Текст книги "Черный Легион: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Леор позволял большинству уплывать прочь, хотя и подстрелил три из них, заявив, что если Абаддону есть дело до того, что мы ломаем его игрушки, то Первый капитан мог бы, черт побери, придти и обсудить это лицом к лицу. Я счел, что сложно оспаривать столь прямолинейную инициативу.

Все это время Гира продолжала хранить молчание. Дотянувшись до нее один раз, я ощутил злость, вызванную одним лишь моим присутствием. Где бы она ни находилась, она охотилась в одиночку.

Металл помнит все. Контакт с волнами Ока извлек воспоминания из корпуса корабля, материализовав отголоски экипажа, погибшего в ходе службы на борту флагмана за десятки лет Великого крестового похода. Там были сотворенные из стекла призраки. С костяных стен зловеще глядели хрустальные лица, и на всех было выражение неприятной гармонии. Лица, выполненные с детальностью, недоступной даже мастеру-скульптору, представляли собой маски с закрытыми глазами и распахнутыми ртами. Подойдя достаточно близко, можно было увидеть морщинки на губах. Приблизившись еще сильнее – разглядеть поры.

– Даже их призраки кричат, – произнес Леор.

– Не будь таким примитивным, – упрекнул его Телемахон. – Взгляни поближе.

Мечник был прав. Ни на одном из лиц не было напряженных от страдания линий вокруг глаз, которые ожидаешь увидеть на кричащей маске. Эти мужчины и женщины умерли в муках, но их эхо не кричало.

– Они поют, – произнес Телемахон.

Я провел пальцами перчатки по одной из масок, практически ожидая, что ее глаза откроются, а из стеклянных уст раздастся песня. В этих статуях сохранялась своего рода жизнь. По ту сторону их закрытых глаз проплывали приглушенные сущности, что отчасти напоминало слабые проявления жизни в моих рубрикаторах. Однако это было не совсем то же самое.

Изучая хрустальный язык, а затем закрытые хрустальные глаза, я понял, почему ощущение казалось настолько знакомым. Это было такое же расходящееся чувство головокружения, какое случается, когда душа покидает свежий труп в те сводящие с ума мгновения, пока Боги еще не затянули ее в варп.

– У меня от этих штук кожа зудит, – сказал Леор. – Клянусь, они двигаются, когда на них не смотрят.

– Я бы не стал исключать такую возможность, – отозвался я. И снова прикоснулся к одному из них, приложив кончики пальцев к его лбу.

Я – Хайон. Бессловесный импульс, сконцентрированное ощущение моей личности.

Я жив, – безмолвно пропело оно. Мелодия слагалась из шепчущих воплей. Я кричал, когда корабль горел. Я кричал, когда огонь снимал плоть с моих костей. А ныне я пою.

Я опять убрал руку. Как занимательно видеть безмятежные лица в качестве могильных памятников столь мучительных смертей. У нас на Просперо существовал аналогичный обычай ковать изысканные погребальные маски для павших властителей. Как бы они ни умирали, мы хоронили их в золотых умиротворенных личинах.

В следующий раз я коснулся протянутых пальцев руки, выходящей из стыка костяной стены.

Я – Хайон, – сообщил я ей.

Я жив. Задыхаясь, я вдыхал пламя. Каждый вдох втягивал огонь в мое горло. Кровь заполняла изжаривающиеся легкие. А ныне я пою.

Хватит. Этого было достаточно. Я отвел руку, разрывая контакт.

Неожиданно раздался треск стекла. Я обернулся и увидел, что Леор от нечего делать бьет по тянущимся из костяных стен рукам. Он хлопал по ним ладонью в перчатке, и они ломались.

– Прекрати, – сказал я. Каждый раз, когда он ломал одну из них, мне в виски вонзалось копье неприятного, гудящего жара.

– Что? Почему? – он нанес по очередной напряженной руке удар тыльной стороной ладони, переломив ее посередине. Обрывающаяся на предплечье хрустальная культя осталась на месте, а кисть и запястье разлетелись по костяному полу звенящими осколками. Жар боли у меня в голове на мгновение превратился в огонь.

