Текст книги "Мастера детектива. Выпуск 1"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Жорж Сименон,Себастьян Жапризо,Джон Ле Карре
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 46 страниц)

Глава 17
КРОЛИК, БЕГИ!

Он постучал в дверь кабинета Ригби и вошел, не дожидаясь ответа.

– Весьма опасаюсь, что вам придется арестовать Стэнли Роуда, – начал он и пересказал свой разговор с Филдингом.

– Шефу надо будет доложить, – морща лоб, сказал Риг би. – Вас не затруднит повторить у него свой рассказ? Если уж сажать под арест карнского преподавателя, то с ведома шефа. Он вернулся только что. Погодите минутку.

Ригби поднял трубку телефона, попросил соединить с начальником. Несколькими минутами позже они молча шли уже по устланному ковром коридору. По обеим сторонам на стенах висели фотографии карнских команд регбистов и крикетистов. Часть снимков пожелтела и выцвела от индийского солнца, другие были выполнены в коричневатом тоне сепии – излюбленном тоне карнских фотографов начала века. По коридору были расставлены огненно–красные пустые ведра с четкой белой надписью: «Пожарное». В дальнем конце коридора темнела дубовая дверь. Ригби постучал, подождал. Никакого отклика. Снова постучал, за дверью крикнули: «Войдите!»

Вошедших встретили внимательными взглядами два очень крупных спаниеля. Позади спаниелей, за громадным столом–бюро, сидел, как водяная крыса на плоту, бригадный генерал Хэвлок, кавалер ордена Британской империи, начальник кар–нской полиции.

Через голое его темя шли две–три поперечные седые прядки, тщательно прилизанные и распластанные, дабы прикрыть побольше лысой площади. Это придавало Хэвлоку странно мокрый вид, точно он сейчас вот окунался в реку. Недостачу волоса щедро возмещали усы, желтые, увесисто–слитные. Роста Хэвлок был очень маленького; на нем был коричневый костюм и жесткий белый воротничок со скругленными уголками.

– Сэр, – начал Ригби, – разрешите вам представить мистера Смайли из Лондона.

Хэвлок вышел из–за стола, как идут сдаваться – без уверенности, но с покорностью. Сунул гостю шишковатую ручонку и проговорил без пауз:

– Из Лондона, вот как? Здравствуйте, здравствуйте, – точно заученное наизусть.

– Мистер Смайли здесь с частным визитом, сэр, – продол жал Ригби. – Он знаком с мистером Филдингом.

– Штучка этот Филдинг, штуч–ка, – отчеканил шеф.

– Именно, сэр, – сказал Ригби и продолжал: – Мистер Смайли сейчас был у мистера Филдннга, чтобы проститься перед отбытием в Лондон.

Хэвлок стрельнул глазами–бусинками на Смайли, словно сомневаясь, а способен ли тот на такую дальнюю поездку.

– Мистер Филдинг дал что–то вроде показания и подкрепил новыми, только ему известными фактами. Касательно убийства, сэр.

– И далее? – вопросил шеф с неким вызовом.

– Он сказал, что убийца – муж. Стэнли Роуд, – повел дальше рассказ уже Смайли. – Филдинг показал, что, когда староста принес ему портфель Роуда с экзаменационными ра ботами…

– Какими это экзаменационными?

– Как вы помните, Роуд в тот день проводил письменные экзамены. Из класса он шел дежурить в Аббатство, а затем вечером ему предстоял обед у Филдинга. Удобства ради он дал Перкинсу портфель и велел отнести…

– Перкинс – это жертва несчастного случая? – перебил Хэвлок.

– Да.

– Вы отменно осведомлены, – заметил загадочно Хэвлок.

– Филдинг сказал, что открыл принесенный Перкинсом портфель, желая взглянуть, как выполнил Перкинс экзаменационную работу. От этой работы зависели перевод и будущее мальчика, – продолжал Смайли.

