Текст книги "Избранные произведения. Том 5. Маори: Маори"

Автор книги: Алан Дин Фостер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

– Я не могу, Флинн!

– Почему не можешь? Это твое. Только твое. Если ты смущена, то можно сделать так, что об этом доме никто не узнает. – Он вновь обнял ее за плечи и понизил голос: – Мерита, этот дом может стать нашим домом. Твоим и моим. И Эндрю, конечно.

Когда она подняла на него взгляд, в ее глазах было столько боли, что он даже отшатнулся.

– Флинн, он так… так красив… Это самый красивый дом, какой мне только приходилось видеть в жизни! Самый роскошный подарок, который мне когда-либо дарили… Но я не могу жить здесь! Ты же знаешь. Я должна остаться в доме на Таравере.

– Но почему?! – воскликнул он, подавляя поднимавшееся в нем негодование. – Пусть досточтимый Роберт Коффин найдет себе другую экономку!

– Нет, Флинн, ты не понимаешь… Это невозможно.

– Тогда позволь мне самому нанять девушку, которая будет делать за тебя всю необходимую работу в то время, как Коффин и его жена будут отсутствовать. Когда они будут приезжать на озеро, ты будешь там, а все остальное время мы будем жить здесь. Вместе…

– Флинн, как же тебе объяснить? Я не могу. Он раздраженно отвернулся от нее.

– Не верю в это, Мерита. Не верю в то, что ты не можешь. Ты забываешь о том, как хорошо я тебя знаю. Ты можешь делать все, что захочешь, если поставишь себе такую цель. Если бы ты захотела покинуть навсегда дом на Таравере, ты бы просто собрала свои вещи и ушла оттуда! – Он вновь обернулся к ней. – Не говори мне только, что ты не можешь! В ее глазах блеснули слезы.

– Я знаю, что могу это сделать, Флинн. Я могу сделать это моим телом, но не сердцем. Не заставляй меня продолжать, Флинн. Нам обоим будет больно!

– Нет, отчего же не продолжать? Ты уж скажи все до конца, черт возьми! Скажи, Мерита, ты не имеешь права скрывать от меня эту правду!

– Хорошо… Я не могу, потому что не хочу. Наступила тишина, если не считать мягкого шелеста мелких волн, накатывавших на прекрасный пляж. Старики маори стояли около крыльца все так же неподвижно, словно истуканы, вытесанные из камня.

– Понимаю… – медленно произнес Флинн. – Вот теперь мне все стало ясно.

Он резко развернулся и решительно зашагал к оставленному на дороге экипажу. Она бросилась за ним вслед, догнала и схватила его обеими руками за локоть.

– Прошу тебя, Флинн, не надо так! Пожалуйста! Не уходи! Не сердись! Это роскошный дом! Такое чудо может только присниться во сне! Мы можем часто приезжать сюда. Я уверена, что смогу это устроить. Очень часто, если хочешь! Правда! Ты и я. Я не смогу показать эту сказку Эндрю, потому что он обязательно кому-нибудь проболтается. Но не проси меня переезжать сюда с тобой на все время! Я не могу оставить Тараверу и то, что там есть.

Он резко остановился, повернулся и устремил на нее пристальный тяжелый взгляд.

– Он что, любит тебя больше, чем я? Или, может, ты его любишь больше, чем меня?

Она отступила на шаг, больно задетая язвительностью его тона, столь не присущей ему.

– Я… Я люблю вас обоих, но по-разному… По-разному, пойми. Ты же знаешь, Флинн. Я никогда не скрывала от тебя наших отношений с Робертом. Когда мы полюбили друг друга, ты говорил, что можешь это понять и примириться с этим.

– Но сейчас я уже не могу с этим примириться! Я больше не хочу делить тебя с другим, Мерита. Особенно с ним. Ее страх и боль мигом переросли в интерес.

– Почему же «особенно с ним»? Почему особенно с Робертом? – Он отвернулся от нее, но она обошла его с другой стороны и опять взглянула прямо в глаза. – Почему именно робеет вызывает в тебе такую ярость?

– Да ладно, не надо об этом! Ничего тут нет такого. Просто я очень расстроен твоим отказом. Прости, если я сказал что-нибудь лишнее. Просто сама мысль о том, что мне суждено всегда делить тебя с другим мужчиной, бесит меня.

