Текст книги "Назад в СССР 2 (СИ)"

Автор книги: Адам Хлебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Настоящий Спасатель 2. Назад в СССР

Глава 1

– Где мы? Черт побери! – он крутился в воде и не находил ни лодок, ни сигнального буя.

Я указал в сторону «Академика Кобелева» находившегося в полукилометре от места, где мы всплыли. Он теперь казался игрушечным корабликом. Он то исчезал, то показывался за накатывающимися волнами.

– Ээээй, мы здесь! – закричал профессор, махая над головой рукой – ээээй!

– Не кричите, поберегите связки и силы. В шторм на таком расстояние вас никто не услышит. Скидывайте грузы. Они нам больше не нужны.

Активно работая ластами под водой, я начал отстегивать свои.

– Я устала, мои ноги… – услышал я голос девушки.

– Лена, подождите. Я сейчас со своими закончу и вам помогу.

Не паниковать и включить голову.

До берега по самым оптимистическим подсчетам метров шестьсот – семьсот. Но течение течение уносило нас от берега в море.

* * *

Я помог Лене отстегнуть ее пояс с грузом. Он быстро ушел на дно.

Мои подопечные пока не понимали и отказывались понимать всю критичность ситуации.

Какая там была последовательность? Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие, смирение? Лучше успеть выбраться на сушу до наступления депрессии и темноты.

– Мухамед Ниязович, Лена. У нас троих аварийная ситуация. Если мы будем помогать друг другу, верить в то, что доберемся до берега, не будем паниковать, то у нас очень большие шансы на спасение, – я говорил громко, напрягая горло, почти кричал. Шум ветра и волн поглощал звуки моего голоса.

– Что значит если? – профессор фыркал водой.

– Профессор, не время спорить и устраивать научные диспуты. Наше положение очень серьезное. Давайте договоримся, что нам нужно вместе взяться за руки и плыть вдоль берега, пока не почувствуем, что течение ослабнет.

Ниязов впервые посмотрел на меня встревоженным взглядом, качаясь на больших волнах.

– Всё так серьезно?

– Да. Нас будут искать. Надеюсь, что найдут. Но нам нельзя расслабляться и надеяться только на поиски. Они не знают где мы. На Бога надейся, а сам не плошай.

Было видно, что он обдумывает сказанное. Он повернулся и попытался рассмотреть лодки. Убедившись, что их не видно, повернулся ко мне.

– Хорошо, командуй, – я мысленно похвалил его, он взял себя в руки и постарался выбрать рациональную линию поведения.

Обеспокоенная Лена, тоже кажется, стала чувствовать себя по увереннее. Его настрой передался девушке. Она была напугана и после фразы об уставших ногах, пока не проронила ни слова.

– Кричать бесполезно? – спросил Ниязов вглядываясь с надеждой в сторону удаляющегося корабля.

– Ветер. Слишком далеко. В штиль, ночью может быть и услышали бы, но не сейчас. Ложитесь на спину. Берите Лену за руку с левой стороны я возьму с правой. Будем потихоньку грести свободной рукой, как устанем перевернемся. Главное сохранить силы. Они нам понадобятся.

Плыть на спине было сложно, потому что очень быстро уставал пресс. Кроме прочего, волна качала каждого из нас по отдельности. Время от времени волны разрывали нашу сцепку и нам приходилось часто останавливаться чтобы и пока мы выработали удобную манеру плавания.

Мы все время разговаривали. Так было легче контролировать их психологическое состояние. Обсуждали кессонную болезнь, тренировки в клубе подводного плавания, археологию и затопленные города.

Профессор шутил, что мы прямо сейчас проплываем над древней Акрой, где по одной из легенд родился прославленный Ахиллес и древние боги, именно поэтому скрывают от нас город.

На мой вопрос почему мы ищем город так далеко в море, а не у берегов, Ниязов ответил, что он считает, что часть суши ушла под воду в результате землетрясения и извержения подводного вулкана несколько столетий назад.

Попробовав определить направление течения, мне показалось, что теперь, оно несло нас параллельно берегу.

