Текст книги "Назад в СССР 2 (СИ)"

Автор книги: Адам Хлебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Не забыл я и про подружку – проводницу из нашего вагона. Она почти весь день не выходила из купе и вела себя тише воды ниже травы.

Что же касается Шельмы, то я планировал, что займусь им по возвращению домой, когда расскажу Тёме и его приятелям ментам, что встретил этого типа в своем купе. К моменту моего возвращения будет ясно нашли ли его тело.

Мои спутницы оказались студентками политеха, любительницами кроссвордов. И в перерывах между едой, выходами на перрон на на остановках, мы решали ребусы и кроссворды в газетах, одолженных у деда. Казалось, что их у него великое множество.

Мы успели обменяться с моими попутчицами адресами и телефонами. Бабушка, которой я помогал все время пыталась нас подкармливать. Она заготовила еды в дорогу на целый полк.

– Куда же я все это дену, милок. Помоги бабушке

– Мне бы кто помог, – смеялся я с девчонками, – У меня дома бабуля, такая же как вы, заготовила мне курицу, яйца, хлеба.

За две станции до Москвы выяснилось, что начальник поезда пропал. После того, как он с вечера не появился, дверь его купе вскрыли и не обнаружили ни самого начальника ни его вещей.

Это меняло ситуацию, но теперь вопрос его поимки и ареста становился лишь вопросом времени. Он не мог бы долго прятаться.

Поезд прибыл на Курский вокзал с небольшим опозданием. Пассажиры, бывшие еще совсем недавно бывшие одной семьей, быстро разбежались.

Кто-то по своим встречающим, а кто-то рванул в метро, присоединяясь к бесконечному потоку вечно спешащих москвичей.

Я вышел из поезда в числе последних и направился по указателям на перроне к площади вокзала. На улице было

– Такси надо?

– Куда едем?

– Такси недорого

О, эти персонажи во все времена одинаковы и очень колоритны. С раскабаневшими ордами и узкими заплывшими глазами

Я выбрал худенького мужика в коричневой замшевой куртке и кепке.

Он скромно спросил

– Поедем?

Я кивнул.

– Поедем.Командир, где тут можно купить красивый букет цветов?

Глава 8

Я выбрал худенького мужика в коричневой замшевой куртке и кепке. Внешне напоминающий Бельмондо.

Он скромно спросил:

– Поедем?

Я кивнул.

– Поедем. Командир, где тут можно купить красивый букет цветов?

На площади вокзала мы сели в бледно-желтую волгу, двадцать четверку, с хромированной решеткой радиатора и шашечками и буквой «Т» на двери.

В машине пахло табаком и бензином. На торпеде висела пластиковая табличка с надписью «Водитель образцового обслуживания».

– Цветочные магазины уже закрыты. Если только на Рижский рынок ехать. К азербайджанцам. Только у них цветы это время можно купить. Деньги есть?

– Ну поехали на Рижский рынок. Деньги есть.

– Пятерка сверху.

Я взглянул на табличку, сообщающую пассажирам тарифы на такси и улыбнулся. На ней было написано: «Уважаемые пассажиры оплате подлежит только сумма, показанная таксометром независимо от количетва пассажирова и багажа посадка 20 копеек, час простоя у клиента 2 рубля, за один километр пробега 20 копеек»

– Договорились.

Я вспомнил, как в прошлой жизни у меня и моих коллег было особым шиком по молодости расточительствовать и пижонить. По приезду в Ленинград или Москву мы брали сразу две машины для себя. В первой ехали сами, во второй идущей следом путешествовали наши фуражки.

Водитель завел машину, включил счетчик. Это вернуло меня к реальности. Давно я не слышал этого характерного такания. Там, в прошлой жизни, наверно, только старожилы поймут откуда пошло бандитское выражение «счетчик тикает».

Он посмотрел на мои ссадины и спросил:

– Тебя что, с поезда сбросили?

– Почти.

– Эх, молодость, молодость. Дурные головы у вас. Вы думаете, что жизнь вечная. Поэтому не цените ее. Я тоже так думал, а она вмиг пролетела. Отлично помню себя двадцатилетним парнем. Только закрыл глаза, а теперь вот скоро на пенсию через пару лет.

