Текст книги "Реки золота"

Автор книги: Адам Данн

Тот произнес:

– Черт возьми.

Там было полно таблеток. Одной этой коробки достаточно, чтобы упечь парня в тюрьму на очень долгий срок. Сантьяго стало любопытно, какой улов у наркоакул. Кто бы ни был боссом этого парня, дело он явно вел широко.

Мор плавно, беззвучно спустился с кресла и встал у стола рядом с Сантьяго. Возле клавиатуры лежала смятая распечатка разговора по электронной почте между парнем и женщиной – судя по имени, той, что на фотографии; начиналась она фразой: «Больше нечего сказать». По краю бумаги, сморщенной от пролитой на нее и потом высохшей бесцветной жидкости, было небрежно написано одно слово: «Вивисекция».

Мор стоял на кровати, ощупывая штукатурку потолка, когда парень вошел в дверь, за которой находился Сантьяго. Отпрянув при виде похожего на бродягу человека с большим ножом в руке, он повернулся к двери и увидел преграждавшего выход здоровенного латиноамериканца. Полицейского значка, свисавшего с шеи на цепочке, он, похоже, не заметил. Парень снова повернулся к белому человеку, видимо, пытаясь его урезонить.

– Это тебя вышвырнули из того заведения позади библиотеки, – сказал маньяк со зловещего вида ножом. Голос его звучал влажно, скрипуче.

Парень снова повернулся к латиноамериканцу.

«Кто-то здорово его отделал», – подумал Сантьяго. Одну сторону лица почти сплошь покрывали позеленевшие за несколько дней синяки, другая была обезображена свежей опухолью. Ниже, на шее, багровел ожог, лишь частично скрытый ослабшей повязкой. Сантьяго за годы службы повидал немало ожогов, и случайных, и нет.

– Это тебя я встретил в магазине «Барни», – сказал Сантьяго. Ему прямо-таки не верилось; он видел этого парня меньше месяца назад флиртующим на четвертом этаже с миловидной продавщицей-латиноамериканкой по имени Дженет Нуньес, которая громко, на двух языках, отвергла заигрывания Сантьяго на предыдущей неделе.

– Догадайся, что мы нашли. – И Сантьяго продемонстрировал коробку из-под дисков.

Голова парня, казалось, вот-вот взорвется. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но послышалось только болезненное бульканье. Мор беззвучно спустился и подошел к нему сзади. Сантьяго не заметил, как он спрятал нож, но видя, что его нет, испытал большое облегчение.

– Кто главарь? – спросил бродяга с горловым хрипом.

– В-в-вы тот человек из б-бара на Брум-стрит, – заикаясь, произнес парень.

– Кто он? – повторил Мор.

Парень повернулся и указал пальцем на Сантьяго.

– А в-в-вы сидели в т-такси, «ф-ф-форд»-«т-телка»…

Мор ткнул распрямленными пальцами правой руки в правую почку парня, заставив его сложиться, как шезлонг. Подхватил, не дав упасть, сжал левой рукой его челюсть и скулы. Уперся в спину коленом и выгнул назад. Парень издал звук, какого Сантьяго ни разу не слышал.

– Мор.

Пальцы стиснули лицо парня, вдавив щеки между челюстями.

– Кто главарь?

Звук из носа парня повысился на две октавы.

– Мор, ему больно.

Сантьяго сделал шаг вперед.

– Нет, от этого ему не больно. Вот от этого больно.

Мор сунул большой палец под челюсть парня, под язык, и нажал вверх, к мягкому нёбу. Тот завопил через нос, по лицу его заструились слезы.

– Мор, перестань.

Сантьяго был на полпути к ним и увидел, как Мор свободной рукой вынул что-то из кармана. Сантьяго выхватил пистолет, но не знал, в кого целиться.

– Достань виски, – проскрипел Мор, – устроим простенькое барбекю.

С этими словами он раскрыл старую зажигалку (Сантьяго разглядел на ней орла, глобус и якорь), щелкнул ею, и в двух дюймах от выкаченных глаз парня вспыхнуло громадное голубоватое пламя.

