Онегесий остановился.

– Обожди тут немного, – сказал он Скотте. – Сперва я должен уладить с аттилой. А потом вернусь за тобой.

– Передай ему, что с послами был карлик. Старый такой. С горбатой спиной.

– Зеркон? – стрельнуло в памяти полузабытое имя.

– Кажется, так его звали. Я не запомнил.

Онегесий кивнул и хотел идти, но Скотта тронул его за плечо.

– Смотри. Заступись за меня. Ты дал слово.

Больше он ничего не сказал. Только молча смотрел, как Онегесий поднимается на крыльцо.

Разговор в приемной

В доме повсюду горели светильники, но Карпилиону не хватало света. Он впервые увидел хоромы Онегесия. Огромное здание в несколько ярусов поражало своим размахом. Строили его опытные искусные мастера. Вот только откуда они в этой дикой глуши? И откуда тесаный камень? Ответ напрашивался сам собой. Посылал их скорее всего Хрисафий по просьбе Скотты, поэтому и убранство, и комнаты выглядели чересчур по-имперски, словно их готовили для какого-нибудь константинопольского евнуха.

От одного только вида всех этих пуфиков, вычурных столиков, низких скамеечек для ног Карпилиону хотелось выхватить меч. В то время как он воевал с Империей, теряя друзей, теряя дружину, у него под боком орудовал подставной аттила, а Скотта с Орестом водили к нему послов!

В комнату кто-то вошел. Карпилион слегка повернулся. В полумраке дверного проема возник Онегесий. Он был один.

– Ну, что? Разобрался со Скоттой?

– Да, вроде бы, разобрался, – произнес Онгесий, как будто кто-то вытягивал из него слова.

– Как это «вроде»? – Карпилион прищурил глаза. – Ты сказал, что снесешь ему голову… И не снес?

Он мог бы не спрашивать. Ответ читался в глазах Онегесия.

– Разумеется, нет. О чем я спросил, – усмехнулся Карпилион. – И что будет дальше? Опять возьмешь его на поруки?

– Я был не прав, признаю.

– Не прав? Ты в своем уме?! Из-за того, что ты за него поручился, в селении не осталось людей.

– Он приведет сюда новых.

– И нового самозванца?.. А, может, ты с ним заодно? – Карпилион с издевкой показал вокруг. – Смотри, какие хоромы вы тут отгрохали.

– Не говори так со мной, – потемнел лицом Онегесий. – Ты знаешь. Я всегда на твоей стороне.

– Тогда иди и убей его. И закончим на этом, – Карпилион отвернулся.

– Не заставляй меня это делать, – послышалось за спиной. – Он ведь родня мне…

– Вот и разберись с ним по-родственному, – отрезал Карпилион. – Иначе это сделаю я. Выбирай.

*

Онегесий вышел, скрипя половицами, на крыльцо. С первого дня, как Кий поручил приглядывать за строптивым мальчишкой, он был ему верным телохранителем. Несмотря на разницу в возрасте, позволял над собой верховодить и без раздумий пошел бы за ним и в огонь, и в воду. Но аттила давно не мальчишка. Телохранитель ему больше не нужен. Не сегодня-завтра выгонит как старого пса…

От этих мыслей Онегесия обуяла холодная злость.

– Ступай за мной, – позвал он томившегося в тягостном ожидании Скотту. Сзади пленника подтолкнули. Давай, мол, иди быстрее.

Десяток шагов, и они оказались в темных сенях.

– Куда мы? К аттиле? – нарушил молчание Скотта.

– Нет, – сказал Онегесий. Развернулся к нему и вынул из ножен меч, такой же черный, как и его глаза.

Даже во тьме было видно, как у Скотты затряслась борода.

– Ты обещал за меня заступиться.

Онегесий взглянул на него неподвижным взглядом.

– Я не смог.

– Попробуй снова. Скажи, что повинную голову меч не сечет.

– Аттила так не считает. У него свои поговорки.

– Тогда помоги мне уйти, – взмолился Скотта. – Золото спрятано у берез. Возьми его и отдай аттиле за то, чтобы меня отпустил…

– Не отпустит.

Онегесий коротко размахнулся и ударил Скотту мечом. Из раны смородиной брызнула кровь, Скотта со стоном свалился на спину. Онегесий добил его, словно лошадь, сломавшую ногу, и тяжелым шагом пошел обратно во двор.

