Текст книги "Черный Легион: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Часть II
Абаддон

Перерождение

Я диктую эти слова Тоту и ощущаю, как среди моих пленителей нарастает беспокойство. Эти мужчины и женщины, называющие себя инквизиторами, предпочли бы, чтобы я рассказывал истории о победах Черного Легиона – о Черных крестовых походах, о переродившихся Сынах Гора, Вестниках Конца Времен. Они жаждут найти среди слов крупицу слабости и молятся, чтобы моя откровенность выдала уязвимость в сердце моего Легиона.

Однако, веря в это, они обманывают сами себя и совершают ту же самую ошибку, которую допустили Девять Легионов, когда Черный Легион только начинал свое возвышение. Наша правда заключается не в простой воинской силе или нерушимой воле. Точно так же дело обстоит и с Абаддоном. Магистр Войны владеет клинком, раздирающим реальность на части, и носит коготь, который сразил двух примархов, но даже это оружие – лишь ничего не значащие безделушки на его жизненном пути. Хроники вроде этой требуют определенного контекста. Важно знать, где заканчивается легенда и начинается история.

Так что мы еще дойдем до прибытия Морианы, прислужницы Императора и провидицы Осквернителя, известной во всей Империи Ока под именем Плачущей Девы. Дойдем до Башни Безмолвия и демонического клинка Драх`ниена. Дойдем до «Крукал`рай», сотворенного в океанах нереальности и нареченного Империумом Людей «Планетоубийцей».

Первые из нас – Леор, Телемахон, Ильяс, Валикар, Фальк, Саргон, Вортигерн, Ашур-Кай и я сам, а также множество других – много раз говорили об этом же самом. История Абаддона – это история о сломленных людях, которых он воссоздал заново как братьев, и точно так же история Черного Легиона переплетена с рассказами о тех изгнанниках и отверженных, которых он со временем собрал вместе. Вот что делает нас уникальными. Вот почему мы покорили Империю Ока и почему займем Трон Терры.

Чтобы поведать даже о малой доле произошедшего за десять тысяч ваших лет, потребуется много сотен страниц, и я не стану отмахиваться от пролога Черного Легиона. Все будет рассказано без театрализованных преувеличений и удобной лжи.

Но сперва мы дойдем до Эзекиля Абаддона. Моего Магистра Войны, моего брата, на котором лежит бремя ответственности, какое не выпадало ни одному из когда-либо живших воинов. Человека, который смотрит на Галактику глазами, приобретшими оттенок выцветшего золота от света ложного бога.

Путешествие к Элевсинской Завесе заняло почти половину стандартного терранского года в лишенном времени течении Пространства Ока. За этот период тренировки и воссоздания у нас установилась сомнительная стабильность, на которую претендуют многие группировки.

К нам присоединились Фальк и его измененные братья, принесшие с собой множество новых проблем. Мы с Ашур-Каем выделили им отдел оружейной секции, где когда-то тренировалась и готовилась к сражению моя боевая рота. Через считанные дни это место превратилось в грязную и изменяющуюся хибару, где сами стены были преображены горькой яростью, исходившей от выживших Сынов Гора. Некоторые из них управляли демонами внутри своих тел. Другие почти полностью сгинули, поддавшись демонической одержимости.

– Контролируй их, – предупредил я Фалька, когда он привел их на борт. Я не стал добавлять никаких предостережений, помимо очевидного: при желании я мог уничтожить любого из них.

Быть Дваждырожденным – такая вещь, которую никогда не свести к делению на черное и белое. Как и все, к чему прикасается варп, это континуум. Многие носители умирают в первые недели перерождения, их физические оболочки увядают под действием страдания, которому подвергаются тела, других же подчиняет себе проявляющееся сознание демона. Даже если носитель переживет первые изменения, невозможно предсказать, что за существо получится в итоге. Дваждырожденный может быть продуктом двух сознаний, одновременно делящих одно тело, или же сущность демона может пробуждаться лишь во время боя и накала эмоций.

