Текст книги "Равнодушные"

Автор книги: Альберто Моравиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Пойми, мама, я не собиралась тебя обидеть, – мягко сказала она. – Я только хотела попросить в день моего рождения, ты ведь сама об этом заговорила, не затевать споры и… и…

– И повеселиться от души, – закончил за нее Микеле с недоброй гримасой.

– Вот именно, – серьезным голосом одобрила Карла, – повеселиться. – Но когда она взглянула на глупое, недовольное, растерянное лицо матери, то готова была закричать: «Отчего веселиться? Оттого, что мы такие жалкие люди?» Помолчав секунду, она добавила: – Так ты не обиделась, мама, правда?

– Я никогда не обижаюсь, – с достоинством ответила Мариаграция. – Но мне казалось, что почтительная дочь не имеет права разговаривать с матерью в таком тоне.

– Ты тысячу раз права, мама, – не уступала Карла. – Тысячу раз права, – повторила она тем же мягким голосом. – Но теперь надо забыть все. Хотя бы на сегодня, и подумать о чем-нибудь более веселом.

– Ах ты, хитрюшка! – с легкой улыбкой сказала Мариаграция. – Ну хорошо, забудем все, что было, ведь сегодня твой праздник… Иначе бы все было по-другому.

– Отлично, – одобрила ее Карла, по-прежнему стараясь говорить как можно мягче. – Спасибо тебе, мама… А теперь вы, Лео и Микеле, расскажите что-нибудь забавное, смешное.

– Так, сразу, я, право же, ничего не могу придумать, – ответил Лео, положив вилку.

– А я знаю по-настоящему смешную историю, – отозвался Микеле. – Хотите, расскажу?

– Чудесно, послушаем твою историю, – подбодрила его Мариаграция.

– Вот она. – Микеле поднял голову и забубнил: – Был вечер страстной пятницы, калабрийские разбойники сидели вокруг костра. И тут один из них сказал: «Ты, Беппе, знаешь тьму всяких историй, расскажи нам какую-нибудь поинтереснее». И Беппе хриплым голосом начал: «Был вечер страстной пятницы, калабрийские разбойники сидели вокруг костра. И тут один из них сказал: «Ты, Беппе, знаешь тьму всяких историй, расскажи нам какую-нибудь поинтереснее». И Беппе хриплым голосом начал: «Был вечер страстной пятницы…»

– Хватит, хватит, – прервала его Мариаграция. – О, господи, она никогда не кончится!.. Мы уже догадались.

– Как две капли воды похожа на историю про змею, которая кусает свой собственный хвост, – важно произнес Лео.

Вошла служанка, неся великолепный торт, на котором кремом было выведено: «Поздравляем!» Первой взяла себе кусок торта Мариаграция, затем Лео, Карла и, наконец, Микеле.

– Значит, вам моя история не понравилась? – спросил Микеле.

– Ничуть, – ответила Мариаграция, старательно поедая торт. – Глупее трудно придумать…

– Вас этому в университете учат? – невозмутимо спросил Лео, не отрываясь от еды.

Микеле исподлобья взглянул на него, но ничего не ответил.

– Я знаю еще одну историю, – не сдавался он. – Но боюсь, что и она придется вам не по вкусу. В ней рассказывается о пожилой синьоре, у которой был любовник.

– Но это совсем не веселая история, – поспешно прервала его Карла, пристально глядя на брата. – А я хочу такую, чтобы можно было посмеяться.

– Ну, эта история может быть и веселой и грустной, – заметил Лео.

– И потом, Микеле, – наставительно сказала Мариаграция, – мне не нравится, что ты с такой легкостью говоришь о подобных вещах в присутствии Карлы…

Замечание Мариаграции вызвало у Лео улыбку и позабавило своей наивностью.

«Какая ерунда! – подумал он. – Карла насчет этого знает больше тебя!» Он отыскал под столом ее ногу и наступил на нее, как бы приглашая Карлу посмеяться вместе с ним. Но она вновь не ответила на этот доверительный жест сообщника. Ей расхотелось веселиться. Она смотрела на мать, на ее растерянное лицо – глупую маску, точно повисшую в матовом свете столовой. «Скорее покончить со всем этим, – подумала она. – Сделать так, чтобы завтра мама уже не могла сказать ничего похожего». И так велико было ее желание изменить все раз и навсегда, что она едва не рассмеялась матери прямо в лицо, – тогда у нее не останется больше никаких иллюзий насчет невинности дочери. А может, просто в ответ выразительно пожать плечами? Но она сдержалась.

