Текст книги "Разрыв франко-русского союза"

Автор книги: Альберт Вандаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 44 страниц)

ГЛАВА VIII. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ПРУССИИ

Безумие Пруссии: она думает, что Наполеон хочет уничтожить ее. – Фальшивый документ. – Гарденберг бросается в объятия России и старается привлечь ее в Германию. – Письмо к царю. – Командировка Шарнгорста. – Спешные и противные договору вооружения; какие объяснения даются императору. – Наполеон не хочет уничтожать Пруссии; особый характер союза, который он думает предписать ей. – Непокорность Пруссии расстраивает все его расчеты. – Первые предостережения. Наполеон намерен уничтожить Пруссию, если не добьется от нее полного разоружения и безусловного повиновения. – Вооружения продолжаются. – Замаскированная мобилизация. – Солдаты-рабочие – Категорическое требование. – Кажущаяся покорность. – Легковерие Сен-Марзана. – Все лгут императору. – Пруссия под надзором. – Донесения, из которых видно, что сборы войск и крепостные работы продолжаются. – Новые требования. – Мучительное положение Пруссии. – Инцидент с Блюхером. – Последнее требование. – Одновременно с ним Наполеон предлагает союз. – Смертельный страх Пруссии. – Возвращение Шарнгорста; результаты его миссии. – Тайные свидания в Царском Селе; Александр порицает волнение и неосторожные поступки Пруссии. – Перемена в русском плане. – Военная конвенция. – Нерешительность Фридриха Вильгельма. – Какие причины побуждают его покориться союзу с Францией. – Последняя надежда военной партии. – Всегдашняя мысль короля. – Надежды на Австрию. – Шарнгорст, изменив свою наружность, под чужим именем, уезжает в Вену. – Миссия Лефевра. – Наполеон теряет терпение; он склоняется к мысли уничтожить Пруссию и чем показать страшней пример для других. – Победа русских на Дунае. – Какой проект было поручено составить принцу Экмюльскому. – План разгрома. – Наполеон дарует жизнь Пруссии, ибо усматривает в ней готовность подчиниться. – Второй шаг в переговорах о союзе. – Шарнгорст в Вене. – Меттерних сначала водит его за нос, затем выпроваживает. – Полное разочарование. – Пруссия у ног императора. – Предложения Наполеона Шварценбергу. – Какие хитроумные комбинации заставляют Меттерниха поторопиться с соглашением с Францией. – Мысль о разделе Пруссии. – Александр возвращается к оборонительному плану. – Нессельроде в отпуску. – Его план примирения.—Краеугольный камень: роль, предназначенная Австрии. – Мир, построенный на тайной коалиции. – Нессельроде – отражение Талейрана. – Александр открывает Нессельроде тайну своей неуступчивости. – Он сознает выгоду попытки, хотя бы притворной, к примирению. – Близость мира на Дунае: необходимость удержать Наполеона от вмешательства. – Отъезд Нессельроде объявлен, но откладывается со дня на день. – Ложное толкование слов императора. – Взаимная неискренность. – Брат Александра по оружию. – Наполеон признается австрийскому посланнику в своих воинственных планах. – Покорность Германии обеспечивает ему свободный путь в Россию: роковой успех.

I

В течение целых шести месяцев, действуя то искренне, то с целью обмана, Пруссия умоляла Францию о заключении союза. Но с тех нор, как Наполеон перестал ей отвечать, считая, что она слишком упреждает его намерения, она вообразила, что его молчание означает отказ от переговоров; что это симптом его непреоборимого недоверия и зловещих планов. Это ошибочное мнение окончательно окрепло в ней, благодаря наглости некоего Эсменара, который состоял для литературных услуг при полиции в Париже и о грязных промыслах которого и постигшей его неприятности мы уже рассказывали. Прусская дипломатия приобрела от него документ, помеченный 16 ноября 1810 г. и выданный им за доклад герцога Кадорского, бывшего во время даты документа министром иностранных дел. В этом докладе доказывалась необходимость совершенного уничтожения Пруссии, представленной в виде опасного и неисправимого врага. При внимательном исследовании документа нетрудно было бы доказать подделку. Впрочем, нельзя поручиться, сочла ли берлинская канцелярия этот документ за безусловно подлинный; но нет сомнения, что она смотрела на него как на отголосок замышляемых в Тюльери планов, как на документ, хотя и подложный, но составленный на основании действительно существующих документов.[311]311
  См. по этому делу ученую диссертацию Альфреда Штерна, Abhandlungen und Acktenstücke zur Geschichte der Preussichen Refofmzeit (1807 – 1815), стр. 93 – 113, с приведенными текстами. Этот документ был продан Чернышеву, который препроводил его своему двору. Вышеупомянутый том, стр. 213—214.


