Текст книги "Аркан для букмекера"

Автор книги: А. Савельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

ПРЕЛЮДИЯ К АФЕРЕ

Между тем Игорь Николаевич Кривцов приступил к осуществлению намеченного плана. Боря Резаный позвонил вечером на следующий день после неудачного наката на ипподроме. Они встретились в баре «Билли Бомс», и Кривцов предложил ему поучаствовать в деле, ознакомив с финансовыми документами и предписанием налоговой полиции, проводившей ревизию в автосалоне «Ригонда». Дебет с кредитом не сходился. Разница составляла сумму, которая показалась Резаному фантастической. Такие деньги он видел только в кино.

Боря Резаный лихорадочно переводил доллары в рубли. Морщил от напряжения лоб. Подсчитывал, сколько придется на каждого, если задействовать только тех из братвы, кого можно будет слегка обуть. Кривцов все это читал на его лице. Но даже не улыбнулся, сохраняя серьезность под стать моменту.

– Деньги нужно потребовать незамедлительно. Только наличными. И никаких отсрочек. Крайний срок – через день после визита.

– Неплохо бы предоплату для поднятия тонуса моим пацанам.

– Никаких торгов. Как потопаешь, так и полопаешь. И ни грамма спиртного. Одеться всем поприличней. Надо выглядеть солидно.

На другой день, как было условлено, Резаный подъехал к станции метро «Новокузнецкая». Там его поджидал Кривцов. Светиться лишний раз он не стал, послал своего человека, и тот привел Резаного к нему в машину.

Игорь Николаевич достал из дипломата копии документов, показал туфтовому рэкетиру, убрал обратно и передал вместе с кейсом.

– Так будет солидней, – пояснил он. – Скажи своим, чтобы меньше говорили, а больше слушали. Пугать пока никого не надо. Вариантов у владельцев автосалона нет. И это четко должны понимать твои парни.

В дипломате, которым Кривцов снабдил Резаного, находился искусно вмонтированный микрофон. Такие фокусы Боря видел в американском кино, однако не мог и представить, что подобное существует в реальности и уж тем более что такое возможно в его жизни. На дело он ехал в приподнятом настроении. Помня прокол на ипподроме, он, прежде чем согласиться на предложение Кривцова, посоветовался с дядей Геной, авторитетным уголовником из Жаворонков. Дядя Гена не только согласился помочь советом, но и поехал на место – в автосалон, а заодно и взглянуть на босса букмекеров. Вел себя крайне осторожно и осмотрительно: не только не вышел из машины, даже не опустил стекло со своей стороны.

– О чем был у вас разговор? – спросил он Борю, когда тот появился с кейсом.

– Все по делу.

– Что это за фрукт? Что ты о нем думаешь?

– По-моему, мужик деловой.

– Я не о том. Кто за ним стоит? Блатные, качки, а может, афганцы?

– Этого не могу сказать. Знаю одно: крыша у него надежная. Не суетится, не дергается. Спокоен за спину. И сам, видать, не дурак.

– Ладно, работайте сегодня, как наметили. Потом поглядим. Попробую прояснить, кто его прикрывает.

Точно следуя указаниям Кривцова, люди Резаного перед обедом вошли в автосалон. Через двадцать минут вышли. В машине они заговорили наперебой.

– Вот уж не думал, что в природе бывают такие лохи. Сломались сразу же, как мы появились. А когда показали бумаги, наверное, обделались от страха. Прибалты они, оказывается. Молоток мужичок. Подготовил накат в лучшем виде.

Слышавший разговор Кривцов расплылся в довольной ухмылке.

– Погоди ноги-то драть, – умерил их пыл пахан. – Когда бабки будут в кармане, тогда и радуйся.

– Отстегнут завтра. Всю сумму. Даже не попросили скостить. Такие деньжищи. Жаль, если уплывут мимо.

– Знаешь, что фраеров губит? Вот-вот. Сначала ты доживи до завтра.

– Считайте, что дело сделано. Осталось лишь погрузить бабки.