– Они психически резонируют. Ты заставляешь их петь, и эта песня неприятна.

Он остановился.

– Ты их слышишь?

– Да. И радуйся, что ты – нет.

Мы подошли к очередному Т-образному перекрестку. Леор указал своим топором налево.

– Центральный продольный коридор в той стороне.

– Мы направляемся не на мостик.

Пожиратель Миров продолжал смотреть в проход, ведущий к одной из основных магистралей хребта корабля.

– Нам нужно идти на командную палубу, – произнес он.

– Пойдем. Но сперва я схожу в эту сторону.

– Почему?

Я направил Саэрн в противоположный коридор. Из стен, потолка и пола прохода неподвижно тянулся настоящий лес конечностей из серого хрусталя. Мне не требовалось к ним прикасаться, чтобы расслышать их шепот. Когда они оказывались собраны в группы, их слабый психический резонанс усиливался до такой степени, что вызывал у меня зуд в зубах.

– Надо признать, это и впрямь выглядит многообещающе, – отозвался Леор.

Мы двинулись дальше, стараясь не притрагиваться к кристаллическим рукам.

Там, где стены все еще продолжали состоять из темного железа и чистой стали, резко выделялись повреждения. Корабль сражался в небесах над Террой, и в последние часы Осады его брали на абордаж бесчисленные ударные группы элитных воинов Императора. Их наследие было записано на холодном металле отметинами от попаданий зарядов болтеров и жжеными пятнами подпалин от лазеров.

– Чувствуешь что-нибудь? – поинтересовался Леор.

– Не смогу ответить, пока не появится более отчетливая связь.

– Ощути их. Нащупай магией.

Магия. Опять…

– Машинный дух корабля пребывает в сне-коме. Где-то еще присутствует жизненная энергия, но я не могу быть уверен касательно ее источника. Возможно, это всего лишь кристаллические призраки корабля, или же сознание самого мира, которое просачивается внутрь костей звездолета. Все кажется живым, но ощущение искаженное и рассеянное.

Леор выругался, и его локоть с треском снес несколько вытянутых пальцев. Я вздрогнул, но промолчал.

Мы продолжали идти. Каждые несколько шагов Леор дергался, сжимая пальцы и скрежеща зубами. Я постоянно слышал, как он что-то шепчет в вокс.

– Это все кристаллы, – произнес он, заметив мой взгляд. Его зубы снова сжались, взвизгнув, словно фарфор. – Я потому их и бил. От них Гвозди кусаются.

Его окружал ореол боли. Она венчала его незримой короной, и нерожденные демоны, слишком слабые, чтобы обрести форму, гладили его доспех на ходу. Еще, – умоляли они, отчаянно желая поддержки – топлива, которое позволило бы им существовать.

Я сомневался, что большинство из Нерожденных вообще ощущали присутствие Телемахона. После того, как я начисто лишил его нервы и мозг чувствительности, он не испытывал практически никаких эмоций. После переделки я много раз видел его глазами Гиры, и пламя его души было слабым и незначительным, пока он находился вдали от меня. Он без дела стоял в помещении, почти так же неподвижно, как рубрикаторы, дыша и глядя в такт тем мыслям, что еще оставались внутри его головы. Чувства возвращались в его сознание лишь тогда, когда он оказывался неподалеку от меня. Этот соблазн обеспечивал его верность. Я был ему ненавистен в той же мере, что и необходим.

В холодных залах «Мстительного духа» время текло странным образом. Мой ретинальный дисплей отслеживал, как секунды ползут чудовищно медленно, а Леор сообщил, что показания его хронометра меняются в обратную сторону. Не раз я замечал, что на краю обзора двигаются кристаллические отголоски мертвого экипажа. Не все из них были людьми – многие являлись воинами Легионес Астартес, возродившимися в виде эха на борту флагмана, где погибли. Из стен, потолков, пола тянулись кустодии в изысканно отделанных доспехах и покрытые боевыми шрамами Имперские Кулаки… Все они исполняли беззвучные погребальные песни об огне и ярости. Некоторые были вооружены боевыми алебардами, иные держали абордажные щиты – но большинство сжимало болтеры в руках, которым уже не суждено было вновь выстрелить из оружия.