Я сказал, что пришло время попытаться плыть к берегу. Визуально течение унесло нас километра на полтора в море. Тонкая полоска земли теперь казалась бесконечно далекой.

Я выбрал, высокую мачту маяка, как ориентир. Издалека она выглядела тонкой иглой.

Мы перевернулись на живот и начали грести в сторону берега. Ноги работают кролем, а руки то кролем, то брасом. Я все время держал Лену и Ниязова в поле зрения. Благо вода была еще пока относительно прозрачная.

Минут через пятнадцать, протянувшихся слово несколько часов, мы остановились отдышаться и посмотреть насколько мы приблизились к суше.

– Черт, такое впечатление, будто мы стоим на месте! – ругнулся профессор. Он был зол на сложившийся обстоятельства,

– Скажи, Максим, это всё из-за меня?

– Профессор, давайте не будем сейчас искать виноватых. Это нам ничего не даст. Нам нужно плыть.

– Да, ты прав, ты чертовски прав. Вот я идиот. Столько людей подвел. Нас наверняка ищут.

Мы отложили все разбирательства на потом, так как наша первоочередная задача была выбраться живыми на берег.

Мне даже стало его немного жаль. Он проходил стадию гнева. Мы молча плыли. Это было сложно, все начали уставать. Еще через полчаса

– Почему нас не ищут здесь? – сказала упавшим от отчаяния голосом Лена. Она начала психовать, сорвала с головы маску и бросила ее в сторону.

Я рванул за ней и подхватил на глубине в метр, не дав маске утонуть.

Профессор успокаивал девушку.

– Ласточка моя, Лена. Нас ищут, но видишь, какая погода? А нам нужно пару часов продержаться. Давай, девочка моя соберись.

– Я не могу уже я устала, у меня болят ноги. Я не хочу никуда плыть. Оставьте меня здесь.

Похоже Лена проскочила стадии отрицания, гнева и торга молча, неся все в себе. Теперь начиналась депрессия. Мне это сразу не понравилось. Слишком рано она сдавалась.

Хотя это было похоже на женские капризы, я понимал, что у нее начиналась истерика.

Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Мы в воде пока три часа. По моим подсчетам, мы в лучшем случае доберемся до берега часов через семь-восемь. И это в лучшем случае.

– Леночка, держись. Доберемся до дома, я вас всех на пельмени приглашу. Ты любишь пельмени? Ручной работы, знаешь какие? Тают во рту!

Лена разрыдалась.

– Я не знаю.

– А что ты любишь? Песни любишь, я знаешь, как пою? Какие любишь? Русские народные?

Не дожидаясь ее ответа, он затянул:

– Ой цветёт калина, в поле у ручья!

Я присоединился к профессору и поддержал его, хотя был уверен, что не помню слов песни.

– Парня молодого полюбила я…Не могу открыться на свою беду…

Лена сквозь слезы проревела:

– Не надо не пойте, Мухамед Ниязович, я в норме, только не оставляйте меня здесь.

Я подплыл и протянул ей маску.

– Не оставим, только ты нам тоже должна помогать. Нужно двигаться. А то течение может обратно в море повернуть. Обещаешь?

Лена кивнула, утирая слезы. Я улыбнулся.

– Целое Черное море наплакала. Можешь не вытирать, мы в твоих слёзках плаваем.

Солнце стояло за тучами на юго-востоке, время текло очень незаметно. Облачность была низкая.

Мы держались за руки и плыли спиной вперёд, иногда оглядываясь в попытке увидеть ближайшую точку берега и заодно отдохнуть.

Волны на поверхности были высотой метр-полтора метра. Это малый шторм мог превратиться в ближайшее время в более серьезный, а мог и стихнуть. Я очень надеялся на то, что море уляжется.

Мне показалось, что шторм медленно угасал. Я больше не видел нашего корабля. Значит нас уже разделяло километра два-три. Надежды на то, что нас найдут быстро не было совсем.

Мы с Леной постоянно переворачивались с живота на спину отдыхая. Она успокоилась и пришла в себя.

Профессор плыл все время на спине и поэтому мне было сложно оценить его состояние. Пока казалось, что он крепкий мужик и держится молодцом.

Не смотря на постоянное движение, я стал ощущать, что в воде довольно прохладно.