Таксист был почти ровесником, меня, того из прошлой жизни. В душе засвербило. Мне захотелось рассказать ему всё про будущее. Про страну, про войны, которые сейчас, в восьмидесятых, кажутся невозможными, про себя. Но я сдержался.

– Как Олимпиада прошла? Здорово было? Много иностранцев было?

– Да, что она провалилась, эта Олимпиада.

– Почему?

Водила махнул рукой.

– Да ну. Собрали еще в том году нас в группы специальные. Мы, вместо того, чтобы работать и зарабатывать, учились, как гостей возить. Иностранные языки учили, типа английскому выучили, да вот никто толком два слова на английском связать не мог. Ай эм зе тейбл. Только время зря потратили. Да и не хотел никто работать на линиях. Нарядили нас, как, не знаю кого.

Таксист рассказал, что иностранцы часто пытались расплатиться валютой, еще и по хитрому курсу, а кому охота за валюту объясняться? Кому такой гемморой нужен? Заграничные гости адреса толком выговорить не могли, сдачу ждали всю, до копейки.

Не работа, а одни убытки. Богатых клиентов, которые не считают деньги в кошельке, во время Олимпиады не стало. Москву закрыли для «кошелок», так таксист называл людей, ездящих из регионов в столицу за покупками.

А открыли для ментов. Говорят пятьдесят тысяч со всего Союза завезли, чтобы следили за всем ворьем с шаромыжниками во время Олимпиады. Рассказывали, что собрали Андропов с Щелоковым всех воров и наказали им вести себя тише воды, ниже травы.

Выходит, что преступная братва промышлявшая разными делами в столице и любившая ездить на «люльках», так они называли такси, тоже покинула Златоглавую от греха подальше. А блатари, хоть и не так часто встречались в роли пассажиров, всегда оставляли щедрые чаевые.

– Вез я как-то раненого жулика, они чего-то там со своими не поделили. Я не сразу понял, что порезаный он, – рассказывал мне таксист, – Взял у обочины. Аккуратный такой, в костюме хорошем. Увидел что его пырнули, только когда заметил, что ручка дверная, а потом и пассажирское кресло в крови. По глзам все понял. Говорю – может в больничку? А он еле отвечает – Нет. Ты баранку круути и главное довези до места. А сам вот-вот конца отдаст, думаю. Как-то довез его. Он достает сторублевую купюру, протягивает мне. Я говорю: много. А он молча еще два стольника вытащил сказал, что это за неудобства. Кровь отмыть, всё такое. Такие вот люди бывают. Хоть и преступники, но большой души.

Его глаза горели от восхищения. Я ничего не ответил. Все-таки странный у нас народ. Иногда жалостливый там, где это может быть и не нужно. И жесткий, даже жестокий там, где стоило бы проявить сочувствие.

По его рассказу выходило, что моему таксисту Олимпиада ничего кроме убытков и нервотрепки не принесла.

– А хуже всего, – продолжал он, – что вместо иностранца могли и комитетчики подсесть и начать долго и нудно расспрашивать кого возил, куда возил.

– Неужели, все таксисты в убытке?

– Нет, ну некоторые ловкачи очень даже наварились. Но они по краю ходили. Долларами не брезговали, джинсами, журнальчиками. Ну и нашими товарами фарцевали. Фототехникой, водкой, икрой.

– А сами-то что?

Таксист раздосадованно махнул рукой рядом с баранкой.

– Не моё это. Торгашей всю жизнь терпеть не мог. Икру и водку сами скушали и раздарили с женой. А вон фотоаппарат Зенит Е остался, так и не смог продать. Тебе не нужен?

– По чем?

– По госцене отдам. Приехали.

Я увидел ворота из которых натужно тряся бело-голубой кабиной выезжал сто тридцатый ЗИЛок

– Подойдешь к охранникам в будке, скажешь тебе к Мамеду за цветами, дашь рубль. Они проводят.

Цветочник сонный вышел ко мне навстречу после того, как в его бытовку постучал охранник, морщинистый, как кот породы сфинкс.

Мамед пытался сбагрить мне по рублю уже увядшие гвоздички, а потом цветок калла или по другому – белокрыльник, но я наотрез отказался и велел ему показать лучшие цветы.