Но погрузить деньги Резаному не удалось. Когда он выходил из салона, весело помахивая кейсом с деньгами, на «пятачке» у выставленных для продажи машин возникла суматоха. Пятеро из числа зевак кинулись на рэкетиров. Минуту спустя люди Резаного, не успев сообразить, что произошло, лежали на асфальте лицом вниз со скрученными назад руками.

В этот раз консультанта Резаного – пахана из Жаворонков – с ними не было.

В неразберихе двоим удалось скрыться. Одним из них оказался Боря Резаный. Игорь Николаевич узнал об этом от Шацкого.

– Хорошо еще, что деньги на месте. А то могли бы уплыть вместе с ним, – невесело заметил Кривцов.

– Не могли. За кейсом зорко следили. Придется тебе, пока Резаного не упакуем, некоторое время поостеречься.

– Придется. Поживу на даче. Ничего не поделаешь.

Дельце, которое так удачно провернул Кривцов вместе с Шацким и его приятелями из налоговой полиции, добавило ему еще больше уверенности. Он снова почувствовал себя молодым рисковым хитрованом, который, балансируя на краю пропасти, испытывал огромное наслаждение от игры в жмурки со смертью. Он поймал свой кураж, ту необъяснимую решительность, которая в картежной игре приносит успех даже с плохой картой.

Последним сомнениям пришел конец. Кривцов решился дать ход собранным на Решетникова бумагам. Некоторые опасения вызывала беспричинная подозрительность, если верить ипподромному кузнецу, появившаяся у экс-начальника главка. Новые обстоятельства требовали детального изучения.

Высадив Шацкого у главного входа на ипподром, Игорь Николаевич свернул на Скаковую улицу и въехал на территорию ипподрома через служебный вход. Наездник I категории Анатолий Иванович Михалкин вызывал у него наибольшее доверие. Поэтому Кривцов отправился именно к нему и, зная его слабость к спиртному, прихватил с собой бутылку коньяка. Было начало третьего – время, когда наездники обычно заканчивают работу на кругу. Михалкин уже переоделся. Игоря Николаевича он встретил радушно:

– Заходите, заходите. Чем обязан такой честью?

– Проезжал мимо, решил навестить. Ты на сегодня уже освободился?

– В основном. Дождусь, когда закончится вечернее кормление, и поеду.

– Не против немного с устатку?

– Можно. Думаю, не повредит.

– Народ у тебя не болтливый?

– Нормальный. В чужие дела не лезут. А вы что же? Один не буду. Я же не алкоголик, чтобы пить в одиночку.

– Только чисто символически. Ты же знаешь, у меня сердчишко пошаливает. И потом, я за рулем.

– За что выпьем?

– За успех безнадежного дела. Не возражаешь?

– За успех так за успех.

В каморке наездника было прибрано, но пахло чем-то прокисшим. Вполголоса бубнил репродуктор. Под кроватью возилась с щенками недавно ощенившаяся дворняга.

– Хороший коньяк. Видать, не из палатки.

– На здоровье грех экономить, тем более на своем. Потом дороже станет. У тебя как со здоровьем?

– Нормально. Пока не жалуюсь. А что?

– Ассоциация собирается снова делать закупки за рубежом. Командировка планируется в конце зимы. Ты как, поехал бы? Я человек старомодный, к новым людям привыкаю долго. Предпочитаю старых знакомых.

– С огромным удовольствием. Вас, кажется, ни разу не подводил.

– Поэтому и зашел к тебе. Прошлогодние покупки оказались неудачными. Ты, наверное, в курсе? Оба жеребца пали. Что ты об этом думаешь?

– А что я могу думать? Я – мелкая сошка. Как все, так и я.

– И все-таки?

– Да вы сами все лучше меня знаете. Кому-то было выгодно покупать негодный товар. Решетников был в курсе с самого начала. Ему докладывали, когда лошади стояли в карантине. Звонили, бумагу посылали. Рекламацию не выставил. Значит, так было нужно.

– У него веские доводы. С этим конным заводом у нас давнее партнерство. Товар сравнительно недорогой. Большинство прежних покупок не вызывало нареканий. Случайности в нашем деле возможны любые. Не с железками ведь дело имеем.

– Вы что, серьезно? А как же заключение комиссии ветеринарных врачей? А шведка, которая вас предостерегала?

