Текст книги "Некоторые не уснут (ЛП)"

Автор книги: Адам Нэвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

            И  чем дольше солдат стоял в той пещере и светил лампой тут и там, тем больше  крепла в нем уверенность, что существо, которое индейцы рисовали с такой  частотой и отчаянием, могло быть вовсе не единственным божеством. Оно было  нарисовано в столь большом количестве, поскольку было не одиноко.

            В  углу низкой, темной пещеры, все еще смердевшей серой и плотью оставленного на  солнце мертвеца, он разглядел еще одно отчетливое послание, адресованное ему,  будто те древние войны говорили другому войну, живущему в другом времени, что  такие существа питаются плотью людей, и должны быть заперты в пещерах. И что их  можно победить. Потому что маленькие фигурки индейцев на дальних стенах  длинной, низкой пещеры отрубали головы ангелам, одному за другим, с помощью  костяных и кремневых топоров.

            Но  почему индейцы оставили одного в живых и заключили его в темную пещеру,  осталось тайной. Поскольку, судя по тому, как оно рыло этот пол, кидалось на  стены, царапая длинными пальцами камни, и, в итоге, стало ждать, грезить и проникать  в разум людям, оказывавшимся поблизости, солдат предположил, что оно находилось  в этой пещере очень долгое время. И оставило там свои кости. Поскольку не один  человек не обладал такими ногами. Но какому бы черном духу ни принадлежали эти  кости, он, наверняка, все еще находился в глубине холма Камора, когда Джозеф  Смит и Лемуэль Хокинс обнаружили пещеру и вскрыли ее, как два жадных глупца, не  нашедших идеи получше.

            Драгун  вздохнул.

            –  Думаю, что ангел Мороний пообещал старому Смиту и Хокинсу, что сделает их  богами среди людей. Богочеловеками. И что те смогут взять себе столько жен,  сколько скота в поле, и столько богатств, сколько есть во всем мире. Таким  образом, эти двое жуликов, которым нечего было терять и которые возжелали  очиститься во время Второго Великого Пробуждения, заключили своего рода сделку.

            Солдат  замолчал и плюнул в костер.

            –  Похоже, какое-то время у них все это было. Свыше двадцати жен у каждого и  приход из шести тысяч глупцов, которые отдали им все свое имущество,  продовольствие и ценности. Те люди были готовы умереть за своих пророков.

            –  Но, когда Смит был убит в Картидже ополченцами, Бригам Янг забрал себе  сторонников Смита и бежал из Иллинойса. Думаю, увидел в этом какую-то  возможность для себя. Но другой человек, который побывал в той пещере вместе со  Смитом, Лемуэль Хокинз, носит сейчас имя брат Легий. И Легий успел сбежать от  Смита заблаговременно. Стал говорить, что это он, а не Джозеф Смит, – истинный  предводитель пропавшего Колена Израилева. Провозгласил себя истинным царем Светлокожих  Нефийцев. Может, он и считал себя таковым, но как бы то ни было, прежним  человеком он уже не был. Думаю, то, что обитало в той пещере, вселилось в  старого Хокинса. И этот Хокинс забрал мою сестру и всех жителей города.  Планировал привести свою паству сюда. Сто сорок человек – мужчин, женщин и  детей – пошли за Хокинсом, все как один. Но лишь немногие дожили до сего дня. Я  находил их и разбирался с каждым... на протяжении всего пути сюда из Иллинойса.

            –  Что с вашей сестрой?

            –  Не видел ее с 46-ого года. Полагаю, она по-прежнему следует за черным экипажем  с черной лошадью.

            –  Надеюсь, это не так, солдат, – сказал старик, посмотрев на свои ладони, грубые,  как башмачная кожа.

            Солдат  сделал еще один глоток горького кофе.

            –  Для меня было бы счастьем найти ее, вместе с остальными. Ей не было и  четырнадцати, когда Легий взял ее в жены. Как она сейчас выглядит, одному лишь  Господу известно.

            –  Говорят, вы стреляете в Праведников, едва их завидите. Загоняете их в норы.  Сжигаете фермы.