Я спросил у Лены и профессора, есть ли у них под гидрокостюмами что-нибудь из одежды.

Они оба закивали в ответ. Я мысленно поблагодарил Сергея Петровича за кальсоны и тельник, без них я бы вообще задубел.

Примерно в середине дня, часов в двенадцать с хвостиком, мы заметили малый пограничный катер. Он плыл на малых оборотах с северо-востока на юг, примерно метрах в шестистах метрах к западу от нас.

Скорее всего он прочесывал море и пришел по нашу душу.

Но ни крики, ни махание ластами нам ничего не дали. я почти сорвал голос.

Я спросил профессора может ли он попробовать доплыть до катера, но он молча покачал головой и отвел глаза. Человек устал.

– Тогда, профессор, присмотрите за Леной, я попробую подплыть к нему ближе. Сможете?

Ниязов кивнул.

Мой расчет строился на том, что ласты позволяют пловцу в волнующемся море преодолевать примерно метров семьдесят в минуту, при условии, что я буду идти и молотить ногами изо всех сил.

Надо было постараться приблизиться к нему плывя наперерез, хотя бы метров на триста, и попробовать привлечь внимание с более близкого расстояния.

Но сделав рывок и пройдя первую сотню, я увидел, как катер врубил машины и стал стремительно удаляться на юг. Они не видели нас совсем и искали в другом квадрате.

Пришлось возвращаться обратно к моим товарищам.

Я старался не смотреть Лене в глаза, чтобы не видеть всю бездну отчаяния, в которую погрузилась ее душа. Мы продолжали плыть к берегу. Я заметил, что профессор стал засыпать, лежа на спине.

Если не дать ему отдохнуть, то он будет совсем плох через час. Я тоже чувствовал адскую усталость, но вдруг услышал звук двигателя и лопастей вертолета, со свистом рассекающих воздух.

Звук нарастал, сердце забилось от волнения.

Из-за низкой облачности его не было видно, но судя по звуку, он прошел метрах в ста южнее от нас и вынырнул из облаков хвостом к нам.

Мы с Леной проводили его взглядом, кричать или махать было бессмысленно. Профессор даже не повернул голову в сторону звука.

Вертолет делал заход на второй круг, но на этот раз он прошел еще южнее уже метрах в четырехстах. Так продолжалось еще два раза, с каждым разом все дальше и дальше. Пока винтокрылая машина совсем не исчезла из виду.

Ниязов просто молчал. И это ужасно давило на нас с Леной. Это была стадия принятия. Похоже он смирился с тем, что мы все можем утонуть. Он слегка приоткрыл прищуренные глаза и тут же закрыл их лежа на спине.

Лена молча заплакала. У меня не было никаких сил успокаивать ее, но всё же собрав волю в кулак, я сказал ей.

– Мы выживем. Все будет хорошо. Скорее всего через три часа мы будем на берегу. Волнение сходит на нет. Шторма не будет.

На что Лена тихо ответила:

– Три часа? Тогда без меня, – что меня сильно насторожило.

– У тебя есть ради кого жить?

– Не знаю.

– Тогда живи ради меня, – не знал, как ещё ее можно мотивировать. Я подплыл к ней и обнял ее. Она закрыла глаза.

– Можно я тоже посплю?

Я поддерживал ее голову, хотя в этом не было необходимости. Шлем гидрокостюма плотно закрывал ей голову и уши. Волнение действительно успокоилось. Это не значило, что оно снова не могло усилится.

Но я понял, что течение поменялось и теперь оно очень медленно сносит на северо-запад к берегу. По крайней мере не уносит в море. Спасибо на этом. Это наблюдение немного успокаивало. И придавало сил.

Я разбудил обоих через полчаса. И рассказал про новое направление течения. Нельзя было терять драгоценное время пока светло. Мы снова поплыли к берегу.

То ли течение, то сон придали им сил, и они начали грести так, что я уже не поспевал за ними.

Теперь уже я безумно хотел спать. Силы оставляли меня, а газа слипались. Ниязов увидел это.

– Ложись на спину, я потяну тебя. Лен, смотри на мачту.

