Текст книги "Кто бы мог подумать?"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Тётя Доня

Раз или два в неделю Окуньки продолжали ходить в гости к дяде Миколе, то с ночёвкой, то возвращаясь к отбою в сопровождении старика. Уходили они всегда с разрешения воспитательницы или директора. Сами в посёлок не убегали. Любовь Андреевна догадывалась, что отлучаться самовольно им строго-настрого запретил дядя Микола. Возвращались они всегда какие-то успокоенные и как бы чем-то гордые.

Давно уже Окуньки не затыкали уши, когда им делали замечание, и хотя пятёрки получали редко, но и двойки исчезли из их тетрадей. «Твёрдые» тройки, иногда четвёрки стояли теперь в журнале против фамилий близнецов. Неблестящие отметки. Но, вспоминая время, когда Окуньки сидели в классе безучастными олухами, да ещё с заткнутыми ушами, Антонина Васильевна очень радовалась этим тройкам. И нередко хвалила близнецов. Непривычно и приятно было Вове и Вите Окуньковым слышать похвалы.

Жить Окунькам стало гораздо лучше и веселее. Оказывается, вести себя, как другие ребята – слушать на уроках, считать, писать и особенно читать, – интереснее и несравненно легче, чем всё делать наперекор. Не приходится всё время быть начеку, чтобы немедленно сделать не так, как тебе велят, а наоборот. Вдобавок все – даже записные лентяи – часто над ними смеялись, смотрели на них с удивлением, как на каких-то ненормальных, а девочки и с жалостью. Лишь первое время ребят забавляли проделки близнецов, а потом всем надоела их молчаливая война с учительницей.

Казалось, не полтора месяца назад, а когда-то очень давно Окуньки впервые ушли из интерната вместе с дядей Миколой. Дело было так.

Неохотно плелись Окуньки следом за садовником-кочегаром. Насупившись, поглядывали недоверчиво.

Пройдя немного, Окуньков Вова процедил сквозь зубы:

– Зачем мы идём?

– Идём зачем? – как перевёрнутое эхо, процедил Окуньков Витя.

Дядя Микола к ним обернулся и ответил спокойно:

– А затем, что зажарит вас моя старуха. В сметане. Давно я жареных окуней не ел.

Скупо, краем рта улыбнулись Окуньки: мол, мы не дошколята, чтобы нас такими глупостями стращать.

Дядя Микола воззрился на них с удивлением:

– Не верите?

Он даже по колену себя стукнул:

– Не верят глупые хлопцы, скажи на милость! Ну, так слухайте! Моя старуха, Домна Ивановна, така грозна бабка, шо тильки держись! И съем я вас, как вечерять сяду, в сухарях и сметане. Йисть буду я, а стряпать вас то вона буде. Так-то!

Чуть-чуть хихикнули Окуньки и сразу нахмурились, напустили на себя полное безразличие. Так, с каменными лицами, и вошли они вслед за дядей Миколой в небольшой садик. В глубине садика, между персиковыми, абрикосовыми, вишнёвыми и сливовыми деревцами стоял домик под черепичной крышей.

Едва лязгнула калитка, на крыльцо вышла полная моложавая старуха в белой косынке и в цветном длинном переднике. Всё лицо её с загорелыми, тугими, почти без морщин щеками расплылось в улыбке.

– Это что же за хлопчиков таких славных ты привёл, Микола? – спросила она певуче.

– Прикидается ласковой, – шепнул старик близнецам. – Як та сама Баба Яга, что Ваню зажарить хотела.

Громко он сказал, сурово сдвигая брови:

– Славны воны, чи не славны, це большой вопрос! И треба в этом вопросе разобраться по пунктам. А ну, геть у хату!

Не успели Окуньки опомниться, как они уже сидели на табуретках в чистой кухоньке возле стола. Руки у обоих были вымыты. Перед каждым в тарелке благоухал борщ.

– Мы обедали, – сказал Окуньков Вова.

– Обедали мы, – сказал Окуньков Витя. – В интернате.

– А до того, кто обедал, кто нет, нашей Домне Ивановне дела нету, – с аппетитом принимаясь за борщ, заявил дядя Микола. – Бо насчёт кормёжки вона дэспот и никуды не денешься. Вот накормит, а потом… гм-гм!.. к ужину это самое и воспоследует…

Всё тучное тело Домны Ивановны заколыхалось от смеха.