            Солдат  кивнул.

            –  Некоторых. Конечно. Тех, что раньше были соседями. Семьи тоже. На прошлой неделе  в Бир Крик убил моего старого школьного учителя. Но я разбирался только с теми,  кого Легий обратил в Нефийцев. – Солдат пристально посмотрел на старика. – Я  делаю им одолжение, и этому миру тоже. Если б ты увидел Легия с его Коленом  Светлокожих Нефийцев, ты тоже понял бы это, старик. Дьявол в той пещере уже  забрал их себе.

            Старик  вытер рот. Достал маленькую металлическую фляжку. Открыл крышку, предложил  солдату.

            –  Они на юге. На юге Мертвого моря.

            В  ответ на предложение солдат покачал головой.

            –  Оно, правда, там, Великое Мертвое Море? – спросил он.

            Старый  золотоискатель кивнул.

            –  Этим утром видел собственными глазами, когда искал поселение Бригама Янга. Я  слышал, что оно к востоку от горы Тимпаногос. Но не верил. Однако оно прямо  там, это точно, сэр. Белый соленый песок. Мертвый океан посреди этого края. Проклятое  и забытое Богом место, где собираются нечестивцы.

            –  Где находится поселение Легия?

            –  Полдня верхом к югу отсюда. Они построили несколько зданий. Еще поставили несколько  палаток. Я думал, что это Сион Бригама Янга. Решил, что заблудился и ушел  совсем в другую сторону от гор Уосатч. Но это было не так, и я нашел вовсе не  новый город Бригама Янга. Тот – к северу отсюда. А это, наверное, было  поселение Легия. Его нет ни на одной карте. И не должно быть. Но этим утром я  видел толпу его людей, шедших через пустыню, от тех зданий, которые они  построили, как я уже вам сказал. Видел их издали в подзорную трубу, а затем  поспешил сюда.

            –  Что ты видел?

            –  Как я уже сказал. Черную лошадь. Черный экипаж.

            –  Как они выглядели?

            Старый  золотоискатель посмотрел на угли. Затем уставился на трубку, будто удивленный  ее внезапным появлением у себя в руках. Затем перевел взгляд на солдата и  закутался еще сильнее в одеяло.

            –  Что самое худшее, что вы когда-либо видели?

            В  темноте над кружкой глаза драгуна прищурились.

            –  То же самое, что и ты, бьюсь об заклад.

            Старик  кивнул.

            –  Я видел, как в 35-ом моих детей забрала холера. А год спустя – жену. Но как бы  ни тяжело было это видеть, врачи сказали, что это обычное дело. Но в тех  Нефийцах не было ничего обычного.

            Солдат  кивнул. Вытащил кисет и тонкий кусок бумаги. Плюнул в костер, затем свернул  сигарету и закурил.

            –  В Пало-Алто артиллерист, служивший у Рингголда, выпустил снаряд, который  уничтожил целый отряд мексиканцев, направленный против нашей артиллерии. Никто  из них больше не поднялся на ноги. Даже Господь не смог бы собрать их по  кусочкам. – Он покачал головой. – Никогда не думал, что увижу снова нечто столь  же страшное, как это. Но я ошибался. Скольких ты видел этим утром?

            –  Не успел сосчитать. Но там был он, проповедник Легий, на своей лошади. И... и  его жены в повозке. Еще несколько детей. Шесть, может, семь. Может, больше. И  все выглядели как мертвецы, восставшие в Судный День, но который наступил  слишком рано.

            Солдат  кивнул.

            –  Это они.

            –  Если это люди Дьявола, как человек может убить их?

