Текст книги "Лишний (СИ)"

Автор книги: Алекс Извозчиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Россказни об ужасных оборотнях, врагах рода человеческого, слышал каждый дитенок в приграничье. Верили-не верили, но боялись. Особенно охотники. А вот Дедал, после знакомства со знахаркой из Дальнего Леса, знал точно—Ужас Полнолунья не страшная байка, а правда, хотя сам его, к счастью, не встречал. Молодой и глупый, в те годы, Дедал зарабатывал охотой. Заказ на зимнюю шкуру россомы сулил огромные деньги, а возможная поимка детенышей… Сладкие мечты о богатстве… Оказалось, это самка россомы, злая от недостатка внимания охотилась в своих владениях на незваных гостей. Первыми погибли собаки. Несчастные гончие умерли сразу, а проклятая бестия даже не замедлилась. Болт первого арбалета просвистел далеко в стороне от черной молнии. Вторым выстрелом Дедал почти попал зверюге в голову. Но почти, не считается. Железная стрела с широким наконечником смахнула прижатое к черепу ухо почти целиком. Задел ли наконечник череп, Дедал так никогда и не узнал, следующий удар твари на долгие недели выбил охотника из сознания, широким махом правой лапы россома вырвала у него слева два нижних ребра и только чудом не задела легкие.

Ретроспектива Аренг

Хозяин хутора Речной Дедал

В себя охотник пришел в маленькой темной избушке. Так состоялось знакомство с Лесной Знахаркой. Вредная бабулька оказалась весьма практична. Она его выходила, но за лечение и снадобья охотничек расплачивался целый год. Кроме того, знахарка с интересом испытывала на полумертвом пациенте какие-то мази и снадобья. Однажды Дедал проснулся крепко привязанный к лавке. Кожа горела огнем, кости ломало тупой сверлящей болью. Ни просьбы, ни ругань не помогли, бабка отвязала его только через неделю. За это время, на месте вырванных зверем ребер, начали расти новые. Изрядно измученный болью охотник уже не скандалил, тем более, знахарка возилась с ним как с малым дитятей. Лечение затянулось на зиму и половину весны. Каждый день ему в тушку втирали страшно едучую гадость, кожа горела огнем, тело и кости ломило как от застарелого ревматизма. Но новые ребра росли! Дедал уже не возражал, когда, за день до полнолуния, старая карга вновь приматывала его широкими кожаными ремнями к лавке.

До дома Дедал добрался тощий и злой, но совершенно здоровый. На радость молодой жене и дочке, да под зубовный скрежет старшего брата. Выросшие ребра, исчезнувшие следы двух старых переломов… Вспыльчивый Дедал едва не схватился за охотничий нож, когда Лесная Знахарка отказалась продать ему снадобье.

–Милай, откуда у бесштанного тупого охотничка сто золотых?—старушка засмеялась неприятным мелким, трескучим смехом,—ты за ножик-то свой не хватайся, меня людишки поумнее тебя обмануть, да обидеть пытались, а я все живу. Дальний Лес мне дом, а тебе еще блукать по нему с неделю. Вдруг, зверушка какая обидит. Россоме-то ты лишь ухо срубил своей дурной стрелой. Едва-едва удалось тебя откупить, лечением, да собачками, твоими же, дохлыми. Но кое-что дам, вдруг охота не совсем мозги высушила, скумекаешь, что да как…

Дедал особо не поверил, но и проверять желанием не горел. Бабка проводила его почти до Проклятого Отрога. Почти две недели охотник пробирался по пустой степи в знакомые леса приграничья. После памятной охоты Дедал враз поумнел и с крестьянским трудом решил покончить окончательно. Братья ругались неделю, уж очень старшему хотелось обе земельные доли прибрать по-родственному, за спасибо, да и отару делить… А в воскресенье перепуганная Лизка примчалась чуть дыша к деревенской травнице и заплетающимся языком поведала…