– Уже что-то выдумал! Начал загадки загадывать. Вовочка, я тебе укропчику забыла насыпать, сам возьми вон с блюдца.

Близнецы переглянулись, поражённые. Укропа не было именно в Вовкиной тарелке, в тарелке у Вити зелёные стебельки плавали. Как узнала жена дяди Миколы, который из них Вова? Конечно, отводя их к рукомойнику и подавая полотенце, она спросила их имена, но…

«Случайно назвала правильно», – про себя решили Окуньки и стали есть хмуро, но с удовольствием: уж очень вкусен был украинский борщ.

После обеда дядя Микола уселся столярничать. Он мастерил полочку.

– Бо у моей старухи везде полочки понатыканы, так нехай ещё будет!

Вова стал смотреть, как старик работает, а Витя подошёл к радиоприёмнику и со всех сторон его разглядывал, не решаясь прикоснуться.

– А ты, Витенька, включи, если умеешь, – сказала Домна Ивановна, вытиравшая посуду.

Близнецы в упор посмотрели вопросительно друг на друга. С одного взгляда каждый понял замысел брата. Они встали рядом, потом сели на оттоманку, немного погодя переменились местами – они нарочно «перепутались». Но это не помогло.

– Вовик, подай мне, пожалуйста, ножницы, – попросила Домна Ивановна. – Вон на полке, ты рядом стоишь.

Она их не путала, это было очевидно.

– Вы… колдунья? – протягивая Домне Ивановне ножницы, спросил Вова.

– Колдуньев не бывает, – добавил Витя, – но вдруг… всё-таки…

Домна Ивановна рассмеялась заливисто, как молодая.

– Факт! – провозгласил дядя Микола, для убедительности вытаращивая глаза. – Самая она колдунья и есть!

От смеха Домна Ивановна не могла сперва вымолвить ни слова и только махала на всех руками. Наконец перевела дух:

– Ох, уморили, мальчики вы мои милые! С чего ж это я колдунья, ну-ка? Молчи, старик, не встревай, пусть сами скажут.

Братья стояли красные.

– Потому что все… – начал Вова.

– И даже мама очень часто, – вставил Витя.

– Да и батька всегда, – продолжал Вова.

– И злится крепко, – сказал Витя.

– Пьяный – очень крепко! – подтвердил Вова.

И тут они заговорили одновременно.

– Что не может нас различить, – говорил Вова.

– Зачем мы как два пятака, – говорил Витя. – Путают нас всё время все!

– А вы всячески помогаете людям запутаться, – заметил дядя Микола.

Братья торопливо произнесли наперебой:

– А вы нас не спутали ни разу…

– И вот, может, вы… умеете колдовать?

Домна Ивановна встала со стула и подошла к близнецам.

– Вот это Витя. – Она погладила по голове Витю Окунькова. – А вот это Вова, – потрепала она по затылку другого Окунькова. – Да зачем же вас путать, хлопчики милые? У Вовы на одном ухе мочка немножко приросла, а у Вити уши ровные, зато у него родинка есть на височке, а у Вовы нету…

Да, эти различия у них были. И сами Окуньки, и мама об этих приметах знали. Но, когда Окуньки двигались, и мать не видела «приметок». Другие же люди о них не подозревали. А от зоркого глаза Домны Ивановны эти мелочи не укрылись.

– Шо там мочки да родинки! Колдунья она, верно, вам говорю! – твердил дядя Микола. – Ну, ладно, колдуйте здесь над уроками. Донюшка, погляди, чтобы эти орлы всё написали чисто, а то мне будет это самое… рекламация. А я до соседа тут схожу ненадолго.

Спали близнецы на оттоманке «валетиком», как говорила Домна Ивановна. Укрыв Окуньков одеялами, она наклонилась и поцеловала обоих на ночь так просто, будто иначе и быть не могло. И братья не удивились.

К вечеру они уже называли жену дяди Миколы тётей Доней, и обоим казалось, что знакомы они с ней давным-давно.

А потом, как-то незаметно и попросту, стали входить Окунькам в головы приветные, неторопливые речи Домны Ивановны:

– А мама ваша, понятно, устаёт на своём консервном заводе, да после работы ей ещё пьяного отца приходится утихомиривать. Оттого на вас и серчает. А вы ей помогайте, она и кричать перестанет. Да и отцу скажите: «Не пей, папа!»

