Текст книги "Тревога"

Автор книги: Адыл Якубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

I

В ранний час летнего утра первый секретарь райкома Эрмат Муминов вошел в свой кабинет и опустился в кресло. Какая-то непривычная слабость разлилась по всему телу. Он глянул на полураскрытые высокие окна кабинета, выходящие в сад, и устало прикрыл глаза.

Сад за окнами был старый, запущенный. Правда, там и сям зеленели свежею листвой тоненькие саженцы персика и вишни. Над ними, словно беря их под защиту, простерли свои ветви раскидистые карагачи, а по краям сада вздымались к небу стройные чинары. Дорожки здесь никто не расчищал, и они заросли травой по колено. Все это придавало саду особую прелесть – в нем даже в летнюю полуденную пору всегда царила прохлада, лучи солнца не проникали сквозь толщу листвы. Хорошо выйти в такой сад после трудного дня. Тонкий аромат сырой прохладной почвы, по-утреннему свежих листьев и травы донесся от окон. И Муминову подумалось: «Подольше бы никто не приходил. Тогда можно и вздремнуть часок…»

Неделю назад он выехал в долину реки. Весна от начала до конца была засушливой. Не нужно было особенной прозорливости, чтобы предвидеть резкое понижение уровня реки в летнюю жару. А раз так – не миновать затруднений с кормами.

Муминов поехал с намерением самому осмотреть тугаи – заросли по берегам реки, где колхозы обычно заготовляют сено. Надо было побеседовать с людьми, проверить готовность к косовице. Он не вернулся бы так скоро, если бы не происшествие в колхозе имени XX съезда партии.

Муминов приехал домой на рассвете. Жена спала на веранде. Он попытался на цыпочках проскользнуть в комнату, чтобы вздремнуть на диване. Но едва взялся за ручку двери, жена приподняла голову. Сразу заговорили о происшествии, заставившем Муминова вернуться. Стало уже не до сна. Прибирая постель, жена пересказала несложные новости, пожаловалась: запаздывает письмо от сына, который учится в Ташкенте.

Позавтракали. Жена собралась на работу, в школу. А Муминов пошел в районную больницу. В этот ранний час улицы поселка были пустынными, и в больнице все еще спали, но главный врач, сухощавый приветливый старичок, был на месте.

Разговор с главврачом не принес утешения. Правда, двое пострадавших отделались легкими ушибами, но у третьей, девушки, – скрытый перелом голени, треснула кость, а четвертая, молодая женщина-бригадир по имени Шарофат, которую Муминов хорошо знал и любил, все еще оставалась в «критическом», как выразился врач, состоянии.

О серьезности положения можно было судить хотя бы по тому, что Шарофат с трудом удалось вывести из шокового состояния лишь через три часа после аварии.

Кроме открытого перелома левого бедра и трех ребер, эта женщина получила еще серьезное повреждение плевры. Хорошо, что на месте аварии кто-то догадался наложить жгут, иначе ее не довезли бы до больницы живой.

Минувшей ночью шок у нее неизвестно от чего повторился. Правда, экстренными мерами удалось быстро вывести ее из шока. Но, по-видимому, повреждение плевры не прошло бесследно: обнаружилась застойная пневмония, и теперь началась горячка. Словом, положение очень серьезное.

Разумеется, врачи делают все, что в их силах. Между прочим, здесь постоянно дежурят трое комсомольцев из ее колхоза. Нет отбоя от людей, предлагающих свою кровь для переливания.

Вызвать крупных специалистов? Об этом уже позаботились. Через сорок минут после того, как привезли пострадавших, здесь уже был известный в области ортопед. Его вмешательство, собственно, и спасло Шарофат. Впрочем, неплохо, если бы он приехал еще раз.

С нерадостными мыслями шел Эрмат Муминович к себе в райком. Тишина и безлюдье в коридоре и комнатах просторного здания райкома только обострили чувство тревоги.

Ему вспомнилось, как третьего дня Джамалов, районный прокурор, рассказывал ему по телефону о подробностях только что происшедшей катастрофы, как он, Муминов, не смог от волнения дослушать до конца, велел прокурору отложить все дела и заняться только этим. Потом и этого показалось мало – и вот сам не выдержал, вернулся до срока…

Бесшумно отворилась дверь. Вошла секретарь-машинистка со знакомой папкой бордового цвета.

– Вчера вечером доставили от прокурора, Эрмат Муминович.

Муминов торопливо нацепил очки, раскрыл папку. Так и есть – об аварии!

