Текст книги "Реки золота"

Автор книги: Адам Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Это была лицензия КТЛ, выданная некоему Джангахир-хану. Мертвец на тележке оказался еще одним убитым таксистом, и тут Сантьяго впервые уловил запах горелого мяса. До того как Джангахира убили выстрелом в левый глаз, кто-то жег его раскаленным железом или ацетиленовой горелкой.

– Скажи своей сестре, что тележку можно освобождать, – произнес Мор снова булькающим голосом. – Этому человеку она больше не понадобится.

Теперь Сантьяго понял, чем его беспокоил Мор.

Он начинал проявлять интерес.

Joder.

Золотистый поток

Ах, Орлиное гнездо. Какие воспоминания.

Студия представляет собой пустой этаж на верху грязного вида здания на Дайер-авеню, прямо над Голландским туннелем. Там полно фотоателье и сопутствующих им компьютерных ретушных компаний, Орлиное гнездо расположено над ними, со множеством окон, создающих самое лучшее естественное освещение, какого только может желать фотограф. Здесь делались карьеры, в том числе и моя. Я действовал старым способом – похитил клиента у фотографа, которому ассистировал. Я целый год ишачил на этого идиота, мирился с его капризами, сложным осветительным оборудованием и круглосуточными съемками под воздействием наркотика. Он не был мастером, но имел хорошие связи. А у меня были кредиты на учебу, мать-инвалидка, необходимость платить за квартиру и молчание художественных школ, куда я подавал заявления. На моем месте вы сделали бы то же самое.

Такси несется по Девятой авеню, мимо заколоченных досками витрин и пустых ресторанов, давно брошенных владельцами, на столах стоят солонки, но стульев нет. Однако здесь, на заднем сиденье, настроение у меня хорошее. Кажется, мне светят неплохие возможности вместо пары неважных выборов. И в каждой из них присутствует Н.

Поднимаюсь на двенадцатый этаж, просторное помещение залито солнечным светом, доступным в Нью-Йорке только на большой высоте; Марти предусмотрительно смягчил его, затянув стены люминесцентным камчатным полотном. Он устанавливает «солнечные прожекторы» у восточной стены, и я сразу же замечаю, что: а) он слушает записи Бича, отчего я раздраженно стискиваю зубы, и б) он в фуфайке-безрукавке, чтобы продемонстрировать татуировки. Обычно я ничего не имею против, татуировки действительно первоклассные: огромная изогнутая рыба выполнена в японской манере, чешуйки меняют цвет при каждом движении рук. Проблема, разумеется, в том, что я не хочу, чтобы он привлекал внимание очаровательной Миюки. (И где же она, черт возьми?) Я вижу вундеркинда Ретча, дважды получившего «Оскара» за создание образов противоречивых, страдающих молодых людей, уже совершенно пьяною в одиннадцать утра, возле него суетятся Донни и Мари (парикмахерша и гримерша), a favoloso [34]34
  Чудесный, сказочный (ит.).


[Закрыть]Тони К расхаживает среди своих хористок, явно навеселе от какой-то собственной смеси.

– Caballero! – грассируя, произносит Тони.

Пусть игры начинаются.

Предоставив нудное занятие освещения, зарядки и всего прочего Марти (он стоически опускает глаза за круглыми стеклами очков в стиле восьмидесятых и молча принимается за дело), я совещаюсь с Тони и вундеркиндом Ретчем, от которого разит перегаром и потом. Даю обоим как можно незаметнее одиннадцать таблеток «особого», двенадцатая по невнятной просьбе Ретча достанется Р. Она была дублером на нескольких моих съемках, у нее спутанная грива каштановых волос – типичная беглянка из дома, тощая, с карими глазами плюшевого медвежонка и несообразно большими грудями, говорит, что ей девятнадцать, но, возможно, удрала из семьи, когда у нее появились соблазнительные изгибы. Р спокойно делает феллатио за места в кадре на самых значительных съемках и обычно получает их.

Тони обещает рассчитаться за «особый» в «Ефе». Сегодня он будет в Брайант-парке, в давно закрытом гриль-баре. Ресторан в парке позади библиотеки на Сорок первой улице до сих пор работает благодаря посмертной щедрости некоторых его покровителей (кажется, что слышатся рыдания их обедневших, зависимых отпрысков). Гриль-бар закрылся не помню когда, таких случаев слишком много. Парк был красивым, пока поддерживающая его ассоциация не распалась. Теперь это просто-напросто еще один общественный туалет, кофейные киоски растащили, сады уничтожили.