Получалось, что хоть и есть нехорошее в жизни – всякие нелады и ссоры, – но во много-много раз больше хорошего. Из всякого худого положения найти выход всегда можно. Поэтому унывать и обижаться нечего, а надо, засучив рукава, дело делать.

Но не в словах тёти Дони было главное, а в её тоне, в том, как обходилась она с Окуньками – спокойно, ласково, с полной верой, что не обманут они её ожидания, не могут обмануть.

Вся душа расправлялась у Окуньков в этом воздухе доверия и бесхитростной ласки. Без стеснения хохотали они, когда дядя Микола начинал «чудить». Выдумывая всякие «чудернасии», как называла эти выдумки тётя Доня, старик всегда что-нибудь делал. А близнецы смотрели.

Насаживает дядя Микола лопату на черенок – Окуньки смотрят. Замок чинит – смотрят. Ружьё чистит – ну, уж тут они глаз не спускают. Смотрят-смотрят да и протянут руку к молотку, к долоту, к стамеске или к шомполу. А дядя Микола разрешает всё трогать. И не только разрешает, а показывает, как надо держать инструмент. Подержат Окуньки в руках рубанок и пилочку, а потом и сами начинают помогать старику, тоже что-нибудь мастерят. Мастерят и слушают, что говорит дядя Микола.

А рассказов у бывшего гвардии старшины Чертополоха неисчерпаемый запас: про войну, про охоту, про море, про горы… Мир полон чудес. И во всех этих чудесах братья Окуньковы вполне могут принять участие. Надо только людьми стать толковыми. Ну, а чтобы стать толковыми людьми, надо учиться.

– И конешное дело, учителей своих слухать, бо воны тебя поумнее. Тут уж никуда не денешься! – вздыхая как бы с сожалением, говорил дядя Микола.

Дроби

«Дорогой папа!

В больнице я понял мельчайшие дроби. А училка сказала: «Зачем ты так написал задачу? Забудь про дроби!» Училка у нас хорошая, Антонина Васильевна, а не понимает, што мне теперь дроби нарочно не забыть, как ни старайся! Без 126 дяди Лёни я сильно скучаю. Когда я пришёл из больницы, Сонька уже не дразнилась: звездочёты-обормоты, звездочёты-бегемоты. Она сказала (тут несколько слов было жирно вычеркнуто) ей стало страшно, но не колотушек. Наш адрес дядя Лёня записал. Теперь я тебя вдруг обыграю в шахматы. Может быть. Прежде давно цифры были не такие, а просто значки, например, ПО—. Бабушка здорова и Минус Единица тоже. В звёздочку я попал к Косте Жукову. Здорово, верно? Костя очень ловкий по физкультуре лучше всех. Кроме того, он в субботу спас ребёнка, вытащил его из моря. Вообще научились считать не сразу. Сперва считали камешками, как я когда был маленький, верёвочками, делали на палках зарубки. Турнир по шахматам будет у больших мальчиков. Но Любовь Андреевна попросит, чтоб меня допустили. Хотя у -1-цы вырван клок на боку. Он дрался с кошкой. Приезжай скорей!!! Сломал ли Петька нос, неизвестно, но ключицу – факт.

Матвей».

Над этим письмом Матвей пыхтел очень долго. К изумлению бабушки, он сам, без напоминаний, захотел написать папе.

Бабушка заглядывала через плечо внука, когда он торопливо «ковырял» на бумаге одно слово за другим, и от души его жалела. Старается ребёнок! А письмо-то не придётся отправлять.

Верная своему принципу не волновать дальнего путешественника, бабушка не сообщила Степану Матвеевичу о том, что Матвей был болен. А письмо начинается со слов «в больнице». Разве вымарать эти слова, поставить на них кляксу? Тем более что и так кругом намазано.

Решив так и поступить, бабушка успокоилась и отошла от внука, довольная его усердием.

У Матвея даже щёки разгорелись. Столько событий! И обо всём хочется написать папе.

Часа три назад Петька свалился с крыши сарая. Хоть и учился в третьем классе, орал он как двухлетний. Врач сказал, что насчёт носа ещё неизвестно, но ключица – факт – сломана. Это дома такое волнующее событие.

