Текст книги "Лишний (СИ)"

Приучать Старших к чистоте особо не пришлось, скорее наоборот, как только они уверились, что за истраченные по делу мыло и щёлок репрессий не последует, хутор накрыла эпидемия чистоты. Неделю терли и скребли все, что можно тереть и скрести. Что тереть не получалось, пытались замочить в щелоке, чтоб простирнуть на следующий день. Алекс едва успел выставить команду с шайками и щетками из оружейно-инструментальной кладовки. Глубоко любимые Лизой коровы шокировано мычали во время утреннего обтирания перед дойкой и ежевечерней чистки щетками с обмыванием по возвращению с пастбища. Доить неимоверно перепачкавшихся за день коров она запретила под страхом вечного отлучения от сыра, молока и прочих вкусняшек. Для дойки, буквально из воздуха, возник специальный закрытый загончик, откуда невменяемую маму Лизу приходилось, попервости, выгонять чуть ли не пинками. Чуток опамятовав, она ввела драконовские санитарные правила. Ребятня взвыла, но мама Лиза осталась непреклонна и глуха к народным страданиям, тем более, что грозный и ужасный хозяин ходил и посмеивался.

На хутор Чужак вернулся уже в сумерках. Вечернее омовение и дойку коров заканчивали Рина и Шадди, а Лиза завершала собственноручную грандиозную порку пастухов, застигнутых на пастбище при попытке подоить бедное животное грязными руками, Алекс понял, пора прикрутить фонтан, и прихватив маму Лизу, прогулялся по обновленному коровнику.

–Плохо,—хозяин уселся на тюк соломы, приготовленный для свежей подстилки, и насмешливо посмотрел на стоящую перед ним на коленях женщину,—ты словно взбесившаяся малолетка, что впервые вырвалась из-под родительской опеки.

Лиза сникла. Она не очень то рассчитывала на похвалу, скорее впервые с удовольствием делала то, что любила. Что ж, за удовольствие приходится платить.

–Не стыдно взрослой бабе играться в куклы?

–…?—удивление прорвалось сквозь тоску от обиды и непонимания и даже приглушило страх наказания.

–Сколько у нас ртов? На сыр, считай ничего не остается, съедаем его больше, чем нового делаешь…

–Но, коровы…

–Цыц, рабыня,—легкая тонкая палочка длинной в полтора локтя, с которой Алекс ходил по коровнику, хлестко ударила по плечу,—об этом, ты мне должна была сказать еще месяц назад. Понравилось вкусненькое…

Плечо почти не болело, так, ныло слегка, синяк конечно будет, но с ударом розгой смешно сравнивать, о плети и речи нет. Лиза о боли забыла мгновенно, она напряженно пыталась понять, куда клонит ее странный хозяин.

–Молчишь, ленивое животное. Понравилось чужими мозгами жить. Посудой звенеть, коров доить, да на пастбище бегать и твои малолетки смогут. Долго ли от работы пробегаешь? Сыром можно и с поротой задницей заниматься.

Ловите челюсть…

Лиза оторопела. Любое наказание, самая жестокая порка, стали бы облегчением, лишь бы понять Чужака. Дурой она не была, знала и умела гораздо больше, чем коров обихаживать, да на кухне шуршать. Сыроварня, вообще, шла по разряду отдыха для души. И тупой злобы взбесившегося на ровном месте самца Лиза давно не боялась. Будь на месте Алекса Рэй или Григ, она бы даже не взволновалась. Упасть в ноги, привычно перетерпеть неизбежное избиение. Сколько раз это уже бывало… жизнь же течет по прежнему.

–Все щенков под юбками прячете… Не боитесь, что вцепятся в задницу?

Конец прута больно уперся снизу в подбородок, заставил поднять голову и взглянуть в рассерженные глаза страшного хозяина.

“Рассерженные?”

Вымороженные до жестокости сильнейшим напряжением ожидания.

Мысли Лизы засбоили словно ноги у лошади перед нежданным препятствием и порскнули вспугнутыми зайцами в разные стороны.

