Текст книги "Макамы"
Автор книги: Абу Мухаммед аль-Касим аль-Харири
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Сурская макама
(тридцатая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
– Покинул я славный город, который выстроил аль-Мансур[205]205
…город, который выстроил аль-Мансур… – Багдад, столица аббасидского государства, выстроенная вторым халифом этой династии аль-Мансуром в 762 г.
[Закрыть], и отправился в Сур[206]206
Сур (Тир) – гавань на восточном побережье Средиземного моря (ныне на территории Ливана).
[Закрыть]. Жилось мне в Суре привольно: положение я занимал высокое и всего мне было довольно. Мог я друзей своих поддерживать и приближать, мог врагов обижать и унижать. Но вот потянуло меня в Каир, как тянется к лекарю больной и как тянется щедрый раздавать дары своею рукой. Отбросил я все, что в Суре меня держало, оставаться там заставляло, вскочил на спину сына дороги[207]207
Сын дороги – конь.
[Закрыть], и поскакал он быстрее, чем страус бежит крепконогий. Много трудностей и опасностей я испытал в пути, не раз мог я гибель свою найти, и конец путешествия меня обрадовал, как радует пьяницу утром чаша вина, а заблудившегося – дорога, которая стала ему видна.
Однажды выехал я на прогулку; мелкой рысцой бежал мой конь по каирским улицам и переулкам. Вдруг я увидел нескольких всадников, подобных светилам в ночных небесах, на славных арабских скакунах. Из любопытства я решил разузнать, кто эти люди и куда они думают путь держать. Сказали мне:
– Эти люди, увенчанные добродетелями, едут на свадьбу свидетелями.
И сразу возникло во мне побуждение попробовать свадебного угощения; вздумал я к едущим примкнуть и с ними пустился в путь. Мы проехали чуть ли не весь Каир и наконец добрались туда, где ожидался пир. Увидел я дом высокий и двор широкий и решил, что хозяева – люди богатые и тороватые. Спешились мы с коней, желая войти поскорей, и вдруг я вижу: стены передней лохмотья изодранные украшают и торбы нищенские венчают.
Такое убранство показалось мне удивительным, заголовок страницы – сомнительным. Предчувствия мрачные меня охватили и надежду на угощенье убили. Гляжу: человек какой-то сидит в углу на рваном ковре, расстеленном на полу. Я подошел к нему и стал заклинать вершителем судеб людских, гонителем волн морских, чтоб он ответил мне откровенно, чей этот дом необыкновенный. Он сказал:
– Нет у этого дома ни хозяина определенного, ни владельца законного, здесь собираются бродяги и нищие – словом, всякий, кто пристанища ищет.
Вздохнул я о том, что бесцельными были мои старания и напрасны желания. Но стыд не велел мне сразу покинуть дом, куда я добрался с таким трудом. И вошел я в двери, как в клетку заходит птица, – словно пил против воли, боясь подавиться, – и внутри увидел ложа резные, стены и потолки расписные, повсюду ковры расстеленные лежат и шитых подушек длинный ряд. Жених словно лев выступает, слуги и родственники его окружают, потом он садится на подушки, изогнув горделиво стан, словно хирский царь ан-Номан[208]208
Хирский царь ан-Номан – Номан ибн Мунзир (580—606), могущественный царь из династии Лахмидов, правивших в Хире – арабском доисламском буферном государстве (на территории Ирака) по границе с Ираном.
[Закрыть]. Один из родственников воззвал:
– Клянусь я семьей Сасана[209]209
Семья (дети) Сасана – прозвище бродяг в нищих, восходящее к имени родоначальника 4-й династии персидских царей Сасана (см. примеч. 19 к макаме 2). Согласно народному сказанию, Сасан в юности был изгнан своим отцом Бахманом, ушел в горы к курдам, где собирались бездомные бродяги, и некоторое время прожил среди них, руководя ими. По свидетельствам путешественников, Каир действительно был местом сборища бродяг и воров; у них там был свой представитель, к которому можно было обратиться с просьбой о возвращении украденного.
[Закрыть], мастера плутовства и обмана, того, кто на свете первый хитрец и для каждого нищего образец! Заключит сей союз благопристойный в день этот светлый и всяких похвал достойный не кто иной, как лучший знаток наших дел, тот, кто в нищенстве вырос и в нищенстве поседел!