«Первому секретарю Багистанского райкома КП Узбекистана тов. Муминову Э. М.

Районная прокуратура сообщает для Вашего сведения:

1 мая с. г., в 15 часов 40 минут по местному времени, близ черты, отграничивающей земли колхоза имени XX съезда КПСС от районного центра, перевернулась грузовая автомашина № ХВ 65-697, принадлежавшая вышеназванному колхозу. В результате аварии пострадали четыре человека. Бригадир колхоза Шарофат Касымова опасно ранена.

Предварительное следствие, проведенное прокуратурой, установило следующее:

В день 1 Мая в колхозе имени XX съезда по случаю праздника был устроен обильный той [1]1
  Той – угощение, пиршество. (Все примечания принадлежат переводчику.)


[Закрыть] , после которого вышеназванная Ш. Касымова обратилась к председателю колхоза Муталу Каримову с просьбой предоставить ей машину для поездки с группой друзей в город.

Председатель колхоза М. Каримов, очевидно, считает, что напряженный период развертывания полевых работ – подходящее время для прогулок, и разрешил поехать в город на дежурной машине (номер указан выше). Однако шофер этой машины Султан Джалилов заявил председателю, что не может ехать, так как выпил по случаю праздника. Председатель Каримов не обратил на это внимания и попытался в грубой форме, а затем с применением физической силы заставить шофера Джалилова выполнить распоряжение. Возник скандал, в ходе которого Каримов допустил рукоприкладство – схватил Джалилова за ворот, порвал рубаху. Поскольку Джалилов так и не соглашался ехать в город, председатель колхоза Каримов отобрал у него ключ от машины и передал его младшему брату Султана – Набиджану Джалилову. Названный Н. Джалилов, не имеющий водительских прав, повел автомашину и допустил аварию, последствия которой указаны выше.

Исходя из вышеизложенного, районная прокуратура констатирует: председатель колхоза коммунист Каримов М. допустил грубую безответственность, злоупотребление властью, рукоприкладство, что повлекло за собой катастрофу.

Следствие по делу продолжается. По его завершении материалы будут представлены Вам для решения вопроса о партийности М. Каримова.

Районный прокурор С. Джамалов».

Дочитав до конца, Муминов откинулся в кресле, снял очки, пригладил седые, поредевшие на темени волосы.

Мутала Каримова он видел дней пятнадцать назад – тогда они вдвоем наведались в предгорье, в долину Чукур-Сай.

Еще осенью прошлого года по инициативе молодого раиса [2]2
  Раис – председатель (колхоза).


[Закрыть] был прорыт пятикилометровый канал от родника Кок-Булак, и половина посевной площади в долине была засеяна озимой пшеницей. Весной вспахали дополнительно почти пятьсот гектаров под кукурузу.

Озимые начинали колоситься, а кукуруза, густая и сочная, росла буйно, как здоровый ребенок, вскормленный щедрой грудью матери. Тем временем в низовье долины уже шли вереницей машины со строительным материалом: председатель решил перенести сюда молочную ферму.

Муминову вспомнилось тонкое, дочерна прокаленное солнцем лицо Мутала, его темно-карие глаза, в которых таилась по-детски радостная, счастливая улыбка. Он был возбужден, в приподнятом настроении, какое бывает у молодых людей, когда им везет и дела идут хорошо.

Муминов любил Мутала. Он как-то сразу поверил в него, поверил, что тому под силу поднять хозяйство, на протяжении долгих лет не выходившее из прорыва. И, несмотря на то, что многие тогда были против выдвижения Мутала на пост председателя, он, Муминов, отстоял его, бросив на чашу весов свой авторитет первого секретаря райкома. После этого Муминов внимательно наблюдал за его работой и уже не раз с радостью убеждался, что тот оправдывает надежды.

Успехи Каримова на посту председателя были особенно замечательны еще и потому, что в кишлаке, где находился колхоз имени XX съезда, были живучи старые, родовые связи. И людям, которые годами подтачивали колхоз, наживаясь за его счет, удавалось при помощи этих связей скрывать свои нечистые дела. Мутал, кажется, сумел распутать и этот клубок. Честные колхозники воспрянули духом; они тоже поверили в молодого председателя и пошли за мим. И вот теперь, когда, казалось, в колхозе уже почти ликвидированы последствия упадка, случилось это несчастье.