“Ну же! Включай мозги. Сколько мне еще Карабаса Барабаса изображать?! А Карлсона даже не предлагайте. Хочу стать Чудищем из “Аленького цветочка”.

Думай, Лиза, думай. Шевели мозгами! Это у Грига они давно превратились в кусок промаринованного винным уксусом мяса. После переселения он всего раз поступил по-хозяйски—добыл Рьянгу. Да и то облажался. Оплатил покупку самым идиотским способом. А хутор тащили вы, бабоньки. Вы горбатились, еще и козлов этих ублажали. Думай Лизка! Ты сейчас самая сильная в вашей совсем не святой троице.

Зита до сих пор лишний раз мне на глаза сунуться боится. Какой из нее сейчас советник. Подгадил сыночек, постарался. И, ведь, не всосал крысеныш. Все зубки точит. А мать страх трясет, аж скулы сворачивает. С бессильным ужасом ждет баба, когда надоест хозяину злобное бухтение за спиной и полетят от крысеныша клочья шкуры и шматки мяса. Про обещание отправить сынка в солдаты давно себе приказала забыть. Пожалел хозяин бабу, подарил надежду в минуту благодушия, а крысеныш за мамкиной спиной в злобе последний ум утопил, бессмертным себя посчитал. Григово отродье. Такому злобному идиоту жизнь оставлять—свою смерть дразнить. Вздернуть на воротах, раз сам на петлю нарывается.

Гретта сейчас пытается себя в кучу собрать. Не было пулемета в амбразуре, амбразуры, и той, не было. Вот только для Стойкого Оловянного Солдатика все было всерьез, настоящий огромный страх рвал маленькое женское сердце. По самому краю прошла Стойкий Оловянный Солдатик, осталась жива. И сердце выдержало, не взорвалось кровавыми брызгами, но Гретту, после всего, словно по земле размазало. кончились силы.

Твоя очередь, Лиза, соберись.

Драконово средневековье. Ну почему нельзя созвать нормальное производственное совещание, назначить себя генеральным, их директорами, выдать направляющий пендаль и пусть рулят. Все же так просто. Эти бабы, по мозгам, не хутор, завод вытянут, вон как этих гамадрилов в руках держали, те и не поняли, кто политику партии определяет. Мужик ить! Папашу его с мамашей по башке коромыслом. Столб и опора. Пенек трухлявый! Одна морока с расстройством. Мозги если и были, в стручок стекли еще в ополчении. И братан старшенькому под стать…

Я нужен гамадрилов гонять, на вышке бдить, да планты великих свершений измысливать, лишь бы мешался не сильно. Скажи такое в прямую, перепугаются до донышка и в раковину. Хрен достучишься. Устали они юлой крутится, детей прикрывать, спины под плеть подставлять, под кобелей этих ложиться. Они о стене каменной мечтают. Отдохнуть… пожить спокойно… а вместо стены я, с мечтой и верой в прекрасное далеко… Жизнь… мать ее.

Давай, Лизонька, давай, бабонька… собирай мозги в кучу.

И… раз!

Выход силой[36].”

Бессмысленные, затуманенные нарочитым страхом, мужчину, тем более хозяина, положено бояться, глаза блеснули на безжалостно вздернутом лице задавленными слезами и тут же исчезли под веками, заслонились ресницами. Перепуганная рабыня покорно ждет наказания.

Но через удар сердца веки с ресницами резко взлетели вверх и в Алекса впился острый, внимательный взгляд.

Выход волей.

Первый шаг сквозь страх и недоверие.

Еще один Стойкий Оловянный Солдатик не глядя нащупал ногой земляную ступеньку, погладил землю и, рывком оттолкнувшись от дна окопа, изо всех сил цепляясь руками за воздух, взлетел на бруствер.