Он был очень недоволен и что-то ворчал про то, что женщинам «без разницы» какие цветы они получают в подарок. Я был непреклонен, тогда он задрал цену до трех рублей за розу и спросил буду ли я смотреть.

Я утвердительно кивнул головой и выбрал самые свежие розы, сунул ему деньги. Он деловито пересчитал купюры.

– Не накинешь трешку за внеурочный работа, брат?

Сказал он с акцентом.

– Обойдешься, ты и так на мне десятку наварил, счас и ее лишишься.

– Ладно, ладно, брат, – он заулыбался, – откуда сам будешь? Тебе упаковать?

Я не ответил на первый его вопрос.

– Упакуй.

Он достал рулон серой оберточной бумаги.

– Давай, Мамед. Хорошей торговли, – сказал, я забирая упакованные цветы, – гвоздики твои – завтра выбрасывать.

– Люблю, когда покупатель разбирается в людях и в деле.

Он проводил меня за территорию рынка, почти до такси.

Дороги было абсолютно свободны, личный транспорт представленный Жигулями, Москвичами, Волгами и Запорами всех годов выпусков и пестрых цветов, изредка попадался на встречу в единичных экземплярах.

По вечерним улицами бегали трамваи и тролейбусы. Усталые лица немногих пассажиров могли навести тоску на кого угодно, кроме меня я. С жадностью всматривался в эти городские зарисовки и пейзажи, будто видел Москву впервые в жизни.

Через сорок минут мы подкатили к новенькому зданию общаги. Я расплатился с таксистом. За стольник я купил его фотоаппарат, и ещё пятнадцать рублей заплатил за машину. Очень не дешево, конечно. Но я знал, что на метро буду искать цветы до полуночи и опоздаю.

Он взял деньги без какого либо зазрения совести. Таксисты, как были особой категорией пролетариата в крупных городах, так и остались.

Об их заработках ходили легенды. Мой сегодняшний прихвастнул, что ребята в его такоспарке меньше штуки – тысячи рублей не зарабатывают.

Я вышел с букетом из семи красных роз, проданных мне азербайджанцем Мамедом из холодильника при рынке, моей дорожной сумкой и фотоаппаратом на лямке, перекинутой через плечо.

Стоя на улице я осмотрел здание снизу-вверх с первого до последнего этажа. Корпус, построенный под гостиницу к олимпиаде передали под общежитие студентам.

Мне предстояло найти Вику. Я не знал номер ее комнаты. У меня был только адрес здания и номер корпуса.

Я вошел в вестибюль и увидел справа вертушку и небольшую дежурку – помещение с высокими окнами.

Слева находилось подобие зимнего сада. На прямоугольной площадке стояли кадки с цветами, пальмами и другими декоративными растениями. На стене висел таксофон.

Я ожидал увидеть пенсионера или пенсионерку, но моему удивлению вахтер, сидевший в дежурке был очень молод.

Мой ровестник. Лет двадцати – двадцати двух. Скорее всего сам являлся студентом ВУЗа, которому принадлежало общежитие. Он увидел меня, но уткнулся в работающий маленький черно-белый телевизор внутри дежурки.

На его рукаве была красная повязка. Мне не удалось рассмотреть надпись на ней, так, как он сидел ко мне вполоборота левым плечом. А повязка находилась на правом

– Привет, братан, ДНД?, – указывая на повязку на его руке, спросил я.

Он смерил меня взглядом, полным высокомерия, нехотя ответил, как бы делая мне одолжение:

– Какой я тебе братан? – а чуть погодя, развернувшись и продемонстрировав надпись на повязке продолжил тем же тоном – оперотряд!

Да, господи, откуда у них, у оперотрядовцев такая глупая, горделивая мания величия. Он искренне верил в то, что надпись на повязке и удостоверение делает его каким-то особенным.

Он считал себя выше других людей, а свою общественную деятельность престижней, только из-за громкого названия.

Большинство из них в своей студенческой оперотрядовской жизни, занималось тем, что ходили ближе к полуночи по комнатам и отлавливали, припозднившихся после 23−00, гостей. Таких же как они студентов.

