355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Агата Кристи » Выпуск II. Том 5 » Текст книги (страница 13)
Выпуск II. Том 5
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:36

Текст книги " Выпуск II. Том 5"


Автор книги: Агата Кристи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава 26

Впоследствии я не переставал удивляться тому, что был настолько слеп.

С самого начала истина буквально лежала на поверхности. Джозефина, и только Джозефина, вписывалась в схему по всем параметрам. Ее тщеславие, ее неизменное самомнение, удовольствие, которое она испытывала от своих рассказов, ее излюбленное упоминание о том, как она умна и как глупа полиция.

Я никогда не принимал ее в расчет, потому что она была ребенком. Но дети, случалось, совершали убийства, а данное конкретное убийство как раз и было в пределах возможностей ребенка. Ее дед сам указал способ… он практически дал ей в руки план. Все, что ей оставалось сделать, – это позаботиться о том, чтобы не оставить отпечатков пальцев, а самое поверхностное знакомство с детективной литературой могло подсказать ей, каким образом это сделать. Все остальное было просто-напросто «сборной солянкой» из разных прочитанных детективных романов. Записная книжка… выслеживание… ее мнимые подозрения, настойчивое упоминание о том, что она ничего не расскажет, пока у нее не будет полной уверенности…

И наконец, покушение на собственную жизнь. Это был очень рискованный спектакль, если учесть, насколько велика была вероятность лишиться жизни.

Но она, как это свойственно любому ребенку, даже не подумала о такой возможности. Она чувствовала себя героиней. А героини не погибают. Ведь там даже улика была – кусочки земли на сиденье старого стула в сарае.

Никому другому, кроме Джозефины, не понадобилось бы взбираться на стул, чтобы водрузить мраморный брус на верхнюю планку двери. Очевидно, он попал в цель не с первой попытки (отсюда и вмятины в полу), и она терпеливо вскарабкивалась на стул снова и устанавливала его на место, прикасаясь к нему через свой шарф, чтобы не оставить отпечатков пальцев. И наконец, камень попал в цель… и Джозефина едва не поплатилась жизнью.

Подготовка к этой сцене была проведена безукоризненно… было создано именно то впечатление, на которое она рассчитывала! Она была в опасности, она «что-то знала», на ее жизнь было совершено покушение!

Я понимал теперь, что она умышленно привлекла мое внимание к своему присутствию в кубовой. И именно она инсценировала обыск, создав артистический беспорядок в своей комнате, прежде чем пойти в сарай.

Но когда, вернувшись из больницы, Джозефина узнала, что Бренда и Лоренс арестованы, она, должно быть, почувствовала разочарование.

Расследование было завершено, и она – Джозефина – перестала находиться в центре внимания.

Поэтому она стащила дигиталин из комнаты Эдит и, подсыпав его в собственную недопитую чашку какао оставила чашку на столе в холле.

Была ли она уверена в том, что нянюшка допьет какао? Возможно. Из сказанного ею в то утро можно сделать вывод, что она была обижена на нянюшку за то, что та осуждала ее поведение. Не могла ли нянюшка, умудренная многолетним опытом воспитания детей, заподозрить что-нибудь неладное? Мне кажется, что нянюшка знала – и знала давно, – что Джозефина – не вполне нормальный ребенок. При преждевременном умственном развитии у нее отставало воспитание нравственное. Возможно также что именно в ней столкнулись различные наследственные черты… те, которые София называла «жестокостью в семье».

В ней сочетались авторитарная жестокость семейства ее бабушки и жестокий эгоизм Магды, которая смотрела на окружающий мир только со своей колокольни. Вполне возможно, что она, будучи чувствительной натурой, подобно Филипу, страдала от своей внешней непривлекательности, обособлявшей ее от остальных членов семьи, как будто она была не одной с ними крови. И наконец, где-то в самой глубине ее существа скрывалась плутоватость, унаследованная от старого Леонидиса. Она была внучкой своего деда и напоминала его и складом ума, и внешностью… но если у него любовь изливалась наружу, распространяясь на членов его семьи и друзей, то у нее любовь была обращена внутрь, то есть только на себя.