– Они – живые люди со своими слабостями и причудами. Насколько мне известно, покойный председатель комиссии был не в ладах с начальником управления. Это все знали. Наверняка и у шведки имелись какие-то личные соображения.

Из-под кровати высунула морду дворняга и лизнула Кривцову пальцы – деранула, будто наждачной бумагой. Игорь Николаевич вздрогнул от неожиданности и отдернул руку. Михалкин перевел дух, промочил горло очередной порцией коньяка и продолжал:

– Здесь начкон Степного конного завода, того самого, где пал второй из купленных в Швеции жеребцов. Живет в гостинице «Бега». Мужик рисковый, никого не боится. Кстати, заядлый тотошник и не дурак выпить. Раньше его прикрывал отец – партийная шишка областная. Теперь – уж не знаю кто, но характер у него не изменился. Разговор у нас был как раз об этом. Так вот, он где угодно готов подтвердить, что жеребец был негоден для племенной работы и Решетников знал об этом еще тогда, когда можно было выставить рекламацию. Вы можете поговорить с ним. Он рвет и мечет. Решетников уговорил его выложить за жеребца крупную сумму, пообещал помочь с приватизацией конного завода, но обещание не выполнил и, по-видимому, не собирается. Начкон грозится обратиться в прокуратуру и предъявить необходимые доказательства вины Решетникова. Злой, как с цепи сорвался. Мы вчера с ним дотемна просидели.

– Анатолий Иванович, к вам можно?

– Заходи, кто там? А, Валерик… Я тебя ждал раньше.

– Не мог. У Кочеткова два жеребца расковались. Зачем звали, Анатолий Иванович?

– Посмотри колесо у призовой качалки. Что-то болтается.

– Очень срочно?

– Желательно не тянуть. Посмотри и скажешь, сколько это будет стоить.

– Смотрю, вы нарасхват, Валерий. О моей просьбе не забыли?

– Решетку для камина и кочережки?

– Надо же, помните.

– У меня правило: куй железо, не отходя от кассы.

– И как успехи?

– Кочережки готовы. Детали решетки отковал. Осталось собрать.

– Хотелось бы посмотреть. Не возражаете?

– Ради бога. Когда зайдете?

– Думаю, минут через сорок.

– Хорошо, буду вас ждать.

Дворняга опять выглянула из-под кровати и, оскалив зубы, зарычала на кузнеца. Он в испуге шарахнулся от нее.

– Ты что, дура, баранины обожралась?

– Это – свои. Свои, – успокоил собаку наездник.

«Все свои по спине разбежались», – хмыкнул Кривцов.

– Качалка в тамбуре. Старший конюх покажет. Когда посмотришь, загляни ко мне.

Кузнец вышел. Выждав с минуту, Михалкин заметил:

– С червоточиной вьюнош. Добром не кончит.

– Хочу на лошадок твоих взглянуть. Не покажешь?

Наездник посмотрел на часы.

– Пойдемте. Сейчас самое время. Кормление закончили.

В конюшне было почти темно. Дежурная лампочка тускнела в конце прохода. Слабый свет сочился из квадратных окошек, прорубленных под потолком. Пылинки соломы, вихрящиеся в мутноватых пучках света, искрились, словно блестки на сказочной декорации. Время от времени из глубины слышались то протяжный вздох, то какие-то неясные звуки, похожие на бормотание во сне или непроизвольный шепот в глубоком раздумье. Отовсюду ползли смутные шорохи, мерещилась возня невидимых существ: может, гномов, а может быть, это овеществлялись переживания лошадей, их воспоминания о прошлых жизнях.

Людям нервным, легковозбудимым, подверженным стрессам, полезно хотя бы раз в месяц бывать на конюшне. Из всех домашних животных лошадь наиболее благотворно влияет на психику человека, оживляя воображение, забытые, роднящие с природой, инстинкты. Ни одно другое животное не способно так полно выразить всю гамму переживаний, свойственных живым существам, в том числе человеку, причем отразить их не только выражением глаз, но и мимикой, оттенками поведения и безграничным многообразием движений тела. Но главное, что поражает человека при общении с лошадью, это очевидная готовность сильного грациозного животного повиноваться ему, готовность быть верным и податливым при единственном и непреложном условии: ответном уважении к достоинству, отношении, как к существу одной с ним крови, роднящей все одушевленное на Земле.