Один из них – вырезанное из серого стекла олицетворение носящего шлем легионера Имперских Кулаков – разбился на зазубренные осколки при моем приближении. При этом по моим вискам прошла гудящая боль, но я услышал, как Леор заворчал от чего-то вроде облегчения. Его черепные имплантаты жестоко вгрызались в плоть мозга, пока мы приближались к стеклянному призраку, и успокоились, когда тот разрушился.

Думая о «Мстительном духе» сейчас, я вспоминаю, во что мы его превратили, столько тысячелетий обитая на борту и направляя его в бой. Он был совершенно иным в ту ночь, когда мы втроем впервые ступили в его обесточенные помещения. Даже при отключенных системах и полностью лишенном жизни машинном духе, назойливая темнота была не пустой, а гнетущей. Легенды гласили, будто корабль был брошен, но он казался затаившимся, выжидающим. Не пустым, не опустошенным.

Не могу сказать вам, как долго мы шли в этом насыщенном мраке. Час. Три. Десять. Там, в ту ночь, время ничего не значило. Помню, что мы проходили через энергетическое горнило, камеру с неработающими запасными генераторами, которые выглядывали на нас из тени со злобой дремлющих горгулий. Именно на другом краю того помещения, когда мы вновь вошли в лабиринт коридоров, на краю моего ретинального дисплея взметнулась и опала синусоидальная линия, отслеживающая новый звук. Шаги, тяжеловесные и неторопливые. Керамит по костяному полу.

– Хайон, – предостерегающе произнес Леор, вскинув руку, чтобы мы остановились.

– Я слышу.

Целеуказатель тут же наложился на новоприбывшего, вышедшего из-за поворота на перекрестке перед нами. На том был надета потрепанная и выцветшая броня, разные части которой были сняты с воинов всех Девяти Легионов, а длинные, неопрятные и спутанные волосы свисали на лицо, наполовину скрывая его черты. Даже на таком расстоянии я видел в его глазах золото. Неестественное, нечеловеческое золото, придававшее радужкам металлический оттенок. У него в руках был болтер – такой же простой и побитый, как и его боевой доспех. Он не целился, а держал оружие опущенным, расслабив руки. Затрещал вокс, системы его доспеха автоматически настраивались на наш общий канал.

– Я буду признателен, если вы перестанете бить мои сервочерепа. – Звучный голос, сиплый, но без притворной грубости для придания эффектности. Приветливый голос.

– Я – Искандар Хайон, а это…

– Мне известно, кто ты. Я знал это еще до того, как ты стал повторять свое имя каждому из находивших вас сервочерепов.

– Мы назвали тебе свои имена, кузен. Каково твое?

Прежде чем ответить, легионер Сынов Гора наклонил голову.

– Для чего конкретно вы уничтожали эти сервочерепа?

– Показалось, что так мы быстрее всего привлечем чье-нибудь внимание, – сказал Леор.

– С грубой логикой сложнее всего спорить. Постарайтесь больше ничего не ломать, пока находитесь на борту. В самом деле, братья, нельзя отказываться от цивилизованности, иначе у нас вообще ничего не останется.

Похоже было, что теперь он обращает на нас мало внимания, глядя на встроенный в наруч ауспик. Я слышал, как тот издает тук… тук…тук эхолокационного слежения, будто бьется сердце.

– Пришли только вы трое?

– Да, – ответил я.

– А где Фальк? Угривиан? Ашур-Кай?

– На борту моего корабля, на орбите… Кто ты? Назови себя.

– Когда-то я присутствовал на тысячах гололитов по всему Империуму. А теперь ты говоришь мне, что меня не узнают даже воины Легионес Астартес, – наше ответное молчание вызвало у него мрачный низкий смешок. – Как же пали могучие, – добавил он.

