Текст книги "Разрыв франко-русского союза"

Автор книги: Альберт Вандаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 44 страниц)

“Сперва мы вступим в Россию, где нам придется немножко подраться, чтобы проложить себе путь дальше. Император, должно быть, уже приехал в Россию, чтобы объявить ему – тамошнему маленькому императору – войну. О! Мы живо разделаем его под белый соус! Если бы мы были одни, и то было бы достаточно. А! Отец, и как же здорово готовятся к войне. Наши старые солдаты говорят, что никогда не видали ничего подобного. И это правда, ибо ведут сильное и огромное войско, но мы не знаем, для России ли оно. Кто говорит, что пойдем в Ост-Индию, кто в Египет (Egippé); не знаешь, кому верить. Мне лично решительно все равно. Я хотел бы, чтобы мы пошли (irions) на край света”. Тот же солдат пишет в другом письме: “Мы идем в Ост-Индию; она находится в тысяча трехстах лье от Парижа”.[581]581
  Эти письма сообщил нам М. Maurice Levert, который напечатал часть их в Revue de la France moderne.


[Закрыть]

Итак, Индия – этот волшебный магнит, который увлекал некогда великих искателей приключений в борьбу с морскими волнами, мерцает, и пред очами наших солдат. Вдали, по ту сторону мрачной и таинственной России, им чудится страна, сияющая светом и золотом, с – залитыми солнцем долинами покоя, сладостных утех и блаженства. Вот видения, которые грезятся им в их лагерях на Висле, во время спанья на сырой земле, на холодном ветру северной весны, неприглядной, как наша зима. И по утрам, когда у полковых знамен раздается с барабанным боем и звуками сигнальных рожков утренняя заря, все эти взрослые дети Галлии вскакивают с беззаботным, радостным, как песнь жаворонка, весельем. Ретиво принимаются они за дневную работу, за ученья, за подготовительные к походу занятия. Они смотрят на будущее с полной надеждой, не помышляя об опасностях. Они убеждены, что ими руководит божество, что непогрешимый вождь ведет их к победе.

ГЛАВА XIII. ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ НЕМАН

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВТОРЖЕНИЕ

Наполеон в Познани. – Энтузиазм населения. – Ответ Бернадоту. – Пребывание в Торне. – Последние приготовления. – Главная забота императора: вопрос о хлебе. – План нападения. – Наполеон отправляет свои войска в поход до объявления войны. – Воинственное настроение Наполеона. – Chant du départ. – Встреча с Мюратом; сентиментальная комедия. – Опустошительный поход через восточную Пруссию и нижнюю Польшу; загромождение путей: первые беспорядки. – Манифест о войне. – Обман в последнюю минуту. – Известия из Петербурга. Отказ русского императора принять французского посланника. – Наполеон догоняет головную колонну. – Его прокламация к войскам. – Он мчится на аванпосты и подъезжает к Неману. – Он видит Россию. – Переодевание. – Разведка верхом. – Приключение. – Мрачные предчувствия. – Прибытие войск. – День 23 июня. – Ночь. – Привал при мертвой тишине. – Первые выстрелы. – Восход солнца. – Волшебная картина. – Энтузиазм войск; император весел и деятелен. – Инцидент на реке Вилии. – Занятие Ковно. – Сорокавосьмичасовое дефилирование войск. – Вторжение начинается.[582]582
  Данные для изложения заимствованы из неизданных источников, на которые мы будем указывать по мере хода нашего рассказа, а также из громадного количества сочинений и мемуаров, оставленных современниками; главная из них после знаменитых трудов Ségura – сочинения Baudus, Berthezéne, Boulard, Bourgoing, Castellane, Chambray, Denniée, Dupuy, Fezensac, Grouchy, Gourgaud, Labaume, Marbot, Roguet, Soltyk.