– Работа, работа, только и слышишь нынче о работе, – горько сказал Хэвлок. – В те времена, когда я здесь учился, было по–иному, смею вас уверить.

– Открыв портфель, Филдинг увидел там, помимо экзаме национных работ, пластиковый плащ, пару кожаных старых перчаток и пару резиновых сапоге обрезанными голенищами.

Пауза.

– Великий боже! Вы слышите, Ригби? Ведь это же все обнаружено в посылке, в Лондоне. Великий боже!

– И вдобавок он увидел в портфеле отрезок толстого кабеля. Как вы помните, за этим именно портфелем Роуд возвращался к Филдингу в вечер убийства, – заключил Смайли. (Словно ребенка кормил – по ложечкам.)

Последовало затяжное молчание. Затем Ригби, изучивший уже своего шефа, сказал:

– Мотив убийства – забота о карьере, сэр. Миссис Роуд не проявляла желания занять более высокое положение в обществе, одевалась затрапезно, не принимала участия в религиоз ной жизни школы.

– Минуточку, – сказал Хэвлок. – Роуд спланировал убийство заранее – верно я говорю?

– Так точно, сэр.

– С намерением придать делу вид убийства с целью ограбления.

– Так точно, сэр.

– Взяв оставленный портфель, он идет обратно к Северным полям. И как, значит, он далее действует?

– Он надевает плащ и капюшон, галоши и перчатки. Вооружается кабелем, сэр. Входит через заднюю калитку, проходит садом и звонит с парадного, сэр. Жена открывает ему. Он ударом валит ее с ног, тащит по снегу в теплицу и убивает там. Отмыв свою одежду под краном, прячет в посылку. Запаковав u завязав посылку, идет – на этот раз к воротам, ступая по дорожке, сэр, зная, что следы его скоро затрутся другими следами. Выйдя на твердую дорогу, где следов не видно, он поворачивает и снова идет в дом, разыгрывая роль убитого горем мужа и не забыв наложить отпечатки своих пальцев, сэр, поверх перчаточных следов на трупе. Но оставалась вещь, которую слишком опасно было отсылать, сэр. Орудие убийства.

– Добро, Ригби. Арестуйте его. Мистер Борроу даст вам ордер, если надо, а не то я позвоню лорду Солею.

– Слушаю, сэр. Я пошлю также сержанта Лоу, чтобы взял у Филдинга показания по всей форме – да, сэр?

– Какого дьявола, однако, Филдинг раньше молчал?

– Надо будет спросить его, сэр, – с деревянным бесстрастием ответил Ригби и вышел из кабинета.

– Вы не карнианец? – спросил Хэвлок, тычком переправляя гостю через стол серебряный портсигар.

– Нет–нет. К сожалению, нет, – ответил Смайли.

– Откуда же знаете Филдинга?

– Мы познакомились в Оксфорде после войны.

– Сомнительная штучка Филдинг, пресомнительная. Ваша, говорите, фамилия Смайли?

– Да.

– Некий однофамилец ваш женился на Энн Серком, кузине лорда Солея. Чертовски красивая девушка – и нате вам, вышла за этого штафирку. Какой–то шут гороховый из гражданской службы, с орденом империи и часами именными. Солей был адски раздосадован. (Смайли промолчал.) Сын Солея учится здесь, в Карне. Слышали?

– В газете, помнится, читал.

– Скажите–ка, Роуд этот… он из классической, не так ли?

– Да, по–моему.

– Дьявольски странная история. Эксперименты к добру не ведут, согласны? Традиция новшеств не любит.

– Да, не любит.

– В чем и беда теперешних времен. Возьмите Африку. Как будто не понимает никто, что с места в карьер общества не построишь. Столетия требуются, чтобы выработать тип джентльмена. – Хэвлок глубокомысленно нахмурился, поигрывая лежащим на столе ножом для бумаг.

– Интересно, как он ухитрился забросить в кювет кабель, которым жену убил. С ночи убийства он в течение двух суток не выходил у нас из–под надзора.

