Текст книги "У чёрного моря"

Автор книги: Аб Мише

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

16.11.1999. В. Коган – мне: “В начале лета Зоя Исаковна Гербзон, давнишняя приятельница А. Шевалёва по телефону просила меня встретиться с подругой родственников её мужа, приехавшей из Сан-Франциско и интересующейся фактами и фотографиями из больницы тех времён. Я отослала её к А. М. Пасечниченко”.

В Сан-Франциско жили одесситы Лев Думер, коему шёл девятый десяток, и его жена Лидия. Люди пылкие, память и благодарность в них неистовы. В своей квартире отвели комнату под собственный музей Холокоста. Собирают материалы, пишут в газетах, от захолустных до известных, не боясь ни собственного запала, ни ошибок в подробностях, ни цифр неточных. Зато читают американские одесситы и отзываются свидетели событий, и открываются имена спасённых. Думеры ведут своё расследование и узнают о Лиле Шарканской (по отцу) – Раппапорт (по матери), а сегодня Золоторевской.

Лиля – живое подтверждение праведного деяния Шевалёвых; её свидетельство Яд ва-Шему всех важней. Имя Лили обнаружили В. Коган и А. Пасечниченко в записках А. Шевалёва 1977 года, найденных в музее больницы. В. Коган упросила А. Е. ради памяти об отце искать Лилю. Кто-то сказал, что она жила в Киеве и уехала в Израиль. А. Е. через свою киевскую родственницу хотел что-либо выяснить – не вышло. Катя Гусарова писала В. Коган в марте 1999 г.: “Попытаюсь найти Лилю Шарканскую в Израиле через министерство иностранных дел” – тоже не вышло. А в Одессе Л. Дусман, он тоже ищет Лилю, и он общественный деятель и среди обратившихся к нему объявляется Л. Удалова, которая, оказывается, знает Лилю, которая, оказывается, живёт в США. В своей книге “Помни! Не повтори!” (Одесса, 2001 г.) Л. Дусман говорит, что он нашёл в США Лилю и 20 марта 2000 года послал ей видеокассету Андрея Шевалёва. Возможно, через Думеров, как пишут они сами и Лиля.

05.12.2000. Думеры – Яд ва-Шему: “Дорогие друзья! Мы, Лев и Лидия Думер – одесситы! В нашей семье в годы оккупации погибло 6 человек... Страшная трагедия акта Всесожжения евреев, которого не знала История Человечества... обязывает нас неутомимо работать над историей Холокоста в Одессе! Посылаем Вам... наше исследование под названием “Одесский Шиндлер – русский Праведник мира”. Мы уверены, что наше исследование окажется достаточным, чтобы Вы присвоили звание “Праведники мира” семье Шевалёвых...

... Нам удалось найти первого свидетеля спасения Шевалёвыми евреев. Это Лиля Золоторевская (по мужу)... Адрес и № тел. в г. Нью-Йорк...”

11.01.2001. Катя Гусарова – Лилии Золотаревской: “В годы нацистской оккупации Вам помогли спастись... Мы хотели бы получить Ваш подробный рассказ о событиях тех лет..”.

06.02.2001. Письмо в Яд ва-Шем от Лилии Золоторевской (оно уже мною выше приводилось): “Лев и Лидия Думер прислали нам видеоинтервью фонда Спилберга с профессором Андреем Евгеньевичем Шевалёвым, в котором он вспоминаетобо мне”.

Золоторевская подтверждает своё укрытие в психбольнице и сообщает имена ещё нескольких спасённых евреев. Она пишет, что после спасения Шевалёвыми решила стать, как они, врачом-психиатром, что просит воздать должное отцу и сыну Шевалёвым хотя бы посмертно: “Хочу, прошу, надеюсь, что их память будет увековечена”.

17.02.2001. Думеры – в Яд ва-Шем: “Многоуважаемаяг-жа Катя Гусарова! Отправляя Вам нашу исследовательскую работу о Холокосте в Одессе и о Шевалёвых, мы не сидели сложа руки, а энергично продолжали начатый нами поиск новых свидетелей...

...посылаем Вам заявление Валентины Тендлер из Сан-Франциско о спасении Шевалёвыми её мужа Владимира Тендлера... который прожил под охраной Шевалёвых 811 дней и ночей..”.