Он подплыл под мою спину и стал меня буксировать, схватив за ремни. Я не возражал, мой организм требовал сна. Я дико устал.

Я проснулся, как мне показалось через секунду, от того, что вода перелилась мне через лицо.

– Сколько я спал?

– Двадцать минут, – ответила Лена

Я посмотрел на усталые глаза профессора. Он снова замкнулся в себе. Оглядев берег мне показалось, что мы немного к нему приблизились.

Солнце уже преодолело зенит и клонилось к горизонту у нас слева на западе. Все мы уже гребли гораздо слабее.

Через час мне стало казаться, что берег не приближается, а мы просто стоим на месте. Но разочарование сменилось упорством. Я говорил себе, что не дам им утонуть.

В моральном плане было очень сложно осознавать, что последние силы уходят в бесцельное барахтанье. Это вызывало гнев.

Кроме прочего, меня начало злить также то, что поиски велись в других квадратах.

Я считал, что руководители поисково-спасательными работами могли бы сообразить, куда нас должно вынести течением и переместить поиски туда, где мы находились.

Надо ли говорить, что эти мои домыслы никак не придавали мне сил, а только забирали остатки.

«Не паниковать, думать головой» – тяжело, словно головная боль, проскрипело первое правило спасателя в голове.

Очень хотелось пить. Жажда жгла меня изнутри. Я хорошо понимал, что тоже самое происходило с моими соратниками, по несчастью. Мы потеряли счет времени. Было сложно смотреть на часы.

Думать становилось всё труднее. Солнце ещё пока не зашло, было светло, но на берегу загорались окна в населенных пунктах. Отдыхая, мы стали рассматривать огоньки на берегу. Начал мигать красный фонарь на маяке.

– То тухнет, то гаснет, – вспомнил я и выговорил дедовскую загадку-присказку про маяк, – надо поднажать сколько можем, через час стемнеет.

Хотя мне самому было нечем поднажать. Сил уже не осталось.

– Давайте без меня, ребята, – сказал профессор. Вы доплывете и пришлете сюда за мной лодку. Я уже не могу.

Ниязов и Лена лежали на воде и очень медленно гребли ластами.

В темное время суток, в километре от берега на воде, ориентироваться даже легче. Маяк не нужно было каждый раз искать глазами.

Но я помнил, что нас подстерегала бы другая напасть. Холод. Даже самые опытные, тренированные и сильные пловцы не справляются с этой бедой, когда холодает. Я уже ощущал холод. И стал гнать от себя мысли о нем.

Цепочка событий простая: усталость, потом гипотермия (*Нарушение теплообмена, которое проявляется значительным понижением температуры тела человека, до значений ниже 35 °C.), потом судороги, потом конец.

Вдруг я почувствовал острую боль. Она привела меня в состояние ясного сознания. Меня ужалила медуза в правую кисть, когда я подныривал брассом. Стало печь и колоть. Я снова был готов бороться за свою жизнь и за жизнь тех, за кого отвечал.

Я посмотрел на меняющийся цвет моря. Чёрная водяная бездна внизу никаких эмоций не вызывала. Волны уже не загораживали мигающей красной лампы маяка и были видны фары машин, проносящихся по шоссе.

Волнение стихло совсем. Я с трудом ворочал языком, распухшим от жажды и соленой воды.

– Давайте, родненькие. Не время раскисать. Шторма нет, волны улеглись, течение медленно толкает нас к берегу. За полчаса – сорок минут доплывем.

Я врал безбожно, но мне нужно было пробудить в них надежду.

Маски натёрли нам лица. Мне казалось, что в некоторых местах до крови. Сплошной дискомфорт. Болело тело, ныла ужаленная рука, хотелось пить и было холодно.

Но что-то внутри меня работало, как ракетный двигатель и не давало погаснуть желанию спасти Лену и профессора.

Я поймал себя на мысли, что наверно, если бы был один, то давно бы уже сдался.

– Хрен, тебе! – подплыл к засыпающему Ниязову, и развернул его в себе лицом из последних сил, – посмотри на нее! Ты не должен спать ради нее. Она держится. Видишь? Давай, ты тоже держись, Ниязович! Будем вместе грести. Давай!