Старшенький взбодрившись утром бражкой решил от языка перейти к жестам. Папаша бы, покойный, и трех дней на его месте не вытерпел лодыря уговаривать, да уж больно жалко брательник выглядел, тощий, все кости на виду, а на морде—вообще одни глаза. Выдернул младшенького из-под тулупа, размахнулся и… улетел в противоположный угол комнаты снеся лавку и впечатав обеденный стол в стену. Дедал несколько удивленно уставился на собственный кулак, помотал головой и шагнул вперед, продолжить родственную беседу. Баб, что повисли на плечах, стряхнул одним движением, наклонился… и взвыл от потока ледяной колодезной воды, обрушившегося на голову. Развернулся и словно ударился об испуганный взгляд дочери. За его спиной застыла сжавшаяся Лиза, пытаясь прикрыться огромным, как дотащила-то, колодезным ведром. Злость сразу пропала. Отобрал у ребенка ведро и запрокинув голову вылил в рот остатки воды. Опустил ведро на пол и, глянув на стонущего братца, мотнул головой:

–Зови травницу, коли такая смелая.

Вечером за смелость последовала награда. Но, во-первых, всего десяток ударов розгой, во-вторых, лупила мамка, а главное, после ужина отец незаметно сунул в ладошку завернутый в тонкую кожу кусочек прошлогоднего сотового меда. Такие лакомства девчушка в свои десять лет только в чужих руках и видела. Брата травница поставила на ноги быстро, но вот пахарь из него со сломанной правой рукой был никакой. Три дня Дедал слушал причитания невестки, потом не выдержал и сам пошел к травнице.

–Ты совсем ум в лесу растерял?—травница не просто баба, она жизни первых на деревне людей, порой, в руках держит, а заклад один—собственная шкура. Потому и отношение к ней, как к мастеру, хозяину, а не вздорной бабе.

–Не ори, тетка,—Дедал засучил правую руку, травница шарахнулась, но мужик только сунул ей оголенное плечо под нос. Тетка мгновенно забыла страх и схватила мужскую руку, чуть ли не уткнувшись в нее носом. На память она не жаловалась и тяжелые болячки, прошедшие через свои руки, помнила отлично. Плечо охотника она едва собрала пару лет назад после зимних плясок ее владельца с волчьей стаей. Но вместо глубоких уродливых шрамов на месте вырванных шматов мяса—гладкая кожа и совершенно ровные, никогда не знавшие волчьей пасти, кости. Да и братец старшенький, после знакомства именно с этой рученькой, башкой стол обеденный в дрова превратил…

–Снадобье, что тебе дам, похуже будет, но брательнику и оно за счастье великое,—Дедал аккуратно вынул свою руку из цепких старушечьих пальцев и заговорил веско, словно впечатывая каждое слово,—Придурок через три дня решит, что ошиблась старая дура. Пусть его, зато силу снадобья сама увидишь и остальному поверишь.

Увидев неприкрытое удивление травницы—мужики и меж собой-то в разговорах доказательствами брезговали, а уж баба просто обязана верить твердому мужескому слову, коротко рассмеялся:

–Я сразу после сева в Рейнск поеду, на такие зелья даже у старосты нашего толстобрюхого серебра не хватит. Поверишь—сведешь меня с городским знахарем, не зря ведь на каждую ярмарку в Рейнск катаешься.

Старуха задумалась. Поверила она сразу, но оказаться простой сводней не хотелось, золотом запахло, не серебром, но охотнику за эти месяцы не только переломы залечили, явно и мозгам кое-что перепало.

–Не жмись, тетка. В городе сведешь с кем надо, ну подмогнешь раз-другой, поблагодарю и баста, будет с тебя. Деревенских куркулей тряси. Редкостей особых не обещаю, но и тем, что ты из города волочешь, не чета, а с ценой договоримся, мужички-то наши все сеном, да яичками со сметаной расплатиться норовят, ироды…

И потащил Дедал охотничьи трофеи в Рейнск. Шкуры и копченое мясо привезенные перед ярмаркой, быстро превращались в серебро. В родной деревне мясом не торговал так, братику свежатинку летом изредка подкидывал, положено по-родственному, да старосту бывало угощал. Помнил, как кривились соседские мужики, да ругали за спиной лодырем. Брат родной куском хлеба попрекал, хотя дичину жрал, не отказывался. Лизка уже в тело входить начала и на пару с матерью вовсю с коровами и овцами шуршала. С братом о земле договорились, тот Дедалов надел за четыре пятых урожая обрабатывал. Овец и коров поделили по-справедливости. Три четверти Дедалу, остальное брательнику. Лечение дорогого стоит, до и вира за обиду. Ну, мужикам десяток антилоп с кадушкой браги за заготовку сена первым летом отжалел. Больше таких глупостей не делал. Лизка надоумила, сердце, легкие, да прочая требуха в дело пошли. Летом мясо редкость и этому были рады, зауважали даже за хозяйственность, сквозь злость жадности.

