Текст книги "Аркан для букмекера"

Автор книги: А. Савельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Созвонившись с Липатниковым, Кривцов поехал к нему в департамент. Секретарь в приемной, смазливая блондинка в лейтенантских погонах, знала Кривцова. При его появлении приветливо улыбнулась и без лишних формальностей впустила в кабинет. Липатников сидел за столом, читал какие-то бумаги. Жестом показал Кривцову на кресло и попросил несколько минут подождать. Закончив чтение, он кому-то позвонил и, лишь положив трубку, поздоровался с Кривцовым за руку.

– Давненько мы с тобой не виделись. Какие новости на семейном фронте? Как Антонина? Жена все подбивает поехать к вам на дачу. Напрашивается на шашлыки. Ты как, не против?

– Какой разговор! В любое время. Всегда рады.

Кривцов достал из внутреннего кармана пиджака заранее приготовленную бумагу и положил перед Липатниковым. «Говорить у тебя можно свободно? Кабинет не прослушивается?»

Липатников приложил к губам палец.

Еще какое-то время они разговаривали ни о чем. Затем Кривцов изложил «существо» дела, объясняющее службе подслушивания причину его появления здесь.

– Начальник ипподромной милиции тебе не звонил? Впрочем, это, конечно, не телефонный разговор. Ему понадобилась информация на некоего помощника депутата Государственной Думы. Дело не терпит отлагательства, поэтому он не стал обращаться официально. Попросил меня съездить к тебе. Поможешь? Справка нужна ему для оперативной работы.

– Напиши данные. Вот бумага.

Кривцов написал: «Синебродов Владимир Александрович. Русский. Родился в Москве…»

– Ты уже завтракал?

– Не успел.

– И я с утра ничего не ел. Может, где-нибудь перекусим? Может, в нашем служебном буфете? Вот и отлично. А тем временем наши девушки подготовят нужную бумагу.

Форму Липатников надевал лишь в исключительных случаях. Обычно же ходил в штатском.

– Леночка, я на полчасика отлучусь. Вот тебе бумага. Постарайся, – пожалуйста, чтобы к моему возвращению подготовили формуляр на этого человека.

Сравнивая атмосферу данного присутственного места с той, которая здесь царила лет десять тому назад, Кривцов увидел существенные перемены. Сразу же бросилось в глаза то, что из бесконечных, обычно пустынных коридоров исчезла гипнотизирующая тишина. Теперь в коридорах власти было полно народу, дурно воспитанного и не вполне чистоплотного. Сотрудники громко разговаривали между собой, обменивались на бегу репликами, а нередко и скабрезными шуточками. Исчезло прежнее таинство власти, она стала приземленной и вульгарной.

– Что у тебя за дело ко мне? – спросил Липатников в машине Кривцова.

– Может быть, в самом деле смотаем куда-нибудь перекусить?

– Поехали на Кропоткинскую. Там нас неплохо обслужат. Так я слушаю тебя. Какие проблемы?

Прежде чем начинать разговор, Игорь Николаевич никак не мог решить: включать ли записывающее устройство? Вмонтированное дополнительным блоком в серийный автомагнитофон, оно включалось автоматически при нажатии на кнопку «воспроизведение». Одновременно звучала музыка и шла запись разговора. Об этой его «игрушке» не подозревала даже Антонина.

Отбросив колебания, Кривцов включил магнитофон.

Неторопливая мелодия блюза плавно влилась в ритмичный перестук мотора. Он слегка приглушил звук.

– Один человек попросил меня свести его с тобой. Говорит, его пацан сидит ни за что. Хочет поговорить на предмет досрочного освобождения.

– В какой колонии?

– В Можайске.

– И что это за человек?

– Ты его знаешь – Филин. Мы выросли вместе.

– Это не тот Филин, у которого я брал подписки о немедленном выезде, будучи участковым?

– Он самый. Значит, ты его помнишь?