16.06.3003 год от Явления Богини.Хутор Овечий.Ночь

Можно было разбудить Рину, но Алекс пожалел соплячку. Вода в баке на крыше за день хорошенько прогрелась. Хуторяне предпочитали плескаться в уличных душах. Правда там приходилось вместо мыла использовать щёлок и помывка такой толпы занимала больше времени, зато не приходилось потом драить моечную. Вся баня воспринималась как неимоверная роскошь. Огромная же деревянная купель вызывала почти суеверный ужас. Хозяйская привилегия. Посягательство на нее воспринималось чуть ли не святотатством.

Прохладная вода ласково приняла усталое тело, подарила приятную легкость. Тусклый свет масляных светильников не напрягал глаза и Алекс впервые за нереально длинный день сумел раствориться в покое бездумья. Тишина, полумрак, треск горящих в печи поленьев и отблески огненных сполохов по бревенчатым стенам… Забылась колготня последних дней, Алекс словно оцепенел, потерял ощущение времени.

Ощущение холода вытолкнуло из нирваны, рывком вернулись все чувства. Дрова прогорели и печь рдела красными углями. Проснувшийся слух уловил чуть слышный шорох в соседней комнате. Алекс насторожился, но сразу же почувствовал во дворе спокойную Рьянгу и расслабился. Вылез, растерся полотенцем, как был, голышом, дошел до печки, засунул в топку три больших полена, пристроил на них маленькую железку на длинной железной рукояти и только потом соорудил подобие римской тоги из лежавшей на лавке у входа простыни. Еще раз оглянувшись на разгоревшиеся поленья, легко толкнул тяжелую дверь и перешел в предбанник, он же—раздевалка, он же—комната отдыха.

Гретта сидела на коленях у самой входной двери. Прямая спина, расправленные плечи. великоватые ладони лежат на коленях. И широко открытые, совершенно пустой взгляд. Услышав шум открывшейся двери, она медленно повернула голову. Алекс завороженно следил, как оживают, начинают блестеть и светиться мыслью, глаза на неподвижном лице.

Стряхнув оцепенение, сделал один широкий шаг и опустился на одну из широких пристенных лавок, устроился поудобнее и негромко приказал:

–Рассказывай.

Повествование затянулось. Больше часа Гретта говорила неестественно спокойно и почти безразлично. Она так и осталась на коленях, но плечи посунулись и тело как-то сразу отяжелело. Руки уже не просто лежали, они упирались в колени. Алекс вслушивался в чуть глуховатый, почти лишенный эмоций голос и не чувствовал ни лжи, ни стремления оправдаться или приукрасить прошлое. Женщина просто вывалила на него всю свою жизнь. Историю превращения капризной красавицы, дочери небедного гильдейского кузнеца, в “героиню спасшую столицу и государство”, маркитантку, шлюху и убийцу. Сломанную мечту о простом, своем и только своем, собственном мирке.

“А ведь ты хищница. Умная, хитрая, безжалостная бестия. Старая карга недостойна такой ученицы. А я то маялся, трясся, вдруг придется правду плеткой да ножичком добывать. Наивный.

Как же тебя колбасит… Зверя ты во мне почуяла, нового, необычного, зверя. Достал тебя пьяный бурундук Григ, достал, а деваться некуда. Одна ошибка черти сколько лет назад и клетка захлопнулась. Не поняла ты тогда Зиту. Глупая городская девочка, шлюшка за еду в придорожном трактире. Ха! Готов заложиться на свой волколачий хвост, но Зита из того же инкубатора. Легко тогда отделалась, всего лишь рухнувшей мечтой. Старой шлюхе за подобную ошибку ты вогнала вертел в печень. Уши и пальчики не считаются, не стоило Старой карге так упираться с захоронкой.

Ау! Общечеловеки! Где вы? Имеется заблудшая овца и ее тяжкие прегрешения. Поставьте ее пред такими же агнцами Божьими и пусть она скажет: “Я Гретта, дочь кузнеца. Я воровка, шлюха и убийца.” А вы, ум, честь и совесть земного человечества, расскажете ей о ценности и неповторимости человеческой жизни, мудрости и терпимости, а под конец ввернете про слезу ребенка. Заодно и обскажете, почему и жизнь не ее, и слеза совсем чужого ребенка.”