– Нет, Флинн, – проговорила она медленно, не отпуская его руки и не давая ему отворачиваться от нее. Она смотрела ему прямо в глаза, пытаясь увидеть там то, о чем он умалчивает. – Нет, Флинн, тут что-то другое… Ты что-то конкретно имеешь против Роберта. Я знаю. Я чувствую. Что это, Флинн? – Она повысила голос. – Что ты скрываешь от меня все эти годы? Почему ты скрываешь это от меня?

– Отлично! Я скажу тебе все! Я ненавижу богачей! Я знаю, что это выглядит по меньшей мере нелепо сейчас, когда я сам стал одним из них, но это правда. Я всегда их ненавидел! Я ненавижу людей, типа Роберта Коффина, которые строят из себя богов и королей. Которые раздуваются от осознания своей значительности, которая на самом деле является фальшивой. Они плюют на остальных и думают, что могут передвигать людей по своему усмотрению, будто пешек на шахматной доске. Кстати, к тебе он относится именно так.

– Это неправда! – воскликнула Мерита. – Он не плюет на меня, не считает меня пешкой на доске! Я добровольно согласилась на отношения с Робертом Коффином. На те отношения, которые у нас есть и которыми можно только гордиться любой женщине!

– Ну, хорошо, – со вздохом проговорил он, пытаясь переменить тему разговора любым способом, чтобы дальше не подогревать ее любопытство и гнев. – Если я не могу сделать тебя полностью своей, значит, придется смириться с настоящим положением и продолжать делить тебя с ним.

– Иначе никак не получится, – грустно сказала она, успокоившись.

– Скажи мне одну вещь, Мерита. Если придет вдруг день, когда тебе необходимо будет выбрать из нас кого-нибудь одного… Кого ты выберешь?

Теперь наступила ее очередь отворачиваться, чтобы не встречаться с его взглядом. Она повернулась и стала смотреть на море. Ветерок поигрывал ее длинными черными волосами.

– Я не знаю, Флинн. Честно, не знаю. Я только надеюсь на то, что этот день никогда не придет. Поскольку все крутится вокруг меня и на мне самая большая ответственность за такое положение вещей, я могу сказать только одно, что я люблю и буду любить вас обоих. Это был мой собственный выбор – полюбить Роберта Коффина, когда мой отец отослал меня к нему на службу. И это был мой собственный выбор – полюбить тебя, когда ты постучался в мою дверь и украл часть моего сердца.

Ее взгляд вновь скользнул по ослепительно-белому дому, который выглядел настоящим дворцом, выстроенным по какой-то чудной прихоти хозяина на фоне дикой природы.

– Ты знаешь, что я не лукавлю, Флинн. Когда я что-то говорю – я говорю правду. Кстати, будь уверен, когда я сказала, что мне нравится этот дом и что красивее его я ничего в жизни не видела, значит, так оно и есть на самом деле. Но я могу быть здесь в лучшем случае частой гостьей. Этот дом не может стать моим домом.

Она вновь повернулась к нему. Слезы все еще поблескивали в ее глазах. Она грустно улыбалась, словно извиняясь за свои жестокие слова.

– Прости, милый. Я испортила тот сюрприз, который ты так долго готовил для меня. Мы будем приезжать сюда часто-часто, милый Флинн. Но не уговаривай меня поселиться здесь на все время.

– Хорошо… Я принимаю твои условия, потому что не вижу другого выхода. – Он обнял ее и прижал к себе. – Все. Закончим все споры. Хватит ругаться. Сегодня слишком хороший день, чтобы портить его ссорами. Я возьму от тебя столько, сколько ты мне позволишь. И буду это делать так часто, как ты мне позволишь. И удовлетворюсь этим. Он склонился к ней и нежно поцеловал ее в губы. Она чуть отстранилась и проговорила полушепотом:

– Когда мы вместе, ты можешь брать меня всю, Флинн. Разве этого не достаточно?

– Я уже сказал, что достаточно, раз нет иного выхода. Ну, а теперь, может, ты все-таки войдешь внутрь дома? Она лукаво улыбнулась и смешно поджала губы.