Они шлют в Яд ва-Шем показание Вали Тендлер, вдовы Вольфа Тендлера, который много раз после войны рассказывал жене, как в январе 1942 года он по дороге в слободское гетто встретил приятеля Андрея Шевалёва и тот привёл его в психбольницу к своему отцу: “Профессор сказал Вольфу: “Если хотите выжить, запомните: вы слышите, вы понимаете, но говорить не можете... Вы должны симулировать тяжёлого психического больного – рыться в мусорниках, есть под столом, отказываться от еды, вплоть до того, что выбрасывать её и т.д. Только со мной, наедине, я разрешаю вам говорить”... Вольф Тендлер научился сапожничать в мастерских психбольницы, которыми руководил Андрей Шевалёв. На протяжении двух с половиной лет он никогда и ни с кем не говорил – за исключением нескольких раз, наедине со своим спасителем Евгением Александровичем Шевалёвым”.

(В. Коган со слов А. Е. Шевалёва уточняла: “Тендлер, считая себя в больнице в полной безопасности, воспрянул духом и при посещении отделения Андреем Евг. беспечно расспрашивал его о последних новостях. А. Е. на него прицыкнул, объяснив, что подобные разговоры могут стоить им обоим жизни, если кто-нибудь услышит, велел поднять воротник халата (существует какой-то синдром воротника) и дал ещё несколько указаний по симуляции”. Тоже живописные детали).

19.02.2001. Думеры шлют Яд ва-Шему фотографию Одесской психбольницы и записку: “Внимание! Справка. Через “Одесское гетто” прошли и в дальнейшем уничтожены более 100.000 евреев!!! На Слободке начиналась КРОВАВАЯ РЕКА евреев Одессы! Волей Всевышнего там же существовал “Остров спасения”! Его создал проф. Е. А. Шевалёв и его сын Андрей... Отец и сын спасли более 700 человек!!! Спасено 350 евреев!!!”

Через океан, в Иерусалиме Катю Гусарову опаляет яростное нетерпение Думеров. Другие более сдержанны, но, чувствуется, не менее напряжены. Л. Дусман: “8.02.2001. Уважаемая Катя Гусарова! В октябре 1998 года в адрес Яд Вашем были направлены документы на представление проф. Шевалёва Евгения Александровича и его сына Андрея Евгеньевича к званию “Праведник Мира”... Мы не имеем никакой информации о судьбе этих документов... Мы очень сожалеем, что такие люди никак не отмечены в музее Яд Вашем”.

Несложно представить себе разговоры в Одессе, когда полная воля откровенности и воображению! Израиль – что вы, не знаете? – им плевать на наши просьбы... они, видите ли, сомневаются, ищут спасённых – а что, Андрей Шевалёв, профессор – мальчик с улицы, он врать будет?.. они там тянут резину... если бы подмазать... ах, оставьте, всюду берут... Они вообще могли возбудить дело Шевалёва просто для плана, количество Праведников увеличить или ещё что, может быть, ради карьеры кому-то понадобилось, а потом не надо стало, надоело возиться или ещё что... ой, кому можно верить?! Не смешите меня!..

...Сижу в Яд ва-Шеме, обезьяньи бездумно вбиваю слова в компьютер, количество задано, гоню норму, мигает опостылевший экран, глаза болят – одно утешение, что спрятан в прохладу от иерусалимского жарко-давящего полдня; и – звонок. В трубке Катя Гусарова: “Только что кончилось заседание Комиссии. Шевалёвым присвоено звание Праведников” – голос усталый и радостный. Апрель 2001-го года.

21.05.2001. В. А. Шевалёва (жена Андрея Шевалёва) – Думерам: “20 мая с.г. мне позвонила Валентина Коган. [Сообщила, что] Е. А. Шевалёву и его сыну Андрею присвоены звания “Праведников Мира” Я второй день хожу вся растерянная, несобранная, плачу. Если бы мой Андрей дожил до этого дня. Но, увы!”

Теперь на радостях и Думеры пишут в газете: “Спасибо, друзья из Яд ва-Шема, за понимание. Спасибо Вам, дорогая наша Катя Гусарова...” ИВ. Тендлер: “Многоуважаемая г-жа Катя Гусарова!.. Я, Валя Тендлер и две наши дочери София и Инна счастливы, что имена спасателей нашего незабвенного мужа и отца – Владимира Тендлера увековечены на века! Мы понимаем, что не так легко и просто было это сделать спустя прошедшие 60 лет!.. Мы высоко оцениваем Ваш личный вклад в это дело, Вашу оперативность и чёткость. Дай Вам Бог силы и здоровья!”