Фальк принадлежал ко второй разновидности. Его внутренняя сила не допускала иного финала. Впрочем, такую судьбу разделили не все его воины, и даже у разделивших в первые несколько месяцев случался период, когда на «Тлалоке» было сильное волнение. Сыны Гора охотились в туннелях корабля, вопили и устраивали резню, утоляя жажду той добычи, которая в ту ночь захватывала их метафизическое воображение. Глаза женщины, никогда не ступавшей по почве планеты, кровь мужчины, убившего своего брата, кости кого-то, кто никогда не видел звезд… Для неинициированного в их желаниях присутствовало мало смысла, однако потребности демонов нельзя ставить под вопрос. Их питают вещи, имеющие самое странное значение.

Мои рубрикаторы охраняли наиболее обитаемые районы корабля, а Анамнезис призвала несколько когорт Синтагмы присматривать за Ядром. Если не считать этого, мы доверили Фальку преодолеть Изменение, не причинив чрезмерного ущерба.

За время путешествия умерло несколько его людей. Некоторые подверглись ожидаемому физическому угасанию. Одного убили мои рубрикаторы, когда воин побежал по густонаселенной области, бездумно учиняя резню, а еще троих убила Нефертари, когда они приняли идиотское решение рассматривать ее в качестве добычи. В качестве доказательств она принесла мне их шлемы с бивнями.

– Понимаю, почему Правительница держала их под успокоительными, – заметил Леор, когда мы обсуждали это. Он воспринимал Дваждырожденных как приятный повод отвлечься, ставя их силу и энергию выше недостатка самоконтроля. Многие из Девяти Легионов полагали, что подобный союз в какой-то степени священен, или же является признаком значимости в глазах Богов. Лишенные веры члены Легионов, каковых немало, не упускают из виду преимущества, которые дает единение с демоном. Пережить одержимость означает обрести неимоверную силу по окончании мучительной связи.

– Единственная разница между ними и нами состоит в том, что их демоны существуют в буквальном смысле слова, – сказал Леор. – Они не тоскуют по сгоревшим родным мирам и не впадают в забытье из-за машин боли, вцепляющихся в плоть мозга.

Он сделал паузу, постукивая грязными бронированными кончиками пальцев по своим металлическим зубам.

– Фальк остается Фальком, что бы там еще ни было в его теле.

Ему уже доводилось сражаться вместе с Дваждырожденными раньше. Коль скоро им требовалось время, чтобы приспособиться и ограничить изменения, терзающие их новые тела, он хотел дать им его.

– Людей ты всегда сможешь заменить, – добавил он, подразумевая ставший жертвой расправы экипаж.

Ашур-Кай воспринимал Дваждырожденных как бедствие. Его возражения основывались не на каких-то заблуждениях касательно поразившей Фалька порчи, а на том, что Белый Провидец был не из тех, кому нравятся ненадежные и неуравновешенные союзники. По той же самой причине он всегда питал отвращение к Леору.

– Токугра плохо о них отзывался, – сказал мне альбинос во время одной из наших редких бесед по поводу Дваждырожденных. Я подумал о фамильяре Ашур-Кая: вызывающей раздражение бормочущей твари, которая только и делала, что восседала в покоях моего брата и каркала бессмысленные стихи.

Мне не было дела до того, что Токугра сказал о Фальке. Мне никогда не было дела до слов Токугры по какому-либо вопросу.

Когда Дваждырожденные находились на свободе и руководствовались собственными инстинктами хищников, они хотя бы были предсказуемы. Довольно скоро Фальк перестал отвечать на вызовы по воксу. Потянувшись к нему чувствами, я встретил лишь колебания злобы и ярости. Какая бы внутренняя война ни терзала его, сейчас она шла всерьез.

– Оставь их в покое, – посоветовал Ашур-Кай. – По крайней мере, пока что.

Я внял совету.

