Текст книги "В большой семье"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Рассказ агронома Петренкова

– Из поселка мы уехали в Ленинград с последним поездом, – вздохнув, начал свой рассказ Петренков. – Схватили из вещей что попало – и ходу. Немцы уже были близко… Зиму прожили в Ленинграде, а весной двинулись на «Большую землю».

– И мы весной, – вставил Ося. – В конце мая. Через озеро на катере.

– Ну, вот и мы так же. Да-а. В пути останавливались, понятное дело, не раз. Из-за тревог и бомбежки. Да ты всё это не хуже меня знаешь. И вот подъехали мы к Вологде, остановились. Дочка за кипятком на станцию пошла. Я-то уж за пайком, да за кипятком не очень ходил. Из-за ноги. Пока там слезаешь, да через рельсы скачешь, а поезд стоит-стоит да вдруг и тронется. Идет это Варя обратно, чайник тащит. И мальчика какого-то за руку ведет. Мальчик маленький, худенький, бледный, в длинном пальто. На пальто грязь. Я спрашиваю: «Это кто такой?» А дочка рассказывает: «Иду я, а он возле кипятильника стоит… «Ты чей?» – спрашиваю. А он говорит: «Мы ехали, а поезд ушел». И вижу – его шатает даже. Папа, давай его накормим». Отчего же не накормить? Накормить можно. Тем более, что тогда уж мы с едой разошлись во-всю…

– Да, да, – перебил Ося. – Ленинградцев по дороге на «Большую землю» прямо откармливали. Хлеба, супу, каши у нас даже оставалось.

– Втащили мы мальчонку в вагон. Усадили. Варя ему скоренько супу подала. Он ложку взял, ко рту понес, а рука у него дрожит, на себя пролил. До чего же мне его жалко стало! Ручонка тоненькая… Поел он и вроде порозовел чуть-чуть. Тогда я стал его спрашивать: «От поезда, значит, отстал? С кем ехал?» А откуда ехал, уж и не спрашивали: по лицу видно, что из Ленинграда. А тут и другие вагонные жители к нам подошли. «Из детского дома он, видно», – говорят. «Из какого ты детского дома?» Помолчал мальчик и говорит: «Не знаю». «Как же ты отстал-то?» «Все из вагона вылезли, – говорит. – Стреляли сильно…» И взяли мы этого мальчика с собой. Хотели было на станции дежурному сдать, да пока разговаривали, поезд тронулся. А следующую станцию проезжали ночью. А потом дети – Варя особенно – стали просить: возьмем его с собой, у него мать погибла, а отец на фронте – это уж они его расспросили. Бумаг при нем никаких не было. Уж потом, в деревне, мы ему выправили через сельсовет справку для школы. И так этот Алексей всем нам приглянулся. Славный мальчишечка, тихий, как девочка. Слова, бывало, не вымолвит, пока не спросишь. Мы его тогда в поезде спросили, как между собой посоветовались: «Хочешь с нами ехать? Будешь мне за второго сына», – говорю. «Ехать с вами хочу, а сын я папин», – говорит. Понравилось мне это. А после оказалось, что вовсе он безродный…

Во время неторопливого рассказа Петренкова Ося вел себя беспокойно: вертелся на табурете, хватал себя рукой за переносье. Но тут он не выдержал: протянул разочарованно:

– Безро-одный? Простите, Федор Петрович, а как была прежде фамилия вашего Алексея?

– В школе его, конечно, Петренковым называют. В бумагах у него две фамилии, поскольку я его усыновил. А отцовская его фамилия…

Стук в дверь помешал Петренкову ответить на осин вопрос.

– Входите! – крикнул он.

Дверь открылась. Взволнованный рассказом Петренкова Ося так и подскочил на табуретке.

– Иван Антонович! Вы откуда?

В заиндевелой шинели, вместе с клубом морозного пара, ворвавшимся за ним, вошел в избу Сахаров.

– Простите, что беспокою вас, – сказал он. – Мне надо разыскать пионервожатую Подгорной школы, но сегодня воскресенье и школа закрыта. У меня был ваш адрес, и я позволил себе побеспокоить вас. Сахаров Иван Антонович.

– Петренков, – представился агроном. – Садитесь, пожалуйста.