– Только вместе с вами, сэр!

Он позволил ей взять себя за руку и провести по крыльцу в дом. Она смеялась и вновь была счастлива. Он тоже улыбался, но в душе чувствовал себя иначе.

Да, он удовольствуется тем, что она ему разрешит. Пока удовольствуется… А там видно будет.

Глава 8

Холли Коффин оторвалась от книги, которую держала на коленях и читала, и позвала служанку:

– Изабель, где ты запропастилась? Кто-то стучится к нам.

– Прошу прощения, мэм, – раздался в холле звонкий голос. – Бегу.

Через минуту девушка уже вошла в гостиную.

– Это был мальчишка-посыльной, мэм, – сказала она и протянула хозяйке запечатанный сверток. – Он сказал, что это для вас.

– Для меня? – удивилась Холли. – Ты не ошиблась? Он действительно просил передать это именно мне?

– Да, мэм. Я спросила его: может, это для Роберта Коффина; но он сказал, что получил инструкции передать это миссис Холли Коффин.

Холли отложила книгу в сторону, поднялась и внимательно осмотрела сверток у окна.

– Странно… Здесь написано только мое имя и больше ничего. Видишь? – Она показала на короткую надпись на свертке. – Ни адреса, ничего. Даже марки нет. Видимо, эта посылка пришла не по почте.

– Да, мэм. Я тоже так думаю. Можно мне идти? Я еще не закончила уборку.

– Да, конечно, дорогая. Иди.

Странно, странно… Интересно, кто это передает ей столь загадочную и необъяснимую посылку? День рождения уже давно прошел, а праздники будут еще не скоро…

Наконец она решила, что это, должно быть, ее добрый друг Фрэнсис. Фрэнсис был настоящим проказником и любил разыгрывать ее и других дам, посещавших церковь.

Посылка была очень тонкой. Она взвесила ее на руке. Легкая. Может, какая-нибудь книжка?..

Впрочем, лучше посмотреть, чем продолжать плутать в догадках.

Взяв в руки ножницы с ближайшего столика, она разрезала ими ленточку и, раскрыв сверток, увидела в нем конверт. Скомкав грубую коричневую бумагу внешней обертки и отложив ее в сторону вместе с обрывками ленточки, Холли распечатала конверт…

Она улыбалась. Теперь Холли была уверена в том, что это очередная проделка Фрэнсиса. Запаковывать в немыслимое количество бумаги листочек с приглашением к себе на обед – это было на него очень похоже.

Когда она наконец доберется до этого заветного листочка, она легко вздохнет и станет готовиться к новому выходу в местный свет.

В последнее время она стала чаще выходить из дома, хотя силы прибывали медленно и не позволяли ей с головой окунуться в жизнь. По мере того, как она стала выздоравливать, приглашения на обеды и вечеринки стали поступать в дом Коффинов все в большем количестве. В том числе от людей, которых Холли совсем не помнила. Приглашения поступали и от подчиненных Коффина, которые этим способом хотели подлизаться к хозяину. Обычно эти бумаги сначала проходили через руки Роберта. Он с удивлением воспринимал растущую популярность его жены, что напрямую было связано с его собственным общественным статусом. Похмыкивая и пожимая плечами, он передавал приглашения в руки супруги. Сам Роберт за многие годы жизни в Новой Зеландии напрочь позабыл о том, как принято жить в «обществе», его хватало максимум на обеды у друзей. Впрочем, с годами он стал меняться. Наполнив свою жизнь всевозможными атрибутами роскоши и могущества, он неохотно согласился с тем, что должен также принимать более активное участие в светской жизни колонии. Его статус в этом смысле в Окленде был едва ли не самым высоким и отсиживаться в своем рабочем кабинете было уже неприлично.

Все это его тяготило. Он, например, не хотел проводить вечера в обществе тех людей, которые ему не нравились. Но что было поделать, если так было «принято»? Впрочем, он не очень сопротивлялся. Роберт любил говорить, что примет приглашение даже от самого черта, лишь бы вытянуть Холли из душного дома.