– Очень жаль, – сказал Микеле. – История была весьма поучительная… Быть может, и не смешная, но поучительная.

И опять наступила тишина. Служанка сменила приборы и принесла фрукты.

– Итак, Карла, – сказал Лео, старательно очищая яблоко, – с сегодняшнего дня для тебя должна начаться новая жизнь?

– Будем надеяться, – тихонько вздохнув, ответила Карла. Ее мучила мысль – когда она отдастся Лео, сегодня вечером или завтра?

– Новая, в каком смысле? – спросила Мариаграция.

– Во всех смыслах, мама.

– Не понимаю тебя, моя милая, – сказала Мариаграция. – Объясни на каком-нибудь примере.

– Новая, ну, значит, не такая бессмысленная, пустая, бесполезная. Иная, чем теперь, – более серьезная… – Карла посмотрела на мать. – Новая в том смысле, что в ней все изменится.

– Карла права, – вмешался Лео. – Время от времени полезно кое-что менять.

– Вы, Мерумечи, молчите, – прервала его Мариаграция. – Не понимаю… как можно вдруг изменить жизнь?… – с беспокойством продолжала она. – В одно прекрасное утро ты просыпаешься и говоришь себе – сегодня я решила изменить свою жизнь. Ну мыслимо ли это?

– Можно сделать нечто такое, – сказала Карла, не подымая глаз и крепко сжимая зубы, – что перевернет всю твою жизнь.

– Да, но, дорогая моя, – сурово ответила Мариаграция, – я не представляю себе, как может девушка изменить жизнь, не выйдя замуж?! Вот после замужества жизнь и в самом деле меняется… Домашние обязанности, нужно ухаживать за мужем… воспитывать детей, если они появятся… Словом – множество забот, которые заставляют нас изменить свои привычки. Конечно, я от всего сердца желаю тебе счастья, но сомневаюсь, чтобы ты не сегодня-завтра вышла замуж… Поэтому я не понимаю, как может жизнь внезапно измениться по одному нашему желанию.

– Но, мама, – осмелилась возразить Карла, нервно сжимая в руке нож, – кроме замужества, есть немало вещей, которые способны изменить жизнь человека.

– А именно? – весьма холодным тоном спросила Мариаграция, отрезая ломтик яблока.

Карла посмотрела на нее почти с ненавистью. «А именно – стать любовницей Лео», – хотела она ответить. И со злорадным удовольствием представила себе, какое изумление, возмущение, ужас вызвали бы у матери ее слова. Но она сумела сдержаться и лишь с усмешкой сказала:

– К примеру, если б меня сегодня увидел глава американской кинематографической фирмы и, пораженный моей красотой, предложил бы стать актрисой… Моя жизнь сразу же изменилась бы.

Мариаграция поморщилась.

– Ты рассуждаешь, как ребенок… С тобой невозможно говорить серьезно.

– Всякое случается, – сказал Лео, которому не терпелось завоевать расположение Карлы.

– Как?! – воскликнула Мариаграция. – Моя дочь вдруг станет актрисой? Вы, Мерумечи, сами не знаете, что говорите.

– Шутки шутками, – сказала Карла, – но скоро мы, похоже, покинем виллу и переселимся в другое место… И нам придется экономить, так разве наша жизнь волей-неволей не изменится?

– Кто сказал, что мы оставим виллу? – удивилась Мариаграция, с наглостью отчаянья глядя Мерумечи прямо в глаза. – Пока ты не найдешь мужа, мы останемся здесь.

Лео посмотрел на Мариаграцию. Он побагровел от гнева, и, с трудом сдержавшись, лишь пожал плечами.

«Черта с два останетесь! – хотелось ему крикнуть Мариаграции. – Уберетесь отсюда, и даже очень скоро».

– Останемся, – с неуверенной улыбкой повторила Мариаграция. – Не правда ли, Мерумечи, мы останемся?

Взгляды всех троих скрестились на Лео.

«Черт бы тебя побрал», – подумал Лео, но ответил:

– Да, да, останетесь. – Он опасался новых сцен, а главное, боялся испортить все дело с Карлой.