Послышалось негромкое урчание, шелест словно бы разрываемого картона, брюки парня и ковер под его ногами стали темными, мокрыми. Запах заставил Сантьяго замереть на месте. И он впервые заметил на лице Мора выражение эмоции: сильное отвращение. Мор выпустил парня, отступил назад, и тот повалился в лужу своего поноса, плача и что-то бессвязно мямля.

Сантьяго удивленно воззрился на Мора. Он еще ни разу не видел, чтобы кого-то напугали до такой степени, и вновь ощутил под ложечкой мучительную пустоту. Время для него опять перестало существовать, и он не знал, сколько они там простояли, глядя на парня в зловонной луже. Но в какую-то секунду он жестом велел Мору отойти и, спрятав пистолет в кобуру, осторожно помог парню подняться на ноги.

– Будет, – негромко сказал он, – будет.

Тот в конце концов перестал плакать, хотя продолжал издавать похожие на всхлипы звуки. Что-то щелкало в его теле и странно, влажно чмокало по пути в ванную.

Он завопил, как раненый заяц, когда хотел прикрыть за собой дверь, а Мор захлопнул ее ударом ноги.

Теперь настал черед Сантьяго онеметь. Все, что он видел, слышал и делал как заводной, с тех пор как они вломились в квартиру парня, лишило его дара речи. Холодная, рассудочная часть его сознания пришла к выводу, что план Мора имел смысл, тем более что их было всего двое. Расчетливая – что это верный путь к второй ступени. Чисто эгоистичная словно бы говорила: «Плевать, подумай об очках, которые получишь, когда все будет кончено. ОСИОП, встречай нас!»

Но большая, неопределенная часть, которую он считал серой зоной, соединяющей ум и сердце, была потрясена до отвращения. Не этой полицейской работе его учили. Действия Мора выходили далеко за рамки обычных правил, даже при оказании сопротивления. Он отверг обычное сочувствие. Обращался с парнем будто в Афганистане. Хоть это и было совершенно противозаконно. Мор нарушил все правила, которыми, по его словам, руководствовался и которые, видимо, обещал Маккьютчену соблюдать. Притом… спокойно. Сантьяго содрогнулся при мысли, что могло бы произойти в квартире, не будь его там. И теперь все должно пойти еще хуже.

Когда парень привел себя в порядок и собрался с духом, чтобы ехать (Сантьяго настоял, чтобы машину вел Мор, сам же устроился на заднем сиденье с парнем – тот не захотел даже сидеть позади водительского места и забился в угол так, чтобы Мор не видел его в зеркале), и Маккьютчен получил возможность его успокоить, он выложил все – во всяком случае, достаточно, чтобы Маккьютчен начал мобилизовать своих людей.

– Главаря зовут Реза Варна, он является нашей основной целью. Это болгарин, легально проживает здесь с девяносто первого года и владеет борделем, который Лизль и Турсе только что прикрыли; возможно, еще несколькими. Наш источник сообщил, что ему также принадлежит клуб «Сенчури».

Клуб «Сенчури» представлял собой несообразность – внезапно возникшее роскошное заведение среди краха и убожества. Варна (парень называл его только Резой) как-то прибрал к рукам здание, раньше принадлежавшее фирме «Барнс энд Ноубл», на углу Двадцать первой улицы и Шестой авеню – два этажа, более пятнадцати тысяч квадратных футов – и превратил его в один из самых популярных салон-ресторанов с одним простым правилом: «Вход стоит сто долларов». Выпивку, живые развлечение (полицейским не терпелось увидеть, что это такое) и меню описал журналист Бен Франклин. Там собирались компании, клуб повсюду рекламировали, провозглашали новой бизнес-моделью настоящего времени.

– Однако источник сообщает, что командный центр Варны находится за углом, позади копировальной мастерской на Западной Двадцатой, – закончил Маккьютчен.