Ретч пьяно пялится Р в декольте, а Тони сообщает, что самолет Миюки запаздывает и ее агент позвонит мне, как только они приземлятся. Это хорошо: чем дольше придется мне снимать это помещение, тем больше я сдеру с «Раундапа». Джонетта будет этим недовольна, но, к счастью, ее здесь нет. Собственно, нет никого из журнала. Это странно – обычно заказчики присутствуют на съемке, дабы убедиться, что не зря платят деньги.

Я решаю использовать это затишье, чтобы успокоить свои страхи относительно круглого фонаря, стоящего на полу ближе чем в десяти футах от стула, на котором раскачивается Ретч. Демонстративно поднимаю его, несу в раздевалку и ставлю под гримерный стол. Сегодня световых эффектов не будет.

Поскольку до главного дела («особого») еще далеко и начать съемку, пока не появится Миюки, нельзя, я проверяю поступившие на телефон сообщения, а Марти заканчивает устанавливать освещение и готовить камеры. Собственно говоря, работа фотографа – только навести камеру и сделать снимок, не мизансцены, разбивка на группы, наем помещения и прочая ерунда. Я уже отзанимался этим.

Первое сообщение от Н – она говорит, что не сможет встретиться со мной сегодня вечером. Это уже третий вечер подряд. Чувствую, что хмурюсь. Знаю, она работает у ЛА, ко что-то неладно. Нужно заняться этим, именно этим, а не съемками. Черт.

Два сообщения от Л – она как будто раздражена тем, что я не отвечаю. Ей неизменно хочется командовать. Что ж, пусть немного подождет. Я еще не решил, как порвать с ней, но, учитывая природу наших отношений, это будет не трудно.

Последнее сообщение от Джосс – приглашает меня к себе, хочет поговорить о размере, обещает, что я не пожалею.

Черт. Неделю назад я порадовался бы такой перспективе, но сейчас лучше бы она не звонила. Ее упоминание размера не то, что вы можете подумать, а кодовое название оптового заказа «особого». Пожалуй, я сумел бы сбыть целую коробку, возможно, и больше. Но, оказывается, мне этого не хочется. Это бизнес Резы, отказаться нельзя К тому же звучит слишком небрежно. Не собирается ли она сама открыть торговлю? И притом у себя в квартире – нет уж. Правило Ренни номер три: никаких визитов домой, держи товар в машине.

Я так захвачен поиском выхода, что проходит, должно быть, пять минут, прежде чем я замечаю перемену в студии. Музыка прекратилась, Тони куда-то исчез, Малыш Ретч и Р тоже. В помещении только Марти, спокойно собирающий провода.

– Где все?

– Понятия не имею, – отвечает Марти, его пассивность объясняет все. Возможно, он курит не меньше «дури», чем Арун, однако мне без него не обойтись. И сейчас эта съемка ускользает у меня из рук. Если бы сюда вошел кто-то из «Раундапа», я скорее всего лишился бы этой работы. Вот так.

Я принимаюсь беспокойно ходить по Орлиному гнезду, начинаю с идущего вокруг балкона. Вот будет невезение, если Ретч спьяну бросился вниз. Но кроме Тони, там никого нет, он курит и болтает по телефону. Делаю полный круг и начинаю осматривать вспомогательные комнаты. Контора, кухня, туалеты – везде пусто. Не заглядывал я только в раздевалку, оттуда сквозь дверь доносятся какие-то непонятные звуки.

Как лучше всего описать вхождение в катастрофу? Я фотограф, и мое сознание регистрирует последовательность в кадрах. В первом я вижу свое отражение в высоком зеркале. Во втором кадре – Ретч, слегка пошатывающийся на нетвердых ногах, на его вялом лице плотоядное выражение пьяной горгульи, он держит свой (необрезанный) болт обеими руками, из него хлещет моча. В третьем кадре Р, она стоит на коленях перед Ретчем, не жадно, но послушно пьет его мочу, слегка раскачиваясь, чтобы держать рот на одном уровне с колеблющейся струей.