Кривцов переходил от денника к деннику, любуясь лошадьми в их естественной, непоказной красоте. Он готов был разрыдаться от умиления. В непринужденном повороте головы, пронзительном взгляде, брошенном мимолетом, в изящном изгибе надбровных дуг было во много раз больше смысла, чем во всех его трепыханиях и поисках легких денег. В этот момент он отдыхал душой, свободный от грязных мыслей и низких желаний.

«А он в принципе неплохой мужик», – подумал Михалкин, безошибочно угадав душевное состояние Кривцова. Сам он тоже любил лошадей, но более буднично. Ему стало совестно за то, что он когда-то спал с Тонькой, женой Кривцова, – распущенной и аппетитной бабенкой, но, вспомнив, что это было еще до ее замужества, не стал особенно убиваться.

– Это что за диво? Я раньше ее у тебя не видел, – поинтересовался Игорь Николаевич, остановившись у предпоследнего денника.

Из таблички над дверью следовало: мать этой кобылы – Рута, отец – Исдор. А зовут ее Рутис Дэзи.

– Дашка-то? Недавно привезли с завода. Скоро буду выезжать.

Большинство лошадей на ипподроме имели мудреные клички. Чтобы не ломать язык, наездники и конюхи между собой называли всех Машками, Дашками и Ваньками.

Темно-гнедая ладная кобылка доверчиво подошла к двери и, приблизив вплотную к металлическим прутьям голову, потянулась губами к лицу Кривцова. Губы вытянулись в трубочку и слегка затрепетали, словно в страстном поцелуе. Приятно удивленный такими знаками внимания, Игорь Николаевич ласково погладил лошадь по гриве, умилившись еще более. В ответ кобылка тихо заржала и снова потянулась губами к его лицу.

– Начкон Степного конного завода живет на шестом этаже, в номере напротив лифта. Если надумаете пойти, то это лучше сделать сейчас. Вечером он опять будет гудеть. Пьяный он нехороший.

– С соседом по тренотделению ты откровенен?

– Так себе.

– Не советую. Они с Решетниковым – родственники.

– Мне-то что? Я в его дела не лезу.

– В минувшее воскресенье ты был на бегах?

– Был.

– Да, да. Вспомнил. Я видел тебя в падоке. Ты ушел, если мне память не изменяет, перед шестым заездом?

– Точно. Ну и глазастый же вы, Игорь Николаевич!

– Не встретил Решетникова возле крытого манежа?

– Видел. Он был с девочкой лет семи. Кого-то снимал. Я еще удивился. На ипподроме он редко бывает.

– Спасибо, что показал лошадей. Как будто сходил на физиотерапию. Впечатлений теперь недели на две хватит. В общем, если я правильно тебя понял, ты не против поехать со мной в загранкомандировку?

– Поеду. Чего не поехать?

– Загранпаспорт у тебя в порядке?

– Нет. Кончился срок. Нужен новый.

– Дня через два я тебе позвоню. У меня свои люди в ОВИРе. Буду себе оформлять, сделаю и тебе. Приготовь к этому времени четыре фотографии, заполни два бланка заявлений и заверь их в отделе кадров. Не забудь это сделать. А то не успеем к сроку.

От Михалкина Кривцов заскочил в административный корпус. Возле лифта столкнулся с Ольховцевой. Женщина вежливо поздоровалась, хотя они не были знакомы, и Игорь Николаевич, неравнодушный к женской красоте, проводил ее восхищенным взглядом, непроизвольно сравнивая с женой. Сравнение оказалось не в пользу Антонины.