– Ося, ты-то как здесь? – спросил Иван Антонович, снимая меховую шапку и садясь на табуретку. – Кстати, я должен перед тобой извиниться. Пришлось мне основательно прибрать у тебя на столе, отыскивая шахматные открытки.

– Значит, вы адрес по открытке узнали? – весело спросил Ося. – Вот здорово! Иван Антонович, а зачем вам пионервожатая?

– Надо, – сдержанно ответил Сахаров.

– А мне тут Федор Петрович что рассказал! – громко и возбужденно, блестя глазами, заговорил Ося… – Иван Антонович, у Федора Петровича приемный сын – Алексей. Он тоже от детского дома отстал, как…

– Алексей? – быстро переспросил Сахаров.

«И зачем я сказал? – спохватился Оська. – Напомнил ему только, а ведь у этого Алексея нет родителей…»

– Подожди, Ося, – Сахаров наклонился к Петренкову, глядя на него в упор расширенными от волнения глазами:

– У вас приемный сын… Алексей? А как фамилия мальчика?

– Сахаров его фамилия, – с недоумением разглядывая нежданного гостя и тоже волнуясь, хотя еще ничего не понимая, медленно ответил Федор Петрович.

– Алексей Сахаров! – заорал Ося, вскакивая и размахивая руками. – Так это Алик! Алик! Иван Антонович, Алик нашелся! А зачем же вы сказали, что он безродный? – вопил Ося.

Петренков стукнул об пол своей деревяшкой и прикрикнул:

– Помолчи, Осип!

Ося затих, только темными, как сливы, горящими глазами смотрел на Сахарова и Петренкова.

Иван Антонович сидел бледный и лицо его слегка вздрагивало.

– Расскажите скорей, – пробормотал он. – Откуда у вас мальчик?

– Ничего я не пойму, товарищ дорогой, – решительно сказал Петренков. – Почему вы в смятение такое пришли? Вы мне лучше расскажите, почему вам про нашего Алексея знать надобно? Тогда уж я расскажу.

– У меня сын потерялся, Алеша Сахаров. Увозили его на «Большую землю» с детским домом. Он около Вологды пропал…

– И этот Алексей тоже весной сорок второго года… – не удержался Ося. – А мы его ищем, и ищем…

Агроном метнул на Осю грозный взгляд.

– И вы, значит, думаете, что наш Алексей – ваш сын?

Федор Петрович с глубокой жалостью посмотрел на Сахарова.

– Так ведь отец нашего Алексея на фронте погиб! Доподлинно знаем. Эх ты! – с досадой покосился он на Осю. – Как человека смутил!

– А откуда вы знаете, что он погиб? – нетерпеливо спросил Сахаров.

– Запрашивали мы военкомат. В Москву писали. Первый раз не ответили нам. А второй раз ответили: «Пропал без вести». И бумага эта есть. Вот только где… – Петренков оглянулся и привстал, намереваясь итти искать справку.

Ося прижал кулаки к глазам и всхлипнул.

Иван Антонович удержал Петренкова, положив руку ему на плечо.

– Карточку Алексея можно посмотреть?

– Карточки нет, – виновато сказал Петренков.

– Как зовут отца мальчика? Сахаров… имя, отчество?

– Сахаров Иван Антонович. Помню, как же.

– Так ведь это я! – Сахаров вдруг улыбнулся такой ясной и в то же время грустной улыбкой, что не спускавший с него глаз Петренков как-то сморщился и засопел. – Я был сильно ранен, меня подобрали санитары другой части.

– Пра-авда?.. – Ося блаженно улыбнулся.

Потом все быстро спрашивали друг друга и быстро отвечали.

– Бывают, бывают такие вещи! Экая оказия! Вот оно как! – растерянно бормотал Федор Петрович и снова рассказывал Сахарову, как Варя привела мальчика в вагон, и они повезли его с собой, и как жили в Алтайском крае.

– А какое ты имя упомянул? – вдруг подозрительно спросил Петренков у Оси.

– Алик! Алик!