У самого выхода он вдруг вспомнил, что позабыл рассказать о Зерконе, но ему и в голову не пришло вернуться. Пусть аттила разбирается без него – с Зерконом, с послами, с Орестом, сбежавшим в Константинополь к Хрисафию. Вот кто не должен был увильнуть от карающего меча, но Онегесий об этом больше не думал.

Как не думал об этом и сам Хрисафий.

Пока не увидел Ореста.

Часть 16. Заговор Хрисафия и Аспара

Орест заявился к евнуху еле живой от усталости и весь в дорожной грязи, в каких-то прилипших листьях, с репьями в спутанных волосах.

Хрисафий отвел его в умывальню, заставил одеться в чистое и только потом расспросил.

– Тебя ограбили? – задал он первый вопрос.

Орест ответил, что это не ограбление, а побег. Аттила узнал о послах, о золоте, о том, что Хрисафий был в сговоре с Эдиконом и Скоттой.

– Лучше бы вы договаривались со мной, а не с Эдиконом, – подытожил гость. – Уж я бы вас не подвел.

Хрисафий слушал его, разинув рот, но панике поддаваться не стал. На случай разоблачения у него всегда имелась лазейка, как выйти сухим из воды и сохранить доверие императора. Вот чьего гнева действительно стоило опасаться. Как и нападок сестры Феодосия. Из-за интриг Хрисафия она лишилась влияния на августейшего брата и ждала только случая, чтобы выйти из тени, если евнух оступится и падёт. А уж если возникнет скандал из-за золота, которое отвезли подставному аттиле, так и вовсе сравняет с землей. Однако для этого мало увидеть руку, запущенную в императорскую казну. Надо еще доказать вину.

– Золото мы потеряли, но унынию предаваться рано, – подбодрил Хрисафий Ореста. – Эдикон, как я понимаю, мертв. Остальные не слышали нашего с ним разговора и не смогут ничего доказать. А вот мы без особых усилий убедим императора в своей правоте. Подсунем такую версию, что превратимся в героев в его глазах. Только уж будь любезен, придержи свой раздвоенный язычок. Не отпускай его с привязи без моего сигнала. Я расскажу тебе, что говорить и кому. Уяснил?

– Уяснил, – с готовностью ответил Орест.

Хрисафий ласково потрепал его по щеке.

– Я ценю твою преданность и никогда не забуду того, что ты сделал. В моей благодарности можешь не сомневаться. Оставайся пока у меня. В покоях евнуха императора Феодосия аттила не станет тебя искать. Да и никто не сможет найти. Аха-хах, – разразился он тихим довольным смехом.

Хрисафий действительно был доволен собой. Точнее той гениальной мыслью, которая родилась у него в голове и расставила все по своим местам. Он сейчас же пойдет к Аспару и назовет такую причину сговора с Эдиконом, что могущественный влиятельный полководец безусловно окажется на его стороне.

– Следуй за мной, – велел он Оресту. – Только набрось вот эту накидку… Да не изнанкой. Каймою наружу. Иначе вышивку будет не видно. Вот так. Теперь ты похож на Ахилла.

– Которого поразили в пятку? – припомнил Орест без какой-либо задней мысли.

– Опять он болтает, колтун ему в лохмы, – беззлобно выругался Хрисафий. – Предупредил же, помалкивай, что бы тебе ни сказали. Только кивай, если спросят, правду ли я говорю.

*

Аспара они встретили в главном коридоре дворца, сиявшем идеально ровными мраморными полами и золотыми филёнками на дверях. Здесь все было величественным и древним: мозаики, фрески на стенах, бронзовые чаши для огня.

Аспар разговаривал с каким-то военным. Вид у него был суровый, как у человека, которому каждый день приходится доказывать соответствие должности. Хрисафий и видом своим, и возрастом казался моложе на добрый десяток лет, и его положение при императоре было куда прочнее. Обычно Аспар смотрел на него подчеркнуто вежливо, но сегодня, уставился так, что у евнуха затряслись поджилки. Свирепое выражение было и у второго военного, стоявшего рядом с Аспаром. Почуяв опасность, Хрисафий уже не шел, а тёк по холодному мрамору на ослабевших ногах.

– Полимарх Аспар, – произнес он тревожным голосом. – Прошу уделить нам немого времени. Иначе случится непоправимое.

– Охотно верю, – с неприязнью ответил Аспар. – Благодаря посольству, которое вы отправили к гуннам времени у меня в обрез.

