Текст книги " Выпуск II. Том 5"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

В ее словах мне послышалась затаенная горечь.

Пуаро кивнул:

– Я вас прекрасно понимаю, мадемуазель. Надеюсь, что не очень утомил вас своими расспросами.

– Вовсе нет, мосье Пуаро. Единственное, что меня беспокоит, так это то, что Поль до сих пор остается в неведении. Прошу вас, поскорее рассейте его тревогу.

– В таком случае разрешите откланяться, мадемуазель, и пожелать вам всего наилучшего.

Выходя из комнаты, Пуаро вдруг остановился и, указав на пару лакированных туфелек, спросил:

– Это ваши, мадемуазель?

– Да, мосье. Служанка только что почистила и принесла их.

– Что за странные слуги в этом доме, – заметил Пуаро, когда мы спускались по лестнице, – от волнения забывают убрать комнаты, но не забыли привести в порядок туфли. Итак, mon ami,[53] хотя в этом деле есть еще один-два неясных момента, думаю – да-да, именно так! – что нам придется отнести его к разряду законченных. Все просто до очевидности.

– А как же убийца?

– Эркюль Пуаро не ловит бродяг, – важно ответил мой друг.

* * *

В холле нас поджидала мисс Оугландер. – Мама очень хотела бы поговорить с вами, – сказала она. – Не могли бы вы пройти в гостиную, это не отнимет у вас много времени.

В комнате по-прежнему был беспорядок. Пуаро собрал со стола карты и начал рассеянно тасовать их своими маленькими ухоженными руками.

– Знаете, о чем я думаю, мой друг? – спросил он.

– Нет, – ответил я нетерпеливо.

– Я думаю, что мисс Оугландер была не искрения, утверждая, что к ней не шли козыри. У нее было целых три козырных карты.

– Пуаро, это уж слишком!

– Mon Dieu,[54] не могу же я все время говорить об убийствах и крови.

Внезапно он замер.

– Гастингс, посмотрите! Трефового короля нет в колоде!

– Зара! – воскликнул я.

Но Пуаро, похоже, не понял меня. Он машинально вложил карты в коробку. Его лицо было очень мрачным.

– Гастингс, – в конце концов сказал он. – Я, Эркюль Пуаро, чуть было не совершил непоправимую ошибку. Я глядел на него, ничего не понимая.

– Мы должны начать все сначала, Гастингс. Да-да! Но уж на этот раз мы не должны оплошать.

Его рассуждения были прерваны приходом красивой, но уже в летах, женщины; в руках она держала хозяйственные книги. Это была миссис Оугландер. Пуаро галантно ей поклонился.

– Правильно ли я поняла, мосье Пуаро, вы друг… э-э… мисс Сентклер?..

– Это не совсем так, мадам. Дело в том, что я приехал сюда по поручению очень близкого друга мадемуазель.

– О-о… понимаю. Я подумала, что, возможно… Пуаро вдруг прервал ее и, указав на окно, спросил:

– Скажите, мадам, жалюзи вчера вечером были опущены?

– Нет. Наверное, поэтому мисс Сентклер и увидела свет в нашем окне.

– Прошлой ночью ведь светила луна? Странно, что вы не заметили мадемуазель Сентклер, хотя вроде бы и сидели лицом к окну?

– О да, вы правы. Мне кажется, никто из нас не заметил ее потому, что все мы были вчера очень увлечены игрой. Никогда раньше не играли с таким азартом!

– Понимаю, мадам. И еще, хочу вас успокоить: мадемуазель Сентклер завтра от вас уезжает.

Лицо женщины мгновенно прояснилось, казалось, что с ее плеч свалилась огромная тяжесть. Мы распрощались. Выходя из дома, Пуаро обратился к служанке, подметавшей ступеньки парадной лестницы.

– Это вы почистили туфли мадемуазель Сентклер? Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет, сэр, я даже и не знала, что их почистили.

– Кто же в таком случае это сделал? – осведомился я у Пуаро, когда мы уже шли по дороге.

– Никто. Они просто не нуждались в чистке.

– Конечно, если бы мадемуазель Сентклер шла по утоптанной дорожке в пригожий вечер. Но ведь она прошла через весь сад по траве! Наверняка ее туфли промокли и запачкались.