Директору ипподрома не терпелось узнать, как продвигается расследование, и, придумав предлог, он пригласил Наталью Евгеньевну к себе в кабинет. Она не стала вдаваться в подробности, отделалась туманными заверениями, что некоторые успехи уже наметились. Выясняя личности всех, кто крупно выиграл в пресловутом заезде, она натолкнулась на любопытную компанию игроков. Внешне она мало чем отличалась от других, похожих компаний – их множество на ипподроме, но, понаблюдав за ней в очередной беговой день, она обнаружила некоторые странности в поведении. Обычно каждая такая компания постоянно располагается на одном и том же месте трибун. Соседи хорошо знакомы между собой и, как правило, не скрывают друг от друга, на кого ставят.

Компания, заинтересовавшая Ольховцеву, также не скрывала свою игру от соседей, за исключением одного заезда, который снова оказался «темным», и снова они крупно выиграли. Заподозрить их в каких-то махинациях было невозможно: во время заезда все они находились на виду. Но факт есть факт, и он требовал скрупулезной проверки…

После первой крупной удачи в криминальном бизнесе, а это был благополучно завершенный этап подпольной торговли водкой на номерном заводе, Кривцов взял за правило после каждого своего успеха делиться радостью с матерью. Он приезжал на могилу, привозил дорогие цветы и примерно с полчаса разговаривал с ней, как если бы она сидела напротив. Остался верен своему правилу и на этот раз, успешно провернув накат на автосалон.

Сразу же за воротами кладбища его внимание привлек сверкающий никелем агрегат. Надраенные до зеркального блеска ноги-трубы возвышались по углам четырехугольной ямы. На них крепился массивный помост с рольгангом и ремнями. На случай дождя яма и агрегат были укрыты полиэтиленовой пленкой.

Кривцову не понадобилось больших усилий, чтобы разгадать назначение впечатляющего устройства. Размах и пышность предстоящих похорон – а эта машина предназначалась именно для этой цели – поразили Игоря Николаевича. Поразили и вызвали желчную зависть, моментально перечеркнув радость, еще минуту назад переполнявшую его, и начисто смазали те возвышенные ожидания душевного очищения, ради которого он приходил сюда. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, кого именно собираются здесь хоронить. Достаточно было взглянуть на соседние могилы с аляповатыми глыбами надгробий и коваными оградами. И это обстоятельство особенно больно ранило его самолюбие. Опять кто-то преуспел больше него, опять он почувствовал себя жалкой мошкой.

Обозревая подходы к могиле, неподалеку крутился молодой парень с характерной внешностью, в строгом костюме, при галстуке, выглядевший нелепо, несмотря на фирменную одежду. Возле катафалка, солидностью не уступающего похоронному агрегату, маялся в ожидании начала процедуры знакомый Кривцову могильный смотритель, всегда раздражающий его огромной розовой мордой.

Проходя мимо могилы, Игорь Николаевич не удержался, чтобы не заглянуть под пленку. Просторная яма, обтянутая по бокам черным крепом, показалась Кривцову входом в преисподнюю. Дно ямы устилал толстый слой просеянного чистейшего песка. В глазах у Игоря Николаевича зарябило, поплыли круги и вспыхнули искры. Он пошатнулся, но на ногах устоял. Внутри ямы ему померещился зыбкий расплывчатый силуэт, похожий на огромного мохнатого паука и одновременно на человечка, густо обросшего шерстью. Глаза у Игоря Николаевича замылились, он тужился, но разглядеть все в деталях никак не мог.

– Ты что, мужик, никогда не видел, как хоронят настоящих людей?

– Смотря кого считать настоящими.

– Ты на меня посмотри. Видишь меня?

Кривцов напряг зрение, но толком ничего не увидел. Единственное, в чем он был уверен, так это что на разговаривающем с ним существе не было никакой одежды.

– Кто ты? И почему ты голый?

– Все люди рождаются голыми. Голые лежат в морге. Голыми и прибывают на суд Божий.

– Зачем же тогда эти пышные похороны?

– Мужчина, проходите. Не стойте у могилы. Это вам не кино.

– Да пошел ты…

– Мужчина, не надо выступать. Пощадите мое терпение. В рулетке очень редко выпадает подряд один и тот же номер.

Пошатываясь, Кривцов отошел. Перед глазами, незаметно замедляясь, вращалось огромное колесо рулетки. Вместо шарика там прыгала ссохшаяся человеческая голова, хитровато подмигивая плутовскими глазами. Схватившись за сердце, Игорь Николаевич ждал, какой же номер выпадет ему.