– Такого не слыхал, – покачал головой Петренков. – Так Алексей себя не называл. Но это не удивительно. Зачем ему говорить? Он лишнего ничего не скажет. Такой характер. Ведь вот когда получили мы о вас извещение, Алексей на речку убежал и полдня его не было. Еле-еле его Варя разыскала… А все-таки бывают совпадения… Вы очень-то не обнадеживайтесь, товарищ Сахаров. Фамилия у вас простая. И имя тоже не заморское.

– Но как же он не пришел на прежнюю квартиру? Почему? – спросил Сахаров.

Федор Петрович развел руками.

– Мы ему говорили, жена особенно…

– А называет он вас как?

– «Папаша» и «мамаша» называет, – покосился Петренков на Сахарова. – Поскольку мы ему родители, хоть и приемные. А «папа» и «мама», – это он не говорит… Да, так вот жена моя ему не раз говорила: «Пошел бы ты, Алеша, на старую квартиру свою. Может, вещи материны остались. Всё память». А он отмалчивается. Я и говорю жене: «Не настаивай, не надо. Пожалуй, ему еще тяжелей будет – так лучше не стоит». И в самом деле, родных уж всё равно не воротишь, так что веши… – Петренков махнул рукой.

Вернулась домой Александра Николаевна. Узнав обо всем, она разволновалась и заплакала.

– Да неужто правда у Алешеньки отец нашелся? – повторяла она. – Уж очень это чудно, не верится. Вы меня простите, дорогой товарищ, но мне сдается, просто однофамильцы вы. Пока мальчика не увидите, вы заранее не радуйтесь…

– И я говорю, – кивнул Петренков.

– А когда он приедет? – спросил Сахаров.

– Он в Ленинград к сестре Варе поехал. С последним поездом, должно быть, вернется. Ой, да что же я! – вдруг вспомнила Александра Николаевна. – Ведь Алексей предупредил, что ночевать у Вари останется.

– Я поеду туда, – решил Иван Антонович. – Дайте мне адрес.

И вот крупными шагами он шел на станцию, подняв воротник пальто и даже не оглядываясь на бежавшего сзади Осю.

В поезде Ося сказал:

– Ой! А про пионервожатую забыли. Вы же ее видеть хотели.

– Теперь мне уж не надо пионервожатую. Я хотел ее спросить… Ведь книгу «Военная тайна» я подарил в школу.

– Во-от оно что! – протянул Ося.

Остальную дорогу они молчали. У Сахарова было такое лицо, что Ося не решался с ним заговорить, только поглядывал на него и вздыхал.

Когда они сошли с поезда, Ося умоляющим тоном сказал:

– Я поеду с вами!

Сахаров машинально кивнул.

Варя Петренкова, а теперь, по мужу, Круглова, жила недалеко от Технологического института. Ося не замечал улиц, по которым идет, так быстро они шли.

Наверно, Сахаров хорошо знал этот район. Ни у кого не спрашивая дороги, он и в городе, как в поселке, шагал крупно и быстро.

На нетерпеливые звонки им открыла дверь седая старушка, варина соседка. Ни Вари, ни ее мужа-механика не было дома. Когда они придут, соседка не знала.

– Мальчик у них был сегодня? – спросил Сахаров.

– Это брат Варвары Федоровны? Был-был, – сказала соседка. – Они не так давно все вместе вышли.

– Несчастье какое! И тут его не поймать! – вырвалось у Оси.

– Может, передать что-нибудь? – Старушка с любопытством вглядывалась в настороженные, взволнованные лица Сахарова и Оси.

– Ничего не надо передавать, – сказал Сахаров. – Я еще приду.

Когда они вышли из подъезда, крупными хлопьями пошел снег.

– Иди домой, Ося. Ты измучился, прозяб. А я еще похожу… Я невольно обманул Димку, обещал еще сегодня прийти. Но я не могу. Я завтра приду…

Из снежной мглы голос Сахарова звучал как-то глухо. И вот его не стало рядом с Осей, точно он растаял в летящем снеге.

«Какой человек! – подумал Ося. – И сейчас о нас думает».

Он помчался к трамваю.

Странный мальчишка

В это же самое время Таня Чуркина ехала в трамвае.

Она стояла лицом к заиндевевшему стеклу, и губы ее были обиженно поджаты.