Мне подумалось, что старый Леонидис прекрасно понимал то, что не доходило до сознания ни одного из членов его семьи, а именно, что Джозефина могла оказаться источником опасности как для окружающих, так и для самой себя. Он ограждал ее от школьной жизни, потому что боялся того, что она могла натворить. Дома ему удавалось защитить ее, уследить за ней, и мне теперь стала понятна его настоятельная просьба присмотреть за Джозефиной, обращенная к Софии.

Внезапное решение Магды отослать Джозефину за границу… не было ли оно тоже вызвано страхом за судьбу ребенка? Может быть, не осознанным страхом, а каким-то смутным материнским инстинктом?

А Эдит де Хэвиленд? Может быть, она сначала подозревала, потом опасалась и, наконец, поняла все?

Я взглянул на письмо, которое все еще держал в руке.

Дорогой Чарльз, это признание прочитайте либо один, либо вместе с Софией – по своему усмотрению. Необходимо, чтобы кто-то знал всю правду.

Прилагаемую записную книжку я обнаружила в заброшенной собачьей будке на заднем дворе. Джозефина прятала ее там, и это лишь подтверждает мои подозрения. Не знаю, следует ли считать то, что я намереваюсь предпринять, правильным или неправильным поступком – не в этом дело. Но мой жизненный путь в любом случае близок к завершению, и я не хотела бы, чтобы дитя страдало, потому что, полагаю, ей обязательно пришлось бы страдать, если ее заставили бы отвечать за содеянное.

Если я не права, пусть меня простит бог… но я поступаю так, движимая любовью. Да хранит господь вас обоих!

Эдит де Хэвиленд.

Помедлив мгновение, я передал письмо Софии. Вместе с ней мы вновь раскрыли маленькую записную книжку Джозефины.

«Сегодня я убила дедушку».

Мы перелистывали страницы записной книжки. Это потрясающее произведение, думалось мне, могло бы очень заинтересовать психолога. В нем с ужасающей отчетливостью проступала ярость подавляемого эгоизма.

Сформулированный там мотив преступления вызывал жалость – настолько он звучал по-детски и настолько он был ничтожным.

«Дедушка не разрешает мне учиться балету, и поэтому я решила убить его. А потом мы поедем в Лондон и будем там жить, и мама не будет возражать, если я буду учиться на балерину».

Я привожу здесь только несколько наиболее характерных записей.

«Я не хочу ехать в Швейцарию – и не поеду. Если мама будет настаивать, я и ее убью… только бы достать еще яду. Пожалуй, можно будет воспользоваться для этого ягодами тисового дерева. В книгах пишут, что они ядовитые.

Юстас сегодня очень разозлил меня. Он говорит, что я всего лишь девчонка и от меня нет никакой пользы и что мое расследование – просто глупость. Едва ли он считал бы меня глупой, если бы узнал, что убийство совершила я.

Мне нравится Чарльз… только он довольно глупый. Я еще не выбрала, на кого свалить преступление. Возможно, выберу Бренду и Лоренса… Бренда плохо ко мне относится, говорит, что у меня не все дома, но Лоренс мне нравится… это он рассказал мне про Шарлотту Корди, которая кого-то убила, когда он принимал ванну. Правда она не очень-то умно все это проделала».

Последняя запись была разоблачительной.

«Я ненавижу нянюшку… ненавижу… ненавижу… Она считает, что я еще маленькая. Она говорит, что я выхваляюсь. Она уговаривает маму отослать меня за границу… Я ее тоже убью… думаю, что отравлю ее лекарством тети Эдит. Если будет совершено еще одно убийство, сюда снова приедет полиция и опять будет весело.

Нянюшка умерла. Я рада. Еще не решала, куда мне спрятать пузырек из-под маленьких таблеток. Может быть, спрячу его в комнате тети Клеменси… или у Юстаса. Когда состарюсь и умру, я оставлю эту книжку и напишу, чтобы ее передали начальнику полиции. Вот тогда-то они узнают, какой великой преступницей я была на самом деле!» Я закрыл книжку. По лицу Софии текли слезы.

– О Чарльз, Чарльз… как все это ужасно! Она просто маленькое чудовище… и все же… и все же это вызывает бесконечную жалость.