В последнем кадре я снова вижу себя с искаженным от ужаса лицом, когда они оба поворачиваются ко мне и Ретч изливает золотистый поток на осциллирующий двадцатигранный круглый фонарь, стоимостью двадцать тысяч долларов, который я спрятал здесь для сохранности и за который полностью в ответе.

Работа исчезла, пропала, накрылась, с ней ушли двадцать тысяч и мой снимок для обложки журнала. Вместо этого я оказываюсь в долгу еще на двадцать тысяч плюс стоимость проката аппаратуры, которую я попросил Марти вернуть, изложив ту историю, какую он сумеет выдумать.

Комиссионные, недавно мной полученные, не покроют и малой части свалившихся на меня долгов. Нужно получить деньги за «особый», который продал Тони К на консигнацию до того, как съемка пошла прахом. Ретч, шатаясь, выходит из Орлиного гнезда, Р следом за ним, совершенно беззаботно. Если унижу его сегодня вечером в «Ефе», то убью. Собственно, попрошу это сделать Яна или кого-то еще из наемных громил Резы, может, даже того здоровенного болвана с леденцом на палочке.

Думай. Получи вечером деньги за «особый» с Тони и продай остаток первой половины пачки в «Ефу». Погоди. Джосс. Оптовый заказ. Нужно оставить вторую половину пакета в резерве для нее на завтра. Стоп. Повидайся с ней сегодня вечером. Быстро продай первую половину в «Ефу», вторую продай Джосс, а завтра расплатись с Резой и за круглый фонарь. Я все равно останусь в долгу за все остальное, но смогу взять еще пакет у Резы и начну сбывать его на следующий день. В течение суток я должен быть снова в седле. Да.

Это проносится у меня в голове, пока мы стоим перед светофором на углу Пятьдесят седьмой улицы и Десятой авеню. На юго-восточном углу замечаю женщину: она сидит на корточках, прислонившись спиной к административному зданию, и плачет. Теперь в городе нередко можно увидеть мужчин и женщин, миры которых внезапно взорвались, ошеломленных холодной, суровой чудовищностью своего положения, неспособных найти из него выход. Люди плачут по всему городу. Мы все не так уж давно были счастливы. Я навожу свой «марафон-сайбер». Два кадра: пропащие души.

Я не в их числе, черт возьми, я работал усердно и добился многого. Я не в их числе.

Принц Уильям хватает меня, едва я появляюсь в «Ефе».

– Нам нужно потолковать, сынок, – негромко говорит он.

Я беру на ходу коктейль, Принц ведет меня к столику у заколоченных окон, за которым можно только стоять, и говорит:

– Надвигается беда.

Этот день не может стать еще хуже, никак не может.

– Что происходит?

– Реза расширяет «Ефу». Хочет прибрать к рукам территорию ЛА и ее операции. Началась настоящая война, сынок, и мы в самой гуще.

Я отпиваю большой глоток коктейля и заставляю себя неторопливо причмокнуть. На душе далеко не спокойно, но в моем мире видимость – это все.

– С какой стати Резе это делать? – спрашиваю, стараясь говорить хладнокровно.

Принц Уильям обращает на меня взгляд, какого я у него раньше не видел. Понимаю, он оценивает меня, но для чего, не возьму в толк. Продолжаю спокойно, сдержанно, как только могу:

– И почему теперь? Столько времени спустя? У них существует соглашение – ЛА делает деньги на клиентах, которых мы собираем в «Ефе», Реза делает деньги, снабжая их. Через наших таксистов, – считаю нужным подчеркнуть. – У ЛА процветающий бизнес, но мы снабжаем клиентов. У ЛА нет сети такси, у Резы есть.

Принц Уильям отворачивается и плотно сжимает губы. Мне хочется схватить его за шиворот и встряхнуть. Потом до меня доходит.

– Дело в Эйяде?

Принц поворачивается ко мне. Вид у него мрачный.

– Убит еще один. Имя его кончается на «хан», – говорит он и отпивает глоток чего-то желтого.

Я с трудом совмещаю все это. Слова Принца Уильяма пробуждают в моем сознании что-то такое, о чем не хочется думать.

– Еще один? Хочешь сказать, что Эйяда убил Реза? Господи, за что?

Принц жестикулирует палочкой для размешивания коктейля.