Тяжело, горько! И вдвойне тяжело оттого, что ранена Шарофат. Не только Муминов – кажется, все, кто ее знал, с глубокой симпатией относились к этой энергичной, приветливой женщине, дельному бригадиру. Муминов с удовольствием беседовал с ней, часто бывал в ее бригаде.

Как же все это могло случиться?

Вспомнилась фраза из письма прокурора: «…М. Каримов, очевидно, считает, что напряженный период развертывания полевых работ – подходящее время для прогулок…»

Перед взором опять возникли темно-карие глаза Мутала, его счастливая улыбка, горделивая осанка.

«Так что же, друг, – мысленно обратился Муминов к Муталу, – и ты, выходит, зазнался?»

Поехать бы сейчас самому туда, в колхоз! Впрочем, нет, сперва надо поговорить с обкомом.

Муминов долго еще глядел на письмо прокурора, потом поднял глаза – секретарь-машинистка по-прежнему стояла перед ним.

– Свяжите меня с обкомом, пожалуйста.

– Хорошо, – кивнула девушка. И добавила, замявшись: – Там одна женщина дожидается… Хочет с вами поговорить.

– Кто она такая?

– Не знаю. Прежде не видела ее. Говорит, из «XX съезда».

«Муборак!» – с радостью подумал Муминов. Она была сейчас очень кстати – молодой агроном, недавно избранная парторгом колхоза.

Но тут дверь распахнулась от резкого толчка. На пороге стояла коренастая немолодая женщина.

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста! – Муминов поднялся ей навстречу.

Женщина, которую уже давно все называли почтительно и кратко – Апа [3]3
  Апа – старшая сестра.


[Закрыть], секунду стояла в дверях, пристально разглядывая секретаря райкома. Потом подошла, пожала протянутую руку.

– Прошу! – Муминов предложил ей сесть.

– Спасибо.

Она уверенно опустилась в кресло. Ее темные, немного навыкате, бараньи глаза, обычно слегка косящие, были сейчас настороженно прищурены. Ноздри не по-женски крупного носа вздрагивали.

– Вы, конечно, знаете, товарищ Муминов, какое дело привело меня к вам?

– Слушаю вас, – сказал Муминов.

– Как! Вы еще не слыхали о несчастье?

– Кое-что слышал.

– Ну? И что же вы скажете? – Она подалась вперед. – Что скажете? Ведь это вы не послушали тогда нас, коммунистов. Помните? И вот… вот И чему это привело!

Она вдруг ссутулилась, опустила голову; схватила кончики цветастого платка, прижала к глазам. Плечи начал» вздрагивать.

Муминов уже много лет знал эту волевую, крутого нрава женщину и никогда еще не видел, чтобы она плакала.

– Успокойтесь, Апа, прошу вас! – Он поднялся с места. – Пострадал кто-нибудь из ваших родных?

– Родных? – переспросила она низким глухим голосом, подняв голову и отведя руки от глаз. – А если родные не пострадали, то и волноваться не о чем, так? Вы, кажется, забыли, товарищ секретарь райкома, что я член партии!

Вот сейчас она опять стала такой, какой ее знал весь район.

– Нет, я этого не забыл. Муминов сел на свое место, поглядел через окно в сад. – Но я считаю, что, когда обстановка осложняется, долг коммуниста не поднимать шумиху, а ободрить людей, которых постигло несчастье. И помочь– партийной организации разобраться в случившемся, отделить правых от виноватых.

– А если руководители парторганизации в этом вовсе не заинтересованы?

– Кого вы имеете. в виду?

– Кого? – тихо переспросила Апа. – Ну, хотя бы вас, товарищ секретарь.

– Меня? – вырвалось у Муминова. Он закусил губу: до чего некстати!

– Да, именно вас! – Резким движением руки и плеча она закинула конец платка за спину. – Разве станете вы искать и наказывать виноватого, если Мутал Каримов ваш любимчик? Скажете, не так? Но почему тогда вы уже столько, дней тянете, не принимаете, никаких мер?!

– Погодите, Апа, надо же разобраться…

– В чем тут еще разбираться? Четверо лежат при смерти!

– Кто вам сказал, что при смерти?

– Все говорят!

– «Все…» А я только что из больницы, беседовал с врачом. Кроме Шарофат…

Но Aпa словно не расслышала и заговорила, все более возбуждаясь:

– Вы думаете, я не видела, что творил ваш любимчик? Сама видела, своими глазами: порвал рубаху, избил парня… Да и все видели. Так что будьте покойны: справедливость восторжествует!

