Текст книги "В большой семье"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Сбор в Подгорной школе

В это воскресенье Аня проснулась с мыслью, что сегодня должно случиться что-то очень интересное. Спросонок она не могла сообразить, что именно будет, а просто улыбнулась от радости.

«Чему я радуюсь?» – спросила она себя, торопливо натягивая платье; не хотелось терять ни минуты этого дня. И тут же вспомнила: «Да ведь сегодня приедут ленинградские школьницы, книги привезут».

Мама была в этот день дома. Аня только отнесла пойло корове да накормила поросенка, а больше не стала возиться по хозяйству и со всех ног помчалась в школу. Она думала, что, пожалуй, придет первая. Но ошиблась: многие ее опередили.

На сцене школьного зала, прямо на полу, лежал Саша Терентьев и толстой кистью вырисовывал большие буквы на длинной полосе бумаги:

«Да здравствует 28-я годовщина. Великой Октябрьской Социалистической Революции!»

Примостившись на верху стремянки, Маня Груздева прибивала к бревенчатой стене пихтовые ветки. Катя Носкова, задрав голову и привстав на цыпочки, подавала ей всё новые мохнатые лапки. Ребят в зале толпилось немало…

Аня сейчас же нашла себе занятие: тоненькой кисточкой подравнивать края букв на одном из плакатов.

Саша Терентьев, вихрастый мальчик лет двенадцати, встал с пола и довольно оглядел зал.

– А ничего мы встретим ленинградцев, – сказал он тоном хозяина. Саша гордился: ведь это он написал в газету заметку о том, что у них нет книг. И вот как всё замечательно получилось!

Аня подумала, что так украшают зал, конечно, не для пионерок из Ленинграда, а потому что на-днях будет большой-пребольшой праздник – годовщина Великого Октября, первая годовщина после войны.

Но всё равно было очень приятно, что гости попадут в такой нарядный зал.

Кончив подравнивать буквы на плакате, Аня подошла к печке. Дверца была открыта. Жарко пылали поленья. На скамейке у печки сидели ребята и разговаривали.

– А какие книги они привезут? – задумчиво спросила Нюра Громова.

– Лишь бы толстые! – вздохнула Нина Судакова. – А про что бы ты хотела больше всего?

– Я про моряков, – крикнул Геня.

– А я про… про жаркие страны и про всякие города.

– Лишь бы интересные, интересные!..

Подошла Сима Гущина, маленькая, в старом длинном платьишке, села перед печкой и некоторое время смотрела на огонь. Потом тихо сказала:

– А я вот совсем плохо читаю, но тоже запишусь в библиотеку.

– Зачем тебе? – заговорили ребята. – Ты ведь как неграмотная.

– Запишусь, – упрямо повторила Сима.

Озорник Генька тоже, хотел сесть к печке, а места не было. Он подкрался сзади к Симе и крикнул над ее ухом.

– Немец идет!

Сима моментально вскочила и со страхом оглянулась.

Ребята засмеялись, а Сима заплакала.

– Как тебе не стыдно! – Перед Генькой стоял Леня Петров. – Как ты смеешь пугать ее немцем? – спросил он возмущенно. – Хорошо тебе, что ты в Кирове жил всю войну.

– А что? – смутился Генька.

– А то! Ей скоро десять лет, а она почти неграмотная, – продолжал Леня. – Она при советской власти совсем мало жила. Кто бы о ней позаботился!

– Правильно! – поддержал Леню Коля Рогов. – У нас некоторые ребята, кто в эвакуации был, этого не понимают.

Донесся далекий гудок паровоза. Несколько мальчиков и девочек побежали на станцию, и с ними Аня.

Но ленинградские пионеры с этим поездом не приехали. Заслышав гудок, ребята еще раз бегали к станции, но напрасно. И только в третий раз они встретили долгожданных гостей.