Сказав это, он подошел к двери, видневшейся под золотыми сводами арки, возле которой стоял. Охранники тут же её открыли. За ней начиналась самая мрачная часть дворца. Сюда в потайную комнату приводили узников для допроса. Войти в неё можно было легко, а вот выйти…

Хрисафию понадобилось все его мужество, чтобы следовать за Аспаром.

В комнате вместо узника находился какой-то всклокоченный человек, довольно жалкий, не походивший ни на римлянина, ни на скифа. Хрисафий притворился, что видит его впервые, в надежде, что так же поступит Орест, но Орест поступил по-другому.

– Вигила?! – воскликнул он вопреки приказу молчать. – А ты тут какими путями?

– Да теми же, что и ты, – отозвался тот с нагловатым оскалом.

– Поздороваетесь потом, – оборвал их Аспар и посмотрел на Хрисафия. – Вигила был вашим лазутчиком при посольстве, не так ли? Аттила его раскусил и требует выдать причастных. Нельзя ли узнать поподробнее о том, что случилось. Из первых уст, так сказать?

– Разумеется, – бодро ответил Хрисафий, «уж если и лгать, то лгать откровенно», как говорили во времена его юности. – Когда к императору приезжал Эдикон, наверное, вы его помните, он всячески выражал восхищение нашей жизнью, богатствами и достатком. И я намекнул ему, что у того, кто избавит нас от аттилы, будет такая же жизнь. Эдикон обещал это сделать, и мы с ним расстались.

– А посольство? А золото?

– Таково было условие Эдикона. И такова цена. Он поклялся, что выполнит свое обещание. А вместо этого, даже страшно подумать… Но об этом я расскажу вам только наедине.

Аспар нетерпеливо взмахнул рукой, и комната моментально очистилась от лишних свидетелей.

– Прошу вас понять мое рвение. Я хотел избавить Империю от врага, – трагическим голосом произнес Хрисафий, как только другие ушли. – Эдикон меня обманул. Выманил золото и устроил представление с самозванцем. Аттила узнал об этом, и теперь я могу пострадать…

– Ну-ну. Перестаньте, – внезапно расчувствовался Аспар. – Никто вас ему не выдаст. Но я понимаю ваше отчаяние. У меня самого опускаются руки. Аттила требует выдать Себа́стьена, а я не знаю, где нам его искать.

С Хрисафия тут же слетела маска страдания.

– Вы не ошиблись? Быть может, того человека звали Севастий? Я не хочу настаивать, но, по-моему, имя звучало именно так.

– Нет-нет. Не ошибся. Это один человек, – ответил Аспар. – Себа́стьен – это его настоящее имя. По крайней мере, так мне сказал Аэций.

– Ах, вот кто. Аэций… Как же я раньше не догадался, – воскликнул евнух.

– О чем вы? – не понял Аспар.

Хрисафий надменно вытянул губы.

– Несколько лет назад, точнее, довольно давно, ко мне обратился Петроний Максимус и попросил предоставить убежище родственнику Бонифатия. Помните, был такой полководец в Равенне? Войска Аэция проиграли ему битву при Аримине. А потом он скончался от ран.

– Помню. А как же, – кивнул Аспар.

– Так вот, – продолжил Хрисафий. – В этой битве участвовал зять Бонифатия, Себа́стьен. Многие прочили его новым магистром армии, но Аэций вернулся в Равенну, и Себа́стьену пришлось удалиться. Петроний Максимус уверял, что бедняге некуда скрыться, и попросил его спрятать. А теперь аттила под предлогом, что мы его прячем, требует дань на содержание гуннских вояк. В итоге здесь на востоке они неизменно воюют с нами, а на западе в Галлии выступают на стороне Аэция, то есть не против него, а – за. Каково?!

– Вы хотите сказать, что Аэций нарочно стравил нас с аттилой?

– Именно так, – снисходительно улыбнулся Хрисафий. – А вы ожидали другого? Я предлагаю вот что. Отправим к гуннам послом Анатолия. Поручим сказать, что Севастий находится в Галлии, и посмотрим, что будет.

– А где он на самом деле?

– Севастий? Скрывается в Африке и пиратствует там со своими людьми. Если приманка сработает и аттила направится в Галлию, это поссорит его с Аэцием навсегда. У гуннского зверя появится новый враг, а нас он оставит в покое.

– Что ж… попробуем сделать, как вы говорите, – сказал Аспар. – В успехе я не уверен, но попытка не пытка. А что касается золота, отправленного подставному аттиле, рекомендую составить отчет. Изложите события в выгодном свете. Их все равно никто не проверит.

