Текст книги "Снежные люди"
Автор книги: Ахмедхан Абу-Бакар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ИЗ СЛОВ НЕ СВАРИШЬ ПЛОВ
Так уж заведено нынче, что все кому не лень чернят служителей мечети, которые, мол, сеют в человеческих душах страх и суеверия, отрешенность от мира и покорность судьбе. Какими только словами не клеймят их лекторы на лекциях, писатели в книгах, журналисты в газетах! Но чем же виновата эта горстка людей? Не тем ли, что эти святые самозванцы обирают легковерных и дураков? Однако и мышь старается полегче добыть хлеб свой насущный. По-моему, здесь не столько вина «святых» служителей мечети (я беру в кавычки это слово, потому что они такие же святые, как и мы с тобой), сколько тех простодушных людей, которые им доверяют и охотно слушают любые сказки о шейхах и чудесах. Ну, вот пример: вы знаете, что случилось с ослицей Хужа-Али, которую он убил за безнравственность возле аула Мин-Мубарак, после смерти? Нет, не на том свете, а на этом, на земле Дагестана. Я так и думал, что не знаете: такие чудеса случаются только у нас в горах, да и то не часто... Нашелся сообразительный малый по имени Супи-Дауд, про которого говорят, что ему нельзя подать руку, если на ней есть перстень: мгновенно стащит камень! Так вот, этот находчивый человек закопал ослицу у дороги на холме и водрузил шест с белым флажком, вырыл рядом землянку для себя, взял в руки янтарные четки и стал жить, как аскет, объявив ослицу святой! Если б об этом узнал Хужа-Али, он, наверное, тем же кинжалом проломил череп и Супи-Дауду; но, к радости новоявленного шейха, Хужа-Али как сквозь землю провалился...
Скоро слух о святой могиле прошел по всей округе, и к ней стали стекаться верующие, надеясь вымолить себе разные земные и небесные блага. Супи-Дауд не мешал им: сидел поодаль и перебирал четки, а к его ногам складывали садака – приношения... И вскоре Супи-Дауд построил в ауле саклю из тесаного камня, приоделся, приобулся, развелся со старой женой, взял себе молодую... Словом, поступил, как поступили бы и его прихожане.
И вдруг обо всем этом появилась заметка в газете: какой-то молодой селькор рассказывал обо всем с негодованием и гневом. «А что же Супи-Дауд?» – спросите вы. Супи-Дауд не отрицал, только, говорят, пожал плечами и произнес: «Неужели им жалко для человека даже дохлой ослицы? Падаль, а кормит же меня!»
«А как же отнеслись ко всему этому молящиеся?» – можете спросить вы. Нет, они не поверили ни одному слову, напечатанному в газете, еще больше убедились в святости могилы и заявили, что селькор оклеветал бедного шейха Супи-Дауда...
Нет, по-моему, мы все-таки не с той стороны подгоняем осла!
Если есть на свете дураки и есть пройдохи, которые их дурачат, то и пусть взаимно развлекаются, пока не поумнеют. Вы можете возразить, что, мол, это опасная болезнь и зараза может распространиться. Нет, скажу я, это всего только прыщик на здоровом теле, из которого можно двумя ногтями выдавить всю суть. Но, может быть, у безбожников есть тот же неписаный закон, что у лудильщиков? Ведь, покрывая полудой медную посуду, мастер всегда в незаметном месте оставит незащищенную медь: нельзя же создавать вечную посуду! Иначе дети лудильщиков пойдут по миру с протянутой рукой.
Услыхав о святой могиле ослицы, правоверные мужи Шубурума пришли в ярость: как же так, ведь Шубурум издавна ближе к аллаху и благочестивее! Если в ауле Мин-Мубарак ослицу объявили святой, то почему б не объявить святой могилу сельского парикмахера, первого члена Союза безбожников (а вы не забыли, что магометане всегда были против бога?!), старого члена ДОСААФ Адама, павшего жертвой этого зверя, могильщика Хажи-Бекира, который все еще находится под следствием... Нет, нет, простите, как раз сегодня сообщили в сельсовет, что Хажи-Бекир бежал из тюрьмы.