Воин провел закованными в броню пальцами по гриве грязных волос, открывая рябое бледное лицо, не поддававшееся никаким попыткам определить возраст. Ему могло быть тридцать лет, или же три тысячи. Сеть старых порезов и отметин рубцов от ожогов поверх его черт говорила о войне. Битва оставила на нем свою метку, пусть даже этого не удалось сделать времени.

За нами, не мигая, наблюдали глаза нездорового, блестящего золотистого оттенка. В них мерцало веселье, придававшее холодному металлическому взгляду тепла.

И вот так я его и узнал. Он больше не носил огромной черной боевой брони юстаэринцев, а волосы не были увязаны в церемониальный узел подземных рабочих бригад Хтонии. Он был пустой тенью непобедимого воителя, который некогда украшал собой победные гололиты и пропагандистские передачи Империума, но я узнал его в тот же самый миг, как он встретился со мной глазами, и разделил его сухое, резкое веселье. Мне уже доводилось видеть этот взгляд. Я видел это выражение лица на Терре, когда вокруг нас пылал Дворец.

Мы безмолвно глядели на него, а он смотрел на нас троих. Патовую ситуацию нарушил Леор, сделавший это совершенно недипломатично.

– Бросай оружие, капитан Абаддон. Мы пришли забрать твой корабль.

Эзекиль

Когда-то, в другую эпоху, в этом зале размещалось десять боевых титанов Легио Мортис, включая огромные штабели ящиков с боеприпасами, загрузочные леса, ремонтные краны и таинственная аппаратура, необходимая Механикуму для обслуживания своих богомашин. Титанов больше не было, пропали и все следы их присутствия, однако громадное помещение далеко не пустовало. Отчасти мемориал, отчасти архив, отчасти музей – теперь ангар представлял собой памятник странствиям Абаддона по всему Оку и свидетельство работы его мысли.

Я чувствовал едва заметное благоговение Телемахона, нерешительное изумление Леора и знал, что будь остальные в силах читать в моем разуме, как я читал в их, мое собственное удивление было бы столь же явным.

Мне еще никогда прежде не доводилось видеть зала, подобного этому. Абаддон привел нас туда после встречи в коридоре, явно не впечатленный обещанным Леором похищением.

К одной из стен были прикованы кости колоссального змееподобного существа, по которым было видно, что размеров зверя хватило бы, чтобы проглотить «Лендрейдер», не пережевывая. Самые короткие из клыков увенчанного тремя рогами черепа были длиной с цепной меч, а наиболее длинные – с дредноут. На внешнем изгибе каждого из зубов виднелись своего рода ложбинки, выдолбленные в кости. Бороздки, позволяющие крови стекать при укусе и не дающие клыкам застрять в теле добычи. Мне не хотелось знать, на кого же мог охотиться подобный зверь, что ему требовалось пускать противнику кровь, а не пожирать целиком.

Несколько передних клыков черепа были раздроблены, неровно переломившись от ударов тупым предметом.

– Я повстречался с ним на Скориваэле, – пояснил Абаддон, заметив мой интерес. – Они живут на дне самого крупного из океанов, в ульях из ядовитых кораллов.

– А сломанные клыки? – поинтересовался я, все еще не отрывая взгляда от существа.

– Я их сломал силовым кулаком, – сказал он. – Оно пыталось меня съесть.

Он шагал по залу, ни к чему не прикасаясь, и мы вели себя так же. В этом бардаке понятие порядка становилось чем-то мифическим. На цепях с мясницкими крючьями висели разлагающиеся трупы такого количества биологических видов, что я не смог их быстро пересчитать. Целые скелеты и их части были прикованы к стенам или же свалены грудами среди хаоса. Целые ящики были заполнены свитками пергамента, а сотни информационных планшетов мигали, приходя в подпитываемое батареями сознание и теряя его. Гремели и гудели десятки выполняющих свои функции машин – на полу, на стенах, на потолке.

По всей палубе были хаотично разбросаны детали аппаратуры и оружие. Тут и там без хотя бы подобия организованности лежали трофейные доспехи. В беспорядке снятых частей виднелись цвета всех Легионов, включая дюжину кобальтово-синих, принадлежащих Тысяче Сынов. Орудия сотен культур и эпох либо хранились внутри мерцающих стазисных полей на мраморных плинтах, либо оставались ржаветь и корродировать на полу.