* * *

Горы, окружавшие поселок, были затянуты туманом, и, сойдя с поезда, ленинградские девочки сначала не заметили их. Но, когда они свернули с шоссе на мягкую дорогу, где в грязи завязали галоши, туман рассеялся и горы внезапно выросли перед ними. Они были покрыты тонкими деревцами и кустарником. На черных веточках кое-где задержались желтые и коричневые сухие листья.

– Вот с этой горы проклятые фашисты обстреливали Ленинград, – задумчиво сказала Вера.

Девочки притихли. С тревожным любопытством они смотрели на горы.

Дорога была неровная. На спусках ноги скользили и разъезжались. Девочки держались друг за друга, чтобы не упасть.

Важно распушив ветки, темнели елки. Деревянные с островерхими крышами дома не стояли в ряд, а были разбросаны среди пустых черных огородов.

– Тут и улицы нет, а так просто… – подивилась Галя.

Невысокое солнце мягко освещало склон горы. Дышалось удивительно легко.

Из-за поворота дороги внезапно вышло несколько девочек и мальчиков. У двух ребят за воротниками пальто виднелись красные галстуки.

Приближаясь к идущим навстречу пионеркам, ребята замедлили шаги. Потом остановились, поговорили о чем-то между собой.

Девочка в наброшенном на голову пуховом платке ловко перепрыгнула через большую лужу. Держась руками за концы платка и улыбаясь, она стояла перед маленькой Галей Снетковой.

– Вы из Ленинграда? Из 174-й школы?

– Конечно, из Ленинграда! – закричали пионерки.

– А мы вас третий раз встречаем! Не знали, с каким вы поездом приедете.

– А мы на часовой поезд не успели.

Хозяева взяли у гостей пачки книг.

Пионеры двух школ шли рядом по дороге и, улыбаясь, поглядывали друг на друга.

* * *

Бревенчатые стены зала еще не успели оштукатурить. Ведь и самый зал отстроили недавно. Прямо на бревнах висели портреты товарищей Сталина и Жданова, и были прибиты еловые ветки.

На длинных скамьях не оставалось ни одного свободного места. Подгорновские ребята сидели тихо, глаз не спуская со сцены.

У начальника штаба дружины Оли Хрусталевой уже на второй строчке голос перестал дрожать от смущения. Громко и отчетливо она прочитала письмо своей дружины подшефникам.

Пионерки 174-й школы писали, что они хотят помочь ученикам Подгорной школы восстановить школьное хозяйство и поэтому собрали для них небольшую библиотеку – 800 книг.

Когда Оля назвала цифру, чей-то мальчишеский голос произнес обрадованно:

– Здорово!

По залу прошел легкий гул.

– Мы надеемся, – читала Оля, – что наш небольшой подарок положит начало большой и хорошей дружбе между нашими дружинами.

Ей громко хлопали.

Встал начальник штаба Подгорной дружины Леня Петров, коренастый загорелый подросток.

– Вся наша дружина благодарит вас за книги, – сильно покраснев, сказал он хрипловатым ломающимся голосом. – А мы вам тоже приготовили подарок.

Через стол он протянул Оле большую пухлую тетрадь в серой обложке.

Опередив Олю, Таня поспешно приняла в обе руки тетрадь и раскрыла ее.

– Ай, как хорошо! – воскликнула она.

Тетрадь оказалась гербарием. Цветы, листья, стебли самых различных растений, высушенные и тщательно прикрепленные нитками, шуршали на каждой странице.

– Да осторожно! Сломаешь еще! – шепнула Оля Тане.

– Не беспокойся! Не сломаю! – громко, на весь зал, успокоила ее Таня.

В зале засмеялись.

Подгорновцы присмотрелись к гостям и тоже стали выступать.

Оле особенно понравилось, как говорила одна круглолицая девочка с темными стриженными волосами.

– Вы привезли нам друзей, – застенчиво улыбаясь, сказала девочка. – Мы будем читать и вспоминать вас. А вы и сами к нам почаще приезжайте. Станем на лыжах вместе ходить. Хорошо? – Это «хорошо» девочка произнесла доверительно и чуть кивнула толовой.