            Махнув  рукой в сторону своей лошади, солдат сказал:

            –  Казнозарядный карабин 1843-его года сделает на расстоянии часть работы. Так я  начну отстрел. Затем подойду ближе для расчленения. Прежде чем они что-то  поймут и начнут прятаться, как индейцы, поджидая меня. Для ближнего боя у меня  есть еще гладкоствольный пистолет. Стреляет шариком с 230-ой дробью. На  расстоянии пятидесяти ярдов она образует скопление двенадцать дюймов в диаметре.  Очень поможет, если окажется вблизи их голов. – Он кивнул на саблю. –  "Ломатель запястий" выскочит из ножен, когда мы будем с ними с глазу  на глаз. Светлокожему Нефийцу необходимо снести голову с плеч, так что "Старый  ломатель запястий" делал пока большую часть работы.

            Старик  был впечатлен и напуган. Его темный рот раскрылся, как у слабоумного.

            –  Вот, дерьмо, – Выпалил он. – Вы разделаетесь с ними со всеми, солдат?

            –  Со всеми до единого.

            Старик  сглотнул, глаза у него вновь расширились.

            –  А что насчет вашей сестры?

            Солдат  уставился на черное небо.

            –  Она больше не моя сестра. Она не такая, как ты и я. Нет, не такая. Всему свое  время.        Он ущипнул себя за переносицу, и старик отвернулся, чтобы дать  ему вытереть слезы.

            –  Черт побери, – сказал драгун, качая головой. – Вот так это распространяется.  Люди хотели держаться за свое, при том, что были укушены Легием. Затем их  покусали еще и их близкие. И довольно скоро весь город отправился сюда. Все они  были укушены. Обращены. Теперь все они – Светлокожие Нефийцы.

            И  когда солдат уезжал от старика прочь, оставив ему в подарок три сотни североамериканских  долларов, медаль за участие в компании и свою историю, он вспомнил тот день,  когда оставил свою сестру. С бледным лицом и дрожащей нижней губой она смотрела,  как уезжает последний любимый ею человек. Он помнил каждую секунду их  расставания. Не только потому, что это был последний раз, когда он видел ее. Он  помнил каждую секунду, потому что чувствовал, что неправильно было оставлять ее  одну на грязной дядюшкиной ферме. Их отца забрала чахотка, а мать убила оспа. И  теперь они с сестрой остались друг у друга одни на всем белом свете. Два сироты  с угрюмой теткой, которая знала много цитат из библии, и мало творила добра, и  с дядей, который считал, что детей нужно сечь плеткой, как мулов. И он оставил  с ними маленькую Мерси Лайл, поскольку та была слишком мала, чтобы могла убежать  сама, как сделал он, вступив в армию и отправившись на техасскую войну. Оставил  ее плачущей на крыльце. И лишь когда ферма скрылась из вида, он позволил себе  почувствовать ту холодную, невыносимую боль, которую оставил в маленьком  детском сердце. И она взорвалась внутри него, как разряд картечи, сохранившись  там навсегда, словно шрамы от старых ран.

            Но  он оставался в живых при каждом штурме мексиканских позиций, уворачивался от всех  ядер генерала Мариано Аристы, выпущенных из тех огромных медных пушек и летящих  на драгунов, словно кулаки гигантов, молотя по земле вокруг их лошадей. Он  сумел уцелеть в той войне, потому что память об оставленном на крыльце ребенке  продолжала разъедать его чувством вины такой силы, что с ним не могло  сравниться даже раскаяние за то, что его сабля сделала с непокрытыми головами  разбитой мексиканской пехоты.

            Когда  он вернулся с войны на участок его дяди в Иллинойсе, от Мерси не осталось ни  следа. Ни ее безделушек, ни одного из трех ее серых платьев, которые она  носила, ни куклы, которую их отец сделал для нее. Ничто не осталось от нее в  голой комнате ветхого дома, стоявшего на холмике, посреди нескольких жалких акров  сухой земли. И на десять миль вокруг таким же был каждый фермерский дом. Везде  поселилось уныние и запустение, из-за того, что вся жизнь этого маленького  поселения стала частью пропавшего Колена Израилева, ведомого пророком Легием.

            Некоторые  иноверцы, жившие за старым руслом реки, рассказали ему об исходе горожан, коему  зимой предшествовала какая-то чума, от которой многие чудесным образом оправились,  только стали другими. Изможденные болезнью, но почему-то отличавшиеся от других  исцелившихся более ясным взглядом и противоестественной бодростью.