Этот выбор вызвал у всех одобрение, снискал всеобщее восхищение. Вот вышел вперед шейх почтенный, согбенный – дни и ночи кости его искривили и цветы его дерева побелили. Все с приветствием бросились шейху навстречу в ожидании мудрой речи, потом затихли из уважения, а старец поднялся на возвышение, уселся, погладил бороду, на подушки облокотился и к присутствующим обратился:
– Хвала Аллаху, отцу благодеяний и щедрых даяний, просящего к себе приближающему, надежды осуществляющему, тому, кто зекат[210]210
Зекат – см. примеч. 43 к макаме 5.
[Закрыть] с имуществ установил, а нищих отгонять запретил, кто человеку велел достатком своим с неимущим делиться и кормить убогого, который просить боится. Он, самый правдивый из говорящих, сказал и в Книге, ясно изложенной[211]211
Книга, ясно изложенная – один из эпитетов Корана.
[Закрыть], рабам своим предписал: «…и тех, у кого в имуществе доля, определенная для просящего и лишенного…»[212]212
…и тех, у кого в имуществе доля… – Цитата из Корана (сура 70, ст. 24—25).
[Закрыть]. Восхваляю его за пищу вкусную, которую он даровал для нас, прибегаю к нему за помощью, чтоб он не дал нам услышать отказ.
Я свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха единого, кто побирающихся награждает,, милостыню увеличивает и ростовщичество запрещает; свидетельствую, что Мухаммед – раб его преданный и любимый и посланник, рабами Аллаха чтимый; послал его бог, чтобы тьму уничтожить светом ярких лучей, чтоб уделить обездоленным из доли гордящихся богачей. Посланник сжалился над бедняками и укрыл покорных своими крылами, он имущих налогами обложил и долг милосердия им разъяснил. Пусть Аллах осенит его благословением, одарит возвышением, к престолу своему приближением!
А дальше скажу: установлено для вас Аллахом супружество, чтоб добродетели вам держаться, плодить потомство и размножаться. Сказал Он – слава Ему! – чтобы вы постигали: «О люди! Мы создали вас мужчиной и женщиной, сделали народами и племенами, чтобы друг друга вы знали!»[213]213
О люди! Мы создали вас мужчиной и женщиной… – Цитата из Корана (сура 49, ст. 13).
[Закрыть]
Вот Абу Ходил Клянчил ибн Просил, обладатель лица бесстыдного, вранья очевидного, крика и бормотания, приставания и надоедания, в жены берет себе назойливую и шумливую, остроязыкую и бранчливую красавицу Побиралу Умм Прилипалу[214]214
Абу Ходил Клянчил ибн Просил, Побирала Умм Прилипала. – Слова «абу», «ибн», «умм», входящие в состав арабского имени, означают соответственно: «отец», «сын», «мать». Ср. примеч. 44 к макаме 5.
[Закрыть] ради ее привычки к брани и стычке, к делам сомнительным, к местам подозрительным, за то, что к наживе устремляется живо, не предаст, не продаст, в обиду не даст. Чтобы такую невесту добыть, щедрый калым жених готов заплатить: принес он нищенский посох с сумой да битый кувшин с рваной кошмой. В зятья вы его берите и его веревку с вашей свяжите, а коль недостаток вас страшит, то своею щедростью Аллах вас обогатит[215]215
А коль недостаток вас страшит… – Перефразированная цитата из Корана (сура 9, ст. 28).
[Закрыть]! Эти слова я произношу и прощенья великого для себя и для вас прошу; молю, пусть Аллах ваш союз от гибели сохранит, потомство даст многочисленное и к тому же делу определит!
Когда старец речь завершил и с родственниками невесты договор заключил, в толпу посыпалось небывалое множество сладостей и монет – щедрость подобную еще не воспел ни один поэт, и будь тут скряга, скупой не в меру, даже он бы последовал такому примеру! А старец поднялся, волоча свои полы; он пошел впереди всей компании буйной, веселой.
Сказал аль-Харис ибн Хаммам:
– Любопытство опять меня потянуло, за собою маня, – хотелось достойно завершить веселье этого дня. Пошел я за ними к праздничному столу, который от яств ломился, – как видно, повар искусный над ним потрудился. Гости расселись, опережая друг друга, и каждый пустил свои пальцы пастись по цветущему лугу. Я хотел потихоньку встать и от наступающей армии убежать, но старик посмотрел на меня внимательным взором с явным укором и сказал:
– Отчего же ты до поры выходишь из нашей игры, компанию благородную покидаешь, нами пренебрегаешь?