[Закрыть]

I

Из Дрездена Наполеон, не останавливаясь, проехал в Познань. С его вступлением на польскую землю среди поляков вспыхнул энтузиазм, который, по мере движения императора вперед, охватывал все большие районы, как будто рядом с ним шел прообраз их возродившейся родины. В Познани его встретили неистовыми, бурными возгласами “ура”; все население приветствовало его приезд и заранее праздновало его победы, Вечером на шпице кафедрального собора, сверкая огнями, загорелась огромная лавровая корона, как светящийся маяк, разбрасывала на далекое пространство лучи света и надежды. Солдаты, граждане, власти, знать, женщины – поочередно являлись приветствовать освободителя. Он приветливо принимал почести, был ласков с простым народом, строг со знатью, которую держал в ежовых рукавицах. “С 1806 г. он не сделал успехов”, – сказала одна светская дама.[583]583
  Souvenirs d'un officier polonais (Brandt). опубликованная бароном Ernouf’oм, стр. 230.


[Закрыть] Как раз в это время он получил последнее предложение Бернадота. Герцог Бассано поспешил передать их императору, и высказал мнение, что не следует пренебрегать ими. Но Наполеон, уже целый год наблюдавший за эволюциями Бернадота, за колебаниями его политики, и в этот раз сообразил, что этот честолюбец не имел в виду быть ему преданным, а желал только оградить себя, “Пусть выступает в поход, коль скоро обе его родины предписывают ему это, – сказал он, – в противном случае пусть мне больше не говорят об этом человеке!”[584]584
  Ernouf, 341, по личным воспоминаниям герцога Бассано.


[Закрыть]. В последний раз встретив на своем пути бывшего имперского маршала, лицемерно забегавшего к нему с неискренним предложением сделки, он бросил ему этот ответ и прошел мимо.

Он приказал объявить в Варшаве, что желает посетить столицу герцогства, в сущности, не имея намерения выполнить свое обещание. Распространяя такой слух не только в Варшаве, но и по всему Северу, он рассчитывал наэлектризовать поляков и держать в постоянном ожидании, так сказать, начеку, расставленные в великом герцогстве французские и союзные корпуса. Главной же его целью было внушить русским, что решительное нападение произойдет со стороны Варшавы по направлению Гродненской и Волынской губерний; благодаря этому маневру, он рассчитывал отвлечь в эту сторону их внимание и силы[585]585
  Id, 385, Corresp., 18769, 18780, 18800.


[Закрыть]. План его был такой. В то время, когда обманутый относительно его истинных планов неприятель начнет выставлять большую часть своих войск против Варшавы и против нашего правого фланга, он передвинет свой левый фланг к северу. Направив главную часть армии вдоль побережья Балтийского моря, он перебросит ее с нижней Вислы на Кенигсберг, затем на Неман, переправится через Неман около Ковно и внезапно вступит в Литву. Его главная цель – Вильна. В этом месте он рассчитывает пробить брешь в русской армии, прорвать ее линию, разбить ее на несколько отдельных частей, разгромить одну за другой эти части и этими молниеносными ударами решить или, по меньшей мере, предрешить судьбу кампании.

Поэтому по выезде из Познани он уклоняется влево и, свернув с варшавской дороги, подъезжает к Висле у Торна. Его главная квартира и лица его свиты, что само по себе составляет почти целую армию, еще до него прибыли в Торн и внесли в город много оживления и шума. Торн – важный стратегический пункт и центр боевых сил Наполеона. Здесь он окружен со всех сторон войсками, расположившимися в местах бесчисленных стоянок. Вблизи, немного позади Торна, стоит гвардия; впереди, вправо, влево от него – всюду стоят полки его великой армии. Налево до самого моря – расставлены эшелонами занимающие оба берега нижней Вислы корпуса Нея, Удино, Даву, формирующийся корпус Макдональда? направо – в семичасовом расстоянии от Торна – стоит Евгений с итальянской армией и баварцами; он прикасается к полякам Понятовского, которые, в свою очередь, опираются на три сгруппированных около Варшавы корпуса под командой короля Жерома. Этот ряд армий, подкрепленный четырьмя состоящими исключительно из кавалерии корпусами, замыкается на обоих флангах прибывшими на свои места прусским и австрийским контингентами. Он тянется без перерыва на протяжении двухсот лье, выставляя против неприятеля полмиллиона штыков.