В самом деле, подумайте-ка хорошенько: чем могила ослицы лучше могилы Адама? Адам все же прямой наследник нашего первого предка на этой грешной земле! Ну, разве не правы шубурумцы?
И как на крыльях ветра, разнесся слух от ледников Базар-Дюзи, Дюльти-Дага до Шалбуз-Дага, к ликованию правоверных шубурумцев сразу померкла слава святой ослицы, а толпы паломников потянулись в Шубурум. Приношения верующих как снег на голову посыпались в саклю, где жила молодая вдова Адама. Хева не пожелала отказываться от добра, да к тому же и сама поверила в святость Адама: уж если такой хороший человек не святой, то кому же и быть святым!
Но смятение в Шубуруме возросло еще больше: паломники, святая могила вызывали гордость и желание остаться в Шубуруме, но ежедневные вопли каптара и его странные выходки – у кого-то с веранды украли баранью тушу, у другого прямо со двора выгнали корову и утром нашли от нее только рога и копыта, а там чуть не утащили из люльки ребенка – побуждали людей последовать примеру мудрого Хужа-Али...
В сельсовете собрались активисты: надо было окончательно решать, что делать; из района стали уже поступать худые вести, что там недовольны бездействием активистов Шубурума; Чамсуллу вызывали в райком и предложили положить конец всем этим безобразиям: каптарам, святым могилам, паломничеству и прочему. Ну да, дорогу уже расчистили от завалов, вы разве не знали? Но сделали это не шубурумцы, а специальная партия дорожных рабочих с машинами, которую, потеряв терпение, послали из Махачкалы. Как говорится, из слов не сваришь плов, настала пора действовать! На этом совещании присутствовал и корреспондент Касум, который все чаще и чаще повторял теперь свою любимую поговорку: «Узнаю тебя, край чудес!» Очень нравилось ему сидеть на гудекане и беседовать с Али-Хужой, который очень тосковал без Хужа-Али... Ну, а сам Касум, с тех пор, как живет в сакле Мухтара и ежедневно видит Айшат, стал отчего-то худеть и даже помрачнел. Вот и сейчас он сказал с отчаянной решимостью, словно бросаясь в атаку:
– Выход один: напасть на след этого снежного человека, как вы называете – каптара, и поймать или на крайний случай застрелить!
Надо добавить справедливости ради, что Касум предвидел скорое появление научной экспедиции и хотел опередить ученых. Иначе все его путешествие в Шубурум окажется просто мальчишеством.
– Я думаю, – добавил Касум, – найдутся в Шубуруме смелые люди, пойдут со мной на каптара.
– Куда?!
– К этим снегам? Что ты!
– Туда еще не ступала нога человеческая.
– Нет, лучше переселить всех, все равно половина бежала...
– Пустая затея! Снежного человека уже ловили было на Памире, да не поймали!
– Неужели не найдется смелого человека?! – удивился Касум. – Ну вот ты, сельский охотник Кара-Хартум?
– Я? – смущенно пожал плечами Кара-Хартум. – У меня все-таки семья... Но я, конечно, могу... Если прикажет начальство.
– Тут дело добровольное, – сказал Мухтар и вдруг добавил с шутливым отчаянием: – Клянусь, выдам дочь за того, кто поймает этого снежного дьявола!
– Эх, молодежь, молодежь! – вздохнул Али-Хужа. – Ради такой девушки, Мухтар... Эх, жаль, немного стар я для нее...
Все засмеялись.
– Ловлю тебя на слове, Мухтар, – вдруг вскочил Хамзат. – Люди – свидетели.
– Все-таки один нашелся! – обрадовался Касум.