– Ты почувствовал родство между демонами, обитающими у них под кожей? Казалось, будто они – зеркальные отражения друг друга.

Ашур-Кай признался, что не ощутил ничего подобного, а сама возможность не интересует его так, как меня. Его таланты в манипулировании демоническим родом всегда были в лучшем случае переменчивы.

– Не понимаю, какое это имеет значение, – заметил он. – Даже возможность этого едва ли манит.

– Я любознателен, – отозвался я.

– Черта, которую наш Легион считал добродетелью. И полюбуйся, что случилось, – его тонкие губы сложились в нечастую улыбку, и мы оставили вопрос как есть.

Во время путешествия Нефертари постоянно следовала за мной, словно тень. Ашур-Кай уже давно привык к ее присутствию рядом со мной, но у Леорвина и его Пожирателей Миров ее близость вызывала в лучшем случае замешательство, а в худшем – раздражение. Она никогда не упускала возможности втянуть Леора в злое соревнование по обмену оскорблениями, а тот в свою очередь никогда не противился желанию ответить.

– Разве нашей обязанностью не было очищать Галактику от несовершенства чужеродной жизни? – поинтересовался он однажды на мостике. Как обычно, он говорил это перед Нефертари, пытаясь вывести ее из себя.

– Нашей обязанностью также было служить Императору в реальности, где демоны являлись мифом, а боги – легендой. Времена меняются, Леор. Я обзавожусь союзниками там, где могу их отыскать.

– Зачем она вообще тебе нужна? Эльдар слабы. Потому-то мы и переломили им хребет в Великом крестовом походе, а?

Никто из нас не заметил ее движения. Нефертари была настолько быстрой, даже для наших усиленных чувств. Кнут окружил горло Леора, обвился с хлестким треском и резким рывком сбил того с ног. Только что он стоял передо мной. А в следующий миг уже был на четвереньках перед моим троном.

– Чужая… ведьма… – выдохнул он, пытаясь подняться обратно на ноги.

Я поглядел на нее.

– Нефертари, в этом не было нужды.

Она вышла вперед. Рельефная броня не гудела, как имперские силовые доспехи, а издавала урчание более мягких и экзотичных лже-мускулов технологии ксеносов. В ту ночь она ходила с непокрытой головой, и было видно фарфоровое лицо, расчерченное нездорово контрастными венами и обрамленное копной волос оттенка самой ночи. Она была прекрасной, как может быть прекрасна статуя, и отталкивающей, как являются отталкивающими все чужие.

Ее ответ прозвучал на эльдарском диалекте с сильным акцентом, заполненном отрывистыми нотками и прищелкиваниями языком.

– Этот мне не нравится. Я наблюдала за ним. Терпела его. А теперь хочу попробовать его боль на вкус.

Я высматривал признаки, что Леор понял ее наречие, однако не увидел в его глазах никаких проблесков понимания. Он уже подрагивал от боли, причиняемой церебральными имплантатами, которые захлестывали кровеносную систему адреналином. Смотреть в его разум было все равно, что пытаться заглянуть под океанскую гладь. Его мысли окутывались искусственно усиленной яростью.

– Стой на месте, – сказал я ему.

– Ведьма, – обругал он ее. Однако повиновался. В тот момент я зауважал его еще сильнее. Сопротивление потребности убивать свидетельствовало о невероятном самообладании. Возможно, это был всего лишь инстинкт самосохранения: знание, что я могу убить его еще до того, как он прикоснется к чужой, но я предпочел думать иначе.

Леор с рычанием стянул скрученный кнут с горла и швырнул его на палубу.

– Зачем ты держишь это существо возле себя?

– Потому, что она моя подопечная, – это была правда, однако не вся.

– Она мерзкая чужая из умирающей породы. Дочь погибшей империи.

Дочь погибшей империи. Для представителя Легиона Леора это было поэтично.

