Текст книги "Выпуск 1. Том 7"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Глава 11
Жак Рено

Трудно сказать, как бы дальше развивался разговор, потому что в эту минуту дверь резко распахнулась и в комнату широкими шагами вошел высокий молодой мужчина.

В первое мгновение у меня мелькнула несуразная мысль, что мертвый ожил. Потом я разглядел у бесцеремонно ворвавшегося к нам человека темные волосы, не тронутые сединой. В действительности это был довольно интересный юноша. Он бросился прямо к мадам Рено, не обращая внимания на присутствующих.

– Мама!

– Жак! – она обняла его. – Дорогой мой! Но почему ты здесь? Ты же должен был отплыть из Шербура на «Анзоре» два дня назад? – Потом, внезапно вспомнив о присутствующих, она с чувством собственного достоинства обернулась:

– Мой сын, месье.

– Очень приятно, – сказал Оте, отвечая на поклон юноши. – Значит, вы не отплыли на «Анзоре»?

– Нет, месье. Отплытие «Анзоры» было отложено на двадцать четыре часа из-за неполадок в двигателе. Я должен был отплыть прошедшей ночью вместо предыдущей, но, случайно купив вечернюю газету, я увидел сообщения об ужасной трагедии, которая нас постигла. – Его голос прервался, и в глазах появились слезы. – Бедный отец, бедный отец.

Уставившись на него как во сне, мадам Рено повторила:

– Так ты не отплыл? – И затем с жестом безграничной усталости она будто себе самой прошептала:

– В конце концов, теперь это не имеет значения.

– Садитесь, месье Рено, прошу вас, – сказал Оте, указывая на стул. – Я глубоко вам сочувствую. Должно быть, это ужасный удар – узнать обо всем так, как узнали вы. Однако, видимо, к лучшему, что вам не пришлось отплыть. Я надеюсь, что вы сможете сообщить нам именно то, что поможет прояснить тайну.

– Я в вашем распоряжении, месье. Задавайте какие угодно вопросы.

– Прежде всего, эта поездка совершалась, по-видимому, по просьбе вашего отца?

– Совершенно верно, месье. Я получил телеграмму, в которой отец просил меня без отлагательств отправиться в Буэнос-Айрес, оттуда через Анды в Вальпараисо и дальше в Сантьяго.

– Так. И какова же цель этой поездки?

– Не имею никакого представления.

– Неужели?

– Да. Посмотрите, вот телеграмма. Следователь взял ее и громко прочитал:

– «Отправляйся немедленно Шербур, садись „Анзору“, отплывающую сегодня Буэнос-Айрес. Конечный пункт Сантьяго. Дальнейшие инструкции ждут тебя Буэнос-Айресе. Не опоздай. Дело крайней важности. Рено». А раньше вы не разговаривали об этом?

Жак Рено покачал головой.

– Нет. Конечно, я знал, что мой отец долго жил в Южной Америке и у него есть капиталовложения. Но раньше он никогда не предлагал мне поехать туда.

– Вы, конечно много раз бывали в Южной Америке, месье Рено?

– Я был там еще ребенком. Учился в Англии и потом проводил в этой стране большую часть свободного времени. Поэтому в действительности я знаю о Южной Америке гораздо меньше, чем это можно было бы предположить. Видите ли, война началась, когда мне было семнадцать.

– Вы служили в английских летных частях?

– Да, месье.

Оте кивнул и продолжил допрос, задавая уже хорошо известные нам вопросы. В ответ Жак Рено совершенно определенно заявил, что он ничего не знает о врагах, которые могли появиться у отца в Сантьяго или где-нибудь еще в Южной Америке, что за последнее время он не заметил никаких изменений в поведении отца и что он никогда не слышал, чтобы тот упоминал о каких-то «секретных бумагах». Он считал, что поездка в Южную Америку была обусловлена причиной чисто делового характера.

Когда следователь Оте на минуту замолчал, раздался спокойный голос Жиро:

– Со своей стороны, я бы тоже хотел задать несколько вопросов, господин следователь.

– Разумеется, месье Жиро, – холодно произнес следователь.

Жиро подвинул свой стул поближе к столу.

– Вы были в хороших отношениях с вашим отцом, месье Рено?

– Конечно, – с гордостью ответил юноша.