Настроение у Тани было самое скверное. Сегодня семиклассницы ходили на экскурсию в Русский музей. Но картины, которые ей так хотелось увидеть, померкли для Тани. А из объяснений экскурсовода она не поняла толком ни одного слова. И всё это из-за того, что девочки опять стали упрекать ее за ту книгу, которую она будто бы не записала.

Экскурсия была для Тани испорчена. Чтобы утешиться, она поехала из музея не домой, а в гости к тете на Международный проспект. Тетя очень обрадовалась племяннице и в честь ее прихода стала печь в чудо-печке пирог.

Поджидая обеда Таня сидела на диване и держала на коленях громадного ангорского кота Фому. Она прижималась головой к голубоватой мягкой шерсти, похожей на дым, и шопотом жаловалась Фоме:

– Вот видишь, какие несчастья бывают на свете. Разыскивают хозяина книги, а хозяина-то и не найдешь. И еще обзывают Суматохой Ивановной. А мое отчество как раз Георгиевна. И я совсем не виновата, совсем, совсем…

Кот лениво потянулся на таниных коленях и на секунду приоткрыл зеленые глаза с черной вертикальной черточкой-зрачком. На мордочке Фомы, окруженной усиками словно пышным голубоватым веером, было ясно написано: «Не обманывай, матушка, сама знаешь, что виновата».

– Дурачок ты, Фома, – вздохнула Таня. – Ничего не понимаешь, а туда же прикидываешься.

Отличный танин аппетит не пострадал и от огорчений. Уплетая за обе щеки вкусный пирог с повидлой и запивая его кофе, Таня выкладывала тете домашние новости: все здоровы, папа целые дни на работе, мама с «малышней» и по хозяйству, Таня старается ей помогать, Сони никогда нет дома, от Юры пришло письмо из плавания, Петька и Лариска вздуривают, как всегда.

– Хоть бы твои родители выбрались когда ко мне, – сетовала тетка. – Хорошо ты навестила! А что они сегодня делают?

– Сегодня папа с мамой в театр пойдут.

Только Таня это сказала, как вскочила, точно в нее воткнули иголку.

– Ах, беда какая! Ведь я совсем забыла, что обещала маме из музея сразу вернуться домой.

Хотя она и говорила тете, что старается помогать маме, но это было не совсем так. Таня обещала маме накормить ужином и уложить спать «малышню» и чуть не обманула ее.

Попрощавшись с тетей, она выбежала на улицу и села в первый попутный трамвай. Рядом с ней сидел подросток и читал книгу. Блуждая недовольным взглядом по сторонам, Таня заглянула в нее сбоку.

«Тогда, усевшись на подушку, Алька рассказал ей сказку про гордого Мальчиша-Кибальчиша, про измену, про твердое слово и про неразгаданную военную тайну…»

«Да это «Военная тайна!» – подумала Таня. И ей стало еще обиднее: точно нарочно, чтобы лишний раз ей напомнить о неприятностях, мальчишка читал у нее под носом именно эту книгу.

Трамвай сильно тряхнуло на повороте. Книга вырвалась из рук мальчика. Сидевший рядом с ним пассажир подхватил ее.

– Наверно, интересная, – улыбнулся он. – Раз в трамвае и то читаешь.

Прежде чем вернуть книгу, пассажир открыл ее на титульном листе и посмотрел название. И вдруг Таня ясно увидела надпись:

«Моему сыну от папы. Вырастай большим и смелым».

Закрыв книгу, человек подал ее мальчику, и тот, поблагодарив соседа, сейчас же погрузился в чтение.

Но что сделалось с Таней! Она сильно покраснела, побледнела и опять покраснела. Сомнений не было: это та самая книга, из-за которой ее столько бранили! Надо же! Мысли вихрем закружились в таниной голове.

– Мальчик, – слабым от волнения голосом сказала Таня. – Извините, пожалуйста, чья это книга у вас в руках?

Помолчав, мальчик коротко, сдержанным тоном ответил:

– Моя.

– Вы неправду говорите, мальчик, – торопливо и слегка сдавленно, так как в горле у нее почему-то запершило, сказала Таня. – Эта книга библиотечная, а прежде…

– Она моя.

– Но она, конечно, библиотечная! – уже громко и возмущенно возразила Таня. – Из библиотеки Подгорной школы.