«Источник» сидел в одной из комнат для допросов, его охранял Сантьяго, сказавший Мору, что будет стрелять, если тот попытается войти. Парень был окончательно сломлен. Он раскачивался на стуле, вращая глазами и что-то шепча. Время от времени выпаливал названия коровьих пород и имена подозреваемых таксистов, и Сантьяго, в конце концов догадавшись, что парень идентифицировал таксомоторы с разными породами скота, задался вопросом, долго ли он отравлял мозги таблетками Варны – другого объяснения его плачевного состояния не существовало. Предстоящая встреча под Манхэттенским мостом была шуткой; Варна, видимо, планировал убийство парня, возможно, убил бы и обоих арестованных таксистов, не находись они в безопасности, под стражей. Вот почему он сидел с парнем, бог весть какое безумие могло прийти на ум Мору, а тем временем наркоакулы и смешанная группа ОАБ и полицейских в форме брали клуб «Сенчури» и копировальную мастерскую – предполагаемую штаб-квартиру Варны.

– Действуйте! – отправил Маккьютчен своих людей. Спрятал Мора у себя в кабинете и в комнату для допросов вошел один.

– Капитан, это уже черт знает что, – грубо заметил Сантьяго.

– Верно, – пробормотал Маккьютчен, печально глядя на парня. Положив мясистую лапу на стол рядом с ним, он прошептал: – Не беспокойся, сынок. Это почти закончилось.

– Что закончилось? – прорычал Сантьяго, заставив парня дернуться. – Не говорите мне, что этот безумный мерзавец убедил вас в своей правоте.

– Да, убедил.

– Черт возьми, вы шутите? Он не мог этого сделать! Тут все…

– Малыш, – проворчал Маккьютчен, с трудом поворачиваясь своей тушей к Сантьяго, – мне эта мерзость нравится не больше, чем тебе, но мы сейчас занимаемся ею. Тут дело не в Варне, дело в том, кто за ним стоит. Начальство Мора охотится за этим человеком уже несколько лет. Сейчас, когда мы уничтожаем здесь сеть Варны, люди из Вашингтона перехватывают информацию, ребята Рила из министерства финансов проверяют банковские трансферты, Тотентанцт добился преимущественного права наблюдать за мостами, туннелями, аэропортами, железнодорожными и автобусными станциями и морскими портами. Они согласовывают свою работу с Интерполом и Европолом, работающими по маршрутам наркотиков и всего прочего, что доставлял сюда Варна. Это важно, малыш, важнее, чем я, важнее, чем ты. Он, – Маккьютчен указал подбородком на парня, у которого из носа текли на подбородок сопли, – может так понадобиться Варне, что тот объявится ради него. Я знаю, ты хотел работать по этому делу с Лизлем и Турсе, но Мор считает, что птичка улетела. Возможно, Варна уже в бегах, но если нет, если и высунет голову, то за этим парнем, чтобы замести собственные следы. Тебе не хочется сидеть здесь, понимаю. Но такое не случается раз в неделю, раз в год или даже раз в жизни. Ты хочешь в ОСИОП, вот твой билет туда.

Маккьютчен положил руку на плечо Сантьяго.

– Я знаю, ты можешь защитить его, – негромко сказал он, – и знаю, что Мор защитит тебя.

Сантьяго бросил взгляд на парня – избитого, сломленного, может быть, даже помешавшегося – и подумал: «Вот так я осуществляю свой большой план. Использую этого беднягу, чтобы выманить шайку русских гангстеров, или кто там в команде у Варны, и дать Мору возможность перестрелять их к чертовой матери. А я должен дразнить их этой приманкой».

Отлично.

Мор сказал, что живет на окраине Флашинга, рядом с Киссена-бульваром, неподалеку от места, куда Виктор возил Сантьяго и его братьев на бейсбольные матчи, пока стадион «Шей» не продали и не расчистили место под застройку, давно прекращенную из-за банкротства. Квартира Мора находилась в старом трехэтажном здании, одиноко стоявшем на углу квартала, снесенного для строительства, заброшенного, после того как кончились деньги. Ближайший заселенный дом находился примерно в ста ярдах. Нижний этаж выглядел так, словно служил ночлегом для любого бродяги, который…

– Нет, – проблеял Мор, – я закрыл все входы и выходы. На оконных рамах провода под током, лестницы заминированы. Возьми оружие.

– Ч-что? Заминированы? Ты имеешь в виду самодельные взрывные устройства?