– Вы положительно это утверждаете?

– Да.

– У вас не было никаких споров?

Жак пожал плечами, невольно смутившись.

– У всех людей иногда возникают разногласия во мнениях.

– Именно, именно. Но если кто-нибудь стал бы утверждать, что в день вашего отъезда в Париж у вас с отцом была жестокая ссора, то он бы, без сомнения, солгал?

Я не мог не восхититься изобретательностью Жиро. Его хвастовство: «я знаю все» – не было пустым. Жак Рено был явно смущен вопросом.

– Мы… мы поспорили, – признался он.

– Так, значит, был спор! А в ходе спора вы произнесли фразу: «Когда ты умрешь, я смогу делать что захочу»?

– Может быть, – пробормотал Жак, – не помню.

– Сказал ли ваш отец в ответ на это: «Но я еще не умер!» – на что вы ответили: «Я бы этого хотел!»?

Юноша не ответил. Его руки нервно перебирали предметы, лежавшие на столе.

– Пожалуйста, месье Рено, я должен попросить вас ответить, – резко сказал Жиро.

Потеряв самообладание, юноша сделал неосторожный жест и смахнул на пол костяной нож для разрезания бумаги.

– Какое это имеет значение?! – воскликнул он. – Вы и так все знаете. Да, у нас с отцом действительно произошла ссора. Должен признаться, что говорил все это. Я был так зол, что даже не могу вспомнить, что я говорил! Я был в бешенстве, в этот момент я чуть было не убил его. Делайте свои выводы! – Весь красный от возбуждения, Жак откинулся на спинку стула.

Жиро улыбнулся, потом, немного отодвинув стул, сказал:

– Это все. Месье Оте, вы, без сомнения, хотите продолжить допрос?

– О да, именно так, – сказал Оте. – И какова была причина вашей ссоры?

– Я отказываюсь отвечать. Оте выпрямился.

– Месье Рено, с законом нельзя шутить! – загремел его голос. – Какова была причина ссоры?

Молодой Рено продолжал молчать. Он сидел злой и мрачный. Но спокойно и невозмутимо прозвучал другой голос, голос Эркюля Пуаро:

– Если хотите, я сообщу вам это, месье.

– Вы знаете?

– Разумеется, я знаю. Предметом ссоры была Марта Добрейль.

Испуганный, Рено вскочил. Следователь подался вперед.

– Это так, месье?

Жак кивнул.

– Да, – произнес он. – Я люблю мадемуазель Добрейль и хочу жениться на ней. Когда я сообщил об этом отцу, он пришел в ярость. Конечно, я не мог слушать, как он оскорблял девушку, которую я люблю, и тоже вышел из себя.

Оте посмотрел на мадам Рено.

– Вы знали об этой… привязанности сына, мадам?

– Я боялась этого, – просто ответила она.

– Мама! – закричал юноша. – И ты тоже! Марта так же добра, как и красива. Что ты имеешь против нее?

– Я ничего не имею против мадемуазель Добрейль. Но я предпочла бы, чтобы ты женился на англичанке, а если и на француженке, то не на такой, у которой мать с сомнительным прошлым!

В ее голосе явно звучала затаенная враждебность к старшей Добрейль, и мне стало вполне понятно, что, когда она узнала о влюбленности ее единственного сына в дочь соперницы, это явилось для нее тяжелым ударом.

Мадам Рено продолжала, обращаясь к следователю:

– Возможно, мне следовало бы поговорить об этом с мужем, но я надеялась, что это только юношеский флирт, который кончится быстрее, если не обращать на него внимания. Теперь я виню себя за молчание, но мой муж, как я вам говорила, казался таким взволнованным и измученным, не похожим на самого себя, что я старалась вообще не беспокоить его.

Оте кивнул и спросил Жака:

– Когда вы сообщили отцу о ваших намерениях, относительно мадемуазель Добрейль, был он удивлен?