Тут зазвонил телефон, и Мухтар взял трубку. Говорили из района. Чем больше слушал Мухтар, тем мрачнее становился. «Да... хорошо... Да, как он обманул всех нас... Ах, негодяй! Хорошо, хорошо». Все смотрели на него в безмолвии и ожидании. Наконец Мухтар положил трубку и, помолчав, сказал, что, мол, Хажи-Бекир бежал из-под следствия и теперь район требует изловить беглеца, ибо он должен быть где-то в окрестностях Шубурума.
– Вот за ним на охоту и я могу пойти! – сказал Кара-Хартум.
– С ним и без тебя справимся, – возразил Чамсулла. – А ты все-таки ступай с Касумом. Ты охотник, если что – у тебя верный глаз и доброе ружье...
– Итак, решено: изловить каптара или хотя бы пристрелить! – заключил Мухтар. – Хватит! Мы стали посмешищем всей республики, нас самих уже прозвали каптарами. Пусть поздно, но должно же в нас проснуться мужество... А Хажи-Бекира мы найдем, куда ему деваться! Итак, все! Пусть восстановятся в Шубуруме порядок и спокойствие!
На этом и порешили. В этот день впервые разнесся по аулу добрый, ободряющий слух: наконец-то нашлись храбрые люди, которые покончат с каптаром!
С тем самым каптаром, из-за которого почти половина шубурумцев ушла, рискуя жизнью, по скользким зимним тропам из родного аула; ушла, даже не взяв никаких документов в сельсовете: Мухтар давно перестал давать справки...
По пути домой Хамзат возле больницы встретил Айшат и подошел.
– Ты еще смеешь ко мне приближаться?! – возмутилась Айшат.
– Да, смею! Потому что ради тебя рискую жизнью, – возразил Хамзат.
– Не стоит!
– Клянусь, я поймаю его!
– Кого?!
– То животное, которое называют каптаром. Поймаю и притащу к тебе.
– Да зачем он мне?
– Чтоб ты стала моей женой. Твой отец только что дал слово.
– Этого не будет, даже если пригонишь целое стадо каптаров!
– Увидим! Прощай, Айшат. И помни, если я погибну: «...он меня любил, он мне единой посвятил...»
Дальше Хамзат не мог вспомнить и потому поторопился уйти. И все-таки сегодня он чувствовал себя героем. Даже не подумал о том, что, поймав каптара, быть может, опровергнет собственную диссертацию: ведь сила и новизна его мыслей и суждений в значительной мере покоилась на полном отсутствии достоверных сведений о снежном человеке. Зато каким-то чутьем Хамзат ощутил, что этот пришелец Касум неравнодушен к Айшат, и оттого воспламенился вдесятеро. Странное чувство ревность! Порой она заставляет человека забывать самого себя и совершать поступки, в другое время ему не свойственные. Вот и сейчас, уходя, он грозно добавил:
– Берегись, Айшат, если ты с кем-нибудь...
– Иди, иди! Не тебе приказывать, не мне слушать.
– Хорошо! – многозначительно промолвил Хамзат и наконец ушел.
Когда Айшат вернулась домой, она увидала, что Касум укладывает свой рюкзак, и, признаться, растерялась; до сих пор она говорила с ним коротко, все больше на ходу, не останавливаясь. Не раз чувствовала его пристальный взгляд, понимала, что он хотел бы ее задержать, остановить, сказать что-то хорошее, ласковое. И потому торопилась уйти... Но сейчас, когда он укладывает вещи... Вот уедет, и уже никогда не придется поговорить: все, что могло бы... Все останется в прошлом!
– Уезжаешь? – спросила она с невольным укором.
– Думаешь, я должен навсегда остаться в этой дыре?! – мрачно отозвался Касум.
– Не думаю! – дерзко ответила Айшат.
– И хорошо! Я б удивился, если б ты сказала – останься.
Касум посмотрел на Айшат.