Я сказал:
– Клянусь тем, кто расположил небеса одно над другим и пронизал их светом своим, не возьму я в рот ни куска, не сделаю ни глотка, пока ты не скажешь, откуда ты родом, и где ты рос, и что за ветер в Египет тебя занес.
Услышав мои слова, старец вздохнул глубо́ко и слезы стал проливать обильным потоком. Когда же слезы иссякли, он умолкнуть всех попросил и во всеуслышанье возгласил:
Мне Серудж – земля родная,
Лучше города не знаю,
Сколько ни бродил по свету —
Не видал богаче края:
Воды слаще Сальсабиля[216]216
Сальсабиль – райский источник (Коран, сура 76, ст. 18).
[Закрыть]
В сад пустыню превращают,
Люди там, блестя, как звезды,
В горних замках обитают,
Ветры благостные веют,
Ароматы рассыпая;
Снег сойдет – покров цветочный
Землю пышно убирает.
Скажет, кто Серудж увидит:
Здесь порог земного рая!
Плачет, кто Серудж покинет,
Ливнем слезы проливая.
Прогнала меня оттуда
Чужаков жестоких стая,
Я в печали дни и ночи,
И вздыхаю, и рыдаю.
Неотступные заботы
Жалят не переставая,
А надежда где-то медлит,
Поступь у нее кривая.
Как же я отрину козни,
Что судьба мне строит злая?!
Говорит рассказчик:
– Когда он Серудж упомянул и ковер стихов предо мной развернул, понял я – это Абу Зейд со своими друзьями новыми, красноречив, как и прежде, хотя дряхлость сковала его оковами. Я радостно кинулся к нему, позабыв про его проделки, и стал с ним есть из одной тарелки. И потом каждый день к его огню я свой путь устремлял и раковины своих ушей жемчугами слов его наполнял, пока ворон разлуки не прокаркал нам расставание, и было оно словно глаза с веком прощание.
Перевод А. Долининой
Рамлийская макама
(тридцать первая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
– Когда во мне молодость бурлила, мешала мне молодая сила в доме своем сидеть, как в гнезде, и я решил побывать везде. Я знал, что странствия опытом полнят душу, домоседство же разум сушит. Поэтому стрелы расспросов повсюду я рассылал, огонь любознательности в себе разжигал и от Аллаха благословения ждал. Наконец тверже камня решимость моя укрепилась и цель утвердилась: задумал я в Сирию путь держать – на побережье торговлю начать. В дорогу далекую пустился я без оглядки и в Рамле[217]217
Ар-Ра́мля – небольшой городок на сирийском побережье Средиземного моря. Одноименный город расположен на территории Палестины (см. макаму 45).
[Закрыть] разбил наконец палатку.
Но тут же я встретил караван, готовый к ночному пути, – собирались паломники в Мекку идти. И сразу меня охватила страсть в священный город попасть; спешно стал я готовить верблюжью снасть.
Вот наш караван, словно Млечный Путь, потоком потек, рассекая пустыни грудь. Вел нас вперед наших душ огонь – и каждый спешил, как породистый конь. В пути находились мы и ночью и днем, то скачем быстро, то мерно идем. Вот и аль-Джухфа[219]219
Аль-Джухфа – название местности между Мединой и Меккой. Здесь паломники должны приготовиться к дальнейшим церемониям хаджжа, т. е. облечься в специальные белые одежды (ихрам), отказаться от всякого рода удобств и т. п. (см. примеч. 96 к макаме 14).
[Закрыть] – пути конец, услада благочестивых сердец. За удачу мы стали Аллаха благодарить, готовясь на землю святую ступить. Но едва мы сняли поклажу с верблюжьих горбов, как вдруг человек появился из-за холмов, облаченный в ихрам[220]220
Ихрам – специальная одежда паломников в Мекку, состоящая из двух кусков простой белой ткани: одним (изар) человек опоясывает бедра; другой (рида) накидывает на плечи; при этом тело остается полуобнаженным.
[Закрыть] уже на пути, прежде чем до мекканских святынь дойти. Он кричал:
– О люди, идите сюда! Вы услышите то, что спасет в день Суда!..