А в интернате-то сколько всего наслучалось за те три недели, что Матвей пробыл в больнице. И про больницу тоже не забудешь. Из-за дяди Лёни.

Когда у Матвея спала температура, ему стало ужасно скучно. В палате были сплошь малыши, самому старшему лет шесть. Смешно путаясь в длинных пижамках, они возились на кроватях, а то и на полу, тузили друг друга, что-то один у другого отнимали. Приходила нянька и ворча растаскивала их по кроватям.

Он лежал и раздумывал. Что-то делают сейчас интернатские ребята? Может быть, именно в эту минуту Любовь Андреевна читает им очень интересную книгу. Или они уже учат уроки. Коля Воронков мучается над задачей. С каким удовольствием Матвей решил бы ему эту задачу. И любые примеры. А Костя? Хоть одним глазком подглядеть бы, что делает сейчас Костя. Как здорово он тогда прогнал мальчишек-драчунов. Кинулся на них без всякого страха, как лев. Потому что его товарища били. То-ва-ри-ща! А Томка к кому сейчас пристаёт? Кому хочет перевязать царапину?

И вдруг Матвей, сам удивившись, понял, что он здорово скучает без ребят. Наконец ему позволили выйти в больничный сад. Погода стояла отличная.

Под деревом на скамейке сидел, вытянув ногу, высокий дядька. Нога была толстая и белая. На скамейке возле дядьки стоял клетчатый шахматный ящик, и лежали костыли.

Матвей остановился на некотором расстоянии и стал рассматривать ногу.

– Как тебя зовут? – спросил дядька с белой ногой.

– Матвей. Какая у вас нога…

– Да, неважная. В гипсе. А ты с чем лежишь, галчонок?

– Я не лежу, я стою, – сказал Матвей.

– Так ты лучше садись. – Человек похлопал ладонью по скамейке возле себя и, когда Матвей сел, переспросил: – Так с чем ты тут сидишь?

– С воспалением лёгких. Уже температура нормальная. От пенициллина.

– Вот это хорошо, что нормальная. А мне, понимаешь, в шахматы сыграть не с кем. Партнёр мой на перевязке.

– А вы сыграйте со мной, – предложил Матвей.

– Ну что ж, попробуем… – усмехнулся новый знакомый.

После нескольких ходов Матвея он заметил с удовольствием:

– Э-э, да ты кое-что смыслишь, галчонок! Не ожидал, не ожидал!

– Не знаете ли вы, что такое дроби? – спросил Матвей.

Дядя Лёня оказался инженером. Он знал не только дроби, а и много интересных задач, и кучу любопытнейших историй про древних математиков. Удивительно повезло Матвею. Чтобы познакомиться с таким замечательным человеком, стоило заболеть не только воспалением лёгких, а даже холерой.

Теперь они заодно!

В первый же день его появления в интернате к Матвею подбежала Соня. Она улучила момент, когда рядом никого не было. Матвей один шёл в медкабинет. Медсестра велела ему приходить каждый день: «Буду давать тебе укрепляющее лекарство».

– Как я рада, что ты поправился! – быстро проговорила Соня. – Я так боялась…

Соня показалась Матвею другой. Щёки и косы стали у неё потолще, а школьная форма покороче: Соня выросла. Впрочем, выросли все, кроме Воронкова. Улыбалась Соня тоже иначе, чем прежде: как-то робко, совсем непохоже на прежнюю ехидную улыбочку.

– Чего ты боялась? – буркнул Матвей. – Что некому тебя поколотить будет?

– Чтобы ты не помер, боялась, – тихонько сказала Соня. – От сильного воспаления лёгких помирают. Я никогда не буду тебя дразнить.

Матвей и забыл про Сонину дразнилку, а теперь вспомнил.

– Думаешь, я тогда сразу не догадался, кто поёт «звездочёты-пересчёты»? Дура!

От обиды Соня вспыхнула, потом побледнела:

– С тобой по-хорошему, а ты…

Она повернулась и побежала от него, всхлипывая как-то по-щенячьи.

Матвею стало не по себе. За что он с ней так грубо? Разве она сказала ему что-нибудь плохое? Только что боялась, как бы он не помер. Глупо, конечно, но ехидства в этом нет. Мать-то у неё хоть выздоровела?