Вот как: Апа заговорила о справедливости. Муминов решительно поднялся:

– Все выясним, можете быть уверены.

– Не хотите разговаривать?! – Апа вскочила с места. – Надеетесь и на этот раз выгородить его? Как в прошлом году, помните? Когда оп вырубил все тутовые деревья, нанес огромный ущерб шелководству. А теперь накуролесил в Чукур-Сае. Арыки прорыл, средства выбросил… Славы захотелось! – Чуть-чуть косящие бараньи глаза Апы вдруг наполнились слезами: – Ему слава, а народу – страдай…

Муминов почувствовал, как больно заныло в левой стороне груди.

– Что случилось в Чукур-Сае?

– Горит все, вот что случилось!

– Как горит? – Муминов вздрогнул.

– Так! Нет воды в Кок-Булаке, – со злобой тихо произнесла Апа. – Поговаривают, будто в шахты затянуло. А кто знает, в шахты или еще куда… Говорили ему: «Не торопись, рассчитай получше, посоветуйся», – нет! Демагогия, мол. А теперь горит пшеница. Второй день бьются люди. Да что толку? Вот и разбирайтесь! – Апа резко повернулась и вышла, хлопнув дверью.

В Кок-Булаке нет воды? Вот это новость!

Две недели назад, когда Муминов приезжал в Чукур-Сай, Мутал говорил, что воды в роднике стало заметно меньше. Но он надеялся, что с потеплением Кок-Булак наберется сил. И вдруг вода ушла в шахты. Гибнут посевы!

Приглаживая волосы, Муминов прошелся по кабинету раз, другой. Лицо горело, сквозь смуглую кожу проступил румянец.

Нужно ехать туда. Наверное, кто-нибудь из райкома уже там. Но все равно, нужно ехать самому!

Муминов остановился у стола; на глаза ему попалась кнопка звонка. Он нажал на кнопку. Вошла секретарь.

– Заказали разговор с обкомом?

– Сразу же, как только вы распорядились.

– Позвоните, пожалуйста, еще раз, пускай соединят поскорее.

Сев к столу, Муминов раскрыл записную книжку в потертом переплете, начал перечитывать записи, сделанные вчера, после объезда и осмотра тугаев. Надо было еще раз продумать предстоящий разговор. Но мысли его снова вернулись к происшествию в колхозе имени XX съезда, потом незаметно перекинулись на разговор с незваной гостьей. Здесь что-то не так… Муминов даже не заметил, как опять заходил взад-вперед по своему просторному кабинету.

…Эту женщину, которую все теперь называли Апа, он знал уже много лет. Впервые они встретились зимой 1943 года. В то время Эрмат Муминов, учитель с небольшим еще стажем работы, вернулся в родные места с фронта, после тяжелого ранения и госпиталя. К военной службе он был уже не годен, и районный отдел народного образования направил его заведующим школой в колхоз, где председательствовала в то время эта самая Апа. Председатель встретила нового директора школы очень радушно.

– Приходите в правление попозже, – сказала она в конце беседы. – Выпишу вам муки пудик-полтора.

Вечером того же дня Муминов пришел в правление. В кабинете у председателя шло заседание, и в приемной дожидались женщины-колхозницы – солдатские матери, жены, вдовы. Заседание, наконец, окончилось, бригадиры и члены правления высыпали из кабинета. Тогда ожидавшие колхозницы гурьбой вошли к председателю. Муминов – вместе со всеми. Тяжелым был этот разговор: женщины наперебой просили у председателя зерна или муки, кто фунт, кто полтора. Просили для детей, для стариков, вспоминали родных и близких на фронте, иные плакали. Невозмутимой оставалась одна Апа:

– Если в амбарах нету ни зернышка, то где же я возьму, сами посудите?

Муминов не стал ждать конца разговора, потихоньку вышел.

Дело даже не в том, что вся эта сцена подействовала на него угнетающе. Он сразу поверил, что колхоз в самом деле не имеет никаких запасов, и уж он-то, одинокий, – семья тогда еще к нему не перебралась – может как-нибудь обойтись. Но прошло недели полторы, и с фронта приехал демобилизованный по болезни сын Апы, молодой парень по имени Латиф. И тут председатель, не находившая двух зерен для помощи солдатским вдовам, закатила грандиозный той – на весь кишлак. А в степи, чего много лет не случалось, был устроен улак – традиционное состязание всадников.