Но он закрывал глаза и, как мне казалось, ничего не понимал из того, что я ему говорил.

Мне хотелось сорвать с него шлем и врезать ему. Влепить пощечину. Отдубасить.

Но вместо этого, я положил его спиной к себе на грудь и медленно, поплыл перебирая ластами.

– Лен, давай. Держись за меня.

Девушка совсем плоха, подумалось мне. Она была похожа на сомнамбулу или зомби. Цвет ее кожи стал темным в лучах заходящего солнца. Она плыла брассом, лицом к берегу. Глаза ее смотрели в одну точку и ничего не выражали.

– Что видишь? – я понял

Она промычала в ответ что-то нечленораздельное.

– Машины?

Лена не ответила. Остановился и посмотрел туда где она только что скрылась под водой.

Это длилось мгновение. Я ощутил весь ужас выбора. Кого из них спасать? Да и смогу ли я? Сомнения разрывали сердце.

Не паниковать и включить мозги.

Всё, что я смог сделать – так это выбросить в ее сторону руку, пытаясь выхватить ее. Мне удалось коснуться ее гидрокостюма. Отлично. Я зацепился кончиками замерзающих пальцев. Было больно. Двоих я не вывезу. Я едва держал ее. Лена должна была помочь.

– Ты обещала помогать!

Она вынырнула и сделала глубокий шумный вдох.

И тут я внезапно услышал звук двигателя. Это было лучше любой музыки. Моторка. Звук усиливается. Идет к нам.

– Профессор просыпайся, нас нашли. Эй! ЭэээЙ, Ниязович! – это было больше похоже на стон, чем на крик.

Я вынырнул из-под него.

– Кричи, профессор! Держись на воде! Мне нужно помочь Лене…

Он встрепенулся, открыл глаза и развернулся на звук. Я ушел из-под него в воду. Потом с силой потянул на себя гидрокостюм Лены, положил ее себе на грудь, развернулся боком к берегу.

Мне хотелось видеть, как к нам приближалась лодка в лучах солнца, садящегося за горизонт

Глава 2

Для тех, кто читает несколько книг одновременно:

Краткое содержание предыдущей главы.

В прошлой главе Макс, профессор Ниязов и Елена Старовойтова совершили аварийное всплытие. Их вынесло течение в отрытое море. По вертолету, прочесывающему акваторию квадрат за квадратом, команда из трех аквалангистов поняла, что организована поисково-спасательная операция. Поиски пропавших пловцов не прекращались ни на минуту. Но не увенчались успехом. Накатывали усталость и разочарование. Максим, как мог, боролся за выживание тройки и старался морально поддержать своих собратьев по несчастью. Солнце клонилось к закату. Физические силы и воля к жизни постепенно покидали аквалангистов, пока главный герой не услышал звук приближающейся моторной лодки.

(Уважаемые читатели, если вы считаете, что краткое содержание лишнее, то, пожалуйста, напишите об этом в комментариях)

– Кричи, профессор! Держись на воде! Мне нужно помочь Лене…

Он встрепенулся, открыл глаза и развернулся на звук. Я ушел из-под него в воду. Потом с силой потянул на себя гидрокостюм Лены, положил ее себе на грудь, развернулся боком к берегу.

Мне хотелось видеть, как к нам приближалась лодка в лучах солнца, садящегося за горизонт.

* * *

Это были местные рыбаки, заметившие нас в бинокль. Зная об особенностях течения, они тоже ждали погоды погоды. Один из разглядывал от скуки море в бинокль и после того, как волнение улеглось – обнаружил наши головы над водой. Они не были уверены в том, что это люди, но решили выйти в море и проверить. На наше счастье.

Понятно, что в это время года такое можно увидеть, только, если с нами произошло какое-то ЧП.

Я сидел у них в небольшом хозблоке, укутанный одеялом и одетый в зимнюю рыбацкую куртку теплые ватные штаны и шерстяные носки.

Я никак не мог согреться, хотя держал в руках зеленую эмалированную кружку с горячим чаем.

Рядом со мной в таких же одеждах сидел профессор, а Лена лежала на импровизированной софе, наспех собранной рыбаками низ досок и двух матрасов.