Очень недовольный собой, Матвей зашагал в медкабинет.

Но когда перемена кончилась, он вмиг утешился, сразу забыл про Соню. Был урок арифметики. Они писали контрольную.

В задаче надо было к 5 карандашам прибавить 8 карандашей, а потом отнять 4 карандаша. Решение Матвей записал так:

Взяв в руки тетрадь Матвея, Антонина Васильевна воскликнула:

– Что ты тут нагородил? Всё записал дробями? Ох, Матвей! Всему своё время. Что я должна тебе поставить за эту контрольную? Пиши всё снова! – И она дала ему неосуществимый совет: забыть про дроби.

После звонка к Матвею подошёл Костя Жуков и заявил:

– Ты в моей звёздочке. Поручаю тебе срочно подтянуть Воронкова по арифметике. Он всю нашу звёздочку тормозит!

Замечательная новость! Не то, конечно, что надо Колю Воронкова подтянуть по арифметике, а совсем другое: Костя-то – командир Матвея! Ведь Матвей даже не знал, что без него второклассники стали октябрятами, разбились на звёздочки. В Костиной звёздочке оказались кроме самого Кости и Матвея ещё Коля Воронков, Слава Гордеенко и Клава Гущина. Томка тоже стала командиром. В её звёздочку попали Соня, Аллочка Замшина и Окуньки. И ещё были три звёздочки.

Матвей твёрдо решил, во что бы то ни стало, хоть кулаками, научить Воронкова решать задачи. Когда-то Любовь Андреевна уже просила его заняться с Колей. Но совсем другое дело, если такое поручение дал ему Костя, его командир. Теперь они в одной звёздочке и во всём должны быть заодно. Костя так ему и сказал.

– Помни: мы теперь заодно!

Вся звёздочка гордилась Костей. Да и весь класс им гордился. Ещё бы! За несколько дней до возвращения Матвея Костя спас ребёнка. Это случилось на пляже в одну из суббот. Мать малыша с кем-то заговорилась и не заметила, как её ребёнок упал в море. Мало того, что упал, но волна сразу откатила его от берега. Как был, в одежде, Костя, не раздумывая, бросился в воду и вытащил тонущего малыша. Директор похвалил Костю за мужество на линейке перед всеми ребятами. Второклассники наперебой рассказывали Матвею об этом необыкновенном происшествии.

Стешу Матвей увидел на другой день, как приехал в интернат. Он не искал её. Стеша сама пришла на лужайку за домом, где гулял второй класс.

– Выздоровел, Матвейка? – сказала она обрадованно.

Но тут же выяснилось, что пришла она совсем не к нему, а… к Окунькам. Стеша отозвала близнецов в сторону и потихоньку о чём-то с ними разговаривала. Выражение лица при этом у неё какое-то необычное: немножко сердитое, немножко смущённое и немножко неспокойное. Матвей подошёл поближе и услышал слова одного из Окуньков:

– Да, мы тоже знаем про сынов. Мы её спросили: «Тётя Доня, а у вас своих детей не было?»

– А она, – заговорил другой Окунёк, – а она… «Как же, – говорит, – не было? Два сына». Оба…

– Я и без вас знаю, что они на войне убитые, – перебила Стеша. – Так вот, чтобы вы с расспросами к моим Чертополохам не приставали!.. Вообще, смотрите у меня! Если что сделаете у дяди Миколы не так, я вам головы поотрываю!

– А мы чего? – сказал один Окунёк.

– А мы ничего, – сказал другой. – А ты не задавайся!

– Дураки вы! – вздохнула Стеша. – И вообще они бы меня совсем к себе взяли. В дочки. Я ведь к ним третий год хожу. Вся остановка в том, что они старые. Удочерить им не разрешают. А увнучивать не полагается.

Матвей слушал и понимал только одно: пока его не было, Стеша как-то по-особенному познакомилась с Окуньками. И какие-то у них общие дела.

И почему-то Стеша Окуньков, кажется, немного недолюбливает.

– Вы Стешу не вздумайте обижать! – на всякий случай сказал Матвей.

Стеша машинально положила руку ему на плечо, но, хотя этим жестом ясно выражалась её приязнь, он чувствовал, что в эту минуту она совсем о нём не думает.