– Для меня это загадка, – сказал Смайли. – Это и пункт, касающийся Джейни Лин.

– Какой такой пункт?

– Я не верю, чтобы у Роуда хватило духу вернуться в дом тотчас после убийства, если он знал, что Джейни Лин видела, как он убивал. Если сделать допущение, что Роуд это знал – а такое допущение весьма правдоподобно, – то от Роуда потребовалось бы чрезмерное хладнокровие… всякую уж меру переходящее.

– Странно, чертовски странно, – проворчал Хэвлок. Он взглянул на часы, отставив левый локоть быстрым кавалерий ским движеньицем, которое показалось Смайли комичным и чуть–чуть печальным. Минуты шли. Не уйти ли, подумал Смайли, но его удержало смутное чувство, что Хэвлок нехочет остаться один.

– То–то шуму будет, – сказал Хэвлок. – Не каждый день карнский преподаватель обвиняется в убийстве. – Он со стуком опустил нож на стол. – Плетьми бы эту журналистскую погань, плетьми! – разразился Хэвлок. – Прочтите только, что они печатают о королевской семье. Сколько там злобы! – Он встал, пересек комнату, сел в кожаное кресло у камина. Один из спаниелей подошел и лег у ног.

– Но что его толкнуло, какой дьявол дергал? Ведь собственную жену свою… Есть же на свете субъекты. – Хэвлок сказал это с искренним недоумением, как бы взывая: «Просветите, люди добрые».

– Я не думаю, – медленно проговорил Смайли, – чтобы возможно было когда–либо исчерпывающе узнать, что именно толкает человека на поступки.

– Вы глубочайше правы, Смайли… А могу ли я узнать род ваших занятий?

– После войны работал некоторое время в Оксфорде. Пре подавал, вел исследования. Теперь в Лондоне.

– Из этих, значит, интеллектуалов?

Хоть бы Ригби скорее вернулся, подумал Смайли.

– Не знаете, у этого субъекта Роуда есть семья? Отец, мать живы?

– По–моему, умерли оба, – ответил Смайли. На столе Хэвлока резко зазвенел телефон, и Ригби доложил, что Стэнли Роуд исчез.

Глава 18
ПОСЛЕ БАЛА

Смайли уехал в Лондон в час тридцать дня. Он чуть не опоздал на поезд из–за спора в отеле в связи со счетом. В полиции он оставил для Ригби записку со своим лондонским адресом и телефоном и с просьбой позвонить ему сегодня же вечером, когда станут известны результаты экспертизы. Больше в Карне делать было нечего.

Поезд медленно набирал скорость, и Джордж Смайли с растущим облегчением смотрел, как один за другим тонут в холодном февральском тумане знакомые силуэты Карна. Да, он не хотел сюда ехать. Боялся встречи с родиной жены – мест боялся, где прошло ее детство. Но ничто здесь не напоминало о ней хотя бы слабо – ни безжизненные очертания замка Солеев, ни окрестные поля. Осталась только сплетня – и останется, покуда живы Хэвлоки и Хекты, кичащиеся тем, что вхожи в первый дом Карна.

Такси доставило его домой в Челси; он поднялся с чемоданом в спальню и распаковал его там с заботливостью человека, привыкшего жить одиноко. Теперь принять ванну. Но прежде он решил позвонить Эльсе Бримли, Телефон у кровати. Присев на край постели, он набрал номер. Жестяной, манекенный голос пропел: ««Юнипресс“ слушает вас, добрый день». Он попросил к телефону мисс Бримли. Продолжительное молчание, затем: «К сожалению, мисс Бримли занята. Не сможет ли другой сотрудник удовлетворить ваш запрос?»

Запрос, подумал Смайли, при чем тут запрос? Почему не «вопрос», не «дело»?

– Нет, – ответил он. – Только передайте ей, что звонил мистер Смайли.

Он положил трубку, пошел в ванную и пустил горячую воду. Возясь с запонками, услышал треск телефона. Звонила Эльса Бримли.