Рыбаки, которые подобрали нас находились тут же. Это были сухощавые, но крепкие, жилистые люди с загорелыми лицами бронзового цвета.

Их руки были испещрены длинными шрамами, прорезанными бечевой и сетями.

Чувствовалось, что глубокие морщины – на шеях, лицах и особенно в уголках глаз, появились от ежедневной тяжелой работы в море.

Так бывает у тех работяг, которые постоянно на солнце морщатся от напряжения и чрезмерной физической нагрузки.

В их облике было, что-то величественное и благородное, сродни древнеримским статуям.

Самый старший лет шестидесяти, с мясистым лицом, был лыс, кривонос и похож на сенатора Марка Порция Катона. Он отдавал короткие распоряжения, которые мгновенно выполняли другие рыбаки. С нами он был немногословен, и мне казалось, что он знает что такое испытать отчаяние, плавая в открытом море.

Я уже позвонил в свою контору ОСВОДа и сообщил, что мы живы и находимся в безопасности у рыбаков. Николай Иванович кричал в трубку от радости и рассказывал, что он всех поставил на уши вплоть до председателя Горисполкома и его замов. Я ухмыльнулся, услышав это. Вот Солдатенко обрадовался бы, если бы я с Леной и Ниязовым не выплыли.

Потом Николай Иванович пообещал связаться с ОСВОДовцами в Керчи, чтобы в ближайшее время и выслать за нами машину.

Мне предложили водки для того чтобы согреться, но я отказался.Знал, что это не более, чем миф – спиртное не согревает при переохлаждении.

Приём водки после многочасового пребывания в холодной воде лишь на короткое время даст ощущение тепла, но теплопотери при этом возрастут – сначала кровь начинает перемещаться быстрее и энергии тратится больше.

Человеку кажется, что ему стало теплее, но потом сосуды резко сужаются и озноб начинает колотить с новой силой.

Лена тоже отказалась. Ее буквально занесли в это маленькое помещение. Она была совсем без сил. С нее стянули мокрый гидрокостюм, великолепный влажный комплект немецкого нижнего белья моряков – нательную рубашку с длинным рукавом и кальсоны великолепного матросского нижнего белья, ГДРовского покроя.

Она совершенно не стеснялась и была безразлична к тому, что ее переодевали два незнакомых мужчины. В этой ситуации никто не среагировал обратил внимание на обнаженное и обессиленное женское тело. Включился, какой-то особый, людской инстинкт взаимовыручки и сочувствия. Ее заслонили от мужских глаз, хотя все и так отвернулись.

Не то, чтобы меня это поразило. Я не был в состоянии в думать и анализировать действия окружающих людей в тот момент. Я это всё понял позже. Когда картина пребывания в рыбацком хозблок после спасения, многократно всплывала в моей памяти.

А вот профессор с удовольствием согласился выпить водки. Он махнул сто грамм, а потом попросил ещё добавки.

Моряки щедро и с юмором наливали, не забывая предлагать закуску, но профессор пил и отказывался закусывать.

Один из рыбаков пошутил на тему неудавшейся попытки побега в Турцию.

Ниязов смеялся так, что мне было трудно разобрать: плачет или смеется он в действительности.

Мужики весело подшучивали про нас, про жизнь перебежчиков за границей, а потом разговор зашел не в то русло. Они стали об обсуждали возможно ли в это время года вплавь добраться до Турции.

Вечер переставал быть томным. То, что нам придется объясняться со спасателями и пограничниками я хорошо понимал, но быть обвиненным в попытке побега в капиталистическую я был явно не готов.

Масло в огонь подлил порядочно подвыпивший профессор.

– Может и доплыли бы, только течение помешало, – сказал он и пьяно улыбнулся.

Один из рыбаков, нахмурил брови и медленно переспросил

– Куда доплыли бы?

Профессор продолжал улыбаться он посмотрел на окружавших его людей пьяным взором, пытаясь сфокусироваться продолжить

– Вот, если бы не он, – Ниязов мотнул головой в мою сторону, – то мы уже были бы там.

Он неопределенно махнул рукой в сторону двери, за которой находилось море.