– Он тогда, кажется, в ворах ходил. А что сейчас?

– Помощник депутата Государственной Думы.

– Это ты ему рассказал о моих возможностях?

– Ну что ты? Его осведомленности мог бы позавидовать пресс-атташе вашего ведомства.

– В общем, если я тебя правильно понял, ты предлагаешь мне сделку с криминальным авторитетом?

– Пока я тебе ничего не предлагаю. Просто передал просьбу.

– Ты хоть соображаешь, какая это для меня петля? Ты, случаем, не работаешь на службу внутренней безопасности?

– Тебе решать, как поступить. Но если ты хочешь знать мое мнение: я не вижу в этом ничего особенного.

– Если бы я тебя не знал так хорошо, то заподозрил бы во всех тяжких. Неужели ты не понимаешь, что стоит дать ему палец, и он откусит всю руку?

– Ты прав, прав. Все твои опасения резонны, если бы это был не Филин. Он человек чести. Как ни высокопарно звучит это в отношении людей такого сорта, но его слово стоит многого.

– Игорь, ты умный мужик, но порой несешь такую ахинею, уши вянут. Какая честь? Какое слово? Кто сейчас в это верит?

Кривцов верил. Как ни омерзительна была его жизнь, ни низменны воззрения и средства самоутверждения, романтические идеалы остались в нем, правда, как категория умозрительная, но от этого не менее притягательная. Дух улицы его детства с культом героизма, преобладавшим в нем, так глубоко въелся в Кривцова, что никакие нынешние мерзости не смогли вытравить его. Что-то вроде татуировки, коряво наколотой ржавой иглой.

Липатников родился на десять лет позже. Улица его детства исповедовала совсем иную веру. Погоду определял культ грубой силы, причем индивидуальные физические данные в нем практически ничего не значили. Уличную идеологию диктовала жестокая кровожадная стая. Для выбора было всего лишь два варианта: или ты в ней, или тебя топчут. Липатников нашел третий выход: приспособился к ситуации. Он одновременно был в стае и вне ее, играл ту роль, которая была выгодна ему в данный момент, только играл, четко определив для себя грань, за которую нельзя переступать.

Даже пацаном, выбрав стукачество как наиболее короткий путь к успеху, Кривцов рисковал больше Липатникова. Можно сказать, ходил по острию ножа и делал это сознательно с каким-то бесшабашным отчаянием. Липатникову подобное не могло даже прийти в голову. Он только играл роль, делая вид, что живет интересами улицы. В действительности же руководствовался исключительно соображениями личной выгоды. И со временем так насобачился в этой игре, что впору бы идти в театральный вуз, но он предпочел милицейскую школу.

Этот выбор он сделал сознательно, как человек практического склада ума, реально оценивающий свои возможности. Мохнатой руки, способной облегчить продвижение к цели, у него не было, поэтому он рассчитывал только на себя, заблаговременно сформировав в себе необходимые физические и образовательные кондиции. Не обремененный моральными принципами, он комфортно чувствовал себя в любой ситуации: будь это застолье с девицами легкого поведения или поминки по погибшему в перестрелке товарищу.

Липатников великолепно ладил с людьми, особенно с теми, от которых зависел. Во многом этому способствовала его внешность. В его облике не было ничего запоминающегося, чего-то такого, что сразу бы врезалось в память. Рост 172 см. Среднее телосложение. Круглое, располагающее лицо. Слегка вздернутый нос. Глаза неопределенного цвета: не то карие, не то серо-зеленые. Среднестатистическими были и его интересы. Читать он старался поменьше, чтобы не забивать голову ненужной информацией, не вступал в споры, дабы не наживать врагов. Никогда и не перед кем не пытался показать свое превосходство.