– Не касайся ничего, – сказал Мор ясным голосом, и Сантьяго, пожалев, что оружие в его руках не заряжено, неуклюже поднялся по двум пролетам скрипучей лестницы с шелушащейся краской и вытертой ковровой дорожкой. В доме пахло пылью, старым линолеумом и прошлым. Почти как в их «виктории».

– Здесь будь осторожен.

На третьем пролете тройной провод. «Коньо, – подумал Сантьяго, – я бы потребовал плату золотом за жизнь в таком месте».

– Разве у тебя нет где-нибудь системы наведения бомб?

– Здесь. – Мор неторопливо, осторожно открыл три засова на двери третьего этажа.

– Это шутка, – напомнил Сантьяго.

– Нет, – ответил Мор.

Квартира была почти пустой. У западной стены стояла большая часть мебели, если ее можно так назвать. Половину комнаты занимал верстак с двумя кулачковыми зажимными патронами на краю. На доске у стены висели инструменты, назначение которых даже Сантьяго, сын механика, не сразу понял. В дальнем конце был портативный компьютер в таком же сверхпрочном пластиковом футляре, что и телефон Мора, окруженный чем-то похожим на языковые программные модули. Рядом на полу стоял зеленый ящик с толстой антенной и ярко окрашенными кнопками. Чуть дальше находилась открытая кухня с плитой и старым холодильником. В противоположной стене была дверь в чулан, тоже закрытая на четыре блестящих новых засова. На полу лежали свернутые постельные принадлежности.

Кроме этого в квартире имелись только карты.

Карты улиц. Карты туннелей. Карты канализации. Карты всех водных путей в окрестностях Нью-Йорка (с данными о глубине и скорости течения). Карты всех международных, внутренних и местных аэропортов, вертолетных станций, ангаров и летных школ. Карты портов, доков и складов с пометками о пропускных способностях по разгрузке, типах кранов и ближайших железнодорожных терминалах. Карты мостов (Сантьяго догадался, что большие красные X на кессонах и опорах обозначали места для установки взрывных зарядов; чертов Мор). Карты электростанций и электросетей. Карты метро, автобусных маршрутов и дорожных знаков с написанными от руки сведениями о пропускной способности в часы пик. Карты всех полицейских участков и местонахождения камер наблюдений. Карты автопарков Муниципальной транспортной ассоциации и департамента санитарии. Карты железных дорог и метро. Карты всех федеральных зданий суда, муниципалитета и почтовых отделений. Карты больниц (Сантьяго заметил красный кружок вокруг «Горы Синай» и, к своему ужасу, имя Эсперансы и номер телефона, аккуратно написанные рядом). Карты телецентров и радиостанций, вышек сотовой связи, стекловолоконных кабелей и зон молчания радио. Карты всех отделений «Урбанка». Карты гаражей такси.

– Мерзавец, – прошептал Сантьяго, – ты действительно хочешь оккупировать Нью-Йорк.

– Возможно, в будущем году, – ответил Мор таким голосом, словно продавал купальные костюмы на Аляске. – Положи оружие сюда.

Он указал на верстак. Кладя его, Сантьяго услышал, как Мор отпирает чулан за его спиной. Вскоре он появился, держа в руках ящик из твердого пластика с надписью белыми буквами «бенелли». Сантьяго тревожили быстрота и легкость обращения Мора с оружием, и он повернулся к компьютеру, чтобы взять себя в руки.

– Приятно видеть, что ты сделал с этой квартирой, – язвительно произнес он, стараясь казаться спокойным. – Тебе следовало бы жить с Маккьютченом, вместе смотреть передачи Эйч-джи-ти-ви и выбирать полезные советы. – Его поразила одна мысль. – Здесь нет динамиков. Как ты проигрываешь записи?

– Никакой музыки, – прокаркал Мор.

В ушах Сантьяго слабо раздался некий высокий звук.

– Ты не слушаешь музыку?

– Нет.

Сантьяго прошел вдоль верстака. Подальше от Мора. Подходя к компьютеру, он увидел единственное свидетельство проживания человека в этом призрачном месте.