Ёперный театр. Здрасти-приехали. Только этого не хватало. Его слова могли быть истолкованы двояко.

Можно было понять, что «там» это в обсуждаемой Турции. Хотя, профессор имел ввиду – там на дне моря. Он хотел таком образом выразить мне признательность. Но его заплетающийся язык не позволял внятно формулировать мысли.

Хорошо, что я звонил в ОСВОД при свидетелях. Они должны были понять, что мы свои. Никакие не перебежчики. Хотя их мнение мало что значило.

Нас наверняка будут трясти и вести беседу с пристрастием.

Старик с лицом римского сенатора посмотрел недовольно на профессора, потом цыкнул на своих рыбаков и все разговоры прекратились.

Они по одному вышли из помещения, сославшись на «покурить».

В конце концов с нами остался только старший. Он и так был не особо разговорчивый. А теперь и подавно. Было видно, что после разговоров о заплыве в Турцию его тяготит наше общество.

Я не стал оправдываться и объяснять, что место, где мы находились не самая лучшая точка, для того чтобы переплыть море и сбежать из Союза.

Совершенно точно – самая неподходящая. Преодолеть пятьсот пятьдесят километров, или двести девяносто миль, вплавь по холодному октябрьскому Черному морю не просто глупо – самоубийственно.

Но у рыбаков уже возникло недоверие, которое нас разобщило. Даже, если бы они согласились, что в Турцию мы бы не доплыли и за две недели, то теперь все, что связано с нами вызывало бы подозрения.

Старик встал хлопнул себя по штанинам на бедрах

– Ну, согревайтесь. Мне надо снасть проверить, – он обратился к нам, не смотря в нашу сторону. – шторм вроде улёгся. Завтра в море. На ставридку пойдем. Последние дни не ходили в море. Рыбхоз стоит нас ждет.

Он ласково называл рыбу ставридкой,и по одному этому слову было понятно, что старик любит свою работу.

Несмотря на недоверчивость его коллег, я испытывал симпатию к этому простому человеку, потому что знал, что он не сделает подлости или гадости.

Об этом говорили его глаза. Он всё равно проявлял гостеприимство, искренне участие и широту души, присущие большинству советских людей.

Ёлки-палки, да что же такого произойдет с этими же самыми людьми, некоторые из которых, будут готовы рвать, драть и даже убивать за эфемерные материальные блага?

Предавать и обворовывать, идти по головам. Эх.

Старик вышел на улицу вслед за остальными и мы остались втроем. Я отвлекся от своих мыслей и задремал, хотя сидя на деревянной скамье это было очень неудобно.

Через часа полтора за нами приехала машина. До ее приезда к нам в помещение, так никто и не зашел. Жигуль копейка небесно-голубого цвета. Водителя завел один из рыбаков. Я встал, и, как единственный, наполовину дееспособный «боец» из нашей тройки, стал собирать мокрые гидрокостюмы и снарягу.

Возникла неловкость. Надо было возвращать теплую одежду. И у нас не было обуви. Старик снова зашел пристально посмотрел на меня и мгновенно понял о чем я думаю.

Я даже не увидел, какой сигнал он подал свои и уже через две минуты перед нами лежали три пары старых, но ещё вполне носимых рыбацких сапог.

– Одежду оставите в Керчи, в моряцком общежитии на Гагарина. Вахтерше теть Нине. Гагарина 3, запомнишь? Не торопись, отвезешь как оказия появиться.

– Запомню, Гагарина 3. Вахтер тетя Нина. Она вас знает?

– Сестра моя. Скажешь от Николая.

– А отчество?

– От Николая и всё. Она поймет. Я позвоню ей.

– Хорошо.А мы точно в Керчь?

– Вас туда повезут. Ваша посудина должна туда причалить. Водила ваш так говорит.

Мужик приехавший за нами кивнул,

– Давай помогу, – он потянулся и перехватил часть снаряги видя, что меня качает без сил.

– Помогите ребятам, – махнул рукой старик и рыбаки стоявшие на входе, помогли дотащить, снаряжение, мокрые гидрокостюмы.