– Если бы все было так, то непременно бы запачкались.

– Но…

– Пожалуйста, друг мой, еще полчаса терпения, и ваше любопытство будет удовлетворено. А сейчас мы возвращаемся в Мон-Дезир.

* * *

Дворецкий очень удивился, когда мы неожиданно появились на пороге, но без возражений провел нас в библиотеку.

– Вы перепутали окна, Пуаро! – крикнул я, увидев, что Пуаро направился к окну, выходящему на аллею.

– Я никогда ничего не путаю, друг мой. Смотрите сюда! – И он указал на голову льва.

На блестящей мраморной поверхности я заметил еле заметное матовое пятно, такое же едва приметное пятно было и на полу.

– Кто-то ударил Ридберна кулаком в переносицу. Тот упал, ударился о мраморную голову и съехал на пол. Потом его перетащили к противоположному окну и положили там.

– Но зачем? Ведь в этом не было никакой необходимости!

– Да нет, как раз это и было необходимо сделать убийце. Хотя я бы не стал называть этого человека убийцей – он вовсе не собирался убивать Ридберна, все вышло случайно. Преступник на редкость сильный человек, вот что я вам скажу!

– Вы так решили, потому что он проволок тело через всю комнату?

– Не только, дорогой Гастингс! Да-а, это было очень запутанное дело, и я чуть было не выставил себя на всеобщее посмешище.

– Вы хотите сказать, Пуаро, что дело закончено и вы все знаете?

– Именно так, друг мой.

Меня вдруг осенило, и я воскликнул:

– О нет, Пуаро, есть еще одна вещь, которую вы не знаете!

– Интересно, что?

– Вы не знаете, где пропавший трефовый король, – торжествующе заявил я.

– Это конечно очень забавно, mon ami!

– Я не понимаю…

– Дело в том, что трефовый король – у меня в кармане! – И Пуаро с победным видом извлек упомянутую карту из кармана своего пиджака.

– Где вы ее нашли? Здесь, в библиотеке?.. – спросил я Поникшим голосом.

– Как раз в этом нет ничего таинственного. Все дело в том, что Его Величество весь вчерашний вечер оставался в коробке – его просто по рассеянности забыли оттуда достать вместе с остальными картами. Там-то я его и обнаружил.

– Хм-м, и этот факт помог вам разгадать тайну?

– Именно, друг мой, за это я должен поблагодарить Его Величество Трефового короля!

– И мадам Зару!

– О да, и эту даму тоже…

– Ну и что же мы теперь будем делать?

– Вернемся в Лондон. Но сначала я бы хотел нанести небольшой визит в Дейзимид и сказать несколько слов одной леди.

Та же горничная открыла нам дверь.

– Вся семья обедает, сэр, но если вы хотите видеть мисс Сентклер, то она отдыхает наверху.

– Нет-нет, я бы хотел повидать миссис Оугландер. Нас снова провели в гостиную. Проходя мимо столовой, я мельком увидел семейство Оугландеров за трапезой. Но теперь присутствовала и мужская его половина – двое крепких солидных мужчин с бакенбардами, а тот, что постарше, – и с бородой. Через некоторое время в гостиную вошла миссис Оугландер. Она настороженно смотрела на Пуаро. Он учтиво ей поклонился.

– Мадам, на моей родине с огромным уважением и любовью относятся к матерям. Мать – это святое!

Подобное начало повергло миссис Оугландер в сильнейшее изумление.

– Поэтому я здесь – чтобы успокоить несчастную мать. Я, Эркюль Пуаро, заверяю вас – убийца мистера Ридберна никогда не будет пойман. Ведь я прав, обращаясь к матери, или же я должен заверять в этом не мать, а жену?

На минуту воцарилось тягостное молчание. Миссис Оугландер пожирала Пуаро глазами. В конце концов она спокойно ответила:

– Не понимаю, как вы узнали, но вы не ошиблись. Пуаро, нахмурившись, кивнул.

– Вот и все, что я хотел выяснить, мадам. Но не тревожьтесь – вашим английским полицейским, ни в малейшей степени не обладающим выдающимися способностями Эркюля Пуаро, подобная задача будет не по силам.