Это была цветная фотография – группы Мора в Афганистане, догадался Сантьяго. Он насчитал двадцать человек. Люди позировали, стоя на иностранном шестиколесном джипе и вокруг него – Сантьяго пристально вгляделся, чтобы удостовериться, – с водруженным сзади мотоциклом. Джип щетинился пулеметами, реактивными гранатометами и пятигаллоновыми канистрами. Позади были другие машины, похожие на «лендроверы», мотоциклы, четырех– и шестиколесные вездеходы, какие-то тележки с пулеметами впереди. Автофургонов для перевозки людей не было видно. На людях было разношерстное обмундирование для пустыни – шарфы, лохмотья, тюрбаны, кожаные куртки, темные очки, ботинки и кроссовки. Сантьяго нашел одну шляпу и одну майку рейнджера. Люди на фотографии не выглядели хорошо обученными солдатами элитных войск. Скорее сезонными рабочими из фильма «Воин дороги». Выглядели бродягами. И выглядели счастливыми.

На фотографии Мор стоял на коленях в середине первого ряда. Не улыбался, но и не изображал Рыбью морду. Казался… довольным или близко к этому. Сантьяго стало любопытно, сколько лет фотографии.

– Отличный снимок, – небрежно произнес он, стараясь держаться непринужденно. – Когда он сделан?

– Перед тем как мы нарвались на засаду, – пробормотал Мор. – Через полтора часа после того, как сделали снимок, четверо из этих людей были мертвы, трое ранены, в том числе я.

Сантьяго показалось, что он стал старше года на четыре. Хватит непринужденности. Он случайно задел левой ступней зеленый ящик на полу.

– Не касайся его, – прошипел Рыбья морда. Сантьяго отскочил от ящика так, словно тот был радиоактивным.

– Извини, извини. Господи, что это?

– ПГСОМ.

– То есть?

– Приемник глобальной системы определения местоположения.

– И… что он делает?

Мор собирал ружье «бенелли».

– Дает координаты. Мы используем его для наведения ударов с воздуха.

– Стало быть, – беспечно сказал Сантьяго, силясь подавить подступающую к горлу тревогу, – ты готов навести удар с воздуха. Замечательно. Какую же цель ты собираешься уничтожить?

– Эту. – Мор проверил действие ружья, затем полез в пластиковый ящик и достал коробку с написанной по трафарету цифрой «12».

В этой не знающей музыки квартире в голове у Сантьяго звучала мелодия из фильма «Избавление». Но тут она сменилась мелодией из фильма «Изгоняющий дьявола».

– Ты подготовил авианалет на свой дом?

– Да.

Мор взял из пластикового ящика горсть патронов и стал вставлять их в гнезда на левой стороне ствола.

– Можно спросить зачем?

– Если мою позицию захватят, я не должен ничего оставлять, – проворчал Мор. Вложил пять патронов в магазин, проверил предохранитель, достал из ящика световой прицел и укрепил его под дулом.

В голове у Сантьяго зазвучала мелодия из фильма «Сумеречная зона».

– И как ты собираешься это сделать? У тебя есть кодовое слово, которое, надеюсь, я случайно не произнесу?

– Нет, – пробулькал Мор, надевая на ружье нейлоновый плечевой ремень. – Я просто часто меняю батареи. Приемник настраивается на нужные координаты. Сам.

Сантьяго смотрел, как Мор положил модифицированное ружье и стал разбирать М4, и ему казалось, что мозг его находится под воздействием лидокаина. «Должно быть, я вижу это во сне, – подумал он, считая секунды, ушедшие у Мора на разборку оружия. – Это не происходит на самом деле». Мор вошел в оружейный чулан и вынес еще один пластиковый ящик с белой трафаретной надписью. Сантьяго прочел: «КСО», [53]53
  Команда специальных операций и Специальная модификация.


[Закрыть]потом в ужасе и бессилии зажмурился.

Он заставил себя смотреть, как Мор разобрал карабин, отбросил ствольную коробку и принялся собирать оружие с совершенно иными деталями. С длинным стволом с дульным тормозом. Со ствольной накладкой из углеродного волокна. Толстым глушителем. Вертикальной передней ручкой и сошкой. С ложей из трубок. Сверху на плоской ствольной коробке Мор установил ряд коротких толстых предметов – Сантьяго мог только предполагать, что это прицельные устройства, которые позволят Мору наводить оружие в темноте или, может, подумал он (и его горло сжало), даже сквозь стены.