Алекс поднялся, с минуту помедлил в нерешительности, потом коротко приказал:

–Жди в мойне.

Отсутствовал Чужак минут двадцать. Вернулся, сжимая в левой руке обернутый куском грубого полотна ворох широких кожаных ремней. Закрыл тяжелую дверь на широкий добротный засов и бросив объемную ношу на лавку, вытащил из-за пазухи плоскую медную флягу. Взболтал и протянул Гретте:

–Пей. Треть, не меньше, лучше половину, залпом.

Женщина приняла посудину молча. За время отсутствия хозяина она разделась и ждала сидя на полу перед печью. За последние дни неопределенность, зыбкие неясные надежды и тоскливый страх беды так измотали Гретту, что столь серьезное нарушение правил поведения ее уже совершенно не пугало. Наказание? Гретта почти хотела оказаться под плетью. Порку легко перетерпеть, пережить. Увидев в руке хозяина ремни, она сразу успокоилась. Исчезла грызущая душу пустота, растаял призрак надежды… Медный ошейник перестал раздражать шкурку. В конце концов, сейчас рабы на хуторе Овечий жили совсем неплохо.

Приказ и фляга ее удивили, но переспрашивать… Гретта неосознанно повторила движение хозяина и, зажмурившись в ожидании отвратительного вкуса, быстро сделала несколько больших глотков. Приятный травяной эликсир и вино, неплохое вино, купленное на последней весенней ярмарке, вот только привкус… Тяжелый горько-солоноватый привкус с противным металлическим послевкусием. Голова закружилась, комната мгновенно уменьшилась в размерах и закачавшись, утонула в странном, белесом мареве… Нависшее лицо хозяина исказили странные гримасы. Опасно истончились губы и, приподнимая верхнюю, показались кончики острых клыков. Жесткая рука, наклонила ее голову, пальцы безжалостно надавили с боков на щеки разжимая челюсти и в бессильно раскрывшийся рот грубо втолкнули гладко оструганную палку. Гретта не сопротивлялась, оцепеневшая, заторможенная странным питьем, она просто не успевала подчиняться. Сознание не погасло, но происходящее воспринималось ослаблено и как-то отстраненно, со стороны, словно это не она сломанной куклой легла на широкую лавку, почему-то стоящую в центре комнаты. Широкие кожаные ремни намертво примотали безвольное тело к широкой поверхности совершенно лишив его возможности двигаться…

Зафиксировав Гретту, Алекс кочергой прижал короткий железный прут и ловко обмотал торчащий из топки кончик куском кожи. Масло, насквозь пропитавшее кожу, зашипело мгновенно сгорая, тяжелый запах ударил в нос. Чужак вынул железку из печи и внимательно осмотрел светящуюся малиновым маленькую нашлепку на ее торце.

За последние дни более сотни оттисков горячего клейма испятнали старую воловью шкуру прежде, чем он добился своего. Точное касание кожи раскаленным клеймом, жесткая фиксация со строго дозированным нажимом, секундное ожидание и на толстой коже остается четкий маленький контурный рисунок—профиль головы волколака на фоне заостренного снизу миндалевидного щита перечеркнутого коротким толстым копьем с широким наконечником. Рэй оказался неплохим спецом по мелкой работе с железом.

Пятнать раскаленным клеймом шкуру давно сдохшей животины или прижать малиновый от жара кругляш к живой женской коже… Движения совершенно одинаковые… Только частичная трансформация угомонила сердце, сбила адреналиновую бурю и позволила унять бешеную дрожь в руках. Оборотень словно со стороны наблюдал, как огромная, неуклюжая с виду, рука Зверя, плотно обхватив короткую рукоять, поднесла клеймо к телу одурманенной смесью вина, сонного травяного отвара и крови женщины. Мгновенная задержка и металл на пару секунд плотно прижался к верхней части правой ягодицы. Нос шибануло запахом горелого мяса, совсем как позавчера, в ночном лесу, где прошла генеральная репетиция с диким подсвинком в главной роли. В награду отчаянно визжащая прима получила свободу и мгновенно исчезла в кустах. Жалко терять вкусное мясо, но лишние вопросы ни к чему.