В Рейнске травница привела Дедала в лавку городского знахаря. Вредный старикашка, вызванный после получасовой ругани с плюгавым приказчиком, брезгливо перебрал баночки, потыкал пальцем руку Дедала и, скорчив недовольную рожу, бросил на прилавок серебрянный рент.

–Цыц, почтенный,—Дедал, оценив недовольную рожу травницы, решил, что его выход,—спешить у жены под юбкой будешь. А денежку свою, что обронил случайно, подбери, вдруг потеряется. Я за такое в самой завалящей деревне больше выручу.

Весьма уважаемый в городе человек просто опешил. Пожалуй, заговори входная дверь в собственной лавке, удивление было бы много меньше. Охотник, между тем, не торопясь собирал с прилавка баночки и свертки с травами. Оторопь, наконец, отпустила свою жертву и знахарь заговорил. Первые два слова оказались началом заковыристого ругательства.

–Рот закрой, болезный. Это здесь тебе в задницу дуют. А я, по дремучести, могу за обидные слова и ряшку перекроить, по мне, так цена тебе грош ломаный. Охотника от землеройки отличить не можешь. Живот надувать, да губы топорщить перед местными будешь. И бабушку не обижай, сам-то когда последний раз за травами в лес ходил? Волки таких жирных любят… Смотри, мне окрестные деревни обежать не трудно, собственным дерьмом болячки почтенным лечить будешь? Так лекари и получше тебя имеются.

Знахаря прорвало и он заорал. Не прерывая вокального прессинга, схватил в углу дубиноподобный посох и замахиваясь рванул на наглеца. Увы, потолок на подобное был не рассчитан. Навершие посоха врезалось в потолок и сразу же уперлось в потолочную балку. Рука не смогла сдержать порыв жирных телес, тонкий конец посоха врезался в хозяйскую ключицу и вояка от целительства рухнул на пол, подняв клубы пыли. Отмерший приказчик ломанулся за спиной страшного посетителя к двери, но запнулся о возникшую ниоткуда ногу и входная дверь еще плотнее закрылась от смачного удара дубовой головы.

–Браво, почтенный, не знаю, как эта милая старушка лечит, но болящие в вашем присутствии растут как грибы,—хорошо одетый невысокий человек вышел из-за спины перепуганной травницы и, доброжелательно улыбаясь, приблизился к охотнику.

–Купец второй гильдии Зиггер,—он церемонно поклонился охотнику и улыбнулся растерянной травнице.

–Дедал, вольный охотник,—Дедал поклонился в ответ.

–Насколько вас пытался обмануть этот баран?

Вопрос прозвучал вполне доброжелательно, Дедал уловил явное злорадство в голосе и, решившись, подтолкнул спутницу.

–Снадобья не меньше тридцати серебряных стоят, а по совести, да с лечением, можно и золотой просить…

–Не части, бабушка, пять гривеней деньги не малые, а тридцать серебряных ты и в деревне без долгих поездок выручишь,—перебил ее Зиггер,—вот тебе два болящих тела. Сможешь помочь болезным? А они тебе заплатят по городским ценам. А я потом уговорю высокопочтенного дать настоящую цену за ваш товар.