Отвечая на вопрос: «Почему выбрал работу в милиции?» – он был подкупающе откровенен: «Эта работа ничем не хуже любой другой. Кому-то нужно и грязь расчищать, вывозить социальные отходы». Столь же доходчиво он понимал и смысл жизни: обеспечить достойную старость, вывести в люди детей. И никому не приходило в голову заподозрить его в патологической зависти ко всем, преуспевшим в жизни больше него, в дьявольском честолюбии. Скрытность его была далеко не среднестатистической.

Работа в Управлении исполнения наказаний позволила Липатникову заглянуть в такие глубины людских пороков, рядом с которыми «подвиги» Кривцова выглядели детскими шалостями. В числе его «клиентов», штатных осведомителей, были два-три профессионала высочайшего класса, работающих не только за деньги, а точнее, не столько за деньги, а по какой-то болезненной необходимости. Они большую часть своей жизни сознательно провели на тюремных нарах, имея возможность в любой момент выйти на свободу. Но нормальная жизнь за воротами тюрьмы представлялась им скучной и однообразной. Их тянуло в вонючую, прокуренную духотищу камер, тянуло играть в русскую рулетку, и этот уродливо выработанный адреналин был всем, что поддерживало их интерес к жизни. На Липатникова работали также и обычные уголовники, но эти предпочитали работать на воле. Властям приходилось закрывать глаза на их криминальную практику, она служила надежным прикрытием, и, кроме того, властям приходилось поддерживать их авторитет в преступном мире, умело распространяя о них всякого рода легенды и небылицы.

Поэтому-то Липатникова так покоробило простодушие Кривцова… Какая честь? Какое слово? Кто сейчас в это верит?

– Хорошо, не хочешь помочь Филину – не надо. Но встретиться-то с ним ты можешь? Без свидетелей, поговорите с глазу на глаз. Пощупаешь его, узнаешь, чем дышит. А захочешь помочь, можно через меня. Необязательно тебе самому обо всем договариваться с ним. Я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Филин – далеко не дурак. Его можно неплохо использовать.

Предложение Кривцова не могло не заинтересовать сотрудника МВД, наделенного полномочиями. Досрочное освобождение практиковалось практически во всех местах заключения, кроме нескольких подразделений особо строгого режима, и в большинстве случаев возлагалось на местную администрацию. К сотрудникам управления такие предложения почти не поступали, считались весьма и весьма заманчивыми, так как давали легкие деньги. Если бы предложение не исходило от Филина, Липатников принял бы его, не колеблясь. Но это был не тот случай.

– Обещать сейчас ничего не буду. Нужно подумать. Договорись с ним о встрече где-нибудь в людном месте: казино, модном баре. Я понаблюдаю за ним со стороны. Возможно, и подойду.

– Завтра вечером тебя устроит?

– После восьми. Полагаю, твое посредничество небескорыстно?

– Конкретно разговора об этом не было.

– Но сам ты как оцениваешь такую услугу?

– Наверное, есть такса. Он знает.

– Ну ладно, ладно. Это – твое дело. Можешь намекнуть ему, чтобы приготовил пятьдесят тысяч зеленых.

ВАЖНАЯ ШИШКА

Круглосуточная слежка за Жженым по-прежнему не давала никаких результатов. Предельно осторожный, он теперь редко покидал дом-крепость, а если это случалось, то постоянно проверял, нет ли за ним «хвоста». Ежедневно Филин получал подробный отчет о визуальном наблюдении, но это пока ни на шаг не приблизило его к цели. Нужны были записи телефонных разговоров Жженого, и неплохо было бы знать, что происходит внутри дома: иногда его посещали гости.

Последний отчет о выезде Жженого в Москву наконец-то оказался непустопорожним.

– Куда, ты говоришь, он ездил?

– К автосалону «Ригонда». Что-то вынюхивал. Осторожный, змей. Из машины не выходил. Их там было пятеро и еще на двух машинах – восемь человек.

– Давай, давай. Не тяни. Зачем он туда ездил?

– Я так понял, готовят накат на автосалон. Но такое впечатление: музыку заказывает не он.

– Так, так.