– Для него это явилось полной неожиданностью. Он безапелляционно приказал мне выбросить эту мысль из головы. Он поклялся, что никогда не даст согласия на наш брак. Я был уязвлен и хотел знать, что он имеет против мадемуазель Добрейль. Отец не мог дать удовлетворительного объяснения. Он лишь ограничился какими-то намеками на тайну, окружавшую жизнь матери и дочери. Я ответил, что женюсь на Марте, а не на ее происхождении, но он начал кричать на меня и отказался дальше обсуждать этот вопрос. Я должен был забыть эту девушку. Несправедливость и произвол взбесили меня, особенно потому, что он сам был необычайно любезен с мадемуазель и мадам Добрейль и постоянно предлагал пригласить их к нам. Я вышел из себя, и мы всерьез поссорились. Отец напомнил мне, что я полностью завишу от него, и, должно быть, в ответ на это я сказал, что смогу поступать как захочу после его смерти.

Пуаро прервал Жака неожиданным вопросом:

– Значит, вы знали о содержании завещания вашего отца?

– Я знал, что он оставил мне половину состояния, другую половину отдал под опеку моей матери, она перейдет ко мне после ее смерти, – ответил юноша.

– Продолжайте рассказ, – попросил следователь.

– После этого мы в бешенстве кричали друг на друга до тех пор, пока я не сообразил, что могу опоздать на парижский поезд. Времени оставалось мало, и мне пришлось бежать на станцию. Я все еще был вне себя. Но, удаляясь от дома, я постепенно успокаивался. Потом написал Марте обо всем, что произошло. Ее ответ утешил меня еще больше. Она писала, что мы должны проявлять твердость и настойчивость и тогда любое сопротивление будет сломлено. Нужно испытать временем наши чувства друг к другу, и, когда мои родители поймут, что это не легкое увлечение с моей стороны, они, без сомнения, смягчатся. Конечно, я не сообщил ей подробно о главном возражении отца против нашего брака. Постепенно я понял, что упрямством ничего не добьюсь.

– Чтобы покончить еще с одним вопросом, скажите, знакомо ли вам имя Дювин, месье Рено?

– Дювин? – повторил Жак. – Дювин? – Он медленно наклонился и поднял нож для разрезания бумаги, который перед этим уронил со стола. Когда он поднял голову, его взгляд встретился с внимательным взглядом Жиро. – Дювин? Нет, не знаю.

– Не прочтете ли вы это письмо, месье Рено? И скажите, имеете ли вы представление, что за особа писала вашему отцу?

Жак Рено взял письмо и прочел его от начала до конца. На его лице появилась краска.

– Моему отцу? – волнение и негодование в его голосе были очевидны.

– Да, мы нашли письмо в кармане его пальто.

– А… – он запнулся, скользнув взглядом в сторону матери.

Следователь понял, что Жак щадит ее, и спросил:

– Можете вы высказать предположение об авторе?

– Не имею ни малейшего представления.

Оте вздохнул.

– Крайне таинственное дело. Ну хорошо, мы можем оставить вопрос о письме. Итак, на чем мы остановились? О, орудие убийства! Боюсь, это может причинить вам боль, месье Рено. Насколько я знаю, это был ваш подарок матери.

Жак Рено подался вперед. Его лицо, покрасневшее во время чтения письма, стало мертвенно бледным.

– Вы хотите сказать, что именно самодельным ножом из авиационного металла был… убит мой отец? Но это невозможно! Безделушкой для вскрытия конвертов!

– Увы, месье Рено, совершенно верно! Боюсь, что это идеальное оружие. Острое и удобное в обращении.

– Где он? Могу я его видеть? Он все еще… в теле?

– О нет, он вынут. Вы хотели бы видеть его? Чтобы быть уверенным? Возможно, это было бы хорошо, хотя мадам уже опознала его. Все же… месье Бекс, можно вас побеспокоить?

– Разумеется. Я немедленно схожу за ним.

– Не будет ли лучше, если месье Рено сам пойдет в сарай? – вкрадчиво предложил Жиро. – Без сомнения, ему необходимо увидеть тело отца.

Вздрогнув, юноша сделал отрицательный жест, и следователь, всегда склонный перечить Жиро, когда это только возможно, ответил:

– Нет, не сейчас. Мы прибегнем к любезности месье Бекса, он принесет его сюда.

Комиссар вышел из комнаты. Стонор подошел к Жаку и стиснул его руку. Пуаро, уже успевший встать, поправлял слегка покосившиеся подсвечники. Следователь уже в который раз читал таинственное любовное письмо, отчаянно цепляясь за свою первую версию убийства на почве ревности.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вбежал комиссар.