– Видите! – торжествующе воскликнула Мариаграция. – Мерумечи дал слово. Пока ничего не изменится.

– Пока, – пробурчал Лео, но так тихо, что никто не расслышал. И в тот же момент на Карлу напал неудержимый приступ истерии. Лицо ее вдруг стало пунцовым, она стукнула кулаком по столу.

– Я… я не верю, – воскликнула она срывающимся голосом. – Ты, мама, хочешь, чтобы я задохнулась в этих стенах? А я предпочитаю полное разорение! Понятно тебе – разорение… Чем эта серая жизнь, лучше уж упасть на самое дно. Как раз вчера я говорила Лео, что днем и ночью думаю об этом. Вот и сегодня утром, едва я встала и взглянула в зеркало, я сказала себе: «Для меня начинается новый год жизни, он должен быть совсем непохожим на прежние. Потому что дальше так жить нельзя… Невозможно!»

Внезапно лицо ее из пунцового сделалось бледным как полотно, она опустила голову и разрыдалась. Все трое в смятении переглянулись. Мариаграция поднялась – слезы дочери показались ей вполне искренними, а значит, не стоило придавать значения всем ее предыдущим обвинениям – и подошла к ней.

– Охота тебе плакать так, без всякой серьезной причины?! Ну, успокойся… сегодня твой праздник… не надо плакать, детка.

Карла не поднимала головы, ее всю сотрясали рыдания. Но мягкие, успокаивающие слова Мариаграции на миг перенесли ее во времена детства с его ребяческими огорчениями и материнской лаской, и постепенно глухая, боль сменилась робким чувством растроганности. Она словно увидела себя такой, как прежде, – маленькой девочкой, и ей внезапно стало до боли жалко утраченной невинности и беззаботности. Сквозь пелену слез она различала полузабытых сверстников тех далеких дней. Все это длилось одно мгновение. Потом до нее донеслись слова Лео. Он тоже стал ее утешать.

– Ну… улыбнись же, зачем плакать? Она подняла голову.

– Вы правы, – твердым голосом сказала она, вытирая слезы. – Сегодня мой день рождения… – Хотела добавить еще что-то, но сдержалась.

– Надо же, сидеть за праздничным столом и плакать! – воскликнул Лео. Мариаграция глупо улыбалась. «Как все это горько и сладостно», – подумала Карла.

Лишь Микеле не сдвинулся с места и не произнес ни слова. «Самая настоящая истерика, – подумал он, когда Карла вдруг залилась слезами. – Если б она полюбила юношу, ее сверстника, а тот ответил бы ей взаимностью, она была бы спокойной и счастливой». Он не делал никакого различия между сестрой и матерью с Лео – все трое казались ему нестерпимо фальшивыми и чужими. Смотрел на них и с тоской спрашивал себя: «Неужели это и есть мой мир, близкие мне люди?!» Чем дольше он их слушал, тем больше они казались ему нелепыми и эгоистичными, хотя каждый и был по-своему искренен. «Веселиться – подумал он. – Я должен веселиться». Но, то ли из жалости к ним, то ли из отвращения, он сам этого не понимал, но когда он в сотый раз смотрел на сидящих за обеденным столом Лео, мать, Карлу, не меняющихся, все таких же ущербных, лицо его невольно хмурилось, а глаза слипались от усталости. «Тут какая-то ошибка. В этом должна быть какая-то ошибка», – повторял он тихонько, наклонив голову, чтобы скрыть подступавшие слезы.

Остальные ничего не заметили и ничего не поняли. Наконец фрукты были съедены, у каждого возле тарелки стоял бокал, а Лео внимательно изучал этикетки двух бутылок французского шампанского, которое только что принесла служанка.

– Это хорошее, – объявил он наконец с видом знатока. – А это просто отменное…

– Сначала одну, а немного позже – другую, – рассудительно сказала Мариаграция. – Откупорьте вы, Мерумечи.

Лео взял бутылку, снял с нее проволочную оплетку.

– Раз, два, три, – театрально произнес он. И при слове «три» пробка вылетела, и Лео поспешно, чтобы не выплеснулась пена, наполнил каждому бокал. Все встали – на всех четырех падал тусклый свет пыльной люстры.