С кладбища он уехал взвинченный до предела и только в машине вспомнил, что надо предупредить жену. Разыскал ее по телефону и сказал, чтобы, не заезжая домой, ехала на дачу. Вдаваться в подробности не стал, пообещав все объяснить при встрече.

УБИЙСТВО НА КРЫМСКОМ МОСТУ

Едва машина мужа въехала во двор, Антонина выбежала на веранду, сгорая от любопытства и не на шутку обеспокоенная.

– Что случилось? С тобой все в порядке? Объясни же наконец, что все это значит.

– Может, дашь хотя бы умыться с дороги? Приготовь что-нибудь перекусить. Поговорим за столом.

Сбитая с толку невозмутимостью мужа, Антонина пошла на кухню и загремела посудой. Смутные, противоречивые чувства раздирали ее в этот, она не ошиблась, ответственный момент их совместной жизни. Безошибочно угадав приближение развязки их запутанных и в то же время весьма для нее удобных отношений, она обрадовалась и одновременно испугалась. Плохое предчувствие, столь неуместное в ее радужных планах, окончательно выбило из колеи. Она уже не знала, как следует себя вести с мужем: то ли продолжать притворяться, изображая любящую жену, то ли закатить истерику, разыграв возмущение оскорбленной затворницы, и потребовать полного доверия, включая и возможность пользоваться его личным банковским счетом, а не только теми крохами, которыми он от нее откупается.

Однако когда Игорь Николаевич вышел к столу, то не увидел и тени волнения на лице жены. Она выглядела, как всегда, безукоризненно прибранной, достаточно привлекательной и очень домашней.

– Ну так в чем дело? Я слушаю.

– В общем-то, ничего страшного. Недельку-другую поживешь на даче. Появится необходимость взять что-нибудь из квартиры, съездим вместе.

– Я ничего не понимаю. Зачем все эти меры предосторожности?

– Тебе и не надо ничего понимать. Делай, что тебе говорят, и все.

– Так же нельзя. Мы с тобой не чужие. Объясни все толком.

– Сегодня днем мне позвонил какой-то маньяк и потребовал деньги. Довольно приличную сумму. Угрожал, если я откажусь.

– За что ты должен ему платить?

– Ни за что. Просто ему так захотелось.

– Конечно, ты можешь считать меня круглой дурой, но, по-моему, в каждом случае вымогательства есть конкретная причина. Твои ипподромные дела?

– Ты прямо-таки профессор по этой части.

– Иронизировать можешь, сколько тебе угодно. Не хочешь говорить правду – не надо. Только не изображай передо мной простачка, который испугался какого-то придурка. Хорошо хоть предупредил. И на том спасибо. И когда примерно надо ждать окончания блокады?

– Я же сказал. Недели две, не больше. От силы – три.

– Или четыре. Липатников об этом знает?

– Пока нет.

– А Шацкий?

Кривцова насторожила не столько дотошность жены, сколько выверенность вопросов, методично бьющих в одну точку и в результате его ответов отсекающих все лишнее, наговоренное им специально для того, чтобы скрыть правду.

Эту деталь он отметил автоматически, не придавая ей особого значения. Он никогда не стоял перед выбором: личное благополучие или безопасность жены? Свои интересы всегда были ему дороже. На кладбище у него, видно, подскочило давление. Сердце продолжало учащенно стучать.

– Извини. Немного отвлекся. Что ты спросила?

– Шацкому известно о твоих осложнениях?

– В общих чертах.

Рассеянность мужа и уклончивость ответов еще больше встревожили Антонину. Разве поймешь этих мужиков? А вдруг он завел кого-то на стороне? Напускает туману на ясный день. Пытается запугать, а потом ошарашит. Дескать, так и так. Нам нужно расстаться в интересах твоей безопасности. И не даст ни гроша. Лишь то, что успела урвать.

– Извини, что лезу не в свое дело, – изменила она угол атаки. – Сунулась недавно за побрякушками в подоконник и случайно наткнулась на твои бумаги. Женское любопытство. Не удержалась, чтобы не заглянуть в них.