– Господин следователь! Господин следователь!

– Да, да. Что случилось?

– Нож! Его там нет!

– Как нет?

– Пропал. Исчез. Стеклянный кувшин, в котором он лежал, пуст!

– Что?! – вскричал я. – Это невозможно. Ведь только сегодня утром я видел… – Слова замерли у меня на языке.

Я привлек внимание всех присутствующих.

– Да, я видел нож там сегодня утром, – медленно сказал я. – Точнее, полтора часа назад.

– Значит, вы ходили в сарай? Где вы взяли ключ?

– Я попросил его у полицейского.

– И вы пошли туда? Зачем?

Я заколебался, но, в конце концов, решил, что лучше все выложить начистоту.

– Месье Оте, – начал я. – Я совершил серьезный проступок, за который должен просить у вас снисхождения.

– Продолжайте, месье.

– Дело в том, – сказал я, желая быть где угодно, только не здесь, – что я встретил знакомую молодую леди. Она выразила горячее желание увидеть все, что можно, и я… ну, короче, я взял ключ и показал ей тело.

– О! – возмущенно вскричал следователь. – То, что вы совершили, – это серьезный проступок, капитан Гастингс! Вообще, это против всех правил. Вы не должны были позволять себе подобную глупость.

– Я знаю, – кротко произнес я. – Ничто сказанное вами не будет слишком суровым, месье.

– Вы не приглашали эту леди сюда?

– Конечно, нет. Я встретил ее совершенно случайно. Она англичанка и проездом остановилась в Мерлинвиле, хотя я и не знал об этом до нашей неожиданной встречи.

– Хорошо, хорошо, – сказал, смягчаясь, следователь. – Это нарушение всех порядков, но леди, без сомнения, молода и красива. Что значит быть молодой! – И он сентиментально вздохнул.

Но комиссар, менее романтичный, вернулся к вопросу:

– Но разве вы не заперли дверь, когда уходили?

– Именно в этом дело, – медленно сказал я. – Именно за это я так ужасно укоряю себя. У моей знакомой был расстроенный вид. Она была на грани обморока. Я принес ей брэнди с водой, а потом настоял на том, чтобы проводить ее в город. Разволновавшись, я забыл запереть дверь. Я сделал это только вернувшись на виллу.

– Тогда сарай был не заперт по меньшей мере двадцать минут… – медленно произнес комиссар и замолчал.

– Именно, – подтвердил я.

– Двадцать минут, – задумчиво повторил комиссар.

– Прискорбно, – с возвратившейся суровостью заключил Оте. – Неслыханно.

Вдруг зазвучал новый голос:

– Вы находите, что это прискорбно? – спросил Жиро.

– Разумеется.

– А я нахожу это восхитительным, – невозмутимо сказал Жиро.

Появление неожиданного союзника сбило меня с толку.

– Восхитительным, месье Жиро? – переспросил следователь, осторожно изучая его краем глаза.

– Вот именно.

– Но почему?

– Потому что теперь мы знаем, что убийца или сообщник убийцы час назад находился около виллы. Будет странно, если, зная это, мы не схватим его в скором времени. – В его голосе прозвучала угроза. Жиро продолжал:

– Он многим рисковал, чтобы овладеть ножом. Возможно, он боялся, что будут найдены отпечатки пальцев.

Пуаро обернулся к Бексу.

– Вы, кажется, говорили, что отпечатков не было?

Жиро пожал плечами.

– Возможно, нож был недостаточно тщательно осмотрен?

Пуаро посмотрел на него.

– Вы не правы, месье Жиро. На убийце были перчатки. Он должен был быть уверен.

– Я не говорю, что это был сам убийца. Это мог быть его сообщник, который не знал об этом.

Помощник следователя собрал бумаги со стола. Оте обратился к нам:

– Наша работа на сегодня окончена. Месье Рено, при желании вы можете ознакомиться с вашими показаниями. Я намеренно проводил следствие, насколько это возможно, в неофициальной обстановке. Мои методы называют оригинальными. Я утверждаю, что такими методами можно многого достичь. Дело теперь находится в умелых руках прославленного месье Жиро. Без сомнения, он отличится. В самом деле, удивительно, что убийцы еще не в его руках! Мадам, разрешите мне еще раз выразить вам сердечное сочувствие, счастливо оставаться, месье. – И в сопровождении помощника и комиссара он удалился.