«Славная девочка, – подумала Оля. – Наверно она тоже в седьмом классе».

Только Оля это подумала, как девочка сказала:

– Обещаю перейти в пятый класс с одними пятерками!

Потом сильно покраснела и поскорей села на место.

От удивления Оля широко раскрыла глаза: такая большая и в четвертом классе! Как же это так? Да ей не меньше четырнадцати лет…

И вдруг Оля сообразила: ведь многие из этих девочек и мальчиков совсем не учились четыре года, не могли учиться! Они были у фашистов…

Вот почему среди них столько переростков. Должна бы учиться девочка в седьмом-восьмом классе, а учится в четвертом, даже в третьем.

Точно отвечая олиным мыслям, один мальчик вскочил и сказал с места, не выходя на подмостки:

– Много времени нам пришлось потерять из-за проклятых фрицев. Зато теперь уж возьмемся за ученье!

Стали обсуждать, какими делами дружины могут заниматься сообща. Совместные сборы, лыжные походы… Кто-то предложил выпускать вместе стенную газету.

– Одну газету в месяц выпустим – неинтересно!

– Почему одну? Можно чаще.

– А как чаще? Заметки пока перешлем.

– Устареет всё!

Вера попросила слово.

– Но ведь можно организовать журнал, где помещать стихи и даже рассказы. А такой материал не устареет.

– Журнал! Журнал! – закричали со всех сторон.

Все окончательно оживились, когда стали придумывать название журнала.

– «Вперед!» Назовем «Вперед!» – голосисто предлагал крепкий мускулистый мальчик, по одному виду которого было видно, что он не признает слово «назад».

– Не надо «Вперед», лучше «За отличную учебу».

– Назовем «После войны».

– «Юные сталинцы»! Вот хорошее название!

– «Голос пионера». Вот как надо!

Кто-то предложил назвать журнал: «Навстречу будущему».

Маленькая девочка в красном галстуке, привстав на цыпочки, долго тянула руку.

Наконец, Леня Петров дал ей слово.

Девочка проговорила торопливо, с придыханиями, – видно боялась, что ей не дадут сказать до конца:

– Мы пионеры и мы дружим, значит, надо назвать «Дружба пионеров».

– «Пионерская дружба»! – подскочив, как на пружине, крикнул курносый мальчик с соломенного цвета волосами.

– Да, да! «Пионерская дружба»! «Пионерская дружба»!

Это название сбор одобрил. На нем и остановились.

Решили, что первый номер журнала «Пионерская дружба» оформит ленинградская дружина.

– Только вы смотрите, поскорее заметки присылайте!

Под конец сбора все вместе спели несколько песен.

Оля и Аня

Аня и сама не знала, как решилась выступить на сборе. Но была очень довольна: значит, и она умеет говорить, когда много народу. И вовсе это не так уж страшно.

На сборе было очень интересно и весело. Только одно Аню огорчало: не было Алеши Петренкова.

Может быть, он сидит где-нибудь на задней скамейке и его не видно в толпе? Аня несколько раз привставала с места и оглядывала зал, но Алеши не видела.

Мимо Ани проскочил Ленька Петренков. Она потянула его за рукав:

– А брат твой почему не выступал?

– Алексей? А он простудился и мама его в постель уложила. – Ленька помчался дальше.

Кучка ребят обступила пионервожатую Марью Ивановну. Аня подошла к ним. Ребята просили, чтобы сразу стали выдавать привезенные книги. Этого и Ане хотелось больше всего. Но Марья Ивановна сказала, что выдача книг начнется завтра после уроков.

Вместе с гостями ребята пошли гулять на гору. День стоял сырой, но не очень холодный. Когда взбежали по скользкой дороге вверх, выглянуло из-за облаков солнце, и всё как будто улыбнулось вокруг. Ленинградские пионерки закричали от восторга, таким красивым показался им вид с горы.