Максимум, на что такие субъекты были способны, так это на задержание и препровождение в каталажку, заблудших праздношатающихся безобидных алкоголиков. Или вот так, сидеть на вахте в общаге, отращивая себе чудовищный комплекс вахтера.

Но апломба, гордыни у них всегда было с излишком. Они рассказывали друзьям-однокурсникам, девушкам всякие небылицы про задержания валютных спекулянтов, преступников.

Чуть ли не участие в совместных операциях с КГБ по задержанию агентов иностранных разведок. Но, как правило, такие «перцы» не видели вживую ни валюты, ни спекулянтов, ни сотрудников КГБ.

Не все конечно, были и нормальные ребята. Но они сущетсвовали в оперотрядах в абсолютном меньшинстве.

– Земляк, как найти Вику Рерих? – я назвал факультет

Он не ответил на мой вопрос. Но полез в списки студентов набитые на желтоватых полупрозрачных листах на печатной машинкой.

– Ты ей кто?

Он вел пальцем по фамилиям студентов, до тех пор пока не нашел.

– Я ей брат двоюродный.

Мне не хотелось ему рассказывать, всю подноготную. Этой информации должно было быть достаточно, чтобы он отвалил.

– Ничего не могу поделать. Уехала группа Рерих «на картошку», через неделю приходи. Брат. Двоюродный.

Он смотрел мне в глаза и лыбился. Да, про картошку я совершенно забыл. Студенты и курсанты первых, вторых курсов добровольно-принудительно отправлялись собирать урожай осенью в ближайшие колхозы.

Поездка на «на картошку» была неотъемлемой частью учебного процесса. В 70-ых сельские жителей начали переезжать в города. И трудовых рук для полевых работ стало не хватать.

Выход был найден – государство задействовало студентов и студенток в полевых работах по сбору урожая на протяжении периода сбора урожая, оправляя их в колхозы или совхозы под эгидой студенческих строительных или сельскохозяйственных отрядов.

Убирали, правда, не только картошку, а всё, что выращивало сельское хозяйство СССР. И капусту, и свеклу, и помидоры с виноградом.

– А куда уехали?

– Понятия не имею, ответил вахтер.

Вдруг у меня из-за спины раздался насмешливый мужской голос.

– Зацепин, какая картошка? Окстись, октябрь уже кончается. Ну что ты за человек? Точно соответствуешь своей фамилии. Тебе лишь бы зацепиться за что-нибудь.

– А что не так с картошкой? – делано удивился вахтер Зацепин

– В сентябре закончилась, что придуриваешься? Все уже давно повозврощались с картошки. Зачем парню голову морочишь?

Я обернулся на голос и увидел светловолосого худого высокого парня.

– Твоя смена закончилась, – он распахнул дверь дежурки и вошел в нее. Я посмотрел на часы. Они показывали ровно девять вечера.

Зацепин с неохотой снял с рукава повязку и протянул её вновь прибывшему.

– Ну тогда разбирайтесь сами, я пошел, – раздосадованный ситуацией, он пошел в сторону лифтов не прощаясь.

Парень поймавший Зацепина на лжи повязал себе повязку и добродушно обратился ко мне:

– Что у тебя братишка? Не обращай внимания. К кому ты приехал при параде?

Он уселся в красно вращающееся кресло на пяти черных ножках, и взял листки со списками студентов. Было видно, что мебель в общежитии новая, не успевшая поработать и года.

– Глянь, будь добр, Вику Рерих с первого курса.

– А что глядеть-то на в 6–09 живёт. Я и так знаю. Студент?

– Угум

– А сам на картошку, что не ездил? Давай студенческий.

Я вытащил студбилет и передал ему через небольшое окошко.

– Мне освобождение по работе, по линии ОСВОД дали. Вот и вылетело из головы. Мои однокурсники ездили.

Он записал мои данные в журнал посетителей.

– Прочти памятку, – я взял в руки потретрый листок с правилами посещения проживания в общежитии, – вообщем проходи, но в 23−00 тебя не должно быть в здании. Шуметь нельзя, распивать спиртное нельзя. Курить в комнатах нельзя, можно только в строго отведенных местах. Куришь?

– Я не курю.

– Спортсмен?

Я кивнул

– Боксер?