– Эйяд утаивал деньги. Другой – кто знает? И дело тут не в Резе. Дело в организации, которая стоит за Резой. На него давят, чтобы он добыл побольше денег и побыстрее. Думаю, ты заметил среди людей Резы любителя леденцов? Он должен ускорять операции. Убийства этих таксистов – дело его рук. Он громила. В случае чего убьет и Резу, понимаешь?

Аморфное представление в моем сознании обретает форму. Неприятную. Я пытаюсь выяснить еще кое-что.

– Зачем этот напор? С какой стати им заставлять Резу убивать своих таксистов? И зачем им нужна «Ефа»? У Резы есть взаимопонимание с ЛА, деловые отношения у них существуют столько времени, сколько я на него работаю. А «Ефа» золотая жила. Чего ради поднимать бучу, рискуя привлечь внимание полиции? Дела у нас идут как по маслу. Черт возьми, «Ефа» – единственное место в системе точек, не ставшее общедоступным.

Принц Уильям вздыхает, словно имеет дело с несмышленышем. Сейчас я воспринимаю его совсем иначе, чем прежде, и готов удавить этого мерзавца.

– Ты прав, это золотая жила. И организация хочет прибрать ее к рукам. Этим людям мало доли, они желают иметь все. Весь Нью-Йорк, – говорит он.

Я ничего не понимаю.

– В этом нет смысла. Нью-Йорк всегда был открытым рынком. Он слишком велик, чтобы его мог монополизировать один игрок. Никто никогда не делал этого.

Принц Уильям смотрит мне в глаза.

– Пока. Что бы ни случилось, решай, на чьей ты стороне.

Я хочу спросить, откуда, черт возьми, он все это знает, но внезапно по бокам у меня вырастают два гиганта. Один кладет мне на спину громадную лапу. Она твердая, тяжелая и может причинить катастрофический вред.

– Пожалуйста, пойдем с нами, – нараспев произносит другой.

Я стою на коленях в бывшем мужском туалете гриль-бара на первом этаже. По крайней мере утопить меня в одном из унитазов не смогут; воду перекрыли несколько лет назад. Гиганты застыли позади меня, на моих плечах лежат громадные тяжелые лапы, сдавливая кости, правда, не так сильно, чтобы заставить меня вопить. ЛА стоит передо мной, великолепная в облегающем спортивном костюме, ее подтянутый живот находится в нескольких дюймах от моего рта. Должно быть, я ей зачем-то нужен.

– Знаешь, Ренни, я считаю себя справедливой и уравновешенной. Твой босс Реза не такой. Это расстраивает существующее положение вещей, что расстраивает меня.

ЛА наносит мне правой рукой легкую пощечину, потом нежно поглаживает пальцами по щеке.

– Реза, – говорит ЛА, – не хочет делиться.

И бьет меня кулаком по тому месту, которое поглаживала. Я вижу приближение удара, но ничего не могу поделать. Ее побои приносят результат – я чувствую во рту вкус крови, туалет на секунду темнеет. Руки на моих плечах недвижимы.

Она снова поглаживает мое лицо и продолжает:

– Твой приятель наверху выказал деловую проницательность, придя ко мне на переговоры. Он понимает, что во время войны сможет работать на два фронта и при этом получать деньги. Что скажешь, Ренни? Хочешь получать деньги?

Из-за воздействия ударов я с трудом понимаю, что она говорит. Кое-как отвечаю:

– Хочу.

ЛА сильно бьет меня наотмашь по другой щеке, вкус крови во рту усиливается. Громилы по-прежнему не шевелятся. (Я не заплачу. Не заплачу.)

– Тогда советую найти другую компанию для сбыта товара, когда получишь новый. Сегодняшнюю партию я забираю за свои хлопоты.

(Ах черт, ах ЧЕРТ, она забирает «особый». Мне придется возместить Резе его стоимость, а я еще должен за фонарь…)

ЛА отводит руку для очередного удара, а я ничего не могу поделать. Вздрагиваю от боли и чувствую жгучие слезы в уголках глаз. ЛА опускает руку. От ее улыбки желудок у меня опускается, как скоростной лифт.

– Передай Резе мой привет, – говорит она.

Указывает подбородком двум големам на выход и поворачивается к раковинам.

