Текст книги "Черный Легион: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Оракул

Ни Леор, ни я не опустили оружия. В воздухе мерцали бесформенные слабые призраки, ласкавшие нашу броню бесплотными руками. Ждущие демоны, которым хотелось родиться. Я чувствовал, как они жаждут пламени наших душ и желают, чтобы мы просто прибегли к насилию, даруя им жизнь посредством эмоций и кровопролития.

– Назови себя, – велел Леор стоящему трупу.

– Саргон, – раздался в воксе сухой шепот. Скрипучий голос звучал напряженно от усилия, а не от злого умысла. Существо произносило слова шепотом, выталкивая их из прогнивших легких, поскольку ни бронекостюм, ни холод лишенной солнца пустоты не смогли полностью уберечь тело от процесса разложения.

Прочие не обладали талантом к Искусству, однако я чувствовал психические нити между движущимся трупом и разумом, который оживлял кости создания. Стоявшая позади нас фигура сутулилась, ее мышцы были мертвы – марионетка, которая шевелится лишь по воле находящегося поблизости кукловода. Я опустил топор и посмотрел на Несущего Слово.

– Саргон – это ты.

Бронзовый шлем пленника утвердительно качнулся, однако шипящий ответ пришел от стоящего мертвеца.

– Саргон Эрегеш, некогда из Семнадцатого Легиона. Некогда из ордена Медной Головы. Некогда воин-жрец Слова.

– Некогда? – переспросил я. У всех группировок разная степень верности и участия в делах родного Легиона, но мне встречалось мало таких воинов XVII-го, кто бы отринул учения Лоргара.

– Я несу просвещение и знание, однако это более не Слово Лоргара.

Я посмотрел на Фалька в поисках разъяснения.

– Где ты его схватил?

Тот покачал головой.

– Я его вообще не ловил. Он пришел к нам после падения Луперкалиоса и сложил оружие. Оковы – это просто мера предосторожности.

И оскорбление. Даже сейчас Фальк сохранял гордыню своего примарха. Он всегда мало принимал в расчет чужие потребности и мелкие особенности. Я обратился к коленопреклоненному воину, а не к говорящей от его имени кукле.

– Почему ты не разговариваешь?

Несущий Слово поднял красную перчатку и коснулся горла кончиками пальцев. Слова снова произнес стоящий позади меня труп.

– Раны, полученные на Терранской Войне. Один из сынов Сангвиния рассек мне горло. Его клинок лишил меня гортани и языка.

Я не чувствовал в нем лжи, но, по правде говоря, я вообще мало что чувствовал. Его защита была сильна, причем не только за счет железной воли. Он не просто оживлял мертвеца как игрушку – его сущность рассеивалась между трупом и его собственной плотью, и душа обитала одновременно в двух телах. Подобное действие требовало невероятного уровня контроля.

Если тебя лишил дара речи вражеский меч, то почему ты не говоришь так, как я сейчас?

Ответом мне стало молчание. Ни Несущий Слово, ни труп никак не отреагировали. Я попытался еще раз.

Ты не слышишь моих слов?

Все так же ничего. Гира рыскала по палубе под командным возвышением, наблюдая за нами голодными белыми глазами.

Он не слышит нас, – передала она мне. Я вижу пламя его души как огонь в клетке. Она жива, но скрыта. Здесь, но не здесь.

По каналу связи между нами физически ощущалось ее настороженное замешательство. Я снова перевел взгляд на стоящего на коленях воина. В случае с практически любым из живых существ я мог чувствовать фрагменты их эмоций и воспоминаний как хаотичную дымку, окружающую сознание. Требовалось не более чем секундное усилие мысли, чтобы заглянуть в их жизни.

Аура же этого воина представляла собой дым. Просто… дым. Голоса внутри нее были слишком приглушенными, чтобы разобрать их слова. Цвета выглядели поблекшими, полностью утратившими жизнь.

Кто-то, или что-то прижгло дух этого человека. Его отделили от прочих живых существ в том отношении, которого никогда не осознает большинство смертных. Как и сказала Гира, он был там, но не там.