– Как угадал, по лицу? – я имел ввиду мои ссадины после схватки в поезде.

– Ну ты даешь. По твоим швам и ссадинам, я скажу, что, тот с кем ты дрался, был вооружен. Кастет, железяка. Чет такое. Угадал по кулакам. Рыбак, рыбака видит, а Бог шельму метит, как говориться.

Он вернул студенческий и протянул руку.

– Константин, можно Костя.

– Максим, можно Макс.

Я забрал студенческий и пожал ему руку.

– Не подведи меня.

– Понял, не дурак. Дурак бы не понял, – откуда-то всплыл ответ из недр памяти, – не подведу, Кость.

Упоминание Шельмы меня озадачило. Вряд ли Костя был с ним знаком. Но закончена ли история с ним? Я вспомнил старую детективную истину – пока не найдено тело, нельзя утверждать, что враг мертв.

Конечно, падение на такой скорости, с такой высоты из поезда на насыпь, оставляло мало шансов на выживание.А там было будь здоров лететь – метра два с половиной вниз головой.

Тёма может быть спокоен. В этом плане мы расплатились с ним и он получил по заслугам

Но человеческий организм мог демонстрировать чудеса сопротивляемости и живучестью поэтому я не спешил записывать Шельму в покойники. К тому же, жив его брат. Он хорошо знал маршрут и мог вернуться обратно, чтобы найти и спасти того урода.

Но меня больше озадачило другое. Вот уже минут пять я не мог избавиться от ощущения, что на меня кто-то смотрел.

Мне было невыгодно себя выдавать и озираться по сторонам. Тот кто смотрел на меня был уверен, что я его не замечаю.

Не видеть лица и не замечать это разные вещи. Я направился в сторону лифтов. Судя по цифрам над проходом лифт шел вниз, подбирая студентов на разных этажах.

Я делал вид, что изучаю кнопку. Двери лифта распахнулись и из него вышла шумная группа студентов обсуждающая что-то между собой.

Я молниеносно повернул голову в сторону наблюдавшего, но увидел только движение. Он ожидал, что я посмотрю и опередил меня буквально на пару мгновений. Кем бы он ни был, он еще проявит себя в ближайшее время.

Я поднялся на шестой этаж один в лифте. Выйдя я увидел два коридора ведущие в противоположные блоки здания. Быстро сориентировавшись в какую сторону мне идти, я уже повернул на лево, как услышал знакомый девичий голос, раздающийся со стороны общей кухни:

– Макс, Бодров!

Глава 9

Быстро сориентировавшись в какую сторону мне идти, я уже повернул налево, как услышал знакомый девичий голос, раздающийся со стороны общей кухни:

– Макс, Бодров!

Я обернулся и увидел Вику. Она неслась ко мне со всех ног, широко улыбаясь. Мне даже пришлось развести руки и отставить цветы в сторону чтобы моя одноклассница не смяла букет на радостях.

Я ожидал эмоции от нашей встречи, но не думал, что они будут такими бурными.

Пока она бежала я испытал десятки разных чувств. Я тоже был рад ее видеть. Мои глаза за доли секунды успели зафиксировать линии ее привлекательного тела под халатом, глаза полные света, красивое лицо. Мне одновременно было немного неловко разглядывать ее, и то же время я не мог отвести от нее глаз.

Сердце запрыгало в груди от радости. Она почти врезалась в меня, прыгнув и обхватив мою шею. Я ощутил ее приятные девичьи округлости.

– А-а-а, Макс, Макс, – это было похоже на что-то типа восторженных воплей. Вика часто подскакивала от радости на носочках.

– Как ты меня нашел? Как сюда попал? – она чмокнула меня в щечку, чуть отстранилась и заглянула мне в зрачки, отчего я почувствовал электрический разряд в душе.

Ее милые морщинки – гусиные лапки в уголках век, мгновенно разгладились, когда она подняла брови и спросила:

– Насколько дней ты приехал?

– В понедельник обратно, – протянув ей розы, ответил я.

– Какие красивые, спасибо, – она умилилась, вдохнув их аромат, и почти уткнулась лицом в лепестки, – что у тебя с лицом?

Она осторожно прикоснулась к рубцу от кастета. Я ощутил боль, но сдержался и сумел не проронить ни звука.