И все паломники к нему поспешили, тесным кольцом его окружили, приготовившись слушать, лица к нему обратили. Увидев вокруг людское собрание, для которого стал он центром внимания, полуголый паломник на пригорок взошел, откашлялся важно и речь повел:
– О сообщество тех, кто к Мекке спешит, разумеете вы, что вам предстоит? Вполне ли вы сознаете, на что решились, к чему идете? Быть может, вы думаете, что в Мекку хождение – это выбор верблюда и пути прохождение? Или ваших седел подгонка? Иль на спины верблюдов вьюков пригонка? Или вы полагаете, что хаджжа свершение – лишь утомление и тел истощение, от дома родного удаление, с детьми разлучение? Нет, клянусь Аллахом, прежде чем верблюда седлать, грех из помыслов нужно изгнать. Прежде чем к Каабе[221]221
Кааба – см. примеч. 15 к макаме 1.
[Закрыть] стопы приблизить, надо свою гордыню унизить. Следует также без рассуждения выказать богу повиновение и, прежде чем в дальний путь пуститься, подумать о том, как с людьми обходиться.
Клянусь тем, кто правила для паломников установил и в темную ночь их на правильный путь устремил, не очистит тех омовение, для кого обычно в грехи погружение, а обнажение тел не искупит преступных дел. Грязный грешник не должен иметь надежды, что сотрет с него грязь белизна одежды, что если изаром он обернется, то от прегрешений своих навек отвернется. Нет, не избавит бритье головы от зла, которое содеяли вы, а стрижка волос[222]222
Бритье, стрижка волос и ногтей входит в ритуал паломничества.
[Закрыть] не очистит надолго того, кто не чист в исполнении долга. Стояние на горе Арафат[223]223
На горе Арафат близ Мекки паломники собираются перед жертвоприношением на девятый день месяца зу-ль-хиджжа и слушают проповедь имама.
[Закрыть] помогает лишь тому, кто взоры свои горе́ обращает! В Мине[224]224
Мина – долина близ Мекки, в которой совершается обряд жертвоприношения во время паломничества.
[Закрыть] благословение получает только тот, кто зло на добро меняет, а след Ибрахима[225]225
След Ибрахима – след на камне, на котором, по легенде, стоял пророк Ибрахим во время постройки Каабы (см. примеч. 15 к макаме 1 и примеч. 41 к макаме 5).
[Закрыть] узрит лишь тот, кто следуя истине живет. Радость от хаджжа[226]226
Хаджж – см. примеч. 95 к макаме 14.
[Закрыть] лишь тот обретет, кто людям радеть не устает. Знайте, Аллах к тому милосерден, кто чист и до хаджжа был в вере усерден, кто умел угождением богу усладиться, прежде чем из святого источника[227]227
Святой источник – священный колодец Земзем при храме Кааба.
[Закрыть] напиться, кто от покровов греха отказался до того, как с одеждой своей расстался, кто на доброе дело был тороват до того, как встать на горе Арафат.
Затем говорящий голос возвысил, так что дрогнули горные выси. Его услышали и глухие, когда он сказал стихи такие:
Ты думаешь, верблюда оседлать
И ночи напролет в пути не спать —
В том хаджжа смысл? Поверь, мой друг, о нет:
Хаджж – это благочестия обет!
Хаджи[228]228
Хаджи – паломник в Мекку.
[Закрыть] все страсти должен обуздать —
И к истине святой пути искать.
Ты щедрость к людям прояви, хаджи, —
Просящему ни в чем не откажи!
Условие исполнишь – жди плода,
А нет – и не оставит хаджж следа:
Пожнешь, притворщик, тяготы пути —
Не благо, что в пути хотел найти.
Не снищешь ты награды и хвалы,
А честь твоя не избежит хулы.
Ты с ношей добрых дел, о брат, приди
К тому, с кем ждет нас встреча впереди:
Всевидящ он – и знает наперед,
Кто чист пред ним, кто хитростью живет.
Спеши творить ты добрые дела,
Пока к тебе кончина не пришла:
Коль смерть свою предупредишь добром,
Не станет стук ее нежданным злом.
Будь скромным, даже если, возлюбя,
Судьба венец возложит на тебя.
От каждой тучи ты дождя не жди,
Хоть кажется: вот-вот польют дожди.
Тот мудр, в ком независтлива душа,
Кто дни свои проводит не спеша:
Ведь станет жалким гордый человек,
А резвый – успокоится навек.