Марья Ивановна и пионервожатая ленинградской школы останавливали ребят, когда они сходили с тропинок.

Одна из приезжих, полная, шумная девочка, кинулась было в кусты:

– Ой, глядите! Кажется орех там остался! Да что такое, почему нельзя? – спросила она недовольно пионервожатую, схватившую ее за руку.

– Осматривали тут, а все-таки кто его знает, – сказала Марья Ивановна. – С месяц назад внизу даже, под горой, корова подорвалась, а не то что здесь…

– Мины, значит, могут быть? – заговорили девочки и на минуту притихли, пристально оглядываясь по сторонам.

– А вон дот немецкий, – показала Марья Ивановна на кирпичную стенку, прилепившуюся на краю обрыва. – Сейчас под снегом не видно, а там лежат еще немецкие каски, клочья одежды…

– Словом, остатки дохлых фрицев, – вставил Саша Терентьев.

Все засмеялись и стали приглядываться к торчавшему из-под снега доту.

Аня отвернулась: ей даже и взглянуть было противно на то, что напоминало о фашистах.

Оля Хрусталева в этот момент стояла рядом с Аней. Она внимательно посмотрела Ане в лицо и спросила тихонько:

– А при фашистах в школе вы учились?

Ане представились стеклянные глаза учителя, и даже теперь на лице ее выразилось отвращение.

Опустив голову и глядя в землю, Аня сказала:

– В школе учитель бил ребят… палкой…

– Какое же он имел право? – возмущенно воскликнула Оля.

Аня подняла голову и в свою очередь посмотрела на Олю с удивлением:

– Право? При фашистах какое право?

Оля взяла Аню под руку.

– Тебя зовут Аня? Ты на сборе хорошо выступала и веселая была… А сейчас… Как вы тут раньше жили? Расскажи мне немножко…

Они отошли в сторону.

Аня не любила вспоминать про неволю… Но если эта славная девочка хочет знать…

– Вот видишь, – сказала она, – там внизу, под горой, где колхозная контора, там стояли танки. А по этой улице нельзя было пройти… Каждую секунду тебя могли убить, ударить, отнять пальто или башмаки… А дедка, в избе которого жили… А учительница из третьего класса, такая молоденькая, как ваша Вера…

Аня говорила быстро и путанно. Круглое лицо ее побледнело.

Оля не могла представить себе, что нельзя найти управу на обидчика. Она всегда жила там, где имеют право делать хорошее и не имеют права поступать дурно.

«А это что же, – подумала Оля. – Это, выходит, с человеком обращаются, как с животным или с вещью?»

И вдруг Оля поняла, что всегда, всю свою жизнь она жила очень хорошо. И даже в блокаду, когда было мучительно холодно и всё время хотелось есть, и тогда она жила хорошо, потому что она была среди своих, готовых помочь друг другу в беде.

– Давай будем дружить, – сказала Оля и протянула подруге руку.

– Давай, – обрадовалась Аня.

Она опять радостно улыбнулась и принялась жадно расспрашивать, что привезли за книги и какую из них Оля ей посоветовала бы прочесть первой.

* * *

Оле хотелось приласкать новую подругу. И она всё думала, что бы такое сделать для нее очень, очень хорошее.

Из-за этих мыслей она чуть было совсем не забыла о поручении Оси.

Ося решил организовать шахматное состязание между мужской школой и мальчиками из Подгорной школы. «Конечно, ему просто стало завидно, что девочки такое интересное придумали, а мальчики сделать этого не догадались», – думала Оля.

Обернувшись к Лене Петренкову, Оля спросила:

– А у вас есть шахматный кружок?

Леня наморщил лоб.

– Кружок шахматный? А что?

– Надо, раз спрашиваю.

– А зачем?

– Вот странный! Просто одна мужская школа хочет вас вызвать по шахматам на состязание.

– Эх! – с сожалением сказал Леня. – Нет у нас кружка.