Я испытывал такое же чувство.

Мне нравилась Джозефина. Я всегда чувствовал расположение к ней.

Ведь не уменьшается же любовь к человеку, если он вдруг заболеет туберкулезом или какой-нибудь другой смертельной болезнью. Конечно, Джозефина была, как сказала София, маленьким чудовищем, но она была маленьким чудовищем, достойным жалости. Она была рождена со странностями, это нелепое дитя из нелепого домишки.

– А если бы она осталась в живых, что могло бы случиться? – спросила София.

– Полагаю, что ее направили бы в исправительную колонию или специальное учебное заведение, А потом ее освободили бы… или, возможно, признали бы невменяемой – не знаю.

София вздрогнула всем телом.

– Думаю, что лучше уж пусть все будет так, как есть. Но меня мучает мысль о том, что тетя Эдит взяла вину на себя.

– Она сама так решила. Мне кажется, дело не будет предано огласке.

Наверное, когда Бренда и Лоренс предстанут перед судом, с них будет снято обвинение и их освободят. А ты, София, выйдешь за меня замуж, – сказал я совсем другим тоном, взяв ее руки в свои. – Я только что узнал, что меня ждет назначение в Персию. Мы поедем туда вместе, и ты забудешь нелепый домишко. Твоя мать может ставить пьесы, отец – накупить еще больше книг.

Юстас скоро поступит в университет. Не беспокойся о них больше. Подумай обо мне.

София посмотрела мне прямо в глаза.

– А ты не боишься, Чарльз, жениться на мне?

– Почему бы мне бояться? В бедной Джозефине сконцентрировалось все, что было самого худшего в семье. Тебе же, София, – я совершенно уверен в этом – досталось в наследство все, что было самого отважного и положительного в семье Леонидисов. Твой дед высоко ценил тебя, а он, судя по всему, почти никогда не ошибался. Выше голову, дорогая. Будущее в наших руках.

– Я согласна, Чарльз. Я люблю тебя и выйду за тебя замуж, и позабочусь о том, чтобы ты был со мной счастлив. – Она посмотрела на записную книжку. – Бедняжка Джозефина…

– Бедняжка Джозефина, – повторил я.

* * *

– Ну и каково же наконец правдивое объяснение всей этой истории, Чарльз? – спросил меня отец.

Я никогда не лгу своему старику.

– Преступление совершила не Эдит де Хэвиленд, сэр. Его совершила Джозефина, – сказал я.

Отец едва заметно кивнул.

– Так оно и есть. Я это понял некоторое время назад. Бедное дитя.

РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

Глава 1

Квартира была вполне современная. И обстановка в ней тоже: прямоугольные кресла, стулья с прямоугольными спинками. У окна стоял современный письменный стол, тоже прямоугольный. За столом восседал невысокий пожилой человек. Пожалуй, во всей комнате только его голова не имела углов. Она была яйцеобразной.

Мосье Эркюль Пуаро читал письмо:

«Станция: Уимперли – Хэмборо Клоус

Для телеграмм: Хэмборо Сент-Мэри

Хэмборо Сен-Джон Уэстшир

24 сентября 1936

Мосье Эркюлю Пуаро

Милостивый государь!

В моей жизни произошли события, понуждающие искать деликатного и благоразумного вмешательства. Я слышал о вас хорошие отзывы и решил вам довериться. У меня есть основания полагать, что я стал жертвой мошенничества, но, дабы не причинять беспокойства семье, прибегать к помощи полиции не желаю. Сейчас я сам принимаю кое-какие меры, но по получении телеграммы вы должны будете немедленно выехать.

Буду чрезвычайно признателен, если вы оставите это письмо без ответа.

Преданный Вам

Жерваз Шевени-Гор»

Брови мосье Эркюля Пуаро медленно поползли вверх.

– Кто такой этот Жерваз Шевени-Гор? – пробормотал он, потом подошел к книжному шкафу и, сняв с полки большой пухлый том, довольно легко нашел то, что искал.

«Шевени-Гор, сэр Жерваз Франсис Ксавье, 10-й баронет; титул – 1694; бывш, капитан 17-го Уланского полка; род. 18 мая 1878-го; ст, сын сэра Ги Шевени-Гора, 9-го баронета, и леди Клаудии Бретертон. 2-й дочери 8-го графа Уоллингфордского.