Антонина подсела ближе к мужу.

Едва уловимый запах женского пота, свойственный только ей, всегда узнаваемый Игорем Николаевичем и всегда вызывавший похоть, подействовал и на этот раз. Никакие импортные духи и дезодоранты не могли перебить этот едкий, распаляющий Кривцова запах. Он жил в нем, упрятанный в подсознание, и достаточно было легкого напоминания, чтобы сработал условный сигнал, оживив целый мир образов и воспоминаний. Он, как родинка возле соска или пушистый завиток на лобке, был для Игоря Николаевича сокровенной сексуальной подробностью, действующей как приманка на самца, безотказно, хотя Антонина об этом и не подозревала.

Кривцов обнял жену и притянул к себе.

– И что же ты там углядела? – спросил он.

– Почти ничего. Какой-то компромат. Но первое, что сразу пришло мне в голову: бумаги вскоре могут прокиснуть.

– И что ты предлагаешь?

– Пустить в ход. Попытать счастья. Чем черт не шутит? Не обязательно самому лезть на рожон. Можно через кого-нибудь.

– И ты знаешь таких людей?

– Пока я предлагаю принять решение. А все детали после хорошенько обмозговать.

Еще минут пять они разговаривали на эту тему. Ничего нового для себя Кривцов не узнал. Алчность жены его не удивила, как и то, что она рылась в бумагах. Но все же кое-что полезное разговор дал: сама того не желая, жена подтвердила, что ее очередной хахаль – пустое место, всего лишь любитель мелкой халявы. В противном случае не было бы этого разговора.

– Игорь, а ведь нам с тобой хорошо. Просто мы редко бываем вместе. Ты все еще любишь меня?

– А ты?

Антонина вытянула трубочкой губы и поцеловала мужа в шею. Игорю Николаевичу почему-то сразу вспомнилось похожее движение молоденькой кобылки из конюшни Михалкина, но не в оскорбительном, унижающем жену сравнении, а приятно удивив искренностью порыва. Да, жена не лукавила. В этот момент она действительно хотела мужа и готова была доставить ему удовольствие.

Наверное, в Антонине скрывался недюжинный талант актрисы. Ей не требовалось большого труда, чтобы перевоплотиться, вжиться в роль. И это получалось у нее так естественно и органично, что роль как бы становилась нормальным ее состоянием, не требуя особого напряжения и каких-то дополнительных усилий. Ее половое влечение не было страстью «вообще», безадресной, слепой, острой похотью. Набор ее средств обольщения можно было сравнить с роскошным комплексом косметических или гримерных принадлежностей, какими владеют лишь немногие, наиболее удачливые «звезды». И весь этот сложнейший механизм не только позволял комфортно жить в образе выбранной роли, но доставлял ей максимум удовольствия, хотя, бесспорно, и партнер не оставался внакладе.

Антонина повернулась спиной к мужу и попросила расстегнуть бусы. Пока он возился с застежкой, она обняла его левой рукой за шею, а правой коснулась члена. Запах пота, едва уловимый в аромате «Клима», снова подействовал на Кривцова так, словно клитор коснулся его подбородка. Он стал торопливо срывать одежду, комкая ее и бросая на пол. Жена сопротивлялась и уступала, шептала, обжигая близким дыханием, обволакивая Кривцова собой, своим желанием, плотью. Она входила в него, проникала в помыслы, становилась неотъемлемой его частью.

Умением жить, просто радоваться жизни природа одарила Антонину щедро. В этот миг для нее существовали только муж, она и нетерпение разгоряченной плоти. Игорь же Николаевич, барахтаясь в пучине блаженства, мог еще думать о шведке – поджарой, пикантно развязной шлюхе, о кличке для лошади и о начконе Степного конного завода.

«Как ее? Крис… Действительно, повадки и облик крысы. Навязывалась в компаньоны. Мечтает съесть брата, владеющего заводом по праву первонаследника. Губа не дура».

– Игорь, где ты? Слышишь меня? Игорь?

– Нет, сокровище мое. Я на небесах.

– Обними меня посильней. Еще сильней. Чтобы мне стало больно. Игорь, как же мне хорошо сейчас.