Пуаро вытащил большую луковицу своих часов и посмотрел на нее.

– Давайте вернемся в отель и пообедаем, мой друг, – сказал он. – И вы подробно расскажете мне о ваших утренних неблагоразумных поступках. Никто на нас не смотрит. Мы можем уйти не прощаясь.

Мы тихо вышли из комнаты. Следователь только что отъехал на своей машине. Я уже собирался спуститься по ступенькам, как меня остановил голос Пуаро.

– Минутку, мой друг. – Он проворно достал из кармана рулетку и с серьезным видом начал измерять пальто, висевшее в холле. Раньше этого пальто я здесь не видел и догадался, что оно принадлежит месье Стонору или Жаку Рено.

Потом, напевая что-то себе под нос, Пуаро положил рулетку обратно в карман и последовал за мной на свежий воздух.

Глава 12
Пуаро проливает свет на некоторые вопросы

– Зачем вы измерили пальто? – с нескрываемым любопытством спросил я, когда мы шли неторопливым шагом по раскаленной дороге.

– Черт возьми! Чтобы узнать, какой оно длины, – невозмутимо ответил Пуаро.

Я был рассержен. Неисправимая привычка Пуаро делать тайну из ничего всегда раздражала меня. Я замолчал и предался ходу собственных мыслей. Мне вспомнились слова мадам Рено, обращенные к сыну: «Так ты не отплыл? – сказала она, а потом добавила:

– В конце концов, теперь это не имеет значения».

Что она имела в виду? Возможно, она знает больше, чем мы предполагаем? Она утверждает, что ей ничего не известно о таинственном поручении, которое доверил сыну ее муж. Но на самом деле так ли она несведуща, как притворяется? Не могла ли она пролить свет на тайну, если бы захотела, и не было ли ее молчание частью тщательно продуманного и подготовленного плана?

Чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что прав. Мадам Рено знала больше, чем рассказала. Ее выдало удивление при виде сына. Я был убежден, что она знает если не убийц, то, по крайней мере, мотивы убийства. Но какие-то очень веские соображения заставляют ее молчать.

– Вы так глубоко задумались, мой друг, – заметил Пуаро, прерывая мои размышления. – Что это вас так заинтриговало?

Я рассказал о своих выводах, хотя и предполагал, что Пуаро может посмеяться над моими подозрениями. К моему удивлению, он задумчиво кивнул.

– Вы совершенно правы, Гастингс. С самого начала я был уверен, что она что-то скрывает. Сначала я подозревал, что она если не инсценировала, то по крайней мере потворствовала преступлению.

– Вы подозревали ее? – воскликнул я.

– Ну разумеется. Фактически она получает огромную выгоду от нового завещания. Она – единственная, кому оно выгодно. Поэтому с самого начала я обратил на нее особое внимание. Вы, может быть, заметили, что при первой возможности я осмотрел кисти ее рук. Мне хотелось убедиться, не сама ли она засунула себе в рот кляп и связала себя. Но, увы, я сразу же увидел, что веревки были так туго затянуты, что врезались в тело. Это исключало возможность совершения ею преступления в одиночку. Но все еще оставалась возможность, что она потворствовала преступлению или подстрекала к нему и у нее был сообщник. Более того, ее рассказ был мне необычайно знаком: мужчины в масках, которых она не могла узнать, упоминание о «секретных бумагах» – все это я слышал или читал раньше. Еще одна маленькая деталь подкрепила мое убеждение, что она не говорит правды. Наручные часы, Гастингс, наручные часы!

Снова наручные часы! Пуаро с любопытством разглядывал меня.

– Вы чувствуете, мой друг? Вы понимаете?

– Нет, – раздраженно ответил я, – не чувствую и не понимаю. У вас всегда эти запутанные загадки, которые вы не желаете объяснять. Вам всегда нравится до последней минуты что-то скрывать.

– Не злитесь, мой друг, – с улыбкой сказал Пуаро. – Если хотите, я объясню. Но ни слова Жиро, договорились? Он обращается со мной как с выжившим из ума стариком. Но посмотрим! Для пользы дела я дал ему совет. Если он не воспользуется им, это его дело.