Женат: 1912, Ванда Элизабет, ст, дочь полковника Фредерика Арбатнота.

Образование: Итон. Участвовал в воен. действиях 1914—1918-го.

Увлечения: путешествия, охота на крупную дичь.

Адреса: Хэмборо Сент-Мэри, Уэститр, и Лоундез-сквер, 218.

Клубы: «Кавалерия», «Путешественники».

Пуаро несколько разочарованно покачал головой. На мгновение задумавшись, он направился к секретеру и достал оттуда стопку пригласительных билетов.

Лицо его просветлело.

– A la bonne heure![1] Именно это мне и нужно! Там он будет непременно.


Графиня встретила мосье Эркюля Пуаро с деланным радушием.

– Наконец-то вам удалось вырваться, мосье Пуаро! Это замечательно.

– Я тоже очень рад, мадам, – пробормотал Пуаро, кланяясь.

Он сумел ускользнуть от нескольких важных и блестящих персон – от знаменитого дипломата, не менее знаменитой актрисы и от всем известного предприимчивого лорда, – и наконец разыскал непременного участника всех светских раутов – мистера Саттертуэйта, ради встречи с которым он сюда и пришел.

Мистер Саттертуэйт дружелюбно защебетал:

– Милая графиня… Мне нравится бывать на ее приемах… Она личность – вы понимаете, что я имею в виду. Несколько лет назад, на Корсике, я много общался с ней…

Мистер Саттертуэйт имел склонность чрезмерно отягощать беседу перечислением всех своих титулованных знакомых. Вполне возможно, что он изредка с удовольствием общался и с простыми смертными, коих звали просто мистер Джонс, Браун или Робинсон, однако, если такое и случалось, он предпочитал об этом не распространяться. И все же было бы не совсем справедливо называть мистера Саттертуэйта законченным снобом. Он был азартным наблюдателем человеческой натуры, и, если верно говорится, что «со стороны виднее», мистеру Саттертуэйту на самом деле удавалось разглядеть в людях очень многое.

– Давненько мы с вами не виделись, друг мой. Я часто вспоминаю, как мне посчастливилось наблюдать за тем, как вы распутывали дело в «Вороновом гнезде». С тех пор я, как говорится, в курсе дела. Кстати, видел на прошлой неделе леди Мэри. Очаровательное создание – вся из ароматов трав и лаванды!

Слегка коснувшись пары свежих светских скандалов, связанных с неблагоразумным поступком графской дочери и неблаговидным поведением виконта, Пуаро вскользь упомянул имя Жерваза Шевени-Гора.

Мистер Саттертуэйт отреагировал мгновенно:

– О да, вот это уж действительно личность, доложу я вам! Недаром его прозвали Последним Баронетом.

– Простите, я не совсем понимаю…

Мистер Саттертуэйт снизошел до объяснения тонкостей родного языка иностранцу.

– Это шутка, понимаете, шутка. Конечно, на самом деле он не последний баронет в Англии. Просто он олицетворяет собой конец эпохи. Этакий дерзкий забияка и авантюрист – типичный бесшабашный герой романов прошлого века, который только и делает что заключает немыслимые пари и всегда их выигрывает.

И мистер Саттертуэйт стал подробно объяснять, что именно он имел в виду. В молодые годы Жерваз Шевени-Гор совершил кругосветное путешествие под парусом. Участвовал в экспедиции на Северный полюс. Вызвал на дуэль зарвавшегося лорда. На пари въехал в герцогский дворец верхом на своей любимой кобыле. А однажды в театре выпрыгнул из ложи прямо на сцену и посреди спектакля похитил знаменитую актрису.

Подобных историй о нем рассказывалось множество.

– Род Шевени-Гор очень древний, – продолжал мистер Саттертуэйт. – Сэр Ги де Шевени участвовал в Первом крестовом походе[2]. Теперь же их род, похоже, зачахнет. Старый Жерваз – последний урожденный Шевени-Гор.

– Разорено его имение?