– Книга моя, – упрямо повторил мальчик.

Пассажиры уже смотрели на них с любопытством и прислушивались. На лицах появились улыбки.

Мальчик сунул книгу подмышку, повернулся к Тане спиной и стал продвигаться к выходу.

Таня пробиралась за ним.

Мальчик сошел с трамвая, а следом за ним соскочила с подножки и Таня.

Немного потеплело. Шел крупный снег. Пухлыми хлопьями он сыпался с черного неба. Кружась, хлопья ярко белели в широких полосах света от фонарей.

Таня торопливо осмотрелась. Это была улица Халтурина. Марсово поле, оцепленное огнями, простиралось за снежной завесой.

Мальчик стоял на остановке, вглядываясь вдаль, откуда должен был прийти трамвай. Ну, конечно! Он вышел из трамвая, чтобы не отдать книгу.

– Мальчик, – подойдя вплотную к подростку, решительно сказала Таня, и снег сразу попал ей в рот. – Отдайте мне эту книгу!

Мальчик сбоку посмотрел на Таню и пожал плечами.

– Какая ты странная, девочка! С какой стати я вдруг отдам тебе книгу?

– Она мне очень нужна!

– Так возьми в библиотеке.

– Да ты не понимаешь! Мне вот эта книга нужна, которая у тебя подмышкой. Ее все ищут-ищут: то есть не самую книгу ищут, а того, кто ее подарил подгорновцам.

– А кто ее подарил?

– Фу, какой ты непонятливый! – рассердилась Таня. – В том-то и дело, что неизвестно. А узнать надо.

– Ты, наверно, из 174-й школы?

– Конечно. Отдай мне книгу!

– Не могу. Я взял ее из школьной библиотеки и должен туда вернуть.

– А зачем же ты говорил, что книга твоя?

– Я не врал. Она, и правда, моя… была. Ты знаешь в 174-й школе Олю Хрусталеву?

– Еще бы мне не знать Олю Хрусталеву! Она у нас начальник штаба дружины.

– А ты не знаешь, Оля Хрусталева жила когда-нибудь на Геслеровском?

– Я не знаю. Дом, где она прежде жила, бомба разрушила. А ты, должно быть, из Подгорной школы? Как твоя фамилия?

– Моя фамилия Сахаров, а в школе меня называют Петренков.

– Как у Ивана Антоновича у тебя фамилия, – заметила Таня. – Он тоже Сахаров.

– Какой Иван Антонович Сахаров? – сказал Алеша растерянно и схватил Таню за рукав. – Девочка, ты видела его когда-нибудь? Какой он с виду?

– Видела, – кивнула Таня, с изумлением глядя на мальчика. – А с виду он нестарый, ну, может быть, уже немножко пожилой. И он такой… хороший, добрый. Вот и книги тоже подарил.

– Ты могла бы… – голос странного мальчика дрогнул, – показать мне этого… Сахарова?

– Как же я тебе его покажу? Ведь я не знаю, когда он будет у Хрусталевых. А живет он, кажется, где-то на Гулярной. Мы шли раз с Олей, и она мне показала: вот тут Иван Антонович живет. Но я вовсе не помню номера дома и…

– Поедем туда! – перебил мальчик. – Только ты вызови его, будто тебе надо. А я… я посмотрю.

– А книгу отдашь?

– Отдам.

Подошел трамвай, и они вошли в вагон. Мальчик крепко держал Таню за руку, точно боялся, что она от него убежит.

– А зачем тебе Сахаров? – спросила Таня, когда они пробирались в толпе пассажиров.

Странный мальчишка не ответил и отвернулся. Таня успела только заметить, что губы его дрожат.

Отец и сын

Иван Антонович Сахаров, как вернулся домой, так и ходил из угла в угол по комнате, не снимая пальто и шапки. Он не мог ни за что приняться.

Возможно ли? Алик! Его мальчик. А вдруг это не он? Где уверенность, что воспитанник Петренкова именно его сын? Фотографии он не видел… «Нет, это он, он! – говорил себе Сахаров. – Подобрали его у Вологды, имя, фамилия, всё сходится… Но сколько людей живет на земле, чьи обстоятельства жизни очень похожи! И сколько Сахаровых Алексеев!»