02.07.2001. В. Коган – Начальнику отдела “Праведники Мира” Яд ва-Шема: “Примите мою благодарность и поздравления с тем, что наши общие усилия привели к желаемому результату: проф. Е. А. Шевалёву и его сыну проф. А. Е. Шевалёву присвоено почётное звание “Праведники Мира”. Увы, посмертно.

Если Вас не затруднит, передайте, пожалуйста, мои поздравления и благодарность Кате Гусаровой (я знаю, что она приложила много усилий для положительного решения по “делу” Шевалёвых)..”.

Протокол счастливого заседания Комиссии Яд ва-Шема. Меньше двух страниц. Каменные углы квадратов иврита. Чёткие фразы: суть дела и решение. Отмечены те, кто сотворил память о Шевалёвых: Лилия Золоторевская, Валя Тендлер, Валентина Коган, прочие радетели... И дата – 12 апреля 2001 года.

12 апреля. В СССР День космонавтики. Ровно сорок лет назад, в 1961-м, взлетел Гагарин. “Бывают странные сближенья”. Гагарин и Шевалёв. Подвиг и подвиг. Один светит, говорят, на века, другой – еле видно. Но сказано: “Не стоит земля без Праведника”, а без ракет, похоже, могла бы и обойтись.

Не дожил Андрей Евгеньевич Шевалёв, чтобы порадоваться. Опоздала почесть.

И, кажется, ущербна она.

Думеры в своих газетных публикациях и в обращении к Яд ва-Шему 17.02.2001 говорят и о старшем сыне Е. А. Шевалёва офтальмологе Владимире Евгеньевиче Шевалёве,“который, будучи врачом госпиталя и находясь у нацистов в плену в Севастополе, очень активно спасал там евреев!” Насколько “активно” иво множественном ли числе “евреев” здесь неясно, но об одном спасённом, одесском враче-еврее В. Лельчицком писал в одесской прессе Л. Дусман. Он, как и Думеры, призывал присвоить звание Праведника Народов Мира троим Шевалёвым, отцу и двум сыновьям. Может, оно было бы справедливо? Сегодня по очередному капризу судьбы я наталкиваюсь в Зале Имён Яд ва-Шема на Лист еврея-хирурга М. Ваксберга, где указано, что ему, тяжелораненному, Владимир Шевалёв помогал в немецком плену (подробнее см. выше, на стр. 246).

Ещё обоснованней огорчиться по поводу жены и матери Праведников Шевалёвых. И Золоторевская, и В. Тендлер, прося Яд ва-Шем присвоить звание Праведника отцу и сыну Шевалёвым, не задумались, видимо, о ней, которая работала в той же больнице и жила там же и, с какой стороны ни возьми, не могла не разделять с мужем и сыном хлопоты по спасению и опасность. В рукописи Владимира Шевалёва есть в этом как раз смысле эпизод: “В своих воспоминаниях моя мама пишет о трагической судьбе известного одесского невропатолога проф. Розенцвейга... Мои родители стали уговаривать его прийти к одному знакомому, от которого его они заберут в больницу в качестве больного. Но вместо этого проф. Розенцвейг попросил свою жену сделать ему инъекцию из шприца с ядом, вышел из дома и упал на тротуар мертвецом”. И в записях Андрея Шевалёва неоднократно при упоминании спасения евреев мать фигурирует вместе с отцом. Об её вовлечённости в ситуацию можно судить и по свидетельству В. Коган со слов Андрея Шевалёва: “Когда Одесса была освобождена, один из спасённых в больнице евреев приходил к матери А. Е. Евгении Никодимовне с просьбой дать ему медицинскую справку, освобождающую от военной службы. Евг. Никод. была очень удручена этим обстоятельством, говоря, что по её понятиям спасённый еврей долженбы быть в первых рядах мстителей”.

Легко представить, насколько претили ей дезертирские интриги спасённого еврея, тогда как собственный её сын,24-летний Андрей после освобождения Одессы тут же добровольно подался на фронт, объясняя, что чувствует себя виноватым, так как оккупация лишила его возможности воевать с немцами. Он, уверяет Дусман, узнал о начале войны, летя в альпинистскую экспедицию, и мгновенно примчался с Памира, чтобы идти на фронт, отказавшись от освобождающей льготы студента-медика (а попав в госпиталь, оперировал, работал по двадцать часов в сутки). Старомодная этика русской интеллигенции...