– Кто это с тобой сделал?

– Я уже сказал тебе, – произнес стоящий труп, а Несущий Слово вновь коснулся своего горла. – Кровавый Ангел.

– Нет. Кто отделил твою душу? Кто запер твою сущность таким образом?

Леор с Фальком глядели на меня так, будто я нес околесицу. Я не обращал на них внимания, ожидая ответа Несущего Слово.

– Я не могу сказать, – передал по воксу мертвец. Я снова не почувствовал лжи пленника, однако его ответ был столь неопределенным, что мог означать что угодно.

– Не можешь, или не хочешь?

– Я не могу сказать.

– О чем ты говоришь, Хайон? – спросил Леор. – Кто и что с ним сделал?

– Его разум и душа ограждены так, как мне никогда не доводилось видеть. Я мог бы пересилить его волю, но все равно не узнал бы ни малейшей доли того, что он скрывает в своей памяти. Это с ним кто-то сделал, но я не могу представить, у кого есть такие способности. Возможно, мой брат Ариман. Или же мой отец Магнус.

– Я не встречал ни того, ни другого, – прохрипел труп в вокс.

– Волнующе, – прокомментировал Леор. Его голос был полон скуки.

– Почему ты сдался Дурага-каль-Эсмежхак? – спросил я.

– Этого потребовала судьба, – отозвался мертвец.

– Я не верю в судьбу. Скажи мне правду.

– Колесо судьбы продолжает вертеться независимо от того, веришь ли ты в его движение или нет, Искандар Хайон. Оно столь же неизбежно, как ход времени.

То, что ему было известно мое имя, не стало неожиданностью. Он мог узнать его сотней способов. Меня больше занимал фанатизм, который был слышен даже в голосе мертвеца.

– Скажи мне правду, – повторил я.

– Я знаю, где спрятан «Мстительный дух». Я несу это знание тем, кому оно нужно сильнее всего.

– Чрезвычайно сомнительная щедрость. Откуда тебе известно, где находится флагман Девяти Легионов?

Различающиеся глазные линзы Несущего Слово уставились мне в глаза.

– Потому что я был на его борту.

Я повернулся к Фальку.

– Это ловушка. Это не может быть ничем иным, кроме как ловушкой.

Леор кивал. Фальк – нет.

– Он лжет? – спросил легионер Сынов Гора. – Ты чувствуешь в его словах обман?

Я был вынужден признать, что нет.

– Но его разум огражден, и я понятия не имею, кто его закрыл.

Фальк не унимался, даже триумфальные нотки не могли скрыть отчаяния в его голосе.

– Но он говорит правду, так? Ты можешь сказать точно? Он знает, где находится «Мстительный дух»?

– Брат, ты попросил меня странствовать неделями только для того, чтоб я мог послужить тебе детектором лжи?

– Хайон, это правда?

Я вздохнул, чувствуя, что мне не победить.

– Да, твой пленник говорит правду. Какова бы ни была ее значимость.

– В лучшие ловушки кладут приманку, перед которой невозможно устоять, – заметил Леор.

Они углубились в беседу – или же в спор, я не следил за этим. Я продолжал наблюдать за Саргоном. Более всего в его огражденном сознании меня беспокоило то, что я ощущал его открытость во всех прочих отношениях. Он не пытался нас обмануть. Практически жаждал сотрудничать, столь же добровольно, как носил оковы на запястьях.

– Где «Мстительный дух»? – спросил я его.

– На краю Лучезарных Миров, – произнес труп позади меня. – Я говорил об этом Фальку Кибре, и теперь говорю тебе.

Я, наконец, отвел от него взгляд.

– Фальк, если ему нужны мертвые, чтобы разговаривать, как же он общается, когда поблизости нет трупов?

Легионер Сынов Гора покачал головой.

– Обычно он не общается. Несколько раз он пользовался боевыми жестами Легиона, впрочем, у нас на «Зловещем оке» едва ли дефицит трупов, особенно после падения Монумента.