Не двигая вперед ни одной части своих войск, Наполеон обдумывает меры, которые непосредственно предшествуют началу кампании, и принимает последние предосторожности. Он придвигает резервы, доводит до полного комплекта наличный состав и предметы снаряжения; приказывает ссыпать сперва в ящики, затем из ящиков в лядунки миллионы патронов, в громадном количестве сложенных в магазинах на Висле. Его всегдашняя забота – вопрос о продовольствии; в этом вопросе он усматривает и главное затруднение, и величайшую опасность предстоящей кампании. Он приходит к следующему заключению: необходимо, чтобы у всех войск в минуту их столкновения с неприятелем было провианта на двадцать – двадцать пять дней. Для достижения установленной цифры предлагается всем корпусным командирам забрать в занятой стране все зерно и тотчас же обратить его в муку. Император неуклонно и лично наблюдает за этим делом, подгоняя своих сотрудников. В двадцати пунктах – в Плоцке, Модлине, Варшаве, по всей линии Вислы, приказывает он молоть, “усиленно молоть”[586]586
  Corresp., 18765.


[Закрыть], и добытые таким путем груды муки распределяет между корпусами, не трогая несметных запасов провианта, которые везутся вслед за армией на десятках тысяч подвод.

В начале первой недели июня эти важные приготовления были закончены или, по крайней мере, казались законченными. Сверх того, в странах, по которым нашим войскам предстояло идти к Неману, весна уже сделала свое дело. Высокая, густая, сочная трава обещала обильный запас фуража – перед нами расстилался огромный ковер лугов восточной Пруссии. Итак, настал благоприятный для начала действий час – тот час, который Наполеон назначил десять месяцев тому назад и к которому готовился с таким терпением, коварством, с такими усилиями скрыть свои приготовления. Наконец-то он достиг столь упорно преследуемой цели: русские не тронулись с места и не помешали ему довести до конца его подготовительный труд. Ему удалось собрать войско, снабдить их всем необходимым, доставить на место, доведя до изумительных размеров и высшей степени совершенства свои военные средства, которых, по его мнению, было вполне достаточно, чтобы сокрушить всевозможные препятствия. В настоящий момент он имеет преимущество перед неприятелем; он везде превосходит его и количеством сил, и выгодами стратегического положения. Теперь он может обрушиться на него со всеми своими силами. Теперь великая армия покинет стоянки и перейдет в наступление, и да свершится предназначенное Роком! Долгое время сдерживая рвение своих войск, император дает им волю. До сих пор он все затягивал; теперь со всем торопит.

Он останавливается на следующем плане действий. Корпуса левого фланга во главе с корпусом Даву должны быстро двинуться в поход и сконцентрироваться на пространстве между дельтой реки Вислы и местностью, прилегающей к Кенигсбергу, затем идти на Неман и переправиться через реку. Центр, т. е. армия Евгения, последует за этими корпусами: она пойдет в том же направлении и сольется с ними. Выдвинув таким образом левый фланг и центр, император “откажется” на время от правого фланга, оставит его на месте. Вестфальский король с тремя корпусами, поддерживая связь с австрийцами Шварценберга, останется в окрестностях Варшавы вместе с польской армией Понятовского в выжидательном и наблюдательном положении. Если стоящая перед ними армия Багратиона, заметив движение нашего левого фланга, попытается остановить его диверсией, и, произведя контратаку, нападет на Варшаву, войска Жерома встретят и задержат ее. Император предоставит ей “завязнуть там”[587]587
  Corresp., 18785.


[Закрыть], а сам тем временем переправится через Неман. Оттеснив другие русские войска и затем внезапно переменив направление, он нападет на нее с тыла или истребит ее, или захватит в плен. Если же армия Багратиона, вдохновившись иным решением, пойдет вниз по течению пограничной реки на соединение с войсками, которые будут защищать переправу через реку и прикрывать Вильну, Жером, лишь только ясно обрисуется эта эволюция, должен перейти в наступление. Он перейдет Неман около Гродно, бросится вслед за Багратионом, будет преследовать его по пятам, ударит ему в тыл или во фланг, постарается замкнуть кольцо, которым император хочет охватить левый фланг русских, и, присоединясь со всеми своими силами к общему движению, окажет содействие вторжению.