“Лопух ты, твое оборотничество. А промыслит кто свинку? Признайся уж сам себе-то. Пожалел животинку, после клеймления чуть не родной стала.

Свинку то я худо-бедно пометил, а Гретту сразу не смог, Зверя пришлось призывать. Мозги знают, иначе нельзя, а руки, все одно, ходуном ходят. Врут романисты, меняет цивилизация человека. Не корочка сверху, в нутро вгрызается. Вон, последыши Лысого Никитки-кукурузника лишь с третьим поколением управиться смогли. И то, война помогла.”

18.06.3003 год от Явления Богини.Хутор Овечий.Вечер

Очнулась Гретта от дикой сухости во рту. Точно, сонный отвар, отходняк после зловредного зелья неплохая травница узнала совершенно точно. Прислушавшись к тусклым ощущениям затекшего тела поняла, что лежит животом на той же широкой скамье прикрытая сверху хозяйской простыней. Попытку встать пресекли собственные руки, крепко примотанные к ножкам скамьи широкими полосами кожи. Дерганье прогнало онемение и навалилась боль. Болело все, но справа, чуть ниже поясницы, тело горело огнем. Вместо крика получился невнятный хрип, но и его оказалось достаточно. Послышались легкие шаги и сухие губы вцепились во влажный край металлической кружки. Снова вино, но в этот раз сильно разбавленное, горечи нет и солоноватый вкус почти не чувствуется. Без особого страха, кому нужно ее травить, она жадно выхлебала всю кружку и без сил обмякла на жестком ложе с наслаждением чувствуя, как постепенно уходит боль. Удовольствие оказалось столь велико, что Гретта не сразу услышала сердитый голосок Рины.

–…та!

–Тише пигалица.

–Услышала,—голосок девчонки звучал нарочито сердито, но Гретта легко различила нешуточное облегчение,—вы, мамки, сходите с ума по одной, хорошо? А то тебя два дня нет, маму Лизу хозяин вчера утром выпорол. Сам. Не сильно, но она совсем плохая. Сидит в коровнике, на всех ругается. Шадди с Маликом ревут, кругами вокруг нее ходят, а она их в упор не видит. Меня мама Зита на кухню засунула, она тоже не в себе, крутится и в доме, и на огороде, розгу из рук не выпускает. Загон почти закончили, там только собаки мужиков стерегут, да хозяин вокруг по лесу шатается. Девки говорят, он совсем страшный стал, глянет, сердце замирает… Я его тоже боюсь… вроде… днем…

–Стой, балаболка, стой. Вода есть?

–Ой, есть, конечно, но…—девчонка замялась,—хозяин велел тебе только это питье давать.

–Велел, давай,—Гретта даже обрадовалась, разбавленное холодное вино из знакомой фляжки утоляло жажду куда лучше простой воды, а солоноватый привкус уже не раздражал. Выпив еще кружку заставила себя остановиться. Если девчонка ее не отвязала, значит запрещено, поэтому стоит потерпеть. Во избежание сюрпризов. Ожидая экзекуции она успела сбегать по неотложным делам. Григ, в свое время, любил поиздеваться. Держал связанных рабов пока природа не брала верх над терпением.

–Мама Лиза, хозяин разрешил тебе руки от лавки отвязать и просто впереди связать. Я сделаю?

Через бесконечные десять минут она смогла двигать затекшими руками. Вредная девчонка не дала ощупать спину, но боль внизу спины чуть притихла и Гретта наслаждалась покоем. Недолго. Закончив шуршать, Рина принялась снимать широкий плетеный пояс. При этом, она тяжело вздыхала, явно в расчете привлечь внимание, на глазах превращаясь в глубоко и незаслуженно обиженного ребенка.

–Кашку пересолила или в постели доигралась?,—Гретта ехидно прищурилась.

–В постели. На двадцать ударов наговорила.

–Трещала, небось, как сорока.