Сказав это, он постучал ногтем по семейному портрету, украшающему стену.

– У вас была еще одна дочь, мадам. Она умерла? Снова наступило молчание, и женщина опять внимательно поглядела на Пуаро. Затем ответила:

– Да, она умерла.

– Ну что ж, – весело сказал Пуаро, – мы все выяснили и можем вернуться в Лондон. Позвольте мне, мадам, положить на место эту карту. А ведь это был ваш единственный промах. Играть в бридж больше часа и не заметить, что в колоде недостает одной карты, – кто же этому поверит?! Bonjour,[55] мадам.

– Теперь, друг мой, надеюсь, вы все поняли? – осведомился Пуаро, когда мы шли к станции.

– Да ничего я не понял! Кто убил Ридберна?

– Джон Оугландер-младший. Я был уверен, что это сделал кто-то из мужской половины семьи Оугландеров, хотя и не знал наверняка, отец или сын. Но потом остановился на сыне, как более молодом и крепком. А в тот вечер ему понадобилась вся его сила!

– Но почему вы решили, что это сделал один из Оугландеров?

– Да потому, что Валери воспользовалась для бегства дверью, ведущей в сад. Если вы помните, Гастингс, из библиотеки есть четыре выхода: две двери и два окна. Дейзимид виден только из одного окна – того, что выходит в сад. Нужно было создать впечатление, что Валери попала в Дейзимид случайно, заметив его из ближайшего к ней окна. На самом деле трагедия разыгралась у противоположного окна, выходящего на дорогу. Кстати говоря, с той стороны находится и ближайшее жилье. Труп оттащили, чтобы скрыть этот факт. Валери после всего происшедшего потеряла сознание, и Джону пришлось нести ее всю дорогу до Дейзимида на руках. А для этого, как я уже говорил, нужно быть человеком незаурядной силы и выносливости!

– В таком случае выходит, что они пришли к Ридберну вместе?

– Конечно. Вы помните, как она замялась, когда я спросил, не боялась ли она одна идти в Мон-Дезир? Она взяла с собой Джона Оугландера, и мне кажется, что это обстоятельство весьма испортило настроение Ридберну. Они поссорились Ридберн, наверное, оскорбил Валери, Джон взорвался и ударил его. Остальное вы знаете.

– Но почему они заявили, что весь вечер играли в бридж?

– Да потому, что игра в бридж подразумевает четверых игроков – простая, но очень удачная мысль. Кому бы могло прийти в голову, что в тот вечер игроков было только трое?

– Я не понимаю только одного: что общего у танцовщицы Валери Сентклер с Оугландерами? Пуаро с жалостью поглядел на меня.

– Странно, что вы не заметили очевидного, Гастингс, хоть и разглядывали их семейный портрет гораздо дольше, чем я. Может быть, вторая дочь миссис Оугландер и умерла для своей семьи, но для всего мира она воскресла под именем Валери Сентклер!

– Что?!

– Неужели вы не заметили сходства между сестрами, когда увидели их вместе?

– Нет, – признался я, – мне показалось, что они очень разные.

– Это оттого, что вы слишком доверяетесь своим романтическим впечатлениям, мой дорогой Гастингс. На самом деле черты лица у них очень схожие, и цвет волос и глаз. Самое поразительное, что родные Валери стыдятся ее, и она отвечает им тем же. Тем не менее в момент опасности она бросилась искать защиты и покровительства у своей семьи. Все-таки родственные узы удивительная вещь! В этом семействе все умеют неплохо притворяться – отсюда и у Валери актерский талант. Я, как и принц Поль, верю в наследственность. А ведь они чуть было не обманули меня – меня, Эркюля Пуаро! Но благодаря счастливой случайности, а также одному вопросу, который я задал обеим женщинам, – им это не удалось. Получалось, что они обе сидели лицом к окну, а этого быть не могло.[56]

– Что вы скажете принцу, Пуаро?

– Скажу, что у мадемуазель Сентклер просто не хватило бы сил нанести Ридберну такие удары. Что же касается бродяги, то он вряд ли будет найден. Да ведь принцу этого и не надо – главное, что его Валери вне подозрений! Ну а еще я попрошу его передать мое глубочайшее почтение и восхищение мадам Заре забавное совпадение, правда? Мне кажется, это маленькое дельце следует назвать «Загадкой трефового короля», как вы думаете, мой друг?