Я подобрал золотую алебарду имперского кустодия и повертел ее в руках.

– Она генетически привязана к воину, который ею когда-то владел, – сказал Абаддон, – но если хочешь, я могу ее для тебя активировать.

Я бросил оружие обратно на палубу, все еще пребывая в замешательстве от увиденного. Казалось, будто по военному музею прошелся шторм. Сокровища из паломничества Абаддона по всему Оку… Целое состояние реликвий и культурных ценностей, а также масса металлолома и мусора, которые не имели никакой очевидной значимости.

Абаддон с неожиданной учтивостью указал одной из своих неодинаковых перчаток вверх. Высоко, очень высоко над нами трещали сотни генераторов, прикрученных к готическому сводчатому потолку.

– Узнаешь?

Я не узнавал. Поначалу. Комната слишком подавляла. Большая часть стен состояла из кости, изменившись вместе с остальным кораблем, однако костяная конструкция пребывала в искусственно созданной синергии с балками из побуревшего железа и черной стали. Они поддерживали и усиливали сводчатую костную структуру, создавая основу для крепления к полу, потолку и стенам зала новых машин.

Я видел турбинные реакторы, теплообменники, даже нечто похожее на плазменную чашу – хотя она была слишком маленькой для настоящего генератора с плазменным питанием. Три сооружения вдоль одной из стен явно представляли собой пыточные стойки, оснащенные оковами и невральными иглами. Казалось, что машинерия не обладает единством формы и назначения – она была подобрана настолько эклектично, что это представлялось случайным выбором.

Все было соединено связанными кабелями и пронизано серыми кристаллами. Каждая из машин управляла группой устройств меньшего размера, когитаторов, мониторов и генераторов. Всю левую стену занимали хирургические столы и настенные сервиторы, оснащенные инструментами для бионической аугментации и необходимой микрохирургии, которая всегда ей сопутствует.

Я посмотрел на все, на помещение в целом, на расстановку сгруппированных машин. В особенности я следил за линиями силовых кабелей, идущими между ними. Те складывались в фигуры. Знакомые фигуры.

Каждая из машин занимала место звезды. При общем рассмотрении они оказывались… созвездиями.

Скорпиос Вененум, отравитель. Фералео, великий зверь. Джейма и Инайя, Служанки Императора. А вот Саджиттар Охотник и его облаченная в юбку супруга Ориенна Охотница. Я мог только догадываться, какой астральный эффект дало бы расположение машин при их использовании в психическом ритуале. Абаддон создал многообразную связь энергий.

– Это ночное небо, – произнес я. – Звезды с поверхности Терры.

Если судить по легкой улыбке, мой ответ доставил ему удовольствие. И все же он не стал объяснять дальше.

– Желаете выпить?

Кем был этот обезоруживающе скромный паломник? Куда делся холерик-владыка битвы, который командовал воинской элитой Легиона, пользовавшегося наибольшим уважением? Мне было нечего сказать. Его святая святых представляла собой хибару взбесившегося коллекционера, мастерскую обученного технодесантника, мрачное прибежище ученого, арсенал отчаявшегося солдата. Все вместе и ничего из этого. В своих уединенных странствиях он повидал больше, чем любой из нас, и это было видно здесь, в его святилище воспоминаний.

Предложенный им напиток оказался чистым спиртом, слегка обжигавшим корень языка. Я великодушен, утверждая, что питье обладало грубым химическим вкусом охладителя для двигателей.

«Выпивку» разлили из бочки с предупреждениями о ядовитой кислоте в колбы из покоробившегося белого металла. У меня было неуютное ощущение, что Абаддон и впрямь пытается быть гостеприимным. Телемахон отказался притрагиваться к жидкости. Я взял колбу из вежливости.

– Славно, – произнес Леор, выпив прозрачную жидкость. – Благодарю, капитан.

Я позволил своим чувствам пройтись по сознанию Леора. Любопытство вынуждало меня искать признаки обмана. Невероятно, но Пожиратель Миров говорил правду. Ему понравилось.