–Угу,—Рина стала совсем несчастной,—а раньше ничего, только морщился иногда, правы девки, совсем злой стал. Тебя с мамой Лизой сам наказал, а надо мной, вот, крысеныш Шейн изгаляется.

–Бьет сильно?

–Пакостно. Все поддернуть норовить, кожу порвать. С розгами здорово приноровился, у девчонок на спины смотреть страшно. Еще и лапает по-всякому.

–И тебя?

–Угу. Еще и смеется, мол папахен сеструху драл, значит и ему пора.

“Мальчик-то совсем плохой. Надо Зите сказать, пусть приструнит, не дай Богиня, Ринка сболтнет хозяину. Девки ладно, хорошая порка и месяц в погребе на хлебе с водой. Мелочь, по сути. А вот за Ринку он придурка точно оскопит.

И Ринку поучить стоит. Постельное образование с раздвинутых ног только начинается.”

–С Шейном мама Зита разберется. А ты язычок побереги. Папаша твой по молодости слишком говорливой шлюхе пообещал болталку укоротить.

–И?

–Не вняла дура. Вырезал, зажарил и сожрать заставил.

Глядя на разом побелевшую Рину, Гретта решила, что не зря сгустила краски. Та идиотка грохнулась в обморок, едва Григ, ухватив ее за язык, потянулся за ножом. Повезло, пьяный в дымину вояка слегка попинал неподвижное тело и пошел пить дальше. Когда он через пару дней проспался, Гретта уже сплавила деваху знакомому купчику. Знала, балуется мужчинка подобным товаром.

Вернулась девчонка довольно скоро. Губка закушена, на глазах слезы, руки по платью бегают. Но перекинуться хоть словом не успели. Резко открылась входная дверь и, чуть наклоняясь, в мойню вошел Алекс. Мазнул взглядом по застывшей девчонке:

–Пошла вон.

Не обращая больше внимания на скользнувшую к дверям Рину, подошел к Гретте и сбросил простыню. Напрягшаяся в ожидании боли рабыня, ощутила на спине осторожные, ласкающие, движения пальцев, а ноздрей коснулся едва уловимый запах свежего сливочного масла. Чуть позже исчезло давление ремней.

–Подъем, краса-девица.

Встала. Уловила внимательный, ощупывающий взгляд и неожиданно для себя ощутила, как начинают гореть щеки. Странно, далеко не в первый раз голышом перед взрослым мужиком, правда раньше волосы прикрывали.

–Хороша…

Теперь порозовели не только щеки.

–Твое?

На лавку легли два кинжала. Кивнула закусив губу и едва сдерживая возникшие ниоткуда слезы. Это были ее кинжалы. Один забрала у дезертира-марривийца, что мародерил по сожженным деревнями и решил мимоходом трахнуть подвернувшуюся девку.

А зачем трупу кинжал? Трупу кинжал не надо.

Нет, этого Гретта не убивала, куда такое испуганной малолетке. Его прирезала Старая карга. Сначала его дружка– подельничка в соседнем дворе на ржавую железку насадила, а потом и самого почикала, уже нормальным трофейным ножиком. Это только секс не повод для знакомства, с убийством все гораздо серьезнее. Нежданная встреча обернулась полезным знакомством и весьма нужными для выживания уроками во время совместного двухмесячного блуждания по охваченной войной земле.

Второй достался посмертным трофеем от заботливой учительницы. Марривийцев погнали, пора было сматываться, а в захоронке трофеев едва-едва одной хватит. Вот и приправила добрая старушка красивую девушку знакомым раболовам. Далеко не первую за долгую жизнь. Вот только не знала бабушка про маленький, но весьма острый, ножичек в длинной грязной косе. Ночью, на стоянке, новой игрушке руки связали спереди, так девку пользовать удобнее, руки крутить-вертеть не мешают. И к дереву привязали так, чтоб плеткой учить сподручней было.