Коробка шоколада

Погода в тот вечер была ужасной. За окном свирепо завывал ветер, по стеклу яростно стучал дождь.

Эркюль Пуаро и я сидели у камина, вытянув ноги к весело потрескивавшему огню. На маленьком столике стояли: прекрасно приготовленный пунш[57] – для меня, и густой шоколад – для Пуаро. Я не согласился бы выпить его и за добрых сто фунтов! Эркюль Пуаро пригубил шоколад из розовой китайской чашки и удовлетворенно вздохнул.

– Quelle belle viel![58] – проговорил он.

– Да, он прекрасен, этот старый добрый мир, – согласился я. – Взять, например, меня… У меня есть работа, к тому же хорошая работа. И я нахожусь постоянно рядом с вами, знаменитым детективом…

– О, mon ami![59] – протестующе воскликнул Эркюль Пуаро.

– Но ведь это действительно так. Вспоминая длинный список ваших побед, я не устаю восхищаться вами. Уверен, вы не знаете, что такое поражение.

– Всякий, кто берется утверждать подобное, попросту смешон!

– Нет, серьезно, была у вас хоть одна неудача?

– Далеко не одна, мой друг. А как вы думаете? Его величество случай не может быть на вашей стороне всегда. Иногда я приступал к расследованию слишком поздно. Часто кто-нибудь другой, стремящийся к той же цели, достигал ее первым. Дважды мне помешала болезнь именно в тот момент, когда я уже был близок к победе. Празднуя победы, мой друг, мы должны быть готовы и к поражениям.

– Я имею в виду не совсем это, – сказал я. – Мне хотелось бы знать, случались ли у вас неудачи исключительно по вашей вине?

– Понятно! Вы хотите спросить: не приходилось ли мне садиться в лужу? Так, кажется, говорят в подобных случаях. Однажды, мой друг… – Задумчивая улыбка появилась на его лице. – Да, однажды я оказался в дураках.

Пуаро резко выпрямился в своем кресле.

– Послушайте, друг мой, вы, как я знаю, ведете запись всех моих маленьких успехов. Теперь вы должны пополнить вашу коллекцию еще одной историей историей неудачи!

Он наклонился и подбросил полено в огонь. Затем тщательно вытер руки небольшим полотенцем, висевшим на крючке рядом с камином, и продолжил свой рассказ:

– Случай, о котором я собираюсь вам рассказать, произошел в Бельгии, много лет назад. Это было во время ужасной войны между Церковью и государством в соседней Франции. Мосье Поль Дерулар был известным депутатом. Ни для кого ни составляло секрета, что его ждал портфель министра. Он был одним из самых активных членов антикатолической партии, и было очевидно, что с приходом к власти он столкнется с яростной враждебностью. Во многом он был необычным человеком. Не пил и не курил. Но тем не менее были и у него свои слабости. Вы понимаете, Гастингс? C'etait des femmes – toujours des femmes![60]

За несколько лет до того он женился на юной леди из Брюсселя, у которой было внушительное приданое. Несомненно, деньги помогли ему сделать карьеру, так как его семья не была богатой, хотя, с другой стороны, он, если бы захотел, имел право называться бароном. Детей у него не было. Жена умерла через два года после свадьбы – сильно расшиблась, упав с лестницы. Среди имущества, которое перешло к нему по наследству, был дом в Брюсселе, на проспекте Луизы.

Именно в этом доме его внезапно и настигла смерть.

Печальное событие совпало по времени с отставкой министра, портфель которого он должен был получить. Все газеты рассказывали о его карьере. Смерть, наступившую так неожиданно, вечером после обеда, сочли следствием сердечного приступа.

В ту пору, mon ami, я был, как вы знаете, сотрудником бельгийской криминальной полиции. Смерть Поля Дерулара не представляла для меня особого интереса. Ведь вы помните, Гастингс, я – bon catholique[61] и его кончину воспринял скорее как добрый знак небес.