            Всего  за четыре месяца до его возвращения с войны Нефийцы организовались, и  отправились длинным обозом в Землю Обетованную, будто Судный День был совсем  рядом. Поскольку пастве Легия нужно было оказаться у Великого Мертвого Моря,  чтобы избежать преследования еретиками, иноверцами и прочими нечестивцами, число  которых разрослось за счет всех, кто не являлся преданным и раболепным  последователем пророка Легия.

            И  солдат выведал от первых, попавшихся ему Светлокожих Нефийцев, наступив им на  горло, пока они пытались укусить его своими высохшими ртами, что его сестра  была выдана замуж за его дядю, вскоре после того, как он уехал на войну. Затем  ее забрали у дяди, вместе с тетей, и выдали замуж за Легия, после соглашения  пророка с ангелом Моронием на холме Кумора.

            Легий  заклеймил его дядю отступником, и тот разделил судьбу многих простых горожан.  Мужчин, искупавших недостаток веры, расставаясь со своими женами и детьми, со  своим добром и имуществом, и наконец с кровью в своих венах, если того желал  пророк. Это было единственное одолжение, которое пророк Легий сделал солдату.  Избавил его от необходимости пристрелить пса, которым был его дядюшка.

            Но  что касается этого акта массовой глупости и самообмана, совершенного целой  общиной, солдат начал видеть в нем самое тяжкое преступление против своей  сестры, маленькой девочки, которую он оставил на хранение, беззащитной и  одинокой. Халатность, которая требовала возмездия. Быстрой и жестокой смерти для  всех, кто стоял рядом и смотрел, как его сестру выдают замуж за тех двух  сукиных сынов, настолько исполненных низкого животного коварства, что они  вполне могли встать на четвереньки и бежать к Великому Мертвому Морю, словно  луговые собаки.

            После  того, как солдат покинул старого золотоискателя, первая возможность уладить  дела, или найти свой конец на этой земле, появилась у него в длинном, тонком  ущелье из красного камня, устланном тенями и пылью, к югу от Великого Мертвого  Моря.

            Солдат  медленно ехал по ущелью верхом, карабин покоился у него на седле. Его взгляд  перемещался от ушей лошади к крутым склонам ущелья. Он все утро двигался в  направлении, указанном ему золотоискателем, и догадывался, что за этим каньоном  скрывается поселение Нефийцев. И он видел, что это место имеет стратегическое  расположение. Оно находилось довольно далеко от Мормонских Праведников Бригама,  во избежание соперничества, но достаточно близко, чтобы возложить на них вину  за свои гнусные деяния в виде заманивания страдающих от пекла и жажды, стремившихся  в Калифорнию золотоискателей, которых можно было подкарауливать в этих ущельях  и собирать богатый улов.

            Ближе  к концу ущелья лошадь драгуна стала воротить голову от запаха, доносимого  прохладным утренним ветерком. Солдат успокоил ее, прошептав что-то на ухо, как  он всегда делал, и погладив одной рукой ее красивую каштановую шею. Легким  галопом она подошла к склону ущелья, и они стали ждать, пока ее хозяин не  услышал скрип осей и грохот колес экипажа по каменистой земле.

            Драгун  спешился и присел, не больше чем в двух футах от стремени седла, направив дуло карабина  прямо вперед. Когда экипаж появился из-за изгиба ущелья, он с разочарованием  увидел, что Пророк Легий не едет на черной лошади впереди своего сборища. Когда  солдат расправился со всеми убийцами Пророка, которых тот послал на восток,  помешать ему отстреливать отставших, добывавших пропитание и охотившихся  представителей Колена Светлокожих Нефийцев, похоже, что их предводителю стало  слишком опасно отъезжать далеко от Сиона. К настоящему времени солдат зарезал,  застрелил, забил до смерти тридцать три Нефийца. Еще тридцать он обнаружил  мертвыми, павшими от рук других членов общины, в том числе от рук их  предводителя. Свыше сорока высохших от голода тел он нашел вдоль пути, по  которому следовал за ними в Юту. Он сомневался, что в общине, добравшейся до  Великого Мертвого Моря, осталось больше, чем четыре десятка.