– Упал, очнулся – гипс. Все хорошо.

На шум нашей встречи из кухни вышли другие девушки. Они улыбались, шушукались, откровенно разглядывали меня и оценивали мои внешние данные.

– Девчонки, знакомьтесь – это Максим, мой одноклассник.

Я кивком поздоровался со всеми и снова перевел взгляд на Вику Рерих.

– Галина, – тут же представилась басом дородная высокая девица, чем-то похожая на Лидию Шукшину. У нее были светлые волосы, собранные на затылке в «учительскую» дульку, широкая кость и мощные икры, – Максим, вы свободны?

– Дурочка, ты Галька, – рассмеявшись, ответила за меня Вика, – у тебя одно на уме – побыстрее замуж выскочить. Нарожаешь детей, когда учиться будешь? Ты что мне моего гостя смущаешь?

Вика повернулась ко мне.

– Не обращай на нее внимания, она так каждого парня спрашивает.

– Ну должна же я найти своего суженого в конце-то, концов, – заулыбалась Галя, – чё то они все бегают от меня. Вот мужики пошли.

– От тебя убежишь, – подхватила, кто то из подруг.

– Пойдем в мою комнату, – Вика потянула меня за собой взяв мою кисть в свою руку, – сейчас, как раз, пельмени будут готовы.

Мы ужинали втроем с ее соседкой Ритой в двухместном уютном номере. Комната была не очень большая, но уютная. Вплолне современная для того времени. Я бы даже сказал прогрессивная, потому что по стене шел широкий коричневый настенный плинтус, не дающий пачкать белые обои.

– Югославы строили, правда здорово? – Вика все еще улыбалась. Я кивнул

– Какие планы? Хорошо, что у нас отменилась репетиция и мы не пошли сегодня гулять, Рит.

Девчонки занимались в театральной студии при ВУЗе и готовились к летнему смотру московских агитбригад. Они обе играли на гитарах и пели.

– Мне надо в Академию Наук и центральный ОСВОД попасть.

– Академию наук?– удивилась Вика,– подался в академики?

– Мне многое тебе нужно рассказать.

Рита многозначительно взглянула на нас и немного покраснев, собралась уходить, сославшись на то, что у неё есть дела.

Мы посмеялись над её смущением. Я остановил девушку.

– Рит, подожди, ты можешь оставаться. Во-первых, от тебя нет секретов, а во-вторых потому что через час мне нужно покинуть здание общежитие. Я точно не успею все рассказать.

Рита вопросительно посмотрела на Вику.

– Конечно, оставайся, втроем веселее, – она схватила Риту за руку и усадила обратно.

Я рассказал Вике и Рите все, что было связано со спасением Елены и профессора, без пафоса, стараясь придать рассказу юмора.

– Еле-еле двигаю ногами, а этот гад, профессор, собрался помирать и говорит: «Вы плывите без меня, я вас тут подожду», меня та-а-к-о-о-е зл-о-о охватило, думаю – нет уж. Я не для того столько нянькался с вами, чтобы дать тебе счас утонуть. И силы откуда-то снова появились.

– Страшно было?

– Я не думал об этом. Хотя нет было. Когда понял, что смеркается и вот вот стемнеет, я боялся тумана. Вода вокруг черная, а погода такая, что ни пойми что дальше. В любой момент могло небо затянуть тучами. И привет. Хорошо, что осень. Туманы редко бывают.

– Ну да. Весной был бы капец, – она обратилась в Рите, – у нас, практически каждую весну на побережье с моря можно наблюдать красивое природное явление – морской туман. Низкий, плотный туман приходит с моря и окутывает всё вокруг. Красиво, как кисельные берега выглядит. И что дальше?

Я рассказал, как нас нашли рыбаки, как вы сохли и как нас уставших, сняли с трапа корабля, а потом в Комитет возили на допрос.

Рассказал, про то как спал в камере, где наверное до меня сидели настоящие шпионы или агенты иностранных разведок.

Это часть рассказа особенно впечатлила девочек. Они расспрашивали про надписи и мои ощущения.

– Я так устал, что мне было все равно где спать, если бы меня отпустили, то я заснул бы прямо на улице.