Я как раз взял отпуск, а через три дня ко мне домой пришли с визитом. Это была женщина. Из-за плотной вуали не было видно ее лица, но я догадался, что она молода.

И сразу почувствовал, что она jeune fille toutfait a comme il faut.[62]

– Вы – мосье Эркюль Пуаро? – спросила она низким приятным голосом. Я поклонился.

– Из криминальной полиции? Я снова поклонился.

– Садитесь, мадемуазель, прошу вас, – сказал я. Она села и откинула вуаль. У нее было очаровательное лицо, хотя слезы и сильные переживания сделали его менее привлекательным.

– Мосье, я знаю, что вы в отпуске, – сказала она. – Но вы можете предпринять частное расследование. Вы понимаете – я не хочу обращаться в полицию.

Я покачал головой:

– Боюсь, не смогу вам помочь, мадемуазель. Даже в отпуске я остаюсь служащим полиции. Она чуть наклонилась.

– Послушайте, мосье. Все, о чем я вас прошу, – это начать расследование. Вы можете доложить о его результатах в полицию. Если мои подозрения подтвердятся, нам все равно понадобится помощь закона.

Это меняло дело, и я согласился оказать ей свои услуги. Ее щеки слегка порозовели.

– Благодарю вас, мосье. Я прошу вас расследовать обстоятельства смерти Поля Дерулара.

– Что?! – изумленно воскликнул я.

– Мосье, кроме женской интуиции, у меня нет никаких доказательств, но я уверена, совершенно уверена, что смерть не была естественной!

– Но врачи…

– Врачи могут ошибаться. Он был вполне здоровым и очень сильным. О, мосье Пуаро, умоляю вас помочь мне.

Бедняжка была прямо вне себя. Она была готова встать передо мной на колени. Я успокаивал ее как только мог.

– Я помогу вам, мадемуазель. Я почти уверен, что ваши подозрения безосновательны, но посмотрим. Прежде всего я прошу вас подробно рассказать обо всех его домочадцах.

– Конечно, конечно. Сначала о прислуге. Жаннет, Филиция и кухарка Дениз. Она работает там уже много лет, остальные – простые деревенские девушки. Есть еще Франсуа, он тоже старый слуга. Затем мать мосье Дерулара и я. Меня зовут Вирджиния Меснар. Я бедная родственница последней мадам Дерулар, жены мосье Поля, и являюсь членом семьи уже более трех лет. Ну вот, я и перечислила вам всех, кто непосредственно проживает в доме. Кроме того, у нас останавливались два гостя.

– Кто именно?..

– Мосье де Сен-Аляр, сосед мосье Дерулара во Франции. А также его английский друг, мистер Джон Вилсон.

– Они все еще находятся у вас в доме?

– Мистер Вилсон – да, мосье де Сен-Аляр вчера уехал.

– Как вы предполагаете действовать, мадемуазель Меснар?

– Если вы смогли бы в ближайшее время у нас появиться, я придумаю что-нибудь для объяснения вашего присутствия. Думаю, лучше всего будет, если я представлю вас как человека, так или иначе связанного с журналистикой. Скажу, что вы приехали из Парижа с рекомендательным письмом от мосье де Сен-Аляра. Мадам Дерулар очень слаба и вряд ли обратит внимание на детали.

Под этим изобретательным предлогом я был допущен в дом. После короткой беседы, которой меня, несмотря на очевидное нездоровье, удостоила мать покойного депутата, импозантная и аристократическая личность, меня предоставили самому себе.

Любопытно, мой Друг, сможете ли вы вообразить себе всю трудность, стоявшей передо мной задачи? – продолжал Пуаро. – Я должен был разобраться, что произошло с человеком, который умер три дня назад. Если дело было нечистым, единственное, что можно предположить, это – яд. У меня не было ни малейшей возможности взглянуть на тело, и я не мог изучить или проанализировать какие-либо данные, чтобы установить, было ли отравление в действительности или нет. Ни одной зацепки, ничего, за что можно было бы ухватиться! Был ли этот человек отравлен? Или его смерть была естественной? Я, Эркюль Пуаро, должен был определить это, определить без какой-либо посторонней помощи.