– За твое здоровье, Карла, – сказала Мариаграция тихим, задушевным голосом, словно речь шла о какой-то тайне.

Они чокнулись: дружеские и даже трогательные пожелания: «Спасибо, мама, Микеле», «Счастья тебе, Карла», «И за вас тоже, синьора». Беспорядочно сдвинутые приборы, четыре склоненные над столом головы, печальное позвякивание хрустальных бокалов при каждой новой здравице. Потом все выпили вина, вопросительно поглядывая друг на друга.

– Хорошее, – объявила наконец Мариаграция. – Чувствуется, что выдержанное.

– Вино превосходное, – сказал Лео. – А теперь, – добавил он, – я произнесу тост… Тост в честь каждого из вас. Но прежде хочу попросить тебя, Микеле, не смотри, точно приговоренный к смерти Сократ, это не цикута, а шампанское.

«Ты прав, – подумал Микеле. – Нужно веселиться». И он изобразил улыбку. Но она вышла такой натянутой и глупой, что он сам это почувствовал и громко засмеялся.

– Вот и чудесно! – сказал Лео, очень довольный тем, что сумел к месту ввернуть словцо о Сократе.

Он поднял бокал.

– За твою новую жизнь, Карла. – Он улыбнулся и чокнулся с Карлой. – Я отлично знаю, – продолжал он, лукаво глядя на нее, – каковы твои желания и о чем ты мечтаешь днем и ночью… Поэтому думаю, что попаду точно в цель, пожелав тебе замужества, счастливого во всех отношениях. Иными словами, чтобы твой муж был человеком богатым, красивым и умным… Я угадал, не так ли?

Мариаграция радостно кивнула головой и снова подняла бокал. Сама именинница ничего не ответила и даже не улыбнулась. Глумливый, иронический намек Лео открывал ей всю глубину ожидавшего ее падения. Но раз уж она решилась, то лучше падать на самое дно пропасти. Она опустила глаза и с чувством отвращения – она не любила французское шампанское – выпила все до последней капли.

– А теперь пьем за ваше здоровье, синьора, – продолжал Лео. – Насколько я понял, ваши надежды не совпадают с надеждами Карлы. Пожелаем же вам от всей души, чтобы ничто в мире не менялось и не изменилось в дальнейшем. Чтобы все оставалось по-старому, – тут он сделал ловкий ход, – также и со старыми друзьями.

Мариаграция заулыбалась, словно ее пощекотали под мышками.

– Да здравствуют старые друзья! – восторженно крикнула она. Чокнулась с Лео и единым духом выпила бокал до дна.

– За нашу дружбу, Микеле, – после короткой паузы сказал Лео. Он залпом выпил свой бокал и, подойдя к Микеле, протянул ему руку. Микеле посмотрел снизу вверх на Лео, который улыбался самодовольно и дружелюбно, посмотрел на протянутую руку. Он сидел, Лео стоял рядом. Микеле видел его широкую грудь и отечески ласковую, глуповатую улыбку на красном, пухлом лице. «Отказаться, – подумал он. – Отказаться и рассмеяться этому типу в лицо». Он поднялся, положив на стол салфетку. И тут он заметил, что после смеха и тостов воцарилась напряженная тишина. Карла и мать словно застыли и были сейчас так же неподвижны, как лампа и сдвинутая в беспорядке посуда.

Мать, полная нетерпеливого ожидания, смотрела на него, подперев голову руками. Лоб ее прорезали две морщины, и по глазам непонятно было, просит она или приказывает. Микеле снова стало неприятно и в то же время жаль ее. «Не бойся, – хотел он ей сказать, – никто у тебя не собирается отнимать любовника, мама, никто». Он переводил взгляд с матери на Лео, вглядывался в них, но свет лампы слепил глаза… Нет, это сон, дикий сон полнейшей апатии.

– Ну, смелее, – услышал он слова Лео. – Дай руку, и покончим разом со всеми недоразумениями!

Он протянул Лео правую руку, и Лео крепко пожал ее. И вдруг он очутился в объятиях Лео. Они обнялись и поцеловались.

Все мгновенно повеселели.

– Чудесно! – воскликнула Мариаграция и захлопала в ладоши. – Браво, Микеле!