            Мужчина,  сидевший перед повозкой, был не Легий, которого он видел всего трижды, и то  издали. Пророк был выше и отличался жуткой худобой. Всегда носил черный костюм,  золотую цепочку для часов, короткую накидку проповедника и шляпу из  высококачественного фетра, с высокой тульей, загнутым краем, и опоясывающей  тулью лентой.

            За  управляющей экипаж фигурой солдат разглядел несколько светловолосых голов, на  некоторых из которых были старомодные дамские чепчики. Он стал ждать, когда  появится проповедник, потому что из предыдущих наблюдений знал, что тот всегда  находится где-то рядом с повозкой. Чертыхаясь себе под нос, он ждал, пока  черный экипаж с большими узкими колесами не оказался в пятидесяти ярдах от  него, и кучер не заметил его присутствие. Когда тот потянул за поводья, солдат  выстрелом отправил его обратно на сиденье. С пробитой грудью кучер завалился на  бок и стал хватать воздух своим тонким, как бумага ртом.

            Звук  выстрела, эхом разнесшийся по ущелью, вызвал у пассажиров жуткие визги,  сопровождаемые воздеванием длинных рук к красному утреннему солнцу.

            Когда  драгун перезарядил карабин, он услышал, как Легий откуда-то сзади отдал приказ.  Все пассажиры, три женщины и один мужчина, без штанов, поднялись на ноги и  неуклюже засуетились, словно находились в стремительно тонущей гребной шлюпке.  Они быстро высадились и поспешили к противоположным склонам ущелья.

            Когда  он перезарядил карабин, помимо подстреленного кучера, который все еще хватал  ртом воздух и держался за горло, он сумел рассмотреть темные фигуры, энергично  карабкавшиеся вверх по склонам. Возможности точно прицелиться не было. Солдат  чертыхнулся и сунул карабин в чехол. Затем встал и запрыгнул в седло. Вытащил  саблю и пришпорил лошадь. Та перешла на легкий галоп, который, как она знала,  всегда предшествовал атаке.

            И  солдат поскакал вдоль ущелья, с саблей наголо, пригнувшись, чтобы видеть  выдолбленный в скале проход на одном уровне с удилами. Пронесся мимо экипажа в  потоке пыли. Его сабля сверкнула лишь раз, прежде чем вернуться в прежнее  положение. Когда солдат проскакал мимо, голова и предплечья кучера отлетели от  хрупкого тела.

            Солдат  слышал у себя над головой, как четыре темные фигуры царапают камень, словно  океанские крабы, удирающие от острого клюва морской птицы. Оружия у них не  было, кроме миссисипского мушкета, который, как он видел, тащил за собой  мужчина. Но оказавшись впервые в непосредственной близи от Легия, солдат продолжил  атаку, будто перед ним были мексиканские артиллеристы во время сражения в  Пало-Алто. Пророк спрыгнул со своей тощей лошади и побежал к правому склону  ущелья, когда драгун-кавалерист бросился на него.

            Черная  лошадь Пророка попятилась и затрясла головой, при этом из ее страшного желтого  рта не вылетело ни капли слюны. Драгун направил свою лошадь прямо на нее.  Проносясь мимо ее содрогающейся от ярости фигуры, он разрубил ей череп своим  "Старым Ломателем Запястий" на две большие половины.

            Драгун  направил свою лошадь в погоню за карабкающимся в сторону скал Пророком, но та  встала на дыбы, а затем ее повело в сторону, еще до того, как он услышал у себя  где-то за правым ухом выстрел.

            В  отчаянном холоде рассвета, багровый мир из пыли и камня превратился вокруг него  в сплошное пятно, и он спрыгнул со своей лошади, прежде чем та рухнула и  заскользила по дну ущелья.