– А зачем я должна это говорить?
– Я не сказал, что должна...
– А может быть, скажешь?
– Не скажу! Я не наглец и не насильник! – вдруг взорвался Касум.
Эти слова напомнили Айшат ночь, когда он впервые появился в их сакле. Девушка покраснела: стало стыдно перед очевидцем отвратительной сцепы...
Молча ушла Айшат в свою комнату.
А Касум уже горько жалел, что был неласков, оборвал разговор; придется ли им еще говорить друг с другом? Так всегда бывает в жизни: летом мы не пользуемся его благами, ворчим, что жарко или сыро, жалуемся на мошек, муравьев, пыль... Наступает зима – и мы страстно мечтаем о лете, раскаиваемся и клянем себя, что упустили так много теплых солнечных дней...
Когда Айшат снова вышла на веранду, Касума уже не было. «Неужели уехал не попрощавшись?!» – подумала Айшат и горько вздохнула.
– Он уехал, – сказала она отцу за обедом.
– Кто?
– Наш гость.
– Это я его отправил, – сказал Мухтар.
– Ты выгнал гостя?! – Айшат удивленно взглянула на отца.
– С какой стати его выгонять? – возразил Мухтар. – Парень настоящий, образованный, умный, красивый; по секрету могу тебе сказать: неженатый...
– А мне все равно...
– А вот ему отчего-то не все равно. О тебе расспрашивал...
Мухтар исподтишка наблюдал за дочерью.
– Когда?
– Это было давно. Не тревожься, дочка, он не уехал; он отправился ловить каптара... А я, понимаешь, как мальчишка, сболтнул что-то такое, о чем теперь жалею... Обещал, что выдам тебя за того...
– Это мне уже известно,– сказала Айшат.
– Откуда?
– Земля слухом полнится.
– Это, конечно, несерьезно, но и слово не воробей...
– А вдруг его Али-Хужа поймает? Тогда что? – улыбнулась Айшат.
– Нет, доченька, ты – это ты; во внутренние дела твоего государства я не вмешиваюсь.
– Да и не имеешь нрава.
– Право-то я имею и непременно вмешаюсь, если будешь криво поступать в жизни... Не забывай, что, как говорится, у хромого и тень хромая!
Мухтар разговаривал с дочерью, а сам мучительно думал: где же ловить этого проклятого убийцу, бежавшего из тюрьмы могильщика? Придет ли он в Шубурум? Ведь надо быть бараном, чтобы идти прямо туда, где ожидает засада. А вдруг Хажи-Бекир умнее?!
ЛЮБОВЬ И ХИНКАЛ
Лунный свет усилил белое сияние снега в горах и ущельях вокруг Шубурума: первозданного, нетронутого, празднично-чистого снега. На полной, похожей на круглый таз из желтой меди луне отчетливо виден силуэт пастуха, что неустанно дует в дудку; говорят, звезды на небе – это овцы, что разбрелись по синему полю... Их и развлекает пастух в ясную ночь пением своей дудки. Уверяют, что если прислушаться... Нет! Ничего не слышно: прямо первобытная тишина, будто и нет на земле ничего живого.
По дороге за Шайтан-перевалом что-то движется: э, да это идет, крадучись, какой-то человек; вот только отсюда не разберешь – обыкновенный человек или снежный. Свернул к той сакле с плоской крышей, что похожа на древний караван– сарай; помните, в ней собирались ночевать шубурумцы, когда впервые увидели каптара?
А может быть, это все-таки не человек? Вон опустился на четвереньки и стал похож на медведя. Но медведи сейчас беспробудно спят в лесистых ущельях... Наверное, тот склон был крутым и скользким: теперь он снова поднялся на ноги. И сейчас видно, что на человеке лохматая баранья папаха, полушубок надет поверх бешмета, теплые ватные брюки. И все-таки он, наверное, сильно продрог...