– Ну, нет так нет. Пошли скорей, Тамара. Заметки присылайте, смотрите не задерживайте!

Веселой гурьбой спускались с горки. Новые друзья провожали пионерок. Было совсем темно, сыро, похоже на весну, а не на глубокую осень. Редкие звезды мерцали в облаках. Девочки скользили по грязи и смеялись.

– Ой, упаду сейчас! Держите!

– Галоши на память вам, пожалуй, оставим.

– Ничего, оставляйте. Утром отыщем, привезем.

Уже подходили к зданию вокзала, когда Оля услышала, что ее окликают.

Она остановилась.

Разбрызгивая сапогами грязь и тяжело дыша, к ней подбежал Леня Петров.

– Догнал все-таки! Слушай, Хрусталева, шахматного кружка у нас нет, а шахматист есть. Очень хочет состязаться.

На свет фонаря откуда-то из под локтя коренастого Лени выскочил невысокий школьник.

– Я тому мальчику, что в шахматы предлагает играть, напишу сейчас записку, – сказал он солидно. А вы уже передайте, будьте добры…

– Ну, давай, давай скорее!

Свистнул где-то вдали паровоз.

– Идет, идет! – закричали девочки.

– Быстро, быстро! Скорей! – торопила Оля.

Мальчик положил бумагу на книгу, книгу – на чью-то дружески подставленную спину, и, при тусклом свете вокзального фонаря, принялся писать. В тот момент, когда поезд отходил, Леня протянул письмо Оле, стоявшей на площадке.

В вагоне Оля и Таня развернули записку.

– Это ничего, что не нам адресовано, – успокаивающе сказала Таня. – Деловое ведь. И через дружину передается.

Вкривь и вкось на бумаге лепились буквы:

«Товарищ, который в шахматы!

Вызываю тебя на состязание. Дадим друг другу жару. Будем играть на открытках.

Мой адрес: Поселок Подгорное, Алексею Петренкову. Первый ход твой».

– «Который в шахматы»! – фыркнула Таня.

– Он не успел подумать! На спине писал. – Оля разгладила мятую записку и положила ее в карман, вместе с письмом пионеров-подгорновцев ко всей дружине 174-й школы.

Строгий учитель

За окном валит густой снег. А в избе вытопленная русская печка дышит теплом. За занавеской легонько всхрапывает мама. Она возилась у печки, что-то прибирала, двигаясь потихоньку, чтобы не мешать, потом прилегла и заснула.

Керосиновая лампа сильно коптит. Черные языки стелятся по внутренней стенке стекла и выползают наружу. Аня смотрит, как разлетаются над лампой крошечные хлопья, и не понимает, что надо прикрутить фитиль. В глазах у нее беспокойство, растерянность и тоска. Она чувствует себя глубоко несчастной.

– Слушай внимательно, я прочту тебе еще раз, – говорит Алеша.

И ровным, неторопливым, убеждающим голосом читает:

«Если автомобиль будет проезжать по 45 километров в час, то до намеченного пункта он не доедет 150 километров». – Не доедет. Понятно? – «Если же, он, – этот автомобиль, – будет проезжать по 65 километров в час, то за то же самое время – то же самое, ясно? – он сможет проехать дальше этого пункта на 50 километров». Спрашивается: «Какое расстояние должен проехать автомобиль?»

Всё это Аня уже слышала. Давным-давно уже по пыльной, сжигаемой летним солнцем дороге едет автомобиль. Шоферу жарко и тоскливо почти так же, как жарко и тоскливо самой Ане. Наверно, он немножко ошалел от жары, потому что едет то 45 километров в час, то 65 километров. От этой неравномерной езды у Ани почему-то руки-ноги становятся вялыми, а в голове возникает ощущение чего-то мягкого, расплывчат того и неопределенного. Сколько же километров он должен проехать, этот несчастный, запутавшийся шофер?

– Ну? – строго спрашивает Алеша.

– Может, он и сам не знает, – упавшим голосом говорит Аня.