Приказы корпусным командирам о выступлении в поход были отправлены начальником главного штаба принцем Невшательским; для Даву, Евгения и Жерома император прибавил от себя особые инструкция, которые вполне разоблачают его мысль.[588]588
  Corresp.. 18766-18772.


[Закрыть] Наполеон решительно обнажает шпагу, а между тем, между ним и Россией не произошло никакого нового инцидента. Со времени возвращения Нарбонна дипломатическое положение не изменилось. Император Александр еще не уведомил, признает ли он правильным безрассудный поступок князя Куракина и берет ли на себя ответственность за его декларацию о разрыве. Наполеону еще не известно, какой прием оказан был графу Лористону в Вильне; был ли его представитель принят и выслушан царем; обратил ли царь внимание на его намеки на мирное соглашение – все это бесспорное и ясное доказательство того, что целью этого шага было желание отсрочить войну, но не избегнуть ее. Наполеон идет на врага потому, что готов к войне, что считает, что все выгоды на его стороне; что он в состоянии победоносно покончить с распрей, от мирного решения которой давно отказались и он сам, и его противник. Тем не менее, делая последние распоряжения, он еще не объявляет войны. Чтобы насколько возможно дольше поддерживать в русских заблуждение насчет их безопасности, чтобы придать подготовленному нападению более удручающий характер внезапности, он до последнего момента не будет признавать официально, что состоит в разрыве с ними. Прежде чем гласно объявить о своих обидах и выпустить манифест о войне, он будет еще выжидать, пока его войска не выиграют несколько переходов, пока они вплотную не подойдут к русской границе, и так сказать, не насядут на врага.

В Торне он остается еще несколько дней, чтобы сделать смотр отправляющимся в поход войскам, посетить магазины, госпитали, улучшить организацию служб и окинуть все хозяйским взглядом. До оставления гвардией ее квартир он пожелал видеть входящие в ее состав корпуса, и с особым вниманием сделал им осмотр. Он любил эти мужественные солдатские фигуры, их железную грудь, любил этих храбрецов, которые в его присутствии горели внутренним огнем, которые недвижно стояли на параде и стремительно сокрушали все на своем пути. Их выправка и вид порадовали его. Несмотря на утомительный и тягостный дуть, их лица сияли восторгом, глаза горели. Один командир артиллерии приблизился к Его Величеству и сказал: “С такими войсками, Государь, вы можете дойти на завоевание Индии”[589]589
  Memories militaires du general baron Boulart, 241.


[Закрыть]. Император был, видимо, доволен комплиментом. В эти дни, сдержанный На словах, он был щедр на милости.

Он пожелал лично отдать гвардейским полкам приказ о выступлении в поход, сам отправил их в путь и Присутствовал при их уходе.[590]590
  Id., 240—241.


[Закрыть] Непрерывное прохождение войск, их сделавшиеся знаменитыми формы, несмолкаемый грохот барабанов, звуки труб, приветствия этих чудных войск; отъезд офицеров, из которых каждый имел при себе приказ, долженствующий сдвинуть с места и привести в движение огромное количество людей – все это громадное движение, совершавшееся вокруг него, по мановению его руки, оживляло его, приводило в лихорадочное состояние. Теперь, когда жребий бесповоротно брошен, он всецело отдается своим воинственным инстинктам: он опять становится только солдатом, самым великим и самим пылким, какой когда-нибудь существовал. Он мечтал только о победах, о завоеваниях. По вечерам, покончив с отправкой бесконечных приказов и немного отдохнув, он спал урывками, – император прогуливался под сводами Зала старого монастыря, в котором имел пребывание, я во время ходьбы, усиливавшей быстроту и полет его фантазии, нередко приходил в восторженное состояние при мысли, что поведет в бой столько людей и подаст сигнал к переселению народов. Однажды ночью спавшие рядом с его покоем дежурные офицеры были поражены, услышав, как он громким голосом запел приуроченную к обстоятельствам песню, один из тех революционных припевов, которые так часто вели французов к победам. Он пел знаменитую строфу из Chant du départ:

Et du Nord au Midi la trompette guerriere A sonné 1'heure des combats. Trembles, ennemis de la France...[591]591
  И с Севера до Юга прозвучала труба,Возвещая час битвы. Трепещите, враги Франции... Souvenirs d'un officier polonais, 232.