Нужно было переходить понемногу к Солдатенко. Я решил рассказать, все без утайки, кроме смерти Гончаренко.

– Вик, а вы с Корольковым вместе учитесь, в одной группе Насколько я понял, он в последний момент подал документы сюда, это так?

– А этот, комсорг-страдалец? – Вика поморщилась будто съела кислый лимон, затем посмотрела на Риту, – слава Богу не в одной группе. На одном потоке мы с ним учимся. Никогда не думала, что он такая мерзкая личность. Меня от него прям воротит, Рит, скажи.

Та кивнула головой и тоже поморщилась.

– Чем вам не угодил этот перспективный комсомольский вожак.

– Фи, вожак? Это он там был якобы вожаком, потому что за ним его дядька стоял и везде его толкал и протаскивал, а тут он вообще никто. Мелкая сошка с разными нечистоплотными делишками.

– Что за делишки? Ты о чем?

– Фарцует он тут.

– Откуда знаешь?

– Все об этом знают. Он с Яшкой Седым спелся он вдвоем ездят к гостиницами с иностранцами и «утюжат», как они выражаются. Седой по-английски ни бум-бум, зато Корольков хорошо говорит. Вот они и спелись. Торгуют тут джинсой, косметикой.

Рита вмешалась в разговор:

– Он Вике знаешь, что предлагал? Вик, расскажи.

– Приходил, поначалу деньгами хвастался, рассказывал, как по ресторанам ходит и в «Славянском Базаре» только за вход швейцару двадцать пять рублей отдавал каждый раз. А потом нас обеих приглашал. Говорил, мол, друг у него симпатичный для Риты есть. А у нее парень дома. Не нужен ей никакой новый друг. А мы рассказывали уже Королькову об этом.

Рита утвердительно покачала головой.

– Ну вот, – продолжила Вика, – а потом стал меня звать. Я ему отказала. Не забыла, какой он подлец. Как, чуть что, за спиной у дядьки своего прятался. А от моего отказа обалдел. Начал кричать, что у каждой бабы цена есть. Каждую бабу купить можно. И обещал на с Ритой купить. Доставал деньгами тут расшвыривался. Они тут по всему полу лежали. А после того, как его грубо послали на три буквы, лазил здесь на коленях разбросанные купюры собирал. Больше тут не появлялся с тех пор. Если встречаемся, то не здоровается.

– Ну раз ты про дядьку его заговорила, Вик, то расскажу-ка я тебе еще кое-что. Только девчонки, попрошу вас сохранить всё в между нами. Ничего не должно выйти из этих стен.

Вика меня жестом остановила. Она приложила палец к губам, потом показала на стену за которой жили соседи и приложила раскрытую ладонь к уху, показывая, что нас могут подслушивать.

– Макс, скоро без пятнадцати одиннадцать время уже выходить. У тебя есть где переночевать?

– Я что-нибудь придумаю, у меня родственница в Чертаново живет.

– Я предлагаю нам всем прогуляться до соседнего корпуса, у нас там аспирантские гостевые номера есть, для заочников. Они должны быть свободны. Ты сможешь там переночевать за рубль пятьдесят, если ты, конечно, захочешь.

Я согласно кивнул, мы стали собираться. Спустившись в лифте я через минуту выяснил, кто наблюдал за мной с улицы. Выходя из кабины, мы чуть не столкнулись с Короленко, который заходил на лестничный марш. Он шел к нам спиной и был одет в светлую куртку по которой я его опознал.

Вика и Рита с трудом сдерживали смех, до тех пор пока мы не вышли на улицу.

– Вот, только о нем говорили, а он тут как тут, – смеялась Вика

– У нас говорят: «Позвал собаку – бери в руки палку», – добавила Рита.

– А вы знаете, где именно он фарцует? – спросил я у девчонок. Меня нисколько не удивил его род занятий. Я изначально подозревал, что он займется спекуляцией. В Москве намного больше возможностей. Правда и риска тоже больше, тут его никто не прикроет. Мне казалось, что в столице за спекулянтами, имеющими дела с иностранцами следят строже.

Я поделился своими мыслями. На что Рита вспомнила, как он в самом начале связями хвастался:

– Он рассказывал, что типа у него все схвачено. И его КГБ прикрывает.