Травница быстро закивала, а вот охотник продолжал смотреть на неожиданного доброхота с оценивающим прищуром. Купец второй гильдии время свое просто так тратить не будет, но и мухлевать по мелочам, словно приказчик из грязной лавчонки, ему не с руки. Встретив понимающий взгляд, он решился. Короткий шаг, резкий удар ногой и приказчик взвыл, очнувшись от дикой боли в сломанной ноге. Зиггер крайне удивился, но промолчал и, вопрошающе, уставился на охотника. Дедал не обманул его ожиданий:

–Этот хухрик столь рьяно пытался оградить хозяина от общения с нами, что был готов заплатить два полновесных серебряных рента за товар, я потому и знахаря пугнул, уж если ворюга-приказчик за товар вдвое перед собственным хозяином платить готов, сколько же он наторговать себе в карман хотел? Вот и побудет тушкой для проверки,—охотник порылся в стоящей на прилавке сумке и вытащил еще один горшочек,—от сердца отрываю, брата моего родного травница лечила. Хорошее снадобье, дорогое, да быстрое и о-о-очень сильное. Но, за ради пробы, уступлю по цене обычного.

И покивав понимающему взгляду собеседника, закончил:

–У нас очень хорошая травница, высокопочтенный Зиггер, даже мне, тупому охотнику,—улыбнулся в ответ на понимающий смешок собеседника,—смогла объяснить где, когда и какие травки да все прочее искать. Вот только самое лучшее для оплаты не медь, серебро требует.

В этот раз Дедал в Рейнске задержался почти на неделю, пока изувеченная нога приказчика не стала лучше прежней. А травница так и прожила в трактире до его следующего приезда. Высокопочтенный Зиггер оказался далеко не последним купцом и жителем вольного пограничного города. Выздоровевший высокопочтенный знахарь до встречи с грязным охотником и тупой деревенской лекаркой-шарлатанкой не снизошел и дела закупочные повел с ровней—высокопочтенным Зиггером. Иметь единственным поставщиком-посредником купца второй гильдии—дорогое удовольствие, но Дедалу вполне хватало собственных жизненных сложностей, плата Зиггера устраивала и его и Лесную Знахарку. Старая карга оказалась права, ее снадобья рвали с руками. Небольшие кожаные кошельки с серебром весили куда больше маленьких глиняных горшочков с драгоценными мазями и эликсирами. И травнице за ее сборы стало побольше перепадать, и в Рейнск ее товар уже не дважды в год попадал, а куда как чаще и в большем количестве, и в родной деревне сена, зерна и прочей сельхозвалюты, что несли травнице за лечение, хватало и ей, и Дедалу с семьей. Охотник не отказывался от продуктов, производя частичную мясо-молочную конвертацию. Две бабкины коровы давно уж у Дедала в хлеву мычали, да и лишний огород, хоть и с лечебными травами вместо капусты с морковкой, двум здоровым бабам не в тягость. А старческим рукам и лекарской работы хватит.

В глубь Дальнего Леса Дедал заезжал редко, обычно на день пути. На одной из знакомых полянок, в одном из десятка оговоренных заранее тайников забирал снадобья, оставлял деньги. Там же, на полянке, на третий год, летом и пришпилил к дубу арбалетным болтом любопытного соседушку. А нечего по чужим захоронкам лазить, да сдуру с вооруженным боевым арбалетом охотником в “кто скорее” играть. А запрет на арбалеты, он для дурных землероек, хороший охотник лук-однодеревку лишь для виду таскает. он только на птицу и кроликов годится. В лесном схроне у серьезного добытчика по тяжелому зверю всегда боевой арбалет найдется, а то и пара.

Вернувшись с охоты, Дедал ночь отдохнул, а днем, после завтрака, навестил вдову. Мелочь из избы выгнал, уселся по-хозяйски на самую широкую лавку и бросил к ногам обмершей от дурных предчувствий бабы мужнин сапог. Легкий тычок и баба, раззявившая для горестного крика рот, лишь беззвучно дергает грудью, пытаясь втянуть внезапно затвердевший воздух. Дедал зло смотрел на жадную, тупую курицу, угробившую собственного мужа. Он то только нажал на спуск хорошо отлаженного орудия смерти. Направил его на вора-подглядчика и привычно вдавил скобу.

Эта тупая грязная скотина полгода кормилась с его рук вместе с семьей и мужем-неумехой, деревенским посмешищем. А зимой придумка показалась такой хорошей. Курица сама не летает, а баба без надзору не живет, да еще и на сносях, не дело, когда хозяйство неделями без мужского пригляда на плечиках десятилетней девчонки. Старшенького просить, что козла в огород пускать без привязи, итак норовит каждый чужой медяк сосчитать.