До запястий, связанных в обхват тонкого ствола рук, зубами не добраться, а вот забросить в ладошки кончик косы девка исхитрилась. Урок про крепкую заостренную палочку, что так легко и бесшумно входит в ушное отверстие, Гретта затвердила чисто теоретически, поэтому первый из троих, спящих у костра, шевельнуться успел, а вот закричать—нет, хвала Богине, лежавшая в отдалении дозорная парочка ничего не услышала. Где искать Старую каргу Гретта знала…

–Примерь.

Оружие явно побывало в умелых руках мастера. Наточено, отполировано, ножны переделаны так, чтоб рукоять не касалась нежной кожи бедра. Сама рукоять стала тоньше, под женскую руку, с боков появились впадины-зацепы для пальцев. Гретта быстро разобралась с незнакомой сбруей. Широкие ремешки из тонкой кожи молодого оленя хорошо тянулись и бедро обхватили нежно, но плотно и словно прилипли к коже.

Укрепив оружие, настороженно выпрямилась. Хозяин подошел, присел на корточки. Гретта ощутила его дыхание, умелые аккуратные касания сильных пальцев и больно, до крови, закусила губу. В низу живота стало горячо и она едва сдерживалась, уже не понимая, что делает Алекс. Твердые пальцы и мужское дыхание, тепло огромного сильного тела рядом с ее обнаженным телом… Видимо, она все же застонала, потому что мужчина поднял голову и, окинув женщину насмешливым взглядом, негромко сказал:

–Ожила, наконец.

Протянул знакомую флягу:

–Охладись, горячка.

Холодное вино сбило волну возбуждения и Гретта смогла взнуздать собственное тело. Вот только огонек в животе так до конца и не погас…

Положение кинжалов чуть изменилось, правый слегка сместился вперед, левый назад. Теперь они не мешали друг другу. Со всей этой весьма приятной возней Гретта совершенно забыла о боли. Судя по легкой эйфории, во фляге оказалось не простое разбавленное вино.

–Запомнила? Снимай.

Расставаться с оружием ужасно не хотелось, но Гретта принялась послушно расстегивать ремни.

–Примерь.

Речи хозяина не баловали длиной и разнообразием, зато сам он сегодня преподносил сюрприз за сюрпризом. Короткие, очень короткие штанишки по пояс из тонкой, но крепкой ткани, с неглубоким разрезом-шнуровкой вверху-впереди и нечто, вроде облегающей блузки-безрукавки под горло из такого же материала. Вот только нижний край одежки с такой же шнуровкой внизу-впереди едва прикрывал грудь. Затянув шнуры, Гретта ощутила, как ткань блузы плотно прижала ее высокую грудь, а штанишки мягко охватили попу. Сердце заныло от невыполнимого желания увидеть себя со стороны. Это совсем не походило на томное и кокетливое белье благородных. Сорокалетняя, изрядно побитая и потасканная жизнью, баба исчезла. На Чужака смотрела опасная самка, небольшой, но хитрый и очень опасный хищник.

–Ринку благодари, бедная девчонка почти неделю провозилась, все пальчики исколола, а под конец, чуть от любопытства не померла,—слегка улыбнулся обозначая шутку и жестом подозвал к себе. Подошла и, повинуясь легкому нажиму опустилась на колени, низко склонила голову. Твердые пальцы грубо прихвати кожу на шее сзади, край медного ошейника больно врезался в горло, прерывая дыхание. Гретта изо всех сил пыталась сохранить неподвижность, она была готова сдохнуть от удушья, лишь бы не помешать безжалостным пальцам. Скрипнул металл и сразу стало легко дышать. Пальцы властно сжали подбородок и она послушно задрала голову одновременно сводя руки за спиной. Ха! Вполне бы хватило легкого касания. После стольких лет и разочарований, ощутив тяжесть и злую, хищную красоту хорошо знакомого оружия, Гретта словно очнулась от тяжелого, полного кошмаров сна. Впервые она без страха и совершенно спокойно встретила жесткий взгляд Чужака. Позу полного подчинения тело приняло подсознательно, как единственно верную. Если Богиня желает, чтоб у нее был хозяин, то она выбирает этого.