Однако в последнем конверте приглашения на обед не оказалось. Только маленькое письмо, написанное незнакомым Холла почерком. Письмо и целая пачка фотографий. Она обрадовалась. Фотографии в Новой Зеландии все еще были в новинку. Особенно самые современные, отпечатанные на глянцевой бумаге.

Ого! Значит, автор посылки был не только загадочным незнакомцем, но еще и состоятельным человеком, раз позволяет себе такие забавы.

Первую карточку она поднесла к окну вместе с остальными. Взглянув на нее, она тотчас же узнала, что на ней было изображено. Это был их «загородный» дом на Таравере, снятый с порядочного расстояния. В кадре помещались частично озеро и гора. Очевидно, фотограф находился на небольшом холме, который возвышался с задней стороны дома. Хорошая карточка! Надо будет сделать для нее рамку…

На второй фотографии также был запечатлен дом, только на этот раз камеру передвинули гораздо ближе к нему. Озеро и гора из кадра исчезли. Третья картинка изображала то же самое и была сделана с еще более близкой дистанции. Это уже становилось интересным. На ней был изображен дом сзади, огород и забор, окружающий весь двор. Фотограф расположился с камерой все еще выше уровня земли и забор не был для съемки дома препятствием, остальные снимки имели в своем фокусе кушетку, которая занимала всю веранду на заднем крыльце. На ней хозяева дома спали в жаркое летнее время, когда в спальне на втором этаже становилось слишком душно.

Каждый снимок имел один и тот же фокус – кушетку, которая становилась все больше и больше, вытесняя все окружающее из кадров. На кушетке кто-то был… Она почувствовала внутреннее напряжение. Улыбка, которая появилась на ее лице после просмотра первого снимка, теперь исчезла.

На кушетке лежали двое. Мужчина и женщина. Обнаженные. То, что вначале ей показалось милой шуткой, теперь уже выглядело делом серьезным и отчего-то неприятным.

Осталась последняя фотография. Она не хотела смотреть ее, но не смогла перебороть в себе инстинктивного предчувствия и перевернула снимок, чтобы было видно изображение.

Теперь мужчина и женщина сидели на кушетке. Вернее, на ней сидел один мужчина, а женщина была у него на коленях. Она обнимала его за шею, а он ее за талию.

Картинка была довольно неясной. Трудно было рассмотреть выражение их лиц, но черты лиц различались вполне удовлетворительно…

Холли сразу узнала мужчину, несмотря на то, что крыльцо было закрыто тонкой сеткой от мошкары. Внутренний голос неуверенно настаивал на том, что тут какая-то ошибка, что это не может быть он. Но все, увы, говорило за то, что она видит на фотографии Роберта.

Через минуту она узнала и ту женщину, которую он держал у себя на коленях и обнимал. Это была Мерита, экономка, которая приглядывала за домом на Таравере. Черты ее лица различались не так ясно, как у Роберта, но Холли не могла ошибиться. Эти длинные черные волосы… Эти роскошные формы…

Холли осторожно сложила фотографии вместе и положила их обратно в конверт. Она обращалась со снимками так, как будто это были прошлогодние засохшие листья, которые могли рассыпаться в прах от одного неосторожного движения. Рука, державшая фотографии, дрожала. Она нащупала другой рукой стул и без сил повалилась на него. Несколько минут она сидела в неподвижности, глядя в пустоту перед собой. Мысли отяжелели так же, как и мышцы. Она словно окаменела внешне и внутри.

Спустя какое-то время, – она потом не могла вспомнить, когда именно очнулась, – Холли наткнулась взглядом на письмо, также бывшее в конверте. Она взяла его в руки и, раскрыв, стала медленно читать…

Коффин с жадностью поедал ужин. Сегодня выдался хороший, прибыльный денек. До «Дома Коффина» дошел слух о том, что цены на шерсть совершили еще один заметный скачок вверх. Вдобавок к этой радости его ждала еще одна: на неделю раньше из плавания вернулся один из его кораблей «Альбатрос». Капитан говорил, что ему еще никогда так не везло с попутными ветрами. Коффин в сопровождении Элиаса Голдмэна посетил судно, чтобы проверить груз и вполне удовлетворился осмотром: английские подрядчики ничего не забыли, погрузили в трюмы «Альбатроса» все, что обещали.