– Что… это? – выдавил Сантьяго.

Мор полез в ящик и достал два коробчатых магазина. Со своей безумной усмешкой бросил один Сантьяго – тот поймал магазин одной рукой, при этом едва не растянув связки в запястье. Сантьяго уже имел дело с магазинами двести двадцать третьего калибра. Этот, казалось, весил не меньше шлакобетонного блока. Он с усилием бросил его обратно Мору.

Собрав и зарядив модифицированное оружие, Мор убрал пластиковые ящики (вместе с деталями, снятыми с полицейского карабина М4) обратно в чулан. Достал что-то выглядевшее и пахнувшее как рыболовная сеть. Набросил ее на голову и с натурой продел в ячейки руки. В этой накидке Мор выглядел ходячей кучей веточек для привлечения птиц. Из чулана с ужасами он достал самый замысловатый шлем, какой Сантьяго доводилось видеть, – прикрепленный к нему монокуляр торчал словно хоботок какого-то жуткого насекомого. Затем надел на спину рюкзак, из которого тянулись два толстых ребристых шланга, обвивших кучу веточек.

Мор поднял свой модифицированный карабин. Для Сантьяго он ассоциировался не столько с огнестрельным оружием, сколько со стрекалом из фильма Джорджа Лукаса. Мор больше не казался ни бродягой, ни студентом. В сущности, осознал Сантьяго, вообще не выглядел человеком. Он успешно преобразился в чудовище из научно-фантастических фильмов ужасов.

– Охотничий сезон открыт, – сказало это чудовище.

Сантьяго пришел в смятение. Он никому не признался бы в этом.

«Santa Maria, madre de Dios, [54]54
  Святая Мария, Матерь Божия (исп.).


[Закрыть]– мысленно взмолился он. – Пожалуйста, избавь меня от этого безумного Мора».

Сантьяго не представлял, как таксисты выносят свою работу.

Двенадцать часов в день, а то и больше. Сидеть одному в этих отвратительных желтых коробках уже достаточно скверно. Но находиться с пассажиром (может быть, не одним), со всеми их звуками, запахами, восторгом или раздражением из-за пустяков – достаточно, чтобы свести с ума кого угодно.

Но хуже всего находиться в такси, наполненном страхом.

Это был мучительный, первобытный, я-хочу-выйти-отсюда страх, выделявшийся из каждой поры парня с тех пор, как его посадили на переднее сиденье «виктории». Парень отказался сесть с Мором сзади, не мог даже смотреть на него в зеркало заднего вида. Он просто опустился на пассажирское кресло, куда усадил его Сантьяго, легкий, как перышко, и хрупкий, словно хрусталь, глаза его были огромными, тусклыми, незрячими. Сантьяго взглянул на лица группы поддержки ОАБ, молча списавшей Ренни в покойники, и ему захотелось жестоко избить их всех, даже Маккьютчена. Сантьяго понимал, что это равнозначно самоубийству, и ненавидел себя за свое в нем участие. Маккьютчен даже применил власть, чтобы заставить его ехать. Как ни странно, это решение в конце концов принял парень в комнате для допросов, сказав, что лучше пойдет на риск с ними, чем с теми, кому Мор готовил дьявольскую западню. Голос парня был колючим, жестким, как выдернутые из влажной земли корни, и царапал Сантьяго непонятно в каком месте.

«На заднем сиденье все равно мало места, – подумал он, – из-за туши Маккьютчена и громадного вещмешка Мора, наполненного орудиями смерти». Капитан настоял на поездке вместе с ними. Сантьяго понимал – он здесь для того, чтобы поддерживать парня, покуда Мор не завершит задуманное уничтожение тех, кого отправил главарь, но в конце концов это не имело значения. От парня несло страхом, смятением, шоком, и Сантьяго радовался, что Маккьютчен предусмотрительно взял лекарства для срочной помощи в ближайшей больнице на Голд-стрит.