– И ты ему веришь? Веришь, что он может отвести нас к «Мстительному духу»?

Я не видел лица Фалька, но чувствовал, как он тщательно взвешивает свой ответ.

– Хайон, дело не в вере. У меня и моих людей нет такой роскоши как выбор. Мы покойники, если Третий Легион выследит нас, и покойники, если мы остановимся и дадим бой. Быть может, их кузнецам плоти и кровавым кудесникам и потребуется целая вечность на клонирование примарха, если вообще это удастся, однако я нанесу удар раньше и лишу их такой возможности. Если Саргон лжет, мы можем умереть на краю Ока. Это риск, на который я согласен пойти.

При изложении в столь жестком свете я понимал, почему Фальк считал, что никакого выбора нет.

– Я пойду, – вновь подтвердил я. – Я с тобой.

Я чувствовал приближение головной боли. Меня жег соблазн просто потянуться внутрь чужих разумов и общаться в бессловесном единении. Я слишком долго пробыл рядом с бездумными сородичами-рубрикаторами, упражняясь в психическом контроле на тех, кто не имел права сопротивляться. Чтобы вести с другими настоящий спор, требовалось больше терпения, чем мне было привычно.

Этот разговор о пророчестве доставлял наслаждение Ашур-Каю. Я ощущал, как он смотрит моими глазами, и его концентрация остра, словно отточенный клинок. Он жаждал любых обрывочных мелочей и деталей, касающихся возможности прорицания. Я был очарован столь ненадежным провидением в меньшей степени – меня занимала защита, которая изменила разум Саргона, и холодная искренность Фалька только усугубила мою тревогу.

– Мы живем в самой преисподней, – произнес я. – На каждого из нас, кто сохранил рассудок, приходится тысяча призраков и безумцев. Я в долгу перед тобой, Фальк. Я не верю этому оракулу, но я пойду с тобой.

Леор так и не успел согласиться, или не согласиться. Этому помешали наши враги.

Они появились из шторма. Красно-фиолетовые волны вздулись и потемнели от находившейся внутри смертоносной громады первого боевого корабля, пробивающегося сквозь эфирные тучи бури. Он приближался, содрогаясь, рассекая взбухающие валы и выходя в спокойное сердце шторма. За зубчатыми шпилями и пылающими двигателями тянулись дымные следы эссенции варпа.

В воксе раздался предостерегающий крик Анамнезис. Гира издала психическое рычание. По всей нашей объединенной флотилии помощники вызывали своих повелителей и предводителей, чтобы предупредить о неизбежном нападении.

С мостика «Его избранного сына» я не мог увидеть вражеские корабли. Я видел их на оккулусе «Тлалока» – видел, поскольку их видел Ашур-Кай. Когда ведущий корабль ворвался в поле зрения, первым, что я увидел глазами моего брата, стала имперская пурпурная броня, которая выцвела от огня до призрачно-лилового оттенка. Мы поняли, кто это, еще до того, как нам об этом сообщили сканеры ауспиков «Тлалока».

– Дети Императора, – прозвучал лишенный интонации шепот Анамнезис.

– Возвращайся на корабль, – передал в то же мгновение по воксу Ашур-Кай. По каналу нашей психической связи я практически чувствовал вкус его отвращения и агрессии.

Фальк поднял руку, приложив ее к боковой стороне шлема и слушая неслышимый для меня голос. Вне всякого сомнения, он получал точно такое же предупреждение от командного экипажа «Зловещего ока». Затем он отдал именно тот приказ, на отсутствие которого я надеялся – Сыны Гора нацелили свои двуствольные болтеры: не на меня и моих спутников, а на Леора и его воинов.

Что касается командира Пожирателей Миров, тот не предпринял никаких враждебных телодвижений.

– Не угрожай мне, – произнес Леор, спокойный, как сама чернота между мирами. – Фальк, я много кем являюсь, но я не лжец. Я бы не учинил предательства на нейтральной территории.

– Больше никто не знал об этой встрече, – теперь Фальк стоял перед бесстрастным Пожирателем Миров, держа в руке меч.