К тому же Кук сегодня, кажется, превзошел самого себя. Особенно сочной и вкусной была жареная утка. Впрочем, Холли, сидевшая на противоположном конце стола, казалось, не разделяла его хорошего настроения. Она вообще почти не притрагивалась к еде, лишь изредка зацепляя вилкой незначительные кусочки темного, блестящего от жира мяса. С самого начала ужина она не проронила ни слова.

Дожевав сочный кусок утиной грудинки, он вытер губы полотняной салфеткой и взглянул на жену.

– Что с тобой сегодня, дорогая? Ты бледна, как призрак. Как будто на тебя вылили ведро воды и оставили на морозе. Что стряслось? Ты не забыла о том, что сегодня вечером мы идем на чай и десерт к Хэмптонам?

К своему удивлению, Коффин заметил за собой в последнее время одну деталь: ему стали нравиться эти вечеринки у знакомых и коллег. Он с нетерпением ждал сегодняшнего вечера. Хэмптоны привезли из Парижа повара, который делал такие сладости, каких Коффин не едал со времени своего переезда в Новую Зеландию. Это раньше он был равнодушен к сладкому, а теперь с возрастом и богатством его вкусы стали меняться. Это раньше он был строен, как олень, потому что ежедневно выезжал на лошади прокатиться по окрестностям и карабкался по вантам на своем корабле. Теперь его талия заметно округлилась, что его не очень-то волновало.

– Я не иду, Роберт.

Он не сразу понял этой реплики своей жены. Когда же понял, то отложил салфетку в сторону и нахмурился.

– Что ты имеешь в виду под этими словами? Что значит, ты не пойдешь? Чепуха какая-то! Тебе Хэмптоны всегда нравились больше, чем мне.

– Я сказала, что не пойду.

– Да что случилось-то? Плохо себя чувствуешь? Вместо ответа она поднялась из-за стола, достала из сумочки, висевшей на спинке стула, что-то белое, подошла к нему и бесцеремонно кинула пачку каких-то бумаг прямо на его тарелку. Оказалось, что это были фотографии.

Он непонимающе уставился сначала на них, потом на жену.

– Что это такое? Плохие вести из дома?

– Нет. Не из Англии.

Заинтригованный Коффин сделал глоток вина из своего бокала и взял бумаги. Когда он проглядел несколько первых снимков, лицо его потемнело.

На последнюю фотографию он смотрел дольше всего. Когда же он присоединил ее ко всем остальным и отложил в сторону, то понял, что жена все еще стоит над ним и смотрит ему в затылок. Он физически ощущал этот ее тяжелый взгляд. Внезапно его обуяла ярость. Он схватил фотографии и отшвырнул их на середину стола.

– Чепуха! Все чепуха! – проговорил он сквозь зубы.

– Чепуха? – переспросила она каким-то непривычным, сдавленным голосом. – Ты что, Роберт?! О какой чепухе ты говоришь?!

Он не мог поднять голову и посмотреть ей в глаза.

– Фотографии можно подделать. Я знаю, с ними можно делать все, что угодно. Нужен всего лишь опытный фотограф, художник и химик.

– Ты что, пытаешься убедить меня в том, что это не ты сидишь на кушетке с экономкой на коленях?!

– Я говорю только то, что лица можно без труда подделать.

Она отошла от него на шаг, не спуская с него широко раскрытых от отчаяния и гнева глаз.

– Ты, наверно, думаешь, что я все еще полубезумная?.. – тихо, но с ненавистью в голосе проговорила она. – Значит, я должна поверить тебе? Поверить, что лица подделаны? Что, может, и крыльцо с кушеткой подделаны? И сам дом, разумеется! Как ты мог, Роберт? Ведь… Ведь мы же вместе спали на этой кушетке! – В ее голосе появилась надтреснутость. – Господи! И с кем! С дикаркой!

Он промолчал. Ему нечего было сказать.

Но Холли еще не закончила:

– С маори! Как какой-нибудь грязный фермер! Посмотри еще раз! На кого вы там похожи? На животных, совокупляющихся за амбаром!

– Кто тебе принес снимки? – спросил он глухо, показав рукой на злополучные фотографии.