Поездка в Китайский квартал была отвратительной, обычные миазмы в часы пик бледнели в сравнении с туманом предчувствия, напряжения и ужаса, витавшего в «виктории». Сантьяго потел, парень скрежетал зубами и неудержимо сглатывал, а Маккьютчен от волнения то и дело портил воздух. Спокойным в такси был только Мор, он глубоко ушел в себя, готовясь к тому круговороту событий, который устраивал. Сантьяго ненавидел Мора в этой поездке, ненавидел люто, неудержимо, и давал себе клятву, что, когда все кончится и они повезут людей главаря в наручниках в Центральную тюрьму, он скажет Маккьютчену о своем окончательном разрыве с Мором.

И скажет то же самое самому Мору, но кварталах в восьми от нужного места, на Дивижн-стрит, под неясно вырисовывающимся мостом, Мор вышел. Вышел из этого треклятого такси, шагнул из движущейся машины на темную, усеянную битым стеклом улицу, вскинув на спину громадный черный вещмешок легко, словно наполненный соломой. Если бы пассажирская дверца слегка не хлопнула и парень не дернулся бы, будто от стрелы тайзера, Сантьяго мог бы совсем не заметить этого. Он оглядел улицу – выброшенные поддоны, ржавые ограды с колючей проволокой поверху, потрескавшийся бетон и безликие, рассеянные китайцы, – но Мор исчез. Оглянувшись через плечо, он увидел, как Маккьютчен качнул крупной головой. Снова повернулся к ветровому стеклу, сжал руль обеими руками и медленно стискивал его, пока в запястьях не натянулись до отказа сухожилия.

Чертов Мор.

Сантьяго остановил машину футах в сорока от спортплощадки, перед переулком, выбранным Мором, и они с Маккьютченом достали ружья из багажника поочередно, чтобы Ренни не оставался в такси один. Сантьяго это не нравилось – парень сидел на переднем сиденье у всех на виду. У него мелькнула мысль, что Ренни психанет и побежит, но тот как будто слегка успокоился. Во всяком случае, настолько, насколько мог успокоиться избитый, потрясенный человек в пограничном состоянии. Сантьяго понял, что это связано только с уходом Мора.

Потом они ждали.

В сумерках Сантьяго прошел с парнем от спортплощадки до переулка, а Маккьютчен отвел машину к ее входу. Группа поддержки находилась в двух кварталах. Сантьяго шел в трех футах от правого плеча Ренни, сжимая в кармане «глок»; «бенелли» лежало на переднем сиденье «виктории», Маккьютчен сидел там с «Ремингтоном-870» двенадцатого калибра. В конце переулка, между уцелевшей китайской зеленной лавкой и большой мусорной кучей, они повернули обратно к спортплощадке, где Ренни должен был встретиться с контактом главаря. Сантьяго в которой уж раз проклял безумие всего этого. Парень будет один, даже без бронежилета, с ближайшей подмогой в добрых ста ярдах. Но таким был план Мора, и Маккьютчен полностью его поддерживал. Как он только мог…

– Сикс, это Эвер, проверка связи, – протрещало в его наушнике. Парень отскочил примерно на фут.

– Эвер, это Сикс, говори.

– Сикс, это Эвер – уходи оттуда.

Мор снова отдавал приказы. Сантьяго на миг с тоской подумал о ружье, потом ощутил трепет в груди.

Началось.

Сантьяго взглянул на Ренни, готовясь повалить его, если парень все же попытается убежать. Но тот как будто забылся. Губы его разжались, даже слегка шевелились, хоть и беззвучно. Сантьяго усомнился, что он сможет пройти весь путь.

– Не беспокойся, – с трудом заговорил он, – группа поддержки наготове, мы с капитаном Маккьютченом не сведем с тебя глаз. В квартире твоей матери дежурят, с ней все будет в порядке. Твой отец не…

Сантьяго не договорил и обругал себя, слишком поздно вспомнив, что прочел в файле парня. Отца у него не было.

Наконец Ренни прервал молчание, издав нечто среднее между вздохом и фырканьем, словно в своем состоянии сам не знал, каким должен быть этот звук. Но потом еле слышно прошептал:

– Мой папа.

В наушнике Сантьяго затрещало снова.