– Это адренохром, – сказал Абаддон. – Взят из надпочечных желез живых рабов и смешан с несколькими искусственными составами, включая формулу, которую я разработал в ходе попыток синтезировать эктоплазму.

Я перестал глядеть на ложные созвездия машин и уставился на него.

– Ты пытался синтезировать Эфирию? Искусственно воссоздать пятый элемент?

Он кивнул.

– С тех пор уже успело пройти какое-то время. Я забросил это занятие как совершенно бесперспективное.

– Ты… ты пытался сделать сырую энергию варпа? Из химикатов?

– Не только химикатов. Еще я использовал то, что ты бы назвал «сверхъестественными реагентами». Разумеется, это инертный продукт. Если угодно, отходы, впоследствии отфильтрованные и смешанные с такими количествами спирта, которые бы убили неусовершенствованного человека, – он сделал паузу и долгий миг глядел на меня. – Похоже, это понятие тебе дается с трудом, Хайон.

– Признаюсь, так и есть. Какие материалы ты использовал?

Он ухмыльнулся.

– Слезы девственниц. Детскую кровь. Тебе известны тайны варпа, так что ты знаешь, как всегда бывает в таких делах. Символизм – это все.

Я снял шлем, продолжая просто смотреть на него и не зная, говорит ли он правду. В воздухе висел прогорклый запах бронзы.

– Забавно, – усмехнулся Леор, прикончив остаток питья.

– Стараюсь, стараюсь. Еще там есть яд одного из Нерожденных, который возник на борту корабля несколько лет назад и доставлял мне проблемы, пока я обманом не заманил его в заточение. Еще несколько заслуживающих упоминания ингредиентов – трупы псайкеров и Нерожденных, оставленные медленно растворяться в охлаждаемых плазменных чашах. Затем я процедил оставшуюся слизь сквозь очистители с защитными гексаграммами.

Он говорил так, словно тщательное алхимическое преобразование представляло собой ежедневную рутину. Я задался вопросом, было ли такое запретное знание, которым он не занимался во время своего уединения хотя бы на любительском уровне.

– Ясно, – пробормотал Леор. – Как познавательно.

– Сарказм не подобает воину, Леорвин. Мне было скучно этим заниматься, и об этом процессе точно так же скучно слушать. В сущности, я уже оставил все эти эксперименты. Любопытство толкнуло меня попробовать, но работа доставляла мне мало удовольствия. Как вы догадываетесь, большую часть времени я проводил за пределами корабля.

Он впервые обратил внимание на переплетенную кожей колоду карт таро, пристегнутую цепью к моему поясу.

– Впечатляющий гримуар.

Термином «гримуар» пользовались практики Искусства, более склонные к театральности, чем я, однако я не стал поправлять.

– Ты собираешься пить? – поинтересовался Леор. Не говоря ни слова, я передал ему свою колбу. – Следует пить, пока есть такая возможность, – укорил он меня.

В его словах был смысл. О, в Оке мы вели настоящие сражения с такой простой и примитивной вещью, как жажда. Целые годы своей жизни я питался химическими составами, канцерогенной озерной водой и даже кровью. Я расправлялся с братьями и кузенами за сотню разных прегрешений, но вы и представить себе не можете, сколько пало от моего клинка в войнах за чистую воду.

– Чтоб мне ослепнуть, – прошептал Телемахон с другого края зала. – Коготь.

Мы подошли к нему. Он стоял перед оружейной стойкой, заключенной внутри мерцающего стазисного поля. Огромный черный доспех катафрактия, изготовленный из черненого керамита и украшенный недремлющим оком Гора, было ни с чем не спутать. Боевая броня Верховного Вожака юстаэринцев. Абаддон в своем выцветшем от времени доспехе, части которого были позаимствованы у всех Девяти Легионов, выглядел бледной тенью воина, каковым он был, когда носил это изукрашенное терминаторское облачение на стенах Дворца Императора. Почти на каждом сантиметре керамита виднелись рубцы от попаданий из болтера и порезы от клинков. Не было никаких сомнений, что до своего паломничества Абаддон всегда находился в самой гуще схватки.