[Закрыть] Сопоставляя это открытие с приводящим в отчаяние молчанием императора, канцелярия пришла к нелепому убеждению, что Наполеон осудил и окончательно приговорил Пруссию; что в глубине души он вынес ей безапелляционный приговор и решил, прежде чем двинуться против России, стереть с карты Европы самое имя Пруссии.

Для спасения своего отечества прусские министры видели только одно средство: призвать русских в Германию, предоставить в их распоряжение все средства монархии и с их помощью начать отчаянную борьбу. Антифранцузская партия в Берлине окончательно взяла верх. Канцлер Гарденберг, который до сих пор, все еще колеблясь, метался из стороны в сторону, очертя голову бросился в сторону русского союза. По его настоянию, 16 июля король написал царю письмо, предлагая формальный договор с тем условием, что при малейшей опасности русские войска должны прибыть в самый центр Пруссии. В этом отношении не считали возможным довольствоваться одной надеждой—желали получить полную уверенность. Пруссия брала на себя положительные обязательства и требовала взаимности. Преобразователь армии, знаменитый генерал Шарнгорст, отправился тайком к русской границе. Царь был заранее предупрежден об этом, причем его просили разрешить Шарнгорсту въезд в Россию, пригласить его в Петербург и установить вместе с ним план союзной кампании.[312]312
  Duncker, Ausder Zeit Friedrichs des Grossen und Friedrich-Wilhelms, III, 365 – 369. – См. также ценный труд Лемана о Шарнгорсте, т. II, 350 – 352.


[Закрыть]

Одновременно с этим, чтобы быть наготове к отчаянной борьбе, и, если и пасть, то со славой, прусское правительство довело до лихорадочной спешности начатые с давних пор вооружения. Совершенно не считаясь с договором, ограничивавшим военные силы Пруссии, оно призывает всех отпускных солдат, всех krumper, т. е. молодых людей, которых за время призывов пообтесали и подготовили к военному делу. В короткое время было созвано приблизительно сто тысяч человек; были заготовлены материальная часть и провиант; крепостные работы быстро двинуты вперед. Наряду с производством фортификационных работ вокруг прибрежных крепостей собирались вблизи этих опорных пунктов и главные силы. Мобилизация и концентрация войск шли одновременно.[313]313
  Duncker, 369 – 370. Lehmann, 380 – 84, Stern, Abhandlungen und, etc., 93 – 94.


[Закрыть]

Ввиду того, что нужно было выиграть время, ибо осуществление воинственных намерений зависело от ответа России, попытались хитроумными ухищрениями скрыть эти меры. Тем не менее, король и министры отлично сознавали, что такая крупная деятельность не надолго ускользнет от внимания императора. Поэтому они попробовали до поры до времени оправдать ее в глазах Наполеона, объясняя ее как раз наоборот тому, что было в действительности. 26 августа Гарденберг сказал нашему посланнику в Пруссии Сен-Марзану, что король, допуская после аудиенции 15 августа возможность разрыва между Францией и Россией и считая себя заранее союзником Франции, увеличивает свои военные силы в видах оказания нам более существенной помощи.[314]314
  Duncker, 378, Cf. Lefebvre, Histoire des cabinets de l'Europe V, 139 – 140.


[Закрыть] Это усугубленное дерзкой ложью полупризнание было передано в Париж в начале сентября, но и из других источников до Наполеона дошли уже сведения о призыве резервов и спешном производстве крепостных работ.