– Сикс, это Эвер, уходи немедленно.

Сантьяго послал его к черту, не зная, что еще можно прибавить.

– Я должен уйти, – сказал он парню с твердостью, которой не ощущал. – Мы все время будем с тобой.

И заставил себя взглянуть прямо на него, но Ренни смотрел в сторону спортплощадки, забыв о нем.

Сантьяго побежал.

Как было условлено, огибая квартал, а не прямо по переулку. Бежал он со всех ног, держа в одной руке рацию, в другой пистолет, представляя, как Ренни идет переулком, будто зомби. Сердце его готово было выскочить из груди, когда он достиг такси, капитана, «бенелли», за которое сразу же схватился. Маккьютчен сидел на пассажирском сиденье, спрятав ружье под приборной доской. Сантьяго взял «бенелли» на грудь, взвел курок, снял с предохранителя и высунул в окошко, как во время массовых беспорядков. Улица полнилась людьми, машин не было. В ушах стучал пульс. Прошла минута. Пять минут. Что происходит?

– Может быть, главарь отменил встречу, – прошептал он Маккьютчену. – Может…

Но Маккьютчен оборвал его движением подбородка и взмахом руки. Вглядываясь в ветровое стекло, Сантьяго видел только полную соблазнов ночь Китайского квартала.

– Направление к окраине, только что миновал светофор, – пробурчал Маккьютчен и потянулся к ручке дверцы.

Теперь и Сантьяго заметил его, осознав, что ожидал увидеть две фары – автомобиль. Но он медленно приближался к ним, мимо грязной, залитой неоновым светом витрины ресторана с рядом повешенных за шею уток. Единственный круг света, словно призрачный циклоп, нависал высоко над улицей. Потные пальцы Сантьяго дважды соскользнули с дверной ручки. «Бенелли» и руль, казалось, боролись друг с другом, задерживая его, преграждая путь. Вдали он слышал рычание мотоциклетного мотора.

Мое любимое воспоминание об отце – его колыбельная песня:

 
Затяни свою песню грома
На протяжный мотив знакомый,
Песню, что гонит кошмары прочь,
Песню, в которой нет стона.
Пусти песню вперед по своей тропе,
Мимо каждой неведомой зоны,
Через лес, сквозь туман, пусть поможет ходьбе
По подъемам и по уклонам.
Она возвращается эхом к тебе,
Как будто заранее знает,
Куда ты идешь навстречу судьбе,
И тебя одного не бросает.
И если придется тебе тяжело,
Если в край попадешь незнакомый,
Ты только песню грома запой,
И она приведет тебя к дому.
 

Днем солнечный свет не проникает сюда, поэтому камни не хранят тепло, сырость не высыхает. Я видел, как это место убирают ночью, но почему-то оно никогда не бывает чистым, здесь всегда мусор, всегда запах гниения. Реза знает, как я ненавижу это место, его грязь, вонь и темноту, эту зловонную, перенаселенную часть Китайского квартала с ее кишащими, безучастными ордами. Должен знать, потому что Л явно сказала ему. Рано или поздно все мы будем работать на Резу. Мне следовало догадаться, что Л лгунья и мошенница. Следовало догадаться, что Н прирожденная пройдоха. Следовало догадаться, потому что я сам такой. Становился таким с каждым принятым решением. Спускался сюда, в этот отвратительный переулок под Манхэттенским мостом, где меня ждет смерть.

Я использовал людей, думая, будто позволяю использовать себя, но теперь круг замкнулся. «Постойте, – хочу я сказать им, – постойте, я не такой, как вы думаете. Да, я поступал скверно, но какой выбор у меня был? Мне требовалось выживать, подниматься, двигаться. Разве дурно желать большего? Разве желание жить лучше, чем твои родители, преступление?» Должно быть, потому что я здесь, в преддверии ада. Я вижу такси возле спортплощадки, которое увезет меня. Слышу над головой нарастающий грохот поезда, идущего по мосту на Манхэттен, и вот еще более близкий рев. Да, огненная химера простирает ко мне громадное крыло с когтями, и теперь я вижу отца, ко не знаю пути домой…

(Песня грома.)