[Закрыть]__________

6 июня он покинул Торн. В это время корпуса левого фланга уже снимались с мест и выступали в поход. Его нетерпение пуститься в путь было так велико, что он упредил назначенный им самим час отъезда. Так как его экипажи не были готовы, он сел на коня и верхом промчался часть перехода, предоставив своей растерявшейся от столь поспешного отъезда свите следовать за ним, кто как мог. В следующие дни, так как отправившись в легкой почтовой карете он ехал быстрее, чем шли его тяжелые колонны, он решил, что успеет, не отставая от них, посетить Данциг, оставшийся теперь в тылу нашей операционной линии, и осмотреть этот огромный склад оружия и провианта. Он рассчитал, что этот крюк займет у него приблизительно полнедели. Верный своей системе скрывать свои планы, он говорил властям Данцига и чинам штаба, что ведет переговоры и что мир возможен. Более откровенный с Раппом, комендантом крепости, он признался, что война начинается, и подстрекал его к деятельности.[592]592
  Неизданные документы. Cf. Les Mémoires de Rapp.. 169 – 173.


[Закрыть]

В Данциге он застал Даву и не отдал должной справедливости этому бесподобному организатору. Затем встретился с Мюратом. Первые минуты свидания зятьев были холодны и тягостны. Оба они имели законные причины жаловаться один на другого, и с некоторых пор, не стесняясь, высказывали свои обиды. Мюрат, недовольный тем, что его не пригласили на свидание государей, неоднократно говорил, что императору доставляет удовольствие умалять и унижать его; что в нем видят только неаполитанского вице-короля; что на него смотрят, как на орудие власти и тирании, но что он сумеет избавиться от несносных требований. Наполеон упрекал Мюрата в том, что у того все нагляднее проявляется наклонность к неповиновению; что своим поведением, своей речью он уклоняется от прямого пути; что втайне питает к нему злобу и заводит подозрительные шашни. Он встретил его с суровым лицом, со словами горечи; затем, круто изменив тон, он заговорил в духе оскорбленной и неоцененной дружбы. Он растрогался, начал изливаться в жалобах, сделал неблагодарному трогательную сцену; припомнил ему их долголетнюю дружбу; говорил, что они побратались на поле брани. Король, человек с открытой душой, весьма склонный к великодушным порывам, не устоял перед таким обращением; он, в свою очередь, тоже растрогался почти до слез, забыл на время все прежнее, и Наполеон снова покорил его. Вечером того же дня в присутствии своих близких друзей Наполеон хвастался, что так превосходно сыграл комедию. Чтобы снова завладеть Мюратом, – говорил он, – он чрезвычайно кстати то выражал ему свое неудовольствие, то играл на чувствах, ибо с этим итальянским Pantaleone[593]593
  Полишинель.


[Закрыть] все это необходимо”. “В сущности, – продолжал он, – это доброй души человек. Он любит меня больше своих Lazaroni. Когда он на моих глазах – он мой: но вдали от меня, как все слабохарактерные люди, он предан тем, кто ему льстит и кто близок к нему. Он подпал под влияние своей жены, женщины властолюбивой. Она и вбивает ему в голову кучу планов, кучу глупостей. Он дошел до того, что мечтает властвовать над всей Италией, что отклоняет его от мысли сделаться польским королем. А впрочем, не все ли равно! Я посажу там Жерома; я устрою Жеромy чудное королевство, но для этого следует, чтобы он отличился в чем-нибудь, ибо поляки любят славу”. Дав затем более общий оборот разговору, он начал жаловаться на всех созданных им королей; называл их слабыми, хвастунишками, плохо понимающими свою роль. Говорил, что они видят только приятные стороны высокого положения и не признают его обязанностей; что они стараются подражать законным государям, а нужно постараться заставить забыть о них. К чему им блистать, зачем эта мания стремиться ввысь, страсть к роскоши, к чванству и к громадным тратам? “Мои братья не помогают мне, – с горечью повторял император. – Однако, – продолжал он, – я служу им хорошим примером. – Его непрерывный труд, его строгая экономия должны бы были служить им образцом, Видали ли когда-нибудь, чтобы он ради своего удовольствия копейкой попользовался из сумм, потребных на государственные нужды и общественную пользу? Он долго говорил на эту тему и кончил разговор удивительно верными словами: “Я король народа. Я делаю затраты только для того, чтобы поощрять искусства, чтобы оставить нации славные и полезные воспоминания. Никто не скажет, что я одаряю любимцев и любовниц. Я вознаграждаю за услуги, оказанные отечеству – и только”[594]594
  Неизданные документы.