Ее бормотание то затихало, то становилось громче, обжигая горячим дыханием. Губы ни на мгновенье не оставались в покое: нежно ласкали, впивались, не причиняя боли. Прохладные влажные ладони были повсюду, разглаживали кожу и собирали в складки…

– Не уходи, Игорь. Куда ты уходишь? Я тебя умоляю. Я умоляю… Ой, я сейчас умру. Я умираю…

Обессиленные и довольные друг другом, они наконец затихли. Минуты три спустя Игорь Николаевич достал записную книжку и оживил в памяти суммы, уплывшие к Решетникову. Впечатляло.

– Что ты ищешь?

– Так. Ерунда.

Антонина обняла мужа за шею и страстно поцеловала в губы. «Нет, переделать его невозможно. Я всегда останусь для него шлюхой. Сам виноват. Пусть на себя и пеняет».

На следующий день, утром ипподром «стоял на ушах», ошеломленный еще одним зверским убийством. Начальника производственной части Степного конного завода, в обиходе – начкона, накануне вечером сбросили с Крымского моста. Труп удалось выловить только под утро. Выяснить мотив преступления пока не удалось.

Кривцов узнал эту новость от Шацкого. Начальник ипподромной милиции знал об убийстве больше других, но и его информация была крайне скудной.

Двое свидетелей, оказавшихся поблизости в момент убийства, видели мужчину, стоявшего на середине моста и облокотившегося на перила. Откуда появился убийца, они не видели, могли лишь предположить, что из машины. Это был молодой человек крепкого телосложения, хорошо одетый. Он подошел сзади, обхватил начкона за ноги, приподнял и сбросил в воду. Все произошло молниеносно, в считанные секунды. Прыгнул в машину и как испарился. Очевидцы происшествия тут же сообщили ближайшему милиционеру. Все остальное пошло по установленному порядку.

– Мужичишка он был скверный. Несколько раз ко мне обращалась администратор гостиницы, просила его урезонить. Но не думаю, что все дело в его закидонах. Он и раньше останавливался в этой гостинице, и раньше «выступал» по пьянке. Ты сам-то что думаешь? Ничего нового не добавишь? Бываешь в конюшнях, разговариваешь с обслугой. Может быть, что-нибудь слышал?

– Понятия не имею…

Кривцов думал сейчас о другом. Пытался вспомнить, не видел ли кто его в гостинице с начконом или как он заходил к нему в номер? Вроде нет. В номере он был один. Пока Кривцов был у него, никто не заходил. И когда выходил от него, тоже никого не встретил. Однако наверняка есть люди, которые могут предположить вероятность его визита. Но сейчас это не так важно. Об этом думать пока рано.

– Понятия не имею. Время такое… Сейчас не так посмотрел – и можешь получить нож в живот. Причин сколько угодно. Ты же сам говоришь, что по пьянке он был нехороший.

Однако Игорь Николаевич был не настолько наивен, чтобы поверить в собственную байку. Здесь он почувствовал руку Решетникова. «Его щупальца». Определенно его. Но откуда он узнал об угрозе начкона? Интересно, кто будет следующим: Михалкин или…

Чем глубже Кривцов окунался в подробности подготовки шантажа своего начальника, тем более убеждался в необходимости привлечь к этому делу Филина. Работа предстоит тонкая и в то же время чреватая опасностями, потребует людей соответствующего склада и, конечно же, оснащения современными техническими средствами. Самодеятельность здесь не годилась. Филин – профессионал, имеет связи в преступном мире. «Нет, без него никак не обойтись. Фортуна специально свела нас вместе. Не буду перечить судьбе. На этот раз постараюсь быть честным. Открою ему все свои карты. Вместе обсудим. Навар пополам, за вычетом затрат на исполнителей и другие непредвиденные расходы. Миллиона по полтора долларов на каждого, думаю, получится. Не так уж плохо. Должен согласиться».

Однако прежде чем отправиться к Филину с предложением, Кривцов решил увеличить свои шансы и попытаться уговорить Липатникова помочь с освобождением пацана из колонии. На худой конец – сведу их вместе. Пусть Филин сам поговорит.