Он тогда также, только с охоты пришел. Обмылся, кружечку пива пригубил, отдохнул… Сейчас бы… да что с бабы толку, когда пузо на самый нос лезет. Вздохнул и пошел до травницы, поспрошать, что нужно, мяса свежего отнести, Лизка потом, как разделает, сбегает—договорятся, но свежак—дело такое. Там и встретил эту суку стоялую, все лыталась, на бедность травнице жалилась, детишек просила в долг полечить. А чем отдавать, коль в хлеву окромя голодной коровы даже сена нет… Хитрая бабка увидела охотника, захлопотала, забегала. Мясо с поклоном приняла, деньги деньгами, а внимание лестно. Подмигнула смутившейся бабе, да захлопотала на кухне, свежатина ждать не будет. Дедал и чухнуть не успел, как уже сидел в невысокой огромной, сам мастерил, кадушке, а соседка ласково да нежно натирала его тело мягкой тряпичной мочалкой, старательно прижимаясь и демонстрируя свои голые прелести. “Отстрелявшись”, там же, в бане и обговорил все.

Сосед на чужом дворе появлялся лишь в отсутствие хозяина, баба тоже не сверкала лишнего, дополнительные обязательства выполняла тишком, в “опробованной” уже мойне. Трудилась старательно, с огоньком. Дедал не раз ловил ее, ждущий чего-то взгляд, но новизна свежей бабы давно прошла, жена благополучно разродилась пацанчиком. Супруга дурой не было, да и не скрывался Дедал от домашних особо. Сразу после родов сунулась в мужнину постель, но мимо. Дедал в городе понаслушался что да как. Поревела, поскандалила, огребла вожжами на конюшне, сбегала пожалилась травнице… и заткнулась. Хитрая, много пожившая, старуха быстро образумила и напомнила, что мужа умная баба домом да лаской держит.

–Так, значится, решила, сука стоялая.

Едва отдышавшаяся баба упала на колени и зажав ладонями рот, со страхом, уставилась на мужика.

–Вечером явишься на конюшню, поговорим, как ты дальше жить будешь…

Пришла, хватило мозгов. Послушно разделась, улеглась. Вожжами отходил от души, отлил холодной водой, поставил на колени и принялся вдалбливать то, что с травницей напридумывали за день.

Через неделю мужики рубили лес на новой делянке и нашли у маленького ручейка кучку костей, да разодранные волками сапоги. Дело житейское, кому какое счастье, но Богине угодно милосердие, не простит, коль пропадет семья без кормильца. Обычно таких бедолаг, если нет близких родственников, решением деревенского общества отдавали “под пригляд” справным хозяевам до вступления старшего мальчика в семье в возраст мужчины. Желающих поиметь бесплатных батраков хватало, особенно если еще и земелька имеется, а мальчишечка и помереть случайно может. Со старостой сладили. Соседка на колеях выползала-выплакала, да не захотел старый паук ссориться, предпочел зерно в закромах. За треть урожая он согласился пахать, да боронить оба земельных участка. Жена против вечной батрачки-рабыни-наложницы не возражала. Ей она не соперница—муж никогда не простит сотворенного. А гнать или замуж отдавать теряя землю, дурных нет.

А в тайнике оказался серебряный флакон с темным тягучим эликсиром… За три следующих года охотник продал девять таких флаконов. Сто пятьдесят золотых заплатил высокопочтенный Зиггер за каждый, а на старом заброшенном кладбище появилась коммунальная могила на четверых. Очень уж много любопытных на белом свете. От щедрот Лесной Травницы Дедалу перепало столько, что денег хватило бы скупить всю родную деревню вместе с толстым гнусливым старостой. Вот только герцогскому серву жизнь перемен не обещала и деньги были целы, пока о них не знал староста.

А следующий год полыхнул великим набегом. Родная деревушка, милостью Богини, оказалась в стороне, но половина засеянных полей вытоптали лошади степняков. Жизнь понеслась испуганной кобылицей.

Драка с кочевниками за огромный полон.

Захват новых земель.

Великая Война.