Над синими хмурыми глазами брови у Алеши взлетают от удивления.

– Кто не знает?

– Шофер… Какое расстояние он должен проехать на автомобиле.

Алеша вскакивает с табуретки. Взгляд его падает на лампу. Точным коротким движением он прикручивает фитиль. Потом засовывает руки в карманы и начинает ходить по комнате. Тень его мечется по бревенчатой стене. Алеша невысок и строен, а тень у него широкая и какая-то кривая, неуклюжая. Аня смотрит на тень.

– Почему ты не хочешь рассуждать, Аня? – грустно спрашивает Алеша. – Так ведь ты никогда не перешагнешь через класс.

Губы у Ани дрожат. Она прижимает кулаки к глазам. Слезы капают на раскрытый задачник и поливают автомобиль, который должен проехать неизвестное расстояние.

– Теперь заревела! – В голосе Алеши упрек, а жалости ни капли.

– Я… хочу рассуждать, – всхлипывает Аня. – А ты… – в эту минуту она терпеть не может Алешу за то, что он такой спокойный. Закричал бы на нее, разозлился, может быть, она тогда скорее бы поняла. – А ты… а ты… не так объясняешь. Не умеешь объяснять, так не берись…

От собственной несправедливости Аня испытывает отчаяние. Сквозь слезы она видит, как краска медленно заливает тонкую белую кожу на алешиных щеках.

– Ты забила себе в голову, будто ты глупая, – тихо говорит Алеша. – А на самом деле ты способнее многих. Поищи себе другого учителя, когда так!

Он снимает с гвоздя шапку, нахлобучивает ее и надевает пальто.

– Иди, иди, гордый! – бормочет Аня.

– Я гордый, а ты притворяла, – говорит он сурово, – потому что прикидываешься, будто не понимаешь, что если шофер твой едет по 65 километров в час, то он успевает проехать на 200 километров больше. И за то же самое время. А в один час он едет больше на 20 километров; значит, сколько же он часов ехал?

– Подожди! Подожди! – радостно кричит Аня. – Так ведь он, значит, десять часов ехал? И проехал 650 километров. Ой! Поняла! Ой!

– А лишние 50 километров отхватил. Забыла?

– Какие лишние? Ай! Ну, конечно! Алеша… – говорит она просительно. – Сними пальто…

Из-за занавески выходит анина мама. Конечно, она уже давно проснулась от их криков.

– Помирились? – спрашивает мама. – Ну, пейте чай теперь. Алешенька, садись, голубчик.

– Самый последний раз занимаюсь с капризами, – решительно говорит Алеша, снимая пальто. – И к следующему разу ты решишь пять задач этого самого типа.

– Она решит, она всё решит, – примирительно говорит анина мама и почему-то внезапно звонко смеется.

Алеша быстро взглядывает на нее и густо краснеет.

– Я не над тобой, Алеша, – поспешно говорит мама. – И не подумай! Я просто так… свое вспомнила.

Автомобили, путешественники, отвлеченные числа и десятичные дроби на время оставляют Аню в покое. Ей весело сидеть за столом с мамой и строгим Алешей и хочется думать о веселом.

– Какая девочка славная в той дружине, которая нам книги прислала! – болтает Аня. – Вот ты не был тогда на сборе – до чего жаль! Ее зовут Оля Хрусталева, ту девочку.

– Оля Хрусталева? – переспрашивает Алеша и внимательно смотрит на Аню.

– Ты чего? – спрашивает Аня.

– Так…

Он молча кончает пить чай, говорит «спасибо», прощается и уходит.

Аня вздыхает, прибирая со стола. Ох, этот Алеша! Аня-то ему постоянно рассказывает, как она хочет, чтобы поскорей папа приехал и как они с мамой ждут его – не дождутся. А он о себе никогда не говорит. Разве что о сестре Варе или о младшем брате Леньке что-нибудь расскажет. А больше говорит об арифметике, о книгах, о школе.