Потом они перенесли на руках Лену и усадили ее на первое сидение, помогли довести профессора – он был никакой.

Они с водителем уложили снаряжение, ласты и гидрокостюмы в багажник. Затем встали поодаль, с руками засунутыми в карманы курток и штанов, и стали наблюдать за нашим отъездом.

Я поблагодарил рыбаков за спасение и приют, на что они сдержанно покивали серьезными лицами. Тогда я попрощался с ними и уселся на заднее сидение за водителем.

Мужик в чью машину нас посадили, оказался приятным малым, он не совался с вопросами о ЧП, старался проявить ненавязчивое участие, уточнив у меня и у Лены, насколько нам комфортно и удобно в машине.

Профессора он не спрашивал, так как тот тихонько захрапел, почти мгновенно уснув в машине на заднем сидении рядом со мной и прислонившись к стеклу виском.

Водитель достал с задней полки небольшую подушку с индийскими орнаментами и слоном-человеком Ганешем и заботливо подложил ее под голову Ниязову.

– Ну поехали?

– Поехали, – ответил ему я.

Он посмотрел на молчащую Лену, покачал головой но ничего не сказал.

– Лен, ты как? – спросил я девушку на переднем сидении.

Сперва она никак не реагировала на мои слова, но потом медленно повернулась ко мне и качнула головой. Видимо, это означало, что с ней все более менее нормально. Я посмотрел в окно. Уже полностью стемнело, Луны не было видно, поэтому море и скалы казалось чернильно-черными.

– Сколько нам ехать?

– Думаю, минут за сорок доберемся, – водитель повернул ключ зажигания и с полтычка завел двигатель копейки. Поршни равномерно заработали с урчащим рыком, который ни с чем не перепутать.

Гордость советского автопрома имел кожаные сиденья без подголовников, потолок в мелкую дырочку и тонкий руль, считающийся изящным в те времена и сделанный из черного глянцевого материала, напоминающего костяной пластик.

Внутри руля находилось еще одно тонкое металлическое хромированное кольцо меньшего, чем руль диаметра, служившее клавишей для сигнала.

Водитель непродолжительно просигналил рыбакам один раз и плавно тронулся с места. Я махнул открытой ладонью старику – «сенатору» на прощанье

Машина была с виду совсем новой и мягко преодолела неровности проселочной дороги в рыбацком поселке. От небольшой качки из-под головы профессора выскочила подушка.

Я поправил ее, и когда мы выехали на асфальтированную двухполосную дорогу задал вопрос водителю

– Вы не возражаете, если я посплю? Глаза что-то слипаются не могу.

– Конечно, поспи. Вам сегодня досталось.

Не понятно, что он знал или слышал про нас, но я был ему искренне благодарен за то, что он не собирался доставать меня ни рассказами, ни допросами.

Я закрыл глаза. Меня тревожила единственная мысль – не присниться ли мне снова сон, предвещающий беды и неприятности.

Как мне показалось, я сомкнул глаза всего секунду. Оказалось, что я проспал всю дорогу. Машина подъезжала к порту Керчи, к которому пришвартовался наш «Академик Кобелев».

Порт слабо освещался фонарями, но тут во всю кипела жизнь. На территорию заезжали и выезжали грузовые машины, по большей части большегрузы.

Наш водитель, которого звали Слава припарковал машину на стоянке у портовых ворот, а сам пошел улаживать вопрос с заездом.

Я попытался вспомнить видел ли я сон – выходило, что нет.

Наконец Слава вернулся, и, увидев, что я не сплю, сообщил, что всё в порядке и скоро мы будем на корабле среди своих.

Я только-только начал ощущать, что согреваюсь. Копейка плавно подкатила к нужному причалу, где был пришвартован наш корабль и остановилась

На причале у трапа нас с встревоженными выражениями лиц встречали Боёк, судовой врач, помощник капитана, Сергей Петрович, Мишель, Дима Воронов и несколько матросов, готовых оказать помощь.

Когда я открыл дверь Серега Бойков бросился ко мне обниматься, не разбирая дороги.

– Макс! Ну вы даете! Как же я обосрался! Я думал, что всё! Вы утонули. Слава Богу, что вы все живы!