[Закрыть].

II

Впереди императора между Данцигом и Кенигсбергом, через восточную Пруссию и северные округа Польши двигались, подолгу задерживаясь на стоянках, семь выступивших в поход корпусов армии. Помещавшийся влево от них огромный залив – Фриш-гаф, который образовало в этом месте Балтийское море, был загроможден судами, ибо наиболее тяжелые предметы, как то: материалы для наводки мостов, осадная артиллерия – шли водой. Страна, через которую проходили наши войска, была плодородна, но скучна и однообразна. На сколько хватал глаз, виднелись зеленые пустыри, вперемежку с лесом и болотами; на всем пути – огромные луга, еловые и березовые леса, реки с топкими берегами. Кое-где были разбросаны выстроенные из бревен однообразные поселки. Всюду одна и та же картина – угрюмая, бесконечная. Несмотря на приказание быстро идти вперед, войска вынуждены были делать остановки, отклоняться в сторону и иногда возвращаться назад, ибо громадный обоз, который тащила за собой армия, стеснял ее движения. Обозы с продовольствием и с предметами боевого снаряжения мешали друг другу, из-за этого в тылу наших колонн образовался хаос. Чтобы в начале кампании не тратить запасов продовольствия, войска обшаривали и забирали все, что было в стране. Императору угодно было, чтобы все совершалось законным порядком, путем закупок. Солдаты не считались с этим Приказанием, а просто брали. Они опустошали амбары, снимали на подстилку лошадям солому с крыш, обходились с союзной страной, как с завоеванной. Фураж забирали, не считаясь с нуждами населения и без всякой системы. Кавалерия, проходившая первой, забирала все сено и всю траву, артиллерии и обозу приходилось снимать незрелые рожь, ячмень и овес, разорять население и все-таки давать животным отвратительный корм. Вынужденные часть дня посвящать на розыски фуража, люди начали усваивать привычки и характер беспорядочных, недисциплинированных войск; с первого же момента выяснилась невозможность держать в порядке разноплеменную и разноязычную толпу; трудно было заставить повиноваться эту, напоминающую переселение народов, армию, где за каждым полком шло целое стадо животных и тянулся нескончаемый хвост подвод.

Наши союзники-немцы держались подальше от дорог и грабили беспощадно. Во многих местах происходили уже безобразия – грабились дома, истреблялся урожай, опустошались деревни; семьи оставались без крова и хлеба и ввергались в нищету. Еще не было войны, а все гнусности войны были уже налицо. В особенности отличался своими деяниями вюртембергский контингент. Он сбился с пути, бросался то вправо, то влево, путался между другими корпусами, вносил всюду опустошение, беспорядок и мешал движению, “задерживая все роды оружия”.[595]595
  Corresp., 18809.