Нефертари вновь заговорила на своем чуждом наречии, отвечая на слова Леора. Она назвала его слепым дураком, которого поработило полное ненависти божество, разжиревшее на бездумном насилии, чинимом глупыми, невежественными людьми. Сказала, что он – порченое наследие заблуждавшегося императора, который мечтал о создании безупречного существа, но обнаружил, что конечным результатом стал лишь миллион детей-идиотов, облаченных в доспехи божков. Она заявила, что увидела в его изувеченном мозгу смерть рассудка и поняла, что однажды от него ничего не останется, кроме пускающей слюни пустой оболочки, вопящей в насквозь пропитанном кровью поклонении безразличному богу. Обозвала его дерьмом, текущим по главному стоку Темного Города, куда мутанты и чудовища испражняются грязью из своих отравленных кишок.

Это длилось почти минуту. Когда Нефертари, наконец, умолкла, Леор опять перевел взгляд на меня.

– Что она сейчас сказала?

– Сказала, что сожалеет о том, что ударила тебя.

Леор снова поглядел на нас обоих. На его лице было написано замешательство. Неожиданный смех разнесся по командной палубе, словно выстрел.

– Ну, хорошо. Пусть остается. Скажи мне только, почему она здесь, – он подразумевал Великое Око, а не «Тлалок». – В такой близости от Младшего Бога она в большей опасности, чем кто-либо из ее расы.

Она ответила сама.

– Я здесь, так как это единственное место, куда мои сородичи никогда не последуют за мной.

– Так ты чем-то провинилась, да? Отвратительный грех в прошлом?

– Этого ты никогда не узнаешь, – и с этими словами она вопреки всем ожиданиям улыбнулась, обретя мягкую, неприятную красоту.

Странное дело, но единственным воином на корабле, кому общество Нефертари доставляло глубочайшее удовольствие, был Угривиан, сержант Леора. Каждый рассвет по бортовому времени они с моей подопечной часами сражались, противопоставляя друг другу цепной топор и перчатки с хрустальными когтями, а также любое другое оружие, которое попадалось им на глаза в каждый отдельно взятый день. Я часто наблюдал за ними, сидя на ящиках с боеприпасами с Гирой под боком, и наслаждался ожесточенностью их непрерывных схваток.

Бои всегда длились до первой крови. Нефертари сдерживалась – в противном случае Угривиан не пережил бы и первого поединка – однако больше всего меня заинтересовало то, что Пожиратель Миров, казалось, также ограничивает себя. Он использовал ее для того, чтобы испытать не только свои навыки, но и способность справляться с укусами имплантатов внутри черепа, постоянно повышавшими его агрессию. Он не рассматривал Гвозди Мясника как изъян, который нужно преодолеть, поскольку они захлестывали его кровеносную систему удовольствием и силой всякий раз, когда он вступал в бой. И все же, его не устраивало просто позволить Гвоздям беспрепятственно воздействовать на разум. В отличие от многих своих братьев, Угривиан подходил к имплантатам с более философской точки зрения и, вопреки представлению, будто они эффективно им управляют, стремился найти идеальную точку в изменениях, со временем производимых с его физиологией. Где – спросил он меня – пролегает граница между неврологическим улучшением и истощением его личности в угоду жажде войны?

Меня очаровало то обстоятельство, что он вообще задал этот вопрос. Подобные интроспективы не являлись чем-то необычным среди воинов-ученых Легионес Астартес, но редко укоренялись в XII Легионе.

Во время поединков Угривиана и Нефертари, в моменты наивысшего накала эмоций и бурлящего адреналина, воздух вокруг них переливался от близости бесформенных духов – слабых Нерожденных, которые кормились их ощущениями, не набирая достаточно силы, чтобы проявиться. Замечать эти тени уголком глаза – всего лишь еще одна составляющая жизни в Оке, однако Нефертари и Пожиратель Миров привлекали к себе больше внимания духов, чем большинство из нас.