Прежде всего я побеседовал с домочадцами и с их помощью восстановил события того вечера. Особое внимание я уделил еде, которую подавали на обед, и тому, как сервировали стол. Суп мосье Дерулар наливал себе сам прямо из супницы. Затем последовали котлеты и цыпленок. На десерт был подан напиток из фруктов. Все стояло на столе, и мосье обслуживал гостей сам. Кофе подали в большом кофейнике. Тут все было ясно, мой друг, – невозможно было отравить одного, не отравив всех!

После обеда мадам Дерулар удалилась в свои апартаменты, ее сопровождала мадемуазель Вирджиния. Трое мужчин прошли в кабинет мосье Дерулара. Некоторое время они дружески беседовали. Вдруг безо всякой видимой причины депутат грузно рухнул на пол. Мосье де Сен-Аляр выбежал из кабинета и приказал Франсуа срочно вызвать врача. Он сказал, что у хозяина дома, без сомнения, апоплексический удар. Когда прибыл врач, пациент в его помощи уже не нуждался.

Мистер Джон Вилсон, дородный мужчина средних лет, которому я был представлен мадемуазель Вирджинией, оказался типичным англичанином – настоящий Джон Буль.[63] Его описание происшедшего, на типично английском французском, по сути, не прибавило ничего.

– Дерулар внезапно сильно покраснел и упал на пол, – только и сказал он.

Больше там выяснять было нечего. Поэтому я направился в кабинет, на место происшествия, и попросил оставить меня одного. Однако и там я не обнаружил ничего, что подтвердило бы подозрения мадемуазель Меснар. Что мне оставалось делать, мой друг? Только предположить, что она заблуждается. Видимо, она испытывала к покойному романтическое влечение, что мешало ей объективно оценить события. Тем не менее я снова самым тщательным образом осмотрел кабинет. Возможно, в кресло покойного депутата воткнули иглу, укол которой оказался смертельным. При этом безусловно рассчитывали на то, что оставшаяся ранка будет незаметной. Но я не смог обнаружить никаких подтверждений этой версии. В отчаянии я бросился в кресло.

– Enfin![64] Я отказываюсь от расследования! – с досадой воскликнул я, – Нигде ни единой зацепки! Ничего, что настораживало бы!

И тут мне на глаза вдруг попалась большая коробка шоколада, лежавшая на столике. Сердце мое забилось сильнее. Она могла не содержать в себе разгадку смерти мосье Дерулара, но, по крайней мере, в ней было что-то немного странное… Я снял крышку: все конфеты были на месте, – но это только делало еще более необычным то, что бросилось мне в глаза. Видите ли, Гастингс, коробка была розовой, а ее крышка – голубой. Конечно, часто можно видеть на розовой коробке голубую ленту, и наоборот, но коробку одного цвета и крышку другого – такого решительно не могло быть. С a ne se voit jamais![65]

Я еще не знал, каким образом эта деталь сможет мне пригодиться, но все же решил разобраться, в чем тут дело, поскольку коробка эта очень меня заинтриговала.

Я вызвал звонком Франсуа и спросил, любил ли его хозяин шоколадные конфеты. Легкая улыбка появилась на его губах.

– Очень любил, мосье. В доме всегда имелась коробка шоколада. Вы же знаете, он совсем не пил.

– Однако эта коробка не тронута. – Я поднял крышку и показал слуге.

– Извините, мосье, но это новая коробка, поставленная сюда как раз в день его смерти, предыдущая уже заканчивалась.

– То есть другая коробка шоколада кончилась в день его смерти? – решил уточнить я. – Это так?

– Да, мосье, я нашел ее утром пустой и выбросил.

– Мосье Дерулар ел шоколад в течение всего дня?

– Чаще всего после обеда, мосье.

В потемках, окружавших меня, забрезжил свет.

– Франсуа, вы умеете хранить тайну? – спросил я.

– Если это необходимо, мосье.

– Bon![66] В таком случае знайте, что я из полиции. Не могли бы вы отыскать мне ту, предыдущую коробку?

– Несомненно, мосье. Она в мусорном ящике. Он вышел и вернулся через несколько минут с покрытой пылью коробкой. Она была точной копией той, которую я держал в руках, а отличалась только тем, что нижняя часть ее была голубой, а крышка розовой. Я поблагодарил Франсуа – еще раз попросил его хранить молчание и без лишних церемоний покинул дом на проспекте Луизы.