– В машине с ним был щенок из Можайска. Судя по всему, он у них коноводит. А Жженый вроде консультанта.

– Дальше, дальше.

– Щенок этот с кем-то встречался у метро «Новокузнецкая». Тип тот также из машины не выходил, разговаривали они в машине. Морда одного мне показалась знакомой. Я после проверил по номеру его «Волги». Все сошлось. И кто это, как ты думаешь?

– Ну что ты из меня жилы тянешь?

– Твой знакомый фраер с ипподрома.

– Это уже интересно.

– С Жженым он встречался?

– Нет. Похоже, они незнакомы.

– Это еще неизвестно. Расскажи поподробней, что там было дальше.

Человек Филина рассказал.

– Узнайте все об этом парне. Откуда? Чем занимается? Если появится возможность, сядьте ему на хвост. И самое главное: постарайтесь выяснить, знаком ли Жженый с моим ипподромным приятелем. Если знаком, то он у меня в сумке.

Вскоре Филин получил подробный отчет о неудавшемся накате на автосалон «Ригонда».

– Если я что-то понимаю в футболе, то это – очередной финт Игоря Николаевича. Так, кажется, его отчество? Неплохо бы узнать: обул он можайских парней или лишь настучал. Ты говоришь, Резаному удалось сдернуть? Не мешало бы его найти. В любом случае он объявится у Жженого. Теперь менты обложат его наглухо, деваться ему больше некуда. А для босса ипподромных букмекеров он – ходячая гильотина.

Не прошло и пяти дней после встречи на ипподроме, как Кривцов разыскал Филина и назначил ему встречу в казино «Козырной марьяж» на Якиманке. Они встретились в половине девятого.

– Какие дела с моей просьбой?

– Разговор у меня был. Но я тебя предупреждал, он – мужик принципиальный, против закона не пойдет.

– И на том спасибо. Мог бы сказать это по телефону, а не гонять через всю Москву. Буду искать другие подходы.

Филин уже искал и, кажется, был близок к цели.

– Ты, Филин, не кипятись. Здесь не вышло, поищем в другом месте. Пятьдесят тысяч долларов потянешь?

– При условии, что процедура не затянется больше недели.

– Сложно. Но, думаю, реально. Половину вперед.

– Как скажешь. Но учти, спрашивать буду с тебя.

– Ко мне домой завтра сможешь подвезти?

– Вечером устроит?

– Вполне. В котором часу?

– В семь буду у тебя. Давай телефон и адрес.

– Вот визитка. Там адрес и телефон.

– Так что, я не понял, время пошло? Завтра какое у нас число?

Кривцов назвал и уточнил:

– Еще немного повремени. Считай, проблема еще в стадии переговоров. Полагаю, успешных.

– И долго собираешься временить?

– Час-полтора. А пока партию в терц? По мелочи. Давно хотелось посмотреть, какой ты катала.

– Значит, твой человек уже здесь? Хочет понюхать, что я за овощ. А не проще было заглянуть в формуляр?

– Сдавай карты. Всякое серьезное дело требует серьезного подхода.

Кривцов снова и снова обшаривал зал глазами, Липатникова не было. Впрочем, он мог и не узнать его. Работа с осведомителями научила его мастерски менять облик. Даже близкие знакомые не узнавали.

– Филин, ты женат?

– Играй. Я же тебя не спрашиваю о твоей личной жизни. Запишу терц от вальта бубнового.

– Не годится. Пишу от дамы пик. И зря не спрашиваешь. Я по старой дружбе охотно удовлетворю твое любопытство.

– И какова будет такса по старой дружбе? Терц.

– Обижаешь. Все тот же валет бубновый?

– Он самый.

– Не годится. Пишу пятьдесят от дамы.

– Пятерик выловил?

– Считай, что так. Я же тебе говорю: ты меня недооцениваешь.

– Где у тебя дача? Терц.