– Ну, разве два таких разумных и порядочных человека, как Микеле и я, могут долго быть в ссоре! – воскликнул Лео. А про себя подумал: «Теперь, после этих объятий, ты оставишь меня в покое, молокосос?» Микеле, сидевший в конце стола, низко наклонился над тарелкой. Казалось, он устыдился этого объятия, точно совершил недостойный поступок. Наконец он поднял глаза. После примирения все трое сразу утратили к нему всякий интерес. Сидя на другом конце стола, они пили, смеялись… и не обращали на него никакого внимания. Они вновь казались ему далекими и совершенно чужими. Лео взял бутылку и наполнил бокалы матери и дочери, бокал Карлы он наполнил до краев.

«Я буду не я, если не заставлю Карлу выпить целиком хотя бы одну из двух бутылок». Он знал, что опьянение Карлы облегчит ему успех, и уже предвкушал все удовольствия встречи в саду. Быть может, виной тому была обильная еда, быть может, молодость и свежесть Карлы, но им овладела похоть.

«– Итак, не забывайте, – суровым голосом произнес он, подняв бокал. – Мы не встанем из-за стола, пока не допьем обе бутылки.

– Пейте вы, Лео, – сказала Мариаграция, которая беспрестанно смеялась и то и дело бросала на любовника пламенные взгляды. – Пейте вы или Карла… Я больше не хочу…

– Что ж, – согласился Лео. – Будем пить я и Карла, не так ли, Карла?

И он поднял свой бокал.

Карла посмотрела на него. Шампанское ей не нравилось, даже было противно, но в жесте Лео, в его повелительном взгляде было столько грозной силы, что она невольно подчинилась.

– Все, до последней капли, – повелительно сказал Лео.

Мариаграция снова захохотала. Карла посмотрела на Лео, затем на мать. «Напиться», – внезапно со страхом подумала она. Эти лица в белом полуденном свете пугали ее. Ничтожные, бездушные лица ее теперешней жизни. «Больше не видеть всего этого». Она с тяжелым чувством подняла бокал и выпила шампанское, все, до конца. Сладковатая, пенящаяся жидкость с неприятным запахом забила рот, Карла не смогла проглотить ее сразу, на миг ей захотелось выплюнуть оставшуюся часть Лео в лицо. Но она сдержалась и, прикрыв веки, слушала, как шампанское булькает в горле. Когда она открыла глаза, желтая струя снова лилась из бутылки в ее бокал.

– Выпейте и вы, – предложил Лео, обращаясь к Мариаграции. – Знаете поговорку: «Наполни бокал пустой, опорожни бокал полный, никогда не оставляй бокал пустым и никогда не оставляй его полным».

– Ха, ха, ха! – Мариаграция громко смеялась его заплесневелым остротам.

– В вине истина, – не унимался Лео. – Выпейте, синьора, вместе со мной… Впрочем, ручаюсь – уже после второго бокала у вас все поплывет перед глазами. Мариаграция оскорбилась.

– Вы ошибаетесь, – с достоинством сказала она. – Мало кто может выпить, не пьянея, столько, сколько я. – И в доказательство единым духом выпила полный бокал шампанского.

– Так, посмотрим, – сказал Лео, который пришел в отличное расположение духа. И показал Мариаграции два пальца. – Сколько?

– Двадцать, – захохотав, ответила Мариаграция.

– Великолепно. – На какое-то мгновение Лео умолк и посмотрел на обеих женщин, мать и дочь. – А теперь, – добавил он, внезапно повернувшись к Карле, – выпьем… выпьем за здоровье твоего будущего мужа.

– За это я тоже выпью! – вне себя от радости воскликнула Мариаграция.

Карла заколебалась. Она уже захмелела, и все плыло перед ее глазами. У нее было такое чувство, будто она надела слишком сильные очки либо смотрит сквозь стекло аквариума. Все предметы дрожали, распадались, вновь соединялись. «Еще один бокал, – подумала она, – и я вообще перестану соображать». Она растерянно улыбнулась, подняла бокал этого мерзкого шампанского и выпила. И сразу опьянела. Ее захлестнула невероятная веселость, ей непременно захотелось показать всем, что она нисколько не пьяна.

– Я не прочь выпить за здоровье своего будущего мужа, – сказала она, старательно выговаривая каждый слог. – Но каким он будет, этот мой будущий муж?