Увы, сакля уже занята: из трубы вьется дымок, слабые отсветы видны в маленькое окно без стекла, слышатся голоса... Человек вздрогнул, испуганно отшатнулся, повернулся, чтобы бежать, но тут, наверно, что-то услышал; осторожно, стараясь не скрипеть снегом, подкрался к окну, заглянул...
Весело трещит огонь в железной печке: зимой и сырые дрова горят не хуже сухих, особенно смолистые ветки рододендрона, из которых мороз выжал влагу. У печки сидят и греются три человека, четвертый спит на куче соломы. Это смелые охотники на каптара: заснул на соломе Кара-Хартум, а греются у печки Касум, Хамзат и Али-Хужа. Все-таки не выдержало сердце старого партизана, пошел с ними, и не потому, что хотел поймать снежного человека и получить в жены дочь «сельсовета Мухтара», а просто заскучал старик после отъезда Хужа-Али. Не с кем теперь Али-Хуже отвести душу в ауле, и решил он поискать приключений, размять кости. Целый день отважные охотники бродили по горам и ущельям, измучились, проголодались и решили заночевать в старой сакле... И тут при переменчивом свете пламени Касум вдруг узнал Хамзата: да, да, вспомнил, как застал его в сакле Айшат! И догадался, почему Хамзат, еще подавно считавший нелепым ловить каптара, отправился на охоту после обещания Мухтара... «Наверное, и дядюшку прихватил, чтоб был лишний голос, если начнется спор, – думал Касум с неприязнью. – Как говорится, лиса выставила свидетелем свой хвост...»
– Ты-то зачем, дядя, побрел с нами? – спросил Хамзат, обтирая тряпкой ствол и затвор охотничьего ружья. – Спал бы сейчас в теплой постели...
– Не бойся, – усмехнулся Али-Хужа, – не собираюсь отбивать у тебя дочь «сельсовета». Если и поймаю снежного черта, передам тебе. Мне было скучно в ауле...
– А здесь весело?
– По крайней мере, интереснее, чем в ауле, который уже почти покинут людьми. Погиб Шубурум! Никогда больше не будет он шумным аулом. Время сотрет его...
– Ну, в ауле еще много народу!
– Скоро и они уйдут, даже не ожидая теплых дней. Да и я не останусь... Поймаем мы каптара или нет, все равно...
– Еще как поймаем! – хвастливо воскликнул Хамзат.
– Кто-то, может, и поймает... Эх ты, коновал несчастный, не смог даже папаху забросить в саклю к Айшат... Робкая нынче молодежь! В твои годы я похитил, по крайней мере, трех девиц! – отозвался Али-Хужа.
– И вы были красным партизаном? – с упреком сказал Касум.
– Да, был! – ответил Али-Хужа. – Но похищать девушек не запрещено и красному партизану... Да что вы-то понимаете? Еще и пороху не нюхали... Мое время было бурное. Поди разберись! Кого только не было тогда в Стране гор: белые, зеленые, черные, красные; только вот синих и желтых не было! Тут и турки вопили: мол, мы вам несем свободу! И немцы, и англичане, и белые казаки, и меньшевики, и большевики... А я простой бедняк, не знал ни бумаги, ни карандаша; где мне разбираться в этом водовороте! Вышел я из аула с мечтой: думал, раз война, то в суматохе перепадет что-нибудь, раз все хватают, грабят... Помню, в ущелье Ая горцы пошли на белых; белые побежали, бросили орудия, повозки, ящики. Я, помню, подскочил к одной из пушек, ствол которой еще дымился, нахлобучил на этот ствол свою папаху и ору: «Это моя!» – Касум и Хамзат засмеялись. – Да и я смеюсь теперь, когда вспоминаю. Ведь впопыхах даже не подумал тогда: зачем мне пушка? Дотащить со до Шубурума все равно не смог бы, да, кроме того, на Шубурум, а значит, и на мою саклю, даже в ту пору, никто не покушался... Да. Между прочим, в том бою ранили меня в голову и, видно, так поправили мозги, что с тех пор понял, с кем мне по пути...