– Джордж? Мне кажется, вам стоит незамедлительно приехать. У нас гость. Мистер Роуд из Карна. Прибыл поговорить с нами.

Натягивая на бегу пиджак, он выскочил на улицу и остановил такси.

Глава 19
РАСПРАВА С ЛЕГЕНДОЙ

Битком набитый эскалатор вез вниз служащих «Юнипрес–са» – окончивших рабочий день, осовелых. Вид толстого господина средних лет, взбегающего по соседней лестнице, доставил им нежданное развлечение, и под остроты рассыльных и смех машинисток Смайли еще резвей засигал через ступеньки. На втором этаже он задержался у громадного щита с перечнем доброй четверти общебританских ежедневных газет. Наконец под рубрикой «Технические и разные» он отыскал «Христианский голос» – комната 619. Лифт не шел, а, казалось, полз вверх. Сквозь плюшевую обивку сочилась бесформенная музыка, и подросток в куцей курточке подрагиванием бедер отмечал ударения ритма. Золоченые дверцы со вздохом разошлись, лифтер сказал: «Седьмой», – и Смайли торопливо вышел в коридор. Через минуту он уже стучался в дверь комнаты 619. Ему открыла Эльса Бримли.

Джордж, как хорошо, – сказала она обрадованно. – Мистеру Роуду ужасно приятно будет вас видеть. – И без дальних слов повела его к своему столу. В кресле у окна сидел Стэнли Роуд, карнский педагог, в аккуратном черном пальто. Смайли вошел – он встал, протянул руку.

– Я благодарен зам, что пришли, сэр, – сказал он дере вянно. – Весьма. – Та же вялая манера, тот же тщательный выговор.

– Чем могу помочь вам? – сказал Смайли.

Сели. Смайли предложил мисс Бримли сигарету, зажег ей спичку.

– Я по поводу некролога, начал Роуд. – Мне страшно неудобно, вы проявили такую заботу о Стеллиной доброй памяти, так сказать. Я знаю, вы с наилучшими намерениями, но прошу вас не писать некролога.

Смайли ничего на это не ответил; Эльса как женщина умная тоже промолчала. Да и весь последующий разговор вести с Роудом она предоставила Смайли. Того пауза не тревожила, но Роуду было, видимо, не по себе от наступившего молчания.

– Было бы неправильно, нехорошо. Мистер Гластон согласился со мной, я говорил вчера с ним перед его отъездом, и он со мной согласен. Я просто не могу позволить написать такое.

– А почему?

– Слишком многие знают о Стелле правду. Я и с мистером Кардью советовался. Он много знает, и о Стелле знает, и я посоветовался с ним. Бедный мистер Кардью, он понимает и то, почему я ушел из молельни: я не мог смотреть, как она приходит туда каждое воскресенье, на колени встает. – Он покачал головой. – Это было все ложь. Обращало твою веру в насмешку.

– Что же сказал вам мистер Кардью?

– Он сказал, не нам осуждать. Бог ей судья. Но я сказал ему, что это ведь будет дурно – люди ведь знают ее, знают поступки ее, каково же им будет читать эту статью в «Голосе». Им же дико покажется. Но он, видно, иначе смотрит, он просто сказал: «Предоставим вершить суд господу». Но я не могу, мистер Смайли.

Опять молчание. Роуд сидел неподвижно, чуть–чуть только подергивая головой. Затем он снова заговорил:

– Я сперва не верил старому мистеру Гластону. Он говорил мне, она нехорошая, а я не поверил. Они жили тогда на горе, Горс–хилле, рукой подать от молельни. Стелла вдвоем с отцом. Прислуга у них не задерживалась подолгу, и Стелла сама всю почти работу делала по дому. Я по воскресеньям иногда после молельни приходил к ним по утрам, Стелла смотрела за отцом, готовила ему и так далее, и я не представлял, как это решусь когда–нибудь попросить у мистера Гластона ее руки, Гластоны были в Брэнксоме люди именитые. Я тогда преподавал в классической школе. На степень готовился, мне на это время позволили на полставки. И я решил – сдам на бакалавра и тут же делаю предложение.