Подобные создания избегали меня благодаря присутствию Гиры. Нерожденные чувствовали в ней высшего хищника и никогда не появлялись слишком близко, сколь бы ярко ни пылало пламя моей души. Синтагма была более чем в состоянии зачищать наши палубы от демонов, стремившихся забрать жизни моего экипажа, а забота об остальных оставалась нашим долгим охотам в чреве «Тлалока».

В прошлом Нефертари, Гира и я охотились вместе с Джедхором и Мехари. Теперь же, по пути к Элевсинской Завесе, к нам присоединился Леор. Попадавшиеся нам Нерожденные были эндемическими формами жизни Ока и всегда принадлежали к более сильной породе, чем те слабые создания, которых производили на свет мимолетные эмоциональные действия. Этих демонов порождало отражение ножа, забравшего дюжину жизней, или же горе целого рода мутантов, опустошенного болезнью. Там, где много страдания, появятся Нерожденные. Ни один корабль в Оке, как бы хорошо им ни управляли, не избавлен от подобных призраков. Большинство группировок их приветствуют. Это хороший способ обзавестись сильными, рожденными Оком союзниками, или пополнить почетный список отряда славными свершениями.

В результате одной из наших облав мы загнали в угол особенно гнусное существо, состоящее из жирной зараженной плоти, которое пристало к стенам одной из камер переработки отходов. Оно прилепилось к полурасплавленным стенам при помощи пота и липкой кожи, и восторженно подрагивало, лакомясь болью местного клана мутантов, истерзанного эпидемией. Погребальные жрецы племени сбрасывали трупы убитых чумой сородичей в установки измельчения и фильтрации отходов, из-за своей глупости распространяя заразу за пределы их подсекции. Когда я казнил правителей клана за то, что они не сжигали своих мертвых, как того требовала традиция, мы двинулись дальше, чтобы сразиться с демоном, которого создало их невежество.

Трясущаяся масса плоти прилепилась высоко на покрытой прожилками, изменившейся стене. На лишенном костей теле, будто плавающие солнечные пятна, перемещались многочисленные глаза. В мясистой громаде образовывались рты, которые щелкали деформированными зубами, подражая речи. Тварь была размером с «Лендрейдер».

– Держитесь от него подальше, – предостерег я остальных.

Оно меня узнало. По крайней мере, поняло, на что я способен, поскольку встретило меня импульсом обрюзгшего, ленивого страха. Оно слишком хорошо наелось, даже чтобы просто бежать.

Колдун, – передало оно. Беззвучный голос был болезненным и приторным. Я буду служить. Да, да. Я буду служить. Не разрушай меня, молю. Нет, нет. Свяжи меня. Я буду служить.

Я попробовал представить, на что способно это амебоподобное создание. Какой от него мог быть возможный прок для меня? Оно могло преображать реальность, как и все ему подобные, и, возможно, лучше многих из них. Но это я мог сделать и сам, к тому же я требовал от связанных мной Нерожденных соответствия требовательным стандартам. Я не собирал их без разбора, будто безымянную армию, предпочитая гоняться за менее типичными и более эзотерическими образчиками.

Я буду служить, – настаивала тварь.

Я еще не встречал достойного связывания демона, который бы действительно хотел быть связанным. Только слабейшие из вашей породы отказываются от свободы, чтобы избежать уничтожения.

Но я буду служить! Оно силилось добавить в свой тошнотворный голос жизненной силы. Я буду служить!

– Хочешь, я его подстрелю? – спросил Леор, подняв взгляд на существо. Он был глух к его психическим обещаниям.

– Нет, благодарю тебя, – я потянулся своими чувствами и стиснул пузырящиеся студенистые края незримой хваткой. Демон снова затрясся. Спереди раскрылось несколько отверстий, изрыгавших черную жижу в качестве своеобразного защитного механизма. Слизь шлепалась на палубу чуть впереди нас. Мы не были настолько глупы, чтобы стоять прямо под ним.

Нет! – издало оно отчаянный поросячий визг. Господин! Умоляю!