Продолжал рассказчик:
– Оплодотворил он бесплодье наших умов волшебными зернами слов, от которых ароматом Абу Зейда тянуло. И тотчас к нему меня потянуло, однако я остановился, подождал, пока он кончил стихи и с холма спустился. В страницы лица его мне хотелось вчитаться и до самой сути его добраться. Подошел я к нему поближе, пригляделся и вижу: это он, Абу Зейд, что слова, как жемчужины, нижет, тот, кого я, как лекарство, ищу и всегда без него грущу. Поспешно шаги к нему направив, я его крепко обнял, как лям обнимает алиф[229]229
Когда буква «лям» стоит перед буквой «алиф», они образуют лигатуру, переплетаясь друг с другом.
[Закрыть], и вместо в Мекку идти предложил, но он отказом меня огорчил, сказав:
– В этом хаджже я дал обет ни с кем не делить обед и в пути ни за кем не идти, спутниками не отягощаться и с лицемерами не общаться.
Затем он, торопясь, от меня убежал, а я его взглядом провожал, взор свой видом его насыщал, горькие вздохи ему вслед посылал. Вот он на песчаном холме остановился – словно в засаде расположился. И когда увидел, что тронулся в путь караван, он в ладоши ударил, как в барабан. И продекламировал:
Сравнится ли едущий в Мекку верхом
С усердным, что хаджж совершает пешком?
Поправший заветы мятежник лихой
Не может сравниться с послушным слугой.
О люди, ужели возможно равнять
Строителя с тем, кто готов разрушать?
Паломник, который в пути не радеет,
Назавтра, беспечный, о том пожалеет.
Блаженство Аллах неземное сулит
Тому, кто добро постоянно творит.
Презри суету и заботы мирские:
Они преходящи, как волны морские.
Лишь вечную пользу преследуй, душа,
А польза земная не стоит гроша.
Внезапен последнего часа приход,
Но помни: тебя неизбежно он ждет.
Свой мерзкий поступок слезами облей
И кровью сердечной – себя не жалей:
Земные проступки раскаяньем смой,
Пока не пришел Азраил[230]230
Азраил – ангел, приходящий за душами только что умерших.
[Закрыть] за тобой.
Свернешь навсегда ты с дурного пути —
И бог от огня тебя может спасти
В тот день, когда поздно прощенья просить
И грех никаким покаяньем не смыть.
Затем он меч своего красноречия в ножны вложил и по своим делам поспешил. И где бы ни делали мы остановки для водопоя или ночевки, всюду я Абу Зейда искал, но он бесследно пропал. И других я искать Абу Зейда просил, но его будто джинн от нас уносил или прах земли его поглотил… И такую тоску я испытал, какой раньше в пути не знавал! Никогда на чужбине я слез не лил так обильно и не вздыхал так сильно.
Перевод В. Борисова
Тифлисская макама
(тридцать третья)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
– Я рано направил все свои помыслы на постижение божьего промысла – и обет решил Аллаху дать: ни одной молитвы не пропускать. Я думал всегда – и в знойной пустыне, и в праздник, когда веселиться не стыдно, – о времени быстротекущем, всех правоверных к молитве зовущем. Я с радостью в сердце часы встречал, когда муэдзин с минарета кричал, и средь тягот пути не забывал для общенья с Аллахом сделать привал. Когда назначенный час наступал, я на молитвенный коврик ступал, боясь великого прегрешенья – святой молитвы несовершенья.
Однажды в Тифлисе среди бедняков я молился, и, когда весь люд по домам расходился, вдруг пред нами нищий старик явился: паралич лицо его перекосил, был он в ветхой одежде и казался лишенным жизненных сил. Сказал незнакомец:
– Заклинаю вас, благороднорожденных, молоком благочестия вспоенных: на короткое время остановитесь и выслушать мою мысль потрудитесь. А после делайте что хотите: или дарите, или, не одарив, уходите.
И люди откликнулись на зов – расселись пред ним, как гряда холмов. Прочтя на их лицах внимание и к мудрости приобщиться желание, он сказал:
– О обладатели добродетели! О светлого разума владетели! Лицезрение кое-что без слов объяснит, и дым всегда об огне говорит: седину не зачернишь, болезни не утаишь, немощь с тела не смоешь, а нужду не скроешь. Клянусь Аллахом, и я когда-то людьми управлял, запрещал и повелевал, отнимал и давал, богатством располагал, содействовал и помогал. Чума стороной меня обходила, горе знакомства со мной не сводило. Но одна за другой стали беды являться и в доме моем поселяться. И стало теперь в гнезде моем пусто и в ладони моей не густо. Невзгоды теперь – моя одежда, я на лучшее потерял надежду. Слезами дети мои обливаются, не плодами, а косточками их питаются. Перед вами позор я свой обнажаю и скрытое открываю только после всех бед, которые я испытал, после того, как все потерял, параличным стал. От этих печалей я поседел, и смерть для меня – желанный удел.