– От белой пули стал, дядюшка, красным? – усмехнулся Хамзат.
– Пошел со своим народом! – возразил Али-Хужа. – Со временем я пошел, а время работало на мой народ. И нынче время делает свое дело: раз аул Шубурум обречен, значит, так и надо! Это понял даже мой закадычный друг Хужа-Али, которого, к сожалению, нет сейчас с нами... Где-то он?
И старик задумался.
– Когда были вместе, грызли друг друга, а теперь скучаешь. Странный вы народ, старики... – молвил Хамзат.
– Ничего, поймешь, когда достигаешь той снежной вершины, что достигли мы, – сказал Али-Хужа и откинулся на ворох соломы. – Да, Айшат – смазливая девчонка! Кому-то достанется...
– Я сорву первым этот цветок, я! – заголосил Хамзат.
– Полгода вертишься вокруг, а толку?
– Ничего, будет толк!
– А будет ли любовь? – вдруг заметил Касум, поправляя дрова в печке.
– Не твое дело! – вскинулся Хамзат. – Что такое любовь? Выдумка чувствительных, нервозных горожан, которые могут довольствоваться мечтаниями о красотке... А я сторонник первозданных наслаждений!
– Дикость! – возразил Касум, стараясь быть спокойным. – Впрочем, ладно: я узнал, что хотел...
– Что узнал?
– Что ты не любишь Айшат. И этого мне достаточно.
– Ну-ка, ну-ка, молодежь! Давайте копайтесь, копайтесь поглубже – может, докопаетесь и до истины, – подзадорил Али-Хужа.
– Люблю я ее или нет, но она будет моей! Вот и все,– усмехнулся Хамзат.
– Какая самоуверенность! А если она тебя не полюбит?
– Полюбит, когда станет готовить мне хинкал с чесноком к обеду! Но если ты станешь на моем пути – берегись, парень.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Али-Хужа. – Ну и молодежь: смешала в одно хинкал с чесноком и любовь.
– Узнаю тебя, край чудес! – рассмеялся и Касум. – Да, общаясь со скотом, Хамзат, ты и сам оскотинился.
– Ты что, смеешься?! Ты... меня... скотом?! – закричал Хамзат.
– Чего мы ищем где-то каптара, когда их сколько угодно в ауле, а?
– Эй ты, наглец, не меня ли ты называешь каптаром? Разъяренный Хамзат вскочил.
– Ну-ну, племянник, давай, покажи ему! – смеялся Али-Хужа.
– А хоть бы и тебя! – не сдержался Касум.
– Правильно, давай и ты ковыряй рану! – Али-Хужа развлекался.
– Выйдем! Выйдем отсюда, я тебе покажу, кто из нас каптар! – Хамзат поднял ружье. – Выйдем! Что, трусишь?!
– Нет, я еще ни перед кем не поджимал хвост, – отозвался Касум. – Но с негодяями я не дерусь.
– Вставай или, клянусь, здесь же продырявлю тебе брюхо!
– Ну, ну, потише! Мне сон Кара-Хартума важнее твоих угроз.
Хамзат в ярости отступил на несколько шагов и взвел курок. У Касума не было ружья, только на поясе висел кинжал Мухтара. Али-Хужа приподнялся. Старик с интересом наблюдал за юношами. Он знал, что Хамзат не посмеет выстрелить, но как будет вести себя этот горожанин?! Касум не обернулся на крики Хамзата, хотя слышал, как щелкнул курок. Он только придержал левой рукой ножны, а правой немного вытянул лезвие и, ни к кому не обращаясь, промолвил: «А что будет, если осечка, а?» Касум спокойно повторил это несколько раз, внушительно, как гипнотизер. И как ни был раздражен Хамзат, его глубоко поразило хладнокровие Касума; да и вправду, обоюдоострый кинжал осечек не знает... Али-Хуже очень понравился сейчас этот незнакомый юноша из города: в нем было мужество предков-горцев, которое, по мнению старика, давно выветрилось в людях, избалованных благоустроенной жизнью.