И тут Стеша вполголоса произнесла что-то совсем непонятное:

– Мне как-то тётя Доня сказала… Ты не думай, говорит, у нас на всех хватит…

Близнецы захлопали глазами.

– Чего хватит? Борща? Так мы можем не есть, – сказал один.

– Тем более мы почти всегда ходим к дяде Миколе после обеда, – добавил другой.

– Я ж и говорю, что вы дурни! – с досадой сказала Стеша. – Причём тут борщ? Мы все сытые… В общем, имейте в виду! Чтобы полный порядочек! Понятно?

– А чего хватит-то? Чего? Скажи! – пристали Окуньки.

– Сердца! – гордо ответила Стеша. – Сердца, души у неё на всех хватит. Вот. А вы – борща-а! Скажут тоже!

Она повернулась и пошла прочь.

– Хочешь, я тебе дроби объясню? – крикнул Матвей.

Стеша оглянулась:

– Да что дроби! Пусть они хоть вовсе провалятся, эти дроби!

Матвею стало обидно. Почему она сердится? Он не понимал, что Стеша просто немного ревнует Окуньков к старикам Чертополохам.

Туман

– Кто-то проглотил горы, – задумчиво сказал Коля Воронков.

– Их проглотили облака. И вообще февральский туман, – рассудительно сказал Костя Жуков.

Пять ребят – Костя, Коля Воронков, Тамара Русланова, Маруся Петрова и Матвей – стояли на обочине шоссе и с удивлением смотрели вверх.

Всегда за этими склонами, поросшими мелким дубняком, высились горы. Ниже – скалистые, повыше – голубые или сиреневые, смотря по погоде и времени дня. А сейчас над дубками простиралась сплошная серая пелена, точно повесил там кто-то плотную занавеску из сурового полотна. Клочья тумана висели и на дальних дубочках, зацепившись за рыжие сухие листья. Кроме сосен и лавров, все деревья стояли голые. И лишь на дубах было много ржавых высохших листьев.

– А я нашла подснежник! – закричала Томка.

Крымский подснежник с овальными продолговатыми лепестками и в самом деле белел в её руке.

Зашуршали шины. На шоссе показалась из-за поворота грузовая машина. Резко хлопнуло. Заскрежетали тормоза. Машина остановилась. Шофёр вылез из кабины, обошёл грузовик, пиная ногами шины.

Мальчики подошли к грузовику.

– Что, спустила шина? – спросил Костя.

– А тебе что? – огрызнулся шофёр. – Ступай своей дорогой.

Он вскочил в кабину, дал газ. Машина рванула с места и умчалась.

– Опаздывает куда-то, – заметил Воронков. – Торопится очень.

– Хам он, больше ничего, – обиженно сказал Костя. Я его вежливо спросил…

Шоссе убегало в туман. Лишь небольшой отрезок его был хорошо виден – пустынный кусочек дороги.

– Тихо как! – сказал тонким голосом Воронков. – Потому что зима. А летом тут полно туристов. Так и едут! И пешком идут.

– И зимой туристы в Крыму бывают, – возразил Костя. – Меньше, конечно, а всё равно они есть. Мама моя на теплоходе плавает, так говорит: и поздней осенью, и зимой туризм на Южном берегу не прекращается. – Костина мать служила официанткой на теплоходе, часто уезжала в рейсы. Ещё у Кости, как у Матвея, была дома бабушка. Но папы у него не было.

Из канавы раздавались радостные восклицания: это девочки приходили в восторг от каждого подснежника. Мальчики пошли в дубняк, стали собирать жёлуди.

Спустя какое-то время на шоссе затрещал мотоцикл. Никто не обратил на него внимания. Но вдруг послышался оклик:

– Эй, ребята! Пойдите сюда!

Костя и Коля побежали к шоссе. Матвей пошёл за ними. У мотоцикла стоял человек в тёмно-синей форме с блестящими пуговицами. Мальчики догадались, что это инспектор ГАИ. В люльке мотоцикла сидел парень в штатском пальто.

– Не видели, ребята, тут никто не проезжал? – спросил инспектор.

– Проезжал один грубиян на грузовике, – ответил Костя.

– Почему грубиян? – поинтересовался парень в штатском.

– Я его вежливо спросил: «У вас шина спустила?» А он сразу обозлился…

– Торопился отчего-то, – добавил Воронков.