Я потянул. Тварь сорвалась с отвратительным всасывающим звуком, оставляя за собой размазанное кровавое пятно. Все ее брюхо было испещрено открывающимися и закрывающимися сфинктерами, пытающимися зацепиться за что-нибудь, хоть что-то.

– Отвратный ублюдок, – заметил Леор. Он был прав.

– Нефертари, – произнес я. – Этот твой.

Она весело улыбнулась Леору, а затем метнулась вверх и одним ударом крыльев поднялась в воздух. Она уже видела, как создание извергает ядовитую желчь и знала, что надо быть осторожной. Мне не было нужды предостерегать ее.

Моя подопечная была словно брошенное моей рукой черное копье, с диким криком мчащееся в небеса. Она двигалась настолько быстро, что из ее оружия я разглядел только проблеск красного на выдвигающихся хрустальных когтях.

Она взмыла ввысь и нанесла удар. Все произошло так быстро. Со звуком рвущейся кожи раздутое создание распалось на две части. В моем сознании эхом разносился его последний психический вопль, а рассеченный надвое демон растворялся на палубе, растекаясь лужей зараженной слизи.

Удары крыльев Нефертари приводили спертый воздух в движение, и она парила, словно дух valakyr над полем боя. С хрустальных когтей капала влажная грязь. Ее грива черных волос колыхалась на создаваемом крыльями слабом ветру. В тот миг она была божественна, несмотря на свою чужеродную холодность. Я всегда любил ее сильнее всего, когда она убивала для меня.

Мы продолжали охоту. Никогда не бывало двух полностью одинаковых демонов, и не все они были одинаково злобны. Один принял облик закутанного бродяги с обмотанной бинтами кожей, который переходил по чреву корабля от одного племени к другому, занимаясь прекращением жизни смертельно раненых и неизлечимо больных. Существо появлялось в финальные мгновения члена экипажа, предлагая впитать в себя мучительные последние вздохи жертвы и позволить душе мирно отойти в варп.

Этого – он называл себя Собирателем Костей – после краткой схватки уничтожила Гира. Его горло оказалось в ее челюстях, и он задохнулся. Бинты распутались, и стал виден иссохший гуманоид, с обеих сторон головы которого располагалось по лицу, не имеющему рта.

Такова была жизнь на борту «Тлалока»

А затем был пленник.

Ашур-Кай захватил нескольких Детей Императора, когда они взяли нас на абордаж на краю шторма, и горстка их до сих пор оставалась в живых – те, кого мы не скормили Нефертари, чтобы дать ей полакомиться их мучениями. Но лишь один был «пленником».

Мы держали его в изоляции, сковав ему лодыжки и запястья пронизанными серебром цепями, принудив стоять на коленях и привязав к стене позади него. У противоположной стены стояли четыре моих рубрикатора, направившие свои болтеры ему в голову. Я оставил их там, отдав распоряжение открыть огонь, если наш пленник начнет вырываться или попытается прожечь себе путь на свободу при помощи своей кислотной слюны.

Первым, что я ощутил в Телемахоне, была выкручивающая боль спазмов в мышцах его бедер. Человек бы вопил и рыдал от невыносимой муки, однако он встретил меня с ухмылкой. Второе, что я почувствовал – удовольствие.

– Наконец-то, – произнес он своим медоточивым голосом. – Ты пришел поговорить со мной. И привел… ее.

В темных раскосых глазах Нефертари поблескивало холодное веселье, не почтившее своим присутствием ее губы.

– Приветствую, – сказала она ему. – Раб-дитя Жаждущей Богини.

На оплавленных остатках лица Телемахона обнажились белые зубы. Он явно был позабавлен верованием расы эльдар, будто Младший Бог – на самом деле Богиня. Его прекрасные глаза не отрывались от девы чужих.