Долго и горестно старик вздыхал, а потом слабым голосом продолжал:
К тебе – о Аллах! – возношу упованья:
Доколе терпеть мне такие страданья?
Не в силах я сладить с жестокой судьбою,
Что мне приносила беду за бедою.
Ствол жизни моей раскололо ненастье —
И ветви сломали мне злые несчастья,
В кочевье моем всю траву иссушили,
В мой дом даже крысы дорогу забыли!
Теперь я, покинутый, с бедностью знаюсь,
Богатый когда-то, во всем я нуждаюсь.
Я был словно пальма на знойной дороге,
Сидели под ней и богач и убогий:
Под сенью листвы ее все отдыхали
И сладость плодов с упоеньем вкушали.
А ныне печалей злосчастный я узник:
Судьба изменила мне – бывший союзник.
И кто наслаждался дарами моими,
Презрел тот меня, позабыл даже имя!
Старик к вам взывает больной и голодный:
Найдется ли славный герой благородный,
Который его от напастей избавит,
Потери вернет, положенье исправит?
Продолжал рассказчик:
– Прежде чем старику поверить, люди решили его проверить, задавать вопросы стали ему, чтоб он порастряс перед ними жизни своей суму. Они сказали:
– Речь мы услышали многословную, да не видели дерево родословное. Столь же порода твоя родовита, сколь дождями туча твоя плодовита?
Старик отвернулся в раздражении, будто сказали ему о рождении трех дочерей вместо сына желанного, и он про себя шайтана клянет окаянного. Или стало ему обидно, что великодушия в людях не видно. Потом сказал, сокровенные мысли свои открывая, но голоса не повышая:
Клянусь Аллахом, если сладок плод —
Ему не корень сладость придает.
Вкушая мед, не думай, где пчела,
С каких цветов она его несла.
Из винограда станешь сок давить —
Умей вино и уксус различить.
Их различая, твердо будешь знать,
За что какую цену нужно брать.
Слывущий мудрым потеряет честь,
Когда в его уме изъяны есть.
И так умом своим старик всех восхитил, так красноречием, тонкостью обольстил, такое в речах показал превосходство, что люди забыли его уродство. И тотчас помощь ему предложили: что в карманах нашли, пред ним положили. И сказали:
– Искал ты влагу, а колодец сухой, насытиться жаждал, а улей пустой. Прими наше малое подношение без благодарности и поношения.
Но и малый их дар великим он посчитал и дарящим хвалу воздал. Потом прочь побрел, дороги не разбирая, спотыкаясь о камни, как лошадь слепая.
Продолжал рассказчик:
– Мне показалось, что старик притворяется и нарочно на ходу спотыкается. Я пошел по его следам – хотел во всем убедиться сам. Он посмотрел на меня краем глаза и отвернулся сразу. Но в безлюдном месте старик оживился, с веселым лицом ко мне обратился, в друга искреннего из обманщика превратился. И сказал:
– Я вижу, идешь ты тем же путем. Хочешь и дальше пойдем вдвоем? Не ищешь ли спутника честного и полезного, услужливого и любезного?
Я ответил:
– Спутника такого найти – большую удачу в пути обрести!
Старик воскликнул:
– Ты нашел его – веселись! Искал благородного – с ним рядом держись!
Тут он долгим смехом залился и вмиг от паралича исцелился. Это был Абу Зейд, друг мой любимый, здоровый и невредимый! Я рад был его исцелению, но стал упрекать его, что всех он ввел в заблуждение, однако хитрец меня перебил и так стихами заговорил:
В лохмотьях пришел я, чтоб люди сказали:
«Бедняга!» – и денег мне быстро собрали.
Здоровый болящим не зря притворялся:
Сполна получил он, чего домогался!
Ходил бы голодным в одежде приличной —
Удаче не быть, не ставь я параличным!
Затем сказал:
– В этой стране больше незачем мне оставаться и от жителей ее нечего домогаться. Коли хочешь, компанию составим – двойные следы на дороге оставим!
Потом мы два года вместе блуждали и разлуки не ждали. Я хотел, чтобы так и вся жизнь прошла, но судьба наши пути развела.
Перевод В. Борисова