– В Катуаре. А что? Хочешь в гости приехать? Приезжай. Встречу по высшему разряду.

– А что же я тебя так часто вижу в Жаворонках?

Филин блефовал и потому, что блефовал правдоподобно, попал почти в яблочко. Катуар и Жаворонки примерно на одном расстоянии от Москвы, но на разных железных дорогах. Частенько из-за пробок Кривцов делал крюк по Рублевскому шоссе, через Жаворонки. Он с подозрением посмотрел на Филина:

– Ты следишь за мной?

– Твой ход.

– Все тот же валет бубновый?

– Он самый. На сколько ты обул пацанов из Можайска?

Это был очень ответственный момент в разговоре, можно сказать, кульминационный. Если Кривцов знаком с Жженым, то непременно обнаружит связь между накатом на автосалон и Жаворонками и чем-то выдаст себя. Филин на это рассчитывал.

– Вот за что ты мне нравишься, Филин, – за прямоту. Другой стал бы крутить, подбираться издалека, а ты – в лоб.

– Бейся или сбрасывай карту.

– Эти молокососы сами хотели меня нагреть, а мозгов нет. Особенно не переживай.

– Мне-то что? Топор за тобой ходит. Бегать тебе придется.

– Не придется.

– Откуда ты узнал, что они собирались тебя обуть?

Кривцов непроизвольно покосился на кейс. Филин перехватил его взгляд.

– У тебя что, магнитофон в дипломате?

Проницательность Филина вызывала у Кривцова почти мистический страх. Он готов был уже поверить в его сверхъестественные способности, в умение читать чужие мысли. Однако был не настолько глуп, чтобы под наплывом чувств потерять контроль над собой и отвечать откровенно на все вопросы.

– Не только магнитофон, целый музыкальный комбайн, – ответил он в шутливом тоне.

– Запиши сто королей. Не возражаешь?

– Ты их из-под ногтя достаешь?

– Считай, что так.

Ставки были невелики. Филин играл в свое удовольствие, не думая о выигрыше. Кривцова же подстегивало самолюбие, и он непременно хотел обыграть Филина. Так они коротали время, оценивая мыслительные способности друг друга, озадаченные каждый своей целью, пока еще не противоречащей одна другой. Кривцов чаще, чем следовало, поглядывал на часы. Минуло девять, а Липатников не появился.

– Ждал одного человека – не приехал. Теперь уж, наверное, и не приедет.

– Наш общий знакомый?

– Окончательный ответ я дам тебе завтра. Думаю, он будет утвердительный. Я уверен в этом почти на сто процентов…

Кривцов не лукавил. Он действительно верил, что Липатников согласится. И в этом его убеждало то обстоятельство, что он назвал сумму. Иначе зачем такая определенность?

– Если не возражаешь, поедем отсюда. У меня есть к тебе деловое предложение. Разговор, как ты понимаешь, конфиденциальный. Я немного проиграл тебе, плачу за столик. Посидим в спокойной обстановке. Кое-что обсудим.

Филин все надеялся, что Игорь Николаевич проколется, ненароком сболтнет что-нибудь лишнее, обмолвится о Жженом. Вечер свободный. Решил поехать. В машине Кривцов включил магнитофон и слегка приглушил звук.

– Я долго колебался, прежде чем решился поговорить с тобой. Хочу предложить тебе поучаствовать в одном деле, верном на двести процентов. Предвижу резонный вопрос: зачем, если дело такое выгодное, привлекать к нему кого-то еще? Отвечаю: один я его не потяну.

– А что твои друзья менты? Не клюнули?

– Зря ты так, Володя. Я к тебе со всей душой. Ведь мы с тобой пацанами знали друг друга. Я тебе верю, как самому себе. Даже больше. Понимаешь?

– На карнавале, под сенью ночи, вы мне шептали: «Люблю вас очень».