– Мой ангел. Мой очаровательный ангел, ты ничего не понимаешь в том, о чем говоришь. Ты провела всю жизнь, убегая от Младшего Бога. Но он любит тебя, сладенькая. Он обожает тебя и всех тебе подобных. Каждый раз, когда ты вдыхаешь, я слышу, как он поет. И однажды, оставив свою плоть позади, ты станешь принадлежать ему. Наложницей в облике духа и тени твоя настоящая любовь наконец-то заберет тебя к себе.

Если Нефертари и ощутила какое-то беспокойство, то ничем его не выдала. Совершенно гладкие сочленения доспеха издали мягкое урчание, и она присела перед пленником. Ее чересчур белая кожа была под стать – по крайней мере, в тени – его растянутой белой бесформенной плоти. Серо-черные крылья затрепетали, будоража воздух внутри небольшой комнаты.

– Когда-то мы были такими же, как ты, – сказала она ему.

– Сомневаюсь, милая.

– Но так и было. Мы были рабами ощущений. Нам приносило наслаждение лишь декадентство, которое пробирало наши нервы до предела и даже дальше, – ее голос звучал мягко, хотя слабую ауру пропитывала снисходительность.

Телемахон закрыл глаза, втягивая в себя ее дыхание, впитывая каждый ее выдох. Пребывание рядом с ней приводило его в экстаз.

– Позволь мне прикоснуться к тебе, – произнес он, дрожа. – Позволь прикоснуться один раз.

– Это доставило бы тебе удовольствие, не так ли? – она потянулась провести кончиком пальца с хрустальным когтем сбоку его лица, однако соприкосновения не произошло. Стекловидное острие зависло в сантиметре от истерзанной плоти пленника. Он напрягся в оковах, мучительно желая наклониться вперед, чтоб Нефертари смогла разодрать ему лицо.

– Я чувствую запах твоей души, эльдар, – теперь его трясло. – Младший Бог вопит, требуя ее, он кричит из-за пелены.

Она подалась еще ближе, так близко, что я едва слышал ее шепот.

– Так пусть Богиня кричит. Я не готова умирать.

– Ты живешь вопреки его голоду, милый ангел… Позволь мне вкусить тебя. Позволь мне пролить твою кровь. Позволь мне убить тебя. Прошу. Прошу. Прошу.

Нефертари плавным движением поднялась и подошла обратно ко мне.

– Твой план сработает, – произнесла она, даже не оглядываясь на дрожащего Телемахона.

Лицо пленника вновь резко обрело спокойствие, однако воздух был насыщен его неудовлетворенной потребностью. Он не просто хотел Нефертари, он жаждал ее. От него исходил тошнотворный ореол желаний, в которых ему было отказано.

– Что за план? – спросил он.

Я присел перед ним, совсем как Нефертари, и на этот раз вместо мягкого шелеста оперенных крыльев раздалось рычание, издаваемое сервоприводами древнего доспеха.

– Ты был при Луперкалиосе? – спросил я.

Он ухмыльнулся остатками рта.

– На Монумент обрушились тысячи и тысячи – воины из моего Легиона, из твоего, из всех Девяти. Даже отряды Сынов Гора обратились против своих сородичей, когда дошло до нанесения финального удара.

– Ты был при Луперкалиосе? – повторил я свой вопрос.

– Был. И трофеи оказались восхитительно богаты, уверяю тебя.

– Вы забрали тело Гора. Скажи, зачем.

– Я здесь не при чем. Это был лорд Фабий и его собратья по лаборатории, которые разглагольствуют о перспективе клонирования. Мой отряд не появляется возле их владений, и мы не разделяем их страсти к генетическим извращениям.

Пока что все было правдой. Его выбеленный ощущениями разум лучился искренностью. Впрочем, оставался еще один вопрос. Тот, что был по-настоящему важен.

– Почему ты бросил мои силы на Терре?

Улыбка сменилась влажным, булькающим смехом.

– Старая рана так и не зажила, «брат»?