– О, благодарю вас за ценный совет, – любезно ответил Хрисафий. – Я поручу сочинение Приску. А Вигила с Орестом подправят его ошибки.

Кийгород. Некоторое время спустя

Весть о приезде аттилы прилетела в Кийгород белой зимой. А сам он приехал, когда зазвенела капель. Весна была ранней, реки питались подтаявшим снегом и выходили из берегов. Зачем тащиться по слякоти, удивлялась Ильдика. А сердце тихонько билось в груди: «Ко мне он едет. Ко мне».

Встречать его вышли всем городом. Ильдика стояла у открытых ворот, прижимая к себе подросшего сына. Одела его тепло. А сама была налегке. Оставила голову непокрытой, чтобы не прятаться под безликим платком. Подрисовала почернее брови, надела серебряное налобье с большими височными кольцами, а золотистые волосы распустила волнами.

За спинами тех, кто стоял впереди, она не увидела, как появились гости. К воротам их провожала толпа. Со всех сторон выкрикивали приветствия, и особенно выделялись женские голоса. Слушая их, Ильдика с волнением думала, как сделать так, чтобы её приветствие отличалось от остальных. Взглянуть аттиле в глаза. Улыбнуться особой улыбкой. Будь на то её воля, она без раздумий кинулась бы ему на шею, ведь соскучилась, дожидаясь, когда приедет. Вспоминала о нем постоянно. Особенно ночью, когда оставалась одна и лежала в холодной постели, вспоминая его поцелуи и ласки. Но так ли ведет себя мать правителя города? Не должна ли вести себя строго?

«Ах, наплевать», – отмахнулась от этих мыслей Ильдика, все больше окутываясь радостным ожиданием.

И вот стоявшие впереди расступились. Ильдика затаила дыхание. Среди тех, кто приближался к воротам, она увидела только высокого длинноволосого воина, затянутого в броню из кожи и меха. Лицо его было сурово, брови нахмурены. Выслушал, как Ильдика бормочет привествие, и, бросив ей что-то вроде: «Ты изменилась», подхватил её сына на руки и двинулся дальше. С мальчиком он держался совсем по-другому, был приветлив и ласков, а Ильдику будто не видел. Пришлось ей плестись позади несолоно хлебавши.

Потом они вместе сидели за пиршественным столом. Пили, ели, слушали разговоры, сначала на трезвую голову, потом на пьяную. Здесь были все, кто приехал в Кийгород. Не было только Онегесия. Аттила ни словом его не вспомнил. А ведь, кажется, были как пальцы одной руки.

– Онегесий приедет позже? – решилась спросить Ильдика.

– Не приедет, – буркнул сидевший рядом, и отвернулся.

«Не хочет со мной говорить», – огорчилась Ильдика. Потихоньку встала из-за стола и повела уставшего за день сына в опочивальню. Уложила в постельку, накрытую мягкой пуховой периной, и сидела с ним, пока не уснул. Пела ему колыбельные песни, которые слышала в детстве. И такие они были тихие и спокойные, что и сама успокоилась. Задернула полог опочивальни, отделявший детскую спальню от взрослой, и вдруг увидала, что на кровати сидит аттила.

– Не прогоняй меня… – произнес он так глухо, что голос казался чужим.

Ильдика про себя возмутилась. Напился, и захотелось ласки? А до этого и смотреть не хотел.

– Я не твоя жена. Уходи, – произнесла с безразличием в голосе.

Какое-то время он молчал, потом шатаясь поднялся на ноги и повернулся, чтобы уйти. Ильдика взглянула ему в лицо и обмерла. Оно было мертвенно-бледным, как у покойника. В глазах – ничего живого, словно в них опустилась ночь.

Ильдика сама не заметила, как оказалась рядом.

– Что с тобой? – вырвалось из груди.

Он посмотрел на неё долгим замерзшим взглядом.

– Зачем тебе это знать?.. Ты ведь меня прогоняешь.

Вместо ответа Ильдика прильнула к нему, усадила рядом с собой на кровать.

– Расскажи мне все. И тебе станет легче.

– А что тут рассказывать, – услышала его голос. – Повздорили мы с Онегесием, и он от меня ушел. Я думал, опомнится и вернется… А он ушел насовсем. И нет у меня больше друга…

– Так ты бы поговорил с ним, – сказала Ильдика. – Или, хочешь, я помирю вас. Уверена, он будет рад.

– Не хочу. Раз ему наплевать на дружбу. Значит, и мне на неё наплевать.