– Никоим образом. Жерваз сказочно богат. Он владелец дорогостоящей недвижимости – угольных шахт, – а кроме того, еще в молодости ему удалось заполучить какой-то доходный рудник то ли в Перу, то ли где-то в Южной Америке. Удивительный человек. Невероятно удачлив, во всем.

– Он теперь уже немолод, да?

– Да, бедный старик Жерваз. – Мистер Саттертуэйт вздохнул и покачал головой. – Многие считают, что он совсем спятил. И в некотором смысле так оно и есть. Он и правда сумасшедший, но не душевнобольной и не маньяк, просто чудаковатый. Он всегда был большим оригиналом.

– А с годами оригинальность переросла в эксцентричность?

– Совершенно верно, мосье Пуаро. Именно это и произошло со стариной Жервазом.

– Он, наверно, стал излишне преувеличивать значительность своей персоны?

– О да. По-моему, для себя Жерваз всегда делил человечество на две группы: Шевени-Горы и все прочие.

– Непомерная фамильная гордость!

– Да. Всем Шевени-Горам свойственна дьявольская надменность, ставшая в их семействе законом. А у Жерваза, последнего в роду, она превратилась чуть ли не в манию. Послушаешь его, так он сам Господь Бог.

Пуаро задумчиво кивнул.

– Да, я предполагал нечто подобное. Я, знаете ли, получил от него письмо. В нем не просьба. В нем приказ!

– Высочайшее повеление, – хихикнул мистер Саттертуэйт.

– Вот именно. Надо полагать, сэру Жервазу и в голову не пришло, что Эркюль Пуаро – человек, чрезвычайно занятый! И что же, выходит, я должен все бросить и как послушный пес к нему мчаться! Как какое-то ничтожество, которое радуется любому поручению.

Мистер Саттертуэйт закусил губу, пытаясь сдержать улыбку. Вероятно, он понял, что Эркюль Пуаро мало чем отличается от Жерваза Шевени-Гора, когда задето его самолюбие.

– Вы совершенно правы, – пробормотал он. – Но вдруг причина, по которой он вас вызывает, очень серьезна?..

– Ничего подобного! – Пуаро возмущенно всплеснул руками. – Просто я, видите ли, в любой момент должен быть к его услугам! Вот вам и вся причина! Enfin, je vous demande![3]

И мосье Эркюль Пуаро снова возмущенно взмахнул руками. Этот энергичный жест лучше всяких слов пояснил, сколь глубоко он оскорблен.

– Если я вас правильно понял, вы ответили отказом, – сказал мистер Саттертуэйт.

– У меня пока не было такой возможности, – задумчиво произнес Пуаро.

– Но вы откажетесь?

Выражение лица Пуаро изменилось: гнев уступил место замешательству. Он сказал:

– Как бы вам объяснить? Отказаться.., да, поначалу я хотел поступить именно так. Но я не знаю… Бывает такое ощущение… Хоть и очень смутно… Но я предчувствую там что-то серьезное.

Последняя фраза не вызвала у мистера Саттертуэйта ни малейшего удивления.

– Да? – сказал он. – Это любопытно…

– Я думаю, – продолжал Эркюль Пуаро, – что человек, которого вы описали, может быть очень ранимым…

– Ранимым? – переспросил мистер Саттертуэйт, на сей раз слегка удивившись. Это слово как-то не вязалось с обликом Жерваза Шевени-Гора. Но мистер Саттертуэйт был понятлив и все схватывал на лету.

– Мне кажется, я вас понял, – задумчиво произнес он.

– Такой человек словно закован в латы! Доспехи крестоносцев – ничто в сравнении с надменностью, гордостью и апломбом. Такие латы – хорошая защита, отражающая удары стрел повседневности. Но есть опасность: закованный в латы может попросту не заметить, что на него нападают. Он хуже видит, хуже слышит, а тем более – чувствует.

Эркюль Пуаро замолчал, а потом спросил уже совсем другим тоном:

– А кто составляет семейство этого сэра Жерваза?