            Перекатившись  и вскочив на ноги, солдат высоко вскинул саблю, как их учил его на востоке один  французский гусар. Попятился к своей лошади, тяжело раненной в шею двумя  дробинами, выпущенными из одного ствола. Снял с седла карабин, и побежал к  ближайшему склону ущелья, в противоположную от источника выстрела сторону.

            Он  пробежал футов двадцать, на тот случай, если стрелок уже перезарядится и сможет  взять его на мушку вне укрытия. Упал за большой красный валун, из-за которого  было видно вход и выход из ущелья. Где-то над ним находилось трое Нефийцев. Еще  двое, один из них – Легий, поджидали на другой стороне.

            –  Сукин сын, – проворчал он.

            –  Это ты, кавалерист Эфраим Лайл? – Крикнул Легий из укрытия, где прятался словно  черный паук среди камней.

            –  А то! – Солдат окинул взглядом ущелье, проверяя, не покажет ли Пророк свое  бледное лицо.

            –  Я держу близко при себе крошку Мерси Лайл. Думаю, ты знаешь. А в  холодные-холодные ночи особенно близко. Возможно, твой дядя и сделал ее  женщиной, но я вспахиваю ее, словно плуг сухое поле. Слышишь меня, солдат?

            Солдат  стиснул зубы, и у двух из самых дальних откололись кончики.

            –  Но я – великодушный человек, Эфраим. Я мог бы поделиться с тобой крошкой Мерси.  Ну, как тебе такое, солдат?

            –  Пытаешься принудить меня к действию, проповедник? Что ж, у тебя почти  получилось, – сказал солдат, и ему пришлось сильно укусить свой рукав, набив  рот шерстью, чтобы подавить рыдания, исполненные такой ярости, что глаза у него  затянуло кровавой пеленой. Это все, что он мог сделать, чтобы остаться лежать  на земле, а не вскочить с пистолетом и саблей в руках и не броситься на  Нефийцев через высохшее русло реки.

            –  Господь всемогущий, – взмолился он. – Господь, который шел со мной долиной  смертной тени, прошу тебя, сделай мне еще одно одолжение. Сделай так, чтобы у  меня хватило сил отправить этих дьяволов обратно в пасть ада, из которой они  выползли... После чего, Господь, я с радостью вернусь домой и буду заботиться о  моей сестре так, как никогда прежде.

            И  на последнем слове молитвы он увидел, как длинная тень первого Нефийца поползла  сквозь рассвет в его сторону. С длинными как у пугала на миссурском кукурузном  поле руками, тот спускался по склону ущелья. Головой вперед. Прыжками и перебежками,  словно летучая мышь.

            Солдат  использовал инстинкты, известные лишь человеку, часто бывавшему под обстрелом,  и оставался неподвижным. Не дернулся ни единым мускулом, даже когда рваная тень  твари накрыла его полностью. Подкрадываясь, Нефийцы редко издавали какие-либо  звуки. Стоит человеку увидеть их, либо их тень, считай, все кончено, и у него  нет иного пути, кроме как обратиться, едва их грязные зубы покрестят его плоть.  Но в армии солдат научился у индейских лазутчиков, как и у тех индейцев, чьи  рисунки видел в той пещере под холмом Кумора. Он научился идти по чужим следам  на земле, при этом не оставляя своих. Еще он научился оставаться неподвижным и  ждать, как это делают убийцы в прерии или в пустыне. Перед тем как нанести  удар.

            Он  увидел тварь, когда повернулся и вытянул руку с саблей. Увидел, как та изготовилась  прыгнуть, словно страдающий от голода человек на лошадиный труп. И не успели те  черные глаза на сухом, как бумага лице моргнуть, как внезапно взвилась пыль и  сверкнула на солнце сталь. Тварь уже смотрела вверх, на темно-синее небо. А в  трех футах от ее жуткой, щелкающей зубами головы лежало его длинное тело,  настолько худое, что оно буквально затерялось в свободных складках одежды.