Ярость душила Хамзата, он резко повернул дуло к окну и, словно желая убедиться, будет ли осечка, нажал спуск. Грянул выстрел, на миг осветив комнату. И тотчас за окном раздался крик ужаса.
Все вскочили. Вскочил и Кара-Хартум, ничего не понимая спросонья.
– Что случилось? – закричал он. – Кто стрелял?!
– Стрелял этот балбес, – ответил Али-Хужа, – но неизвестно, в кого он попал: кто-то был за окном.
– Каптар! Это был каптар! – воскликнул Хамзат и выбежал из сакли. Все бросились вслед за ним.
– Он был здесь: вот следы... – заметил Кара-Хартум. – Скорей за ним!
– Неужели каптар?! – Касум забыл обо всем, теперь он поверил, что снежный человек, за которым они тщетно гонялись весь день, где-то рядом.
– Это я, я первый его обнаружил! – крикнул Хамзат на всякий случай. – Заметил тень у окна и выстрелил! Может быть, он ранен? Ну, конечно, ранен: вот и кровь...
Хамзат показал небольшие темные пятна на снегу.
Все бросились по следу. Временами след терялся, но вскоре объявился снова. А когда обогнули большую скалу, следы пошли вверх по склону, и тут они увидали вдалеке какое-то существо, которое проворно карабкалось на четвереньках, удаляясь, и скрылось за скалами. Конечно, охотники бросились преследовать... Ох, как трудно было взбираться по склону! Снег осыпался под их тяжестью, охотники скатывались назад, но, стиснув зубы, тяжело дыша, обливаясь потом, все же лезли и лезли... В азарте погони Али-Хужа было полез следом за всеми, но сорвался, ушибся о камни и сразу остыл. «А я-то чего хочу от этого снежного черта? Да ну его к шайтану! Пускай они гонятся, если охота, а мне незачем свертывать себе шею: я не влюблен... Экая невидаль, кого нынче удивишь каптаром?! Их и так много в жизни...» И остался сидеть на прежнем месте.
А те трое все-таки вскарабкались на скалу, за которой исчезло неизвестное существо. Но дальше и следов не было, и существо как сквозь землю провалилось... Разочарованные, они уселись прямо в снег, чтобы перевести дыхание.
А существо, за которым они гнались, перехитрило охотников: пока они карабкались вверх, оно обогнуло скалы и скатилось вниз, как на санках. Скатилось и налетело прямо на сидящего Али-Хужу. Старик подумал, что это кто-то из охотников, схватил и сказал:
– Хватит дурачиться, не дети!
Тут существо стало вырываться, не смогло и тогда прохрипело:
– Али-Хужа, это ты?
– Конечно, я, не видишь, что ли, слепая кишка? Да ты кто?!
– Это я, Хажи-Бекир.
– Чего ты навалился на меня, как медведь?! Да ты что тут делаешь? Хоронить кого собрался, что ли?
– Нет. Ну, я пошел!
– Ну, иди! – сказал Али-Хужа. – И не путайся у нас под ногами: мы заняты серьезным делом.
– Вижу, вижу. Успеха вам!
И Хажи-Бекир поспешно удалился.
Только тогда Али-Хужа вспомнил все: вспомнил, что Хажи-Бекир бежал из-под следствия, что его ищут, что его надо было тоже задержать... Старик стал кричать, звать товарищей, а когда те спустились, все рассказал им. Однако они были слишком измучены, чтобы гоняться еще за каким-то арестантом. «Все равно далеко не уйдет, это не каптар!» – решили они и вернулись в саклю, к погасшей печке...