– Тебе все шуточки, а я серьезно. Помнишь, как ты отмазал меня в «Шестиграннике»? На меня поперли трое, кажется, с Разгуляя. Один из них – с ножом. До сих пор ума не приложу, что ты им сказал? Побурчали, побурчали и отошли. Помнишь? По гроб тебе буду благодарен.

– Как же, как же не помнить? Только вот запамятовал, это было до того, как тебя подсадили ко мне в 89-м отделении милиции, или уже после?

– Вот всегда ты так. Все настроение испортишь. К тебе как к человеку, а ты…

«Или он полный кретин, или только прикидывается? Нормальный человек разве может предложить мне, который знает его как профессионального дятла, что-то криминальное? Кому рассказать, не поверят. Впрочем, пусть поболтает. Как говорится, на хитрую жопу есть…»

– Дело-то хоть стоящее?

– Миллиона по полтора долларов выйдет, не считая накладных расходов. Как, по-твоему, стоящее?

Филин присвистнул:

– Широко шагаешь, портки порвешь.

– Я к этому делу два года шел. Капкан волчий – не соскочит. Или уплатить по счету, который мы предъявим, или тюрьма с полной конфискацией.

– Если я что-то смыслю в высокой моде, то речь идет о кляузе, которая гуляет по кабинетам Аграрного комитета Думы?

– Верно. Соображаешь неплохо. Вот взгляни. Это копии. Половины этих бумажек хватит, чтобы упрятать любого надолго. Ну, как?

Филину было достаточно беглого взгляда, чтобы оценить убойную силу документов, но он сейчас думал не об этом.

– Володя, ты меня не слушаешь? Где ты витаешь?

– А… Это все ты со своими бумажками?

– Что скажешь? Неплохо я поработал? Теперь твоя очередь. Подключайся. Думаю, не обломаешься. А деньжищи какие! Я не жмот. Поделим по-братски.

Филину вдруг жгуче захотелось врезать Кривцову по гладкой, самодовольной харе, врезать от всей души в самый пятак, чтобы запах хлынувшей в нос крови оглушил его, вогнал в транс, сделал жалким пришибленным дебилом.

«Погань. Он, у которого нет за душой ничего святого, который живет исключительно ради своей кишки, который только и делал всю жизнь, что изворачивался, продавал, предавал, хочет, чтобы я считал его равным себе. Сволота. Он даже не знает свой болевой порог, не знает, сколько может терпеть физические и душевные муки, потому что оставлял это удовольствие другим. А если мы залетим? Я должен буду в первую очередь выгораживать его, не думая о своей участи. А когда наступят ему на хвост? Даже подумать противно. Дескать, извини, друг. Я не знал, что будет так больно».

– Послушай, ты, деятель сельского хозяйства. Ты – мент и останешься им навсегда. Понимаешь? А вор менту не товарищ. Не может быть у нас с тобой никаких дел, кроме тех, о которых договорились. И все. Моли Бога, что ты лично передо мной чист.

– Ты что, Володя? Я что-то не так сказал? Извини. Но такие деньжищи!.. Неужели тебя не впечатляет сумма?

– Все. Разговор окончен. Жду твоего звонка. Крайний срок десять дней. Понял? Останови машину.

Филин вышел, оставив дверь открытой. Игорь Николаевич опешил. Несколько минут он сидел неподвижно, пытаясь упорядочить мысли и понять, чем не угодил Филину, но, так и не сумев найти сколько-нибудь приемлемое объяснение, поехал к Липатникову.

– Кажется, сейчас я сморозил большую глупость, – выпалил он с порога. – Доверился Филину, рассказал то, чего было нельзя.

– Поконкретней не можешь? Без эмоций.

Кривцов коротко рассказал о своем предложении Филину. Выложил копии бумаг и вопросительно посмотрел на Липатникова.

– Игорь, я тебя не узнаю. Ты столько лет ходишь по острию ножа и вдруг запаниковал из-за какого-то Филина. Был Филин, да весь вышел.

– Филин есть Филин и всегда им останется.