[Закрыть] Пришлось показать пример строгости и заклеймить эту часть строгим выговором в приказе по армии. Наши французы оказались более стойкими против испытаний и соблазнов войны, но у них, среди молодых солдат, сказывались уже признаки утомления и недовольства. Они не могли понять, зачем заставляют их тащить на себе столько провианта. Лишняя ноша вызывала среди них ропот. Да и сама страна, где все бежало и пряталось при их приближении, вызывала их озлобление. Они находили, что Пруссия, а, главное, Польша – безобразны, грязны и бедны. Они плохо чувствовали себя, ночуя в неудобных помещениях, страдая от ночных холодов и утренних туманов, наступавших после удушливой дневной жары. Но по свойству своего характера – строить воздушные замки – они мирились с настоящим, рисуя себе будущее в самых радужных красках. Они жили надеждой найти по ту сторону Немана другую – лучшую почву, иной, не столь недружелюбно принимающий солдата народ, и стремились в Россию, как в обетованную землю.[596]596
  Mémoires de Boulard, 240 – 241; Souvenirs d'un officier polonais, 231 – 234; Mes campagnes, par Pion des Loches, 279 – 280; Peyrusse, Memorial et Archives, 77; Souvenirs manuscrits du général Lyautey; Mémoires inedits de Saint-Chamans; в последних мемуарах дается особенно характерное описание этой части похода.


[Закрыть]

13 июня головная колонна под командой Даву прошла Кенигсберг и подошла к Инстербургу, расположенному на полпути между столицей восточной Пруссии и Неманом. За ней шли другие корпуса, отставшие вследствие загромождения путей. В тот же день примчался из Данцига в Кенигсберг император, который желал ускорить и упорядочить движение. Он задерживает, впредь до получения сведений о положении неприятеля, движение авангарда и подгоняет, остальные колонны. Чтобы вернее держать в руках свою армию, чтобы сделать неотразимым натиск этой массы, которую он вскоре бросит за границы России, он стягивает, так сказать, уплотняет ее. Теперь, готовясь дать войскам последний толчок, который перенесет их по ту сторону Немана, он приказывает составить акты, в которых торжественно и в узаконенной форме объявляется война.

Высокомерное требование России вывести войска из Пруссии до соглашения по существу спора и представленная Куракиным просьба о паспортах доставляют Наполеону вполне достаточные для этого поводы. Теперь он возбуждает вопрос о нанесенных ему обидах, которые до сих пор умышленно держал под сукном; теперь он пользуется и вооружается ими. Oн поднимает брошенную ему перчатку и отвечает на вызов. Но на каком основании припишет он самому русскому правительству то поведение, которое он доселе умышленно рассматривал как личные поступки сумасбродного посланника; на каком основании примет его поступки за злоумышленное проявление враждебной воли самого правительства, даже не выслушав его объяснений? – Россия сама косвенным путем только что помогла ему дать делу это второе толкование. Она не сделала тайны из поставленных в ультиматуме условий. Ее заграничные агенты были своевременно осведомлены о них. Они говорили о них в высокомерном и хвастливом тоне; они точно определяли их смысл и подчеркивали их значение. Печать ухватилась за эти разговоры; английские журналы воспроизвели на своих страницах требования Александра, обсуждали и одобряли их, и вся Европа узнала, что непременным условием начала переговоров царь хотел поставить освобождение Германии и удаление из нее наших войск. Огласка, данная оскорбительному требованию, подтверждала оскорбление, делая его более тяжким и невыносимым. На эту причину и должен был сослаться прибывший в главную квартиру герцог Бассано в ноте о разрыве, адресованной России и сообщенной всем европейским кабинетам.[597]597
  Archives des affaires étrangéres, Russie, 154.


[Закрыть]

Одновременно с объявлением о войне герцог подписал доклад – сочетание софизмов с истиной, в котором вкратце излагались наши отношения к России за последнее время, и произносилась против нее грозная обвинительная речь. Этот доклад предназначался сенату; его должны были прочесть в торжественном заседании, напечатать вместе с оправдательными документами в Moniteur и разъяснить в газетах. Итак, Наполеон громогласно объявляет о своих причинах к войне и делает Францию и Европу судьями своего права. В письмах, тоже предназначенных гласности, герцог Бассано в тот же день написал в одном – Куракину, что император уступает его просьбе и позволяет послать ему его паспорта; в другом – Лористону, чтобы тот потребовал свои паспорта и покинул русскую территорию.