Отдельно от доспеха, на собственном плинте покоился громадный молниевый коготь. Пальцы представляли собой слегка изогнутые серебристые клинки, каждый из которых сам по себе был чудовищной косой. Размеры оружия увеличивал изукрашенный двуствольный болтер, установленный на тыльной стороне перчатки. Отверстия для подачи боеприпасов были выполнены в виде широко открытых пастей голодных демонов из желтой меди. Черная поверхность когтя была покрыта царапинами и вмятинами.

Коготь Гора. В стазисе он выглядел почти обыденным. Смертоносным, ужасным, убийственным, но всего лишь молниевым когтем. Всего лишь оружием.

Дрожь удовольствия Телемахона была самой сильной эмоцией из тех, что я ощущал в его разуме после переписывания. Я чувствовал, что под погребальной маской у него изо рта течет слюна.

А потом я увидел, в чем дело.

Лезвия Когтя покрывала кровь – засохшие пятна крови, размазанной по блестящим металлическим когтям. Телемахон положил руку на репрессорный ореол стазисного поля, будто он мог просто протолкнуться внутрь него и прикоснуться к защищаемому им Когтю.

Абаддон присоединился к нам. Его нечеловеческие глаза глядели на запертое оружие. Для него оно являлось менее мистическим, но более важным. Он тысячу раз видел, как его отец-примарх носит Коготь в бою, что придавало реликвии ауру чего-то знакомого, но это именно он сорвал коготь с остывающего трупа отца, пока клинки еще были влажны от крови, принадлежавшей… принадлежавшей…

Я тихо выдохнул, чувствуя на лице тепло от дымки стазисного поля.

– Когда ты заключил его в стазис? – спросил я Абаддона.

– Через несколько часов после того, как забрал, – Абаддон тоже не отрывал взгляда от оружия, хотя я не мог сказать, какие эмоции сгущаются по ту сторону его золотистых глаз. – Я ни разу не носил его в бою.

Он начал вводить код деактивации, чтобы выключить стазисное облако. Моя рука со страшной силой стиснула его запястье, но было уже поздно, слишком поздно. Сдерживающее поле затрепетало и отключилось.

Оружие обладает душой. Механикумы Марса всегда знали об этом, проводя ритуалы, чтобы почтить и задобрить машинных духов своих пушек, клинков и боевых машин. Однако душа оружия еще и отражается в варпе. В тот же миг, как стазисное поле упало и позволило Когтю вернуться в реальность, дух оружия – немыслимо хищное создание – вцепился в мой разум.

Я ощущал угрозу, исходящую от находящегося рядом смертоносного, вопящего Когтя – от убийственных клинков до крупнокалиберных орудийных стволов, крепящихся к его задней части, словно какие-то паразиты. От запятнанных кровью лезвий исходила удушливая аура тягучего и жаркого трупного зловония. Высохшие насыщенно-красные пятна на изогнутых косах давили на мои глаза чем-то маслянистым и жидким. В ушах, погружаясь внутрь черепа, звучал ревущий вопль – похоронный плач скорбящего отца и умирающего бога. Каждый порез, царапина и вмятина на оружии были заработаны на поле боя, где брат шел на брата.

Даже не успев осознать, что двигаюсь, я отступил на полдюжины шагов назад, прижав руку к виску, чтобы сдержать острую давящую боль, которая размазывала плоть моего мозга в кашу. В глаза плыло, зрение размывалось до полной бесполезности. Я поперхнулся от смрада генетически очищенной крови. Ее вкус захлестывал мой язык. Топор с лязгом упал на палубу, хотя я не помнил, чтобы доставал оружие.

– Ну же, – донесся откуда-то издалека голос Абаддона. – Какой же ты чувствительный, Хайон. Гораздо тоньше настроен, чем я думал.

Облегчение наступало, но не быстро. Напор на мои чувства отступал, неохотно возвращаясь назад, словно океанский прилив. Я сделал вдох, чувствуя, как легкие расширяются в груди. В воздухе все еще присутствовал генетически созданный запах смерти, но он больше не терзал меня.