– Давно проезжал? – спросил инспектор.

Услышав, что мальчики с кем-то разговаривают, вылезли из канавы и подбежали девочки. На вопрос инспектора ответила Маруся Петрова:

– Давно-давно. Уже нам скоро пора уроки учить.

– А ты и не видела! – возразил Воронков. – Вы в канаве сидели. И совсем недавно. С полчасика.

– Всё равно мы машину слышали, – заспорила Томка. – Целый час назад. Вон, какой букетище успели собрать. – Она показала букет. – А подснежников ещё мало.

– Вы гуляете давно? – спросил штатский.

– Около часа, – ответил Костя.

– А сколько сейчас времени? – спросил до сих пор молчавший Матвей.

Инспектор отогнул обшлаг гимнастёрки:

– Без десяти минут шестнадцать часов, то есть, значит, четыре без десяти.

– Ну, так мы здесь гуляем ровно сорок пять минут, – сказал Матвей.

– Откуда такая точность? – Штатский выпрыгнул из люльки. – Хоть ноги пока размять…

– Потому что, когда мы были в раздевалке, – сказал Матвей, – надевали пальто, на часах было три часа, то есть пятнадцать часов, я видел. Минут пять мы бежали досюда. Ну, и здесь, значит, ходим сорок пять минут. Конечно, не всё время возле этого столба, где сейчас стоим.

– Молодец, – сказал штатский.

– Та-ак, – протянул инспектор. – Значит, грузовик проезжал тут минут сорок – тридцать пять назад… А номер машины вы случайно не заметили? – спросил он безнадёжным тоном.

– Мы не знали, что надо, – смущённо сказал Костя.

– Она быстро поехала, – сказал Воронков.

– Номер ЦС восемьдесят один ноль девять, – отчеканил Матвей.

– Как? Как? – Инспектор поспешно вытащил планшетку из сумки на боку и мигом записал.

– ЦС восемьдесят один ноль девять! – повторил Матвей.

– А ты не ошибаешься? – спросил штатский.

– Матвей никогда не ошибается, если цифры, – обиженно заявила Томка.

– Никогда-никогда! – подтвердила Маруся.

– Ну, молодец, если так, – похвалил инспектор. – Как ты его назвала, девочка?

– Матвеем его зовут, – сказала Томка.

– А фамилия твоя как, Матвей? – спросил штатский.

– Горбенко.

Томка приблизилась к парню в штатском и потянула его за рукав. Поняв, что она хочет что-то сказать ему по секрету, парень пригнулся к ней.

– Только про мать не спрашивайте! – шепнула Томка. – Нельзя его про мать спрашивать.

– Ну-ну, – смутился парень, – а я и, правда, хотел… – Он покосился на Матвея и громко спросил: – А вы откуда, ребята?

– Из интерната. Вон там внизу, – показал Костя рукой.

– Садись! – сказал инспектор и сам уселся на сиденье мотоцикла. – Бывайте, ребята! Спасибо!

Едва штатский поместился в люльке и махнул ребятам рукой, мотоцикл взревел и в одну секунду скрылся в тумане.

– И как ты номер запомнил? – спросил Костя Матвея. – Мне и ни к чему.

– А как его не запомнить? – удивился Матвей. – Ты, наверно, просто не посмотрел. Там четыре цифры в этом номере: восемь, один, ноль и девять. Сложи первые две цифры – будет девять. Значит, первая часть номера, до чёрточки, равна второй части, после чёрточки, потому что ноль не считается. Раздели первые два числа на третье и четвёртое, первую часть номера на вторую, восемьдесят один на ноль девять – опять получится девятка. А все четыре цифры сложи – будет восемнадцать, те же восемьдесят один, только цифры стоят наоборот. Вот какой номер интересный! Как же его не запомнить?

– Вот как ты запомнил! – с уважением сказал Костя. – Со значением, выходит, запомнил.

– Ох уж этот Матвейка, Матвейка! – Томка покачала головой из стороны в сторону. – И где только он не увидит какое-то значение, этот Матвейка! Вот опоздаем мы на самоподготовку, так будет нам от Любовь Андреевны значение! – Она сдернула, берет с головы Воронкова и с хохотом помчалась вниз по склону. Ребята побежали за ней.