Меня поднимают на ноги так сильно, что руки едва не выворачиваются из суставов. Громилы полуведут-полуволокут меня из туалета мимо групп, орд и стай потрясенных зрителей. Меня никогда не вышвыривали ниоткуда, я всегда знал, как выпутаться. Сейчас не знаю. Это хуже побоев. Страшнее позора ничего нет. Я не заплачу. (У всех на виду.)

Наступает краткая пауза, когда один из громил открывает дверь. Я успеваю увидеть, что другой охранник ведет туда же женщину. Успеваю разглядеть, что это Н.

Нгала как-там-его по-прежнему смурной, однако удивительно спокойный, хотя его только что ограбили двое головорезов ЛА. Когда спрашиваю, цело ли содержимое тайника, он пожимает плечами и указывает на перегородку. Ему плевать на утрату легко глотаемых таблеток экстази высшего качества на сумму в пятьдесят тысяч долларов. Машина цела, остальное его не волнует. Я вношу его в перечень людей, которых хотел бы убить. Перечень удлинился.

Ретч. Тони, так и не появившийся и задолжавший мне за десять таблеток «особого». ЛА и весь зверинец ее головорезов с серьгами в ушах. Принц Уильям, заключивший сделку с ЛА за спиной Резы. Маркус так-его-перетак Чок, который никогда больше не даст мне работы. Джонетта, позаботившаяся об этом. И Реза, ждущий своих денег, привыкший, что я быстро их доставляю.

Так кто же на моей стороне?

Принц Уильям. Телефон отключен. Л. Телефон отключен. Н – нет, звонить Н не буду. Не знаю, в каких я с ней отношениях. Не знаю даже, что с ней. Звонить Резе или кому-то из его окружения определенно не стоит. Марти. Телефон отключен. У меня в мобильном больше двадцати номеров, но нет никого, с кем можно поговорить, кому можно доверять.

У меня много контактов, но нет друзей.

Погоди – Джосс. Звоню ей, сердито велю жестами Нгале подождать. Он хочет вернуться к работе. И вернулся бы, если б не я. Вдали грохочет гром. Наверно, будет гроза. Превосходно.

Джосс живет в пентхаузе особняка на углу Шестьдесят первой улицы и Второй авеню с баснословной застекленной гостиной, нависающей над улицей, – гостиную, несомненно, застраховал папочка. После того как Нгала отвез меня домой, где я взял половину оставшейся части «особого» (другую половину оставляю в тайнике про запас), велю ему высадить меня под неброской неоновой вывеской Гольдберга на Первой авеню, это последняя независимая аптека в городе. Оттуда пять минут ходу к дому Джосс. Она нажатием кнопки открывает мне дверь на первый этаж, и тут начинается дождь.

Дверь в апартаменты открывает соблазнительная девушка-подросток. Маленькие груди выступают под синей мужской рубашкой, полы ее завязаны спереди в узел, обнажая живот с детским жирком, с серебряным обручем в пупке. Джинсы обрезаны по самую промежность. Как ни странно, у нее косички. Я бы дал ей лет семнадцать.

– Непогожий вечер? – спрашивает она с насмешливой улыбкой.

– Джосс меня пригласила, – раздраженно ворчу я.

– Ну так входи, – говорит она и указывает рукой, в которой держит стакан с выпивкой.

Джосс косо лежит на кушетке со стопой модных журналов – все раскрыты на страницах с моими фотографиями. Она выключила свет, чтобы видеть молнии. Стеклянная стена толстая, стук дождевых капель кажется слабым, далеким.

– Ренни! – вскрикивает Джосс и спрыгивает с кушетки, чтобы обнять меня как старого друга. У них тут шла попойка, правда, не такая, чтобы серьезно помешать делу.

Джосс крепко прижимается ко мне, сцепив руки за моей спиной. Не так давно я на это надеялся и после перенесенного за сегодняшний день мог бы снова испытать это чувство, но не ожидал, что здесь окажется эта девочка. Если ее отталкивает состояние моего лица, то она не подает виду.

– Меган, моя кузина. Она только что вернулась с занятий. Я рассказывала ей о тебе, – игриво говорит Джосс с каким-то блеском в глазах.

– Да, похоже, ты мужчина со многими талантами, – произносит Меган от бара, разделяющего открытую кухню, смешивая такую порцию джина с тоником, от которой свалилась бы лошадь. И, естественно, несет бокал мне.