После этого он уставился в пол и умолк. Ильдика не знала, как его оживить, и сама того не желая все крепче прижимала к себе, касалась губами шеи, подбородка, лба. Сперва он не отвечал, а потом ответил. Ильдика задержала дыхание и закрыла глаза.

*

Утром она пробудилась в постели одна, и все, что происходило ночью, показалось ей сном. Приятным сладким как мед, но все-таки сном.

Вспоминая свое блаженство, Ильдика закусила губу, удерживая улыбку. Не зря она накануне удалила из спальни нянек. Подспудно ведь знала, что аттила к ней явится, несмотря на суровый взгляд и внешнее безразличие. Кого он хотел обмануть, когда вместо сердца горит огонь? Даже просто находишься рядом и чувствуешь, как полыхает его желание…

Ильдика встала с постели, оделась, проверила, не проснулся ли сын, и, убедившись, что не проснулся, выскользнула за дверь.

Надеялась увидать аттилу и действительно встретилась с ним в сенях.

*

Карпилион поприветствовал её первым.

– Хорошо, что ты встала так рано, – произнес он как ни в чем не бывало. – Я хотел с тобой посоветоваться.

– О чем? – спросила Ильдика и посмотрела на него каким-то особенным улыбчивым взглядом. Нет, он помнил, что провел эту ночь у неё в постели, но на трезвую голову страсти слегка улеглись, и отношение к ней повернулось вспять, как река, которая потекла в обратную сторону и вернулась в прежнее русло.

– У меня тут одно письмо, – ответил Карпилион. – Получил его, правда, не я, а подставной аттила, но предназначалось оно именно мне.

Письмо

Ильдика повертела его в руках. Понюхала. Передернула плечами.

– Не понимаю, что в нем написано. Символы вроде римские, а слова чужие и непонятные.

– Так и есть, – усмехнулся Карпилион. – Символы действительно римские. А слова из норского обихода. Кто-то сказал этой девушке, что я понимаю по-норски, и она написала письмо на знакомом мне языке.

– На знакомом? А с ней ты знаком? – переспросила Ильдика. Она всегда переспрашивала, если что-то её беспокоило.

– Совсем не знаком, но слышал о ней, конечно, – ответил Карпилион. – Судя по подписи – это Гонория, сестра императора Валентиниана.

– И что она хочет?

– Пишет, что подвергается притеснениям брата, и просит помочь. – Карпилион показал Ильдике золотое колечко с рубиновым глазком. – Вот это было в письме. Гонория предлагает жениться на ней и забрать в приданое половину Западных Римских земель. Ну, что ты смотришь такими глазами? Это союз правителей, а не любовный союз.

– Наверное, она уродина, раз так дорого себя продает, – проговорила Ильдика, кусая губы.

– Напротив. Насколько я знаю, она красива, – улыбнулся Карпилион. – Об этом я и хотел посоветоваться. Жениться на ней или нет.

– Раньше ты говорил, что у тебя достаточно жен.

– Достаточно, но среди них ни одной христианки. Гонория будет единственной. Женитьба на ней не нарушит ничьих законов, но позволит мне стать соправителем её брата.

У Ильдики разом померкли глаза.

– Ты уже все решил, не так ли?

– Решил, – ответил Карпилион, становясь серьезным.

– А как же я? Уедешь к ней, и больше я тебя не увижу?

«Ты поступила так же. Уехала с братом, а не со мной», – подумал Карпилион.

– Женитьба на Гонории – не единственная причина, – ответил он на вопрос. – Я получил известие, что человек, из-за которого погиб мой отец, находится в Галлии. Туда и направлюсь. А заодно проведаю Норик. Я родился на той земле, но никогда там не был.

– У тебя в голове одно только прошлое, – вырвалось у Ильдики. – Из-за него ты воюешь, воюешь и воюешь. Неужели тебе не нравится спокойная мирная жизнь?

– Спокойная жизнь невозможна, пока под боком у нас имперцы. Из-за того, что я с ними воюю, они не воюют на нашей земле. Нас давно бы поработили, не держи я их в страхе.

– Разве ты не можешь договориться с ними как-нибудь мирно?

– После того, как они убили моего отца?

Ильдика, видимо, поняла, что решения он не изменит.

– Присылай нам весточки, ладно? Не забывай, что здесь у тебя остаются друзья, – проговорила тихо и так печально, что поневоле тронула сердце.

– Не забуду, – ответил Карпилион и притянул Ильдику к себе.