Когда стали известны результаты сдачи, я в ближайшее воскресенье утром из молельни пошел к ним. Мистер Гластон сам отворил мне. Провел меня прямо в кабинет. Там из окна видна половина всех гончарен Пуля, а за гончарнями – море. Он пригласил меня сесть и сказал: «Я знаю, зачем вы пришли, Стэнли. Но ведь вы ее не знаете, – говорит, – вы се не знаете» – «Як вам хожу уже два года, мистер Гластон, – отвечаю, – и я не с бухты–барахты решаю». Тогда он стал говорить о ней. Я никогда не думал, что человек так может говорить о родной дочери. Он сказал, что она скверная – у нее в сердце скверна. Что она полна злобы. Потому и прислуга у них не уживается. Рассказал, как она умеет, добренькая, ласковая, выведать у людей подноготную, а после ранит их злыми, ехидными словами – полуправдой, полуложью. И многое еще порассказал, но я не поверил ни слову. Мне, видно, гнев ударил в голову – я обозвал его старым эгоистом, не желающим лишиться экономки, лживым и ревнивым стариком, что до самой смерти хочет держать дочь у себя в прислугах. Это у него в сердце скверна, а не у Стеллы. «Лжете, лжете!» – кричал я ему. Он, будто не слыша, качал головой только. Я выбежал в холл, позвал Стеллу. Она была в кухне, что ли, и вышла ко мне, обняла и поцеловала.

Месяц спустя мы поженились, я принял невесту из рук самого старика. На венчании он пожал мне руку и сказал, что я хороший человек, а я подумал – ну и лицемер же старый. Он дал нам деньги – не ей, а мне – две тысячи фунтов. Я подумал, это он, верно, хочет загладить, и потом я написал ему, что не держу на него зла за те слова. Он не ответил, и впоследствии мы виделись нечасто.

Год или больше мы прожили в Брэнксоме счастливо. Она была такой, как я и думал, – простой, опрятной. Прогулки любила, поцелуи у перелазов. Любила иногда щегольнуть – пойти в «Дельфин» обедать, нарядившись. Отрицать не буду, тогда для меня это много значило – бывать в надлежащих местах дочерью мистера Гластона. Он был членом муниципалитета и ротарианского клуба – важная фигура в Брэнксоме. Стелла подсмеивалась над этой моей гордостью и на людях дразнила тоже, что меня задевало. Помню, пошли раз в «Дельфин». Там в официантах служил малый по имени Джонни Рэглан, я вместе с ним учился. Шалопай порядочный и лоботряс, с окончания школы только и знал, что за девушками бегать и в беду попадать. Стелла где–то с ним познакомилась и, только мы сели, тут же помахала ему. Он подошел, и она пригласила его взять стул, подсесть к нам. Хозяин ресторана глядел на это волком, но не посмел перечить дочери Сэмюеля Гластона. Джонни весь обед просидел с нами, Стелла его расспрашивала о школе, обо мне. А Джонни рад и доволен – обнаглел и давай плести на тему, какой я в школе был свойский парень и тому подобное и как он, Джонни, мне прикурить давал. Вранье почти сплошь, а она знай его поощряет. Я после сделал ей внушение, сказал, что не для того плачу в «Дельфине» хорошие деньги, чтобы слушать россказни Джонни Рэгла–на. А она на меня как окрысится. Это ее деньги, говорит, и Джонни в любую погоду нисколько не хуже меня. Потом она сказала: «Не сердись», поцеловала, и я сделал вид, что прощаю.

Пот проступил у Роуда на лице. Он говорил спеша, слова, казалось, сбивали друг друга с ног. Он словно рассказывал страшный сон, что жив еще в памяти, и ужас еще жив наполовину. Сделав паузу, он прищурился на Смайли, точно ожидая его рештаки, но Смайли глядел куда–то мимо, лицо Смайли было бесстрастно, мягкие контуры его жестко застыли.