– Ну, во-первых, Ванда – жена. Она из Арбатнотов. Девушкой была очень хороша собой. Она и сейчас хороша. Хотя пугающе загадочна. Очень предана Жервазу. По-моему, увлекается оккультизмом[4]. Носит амулеты, всяких скарабеев[5], твердит всем, что в ней реинкарнировалась[6] египетская царица… Потом Руфь – их приемная дочь. Своих детей у них нет. Очень привлекательная и вполне современная девушка. Вот и вся семья. Не считая конечно же Хьюго Трента. Это племянник Жерваза. Памела Шевени-Гор вышла за Реджи Трента, и Хьюго – их единственный сын. Сейчас он сирота. Титул, естественно, не унаследует, но думаю, что большая часть состояния Жерваза в итоге достанется ему. Приятный молодой человек, учится в Оксфорде.

Пуаро задумчиво кивнул. Потом спросил:

– Сэра Жерваза конечно же огорчает, что у него нет сына, который унаследовал бы его имя и титул?

– Думаю, для него это настоящее горе.

– Судьба родового имени – вот что не дает ему покоя?

– Да.

Мистер Саттертуэйт не знал, что еще сказать. Он был сильно заинтригован. Потом все же осмелился спросить:

– У вас есть веские основания для поездки в Хэмборо Клоус?

Пуаро медленно покачал головой.

– Нет, – сказал он, – насколько я понимаю, оснований вообще нет. И все-таки я, кажется, поеду.

Глава 2

Эркюль Пуаро сидел в углу купе первого класса. За окном мелькали сельские пейзажи.

Пуаро с задумчивым видом достал из кармана сложенную телеграмму, развернул ее и перечитал:

«Выезжайте 16.30 со станции Панкрас велите проводнику остановить поезд в Уимперли.

Шевени-Гор»

Он сложил телеграмму и сунул ее в карман.

Проводник оказался услужлив. Джентльмен едет в Хэмборо Клоус? Да-да, для гостей сэра Жерваза Шевени-Гора мы всегда останавливаем в Уимперли. «Им, как вы понимаете, особая привилегия, сэр».

Попозже проводник наведывался к нему еще дважды: один раз, чтобы уверить пассажира, что купе останется целиком в его распоряжении; второй – чтобы сообщить об опоздании на десять минут.

По расписанию поезд должен был прибыть в 19.50, но, когда Эркюль Пуаро вышел на платформу маленькой пригородной станции и сунул в руку предупредительному проводнику положенные полкроны, было уже 20.02.

Раздался гудок, и Северный экспресс снова двинулся в путь. К Пуаро подошел высокий шофер в темно-зеленой форме.

– Мистер Пуаро? В Хэмборо Клоус?

Он взял аккуратный саквояж сыщика и направился к выходу со станции. Их ждал огромный «роллс-ройс». Шофер распахнул перед Пуаро дверцу машины, укрыл ему ноги роскошным шерстяным пледом, и они отъехали от станции.

Минут десять они ехали по проселочным дорогам, преодолевая крутые повороты и резкие спуски, в конце концов машина свернула в широкие ворота, по обеим сторонам которых восседали массивные каменные грифоны.

Они проехали через парк к дому. Дверь уже была открыта, и на ступеньках показался солидного вида дворецкий.

– Мистер Пуаро? Прошу за мной, сэр.

Дворецкий повел его через холл направо и распахнул дверь.

– Мистер Эркюль Пуаро, – объявил он.

В комнате было несколько человек, все в вечерних туалетах. Пуаро сразу понял – его здесь не ждали. Все присутствующие рассматривали его с искренним удивлением.

Наконец к нему неуверенно направилась высокая женщина с темными, чуть тронутыми сединой волосами.

Пуаро склонился к ее руке.

– Прошу простить меня, мадам, – сказал он. – К сожалению, мой поезд опоздал.

– Ничего страшного, – рассеянно ответила леди Шевени-Гор. Она по-прежнему смотрела на него озадаченно. – Ничего страшного, мистер.., простите, я не расслышала…

– Эркюль Пуаро, – произнес он четко и внятно. За его спиной тут же раздалось удивленное «Ах!», и он понял, что сэра Жерваза в этой комнате нет. Он тихо спросил:

– Вы знали о моем приезде, мадам?