Из всех событий, могущих свершиться до его поединка с Россией, самым неприятным было бы возрождение прусского военного могущества: оно было бы помехой на пути к врагу, на которого он собирался напасть. Довольствуясь полнейшим ничтожеством, до которого, как он думал, он низвел Пруссию, он не мечтал о ее разрушении. Начертанный им 16 августа самому себе план действий свидетельствует об истинном его намерении – выслушать прусский двор, но тогда, когда найдет это своевременным, и только тогда принять его на свою службу. Союз, который он имел в виду навязать Пруссии, должен был иметь совершенно особый характер. Он не хотел требовать от Фридриха-Вильгельма активного содействия, т. е. предоставления в его распоряжение многочисленной армии. Он предполагал удовольствоваться скромным контингентом, который взял бы с собой на Север не столько в качестве помощника, сколько в качестве заложника. Он хотел от Пруссии только непротивления и послушания. Он имел в виду потребовать, чтобы она открыла к себе свободный вход нашим войскам и всецело предоставила себя в их распоряжение; чтобы позволила нам пройти по своей территории; чтобы уступила на время свои крепости, провинции, дороги, средства сообщения, перевозные средства – словом, всякого рода средства с правом свободно распоряжаться ими. Не имея намерения навсегда лишать прусского короля его владений, Наполеон считал, что временной захват таковых необходим для безопасности его похода и для успеха его военных операций. Кратковременным упразднением Пруссии он подготовлял себе непрерывный, гладкий, свободный от препятствий и засад путь в Россию, – своего рода русло, по которому бы поток его войск, “подобно быстрой реке”[315]315
  Инструкции Сен-Марзану, Duncker, 401.


[Закрыть], пронесся до Немана.

Если же Пруссия встанет на ноги, если она приобретет прочное положение и крупное значение, она существенно помешает этому плану. Наполеон не знал, чему приписать смелость Пруссии; но считал, что, какова бы ни была тому причина, последствия ее будут крайне нежелательны. Может быть, спрашивает он себя, Пруссия вооружается вследствие соглашения с Россией, в ее пользу? – В таком случае, если мы дадим ей время окончить ее приготовления, нам придется в будущем году сражаться с ней, прежде чем подойдем к главному неприятелю, – и Наполеон, мысли которого были прикованы к войне с Россией, приходил в отчаяние, думая о том, что ему придется вторично вести войну с Пруссией. Но, может быть, потсдамский двор вооружается без предварительного соглашения с русским двором; может быть, он делает это просто из страха, из боязни внезапного и вероломного нападения? Затем, искренно ли он предлагает нам свои войска за гарантирующий его существование договор? – Даже и в этом случае его поведение было для нас источником всяких затруднений. Наполеон не знал бы, что делать с войсками, которые давались в его распоряжение неискренне, не по доброй воле, и верность которых он вынужден был бы всегда оставлять под сомнением. Они будут ему не помощью, а помехой. Кроме того, если пруссаки вооружаются, не сговорившись с Россией, – Россия, видя это, будет иметь полное основание думать, что они вооружаются против нее и по нашему наущению. Она усмотрит в их поведении признак и доказательство наших враждебных намерений; завеса, которую Наполеон старательно натягивает пред ее глазами, может внезапно раскрыться, и нет ничего невозможного в том, что император Александр первым откроет огонь; что он вздумает перебросить войска в Германию, чтобы захватить врасплох и наши войска, и войска наших союзников в момент их формирования. Итак, даже при желании дать поведению пруссаков наименее неблагоприятное толкование их неосторожность в двух отношениях нарушала расчеты императора. Она могла ускорить враждебные действия – это, во-первых, и, во-вторых, перенести их в Германию, тогда как Наполеон хотел отсрочить их, а, главное, сосредоточить в России.