– Потом мы переехали в Карн. Я как раз начал выписывать «Таймс», увидел там объявление. Им требовался преподаватель, я съездил туда. Мистер Д'Арси имел со мной беседу, и меня приняли. И только после переезда в Карн я понял, что отец ее говорил правду. Раньше она не слишком увлекалась религией, но в Карне сразу же зачастила в молельню. Она знала, что здесь на это посмотрят косо, что мне это будет в ущерб. В Брэнксоме храм наш большой и красивый, там посещать молельню – ничего зазорного. Иное дело в Карне, здесь молельня небольшая, захудалая, под жестяной крышей. Но Стелла прикинулась смиренной богомолкой – в отличку от всех, назло Карну и мне. Не обидно бы, если б она это искренне. Но она притворялась, и мистер Кардью понял. Он Стеллу понял. Ему отец ее рассказал, по–моему. Мистер Кардью жил раньше на Севере и хорошо знал Гластонов. Он написал мистеру Гластону, что ли, или же съездил к нему.

Начало–то у нее было неплохое. Горожанам она всем понравилась – такого еще не случалось, чтобы жена карнского преподавателя ходила к ним в молельню. Потом она занялась благотворительностью – сбором вещей и так ддяее. Мисс Д'Арси, сестра мистера Д'Арси, уже вела сбор от школы, но Стелла решила ее перещеголять – больше собрать по молельне, чем та по школе. Но я знал подоплеку, и мистер Кардью знал, и горожане в конце концов тоже Стеллу распознали. Она прислушивалась, жадно подбирала каждый грязный обрывок сплетни, накапливала. По средам и пятницам она занята была своими религиозными делами, а вернувшись вечером, бывало, сбросит пальто и расхохочется как сумасшедшая.

«Все они у меня в кулаке – до одного человека! – говорит. – Вызнала все их секретики. Все теперь у меня в кулаке, Стэн». Вот ее слова, бывало. И те, кто распознал се, стали ее бояться. Они все сплетничают, спору нет, но не с корыстной целью, не как Стелла. Она коварная была – все хорошее, бывало, все порядочное запачкает и опоганит. Сумела подобрать ключи к десяти, если не больше, здешним жителям. Скажем, мебельщик Маллиган – у него дочь живет близ Лемингтона, с ребенком. Стелла дозналась откуда–то, что эта дочь не замужем – Маллиганы ее отправили к тетке в Лемингтон, чтобы родила там и начала жизнь заново. Как–то Стелла позвонила Маллигану – по поводу уплаты, что ли, за перевозку мебели Саймона Сноу, – позвонила и говорит: «Кланялись вам, мистер Маллиган, из Лемингтона, с курорта. Нам требуется немножко вашего содействия». Она мне сама рассказала – пришла домой и чуть не падает от смеха. Но в конце концов с ней рассчитались. Полностью расквитались!

Смайли медленно кивнул, глядя теперь в упор на Роуда.

– Да, – помолчав, сказал он. – Расквитались полностью.

– Обвиняли тут юродивую Джейни, но я не верил. Джейни скорей родную мать убила бы, чем Стеллу. Их, Стелла хвасталась, водой было не разлить. Задержусь иногда на дополнительных занятиях или на заседаниях обществ, а они весь вечер проговорят вдвоем. Стелла ей варила, давала одежду, деньги. Джейни перед ней раболепствовала, и это Стелле давало ощущение власти. Оттого она и прикармливала нищенку – не по доброте, а от жестокости своей.