На Леоре был шлем, так что я чувствовал его улыбку, а не видел ее. Он с веселым безразличием наклонил голову, обдумывая, как лучше всего разобраться с разворачивающимися перед ними вариантами.

– Братья… – прошипел стоящий труп, Саргон пытался успокоить их.

Но это я встал между ними, держа в левой руке массивный топор. Мы трое были примерно одного роста.

– Он нас не предавал, – я пристально глядел в глазные линзы Фалька, видя в них отражение моего собственного шлема с хельтарским гребнем и игнорируя повторяющиеся требования Ашур-Кая возвращаться на корабль.

Ты знаешь Леора, – я проталкивал слова, словно копье, сквозь неподатливые стены жестких мыслей Фалька. Зачем ему выдавать тебя псам из Третьего Легиона? Он ненавидит их так же, как и ты. Даже сильнее, после Скалатракса. Опустите оружие, пока не сделали одного из своих последних союзников врагом.

Мне подумалось, что он может продолжить настаивать. Чтобы возглавлять любую группировку, требовалась свирепая натура, и глубоко в его жилах текла ледяная самодовольная ярость. Однако Фальк развернулся к своим людям, передавая им по воксу распоряжения отступать. В том, как они покидали зал, не было никаких поводов для гордости, лишь подлинная необходимость. Хотя отделения Сынов и отходили в достойном восхищения порядке, это все равно было бегство. Отсутствие гравитации служило им подспорьем, они отталкивались от стен и прыгали по коридорам, направляясь к ангарным палубам, где ждали их десантные корабли.

Саргон поднялся на ноги, не делая попыток скрыться. Пока он вставал, оживляемый им труп забавно в такт оседал, становясь по-настоящему безжизненным и более не подчиняясь его воле. Я также остался на месте, хотя и не из гордости. Просто у меня был иной путь спасения.

– Идемте со мной, – сказал я Леору и Фальку. – Все вы. Берите своих людей. Ваши корабли уничтожат еще до того, как вы до них доберетесь. «Тлалок» находится на краю бури и готов к бегству.

– Ты можешь вытащить нас с этого корабля? – гортанно прорычал Леор.

– Да.

– У тебя есть телепортационная чаша, которая способна зафиксировать цель, несмотря на шторм?

– Нет.

Леор покачал головой.

– Тогда избавь меня от прихотей колдунов.

Он отвернулся и побежал, оттолкнувшись от пола и полетев в направлении широко открытых дверей, которые вели к хребтовой магистрали корабля. Его воины уже скрылись.

– Фальк, – начал было я.

– Удачи тебе, Хайон, – сказав это, он отступил вслед за своими людьми с тяжеловесной ловкостью, волоча Саргона за наплечник воина-жреца. Я наблюдал, как они уходят, беззвучно обзывая их глупцами. Голос Ашур-Кая у меня в ухе имел интонацию сардонической няньки.

– Не понимаю, почему ты еще не на борту корабля, – ворчал он. – Сехандур, ты вообще понимаешь, что эти глупцы из Третьего Легиона запускают абордажную технику? Уж на это-то мне не следовало бы обращать внимание.

Я услышал, как после этого сухого выговора он окликнул экипаж мостика «Тлалока», приказывая им готовить корабль к погружению обратно в шторм.

– Ты не мог бы поторопиться? – добавил он, вновь обращаясь ко мне. – Открывай канал.

Я не ответил. Я смотрел его глазами на экран оккулуса, глядя посредством нашей связи. Наши корабли уже были в меньшинстве. Вражеский флот нарушил строй, им не терпелось убивать, и они подходили ближе, чтобы оказаться в радиусе досягаемости смертельного оружия. Пыльную пустоту уже рассекли первые торпедные залпы. Оставляя за собой огненные полосы, они мчались к нашим кораблям.

За группами боеголовок, в нижнем квадранте экрана, мигали руны ауспика, отслеживающие абордажную технику, которая пробивалась прямо к нам. Не только к нашим кораблям, но и к обездвиженному остову «Его избранного сына». Близились первые столкновения.