Образование коронного Хуторского края вобравшего, кроме новых земель, изрядный кусок приграничья ранее входящего в герцогство Эрньи.

Дедал повзрослел, поумнел, заматерел. Добытое мясо и шкуры в послевоенные годы резко скакнуло в цене. Вот только охотиться стало сложнее—у земли появился жадный и хитрый хозяин. Неприметный, даже кочевники в Великий Набег прошли мимо, городишко Рейнск стал столицей нового коронного края. Высокопочтенный Литар, купец и простолюдин, что по родству и знатности герцогу д’Эрньи и в подметки не годился, Край зажал ежовыми рукавицами. Как грибы росли хутора и деревни на новых землях.

Королевский указ объявил жителей пограничья свободными, разрешил многоженство, дал право носить боевое оружие. Дедал рванул в Рейнск. Очень хотелось бежать прямо в канцелярию, но взращенная в последние годы осторожность направила ноги к высокопочтенному Зиггеру. От него охотник шел куда медленнее и не в канцелярию, а в знакомый трактир, где всегда снимал комнату.

Через две недели в деревню въехал целый караван из трех добротных повозок. Переднюю, открытую и самую нагруженную, легко тащила пара огромных волов, остальные везли невысокие мохнатые, но ладные лошадки, кроме того, привязанные к задку каждой повозки неспешно шлепали три слегка худоватых коровы. Управляемые Дедалом волы остановились у закрытых ворот. Богатый караван сгрудился за первой повозкой. Ошалевшая от удивления Лиза бегом завозилась с воротами, а закрыв за повозками створки, бросилась отвязывать уставших коров. Ее мать замерла на крыльце растерянно глядя на сидящих на козлах женщин. Дедал соскочил с первой повозки и поймав Лизу за ухо, подвел ее ко второй крытой повозке и, ткнув пальцем в сидящую на козлах женщину, приказал:

–Покажи дом моей второй жене.

Взяв за себя вдову “героя, спасшего столицу и государство,” с четырьмя детьми, Дедал получил право на собственный хутор и двадцать пять гектаров земли, а припрятанные деньги и проданные собственные наделы увеличили земельные владения до сотни. Хлопоты Зиггера и подарок высокопочтенному Литару превратили бумажки с печатями и желтые кругляши в крепкий хутор недалеко от реки, на возвышенности в Далеком Лесу. Соседку с дочерью Дедал прихватил с собой, рабочие руки на вес золота.

20.06.3003 от явления Богини.Утро.Окрестности хутора Речной

Сон пришел лишь под утро и перепуганный хутор продрых почти до обеда. Солнце ломилось в окна и Дедал завозился не находя удобного положения. Рядом зашевелилась Лима, его пятая официальная жена. Бабкины снадобья своих денег стоили. В пятьдесят с лишним Дедал выглядел не старше сорока и не только выглядел—бабы не жаловались. Дочери его второй жены пришлись весьма к месту—выросли, стали женами. Отпускать девок в чужую семью, отдавать их в чужие руки бывший охотник не собирался—боялся потерять хутор.

–Лимка, буди оболтусов. Надо, вокруг хутора погулять.

Девка соскочила с лавки, мелькнув голой задницей, одним движением натянула платье и юркнула в низенькую дверь. Дедал встал вслед за ней, неспешно потягиваясь одел штаны и рубашку, зевнув, подошел к стоящей на лавке у двери кадушке с водой. Постоял тупо глядя на кадушку и, наконец-то, зачерпнув воду глиняной кружкой, напился. В сенях раздался шум и топот. Входная дверь распахнулась и в комнату шумно ввалились оболтусы—два старших сына Дедала от жены-переселенки. Веселые незамысловатые ребята. Обычно они пропадали на пастбищах, охраняя и обихаживая огромную папашину отару. Три тысячи овец—это много, это очень много. Свора громадных пастушьих собак неплохо гоняла и охраняла хозяйское стадо, но стричь и прясть шерсть, делать сыр, принимать окот и прочее, прочее, собаки неспособны. Приходилось постоянно погонять и контролировать целое стадо рабов. Людское быдло гораздо глупее овец. Самый занюханный раб подвержен греху мечтаний. В отличие от овец, они не способны смириться с волей Богини, что назначила им жить и работать на благо владетеля.