Муминова это все так возмутило, что он написал в райком партии взволнованное письмо. Приезжала комиссия. Но Апа сказала – как отрезала:

– Той устроен на мои собственные средства. Сын единственный ведь не с базара приехал – с войны! Тут и последнее отдашь, не пожалеешь.

Этим и отделалась.

Всю войну и порядочное время, после войны – пожалуй, до самой осени пятьдесят третьего года – Апа неизменно занимала руководящие посты, переходя из колхоза в колхоз. Когда, наконец, ее оценили по заслугам и понизили, она восприняла это как тягчайшее оскорбление, принялась грозить, писать бесчисленные жалобы и заявления. Потом будто притихла, получив какой-то пост. И вот опять всплыла на поверхность.

Муминов подошел к окну, распахнул створки. Прохладный ветерок освежил разгоряченное лицо. Солнце уже поднялось, и тени в запущенном саду сгустились. Этот сад с его буйно разросшимися кустами, с переплетенными ветками темнолистого карагача, тополей, кряжистых урючин сейчас напомнил Муминову дальневосточную тайгу. Он видел ее осенью сорок первого года. Трудное было время. В учебном полку занимались ежедневно по десять-двенадцать часов, без выходных. А питание – по тыловой норме. И курсанты, как только выдавалась свободная минутка, мчались в тайгу, обступившую бараки. Разыскивали ягоды, с жадностью набрасывались на кислые гроздья дикого винограда…

Телефонные звонки, продолжительные, тревожные, точно сигналы пожарной машины, мгновенно спугнули воспоминания. Схватив трубку, Муминов не сразу подавил волнение, вызванное внезапным и резким переходом к действительности.

Секретарь обкома выслушал Муминова с нетерпением – это чувствовалось по голосу и коротким покашливаниям. Потом перебил:

– Эрмат Муминович, пожалуйста, письменно изложите все это. А сейчас давайте о другом. Что там у вас в «XX съезде»?

– Всех подробностей я еще не знаю. – Муминов замялся. – Случай серьезный, это без сомнения…

Секретарь помолчал. Потом заговорил, но не прежним тоном, а неожиданно мягким:

– Я прошу вас, Эрмат Муминович, дорогой, по возможности пока отложите другие дела и займитесь этим. Слышите?

– Слышу, слышу.

– У меня есть сведения… – секретарь обкома запнулся, выбирая слово, – что вы питаете особое расположение к этому молодому председателю:

– Он был достоин такого расположения, поверьте!

– Не имею основания вам не верить. И все же убедительно прошу: будьте в этом вопросе предельно беспристрастным. Вы же понимаете, насколько он сложен. А люди сейчас особенно остро чувствуют малейшую несправедливость.

– Понимаю вас…

Все как будто было сказано, однако секретарь обкома не прощался, медлил.

– Вот еще что, – проговорил он наконец. – Позавчера к вам, в связи с этим делом, выехал от нас один товарищ, инструктор орготдела. Возможно, сейчас он уже в колхозе… Алло, слушаете?

– Слушаю.

– Эрмат Муминович, прошу вас, не расцените это как недоверие. Исключительно серьезный вопрос, в этом все дело. У вас нет ко мне ничего?

– Нет как будто. – Но тут Муминов вспомнил просьбу главного врача. – Простите, есть, есть…

Секретарь обкома, выслушав Муминова, коротко проговорил:

– Хорошо, я распоряжусь. Все? Ну, будьте здоровы.

Положив трубку, Муминов откинулся в кресле. Он ощущал смутное недовольство собой. Видимо, он еще не осознал всю серьезность происшедшего, если этим вопросом занялся лично секретарь обкома. Выходит так, иначе он вряд ли разговаривал бы с Апой в таком тоне, как полчаса назад.

Конечно, он отлично знает, что представляют собой и Апа и брат ее покойного мужа Равшан, в прошлом председатель колхоза, а теперь заместитель Мутала. Знает он и всю их родню, весьма сплоченную. Но, с другой стороны, разве мало встречал он председателей, которые совершали куда более тяжкие проступки, чем Мутал, и все-таки выходили сухими из воды?

В подобных случаях Муминов боролся до конца – писал, ездил, спорил. А сейчас? Почему он не хочет допустить мысли о виновности Мутала? Только потому, что Мутал его выдвиженец?

Резко отодвинув кресло, он встал, нажал кнопку звонка.

– Заведующие отделами собрались? Просите всех ко мне. И вызовите машину, пожалуйста. Через полчаса я еду в колхоз имени XX съезда.