В последующие годы мы так много раз встречались с Кровавыми Ангелами и их наследниками, и потомков Сангвиния всегда поражало присущее только им безумие в присутствии оружия, которое искалечило Императора и убило их предка-примарха. Думаю, что в ту ночь на борту «Мстительного духа» я испытал толику их боли.

Я поднялся с колена и вытер бронированной ладонью кровоточащие нос и рот. На темной синеве металла кровь казалась черной.

Стазисное поле оставалось отключенным. Присутствие Когтя давило на мои чувства, но теперь это был шепот, а не бурлящий поток. Братья наблюдали за мной с разной степенью понимания.

– Это было неприятно, – признался я.

Они тоже отреагировали на открытие Когтя, хотя и не столь сильно. Я чувствовал тайное восхищенное отвращение, испытываемое Телемахоном от запаха окровавленных клинков, и тусклое пламя тикающего, терзаемого болью разума Леора.

Абаддон восстановил поле, введя код реактивации. Дискомфорт пропал сразу же, как только оружие выпало из времени.

– Неприятно, быть может, однако чрезвычайно поучительно, – наконец, отозвался Абаддон. Он подошел к верстаку и бесцеремонно бросил туда свой болтер с громким лязгом металла о металл. – Итак. Леорвин говорил, что вы пришли забрать мой корабль? Продолжайте.

Было уже немного поздно врать, и я подозревал, что он распознал бы любую ложь, сколь бы складно я ни облек ее в слова.

– Эта мысль приходила нам в голову, – ответил я.

Абаддон трижды постучал поверх сердца. Этот формальный жест искренности был обычным делом у очень многих из Сынов Гора, кто родился на Хтонии.

– Не пытайтесь это сделать, поскольку мне придется вас убить. Ты слишком мне нужен, чтобы позволять тебе умереть, брат мой, – он сделал паузу и вновь обратил на меня свой золотой взгляд. – Как дела у твоей сестры, Хайон?

Я следил за тем, как он играет словами, не пытаясь по-настоящему ухватить смысл. Он знал, что мы придем, и знал, кто мы такие. Ему было известно, что я намеревался присвоить «Мстительный дух». А теперь он утверждал, что я ему нужен – я не мог представить, для чего – но при упоминании моей сестры я ощутил, как у меня сжались зубы. Вокруг пальцев поползла смертоносная молния, вызванная к жизни вспышкой моей злобы.

– Что-то не так, Хайон? – глаза Абаддона понимающе светились золотом.

– Ты ее у меня не отнимешь.

На протяжении нескольких ударов сердца казалось, что по венам, заметным под кожей его щек и на шее, течет более темная жидкость, чем кровь. Я практически не мог ничего прочесть в его окруженном железной броней разуме под внешним фасадом спокойствия, которое он использовал в качестве щита, однако чувствовал, как в его сердце, за внешне добродушной улыбкой, струится нечто, подобное лаве.

– Я спросил, в порядке ли она. Это едва ли угроза отнять ее у тебя.

Теперь Леор и Телемахон глядели на меня.

– Твоя сестра? – переспросил Пожиратель Миров.

Вместо меня ответил Абаддон.

– Анамнезис. Прости, я полагал, что об этом все знают.

Леор разинул рот.

– Эта бедолага, которая плавает в суспензорной жидкости в Ядре… Это твоя сестра?

Я не имел никакого желания вообще обсуждать это, особенно здесь и сейчас. Леор предпочел не воспринимать мое молчание как намек.

– Зачем ты позволил Механикуму сделать такое с той, кто с тобой одной крови?

– Не было выбора, – я развернулся к Леору, заставив змеящуюся молнию рассеяться в зловонном воздухе зала. Приходилось быть осторожным – от любого признака агрессии его Гвозди начали бы вгрызаться. – Ее заразил один из психических хищников нашего родного мира. Он втолкнул яйца в ее сознание, и потомство существа поглотило половину ткани ее мозга, прежде чем их успешно удалили. Она могла стать Анамнезис, или же жить в муках отупевшей оболочкой той женщины, которой была прежде.