– За бизнес, – говорит Джосс, чокаясь со мной и с кузиной.

– Что конкретно тебе нужно? – спрашиваю я в надежде завершить сделку, уйти отсюда и заняться подсчетом убытков, не говоря уж о размышлении на тему, что, черт возьми, происходит. Сейчас слишком много опасных игроков. Реза. ЛА. Принц Уильям. Н. Какие карты мне сдадут?

– Сколько у тебя при себе? – спрашивает Меган. Джосс сидит с веселой улыбкой. Я впервые замечаю, что одежды на ней не много – серые спортивные шорты, которыми ЛА, наверное, восхитилась бы, и фуфайка-безрукавка; лифчика, похоже, нет. Что здесь происходит?

Я отпиваю большой глоток и смотрю на обеих, потом медленно достаю коробку из-под дисков. Это безумие, но сегодня безумный день. И мне нужна эта сделка. Глаза их вспыхивают.

– Сколько там? – деловито спрашивает Меган. Подающая надежды юная предпринимательница. Будущее Америки.

– Двести пятьдесят.

– Сколько за них хочешь?

– Пятьдесят тысяч.

– Не проблема, – лучезарно улыбается Джосс, очевидно, субсидирующая предприятие кузины.

– Откуда нам знать, что они качественные? – спрашивает Меган.

Я отпиваю еще глоток, ставлю бокал, раскрываю коробку, достаю две таблетки, протягиваю их Джосс, та отдает одну Меган. Они глотают их и запивают джином.

– Я сейчас вернусь, – говорит Джосс, соскакивая с кушетки. – Ренни, устраивайся поудобнее. Меган, позаботься, чтобы Ренни чувствовал себя как дома.

И выходит, видимо, за деньгами.

Это все представление. Меган, очевидно, приторговывает у себя в колледже, или, скорее, школе-интернате, и уговорила Джосс вложить деньги. Получая двадцать процентов надбавки, когда начнется торговля, они с Джосс будут иметь доход в десять процентов и даже немного оставлять себе. На полученные деньги остаток окупится – бесплатный «особый» они либо употребят сами, либо продадут. Очень ловко.

– Очень ловко, – говорю я стоящей за кушеткой Меган.

– По словам Джосс, ты забавный, – произносит она, выходя ко мне из-за кушетки.

В глазах у нее странный блеск, хотя наркотик должен начать действие через несколько минут. Решаю посмотреть, как они войдут в кайф, забрать деньги и уйти.

Но Меган стоит между дверью и мной, порочно улыбается и почти рассеянно развязывает узел рубашки. Сбрасывает ее движением плеч, и меня охватывает волна ностальгического вожделения. Маленькие груди Меган точно такие же, как у Б. С этой девушкой я провел мучительное лето, когда мне было пятнадцать, – она старательно обучала меня играть на том в высшей степени замечательном инструменте, который представляет собой женское тело.

Продолжая улыбаться, Меган подходит. Медленно расстегивает «молнию» у меня на брюках и, достав болт, легонько касается головки. Я возбуждаюсь так сильно и быстро, что чувствую, как кровь отливает от мозга. Позади нее появляется Джосс, берет левой рукой левую грудь Меган, слегка пощипывает пальцами сосок, а правой огибает бедро Меган и берет мой болт с такой уверенной властностью, что я не смею противиться.

Вот так мы оказываемся на полу гостиной под стеклянной крышей, из моего телефона звучит концерт гитары с оркестром Джима Холла через превосходную звукосистему Джосс, я стою на коленях позади Меган, вхожу очень глубоко, очень медленно, мой большой палец осторожно, но твердо вставлен ей в задний проход, направляя, голова Меган между бедер Джосс, язык ее умело работает над самой драгоценной частью тела кузины. Такого узкого влагалища, как у Меган, я еще не встречал. Правило номер два вылетает в окно и беззвучно умирает на залитой дождем улице четырьмя этажами ниже, а за ним все остальные правила.

Ну а вы разве не отбросили бы его?

Лишь гораздо, гораздо позже я вылезаю из такси перед своим домом, небо на востоке медленно сереет, соответствуя состоянию человека, пережившего один из самых ужасных дней и одну из самых страстных ночей в своей жизни, лезу в карман за ключами и осознаю, что не получил денег.