“Стойкий Оловянный Солдатик, вот мы с тобой и поняли друг друга. Я пойду впереди—ты будешь прикрывать мою спину, а мое клеймо прикроет тебя. Свобода в обмен на защиту. А уж я постараюсь, чтоб свободы у тебя было как можно больше. В Приграничном Крае Владетель хутора—очень немало. Тем более, как пел Владимир Семеныч: “Еще не вечер”.

Клеймо боевого раба. Мне кажется, местные очень удивятся, увидев его на женщине. Но это не наше горе. Рабский ошейник слишком бросается в глаза и слишком меняет отношение людей. Лишнее это. Слишком шустрым ткнешь в рыло рабский браслет, а вот они пусть маркуют—верить ли дорогой побрякушке и стоит ли лезть в трусы чужой боевой рабыне или ну его нафиг.

А за клеймо прости, не удержался. Могу же я иметь свои слабости? Да и интересней так. Задрать подол чужой бабе, пусть и рабыне, уже скандал! А уж твое клеймо проверить…

А кровушка-то действует. Интересно, что ты сама подумаешь и подружкам врать будешь, когда они твою спинку гладкую узрят.”

Часть 3

Нас не ждали? Пофиг дым, уплочено…

Глава 1

Охота, охота, охота.

Охота в горячей крови.

Покой нам только снится…

19.06.3003 от явления Богини.Хутор Овечий.Утро

Рина устала, она даже осунулась слегка за последние дни. Оказывается, игры в хозяйской постели могут быть сложнее и тяжелее любой работы, особенно если заканчиваются они далеко заполночь, а встать надо чуть ли не с рассветом, да еще приходится выпутываться из крепких мужских рук не разбудив хозяина. Все три мамы распоряжение Чужака выполняли истово, так что доставалось ей в день не по разу. Началось все на следующее же утро, когда она проспала и явилась на кухню, где мама Лиза уже вовсю кашеварила. Не отвлекаясь особо от процесса, наставница обошлась хорошим пинком, задав нерадивой стажерке направление к овощному погребу и придав дополнительное ускорение. Летала девчонка до позднего вечера, зато технологический, так сказать, цикл уже через день затвердила назубок.

Но сегодня с утра повезло. Ночью Алекс подгреб ее под себя и выползти по-тихому не удалось. Услышав ворчание просыпающегося хозяина, девчонка сжалась от страха, спина после вчерашнего ощутимо побаливала, но разобрав невнятное: “Спи, егоза,” расслабилась и, потершись затылком о литое плечо, пристроилась вместо подушки на мужской руке и почти сразу засопела носиком.

На кухню сладкая парочка приперлась сразу после завтрака. Рина на всякий случай спряталась за широкую спину хозяина, но мама Лиза, казалось, ее не заметила, резко захлопотав возле плиты. Хозяин мазнул взглядом по сидящим за общим столом и догадливых хуторян словно корова языком слизнула. Зита, подменяя Лизу, уволокла Шадди и Малика в коровник. Остальные вслед за Греттой унеслись к ближайшей опушке, где уже доделывали загон.

–Ставь две тарелки и садись.

Женщины опешили, но вбитые инстинкты сработали на автомате и на столе появились две “хозяйские” тарелки. Вытерев руки передником, Лиза осторожно присела.

Алекс покосился на ее передник, но промолчал. Совершенно чистый и даже слегка кокетливый, он разительно отличался от прежней засаленной тряпки. Лиза его надела вместо обычного, поварского при их появлении, но и тот не выглядел особо грязным. Да и совершенно чистые руки она вытерла рефлекторно, привычное для всех кухарок движение помогло скрыть замешательство.

Понятливая Рина выскользнула из-за спины Алекса и юркнула под навес кухни. Чужак принюхался, подергал кончиком носа и усмехнувшись спросил:

–Пастухи опять взятку приволокли?

Лиза улыбнулась.

–Бедняги небось защиту от тебя выпросить мечтают, совсем ребятню зашугала,—и без перехода спросил,—на троих хватит?