У нас было пять звездолетов. Пять против семи. Флагман Фалька, «Зловещее око» был крейсером, обладавшим смертоносной красотой, который в свои лучшие дни мог выйти против лучших кораблей любого флота Легионов, однако эти дни остались далеко позади. Его рассекали рубцы, полученные за годы нашего изгнания. «Королевское копье» было элегантным охотником, убийцей с большого расстояния, который лучше всего подходил для одиночных действий в глубоком космосе и едва ли обладал вооружением или броней для затяжных флотских сражений даже без учета ран, полученных им в изобилии. А «Восход трех светил», самый новый из боевых кораблей моего брата, выглядел так, словно погиб много месяцев назад и забыл прекратить свое путешествие.

«Челюсти белой гончей», закованные в красную и бронзовую броню XII Легиона, уже приближались к остову «Его избранного сына», чтобы забрать Леора и его воинов с мертвого звездолета. Если бы они вступили в бой – на что я не хотел полагаться – то смогли бы вести поединок с одним из эсминцев или малых крейсеров, однако были бы практически бесполезны против основных крупных кораблей.

Пять против семи. Даже один на один они бы нас уничтожили.

Я уже поднимал топор, чтобы открыть канал, когда вокс-сеть взорвалась перекрикивающими друг друга голосами, каждый из которых вносил свою долю очередных проклятий. Глазами Ашур-Кая я видел причину этого. На краю шторма из-под прикрытия туч выходили громадные коварные силуэты, которые приближались со всех сторон.

Это было уже не пять против семи. Спасение было иллюзией, и я не мог не восхититься хирургической аккуратностью засады. Кто бы ни желал нашей смерти, но он организовал убийство безупречно.

Ведущий корабль был линкором, его тупой нос изображал распятого золотого имперского орла с изорванными крыльями. Этот звездолет сам по себе мог бы разорвать все пять наших кораблей на куски. То обстоятельство, что он двигался во главе флота убийц, лишь добавляло поражению оскорбительности. Они даже не держали атакующий строй. Им не было в этом нужды, ведь они знали, что держат нас за горло.

Этот флот был слишком крупным для собранного ради одного лишь этого сражения. Несомненно, это была часть армады, разорившей Луперкалиос, которая теперь имела задание выследить уцелевших Сынов Гора.

– Нас вызывают, – произнес Ашур-Кай. – Вернее, вызывают тебя.

Я наблюдал, как смерть приближается в обличье колоссального линкора, позади которого двигалась акулья стая его менее крупных сородичей.

– Принимай, – отозвался я.

Затрещавший в воксе голос был мне незнаком. Он также держал себя в рамках – я слышал в интонации улыбку, подавляемое торжество, однако говоривший воздерживался от прямого злорадства.

– Капитан Искандар Хайон с «Тлалока», – он произнес «капитан» как Cua Thāruāquei, «водитель душ», на безупречном тизканском наречии Просперо. Я всегда думал, что меня убьет обезумевший от крови дикарь с Фенриса, здесь же меня вот-вот должен был прикончить ученый.

– Я Хайон. Хотя уже какое-то время не называл себя капитаном.

– Времена меняются, не правда ли? Говорю ли я также с командиром «Челюстей белой гончей», центурионом Леорвином Укрисом, известным под именем «Огненный Кулак»?

– Не называй меня Огненным Кулаком, – тут же отозвался в воксе Леор. По голосу он не казался ни разозленным, ни оскорбленным, хотя я знал, что он почти наверняка был и тем, и другим. На фоне его ответа мне было слышно приглушенное стрекотание сочленений доспеха во время бега по кораблю.

– Я Кадал из Третьего Легиона, и мое звание – сардар Шестнадцатой, Сороковой и Пятьдесят Первой рот. Как, возможно, уже вам сообщили экипажи ваших мостиков, мой флот не стреляет по вашим кораблям, только по крейсерам в цветах Сынов Гора. В связи с этим у меня есть для вас предложение: ваши жизни. У меня нет раздора с Тысячей Сынов или Пожирателями Миров. Возвращайтесь на свои корабли, и вам позволят уйти обратно в шторм целыми и невредимыми.