Подписанные в Кенигсберге 16 июня документы и письма были помечены ложным числом, несколькими днями раньше, а именно 12 числом, в соответствии с этим и местом их отправления был указан Торн. Этот совершенный в последнюю минуту обман имел целью заставить думать, что император двинул свои войска по ту сторону Вислы только после того, как узнал, что русские предали оскорбительной огласке свои требования и что только это новое оскорбление сломило его упорное стремление к миру и заставило его решиться объявить войну. Кроме того, способ пометить документы задним числом был выгоден тем, что, благодаря этому, для непосвященных увеличивался промежуток между объявлением войны и самой войной, благодаря чему скрывалась от публики страшная стремительность нашего наступления. Имелось в виду, чтобы русские получили наши сообщения одновременно с прибытием на их территорию императора, который явится в сопровождении всех своих войск, дабы заставить русских сознаться в своей неправоте и понести должное возмездие. Предупреждение о нападении и самые удары последуют непосредственно друг за другом.

Из Кенигсберга император спешит к своим колоннам. Из них пришедшие раньше снова со всех сторон выступают в поход, отставшие же, не останавливаясь, продолжают двигаться вперед. По мере того, как он догоняет их, он делает им осмотр. По его приказанию на улицах деревень выстраиваются перед ним полки; барабаны бьют поход, играет музыка, и эти сцены, всегда приводящие в волнение, веселят сердца солдат[598]598
  Notiсe sur la vie militaire et privée du general marguis de Caraman, содержащие его письма к жене. стр. 114.


[Закрыть]. Таким образом, император добирается до передового корпуса Даву. Гвардия только что нагнала этот корпус и следует за ним в недалеком расстоянии. Тут он находится среди самой красивой, самой здоровой и самой стойкой части своей армии, среди бесподобных войск, которых еще не коснулся зарождающийся в других корпусах упадок дисциплины. Но служба по снабжению армии и тут оставляет желать многого, ее неисправность вносит некоторый беспорядок. Наполеон старается улучшить эту службу, довести до совершенства; эта забота неотступно преследует его. “В этой стране, – пишет он своим помощникам, – самое главное – хлеб”.[599]599
  Corresp., 18818.


[Закрыть] Чтобы теперь же обеспечить правильность распределения хлеба и сделать на будущее время обильный его запас, он увеличивает число военных пекарен. По его приказанию во многих местах устанавливаются и топятся переносные печи, в которых легионы солдат-работников пекут хлеб. Эти походные печи перемешиваются вместе с корпусами; они приходят прежде всех на места биваков, где работают целый день, а ночью горизонт на далеком пространстве светится от них заревом пожара. Император лично руководит устройством этих подвижных мастерских; он постоянно посещает их, осматривает, заботится, чтобы они всегда были снабжены всем необходимым. С этих пор он идет вместе с передовыми корпусами и, став во главе колонн, упорядочивает и ускоряет движение войск, прибавляет шагу. 17-го ночует в Инстербурге, 19-го в Гумбиннене, и расстояние до Немана сокращается с каждым днем.

В Гумбиннене прибыл в главную квартиру курьер из нашего посольства в России. Он приехал прямо из Петербурга и привез известие, что император Александр, не довольствуясь тем, что выпроводил Нарбонна, отказался принять и Лористона, запретив ему приехать в Вильну. Таким образом, царь нарушил правила международной вежливости и общепризнанные права посланников и этим еще раз доказал свое желание уклониться от всякого нового обсуждения. Наполеон отметил эту выдающуюся обиду. Он затаил ее в своей душе, решив воспользоваться ею в том случае, если бы русские после начала враждебных действий захотели открыть прения и стали бы оспаривать его права оскорбленного.

21-го рано утром он приехал в Вылковишки. Отсюда до Немана оставалось приблизительно семь лье пути по лесистой, песчаной, усеянной холмами местности. В Вылковишках он остановился на несколько часов и в этом скромном местечке, в этом жалком скопище крытых соломой избушек, пока вокруг него располагались семьдесят пять тысяч человек Даву, продиктовал горячую прокламацию, в которой призывал своих солдат “ко второй польской войне”[600]600
  Corresp., 1885, по оригиналу, хранящемуся в военном архиве.


[Закрыть].