Игнорировав этот вопрос, она набросилась на него с еще большей яростью:

– Все эти годы! Как долго уже, Роберт?.. Сколько времени? Ведь ты говорил, что построил этот дом для меня! Для нас!

– Я и сейчас это говорю!

– Так вот лучше помолчал бы! Ты построил этот дом для себя и этой женщины! Твое маленькое, тайное любовное гнездышко, не так ли? Хорошо устроился! И все эти «инспекционные» поездки, которые ты регулярно совершаешь в район озера. Ловко инспектируешь, Роберт! – Она подошла к середине стола, собрала разбросанные фотокарточки и, вернувшись, стала потрясать ими перед его лицом. – Мне даже жалко тебя! Ты так разрывался между этим домом и тем! Ты всегда возвращался из своих «деловых» путешествий таким усталым, измотанным, изможденным. Тебе всегда требовался, по крайней мере, двухдневный отдых. – Она отшвырнула от себя фотографии, которые рассыпались по столу. Некоторые упали на пол.

Наконец, он поднял голову.

– Холли, она – простая экономка. Она для меня ничего не значит.

– Ложь располагает к компромиссу, не правда ли? Хорошая формула. Очень удобная. Но я прошу тебя, Роберт: не лги мне. Хотя бы сейчас не лги. Этим ты уже не спасешься. Ты лгал мне в течение всех этих лет, да? Роберт! – Она взяла в руки письмо и быстро пробежала по нему взглядом. – В течение одиннадцати лет, если быть точным. А ведь я считала это самыми счастливыми годами в нашей совместной жизни. Мы ездили туда летом, жили в том доме, катались верхом по окрестностям, купались в горячих источниках… Мы там вкусно ели, а эта женщин а… – Она произнесла это слово таким тоном, как будто говорила о какой-то страшной и неизлечимой тропической болезни, – готовила нам и служила нам верой и правдой. Сколько тайных улыбочек я проглядела, Роберт? Сколькими нежными прикосновениями и секретными поцелуями вы обменялись, когда я смотрела в другую сторону? Я часто уходила спать очень рано… В такие вечера ты, наверно, имел ее на кухонном столике, Роберт?

– Холли, я…

– А хочешь знать, что во всем этом хуже всего? Что причинило мне самую большую боль? Ведь… я хорошо относилась к ней. По-настоящему привязалась…

– Она тоже очень привязана к тебе, Холли.

– Привязана ко мне?! – вскричала она, испепеляя его своим горящим взглядом. Тут уже последние остатки равновесия оставили ее. – Привязана ко мне?! Как она смеет? Как она смеет?! – Голос Холли поднялся до истеричного крика. – Ласково болтать со мной о том, о сем, стирать, выглядеть моей подружкой… И одновременно лежать с тобой у меня за спиной!

– Она – маори, Холли. Среди них любовь больше чем к одному человеку является обычным делом, распространенной традицией.

– Безбожники! Язычники! Как это все отвратительно!

Лживые мерзавцы! Они убили Кристофера! А теперь я узнаю, что еще одна представительница их поганого народа вот уже в течение десятка лет обманывает меня с моим мужем! – Выражение ее лица изменилось. Губы были поджаты и побелели. Глаза сузились. – Мало того! У вас двоих еще появился маленький ублюдок! Красивая пара с ребенком, как трогательно!

До сих пор Коффин держался с удивительным мужеством и спокойствием, однако последняя фраза жены подбросила его в воздух и заставила сжать руки в кулаки.

– Откуда ты про это узнала?

– Эндрю, не так ли? – саркастически спросила она. – Маленький очаровашка, не так ли? Который бегает по дому и огороду и называет тебя «дядей Робертом»? Глядя на него, я всегда знала о том, что он полукровка, но мне никогда и в голову не приходило, что это твой полукровка! Господи, ты обманываешь даже своего собственного ребенка!

Она нависла над ним угрожающей тенью, уперев руки в полированную поверхность стола.

– Кого еще ты успел обмануть, Роберт? Бедная, глупенькая девочка из семьи аборигенов! Ты, наверно, наобещал ей, что скоро бросишь меня и женишься на ней?

– Нет, для нее это вовсе не является обязательным. Ей это не нужно.