– А-а.., да… – Ее голос звучал совсем неубедительно. – Я думаю… По-моему.., но я так рассеянна, мосье Пуаро. Все забываю. – В ее голосе послышалось некое грустное удовлетворение. – Я слышу то, что мне говорят. И вроде бы все понимаю, но слова лишь на миг задерживаются в моем мозгу – через секунду их уже нет! Исчезли! Словно мне никто ничего не говорил.

И, будто выполняя с большим опозданием свой долг, она рассеянно огляделась и пробормотала:

– Я думаю, все присутствующие вам знакомы. Конечно же это было не так. Фраза просто была испытанным приемом, с ее помощью леди Шевени-Гор освобождала себя от повинности представлять гостей и, следовательно, от необходимости напрягать свою память, чтобы ненароком не переврать их имена.

Предпринимая сверхъестественные усилия, чтобы с честью выйти из сложного положения, она прибавила:

– Моя дочь Руфь.

Девушка, стоявшая перед Пуаро, была тоже высокая и темноволосая, но совершенно другого типа. В отличие от размытых, неопределенных черт лица леди Шевени-Гор у нее был точеный, почти орлиный нос и четкая линия подбородка. Черные волосы падали на плечи пышной волной мелких кудрей. Ее лицо было настолько чистым и румяным, что почти не требовало косметики. Эркюлю Пуаро редко доводилось встречать столь очаровательных девушек.

Кроме того, Пуаро сразу понял, что она не только красива, но и умна, и распознал некоторые черты ее характера – гордость и своенравие. Она заговорила, слегка растягивая слова, и Пуаро показалось, что она делала это намеренно.

– Как это здорово, – сказала она, – принимать у себя мосье Эркюля Пуаро! Видимо, Старик решил преподнести нам небольшой сюрприз.

– Так вы не знали, что я должен приехать, мадемуазель? – быстро спросил он.

– Даже не подозревала. Но раз так, мою книгу для автографов придется забрать только после обеда.

Из холла донеслись звуки гонга, дворецкий, распахнув двери, оповестил:

– Кушать подано.

Но раньше, чем прозвучало последнее слово – «подано», – произошло нечто странное. На лице чинного дворецкого отразилось – всего лишь на мгновение – крайнее изумление…

Сия метаморфоза длилась долю секунды, маска вышколенного слуги тут же вновь появилась на его лице. И тот, кто в это мгновение не смотрел на дворецкого, ничего не заметил. Однако Пуаро как раз смотрел и сразу насторожился.

Дворецкий замешкался в дверях. Хотя лицо его опять, как и положено, было бесстрастным, в позе осталась некоторая напряженность.

Леди Шевени-Гор неуверенно сказала:

– О Боже.., это более чем странно. Нет, в самом деле, я.., как же быть?

Руфь обернулась к Пуаро:

– Не удивляйтесь. Это невероятное замешательство вызвано тем, что мой отец впервые, по крайней мере за последние двадцать лет, опаздывает к ужину.

– Это более чем странно… – недоуменно пробормотала леди Шевени-Гор. – Жерваз никогда…

К ней подошел пожилой мужчина с отменной военной выправкой. Он добродушно посмеивался.

– Наш милый старина Жерваз! Наконец-то опоздал! Точность – вежливость королей. Клянусь честью, мы ему это попомним. Выходит, и ему не чужды человеческие слабости?

– Но Жерваз никогда не опаздывает, – тихо сказала леди Шевени-Гор, и в голосе ее звучало изумление.

Замешательство, вызванное этим незначительным contretemps[7], было нелепым, почти смешным. И все же Эркюлю Пуаро оно таковым не показалось… За этим замешательством он разглядел тревогу и даже мрачные предчувствия. К тому же ему показалось странным, что Жерваз Шевени-Гор не вышел встретить гостя, которого пригласил таким необычным образом.

Между тем стало очевидно, что никто из гостей не знает, как вести себя дальше. Никто из них еще не попадал в такое положение, в самом деле было от чего растеряться.

Наконец леди Шевени-Гор взяла инициативу в свои руки, если позволительно было так назвать ее действия. Ибо, говоря по правде, действия эти были весьма необычны.

– Снелл, – вопросила она, – а что ваш хозяин?..