– Значит скорее всего стучит на своих поставщиков и товарищей по «бизнесу», – резонно предположила Вика, – Макс, ну что там с дядькой?

Они слушали с разинутыми ртами историю о моих родителях и о Солдатенко и не могли поверить, что он мстил мне до сих пор, спустя столько лет.

– У них странные понятия о людях, в семье. Солдатенко тоже пытался меня купить или откупиться. Будто вовсе и знает, что нормальные люди в таких ситуациях брезгуют деньгами.

Я продолжил рассказ и через десять минут они знали, что Солдатенко из мести организовал жалобу и проверку деятельности Николай Ивановича, что наш ОСВОД лишили спасательной станции, назначили И. О. а команду отправили в отпуск.

– Дядька Королькова, тот самый Солдатенко, уговорил сначала уговорил моих родителей, чтобы я пожила у бабушки, пока у ментов отпадут вопросы связанные с тем, что они вчетвером на Макса, напали, – объясняла Вика Рите, – потом уговорил, чтобы я ехала поступать сюда в архитектурно-строительный. Я, конечно, в этом плане не жалею, что сюда приехала – тут здорово. Но затем, он еще и этого, преподобного Игорька, сюда зачем-то выслал.

– Вик, видимо, у таких семей так же – как у монархов, ничего просто так не делается. Он планировал женить на тебе Королькова.

Мы остановились, девчонки довели меня до места.

Мне было интересно посмотреть за ее реакцией. Румянец на щеки Вики ярко вспыхнул. Она нахмурила бровки.

– Замуж за этого спекулянта-торгаша, притворяющегося настоящим комсомольцем? Ну уж нет! Увольте!

– Вы уволены! – Рита взяла подругу под ручку.

Она все это время очень внимательно слушала мой рассказ и Викины комментарии. Когда мы прощались она неожиданно поинтересовалась:

– На каком флоте, говоришь, служил твой отец?

* * *

Гостиница представляла из себя такой же блок, состоящий из двух комнат с туалетом и ванной.

В номере было чисто и ухожено, везде ощущалась приятная атмосфера, демонстрирующая, что построенные к Олимпиаде здания совсем недавно переданы студентам и аспирантам.

Люди старались относиться бережно к мебели и сантехнике, ценя предоставленный комфорт. Не каждое вузовское, а тем более профтеховское, общежитие, могло похвастаться отдельными санузлами и импортной мебелью.

Я заселился один. Приняв душ я осмотрелся. В номере были отключенный холодильник и небольшой черно-белый телевизор Юность.

Пощёлкав ручкой переключателя, я нашел два канала. В Москве их должно было быть четыре. Но то ли мощности антенны не хватало, то время уже было поздним.

По центральному каналу заканчивали транслировать русские романсы в исполнении Елены Образцовой, а по второму транслировали фильм-спектакль «Воскресение» по Толстому. Качество изображения оставляло желать лучшего и я отказался от идеи просмотра.

Мне нужно было пораньше встать завтра, чтобы в выходной день найти нужных людей. В случае с ОСВОД я рассчитывал на дежурного, но как быть с Институтом Археологии и профессором я пока не знал. Вряд ли в воскресенье кто-нибудь выйдет на работу.

Девчонки прямо с утра собирались на какую-то встречу, связанную с музыкантами из агит-бригады. Она у них была запланирована заранее, за неделю до моего приезда.

Кроме прочего я планировал вечером проследить за Корольковым. По рассказам Риты, он каждое воскресенье ездил в центр Москвы утюжить. Это на руку. Нужно было найти магазин фото товаров и купить пленку.

Проснулся я вовремя без будильника, под звук радио, висящего на стене. Проиграл гимн, а затем началась передача под названием «Последние Известия». Спокойно умывшись и не дожидаясь открытия студенческой столовой, я позавтракал тем, что мне собрали девчонки. Это были хлеб, колбаса и плавленный сырок.

В номере я нашел граненый стакан, заварил в нем чай при помощи блестящего спирального кипятильника.

Я решил начать с ОСВОД. Добравшись до метро я нырнул в московскую подземку. Ехать надо было далеко, до Ворошиловского района, аж в Строгино. Поездка должна была занять больше часа.