– О, как я ей благодарна! Она так великодушна по отношению ко мне!

– Как ты узнала относительно Эндрю? Из фотографий нельзя было ничего такого понять…

– О, разве я забыла тебе сказать, что кроме фотографий было еще кое-что? Письмо, дорогой. – Она прошла к своему концу стола, взяла листок бумаги, затем еще один, соединила их вмести и взглянула на Коффина дразнящим взглядом. – Вот это самое письмо. Оно очень длинное, Роберт. И очень подробное. То, кто написал его, не хотел, чтобы у меня еще оставались хоть какие-нибудь сомнения после просмотра снимков.

Коффин вышел из-за стола и направился в ее сторону. Она, тяжело дыша, сделала шаг назад. Он старался не повышать голоса:

– Отдай мне это письмо, Холли.

– Почему бы и нет? Лови! – Она бросила письмо ему в лицо. Оно полетело по замысловатой кривой, словно подшибленная камнем птица, и приземлилось у ног Коффина. – С чего это я стану его от тебя прятать? В нем нет ничего такого, чего бы ты уже не знал.

Он нагнулся за распавшимися листками письма, соединил их, выпрямился и стал внимательно читать. Она оказалась права, когда говорила о подробном доносе. Кто бы его ни написал, было совершенно ясно, что это человек, хорошо знающий Коффина и, главное, Мериту. Он поведал Холли буквально обо всем, что на протяжении многих лет Коффин искусно скрывал от нее.

– Кто послал его? Кто! ?

– Понятия не имею. – Она оперлась о книжный шкаф. – Изабель взяла сверток у мальчишки-посыльного, который прибежал к нам домой. На бумаге не было указано адреса. – Она рассмеялась. Это был невеселый, траурный смех. – Поначалу меня это удивило, но теперь я все понимаю. Автор посылочки знает, что сделал грязную работу и не хочет за это пострадать.

– Но должно же было быть что-нибудь! Какое-нибудь указание на… Марка, например!

– Нет, марки тоже не было, – презрительно усмехаясь, проговорила она. – Там ничего не было. Послание пришло не по почте. Сначала мне это показалось странным. Я подумала: может, это кто-нибудь из наших соседей? Кто-нибудь из наших друзей? – И снова этот разрывающий сердце смех! – В этом письме и в фотоснимках вся правда. Господи, какой же слепой я была! Сколько соседей, знакомых уже знают об этом? Сколько людей смеется мне в спину, когда я прохожу по улице?! Сколько лет продолжаются эти смешки! А я-то, дура, ничего не замечала!

Он продолжал пристально изучать письмо-донос.

– Никому про это ничего не было известно, – пробормотал он. – Никому.

– Однако нашелся же знающий человек, который написал это письмо и сделал фотографии! Нашелся человек, который смог поместить фотографа в «нужном» месте, Роберт. И в «нужное» время. Чтобы эффект был максимальным. Нашелся человек, для которого твоя любовная тайная связь являлась отнюдь не тайной.

– Да, это верно… Но кто?

Тот, кто сделал все это, не мог не понимать, что заслужил себе всем этим смертный приговор от Роберта Коффина. И однако это не остановило негодяя. Необходимо проложить четкий след от письма и снимков к их автору. Но как это сделать?

– Я опрошу всех фотографов в Новой Зеландии и найду человека, который понесет ответственность за этот донос! Она покачала головой, глядя на него.

– Подумай лучше о своей ответственности. Ты всегда любил называть себя ответственным человеком, Роберт. За то, что случилось, ответственность несет отнюдь не тот, кто написал письмо и сделал фотографии. Ты несешь на себе всю тяжесть этой ответственности. Ты! В данную минуту тебя занимает одна-единственная мысль. О мести. Не правда ли? Ты хочешь отомстить человеку, который знал всю твою подноготную. Правда ранит больно, Роберт. Жить, окружив себя секретами, очень легко. Очень просто. Никаких сложностей, никаких душевных переживаний. Возможно, что никакого нанятого фотографа и не было. Возможно, человек, написавший письмо, собственноручно сделал и снимки. Что тогда?

– Тогда я пойду по следам всех фотокамер.