Евгения Никодимовна Ясиновская в Лозаннском университете стала врачом и, защитив диссертацию, доктором медицины. Хирургом-женщиной – большая редкость по тем временам. Она работала в знаменитой клинике профессора Ц. Ру, затем её потянуло в Россию, на родину. Гордая Россия иностранных медицинских дипломов не признавала. Гордая Евгения Никодимовна Россию одолела: в Новороссийском университете сдала двадцать семь экзаменов, все с отличием, и получила звание русского врача. Здесь, в Одессе, в 1910 году, двадцати семи лет от роду она вышла замуж за Е. А. Шевалёва. Они уехали в Петербург, работали несколько лет в Психоневрологическом институте у В. М. Бехтерева, который руководил докторской диссертацией Евгения Александровича (не из сора, заметим, росла поэма шевалёвской семьи; великий Бехтерев на процессе Бейлиса защищал евреев от ритуального навета).

Туберкулёз Е. А. Шевалёва заставил супругов вернуться в Одессу в 1918 году. Здесь Евгения Никодимовна воевала с детской беспризорностью и проституцией, с эпидемией тифа (едва не погибла, заразившись), создала приют для сотни недоразвитых детей. Из письма В. Коган от июля 1997 г.: “Она устроила нечто вроде колонии на территории дачи Шевалёвых (на Французском бульваре, напротив квартиры), прихватив часть соседской территории. Она сотрудничала с руководством подобных колоний в других городах, переписывалась с Макаренко. А. Е. рассказал мне о том, как за постановку в колонии силами воспитанников “Сказки о царе Салтане” Евгению Никодимовну арестовали советские власти, усмотрев в спектакле о царе контрреволюцию. Я думаю, тот факт, что информация о 15 спасённых еврейских детях и что это были именно дети, судьбами которых она вообще так много занималась, свидетельствует о её причастности к этой акции...”

С 1927 года Евгения Никодимовна работала вместе с мужем в Одесской психбольнице.

Через пятьдесят лет после первой её, швейцарской диссертации, в 72 года, она защитила вторую диссертацию. Она уже была на пенсии, но её захватил общесемейный порыв: в те годы сыновья писали докторские работы, одна из дочерей – кандидатскую. Семья была – профессорская.

...Удивительная была семья. Обидно, что одесситы, упёршись в имена Евгения и Андрея Шевалёвых, почти не коснулись Владимира и вообще не догадались вспомнить Евгению Никодимовну. А я-то сам?! Только сейчас, в 2004-м, разбираясь в бумагах своих, нашёл письмо В. Коган октября 1998-го ещё года: “Справедливо было бы ставить вопрос о праведничестве не только Евг. Ал.Шевалёва, но и двух его сыновей – Андрея и Владимира, а может быть, и жены Евгении Никодимовны. О подвижничестве брата и матери Андрей Евг. рассказывает, припоминая при каждой встрече со мной какие-то детали”. Вот ведь был звоночек, прежде всех остальных, да не услышал я – каюсь.

Катя Гусарова сегодня, в 2003 году готова воевать за присуждение звания Праведника и Евгении Никодимовне, и Владимиру Шевалёву. Оно бы следует для очистки нашей, живущих, совести. Но опять же, где сыскать свидетельства спасённых?.. Умерла уже Пасечниченко, крысы жрут архивы в бесхозном месте, где пропадают записи Шевалёвых. Всё утекает, остаются вопросы, загадки; ответы могли бы быть поучительны, но какая новая В. Коган найдёт силы и время искать очевидцев, побуждать их, пробуждать?

41. СЕЙЧАС

И что сегодня Одессе до прошлой войны, до Праведников?.. У неё свои заботы: “Сменимо життя на краще!” – писано на боку троллейбуса, мятого, битого, грязного, неуверенно синего, кажется бессменного и не перекрашенного с сорок седьмого года, когда он вышел на первый в Одессе маршрут. Мечта тогда у меня была: накопить денег и целый день кататься в троллейбусе.