Быстрым взглядом измерив надвигающуюся опасность, он решил остановить ее тотчас же всеми имеющимися в его власти средствами. Он решил, что потребует от Пруссии разоружения и сокращения наличного состава ее войск до дозволенной ей цифры, и, чтобы успокоить ее, примирился с необходимостью начать переговоры о союзе раньше назначенного им срока. Если Пруссия послушно сложит оружие, он сохранит по отношению к ней прежние намерения; позволит ей жить и будет приспосабливать ее для выполнения своих планов. Если же она посмеет рассуждать или попытается обмануть его, он не даст ей времени восстановить свои силы, не позволит выстроиться впереди России в качестве ее первой оборонительной линии. Он изменит свой план, тотчас же ринется на нее и уничтожит. Для обеспечения себе свободного прохода через Германию он готов вырвать с корнем остатки прусской монархии и заровнять самое место, где она была.

Ему нетрудно сделать это. Армия Даву, гарнизоны Данцига, Штеттина, Кюстрина и Глогау, затем войска, мобилизованные в великом герцогстве Варшавском, в Саксонии и Вестфалии окружают со всех сторон состоящее в подозрении королевство. Достаточно одного приказания, мановения его руки, чтобы это железное кольцо, внезапно сомкнувшись, раздавило Пруссию а своих смертоносных объятиях. Конечно, думает император, это будет началом ожесточенной войны с Россией, но зато казнь Пруссии свершится без всяких помех и с такой быстротой, что наши войска, по совершении этого неожиданного и смелого дела, успеют еще броситься на Вислу и развернуться там, прежде чем русские выйдут из своих границ и займут Германию. Правда, великая борьба начнется гораздо раньше, чем он того желает, но, по крайней мере благодаря этому, предполагаемый театр военных действий не будет перемещен. Как видим, при существующих условиях, Наполеон допускает, на худой конец, предположение – до войны с Россией уничтожить Пруссию, в том случае если, она будет уклоняться от приказаний, которые он ей пошлет.

Между тем, он переехал со своим двором в Компьен, где начал готовиться к путешествию в Голландию и в свои владения по ту сторону Рейна. 4 сентября аккредитованный при нем прусский посланник барон Круземарк был спешно вызван в Компьен. Там, придавая своим словам серьезный и внушительный тон, герцог Бассано сказал ему следующее: Император искренне желает сблизиться с Пруссией; он желает иметь ее своей союзницей. Но ничто не может так повредить этим добрым намерениям, как опрометчивые меры, которые предпринимаются в Берлине и которых Его Величество не может допустить. Пруссия совершит самоубийство, в полном смысле этого слова, если вызовет недоверие императора, ибо это не останется без последствий. У нее только одно средство сохранить себя – отказаться вполне от чрезвычайных вооружений, заслужить этим путем благосклонность императора и ждать результатов, ничего не предпринимая. В тот же день Бассано написал Сен-Марзану, чтобы тот сообразовал свои слова с этими угрожающими предостережениями.[316]316
  Маре Сен-Марзану, 4 сентября. В этой депеше министр иностранных дел передает свой разговор с Круземарком.


[Закрыть]

Несколько дней спустя, 13 сентября, по рассмотрению вновь полученных донесений, из которых Наполеон видит, что военные приготовления Пруссии в полном разгаре, он приказывает отправить Сен-Марзану категорические инструкции. В них французскому посланнику предписывается предъявить королевскому правительству требование о прекращении крепостных работ и о роспуске по домам созванных солдат. В доказательство же наших добрых намерений, он даст формальное уверение, что ему вскоре будут присланы полномочия на предмет открытия переговоров о союзе. Для перехода Пруссии на мирное положение он даст только три дня; самое большее, на что он может согласиться, это – продлить срок на сорок восемь часов. Если, по прошествии этого срока, он не получит полного и безусловного удовлетворения, он покинет Берлин, предупредив о своем отъезде маршала Даву, принца Экмюльского. По этому сигналу Даву тотчас же выступит в поход и со всеми своими силами нагрянет на столицу и на провинции Пруссии. Одновременно с ним перейдут границу вестфальцы, саксонцы, поляки, и, замкнув кольцо охвата, двинутся на Берлин. В то же время наши гарнизоны на Одере, соединясь и образовав непрерывную цепь, преградят отступление королевскому правительству; они помешают его бегству и принудят его к сдаче; обреченное на смерть государство погибнет, не успев опомниться, не успев крикнуть, не имея времени воззвать к себе на помощь, и от монархии великого Фридриха останется одно воспоминание.