Сразу после этого я зашел к врачу мосье Дерулара. С ним мне пришлось нелегко. Он буквально засыпал меня всякими мудреными терминами, тем не менее у меня возникло подозрение, что он не был безоговорочно уверен в том, что это был удар.

– Было много характерных признаков, – сказал он, когда я попытался выудить у него что-нибудь. Ведь сами понимаете – внезапная вспышка гнева, сильные эмоции после плотного обеда, c'est entendu,[67] от ярости кровь бросается в голову – и все!

– Но у мосье Дерулара не было сильных эмоций.

– Не было? Я был уверен, что у него произошла серьезная ссора с мосье де Сен-Аляром.

– С чего бы это вдруг?

– C'est evident![68] – Доктор пожал плечами. – Мосье де Сен-Аляр католик, да еще один из самых фанатичных! Дружба этих людей была отравлена вечными спорами по поводу отношений между Церковью и государством. Ни одного дня не проходило без стычек. В глазах мосье де Сен-Аляра Дерулар был чуть ли не Антихристом.

Для меня это было неожиданностью и предоставило мне новую пищу для размышлений.

– Еще один вопрос, доктор: можно ли начинить смертельной дозой яда, скажем, шоколадную конфету?

– Полагаю, можно, – подумав, ответил врач. – В этом случае могла бы быть использована чистая синильная кислота, конечно, если исключить возможность испарения и поместить ее в герметичную упаковку. Впрочем, можно использовать и любое другое вещество – крошечную крупинку легко проглотить даже не заметив. Впрочем, шоколад, наполненный морфием или стрихнином… – Он поморщился. – Вы понимаете, мосье Пуаро, достаточно одной конфетки с отравой! Правда, человек, не разбирающийся в этих ядах, вряд ли с этим справится.

– Благодарю вас, доктор.

Я удалился. И не откладывая дела в долгий ящик, опросил всех аптекарей, особенно тех, чьи аптеки находились неподалеку от проспекта Луизы. Да, служить в полиции не так уж плохо. Все необходимые сведения я получил без проволочек. Только в одной аптеке я узнал о примечательном в этом смысле лекарстве, которое доставлялось в интересующий меня дом. Это были глазные капли сульфата атропина для мадам Дерулар. Я на некоторое время возликовал, поскольку знал, что если по ошибке принять атропин внутрь, можно отравиться. Но симптомы отравления атропином очень близки симптомам отравления трупным ядом и не имели ничего общего с тем, что произошло. Кроме того, рецепт был старым. Мадам Дерулар страдала катарактой обоих глаз уже долгие годы. Обескураженный, я направился к двери, когда меня остановил голос аптекаря:

– Минутку, мосье Пуаро. Как я помню, девушка, приносившая рецепт, упоминала, что должна будет зайти также в аптеку за углом. Попробуйте наведаться туда.

Я так и сделал. Еще раз воспользовавшись своим официальным положением, я получил все необходимые мне сведения. За день до смерти мосье Дерулара в аптеке отпустили лекарство по рецепту мистера Вилсона. Его, кстати, и не надо было специально готовить. Это были таблетки тринитрина. Я попросил показать их, и когда увидел – маленькие таблетки были в шоколадной облатке, – сердце мое бешено забилось.

– Это яд? – спросил я.

– Нет, мосье.

– А каково действие этих таблеток?

– Они понижают кровяное давление. Назначаются при некоторых формах сердечной недостаточности, грудной жабе например. Уменьшают артериальное давление. При атеросклерозе…

– Ма foi![69] – перебил я его. – Для меня это просто набор слов. Скажите, они могут вызывать сильное покраснение лица?

– Конечно.

– Предположим, я проглочу десять – двадцать таблеток, что тогда?

– Не советовал бы вам этого делать, – сухо ответил аптекарь.

– Но вы все же утверждаете, что это не яд?

– Многими лекарствами, которые не имеют с ядом ничего общего, можно отравиться, – Так же сухо ответил он.

Я вышел из аптеки окрыленным. Наконец-то дело сдвинулось с места.