Оболтусы часто и с удовольствием пускали в ход розги и плеть. С еще большим удовольствием они, прихватив за компанию младшего брата, болтались по хутору, сосали брагу и пиво, задирали юбки девкам и бабам, да били морды попавшим под руку мужикам. Столь незамысловатые развлечения Дедала не трогали, тем более, пока оболтусы лишнего не борзели и края видели. Бывшему охотнику требовалась опора, а Речному сила и защита.

–Батя, ты чо подорвался ни свет, ни заря? Братана вон с девки сдернул.

“Ах, ты ж сучонок. Нахватался на Весенней Ярмарке. Видать с наемничками скорешился когда у “Дядюшки О” квасил последние две ночи. Взрослым себя почуял, падаль. Придется крылышки то пообломать. Через седмицу Зиггер с Джилем приедут, вот и прихватят сыночку в Рейнск. Полетает на пендалях в городской страже, пообломается. Устроит ему племяш веселую жизнь без всякого борделя. Литар хитрый мужик. Командирами в городской страже горожане ходят—они постоянный состав, а мясо с хуторов да деревень берут и держат его не более полугода. Служба-то нехитрая, не в бою строй держать, да пока щенок ее, службу, поймет, да филонить научится—уж домой пора. Но с племяшом Литар уважил…

А там и повторить не грех через полгодика. Тут до самого тупого дойдет, а нет, так в наемники продам.”

–Цыц, мне!—Дедал зло зыркнул на шустрика, но до оболтуса столь сложные увещевания не доходили. Пришлось выдать подзатыльник.

–Пошли вон, ушлепки! Ходу за ворота. Полазьте, пока я баб вздрючу. Да внимательней там! Чует сердце нечисто что-то. Давно так зверье по ночам не бесилось. Да арбалеты прихватите.

Наставление завершилось уже при закрытой двери, но Дедал не беспокоился—арбалеты братья таскали постоянно без всяких напоминаний. Он опустился на лавку и стукнул по ней кулаком. Тотчас скрипнула дверь и в комнату заскочила Лима с ворохом одежды и сапогами. Споро сложив ношу на лавку, она пристроилась на коленях перед мужем и потянулась к его ногам. Стянув штаны, ожидающе провела по голым волосатым бедрам. Дедал плотоядно ухмыльнулся—оболтусы вполне взрослые мальчики, с часок и без него побегают.

Лимку он дрессировал сам, долго, вдумчиво и со вкусом. После Великой Войны в Рейнске собралось немало наемников, побродивших по свету. Наливаясь пивом у “Дядюшки О”, молодой Делал жадно впитывал пьяные россказни “самых великих и удачливых вояк в мире”. Мадам Файт именно тогда открыла свой первый бордель, тот самый, что сегодня стал самым престижным салоном для отцов города. От остальных пяти, попроще и подешевле, бывшая любовница Литара не открещивалась, но и упоминать особо не любила. Солдатский бардак, это не престижно, но дело прежде всего. Кому нужны конкуренты? А пьяному солдафону пойдет и товар второй свежести. С мадам полусвета неотесанного охотника познакомил, естественно, Зиггер. Решив посмеяться над недотепой, почтенная Файт недооценила зубки провинциала. А кремы и бальзамы Лесной Знахарки так чудесно омолаживали кожу и уничтожали противные морщинки… Дедал знал свое место и не зарывался, но любая из девок мадам всегда была к его услугам. Сама Файт, признав в нем хищника, не без удовольствия, кобель-то на загляденье, обучала хуторянина науке удовольствия лично. Гениальная идея с женами-падчерицами пришла именно в ее хорошенькую, но извращенную головку. Старшую дрессировала сама мадам в Маленькой Школе Удовольствий—закрытом и даже тайном, чрезвычайно жестком заведении с весьма дифференцированным подходом к воспитанницам. Остальных, вошедший во вкус Дедал, учил сам, вдумчиво используя консультации, что получал в широкой постели мадам Файт. Оценив результат, высокопочтенная предложила за девку хорошую цену, но… безопасность прежде всего, и Лима получила брачный браслет вместо рабского клейма.