– Это одному богу известно, – сказала Мариаграция. – Не считай я тебя почти своей дочерью, – сказал Лео, – я предложил бы себя самого в мужья… Ты бы согласилась?

– Ты – мой муж! – воскликнула Карла, тыча в него пальцем. – Но… – Она взглянула на него. «Разве ты не любовник моей матери?» – Но ты слишком толстый, Лео.

– Ну уж тут ты ошибаешься, – оскорбленно возразила Мариаграция. – Лео совсем не толстый… Я бы пожелала тебе такого мужа.

– Ну, ты согласна, Карла? – с улыбкой продолжал Лео. – Мы совершили бы свадебное путешествие в Париж и…

– Нет… Лучше в Индию, – прервала его Карла капризным голосом.

– Париж куда интереснее! – сказала Мариаграция, которая никогда там не бывала.

– Пусть будет Индия, – уступил Лео. – Я бы подарил тебе автомобиль, дом, платья… Так ты пойдешь за меня замуж?

Карла посмотрела на него, от выпитого вина мысли у нее путались. «Зачем Лео говорит все это! Может быть, для того, чтобы подшутить над матерью! Но в таком случае надо смеяться».

– Я, пожалуй, не возражала бы, – неуверенно ответила она наконец. – Но нужно сначала спросить согласия у мамы.

– А вы, синьора, – спросил Лео с привычной довольной, невозмутимой улыбкой, – приняли бы меня в зятья?

– Посмотрим, – тут же отозвалась Мариаграция, которой от возбуждения все казалось веселым и забавным. – Посмотрим… У вас хорошая должность?

– Я служащий министерства юстиции, – со скромным видом ответил Лео. – Получаю в месяц восемьсот лир… Но начальство любит меня… Мне обещано повышение.

– А как насчет семьи? – продолжала задавать вопросы Мариаграция, едва удерживаясь от смеха.

– У меня нет семьи, я один на всем белом свете.

– Верующий?

– О да, верующий!

– Словом, вы надеетесь, – заключила Мариаграция, – что сделаете мою дочь счастливой?

– Я в этом уверен, – ответил Лео, пристально глядя на Карлу.

– Тогда женитесь, и благословит вас господь! – воскликнула Мариаграция и расхохоталась.

– Поженимся, Лео, – хлопнув в ладоши, грустно согласилась Карла. Лео засмеялся.

– Похоже, генеральная репетиция прошла удачно. Теперь тебе, Карла, остается только дождаться настоящего мужа.

Он взял вторую бутылку и наполнил бокал Карлы. «Надо ее напоить, – все время повторял он себе. – Напоить допьяна». Он посмотрел на девушку.

– А теперь еще один тост за здоровье синьоры, – сказал он.

Карла дрожащей рукой поднесла бокал ко рту и выпила. И тут она вдруг со страхом поняла, что пьяна. Голова у нее кружилась, в горле пересохло, и хотя она широко раскрывала глаза, но почти ничего не видела. Она плохо соображала, что делала, и точно утратила зрение и слух. Стеклянная и серебряная посуда казалась ей до того сверкающе-яркой, что было больно глазам, выражение лиц сидящих за столом было таким же застывшим, невыразительным, как у масок. Все вокруг колыхалось, очертания предметов расплывались, глаза и рты собеседников расползались, словно масляное пятно на песке. Казалось, столовую затянуло белым туманом, и хотя Карла слышала каждое слово, уловить его значение никак не могла. «Как же я теперь, совершенно пьяная, буду разговаривать с Лео в саду?» Эта мысль неотступно преследовала Карлу, и она горько жалела, что согласилась столько пить. Ей хотелось плакать.

А Лео хотелось ее напоить допьяна. Он беседовал с Мариаграцией, делал вид, будто вообще не обращает внимания на Карлу, но посреди очередного анекдота оборачивался и, держа в руке бутылку, снова и снова наполнял ее бокал, повторяя с веселым видом:

– Ну… смелее же, Карла! – И поднимал свой бокал. Карла смотрела на него. «Зачем все это?» – хотелось ей спросить. Но неподвижное лицо Лео, рука, держащая бутылку, каждый его жест, каждое слово, все казалось ей знаком роковой, жестокой, неизбежной судьбы, а сам Лео – автоматом, который каждые пять минут подливал ей вина. Но она не сопротивлялась и, подавив отвращение, пила. Затем ставила пустой бокал и точно сквозь пелену смотрела на него испуганным взглядом. «Сейчас, – думала она, – снова возникнет узкое горлышко бутылки, и из него неумолимо хлынет в бокал струя вина».