Зажила ли она? Я полагал, что да. Мной двигало не жгучее желание мести, я лишь хотел узнать, почему так случилось. Только это, ничего больше. Действительно ли Дети Императора уже тогда так поддались своей жажде ощущений? Они пожертвовали битвой у Дворца Императора только для того, чтобы утолить свою болезненную страсть на беззащитном населении?

– Твоя боевая рота должна была поддержать мою, – сказал я. – Когда вы оставили нас без подкрепления, я лишился тридцати трех человек из-за пушек Кровавых Ангелов в Зале Небесного Отражения.

Опять ухмылка.

– У нас были иные цели. На Терре был не только Имперский Дворец, мой маленький тизканец. Гораздо больше. Вся та плоть, вся кровь. Все те крики. Посмотри, сколько рабов Третий Легион забрал с собой в волны Ока. Наши трюмы были заполнены человеческой плотью, и наша прозорливость хорошо нам послужила в последующие годы.

Я промолчал.

– Да и что вообще значили те тридцать три смерти? – продолжил Телемахон. – В любом случае, через несколько лет они бы пали от Проклятия Аримана. Они были ходячими мертвецами вне зависимости от того, помогли бы тебе мои силы или нет. По крайней мере, они погибли в бою, а не от черной магии предателя.

Я продолжал молчать. Я смотрел не на него. Я смотрел внутрь него.

– Никто так не цепляется за прошлое, как тизканец, – когда он произнес эти слова, в них слышались отголоски старых перебранок.

– Ты неверно понимаешь мое намерение, – наконец, произнес я. – Я лишь хотел взглянуть тебе в глаза, говоря о моих братьях.

– Зачем?

– Чтобы увидеть в твоем сердце истину, Телемахон, и судить о тебе по ней. Если бы в тебе действительно не было сожаления о поступках твоего Легиона, ты бы заслуживал казни, – я протянул руку и похлопал по пристегнутому к спине боевому топору. – Если бы ты посмотрел мне в глаза безо всякого стыда, я бы снял твою изуродованную голову этим похищенным оружием.

Его резкий смех больше напоминал рычание.

– Тогда убей меня.

– Ты забыл, что я могу прочесть ложь по другую сторону твоих глаз, сын Фулгрима? Я не стану казнить тебя. Я тебя переделаю.

И снова оплавленная ухмылка.

– Я предпочту честно заслуженное уродство целительному прикосновению колдуна.

Я следил за ним посредством Искусства, видя не плоть и кости, а переплетающуюся карту нервов и ощущений в сознании. Теперь стало заметно незримое прикосновение Младшего Бога, проявившееся в нейронной паутине чувств и эмоций внутри тканей мозга. Чем он наслаждался. Чем больше не мог наслаждаться. Каким образом каждое чувственное переживание вплеталось в отдельное откровение удовольствия. Как ему было достаточно сделать кого-либо беспомощным, чтобы его пальцы дрожали от восторга. Как последний вздох врага становился сладчайшим из ароматов, а кровь, протолкнутая последним ударом сердца противника, – лучшим из вин.

Я наблюдал, как вспыхивают и гаснут синапсы его мозга. Каждый из них был маяком, направлявшим меня по путям работы его разума.

Наконец, я прикрыл глаза. Когда я вновь открыл их, то смотрел на него своим первым чувством, а не шестым.

Пальцы моей перчатки с обманчивой мягкостью легли на его изуродованное лицо. Он издал ворчание от первого, похожего на удар бича, приступа боли по ту сторону глаз.

– Я не хочу, чтобы ты меня лечил, Хайон.

– Я не говорил, что собираюсь тебя вылечить, Телемахон. Я сказал, что намерен переделать тебя.

Нефертари присела возле меня. Ее оперенные крылья были плотно прижаты к телу, от них исходил запах самой ночи. Ей хотелось находиться рядом. Хотелось попробовать на вкус то, что должно было случиться дальше.

Я снова закрыл глаза. Нервная система пленника стала моим холстом, и я начал переписывать карту его жизни.

Он так и не закричал, отдам ему должное. Ни разу не закричал.