Тяжелый арбалет оттягивал плечо, но Дедал покидал хутор без старого испытанного оружия только отправляясь в дорогу с большим караваном. Несколько неспешных шагов, скрип затворяемой калитки. Немолодой человек с сильно побитыми сединой волосами неощутимо менялся. В ближний подлесок, вместо пожилого, недоброго, но самого обычного фермера, неслышно проник хищник, вступивший на охотничью тропу.

Красота и нега раннего утра не подарили спокойствия. Все было не так!

Уже больше месяца, как лес вокруг хутора неуловимо изменился. Ставший чужим, он незримо, но сильно давил на Дедала. Исчезло чувство безопасности. Что-то или кто-то властно и жадно подминал лес под себя. Две недели назад, не обнаружив в тайнике давно заказанное зелье, охотник поперся к Лесной Знахарке. За прошедший с последней встречи год, бабка не изменилась, как и двадцать лет назад она выглядела старенькой, но шустрой и доброй бабулькой. Вот только первые же ее слова огорошили охотника.

–Хозяин вернулся!

–Что!?

Бабка недовольно пожевала бесцветными губами, спрятала в юбках принесенное серебро и, зло сверкнув глазами, проговорила:

–В Дальний Лес вернулся Хозяин. Лес чует Истинного.

–Ты, баба, не заговаривайся! Об Истинных оборотнях уже две тысячи лет лишь легенды да сказки слыхать. Были ли они вообще!

–Рот закрой, знаток! Это для столичных высокомудрых Истинные сказки да легенды, а эта земля их знала. Знала и не забыла. У нее память долгая, вот и узнала Хозяина.

–Нам-то какая печаль?

–Боюсь, Хозяина не обрадует, что мы в его хоромах слишком вольготно зажили.

–Брось, старая. Золота то небось на десять жизней скопила? Да и я не бедствую. Переживем…

–Дурак ты! А как Хозяин свое стребует за прошлое?

–Не обеднеем…

–Опять дурень. Привык с чинушами, да купцами дело иметь. Его доля не десятина и не половина, Хозяину долги кровью отдают.

Бабка вскочила с лавки и прытко побежала ко входу в дом. На крыльце она резко обернулась и четко проговорила:

–Не таскайся сюда более. И в тайниках ничего не ищи. Кончились наши дела.

Тяжелая дверь плотно закрылась и Дедал ощутил, что эта часть его жизни закончилась. Постояв еще немного, он сплюнул и, тяжело повернувшись побрел домой. Скоро должен приехать Зиггер, предстояло огорчить не последнего человека в Пограничном Крае.

Вот и сейчас никакого спокойствия. Опасности особой не чувствуется, но и удовольствия от леса никакого

Сзади зашуршала трава, треснул сучек под неосторожной ногой. Дедал поморщился, даже розги оказались бессильны, оболтусы, так и не научились ходить по лесу. Охотиться с такими разве что за привязанным к дереву бараном, да и то результат не гарантирован. Крестьяне удалились от хутора почти на километр и почти вышли к притоку большой реки. Высокие раскидистые деревья остались позади, когда Дедал встал как вкопанный. Высокая трава вымахавшая на безлесом пятачке оказалась вытоптана, а то и вырвана с корнем до самого берега притока. Но взгляд хуторянина приковала туша крупной антилопы с очень красивыми ветвистыми рогами. Не далее, чем три часа назад безжалостный удар когтистой лапы разорвал зверю горло.

–Батя…

Дедал обернулся. Старший оболтус растерянно смотрел не на него, а чуть вправо. Проследив направление взгляда, Дедал увидел еще не менее шести холмиков разной величины. Мягко ступая по взрыхленной земле бывший охотник подошел к ближайшей туше. Присел, осторожно приложил пальцы к разорванной шее. Помедлил и, решив освежевать антилопу, достал нож.

–Ты уверен, старик?

Дедал вскочил словно подкинутый вонзившимся в задницу острием кинжала и развернулся. Возле самой воды на поваленном дереве сидел коренастый парень. Осторожно потянул верный арбалет из-за спины и тут же замер, уловив едва заметное отрицательно-предостерегающее движение головы незнакомца.