Вдруг он подумал, что надо непременно купить вторую кровать. В этой мысли было что-то такое радостное, что он даже улыбнулся. И сейчас же спохватился, нахмурился, остановил себя: «Подожди, подожди…»

Что сейчас предпринять? Ехать опять к Варе бесполезно: она вернется поздно, может быть, в театр ушла. Снова поехать в Подгорное? Вдруг мальчик уже там… Ах да! Ведь мальчик хотел остаться ночевать у Вари. Мальчик! Он еще не решался сказать «сын»… Нет, надо снова ехать к Варе. Он позвонит, извинится и, если ее всё еще нет, будет ждать на лестнице. Да, сейчас он пойдет…

Через дверь Сахарова окликнула соседка:

– Вы дома, Иван Антонович?

– Да. А что?

– Вас спрашивает какая-то девочка.

– Пожалуйста, пусть войдет.

В комнату торопливо вошла толстощекая девочка. Меховая шапочка сбилась набок, льняные растрепанные волосы выбивались из-под нее.

– Здравствуйте, Иван Антонович, вы знаете, что случилось? – залпом начала девочка.

– Здравствуй!.. – Он вдруг забыл имя этой олиной подружки.

– Иван Антонович, ах, если бы вы знали, что произошло! Целое происшествие!

Громкий, быстрый, даже слегка захлебывающийся, от торопливости голос девочки заставил его вспомнить не только ее имя, а и прозвище: Суматоха Ивановна.

– Садись, Таня.

– Что вы, садиться!.. Такой странный мальчишка, вы знаете! Он взял книгу в библиотеке, ту самую. А сейчас хочет на вас посмотреть. Он там стоит, в кухне. Тогда он книгу отдаст…

Таня сыпала слова, как из переполненного мешка зерно.

– Какой мальчик? Что-то я ничего не пойму, Танечка.

– Покажитесь ему, пожалуйста! Он не пошел сюда. В кухне стоит.

Иван Антонович пошел в кухню. Пустившаяся за ним вприскочку Таня застыла в изумлении, раскрыв губы.

Понурившись, мальчик стоял у плиты. Но едва Иван Антонович показался в дверях, он весь подался вперед, и крикнул тонким, срывающимся, мальчишеским голосом:

– Па-апа-а!

На миг Сахаров прикрыл веки и прислонился к двери, но в следующий момент он протянул руки, обхватил голову сына, прижал ее к себе и заплакал, не чувствуя, что плачет.

– Что такое? Что это? – растерянно спрашивала Таня.

И вдруг пронзительно завизжала:

– Это Алик! Алик! Как я сразу не догадалась! Подумайте! Я его нашла!

– Нашла-нашла, – бормотал Сахаров. – Мальчик, мой мальчик!..

* * *

Сахаров смотрел на сына. Чудо! Уж не снится ли ему? Счастливая, немного растерянная улыбка не сходила с лица Ивана Антоновича: сын был такой большой, его уже нельзя было взять на руки или посадить на колени.

Уже светало, а они всё рассказывали и рассказывали друг другу.

Обо всем узнал Сахаров: как сын считал его погибшим, какие хорошие люди Петренковы. Узнал Сахаров и о том, что Алик все-таки приходил один раз на эту квартиру, только Федор Петрович и не знает об этом.

– Ты, может быть, есть хочешь? – Этот вопрос Иван Антонович задавал в десятый раз. – Значит, сейчас они думают, что ты у Вари ночуешь. А Варя думает, что ты домой поехал. До утра не будут беспокоиться. И ты останешься у меня!..

Иван Антонович жадно разглядывал сына. Тонкое с нежной кожей лицо. Знакомое и незнакомое. Выражение совсем не то, что четыре с лишним года назад. Глубокие синие глаза. А волосы те же.

Удивительным было сходство Алика с матерью.

«А характер скорее мой, – думал Сахаров. – Да нет, – свой собственный. Выдержке у него, пожалуй, можно поучиться…»

Вот его сын… Вот он сидит, двигается по комнате, берет со стола фотографию матери и долго смотрит.

Затылок у него попрежнему светлый. Но нет уже детского вихра на макушке.

И Иван Антонович всё смотрел и смотрел на сына.