Наконец была выпита и вторая бутылка.

– Мы и ее прикончили, – радостно сказал Лео, – Молодчина, Карла.

Но Карла ничего не ответила. Она сидела, уронив голову на стол, на глаза падал клок волос.

– Что с тобой? – забеспокоился Лео. – Тебе нехорошо?… На… покури, – сказал он, протянув свой портсигар. Увидев, как Карла с трудом взяла сигарету и закурила, он подумал: «Для посетительницы ночных клубов ей сейчас недостает лишь розы на груди». И верно, Карла сидела точно в такой же позе, как женщины в ночных клубах на рассвете, – облокотившись о стол и подперев голову руками, дымя сигаретой и глядя прямо перед собой.

Рукав слишком широкого, еще недавно принадлежавшего матери, платья сполз с плеча, обнажив полоску белой груди. Карле еще никогда не было так плохо. Она всем телом навалилась на стол, чувствуя, что вот-вот задохнется.

Мариаграция беззлобно посмотрела на нее.

– Спустись в сад, – посоветовала она дочери. – Подыши свежим воздухом… тебе станет легче.

Слова матери, несмотря на опьянение, Карла поняла и восприняла их с горькой иронией. «Отчего мне станет легче? – хотела она ответить. – Оттого, что я встречусь там с Лео? Конечно, мне будет легче». Но лишь сказала:

– Ты в этом уверена? – И встала из-за стола.

И сразу ощутила, как трудно ей удержаться на ногах. Все в комнате дрожало и плыло перед глазами: пол вздымался и опускался, словно палуба корабля в бурю, стены покачивались, картина вдруг перевернулась, а вот тот шкаф почему-то валится на нее. Ей казалось, что стол вместе с тремя сидящими людьми сейчас взлетит к самому потолку. Кто-то, уронив голову на руки, смотрел на нее по-детски изумленными глазами с противоположного края. Был ли то Микеле? Она так и не успела этого понять – неуверенно ступая, вышла из комнаты и исчезла во тьме коридора.

– Она не умеет пить, не привыкла, – сказала Мариаграция, провожая дочь взглядом.

– Да, только тот, кто, как я, был на войне и пил в горах граппу,[1]1
  Граппа – виноградная водка.


[Закрыть] знает, что такое опьянение, сказал Лео. Он взял бутылку и налил себе шампанское в бокал Карлы.

– За нашу дружбу, Микеле! – крикнул он, обернувшись к нему.

Но Микеле промолчал, не ответил на тост и не стал пить вместе с Лео. Он сидел, низко опустив голову, и ему было стыдно, противно и горестно. Он вспоминал, как обнимался с Лео, прижимаясь носом к его плечу. В ту минуту он был растроган, да, его сентиментальная душа почти растрогалась. Он до сих пор ощущал соленый вкус поцелуя, полученного и, увы, возвращенного… Какая умилительная сцена! Ему казалось, что его барабанные перепонки лопнут от оглушительного смеха Лео. Растроганный и одураченный! Ведь Лео одержал полную победу, получил и деньги и мать. А он, Микеле, остался с пустыми руками, удовольствовавшись тостом и дружеским объятием – вещами ничего не стоящими. Обе бутылки были пусты, от горящих сигарет плыли клубы дыма.

Мирный белый свет пробивался сквозь занавеси на окнах. Обуреваемая ревностью Мариаграция вновь упорно вызывала Лео на ссору.

– Почему вы не пьете за здоровье далекой подруги? – допытывалась она. И злым голосом добавляла: – Loin de toi, loin de ton coeur.[2]2
  С глаз долой, из сердца вон (франц.).


[Закрыть]

Лео, откинувшись на спинку стула, сидел молча и тупо смотрел на Мариаграцию своими невыразительными глазами, целиком поглощенный процессом переваривания пищи. Когда же Мариаграция умолкала, в мрачной тишине слышно было, как он сыто зевает. А из труб парового отопления доносилось бульканье воды – внизу, в котельной, кто-то разжигал огонь.