На всякий случай Даву и Жерому были отправлены соответствующие приказания. Тем не менее, в секретном письме Маре к Сен-Марзану ясно было указано, что, хотя император и твердо решил уничтожить Пруссию, если она своим двусмысленным поведением вынудит его к этому, но что он вовсе не желает этого: напротив, его искреннее желание – избежать этой крайности. “Заметьте себе, – говорится в письме, – что искреннее желание императора состоит в том, чтобы дано было согласие на разоружение; чтобы даны были полномочия для открытия переговоров о союзе либо в Берлине, либо в Париже, чтобы вы имели возможность остаться на вашем посту, и чтобы Пруссия уведомила Россию, что она разоружается потому, что теперь у нее нет поводов беспокоиться за сохранение мира. Такое заявление Пруссии необходимо; ибо, при настоящем положении вещей, одним из серьезнейших последствий принятого Пруссией решения является то, что Россия может подумать, что ее вооружения были сделаны по соглашению с Францией. Следует, чтобы в течение трех дней было рассеяно впечатление, которое могли произвести на Россию вооружения Пруссии, а это может быть достигнуто только разоружением”.[317]317
  Маре Сен-Марзану. Некоторые выдержки из переписки с Берлином, хранящиеся в архивах министерства иностранных дел, были опубликованы Stern'oм, Abhandlungen und Acktenstücke etc.


[Закрыть]

В тот день, когда государственный секретарь набрасывал эти строки, в Берлине уже знали о сделанных Круземарку предостережениях. Прусский двор очутился в крайне затруднительном положении, ибо ответ Александра на просьбу о союзе и верной и надежной помощи не был еще получен. Было только известно, что царь с волнением прочел письмо короля; но, очевидно, это не подвинуло значительно дела, так как Шарнгорст все еще с жгучим нетерпением ждал на границе разрешения царя, чтобы тайком проскользнуть в Россию. Даст ли ему царь просимое разрешение, примет ли его, сговорится ли с ним об условиях союза – все это оставалось неизвестным. Не имея в руках никаких данных, Пруссия хотела выиграть время и прибегла к хитрости. Не переставая вооружаться, она решила объявить, что приступает к разоружению.

Фридрих Вильгельм собственноручным письмом уведомил Наполеона, что отказывается от формирования новых сорока восьми батальонов и от усиления полков по шестнадцать человек на роту. Действительно, эта мера была отмечена, но мобилизация продолжалась в иной форме. Рабочие, взятые для крепостных работ и для устройства укрепленных лагерей, почти сплошь были старыми служаками или не зачисленными официально молодыми солдатами; тех и других потребовали для несения государственной службы. Это было средством иметь их под рукой, чтобы при первой же надобности можно было сформировать из них полки. Этот замаскированный способ призыва не был отменен. Масса крестьян и рабочих держались в сборе около крепостей и, как муравьи, копошились у стен Шпандау, Кольберга, Грауденца и Нейса. Они чинили старые укрепления, возводили новые, возили землю, делали насыпи, и в то же время подчинялись военной дисциплине и ходили на ученья. Не превращаясь пока в лагерь, Пруссия была похожа на громадную мастерскую. Чтобы превратить рабочих в солдат, оставалось только приказать им бросить лопаты и кирки, взять ружья и заменить рабочую блузу военной шинелью. В один миг многочисленные рабочие артели превратились бы в взводы, роты, батальоны и составили бы армию, которая удвоила бы ту армию, которую Пруссия имела законное право держать на действительной службе[318]318
  Сен-Марзан Маре, 26 сентября и 16 октября 1811 г.; Сен-Марзан Даву, 4 октября 1811 г.; Archives des affaires etrangères Cf. Lehmann, II, 392 – 397.


[Закрыть].