Из Брэнксома она привезла с собой дворняжку. Как–то несколько месяцев назад прихожу домой и вижу – песик лежит в гараже, скулит, испуган насмерть. Нога подбита, спина в крови. Стелла избила. Осатанела, очевидно. Я знал, она и раньше била, но не так. Так – впервые. И тут что–то лопнуло во мне – я заорал на нее, она в ответ засмеялась, и я ударил ее. Не очень, но все же сильно. По лицу. И дал ей двадцать четыре часа – или собаку устрани, или заявлю в полицию, Стелла подняла крих, что это се пес, она плевать хотела и будет делать, что ей угодно. Но утром надела свою черную шляпку и увезла собаку к ветеринару. Сочинила ему небылицу, наверно. Она о чем угодно сочинить могла, выдумщица была отменная. Входила в роль и доигрывала до самого конца. Вспомнить, как она беженцев настропалила. Мисс Д'Арси приютила у себя как–то беженцев, а Стелла им такого наговорила, что они сбежали, и пришлось их увезти обратно в Лондон. Мисс Д'Арси и за проезд их заплатила и все такое, даже вызвала сотрудницу из Лондонского центра, чтобы та убедила их остаться. Думаю, что мисс Д'Арси и до сих пор не знает, кто это ей удружил. Но я–то знаю – Стелла мне сказала. И посмеялась обычным своим хохотком: «Вот тебе и светская дама, Стэн. Оскандалилась благотворительница».

После случая с собакой она стала делать вид, что боится меня. Подойду к ней – она съежится, загородится рукой, точно я: всегда ее бью и опять ударить собираюсь. Сочинила даже, будто я замышляю ее убить, – пошла и нажаловалась мистеру Кардью. Сама–то не верила, смеется временами над своей выдумкой, говорит: «Теперь уже, Стэн, меня убивать не годится – все будут знать, кто убил». А временами хнычет, гладит меня, просит не убивать. «Долгие ночи придут, и ты убьешь меня!» – восклицает с воплем. Ей слова эти нравились: «долгие ночи», звук их нравился, она их смаковала, как актер, и вокруг них сплетала целые истории. «Ох, Стэн, – причитает, – не тронь, береги меня в долгие ночи». А знаете, как оно бывает, когда ты ни сном ни духом, а тебя, несмотря на это, умоляют настойчиво: не делай. Поневоле начнешь наконец сомневаться в себе и подумывать.

Мисс Бримли беззвучно, на вдохе, ахнула. Смайли встал и подошел к Роуду.

– Поедемте–ка лучше домой ко мне, перекусим, – сказал он. – Обсудим там спокойно. В дружеском кругу.

Они взяли такси. Роуд, уже поуспокоившийся, сидел рядом с Эльсой Бримли, а Смайли, примостясь на откидном сиденье напротив, глядел на Роуда изучающе. И ему подумалось: то, что у Роуда нет друзей, – вот важнейшая его особенность. Вспомнилась сказка Бюхнера о ребенке, которого бросили одного в пустынном мире. Не с кем было и заговорить ему, лишь луна ему улыбалась, и он пошел к луне, но она оказалась из гнилого дерева. И когда обернулись трухой и луна, и солнце, и звезды, он попытался вернуться на землю, но и земля исчезла.

То ли от усталости, то ли понемногу начинал уже Смайли стареть, но его вдруг охватил порыв жалости к Роуду – так дети жалеют нищих, а родители – детей. Роуд из всех сил старался: выучил язык Карна, одевался надлежащим образом, даже, насколько мог, мыслил надлежащими мыслями – и остался безнадежно на отшибе, безнадежно одинок.

Эльса Бримли пошла в кулинарию на Кингс–роуд за супом и яйцами, а Смайли зажег в гостиной газовый камин, налил виски с содовой себе и Роуду, и тот молча выпил глоточками.

– Я не мог не рассказать кому–то, – сказал Роуд, помолчав. – И подумал – хорошо бы вам. Притом я не хотел, чтобы вы печатали некролог. Слишком уж многие знали.

– А многие ли были действительно в курсе дела?