            Взгляд  солдата скользнул вверх по склону ущелья, и он увидел еще двоих, черными тенями  нависших над красными скалами. Они остановились, затем, словно змеи, опустили  вниз свои желтоватые лица. Вытянули головы, словно гуси без оперенья, будто  прислушиваясь к внезапному шуму, только что раздавшемуся внизу, и причину  которого они не до конца поняли.

            Их  замешательство дало солдату время, чтобы вскинуть пистолет и застрелить  ближайшего к нему Нефийца. Тот с визгом полетел со скалы вниз, и упал на валун  рядом с ним с такой силой, что солдат услышал треск ломающегося позвоночника. А  еще он увидел, что когда-то тварь была женщиной. Дробь из его пистолета сорвала  с нее большую часть черного чепчика, и половину черепа вместе с ним. Глаза  закатились, так что было видно лишь белки. Тихий вздох, похожий на шипение,  вырвался из бледного безгубого рта. И больше он не открывался.

            Встав  на одно колено и уперев приклад карабина в плечо, как кавалерист, спрыгнувший с  лошади и изготовившийся к бою, он прицелился в другую тварь. Та повернулась и  стала быстро карабкаться, словно длинная крыса, по красной каменистой стене. Из  пучка на затылке выбились пряди белых волос, струясь по пыльной ткани платья.  Он видел ее уже раньше, давным-давно, как она ела змею в долине Вайоминга.  Возможно, раньше она была женой мельника, хотя он не был уверен.

            Подниматься  по песчаному камню во второй раз Нефийке было явно тяжело. Она издавала горлом  какое-то жалобное блеяние, похожее на козлиное, поскольку, должно быть, поняла,  что ситуация изменилась не в ее пользу. Солдат выстрелил ей в спину, подняв в  воздух большое облако пыли.

            Несколько  секунд она висела, после чего рухнула вниз, едва не скользя лицом по склону. Ударилась  об выступ и отлетела, кувыркнувшись, на дно ущелья.

            Издалека  донесся жуткий сдавленный крик ярости и боли, и солдат услышал топот тощих и  твердых как палки ног по камням. Раздался еще один голос, и он принадлежал  Легию.

            –  Брат, остановись, – скомандовал Пророк, но последний член его паствы был  настолько охвачен горем и яростью, что ничто не могло удержать его от  немедленного возмездия.

            Солдат  спокойно и твердой рукой перезарядил карабин. Затем выглянул из укрытия, и  увидел Нефийку, которую только что подстрелил, медленно ползущую то ли к  черному экипажу, то ли к другой стороне ущелья, откуда дразнил его Легий.  Одна из ее тощих рук была вывернута назад и болталась над торчащим наружу  позвоночником. Ноги у нее не действовали. Даже если она и доберется до Пророка,  Легий не оставит ее в живых. Солдат нередко находил тела тех, которых Легий  прикончил, избавив тем самым его от хлопот. Какой проступок приводил к  отречению, солдат мог лишь предполагать, но безумный Легий часто убивал членов  паствы, разбивая им черепа чем-то тупым, возможно каблуком ботинка.

            Солдат  догадался, что несущийся сейчас на него Нефиец был мужем сломавшей позвоночник  твари. Он улыбнулся, увидев, что тот держит в руках мушкет, который был в  повозке. Но вспомнив, как его лошадь резко упала на бок, сбросив его с себя, перестал  улыбаться.

            Наклонившись  вперед, приподнявшись на носки и упершись одним коленом в камень, солдат  прицелился из карабина в страшилище, прыжками приближавшееся к нему. Вскинув над  головой длинные бледные руки, Нефиец держал в них мушкет, как дубину. Рукава  черной куртки и полотняной рубашки казались слишком короткими. Штанов, как и  исподнего на нем не было. Из таза, обтянутого пятнистой кожей торчали две  тощих, как весла ноги, заканчивавшихся желтоватыми когтистыми ступнями.

            С  расстояния пятнадцати футов солдат выстрелил вдовцу в лицо, снеся тому верхнюю  половину головы. Из оставшегося подбородка брызнул фонтан черного сока,  розоватые комочки и куски черепа застучали по сухим камням, словно капли  нежданного дождя.