– Сардар Кадал, – ответил я. – Полагаю, что ты нам лжешь.

Треск вокса совершенно не скрыл его низкого, понимающего смешка.

– Хайон, просто дай мне взять Фалька и его людей. Меня не интересуют ни твои мелкие фокусы, ни этот глупец Огненный Кулак. Говорю еще раз, возвращайтесь на свои корабли и оставьте Сынов Гора мне. Даю слово, что сохраню вам жизнь, и можете возвращаться обратно в свои крепости с вестью о моем милосердии.

– Что заставляет тебя столь упорно охотиться за Фальком? – спросил я.

– Он один из них, – произнес Кадал.

Один из них. Легионер Сынов Гора. Легиона, который оставил нас на гибель от возобновившейся злобы имперских пушек. Так легко скрыться от возмездия, но невозможно избежать позора.

– Сардар, странно, что ты занимаешь позицию морального превосходства, хотя поведение твоего Легиона в Терранской Войне едва было полезным. Чем вы занимались, пока остальные из нас растрачивали свою кровь и жизни под стенами дворца?

– Я предложил, – повторил сардар, не поддаваясь на приманку, хотя я и был уверен, что он больше не улыбался.

Я оглянулся на своих спутников. Мехари и Джедхор стояли, молчаливо наблюдая. Гира бродила вокруг кресел и высохших трупов, которые продолжали на них сидеть. В ее нечеловеческом сознании нельзя было прочесть ничего, кроме угрюмого недовольства.

Глазами Ашур-Кая я наблюдал, как рунические символы нескольких штурмовых ботов приближаются к верхним палубам «Его избранного сына». У нас оставалось меньше минуты до момента, когда первые абордажники врежутся в железо.

– Кадал, боюсь, я должен отказаться. Я ценю предложение, однако не поверил бы тебе, что ты горишь, даже если бы самолично тебя поджег. Твое слово значит для меня меньше дерьма, сын Фулгрима.

Тот рассмеялся, справедливо убежденный в своей победе вне зависимости от того, предадим мы Фалька или нет.

– Жаль, Хайон. А как насчет тебя, Огненный Кулак?

– Я с тизканцем, – я услышал, как усиленные бронзовые зубы Леора лязгнули, когда он ухмыльнулся. – Но если ты сдашься сейчас, возможно, я буду милосерден.

– Это у вас в Легионе считается упорством, Леорвин?

– Нет, это считается юмором, – зубы Леора снова лязгнули. Канал вокс-связи с Кадалом отключился, заполнившись помехами.

Я открываю канал, – передал я Ашур-Каю. Его ответ выразился в бессловесном импульсе раздражения от того, сколько времени у меня ушло на согласие.

Удерживать свои чувства связанными с чужим сознанием – нелегкое дело, даже при столь сильных психических узах, какие были между мной и Ашур-Каем. Я не мог открыть канал и сохранить связь разумов с братом, так что я приготовился к предстоящему острому разрыву.

Я поднял топор и почувствовал, как Ашур-Кай поднимает свой меч. Нас разделяли сотни километров, однако я ощущал единство движения и то, как мы оба замерли в одну и ту же секунду, высоко занеся клинки.

Готов, – передал я.

Готов, – в тот же миг отозвался он.

Мехари. Джедхор. Ко мне.

Мои мертвые братья подошли ко мне, держа болтеры наготове для стрельбы. Гира кружила вокруг нас троих, беззвучно рыча в моем сознании.

Мои чувства с резкостью удара бича отдернулись от чувств Ашур-Кая. При помощи своего топора я проделал в теле реальности рану.

Как и надлежит любому оружию, у моего топора было имя. Он назывался Саэрн, «Истина» в диалектах нескольких кланов Фенриса, из которых наиболее заслуживает упоминания племя дейнлиров.