Туманы полувека. Я помню дом на Пушкинской: от двери на высоком первом этаже прямо на тротуар спускались четыре ступени литой узорной лестницы, на них сидели евреи – хозяин-футболист и соседи-болельщики, лузгали семечки, шелуха на губах и подбородках осыпалась от вскриков после вчерашнего матча: а был пеналь во втором тайме? а Коля, Колян наш непроходимый Хижников, как он завалил ихнего форварда, на бегу просто трусы сорвал, ну, хохмач... Стою я сейчас перед той лестницей – а она пуста, и дверь та заколочена наглухо. Исчезает еврейская Одесса. На доме, где дворник Петро, вывезя старуху Розину, начертал крест в знак чистоты от евреев, сегодня я тот крест не нахожу.

Но похоже, скоро его можно будет ставить на всей Одессе.

И. Бабель(из рассказа “Конец богадельни”): “Невыразимо печальная дорога вела когда-то в Одессе от города к кладбищу”.

Валентина Коган ездит с мужем на кладбище навещать родные могилы. Попутно они – такие люди всегда вешают на себя чужие долги – проверяют захоронения, о которых просят уехавшие в разные страны друзья.

– С каждым годом, – говорит В. Коган, – всё больше времени уходит на эти посещения, множатся и множатся беспризорные могилы. Что дальше будет?..

Кладбище – останки общины, иссыхающей, как листва на межмогильных тропках. Теснота оград и памятников, тоска надписей: скупые или слезливо безвкусные – а горе одно, пронзительное горе запоздалой любви и безвозвратной потери. На оградах – доски с именами родственников, разбросанных Катастрофой; за ними Дальник, Богдановка, Доманёвка, виселицы на Александровском, одесская тюрьма 37-го и 41-го – конечно, если кто-то догадается вспомнить. В гитлеровском огне и под сталинским катком не истребясь, выдержит ли сегодня еврейство собственное беспамятство?..

Что я так мрачно о грядущем?

...У входа, почётнейшее место заняв, изумляет мощью фараоновых пирамид мраморный эпос покойных цыганских баронов: безмерные надгробия, на стелах налитые интеллектом табора фигуры, неукротимая поэзия перстней, торсов, усов и эпитафий: “Царём ты был – царём остался И память о тебе жива И роду нашему большому Ты путеводная звезда”.

Слава Богу, будет кому намекнуть про евреев: ведь цыган нацисты тоже изводили, хотя и не столь “окончательно”. И имена покойников-цыган попадаются знаменательные: “Зачем так рано, Мося милый, покинул ты навеки нас..”.

Анекдот: Звонок из-за границы: “Алло, это Одесса?” – “Чтоб да, так не очень”

Но ещё слышно: “Рабинович, говорят, вы стали импотентом? Такое несчастье! – Что вы! Как гора с плеч”. Или: “У вас есть разменять сто долларов? – Нет, но спасибо за комплимент”. Ещё можно прочесть в местной газете объявление: “Изготовление отечественных и импортных зонтиков на Дерибасовской во дворе дома 9”. И Интернет радует: “Жители Одесской области тратят в год на 150 миллионов гривен больше, чем зарабатывают”.

И вот они, евреи, вот: общественные и религиозные организации, школы, спортивные, театральные коллективы. Собрания, склоки, суета, благотворительность, кормящие руки заграничных евреев – вихрится жизнь. “Категорически здрасьте”. Городские власти благосклонны, телевидение и радио выступают на еврейские темы. Фамилии знаменитых евреев появились в названиях улиц Одессы. Установлены, хотя далеко не везде, памятные знаки на местах гибели евреев в годы оккупации. Президент Украины наградил одесского профессора-еврея орденом Богдана Хмельницкого, и голова жидогуба Богдана торчит посреди бывшей Молдаванки уже почти дружелюбно.

Сколько евреев ни растаяло в дальних землях, но тридцать тысяч ещё топчут одесские тротуары: упитанные деловые люди и полууголовные живчики, пенсионеры и беззаботная юность. Работают, учатся, смеются, горюют, кто-то подторговывает, кто-то подворовывает – крутятся... Несколько тысяч – музейной редкостью – потомственные одесситы, патриоты Одессы, кому не по силам обрубить пуповину, сорваться с места – им остаётся уповать на грядущую братскую любовь соседей и донашивать своё прошлое. Среди них последние интеллигенты – завсегдатаи библиотек, вернисажей и концертов, лелеющие безукоризненную русскую речь, почтение к Гилельсу, историю города и семейные предания. Я видел их в октябре 2002 года и когда приехал ещё раз, в мае 2003-го.