Между тем Сен-Марзан получил депешу от 13 сентября, которая подстрекнула его усердие. Он, не стесняясь, заявил, что требуется истинное, а не фиктивное прекращение вооружений; что он настаивает на необходимости прекратить всякие работы и распустить всех рабочих по домам, т. е. на том, что, действительно, остановило бы мобилизацию. Он не скрыл, что, отклонив наши требования, Пруссия сама приготовит себе гибель.[319]319
  Maрe Сен-Марзану, 13 сентября 1811 г, Cf. Stern, 340 – 342.


[Закрыть]

Кризис обострился. Пруссаки попали в ужасное положение. За несколько дней до этого, они узнали, что Шарнгорст получил, наконец, разрешение переехать границу и, при соблюдении глубочайшей тайны, направился в Петербург. Нет сомнения, – думали они, – что теперь он совещается с царем, и, может быть, заручился уже обещанием полного содействия. Теперь, когда соглашение с русскими казалось столь близким, когда в самом непродолжительном времени можно было ожидать их прибытия, слишком трудно было королю и Гарденбергу отдаться на волю Наполеона. Они продолжали свою страшно опасную игру, – давать обещания и не держать. Гарденберг заявил, что король на все согласен. Сен-Марзану сообщили, и напечатали в газетах, что отдан приказ о прекращении работ и о роспуске людей. Действительно, в Шпандау – городе, находящемся близ Берлина, на глазах французского посольства – работы были прекращены; во всех же других местах, куда не могли проникнуть взоры нашего посланника, они производились руками рабочих-солдат с удвоенной энергией. Сен-Марзан отнесся к тому, что ему сообщалось, с большим доверием – настолько, что даже не счел нужным проверить. Зачарованный тем, что видел в Шпандау, он из единичного факта вывел общее заключение: он донес, что Пруссия вернулась к порядку, остался на своем посту и возобновил дружеские отношения с Гарденбергом и министром иностранных дел графом Гольцом. Берлинская публика, почуявшая было носившуюся в воздухе большую опасность, с радостью увидала, что гроза удаляется, и, после нескольких мучительных, лихорадочно-беспокойных дней, прусская столица опять впала в беспросветное томление.[320]320
  Сен-Марзан Маре, 21, 24 и 26 сентября. Cf. Stern, 342; 346.


[Закрыть]

В Берлине, как и в Петербурге да и вообще повсюду, наша дипломатия позволяла водить себя за нос. Не так легко было обмануть императора. Желая знать, отвечают ли поступки словам, он установил за Пруссией надзор. Для этого в его распоряжении было бесчисленное количество средств. Во-первых: Штеттин, Кюстрин, Глогау – три пункта, наиболее удобные для надзора. Комендантам этих крепостей предписано было вооружиться бдительностью и тщательно следить за тем, что происходит вокруг них. Затем, в циркулярной депеше нашим консулам в Кольберге, Штеттине, Данциге и Кенигсберге предписано было собирать сведения – каждому в своем округе.[321]321
  Тождественные депеши от 1 октября. Archives des affaires etrangeres Prusse, 248.


[Закрыть] Наконец, Даву поручено было покрыть Пруссию целой сетью шпионов; он должен был сосредоточить в своих руках все донесения, проверять их и дополнять своими личными наблюдениями. На этого безукоризненного, из принципа недоверчивого солдата, император мог смело положиться, – он знал, что он не удовольствуется внешностью, а будет смотреть в корень.

Чтобы ознакомиться с положением дел на севере, Наполеон отправляется в Нидерланды. Он начинает свой объезд с Булонского и Утрехтского лагерей, делает смотр флоту в устьях Шельды, останавливается на несколько дней в Антверпене, в тамошней крепости; затем вместе с императрицей посещает Амстердам, Роттердам, Нимвеген, где силой согнанные голландцы торжественно воздают ему почести. Но среди пышности официальных приемов – в дни, которые, как будто, исключительно посвящены празднествам и подробнейшему ознакомлению с состоянием войск, он находит время обернуться к Пруссии; он то и дело бросает на нее недоверчивые взгляды, прислушивается к малейшему несущемуся оттуда шороху, и с нетерпением ждет результатов предписанного им расследования. Вскоре чуть не на всех остановках его пути начинают нагонять его курьеры, принося ему сведения из всевозможных властей, донесения консулов, протоколы, составленные на основании расспросов курьеров, бюллетени полиции, клочки бумаги, исписанной впопыхах всюду разбросанными шпионами. Эти сведения, неодинаковые по значению и ценности, все сходятся в одном: за исключением Шпандау, нигде в крепостях работы не прекращены, нигде сборища людей не исчезли. В Кольберге работают изо дня в день, работают вовсю, будто спешат кончить срочное дело, как будто задались целью поставить нас пред совершившимся фактом. В других местах побережья – та же деятельность. В Силезии, где воображают, что находятся далеко от нас, открыто производится ученье вновь сформированных частей. Очевидно, Пруссия или хитрит, или задерживает исполнение своих обещаний.[322]322
  Archives des affaires étrangéres, Documents divers, Prusse, 248.