Теперь я знал, что у Джона Вилсона было орудие преступления. Ну, а как насчет мотива? Он приехал в Бельгию по делу и попросил мосье Дерулара, которого знал достаточно поверхностно, чтобы тот принял его. Смерть Дерулара никоим образом не могла принести ему выгоды. Более того, запросив сведения из Англии, я обнаружил, что в течение нескольких лет он страдал серьезным заболеванием сердца, известным как грудная жаба, или стенокардия. Таким образом, то, что Вилсон пользовался этими таблетками, было вполне естественным. Тем не менее я был убежден, что кто-то прикасался к этим коробкам; сначала открыл одну и, убедившись, что она полная, закрыл. Затем вынул все оставшиеся шоколадки из другой и начинил их как можно большим количеством тринитрина. Шоколадки были довольно большие, в них могло войти от двадцати до тридцати таблеток. Но кто же мог это сделать?

В доме находилось двое гостей. У Вилсона было орудие. У де Сен-Аляра мотив. Помните, какой он был фанатик, а что может сравниться с религиозным фанатизмом? Не мог ли он воспользоваться тринитрином Джона Вилсона?

Внезапно мне в голову пришла одна идейка. А! Вы улыбаетесь моим маленьким идеям? Но слушайте дальше. Почему у Вилсона кончился его тринитрин? Он наверняка привез нужный запас лекарства из Англии – со стенокардией шутки плохи. Я снова зашел в дом на проспекте Луизы.

Самого Вилсона не было, но мне удалось поговорить с горничной, которая обычно убирала его комнату, – Филицией. Я спросил ее, правда ли, что у мистера Вилсона недавно пропал флакончик из ванной комнаты? Девушка ответила, что это действительно так и что в пропаже обвинили ее, Филицию. Английский джентльмен, вероятно, подумал, что она разбила флакончик и не захотела в этом признаться. А она к нему даже не прикасалась. Наверняка это сделала Жаннет, которая всюду сует свой нос.

Я прервал ее излияния и вышел. Теперь я знал все, что необходимо. Мне оставалось только подтвердить свои догадки доказательствами. Конечно, я чувствовал, что это будет не просто. Сам я был уверен, что флакончик с таблетками тринитрина из шкафчика Вилсона взял мосье де Сен-Аляр. Но для того, чтобы убедить в этом остальных, мне нужны были доказательства. А доказательства отсутствовали.

Ну, ничего. Я знал – и это было главное. Вы помните наши затруднения в деле Стайлз,[70] Гастингс? Тогда я тоже знал. Но мне потребовалось много времени, чтобы найти последнее звено в цепочке доказательств.

Я попросил мадемуазель Меснар принять меня для беседы. Она не заставила себя ждать. Как только разговор зашел об адресе мосье де Сен-Аляра, ее лицо стало озабоченным.

– Зачем вам его адрес, мосье?

– Мадемуазель, он мне необходим. Она была в замешательстве.

– Он не сможет вам ничего сказать, – наконец проговорила мадемуазель Меснар. – Он человек не от мира сего и едва ли замечает, что происходит вокруг.

– Возможно, мадемуазель. Но тем не менее он был старым другом мосье Дерулара. Он мог бы мне кое-что сообщить – какие-нибудь события из прошлого, вспомнить о возможных недоброжелателях, любовных связях…

Девушка вдруг всхлипнула и закусила губу.

– Пожалуйста, мосье, но теперь я уверена, что ошибалась. С вашей стороны было очень любезно откликнуться на мою просьбу, но тогда я была крайне расстроена и на меня нашло какое-то затмение. Теперь же вижу, что здесь нет никакой тайны… Умоляю вас, мосье, прекратите расследование!

Я пристально посмотрел на нее.

– Мадемуазель, порой собаке бывает трудно отыскать след, но если в один прекрасный момент она этот след взяла, ничто на земле не остановит ее! Естественно, если собака хорошая. А я, Эркюль Пуаро, – превосходный пес, мадемуазель.

Она молча поднялась и вышла. И вскоре вернулась с листком бумаги, на котором был написан адрес. Я покинул дом. На улице меня поджидал Франсуа. Он встревоженно взглянул на меня.