Я заверил Пуаро, что он может положиться на мое молчание.

– Хорошо! Тогда давайте пользоваться нашими серыми клеточками! Скажите, мой друг, когда, по-вашему, произошла трагедия?

– Как когда? В два часа или что-то около этого, – удивленно ответил я. Помните, мадам Рено сказала, что слышала два удара часов, когда эти люди еще находились в комнате.

– Именно. И на основании этого вы, следователь, Бекс и все остальные без дальнейших расспросов определили время преступления. Но я, Эркюль Пуаро, говорю, что мадам Рено лжет. Преступление произошло по крайней мере двумя часами раньше.

– Но врачи…

– Они объявили после обследования тела, что смерть наступила от семи до десяти часов назад. Мой друг, по каким-то причинам убийцам было крайне необходимо создать впечатление, что преступление произошло позже, чем на самом деле. Вы читали о разбитых вдребезги часах и будильниках, фиксирующих точное время преступления? Чтобы время было определено не только на основании показаний мадам Рено, кто-то передвинул стрелки наручных часов на два часа и изо всех сил ударил их об пол. Но, как это часто бывает, он не достиг цели. Стекло разбилось, а механизм часов не пострадал. Со стороны убийц это было самым опрометчивым шагом. Потому что он дает основание предположить, во-первых, что мадам Рено лжет и, во-вторых, что преступникам было необходимо изменить время преступления.

– Но какие могут быть для этого причины?

– О, в этом все дело, вся тайна. Пока что я не могу этого объяснить. Мне пришла в голову только одна мысль, которая может иметь к этому отношение.

– И что это за мысль?

– Последний поезд отходит из Мерлинвиля в семнадцать минут первого.

Медленно я начал догадываться.

– Значит, если преступление произошло двумя часами позже, любой уехавший на этом поезде обладает безукоризненным алиби!

– Прекрасно, Гастингс! Вы попали в точку!

Я вскочил.

– Мы должны навести справки на станции! Наверняка они заметили двух иностранцев, уехавших на этом поезде! Мы должны сейчас же пойти туда!

– Вы так думаете, Гастингс?

– Конечно. Пойдемте же.

Пуаро охладил мой пыл, прикоснувшись к моей руке.

– Пожалуйста, идите, если хотите, дружище, но не вздумайте там говорить о приметах двух иностранцев.

– О ля-ля, неужели вы верите вздору о людях в масках и всей этой истории?

Его слова привели меня в такое замешательство, что я просто не знал, что ответить. А он неторопливо продолжал:

– Вы слышали, я сказал Жиро, что все детали преступления мне знакомы? Так вот, из этого вытекает следующее: либо человек, совершивший первое преступление, совершил и это, либо в памяти убийцы подсознательно осталось сообщение о громком процессе, что и подсказало ему план преступления. Я определенно смогу сказать это, когда… – Он замолчал.

Я обдумывал все сказанное Пуаро.

– Но письмо месье Рено? В нем ясно упоминается о тайне и о Сантьяго!

– Несомненно, в жизни месье Рено есть тайна, в этом не может быть сомнений. С другой стороны, слово «Сантьяго», по-моему, утка, которая постоянно встречается на пути, чтобы сбить нас со следа. Возможно, оно было использовано и для того, чтобы направить подозрения месье Рено подальше отсюда. О, будьте уверены, Гастингс, опасность, угрожавшая ему, находилась не в Сантьяго, она была поблизости, во Франции.

Пуаро говорил так серьезно, с такой уверенностью, что не мог не убедить меня. Но я попытался возразить в последний раз:

– А спичка и окурок, найденные около тела? Как быть с ними?

Лицо Пуаро осветило истинное наслаждение.

– Оставлены! Намеренно подброшены для Жиро и ему подобных! О, Жиро хитер, он умеет добиваться своего. Как и хорошая охотничья собака. Он так доволен собой! Часами он ползает на животе. «Посмотрите, что я нашел», – говорит он. А потом опять: «Что вы здесь видите?» Что касается меня, я с полной искренностью отвечаю: «Ничего». А Жиро, великий Жиро, он смеется, он думает про себя: «О, он идиот, этот старик!» Но мы еще посмотрим…

Тут мои мысли обратились к главному факту.

– Тогда зачем вся эта история с людьми в масках?