– Думаю, только те, кому она успела насолить. Человек двенадцать, думаю. И мастер Кардью, конечно. Она была ужасно хитрая. Сплетни передавала нечасто. Знала в точности, насколько далеко могла заходить. По–настоящему знали только те, к кому она подобрала ключи. И Д'Арси – да, и Феликс Д'Арси, он знал. С ним у нее что–то было особое, о чем она мне никогда не рассказывала. Вечерами, случалось, накинет шаль и шмыг из дому – возбужденная вся, точно на званый вечер. В поздний, причем, бывало, час – в одиннадцать, двенадцать ночи. Я уж и не спрашивал, куда, – расспросы ей только форсу придавали. Но сама иногда покивает головой мне так лукаво и скажет: «Ты не знаешь, Стэн, а Д'Арси знает. Знает, да никому сказать не может». И опять засмеется с таинственным видом, и была такова.

Смайли долго молчал, глядя на Роуда и думая. Потом спросил вдруг:

– Вы не знаете, какая у Стеллы была группа крови?

– У меня, я знаю, В. Я в Брэнксоме был донором. А у нее другая.

– Откуда вам это известно?

– Ей делали анализ еще до замужества. У нее раньше было малокровие. Я помню только, что группа другая. Возможно, А. Точно не помню. А что?

– Как донор вы где зарегистрированы?

– В Норс–Пульском центре переливания крови.

– Там смогут это подтвердить? В списках вы там еще числитесь?

– Думаю, что да.

С парадного позвонили. Это вернулась с покупками Эльса Бримли. Она занялась делом в кухне, а Роуд и Смайли снова сели в тепле и уюте гостиной.

– Вот еще о чем мне расскажите, – заговорил Смайли, – о вечере, когда произошло убийство. Как вышло, что портфель остался у Филдинга? По рассеянности вашей?

– Собственно говоря, нет. Я дежурил по церкви в тот вечер, и мы со Стеллой пришли к Фшщингу порознь – она раньше меня, и Филдинг, по–моему, отдал ей сразу же портфель, чтоб не забыть. Он упомянул об этом за столом. Стелла положила портфель в холле, рядом со своим пальто. Небольшой такой – дюймов восемнадцать на двенадцать. Я поклясться могбы, что он был у нее в руках, когда мы в холле прощались – но, видно, мне померещилось. И только когда мы пришли домой, она спросила меня, куда я дел портфель?

– Она – вас?

– Да. И заскандалила, заупрекала, что должна все помнить за меня. Мне не слишком–то хотелось возвращаться к Филдингу, я мог бы сказать ему по телефону, что заберу портфель с утра пораньше, но Стелла и слушать не желала. Настояла, чтобы я пошел. Я не стал рассказывать полиции об этом – малодостойно, думаю, упоминать все эти наши перебранки.

Смайли кивнул.

– Вернувшись к Филдингу, вы позвонили входя?

– Да. Там парадная дверь, а за ней внутри стеклянная створчатая – от сквозняков. Парадная была еще не заперта, в холле свет горел. Я позвонил и взял у Филдинга портфель.

Они уже поужинали, когда наверху затрещал телефон.

– Говорит Ригби. Мистер Смайли, я получил результаты экспертизы. Они слегка смущают.

– Начнем с экзаменационной работы – она не согласуется с показанием?

– Да, не соответствует. Здешние эксперты заключили, что все слова и цифры написаны одной и той же шариковой ручкой. Насчет схем они не так уверены, но говорят, что надписи на всех схемах написаны тем же почерком, что и остальная работа.

– И выходит, все писал сам Перкинс все–таки?

– Да. Я привез им для сравнения другие образцы его почерка. Они тютелька в тютельку сходятся с экзаменационной работой. Филдинг тут приложить руку не мог.

– Так. А относительно одежды? И на ней ничего не нашли?

– Следы крови, только и всего. На плаще никаких отпе чатков.

– Кстати, группа крови у нее была какая?

– Группа А.

Смайли присел на край кровати. Прижав трубку к уху, он принялся тихо в нее говорить. Через десять минут он медленно сошел в гостиную. Охота его близилась к концу, зверь загнан. Остается его прикончить – и Смайли уже заранее от этого мутило.

Почти час еще прошел, прежде чем приехал Ригби.