            Не  глядя перезарядив пистолет и карабин, солдат выглянул из укрытия и посмотрел в  другой конец ущелья. Сунул пистолет в кобуру, саблю – в ножны, и выскочил из-за  камня. Он последовал на скребущий звук, который издавала ползущая Нефийка.

            Солдат  наступил на затылок раненной твари, чтобы заставить ее замолчать, и  почувствовал, как череп продавился, словно кочан капусты на фермерском поле.  Затем отсек ей голову двумя взмахами сабли, насадил на кончик лезвия и поднял  над собой.

            –  Легий! Посмотри, что бывает со Светлокожими Нефийцами! Никто из твоего стада не  доживет до вечера. Клянусь Господом, ты будешь повержен. Но перед этим ты  увидишь, что твоя паства будет скошена, как пшеница. Обещаю тебе это, ты, сын  грязной шлюхи!

            Ответа  не последовало. Никакого движения, кроме струйки гальки и песка, просыпавшейся  откуда-то сверху. Пророк был занят отступлением, пока солдат разделывался с его  паствой, невольно собравшейся этим утром для очищения сталью и дробью. Легий  уже исчез, как догадался солдат, отступил пешком в свое ветхое Царство Божье.

            Две  кобылы, которые тянули за собой черный экипаж, представляли собой скелеты,  обтянутые пыльной шкурой. Кожа на ребрах была настолько тонкой и засиженной  мухами, что казалось, будто животные мертвы уже несколько месяцев. С незрячих  глаз, превратившихся в молочного цвета шары, гроздьями свисали белые клещи.  Пахло от них свежеразрытыми могилами на извечно черных полях Гадеса. Раздутые  животы покрывали следы зубов, укусы, через которые правоверные обескровили их,  превратив в жалкие остовы.

            Солдат  обезглавил их одним ударом сабли, и они тут же рухнули на землю, со стуком  старых костей. Этот черный экипаж больше не будет колесить по Божьей земле.

            В  самой повозке мало что осталось. Немного плюсневых костей. Три библии,  изжеванные до переплетов грязными зубами. Детский чепчик, втоптанный в пыль. И  две длинных берцовых кости. Солдат не был уверен, принадлежат они человеку или  волу, но они были тщательно обглоданы и стали тонкими, как флейты.

            Драгун  обратил взор к небу. Из темно-синего оно стало голубым с вкраплениями розовых  полос. На западном горизонте проглядывал огромный желток жаркого солнца, словно  костер сквозь щель в пологе палатки. Когда солнце раскалит эту пустыню добела, Нефийцы  попрячутся по домам. Но биться с ними было лучше на открытом пространстве,  поэтому солдату предстояла пешая погоня за Пророком до земли обетованной.

            Он  вернулся к своей лошади, тихо и печально лежавшей в пыли. Та принялась лизать  ему руки, глядя на него с такой любовью, с какой на него не смотрело ни одно  живое существо, кроме его сестры, за всю его жизнь, столь жалкую и суровую  жизнь, что он часто жалел, что родился. Он влил лошади в рот тонкой струйкой  воду, поцеловал ее в теплый лоб, а затем застрелил из пистолета.

            Солдат  вытер глаза и повесил седельные сумки себе на плечи. Бутылки с керосином,  завернутые в промасленную ткань, постукивали друг об друга. Остальная часть его  припасов тоже находилась в сумках. Он взял две фляги и привязал их к поясу.  Накинул на сумки свою драгунскую накидку. И направился в сторону Сиона.

            Они  держали рабов, захваченных во время пути через три штата, и с их помощью  возвели на берегах Великого Моря унылые деревянные здание Сиона Пророка Легия.  Когда работа была закончена, Нефийцы съели их заживо, изможденных и закованных  в цепи. Стоя среди десятков грязных скелетов, солдат пошевелил носком ботинка  несколько серых голов. Эти рабы не были избранными и не были обращены.  Он вышел из черного сарая на главную улицу.