[Закрыть]

Немедленно же герцог Бассано, который, всюду сопровождая императора, неотступно ходит за ним как тень, начинает слать Сен-Марзану курьера за курьером. 2 октября из Антверпена он пишет ему длинное письмо. Из Амстердама отправляет три письма, причем два в один день, ив каждом обращается к нашему агенту со строгим напоминанием о необходимости проникнуть в намерения берлинского двора. Он сопоставляет поступки Пруссии с ее словами, и указывает, что Пруссия противоречит самой себе. В чем кроется причина такого несоответствия? – спрашивает он. Нет ли тут умысла ввести нас в заблуждение, нет ли вероломной задней мысли? Может быть, это просто непоследовательность, слабость, неспособность остановиться на определенном решений, привычная нерешительность, которая может уступить быстрому и энергичному давлению? “Во всем поведении Пруссии – и, в частности, в поведении кабинета с вами – есть какая-то неясность, какая-то тайна, и ваш долг—проникнуть в эту тайну. Для достижения этого не пренебрегайте никаким средством, но, главным образом, дайте понять, что напрасно стали бы надеяться обмануть нас; что требуются не речи, не торжественные заявления, а положительные факты, полное, безусловное разоружение, без всяких смягчений и оговорок”.[323]323
  Маре Сен-Марзану, 13 октября.


[Закрыть]

Если Сен-Марзан добьется этого результата, говорится далее, он окажет своему повелителю крупную услугу. Если же он убедится в систематической недобросовестности берлинского двора, но крайней мере, император будет знать, чего ему держаться, и Пруссия подвергнется участи, которую сама себе уготовит. Но всего важнее, чтобы наш посланник распознал и уловил истину под маской бесплодного притворства; чтобы он не боялся упрека в слишком большой подозрительности и недоверии. Повторение прежнего слишком большого оптимизма возложит на него тяжкую ответственность, ибо таковой оптимизм может повредить нашим насущным интересам.

Подшпоренный такого рода предостережениями и упреками, отрекшись, вследствие указаний на неопровержимые данные, от доверчивого отношения, Сен-Марзан ретиво взялся за дело. Он дал себе клятву не прекращать своих требований и не давать прусскому кабинету покоя до тех пор, пока тот не станет на законную почву. С этой минуты наступает для Пруссии время такого мучения, какое не поддается никакому описанию. Ожидая со дня на день письма от Шарнгорста с обязательствами Александра, она не решается еще искренне уступить нашим требованиям, хотя и находит, что Россия слишком много тратит времени на решительный ответ, и бесчеловечно оставлять ее в пасти льва. С другой стороны, прижатая к стене нашими требованиями, схваченная за горло, она беспомощно бьется в наших руках. Она старается высвободиться, бормочет извинения, изобретает разные предлоги, и истощает свой мозг, придумывая, что бы еще солгать.

Гарденберг приходит к Сен-Марзану и говорит, что король бесповоротно решил удалить рабочих из крепостей, но что ему не хочется сразу лишать работы такую массу людей, оторванных от обычных занятий; что он боится повергнуть их в нищету. Как человеколюбивый монарх, он хотел бы употребить их для культурной работы, для общеполезных крупных сооружений, или он намерен заставить их чинить шоссе, строить мосты, рыть каналы – новое средство держать их в сборе и в своем распоряжении.[324]324
  Сен-Марзан Даву, 4 октября 1811 г. Archives des affaires étrangéres volum citè.