Оказалось, весенняя Одесса, как бы сказать поделикатнее, пахнет нерадостно. Не столько кошками и мочой, как мне дурно предсказывали в Израиле, но мусором, не удалённым из подъездов. Могло бы быть и почище, если бы жильцы позаботились, поскольку подъезды повсеместно запираются. Двери, железные, корявые, ржавые, иногда с окошечком зарешёченным, – на запоре, каждый жилец снабжён ключом, а пришлый визитёр должен заранее сговариваться с хозяином. Домофонов, общепринятых на “западе”, здесь ещё нет, но грабежи квартирные есть... Так и живут, в опаске.

А на улице Мечникова я зашёл во двор и среди запертых наглухо подъездов навстречу мне один – нараспашку. И за растворённой его дверью, на площадке первого этажа настежь вход в квартиру, и на пороге пожилая хозяйка в лучезарности гостеприимства, за её спиной стол с умилительным натюрмортом: селёдка, прикрытая крошевом зелёного лука, непременное в Одессе сливочное масло, водкой искрящаяся бутылка, маца от недавнего Песаха, сыр, фаршированная рыба из довоенного моего, с бабушкой, детства: котлетка крутенькая, зубу поддающаяся кокетливо, с нежным сопротивлением, пахнущая лавролистно и корично – кулинарная диверсия, разящая кучно вкус, нос, память... Это я в гостях у Полины Адольфовны Домберг, подруги Шуры Подлегаевой.

Я пробыл в Одессе три дня. Один из них случайно пришёлся на дату рождения Александры Николаевны. Я говорил о ней с Полиной Домберг, а потом с семьёй А. Н. – дочерью Аллой, внучкой Ириной, зятем Геннадием – все люди красивые, сильные, открытые – Подлегаевой под стать. Поминали А. Н. Пригубили водочки, плеснули коньячок... Добрая тень витала над нами.

Дочь Подлегаевой Алла выудила из оккупационных лет: на какой-то железнодорожной станции мама в феврале увидела человека, уезжающего на ступеньках вагона, и отдала ему свои рукавицы, чтобы мог держаться за обледенелый поручень; благодарный, он крикнул ей: “Обещаю: завтракать теперь ты будешь только с шампанским!” – и сгинул, шампанское испарилось хохмой в студёном небе.

Шуре Подлегаевой не шампанское, не “струя и брызги золотые” – ей только хлеб доставался чёрный, грубейшего помола, горько-солёный – странно так Бог распорядился. Спасибо Ему хоть за посмертный почёт.

В конце нашей встречи внучка Подлегаевой, царственно статная Ирина показала мне двойное паспарту, раскрывающееся книжкой, внутри соседствовали фотографии подруг, Шуры Подлегаевой и Наты Теряевой – совсем молоденькие, живым огнём блистающие... А дочь А. Н. Алла спросила меня: “Это правда, что в Израиле есть место, где написано мамино имя?”

И я рассказал о Мемориале Яд ва-Шем, об Аллее Праведников и стене, где теперь, почему-то устав сажать деревья, Яд ва-Шем высекает имена тех, кто спасал евреев. Я живописал эту стену потомкам Подлегаевой тем усерднее, чем больше сокрушался мыслью, что не слышит нас Александра Николаевна, что поминаем – вслед.

Оставалось утешиться тем, что рядом с домом Полины Домберг, повторяя Аллею Яд ва-Шема, шелестят берёзы в честь одесских Праведников. Здешняя Аллея – детище израильского энтузиаста Я. Маниовича, бывшего узника Богдановки, к счастью, достаточно благополучного и сердечного, чтобы собственными силами и средствами ставить в Одессе памятные камни на местах гибели евреев и увековечить Праведников местным повтором иерусалимских именных деревьев. Там – харувим, рожковые деревья, плодами врачующие тело, здесь – берёзы, душу овевающие; в обоих случаях – добро и жизнь.

Вдоль этой аллеи на скамейках бабушки жуют слухи и воспоминания, рядом галдят внуки. Тоненькие деревца вздрагивают младенческой зеленью, небо голубеет, солнце облаком прикрывается... У деревьев – жестяные таблички с именами Праведников. И на двух памятных камнях под еврейским изречением “Спасший одну жизнь – спасает целый мир” выбиты те имена и под номером 33 значится Подлегаева Александра Николаевна... Назван и Видмичук, и Стойкова, и Авдеенко, и другие. Но не все, далеко не все...