– Ты не сможешь этого сделать. С тем же успехом ты можешь пойти по следам всех каминов или лошадиных уздечек в Новой Зеландии.

Он смял письмо в кулаке.

– Я найду! Вот увидишь. Придет день. Придет день! – Он снова сел на свой стул, бесцельно сминая в зажатом кулаке письмо и тяжелым взглядом глядя на рассыпанные по полу, словно игральные карты, фотографии. – Кто же мог сделать эту гадость? Кто?!..

Она вся дрожала. Было удивительно, что в таком маленьком теле может содержаться столько ярости.

– Это неважно! Важна правда, которая открылась! – Она бросилась к нему, подняв кулаки. Он отшатнулся, но она все-таки достала его лицо пощечиной. – Важна только правда! Правда! Попробуй отрицать факты, приведенные в письме и наглядно продемонстрированные на снимках, Роберт! Попробуй, может, у тебя что-нибудь да получится! Только помни о том, что на тебя смотрит Бог!

Он глубоко вздохнул и, отстранив ее от себя, поднялся из-за стола.

– Ну, хорошо. Это правда… – Отойдя от нее на несколько шагов и глядя в сторону, он продолжил: – Я думал, что ты не переживешь того удара, Холли. Все так думали. Слуги, доктора… Но ты не умерла. Ты все время сидела вон на том стуле, смотрела бесцельно в окно на двор и молчала! Дни превращались в недели, недели в месяцы, а ты все сидела и смотрела! Когда ты не сидела, ты ходила по комнатам, словно привидение! Ты хоть можешь понять, каково мне это было наблюдать? Ты хоть способна оценить, как давила на меня такая жизнь?!

Я держался столько, сколько мог! Черт возьми, Холли, я тоже живой человек! И не развалина какая-нибудь. У меня есть свои чувства, переживания, потребности. Мерита оказалась рядом в трудную минуту. А ты в это время… Тебя не было.

Она долго молчала, словно прислушиваясь к эху его горьких слов, потом тихо проговорила:

– А если бы была, Роберт? Что тогда? Ты что, хочешь сказать, что тогда ничего этого не случилось бы? Что ты не занимался бы с ней любовью за моей спиной? Что ты не согласился бы иметь от нее ребенка, раз уж я не могла подарить тебе второго?

– Да, все обстоит именно так. Именно так. Ничего бы не случилось.

– Я не верю тебе. Да и как я могу тебе поверить? Я уверена, что ты жил бы с ней независимо от моего самочувствия. Если бы я была здорова, как лошадь, ты все равно продолжал бы совершать свои «инспекционные поездки» на озеро! Потому что ты хотел иметь эту женщину! А желания всемогущего и досточтимого Роберта Коффина – закон! Представляю, какое удовольствие тебе доставляло планирование вашего укромного любовного гнездышка! Ты поселил ее в доме на озере под прикрытием должности экономки. Все устроил так, чтобы у меня не появилось бы и тени сомнения. Ты превратил дом у озера в свой маленький рай. Не пытайся это отрицать! Уже поздно что-либо отрицать. Я-то знаю, что никогда не была хозяйкой нашей дачи. Я всегда была там гостьей. Нет, моя болезнь никак на это не повлияла. Не заболей я – все было бы точно так же.

– Нет, ты не права. Я клянусь, что тогда ничего не было бы, Холли.

– Не называй меня больше по имени, грязный изменник! Посмотри на себя в зеркало! Как ты отвратителен, когда пытаешься отмазаться от своей вины, прикрыть свою выпирающую похоть, выглядеть безвинно оскорбленным и уязвленным!

– Кто же это мог сделать? – проговорил устало Коффин, глядя на рассыпанные фотографии. – Ты хоть сама себя спрашивала об этом?

– А зачем мне это делать? Что ты вообще хочешь этим сказать? Ты думаешь возложить всю вину на того неизвестного человека, который на все раскрыл мне глаза? Все это не то, подлец! Важна только правда! Она существует сама по себе, отдельно от письма и от фотографий. И от мотивов, которыми руководствовался тот человек, сажая тебя в лужу. Все это незначительно, несущественно перед самой правдой! А правда состоит в том, что ты милуешься со своей маорийской шлюхой, разве не так? Ты любишь ее, мерзавец!