– Выдумана, чтобы всех сбить с толку.

– Что же произошло на самом деле?

Пуаро пожал плечами.

– Это может сказать один человек – мадам Рено. Но она не скажет. Угрозы и мольбы не тронут ее. Она замечательная женщина, Гастингс. Как только я увидел ее, то понял, что мне пришлось встретиться с женщиной необычного характера. Сначала, как я вам сказал, я был склонен подозревать, что она замешана в убийстве. Впоследствии я переменил мнение.

– Что вас заставило это сделать?

– Ее искреннее горе при виде тела мужа. Я могу поклясться, что в ее крике звучала настоящая мука.

– Да, – задумчиво согласился я, – здесь нельзя ошибиться.

– Прошу прощения, мой друг, ошибиться всегда можно. Посмотрите на великую актрису, разве то, как она изображает горе, не увлекает вас и не поражает своей реальностью? Нет, как бы ни сильны были мои убеждения и вера, прежде чем я позволил себе сделать выводы, мне нужны были веские доказательства. Великий преступник может быть великим актером. Моя уверенность в этом деле основана не на эмоциях, а на неопровержимом факте, что мадам Рено действительно упала в обморок. Я заглянул ей под веко и пощупал пульс. Там не было обмана: обморок был настоящим. Поэтому я убедился, что ее горе искреннее, а не притворное. Кроме того, маленькая дополнительная, но интересная подробность; мадам Рено не обязательно было демонстрировать безудержное горе. У нее уже был обморок, когда она узнала о смерти мужа, и не было никакой необходимости изображать это второй раз при виде тела. Нет, мадам Рено не была убийцей своего мужа. Но почему она лгала? Она лгала о наручных часах, она лгала о людях в масках, она солгала еще кое о чем. Скажите, Гастингс, как вы объясните, что дверь была открыта?

– Ну, – несколько смутившись, сказал я, – полагаю, что это оплошность. Они забыли закрыть ее.

Пуаро покачал головой и вздохнул.

– Это объяснение Жиро. Оно меня не устраивает. Открытая дверь имеет значение, которое в настоящий момент трудно определить. Я уверен в одном: они ушли не через дверь. Они выбрались через окно.

– Что?

– Именно.

– Но на клумбе внизу не было следов.

– Не было, но они должны были быть. Послушайте, Гастингс. Садовник Огюст, как вы слышали, засадил клумбы за день до убийства. На одной осталось множество следов больших сапог, на другой – ни одного! Вы понимаете? Кто-то сюда приходил, чтобы уничтожить следы, и заровнял поверхность клумбы граблями.

– Но где они взяли грабли?

– Там же, где они взяли лопату и садовые перчатки, – нетерпеливо сказал Пуаро. – Это же элементарно.

– А что заставляет вас думать, что они выбрались этим путем? Более вероятно, что они забрались через окно, а выбрались через дверь.

– Конечно, это возможно. И все же я почти уверен, что они выбрались через окно.

– По-моему, вы ошибаетесь.

– Может быть, мой друг.

Я задумался о новых фактах, которые открылись мне благодаря заключениям Пуаро. Я вспомнил, как удивили меня таинственные упоминания Пуаро о клумбе и наручных часах. Его замечания казались тогда такими бессмысленными, а теперь я понял, как замечательно, при помощи мельчайших деталей, он разгадал многое в тайне, окружающей это дело. Я засвидетельствовал своему другу запоздалое почтение.

– Между тем, – с сожалением сказал я, – хотя мы знаем гораздо больше, чем раньше, мы не приблизились к разгадке того, кто убил месье Рено.

– Да, – бодро сказал Пуаро. – В сущности, мы сейчас гораздо дальше от разгадки.

Казалось, этот факт доставляет Пуаро странное удовлетворение. Я в изумлении уставился на него. Он поймал мой взгляд и улыбнулся.

Вдруг догадка сверкнула в моей голове.

– Пуаро! Мадам Рено! Теперь я понимаю. Должно быть, она кого-то защищает.

По спокойствию, с которым Пуаро воспринял мое замечание, я понял, что эта мысль уже пришла ему в голову.

– Да, – задумчиво сказал он. – Защищает или покрывает кого-то. Одно из двух.

Затем, когда мы пришли в отель, он жестом попросил меня молчать.