[Закрыть] Сен-Марзан отвечает на это, что, согласно инструкциям, не может “уступить ни одного рабочего”; что все рабочие до последнего человека должны быть уволены.

Гарденберг не настаивает и меняет тактику. Чтобы оправдать нарушение обязательств в Кольберге, он всю вину сваливает на генерала Блюхера, коменданта этой крепости: что будто бы тот самовольничает; что “этот бесноватый старик” , несмотря на формальное запрещение короля, продолжал работы, ставя свои страсти выше обязанностей, но что его уже отрешили от должности, и вызвали в Берлин, где ему дадут строгий нагоняй.

Сен-Марзан возликовал, узнав об опале одного из наших непримиримых врагов. Даже сам император в удовольствием принял к сведению отозвание Блюхера. Но что же вслед за тем узнает он? По сведениям, доставленным герцогу Бассано его тайной полицией, немилость, постигшая Блюхера, была только кажущейся. По приезде его в Берлин, король милостиво принял его и несколько раз приглашал к обеду. Населению не возбраняют устраивать в честь его непристойные манифестации. Когда он явился “Под Липами” – в этом столь излюбленном берлинцами месте прогулок, его на глазах снисходительной полиции встретили рукоплесканиями и радостными возгласами. Все это, без сомнения, только подготовка к новому появлению его на сцене, к назначению его на высшую должность. Наполеон пишет на имя герцога Бассано следующую грозную записку, помеченную Дюссельдорфом: “Напишите графу Сен-Марзану, что он не должен допускать назначения генерала Блюхера на новую должность; что так как нам указано на него, как на виновника, то не следует восстанавливать его в его правах и этим давать доказательство своей неискренности”.[325]325
  Corresp., 18234.


[Закрыть] Тщетно Сен-Марзан старается объяснить, что доставленные герцогу сведения слишком преувеличены; что Блюхер только один раз обедал у короля; что овация “Под Липами” свелась к установленному военным уставом отданию чести несколькими офицерами; что генерал мало показывается и проводит время в Казино за игрой в вист по маленькой.[326]326
  Сен-Марзан Маре, 10 ноября, Stern, 369.


[Закрыть] Наполеон все-таки упорно и не без основания настаивает на том, чтобы не доверять Пруссии и ее лицемерной предупредительности.

Правда, он только что узнал, что во многих местах работы действительно прекращены; что рабочие ушли, но никто не видал, чтобы они вернулись домой. Спрашивается, куда девались они? Он раскрыл, что, вместо того, чтобы отправить домой удаленных из Кольберга рабочих, их просто-напросто разбросали на пространстве нескольких миль вокруг города. Тут их разместили по деревням и спрятали в лесах, чтобы при первой же надобности снова собрать. “Таким образом, прусскому правительству стоит только свистнуть, чтобы иметь в Кольберге то же количество людей, как и раньше”.[327]327
  Донесение от 20 октября. Archives des affaires étrangéres volume citè. Cf. Duncker, 392.


[Закрыть] Ввиду того, что другие сведения были неточны и не давали безусловного повода к обвинению; что между ними попадались неясные и даже противоречивые, Наполеон хочет получить достоверные сведения, дабы иметь право с чистым сердцем, с полным знанием дела вынести приговор Пруссии, если найдет, что она виновата. Он приказывает Сен-Марзану выхлопотать секретарю нашего посольства, Лефевру, право объездить все провинции, побывать во всех крепостях и собственными глазами посмотреть, что там делается.

Это чрезмерное требование возмутило Фридриха-Вильгельма. Он содрогнулся от такого оскорбления; на несколько часов в нем проснулась душа короля. Согласиться на подобную поверку – значит допустить, что могут сомневаться в его слове Гогенцоллерна, что вправе подозревать его в клятвопреступлении: скорее смерть, чем такой позор! Он объявил, что не хочет ронять себя ни в глазах своего народа, ни в глазах войска. В сухой записке Гарденберг сообщил ему отказ.[328]328
  Archives des affaires étrangéres, volum cite.


[Закрыть]