Я владел Саэрном со времен сожжения Просперо, где забрал оружие из безжизненных рук воина, который был слишком близок к тому, чтобы убить меня. Тогда я ничего о нем не знал помимо того обстоятельства, что в его глазах была ненависть, а в руках – смерть.

Многие из ритуалов и обычаев Легионов отражали жестокую простоту самых примитивных культур: племенных обществ Каменной Эры человечества, или же воинских цивилизаций Бронзовой и Железной Эр. Брать трофеи у вражеских Легионов – не просто обычное дело, это столь же ожидаемое и неформальное действие, как привычный обмен картинными позами и угрозами между соперничающими командирами.

Многие из орденов Адептус Астартес, порожденных при бесхребетном дроблении сил Великого крестового похода, полагают себя выше подобного поведения, однако мы в Девяти Легионах редко стыдимся потакать себе в плане выразительных угроз. В конце концов, большая часть уважения, которым группировка пользуется среди своих сородичей, сводится к репутации ее военачальника. Его воины будут кричать врагам о его триумфах и поражениях их врагов.

Так что присваивание оружия и доспехов павших – не редкость. Несмотря на это, пусть даже я более никак не связан с Тысячей Сынов и не предан им, у меня по коже все равно ползут мурашки, когда я представляю, сколько реликвий Волки унесли с собой с останков Просперо. Во мне поднимается ярость от того, что они полагали наши сокровища малефикарумом, «порчеными» и почти наверняка уничтожили вместо того, чтобы носить в бою.

По крайней мере, в использовании оружия врага присутствует уважение. Я хранил Саэрн столько лет после Просперо не из мелкой злобы по отношению к его создателям. Я брал его на войну потому, что это был красивый и надежный клинок. Обрекать подобные реликвии на уничтожение – куда более суровое оскорбление.

Рукоять Саэрна была длиной с мою руку, она была выкована из серого адамантия и украшена вытравленными кислотой рунами на фенрисийском диалекте Tharka. Символы повествовали о том, как первый владелец возвысился до своего места чемпиона Волков, идущие по спирали буквы говорили о десятках побед над чужими, предателями и мятежниками в ходе Великого крестового похода. Я завершил эту историю, когда забрал топор из его мертвых рук.

В последующие годы я переделал рукоять, пронизав ее осколками психически настроенного черного кристалла с планеты внутри Ока. Они тянулись по всей длине оружия от затыльника до клинка, словно вены. Хотя их основное назначение состояло в превращении оружия в концентратор психического разряда, они также реагировали с определенной «враждебностью», если к оружию притрагивался кто-то, кроме меня.

Сам топор представлял собой массивную секиру с одним лезвием, которое изгибалось, словно полумесяц. Золотая волчья голова скалила зубы в направлении смертоносной кромки. Когда топор активировался, на свирепой морде играли сверкающие молнии, которые создавали впечатление, будто зверь жив и щерится.

У меня было и другое оружие – болтеры, пистолеты, клинки, даже копье, отобранное у духовной ведьмы эльдар – однако ничем из этого я не дорожил так, как Саэрном.

Когда я наносил удар сверху вниз, черные кристаллы вспыхнули, издав звенящую песнь активации. Клинок разорвал и реальность, и нереальность – в воздухе ничего не появилось, никаких прорех буйной энергии и вопящих душ. Однако разрез существовал, и я чувствовал далеких существ с другой стороны. Их грубый голод. Их въедающиеся потребности. Они безмолвствовали, ощутив шанс получить свободу.

Я потянулся к незримому разрезу, напрягая чувства, будто скрюченные пальцы, и растянул края раны. По ту сторону прорехи была абсолютная чернота – чернота, присущая не пустоте, а слепоте. Чувства смертных не смогли бы обработать то, что лежало за входом. Я чувствовал, как далекий голод становится гораздо менее далеким.

Где-то на другой стороне ждал Ашур-Кай. Он ждал с мечом в руке, возле точно такой же раны в реальности, которую проделал на борту «Тлалока»

Нерожденные хлынули через оба разрыва в один и тот же миг. Я и мой брат одновременно вступили в бой.