Она не договорила, только выжидающе посмотрела на дворецкого.

Снелл, привыкший к ее манере изъясняться, сразу же отчеканил:

– Сэр Жерваз без пяти минут восемь спустился вниз и сразу прошел в кабинет, миледи.

– А-а, понятно… – Ее рот оставался открытым, а взгляд отсутствующим, – Как вы думаете.., то есть.., он слышал гонг?

– Я думаю, он непременно должен был его услышать, миледи, ведь гонг – прямо у двери кабинета. Я, разумеется, не знал, что сэр Жерваз все еще не вышел оттуда, иначе сообщил бы ему лично, что обед подан. Мне сделать это сейчас, миледи?

Леди Шевени-Гор ухватилась за это предложение с заметным облегчением.

– Да, благодарю вас, Снелл. Пожалуйста, сообщите ему. Да, конечно.

Когда дворецкий вышел из комнаты, она сказала:

– Снелл – просто сокровище. На него можно всецело положиться. Просто не знаю, что бы я делала без Снелла.

Кто-то с готовностью ей поддакнул, и опять в комнате повисло молчание. Эркюль Пуаро тем временем изучал присутствующих и обнаружил, что они заметно возбуждены. Он переводил взгляд с одного на другого, словно составлял в уме список. Двое пожилых мужчин: один – тот, что только что говорил, по виду военный, второй – худощавый, убеленный сединами, с плотно сжатыми губами, по виду типичный юрист. Двое молодых людей, очень непохожих друг на друга. Один – сдержанно высокомерный, с усиками, вероятно, племянник сэра Жерваза, тот самый, что учится в Оксфорде. Другого, с зачесанными назад лоснящимися волосами и, безусловно, весьма привлекательного, он причислил к более низкому сословию. Еще в комнате находились невысокая, средних лет женщина, с умными глазами, в пенсне, и огненно-рыжая девушка.

В дверях появился Снелл. Манеры его были безупречны, но под внешним беспристрастием снова угадывалось не положенное дворецкому волнение.

– Прошу простить, миледи, но дверь в кабинет заперта.

– Заперта? – встревоженно и возбужденно переспросил молодой мужской голос. Это заговорил привлекательный на вид молодой человек с гладко зачесанными волосами. Выйдя вперед, он предложил:

– Мне пойти посмотреть?..

Тут Эркюль Пуаро сумел тактично принять командование на себя. Он сделал это так естественно, что никому не показалось странным поведение незнакомца, который, едва ступив на порог, уже отдает приказания.

– Пойдемте, – сказал он. – Пройдем к кабинету. – И предложил, обращаясь к Снеллу:

– Будьте любезны, проводите нас.

Снелл повиновался. Следом за ним шел Пуаро, затем толпой все остальные.

Миновав огромный холл, они прошли мимо большой разветвляющейся лестницы, мимо огромных старинных напольных часов и ниши в стене, где стоял гонг, потом по узкому коридорчику подошли к двери кабинета.

Чуть обогнав Снелла. Пуаро осторожно подергал за ручку. Она повернулась, но дверь не открылась. Пуаро легонько постучал в дверь костяшками пальцев. Потом громче, еще громче. В конце концов он опустился на колени и стал смотреть в замочную скважину.

Когда он поднялся на ноги и оглянулся, лицо его было суровым.

– Господа! – сказал Пуаро. – Нужно немедленно взломать дверь!

Под его руководством двое молодых людей, оба высокие и крепкого сложения, тут же на нее навалились. Задача была не из легких. Двери в Хэмборо Клоус были сработаны на совесть.

Наконец замок не выдержал, раздался звук треснувшего, расщепившегося дерева, и дверь распахнулась.

Все столпились у порога залитой светом комнаты и, замерев, смотрели на открывшееся их взглядам зрелище: за стоявшим слева от двери большим письменным столом из красного дерева боком к нему и спиной к вошедшим сидел, ссутулившись, грузный мужчина. Голова и верхняя часть его торса покоились на правом подлокотнике кресла, а правая рука безжизненно повисла. Прямо под ней, на ковре, поблескивал маленький пистолет…

Все было ясно без слов. Сэр Жерваз Шевени-Гор застрелился.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю