Текст книги "Аркан для букмекера"

Автор книги: А. Савельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

ЗАГОВОР

Антонину Кривцову, жену Игоря Николаевича, лишили девственности в четырнадцать лет. Пообещали модные импортные сапоги и, конечно же, обманули. С той поры она возненавидела мужчин и при всяком удобном случае мстила им, получая от этого садистское наслаждение.

Года три ее пилили одноклассники за разные мелкие безделушки. За это время ей удалось перессорить всех мальчишек в классе. Да что там перессорить, спровоцировать несколько жестоких драк, закончившихся тяжелейшими увечьями. В десятом классе она подхватила триппер и заразила весь класс. Со злорадной улыбкой наблюдала за страданиями ребят, вынужденных скрывать друг от друга, родителей, врачей венерического диспансера источник заражения, выгораживая ее.

В семнадцать Антонина сказала себе: «Все. Глупости в сторону. Теперь буду давать только за наличные. Причем деньги – вперед».

Она поступила на карандашную фабрику и начала самостоятельную жизнь. В картонажном цехе, куда ее определили, как и в остальных цехах, работали в основном женщины, и, как водится в таких коллективах, ее половое воспитание проходило по ускоренной программе, можно сказать, на уровне новейших технологий.

Антонина не отличалась большими способностями к наукам, тем не менее курс развратного ликбеза освоила с блеском, черпая познания не только из собственного опыта, но и из опыта подруг. Ей было уже двадцать пять, когда в поле ее зрения попал Кривцов. К этому времени она была уже магистром в искусстве обольщения. Знала больше, чем интердевочки, готовилась в элитные путаны. Больших усилий ей не понадобилось, чтобы соблазнить и женить на себе зацикленного на делах холостяка, к тому же на девятнадцать лет ее старше.

Разговаривая сегодня с мужем в директорской ложе, Антонина не обманывала. У нее действительно побаливала голова, по-видимому, от ночной бури.

На выходе с ипподрома она столкнулась с Николаем Рогалевым, очередным любовником. Он предложил проводить. Поломавшись, она согласилась. От прежних ее любовников этот мало чем отличался. Просто она не выносила однообразия.

– Куда поедем? – спросила она. – К нам на дачу или к Катерине?

– Поехали к твоей сестре, на Бронную.

– Слышал, шеф? На Бронную.

Как и предполагал Николай, Катерины дома не оказалось. Она работала костюмером в театре и по выходным обслуживала дневные детские спектакли. На стол выложили из холодильника все самое вкусное, немного выпили и улеглись в кровать.

Раскочегарив партнера своими потаскушьими штучками и доведя до изнеможения, Антонина, удовлетворенная и обмякшая, прыгнула нагишом на стол, встала в позу кариатиды и спросила:

– Ну как я? Похожа на Клаву Шиффер?

Фигура у нее была недурна: длинные точеные ноги, в меру широкие бедра, грудь – шестой размер. А талия! Вообще – блеск. Немного, правда, удлиненная, но тонкая, как у Гурченко в «Карнавальной ночи». Мордашку можно назвать смазливой, если бы не глаза, особенно в тот момент, когда Антонина смотрела в упор, – светло-голубые, они превращались в колючие льдышки, буравя как бор-машинка.

– Ну, чего ты молчишь? Похожа?

– А кто это?

– Эх ты, деревенщина. Клава Шиффер – всемирно известная супермодель. Я – ее точная копия.

– По-моему, ты немного переоцениваешь себя. На «Мисс Калуга», может, потянешь. Да и то при условии, если в жюри будут калужане, а из претенденток – одна ты.

Шутливый разговор, как его и воспринимал Николай, задел Антонину. Она не терпела никаких возражений со стороны мужчин, тем более в оценке своих внешних данных, привыкла считать себя королевой и была ею в постели. Будь на месте Николая кто-то другой, Антонина, не раздумывая, тут же дала бы ему отбой, доиграла бы до конца роль любящей подруги, никак не проявляя недовольства, а расставшись, обрубила бы все отношения. Но Николай – особый случай: с ним она связывала определенные планы, прощупывала его и подкрадывалась, как рысь.

Вернувшись из ванной, Антонина уселась за стол, уставленный разнообразной вкуснятиной, включила телевизор и забалдела, наслаждаясь красивой жизнью. Николай поддержал компанию, но не в столь благодушном настроении. У него были проблемы, можно сказать, жизненно важные, и он пока не мог разрешить их. Все не подворачивался случай.

– Тоня, попробуй рыбу из этой банки, – предложил он подруге, наколов на вилку кусочек. Знал, что Антонина обожает такие знаки внимания. – Это тунец? Или касатка?

– Это не рыба. Мидии в соусе. А что в той тарелке? Дай-ка попробовать.

– Смотри, как мы с тобой мило воркуем. Не пора ли подумать о совместной жизни?

– Ты это сейчас придумал или это домашняя заготовка?

– Я серьезно. Чем мы с тобой не пара? Жена – Клавдия Шиффер. Муж – Брюс Уиллис.

Он уже не раз заводил подобные разговоры, но Антонина постоянно уходила от прямого ответа.

– Сходство поразительное, с небольшой разницей. Оба они – миллионеры. А мы с тобой – нищие, подъедаем крохи с чужого стола.

Отбарабанив срочную службу в спецназе при Генеральном штабе, Николай приобрел все необходимые качества супермена. Умел драться, стрелять с обеих рук из любого положения, водил все марки автомашин. Как многие молодые люди с такой физической подготовкой, он искал кратчайший путь к успеху и готов был даже пойти на преступление. Не имея ни образования, ни специальности, ждал случая, подбросившего бы ему нужный начальный капиталец, чтобы стать бизнесменом, владельцем какого-нибудь доходного дельца. А пока без особого рвения подрабатывал рэкетом, расценивая этот промысел как временный и ненадежный.

Обнаружив в себе талант женского угодника, он с некоторых пор переключил все внимание на слабый пол и стал подыскивать женщину с капиталом, достаточным, чтобы открыть собственное дело. Познакомился с Тонькой. По его расчетам, у нее водились деньжата. Ее мужа он не принимал в расчет. Считал пронырливым начальником и не более того.

«Неужели, наконец, клюнула? – подумал, ликуя, Николай. – Теперь осторожненько, осторожненько, чтобы не сорвалась с крючка. Чуть отпустить, потом резко подсечь».

– Так уж и нищие. Кое-что мне время от времени перепадает. Хватит на первое время, чтобы не менять привычный уклад жизни. А там, глядишь, подфартит, сорву крупный куш, и заживем мы с тобой, как у Христа за пазухой.

– Все это – сказки. Мы с тобой взрослые люди и прекрасно понимаем, что всю манну небесную уже съели.

– Самой-то тебе не противно прыгать на задних лапках перед своим старпером?

– Он еще даст фору многим молодым вроде тебя.

– Но в постели-то он мне не соперник?

– Как сказать. В чем-то, может, уступает. Но все равно тебе до него далеко. Он в отличие от тебя не нуждается ни в чьих советах. Знает, где и как добыть деньги. С ним я как за каменной стеной.

Антонина специально заводила Николая, снова и снова прикидывая, созрел ли он для главного разговора. В последнее время у нее появились сомнения в искренности мужа. Она заподозрила его в двойной жизни, не той, что на ипподроме, о которой она все знала, а другой, неизвестной ей. Она точно выяснила, что муж завел собственный счет в банке и ни словом не обмолвился с ней. Хотя он по-прежнему позволял ей жить на широкую ногу, разрешая тратить деньги с общего счета, она понимала – продолжаться это будет лишь до тех пор, пока ее траты укладываются в отведенную смету. А если перестанут укладываться? Пока не поздно, она хотела освободиться от опеки мужа, сохранив все, что удалось урвать. Попутно у нее родился план путем шантажа выбить крупную сумму денег из Решетникова, начальника мужа. Случайно ей попались на глаза бумаги, подобранные мужем со знанием дела. Бумаги – бомба, если умело ими воспользоваться. Муж пока не решался, чего-то боялся. А время-то бежит. Можно и не успеть.

Николай Рогалев всего этого не знал, как и того, что Антонине известно о его участии в рэкете. Он пер напролом, полагая, что это он подбивает Антонину порвать с мужем.

Положив руку Антонине повыше колена, продолжал уговоры:

– Ну еще лет пять от силы он потопчет тебя. А потом что? На панель, если приспичит?

– А куда деваться? Придется. В крайнем случае машинку куплю. Сейчас их большой выбор. Все размеры. Лучше уж онанизм. Как ты вообще представляешь мой развод с мужем?

– Есть много способов, начиная от общеизвестного – через суд с разделом имущества, кончая более простым – через морг, без судебных исполнителей.

– Ты что ж, предлагаешь мне зарезать мужа?

– Необязательно. Можно иначе.

– А именно?

– Отравить мышьяком, к примеру.

– Фу, как пошло и примитивно.

Пальцы Николая легли на промежность и стали теребить, перебирая, волосы.

– В самом деле? – спросил Николай, нахально глядя в глаза Антонины. Они у нее поплыли, подернулись пеленой, по телу пробежала дрожь. Ее возбуждение передалось Николаю. Он заерзал на стуле.

– Ну тебя! – Антонина оттолкнула от себя Николая. – Других вариантов, кроме мышьяка, нет?

– А чем этот плох? Мышьяк обладает неоценимым свойством. Он не выводится из организма, а накапливается в нем. Можно методично, изо дня в день давать безобидные дозы, никак не влияющие на самочувствие. До поры до времени – пока в организме не наберется смертельная доза. Идеальное средство для башковитых отравителей. На таких делах поломали рога многие известные криминалисты.

Для Антонины это не было откровением. Муж коллекционировал книги по криминалистике, и из них она знала о мышьяке все.

– Ну, ты – умник. Муж умирает от отравления мышьяком, как ты предлагаешь, накопившегося за какое-то время в организме, а у жены нет его и следов.

– Можешь и ты принять какую-то дозу, чтобы нашли и у тебя при надобности. Но запомни: главный показатель – результат анализа содержимого желудка, а там мышьяка может и не быть. И потом, кто будет проводить в наше время серьезную экспертизу, чтобы выяснить причину смерти какого-то клерка? Умер Максим, ну и хрен с ним.

– Звучит убедительно, но все равно, думаю, это – не вариант. Будут подозрения, следствие, допросы. Ведь я как прямая наследница – наиболее заинтересованное лицо в смерти мужа. Нет. Такой вариант не годится. Да, кстати. Откуда ты знаешь все эти тонкости о мышьяке? Ты что, уже кого-то травил?

– А как же? Отца своего зарезал, мать свою убил, а младшую сестренку стрихнином отравил.

Николай опять потянулся к лобку. Будь он немного проницательнее, то понял бы, что Антонина притворяется, разыгрывает простушку. Недаром дружки-приятели прозвали его Самосвалом за тугодумие и привычку переть напролом.

– Нет, серьезно, откуда ты столько знаешь о ядах?

– И я серьезно.

Стараясь разохотить подругу, он возбуждался быстрее ее и, обуреваемый страстью, в отличие от нее, умевшей сохранять голову холодной, терял нить разговора. Он уже забыл, ради чего завел разговор, и был поглощен единственным желанием: распластать Антонину на ковре, непременно на чем-то жестком, чтоб ни одно ее трепыхание не пропало. Тонька обладала редкой, если не уникальной, способностью обхватывать член влагалищем по всей длине и делать сложные манипуляции, приближая или отдаляя оргазм, держа партнера на грани эякуляции, а значит, на грани блаженства, в непосредственной близости с ним. Николай спал и с Катериной, Тонькиной сестрой, но она была совсем другой.

Николай ухмыльнулся.

– Я же тебе говорил, что служил в спецназе. Чему нас там только не обучали. Вот к примеру, слышала ты когда-нибудь о «теории конспирации»?

– Видно, плохо ты ее освоил, раз предлагаешь травить мужа мышьяком. Или специально хочешь меня подставить?

– Можно алкалоидным ядом. Самое современное средство. Никакая экспертиза не обнаружит. Диагноз – на выбор: смерть от сердечной недостаточности, кровоизлияние в мозг или паралич дыхательных путей.

– Это уже получше. А достать можешь?

– Если очень постараться.

– Ты постарайся.

Николай уже не мог сдерживать распирающие его чувства. Он обезумел от похоти. Антонина продолжала играть с ним, лишая последних остатков здравомыслия.

– А знаешь, я тебе не верю. Я отравлю мужа, ты на мне женишься, а потом избавишься и от меня.

– Ты в своем уме? Где я найду другую такую? Ты – талант, Клеопатра новой России.

Он мог, конечно, попытаться завладеть ею силой, но не решался, зная характер Антонины, ее своенравное сумасбродство.

– Все равно я тебе не верю. Вот если бы ты сам убрал Игоря. Тогда – другое дело. Тогда я поверила бы в твою искренность.

– Могу и я. Делов-то.

– Ты его убираешь, а я снимаю это на пленку. Тогда я знала бы наверняка – ты меня не обманешь.

– Можно и так. Я на все согласен, лишь бы нам быть вместе.

– Ловлю на слове. Потом не говори, что я тебя заставила.

– Ну и зануда же ты. Ложись скорей. Терпежу нету.

Отпрыгав в очередной раз знойную ламбаду, они затихли в изнеможении, уставившись в потолок, занятые каждый своими мыслями.

– Знаешь, Коля? Забудь все, о чем мы сейчас говорили. Глупости это. Влипнем в историю. Ничего из этой затеи не выйдет.

Николай не стал возражать, понимая, что это очередной маневр. По опыту знал: она еще вернется к этому разговору.

Вскоре они ушли, не желая, чтобы их застала Катерина. Не хотелось говорить с ней, выслушивать жалобы и разную театральную чепуху.

Вечер еще не наступил. По Бронной гулял холодный ветер, порывами поднимал пыль и швырял в лицо остатки листвы с деревьев. Стараясь согреться, Антонина прижалась к Николаю. Со стороны они выглядели красивой влюбленной парой. Но если бы кто-то сумел проникнуть в их мысли! И сколько таких с виду благополучных пар встречаем мы за день? Альянс бандита и проститутки. Что может точнее передать состояние нашего общества, в котором насилие и продажность становятся нормой? Государственный чиновник продается тому, кто больше заплатит. Милиционер – уголовнику. Прокуратура – мафии. Тоньку тоже нельзя с полным основанием отнести к продажным девкам: на панель она не ходит, не служит в борделе. Но готовность отдаться любому для достижения цели роднит ее в одинаковой мере как с подзаборной шлюхой, так и с представителем власти, выбравшим своим идолом деньги.

Катерина, старше Антонины на два года, относилась к женской чести гораздо серьезней сестры и лишилась ее значительно позже – в восемнадцать лет, по любви, хотя, как потом выяснилось, только с ее стороны. Тогда же началось и ее увлечение театром.

После окончания школы, не уверенная в своих способностях, она не отважилась сразу поступить в театральный вуз, решила прежде разузнать все изнутри, поэтому и пошла в костюмеры. Вскоре поняла, что сцена не для нее, но в театре осталась, надеясь хотя бы выйти замуж за актера. Однако судьба не улыбнулась ей. Катерина не умела притворяться, скрывать чувства, как это делала сестра, распаляя мужчин неприступностью, шаг за шагом сокрушаемой ими. Она искренне верила пылким уверениям в любви и отдавалась понравившемуся мужчине без остатка. Как правило, вскоре наступало похмелье и от восторженной увлеченности не оставалось и следа.

Какими непохожими оказались сестры! Антонина, столкнувшись в юном возрасте с подлостью, озлобилась, окаменела, сохранив на всю жизнь недоверие к людям, граничащее с ненавистью. Катерина же не только не растеряла доброты, но была готова, забыв все прежние обиды, бежать за любимым по первому зову и быть его кроткой рабой.

У Катерины были пышные упругие груди, округлый полный зад. Она близоруко щурилась, когда разговаривала с мужчинами, при этом мягкие пухлые губы непроизвольно складывались в наивную улыбку. Светло-серые, слегка раскосые глаза туманились пеленой, сквозь которую струился мягкий спокойный свет, обволакивающий собеседника нежностью и томной ленью.

Катерина любила вкусно и плотно поесть, выпить хорошего марочного вина, любила, когда ей дарят цветы и, засыпая, любила, чтобы ее обнимала тяжелая мужская рука.

Она почти не ревновала Николая к сестре, понимала, что рано или поздно та его бросит как надоевшую игрушку ради другого любовника с какими-то другими достоинствами и новыми причудами, и довольствовалась тем, что ей перепадало. А перепадало ей не так уж и мало: Николай был крепким парнем, его хватало на обеих сестер.

…Прибежав домой в перерыве между спектаклями перекусить, Катерина по резкому запаху духов догадалась, что Антонина здесь и не одна. Решив подурачиться, она бесшумно, на цыпочках прошла по коридору, но, услышав за дверью разговор, остановилась заинтригованная. После услышанного у нее пропала всякая охота к шуткам, а тем более – к еде, и она так же бесшумно, как и появилась, вышла.

Цинизм, с каким обсуждалось убийство Игоря Николаевича, поразил Катерину, но особенно ее удивила реакция Николая на предложение сестры, его уступчивость и простодушие.

«Неужели он не видит Тонькиного двоедушия? – недоумевала она, страдая. – Дураку ясно, что она пытается его использовать и подставить».

Судьба Игоря Николаевича в данном случае ее не волновала. Катя недолюбливала его за высокомерное отношение к ней. А она не пустое место. Она жила, страдала и радовалась, довольствуясь теми немногими крохами, которые доставались ей после более хитрых, наглых и бессердечных людей.

Первым ее желанием было предупредить Николая, открыть ему глаза на возможную подлость сестры. Но, поразмыслив, Катерина решила не делать этого: пришлось бы признаться в том, что она подслушивала.

Не придумав ничего лучше, она решила предостеречь Игоря Николаевича. Пусть сам позаботится о своей безопасности и примет необходимые меры. Едва ли он станет дожидаться, пока Антонина начнет действовать. Нанесет упреждающий удар и, учитывая его хватку, сделает это наверняка и без пощады. Об участии в планах сестры ее любовника говорить ему необязательно. Достаточно намекнуть о существовании некоего лица мужского пола. Это лишь подхлестнет и заставит его шевелиться.

Катерина немного успокоилась. Где-то в глубине души шевельнулась надежда заполучить наконец Николая, покончить с унизительным притворством, пожить открыто в любви и согласии назло всем завистникам и недоброжелателям. Думать о сестре, о том, что ее ожидает, не хотелось. Катерина гнала мрачные мысли, полагаясь на справедливость Всевышнего.

РОКОВОЕ ПРОРОЧЕСТВО

Встреча с Володькой на ипподроме оставила у Кривцова двоякое впечатление. С одной стороны, всколыхнула прошлое, напомнив детство с его радостями и печалями, с другой – заставила позавидовать однокашнику, которого Кривцов привык считать ниже себя в умении приспосабливаться к жизни. Однако он был практичным человеком и моментально прокрутил вариант наката на Решетникова, доставивший упоительное наслаждение. «Нужно пристегнуть к этому Володьку и одним выстрелом убить сразу двух зайцев: Решетникова и его крышу. Синебродов будет покруче Устрицы, ипподромного босса».

Мать постоянно твердила:

– Пока, сынок, мы живем среди нищих, нищими и останемся. Нищета заразна, как корь или туберкулез. Деньги идут только к деньгам.

Тогда они жили в бараке на окраине Москвы. Мать спекулировала. Деньги доставались трудно. Задавшись целью вывести сына в люди, она, отрывая от себя, тратила все на него. Но, видно, не в коня был корм. Способностей к учебе у сына не оказалось. Труд вызывал в нем органическое отвращение. Доносчиком Игорь стал еще в школе. Так зарабатывал «тройки», не утруждая себя зубрежкой. Аппетит рос. Быстро понял свою выгоду от сотрудничества с милицией.

Примерно тогда же определился и жизненный путь Володьки.

В седьмом классе его исключили из школы. Учитель физики, дряхлый старик, ошибся графой в классном журнале и поставил ему «пятерку» вместо другого ученика. Обнаружив оплошность, учитель обвинил Володьку, что он сам поставил себе оценку. Вовка отрицал и упорно стоял на своем. Дело дошло до директора школы. Созвали педсовет, и его исключили.

– Видишь, Игорек, что значит в жизни принципиальность? – поучала мать. – «Признайся Володька – и его бы не исключили» – так сказала ваш классный руководитель. Нужно быть гибким. Жить, приспосабливаясь к обстоятельствам, и в первую очередь думать о своей выгоде. Он, уж точно, не выберется из барака. Всю жизнь будет жрать свою принципиальность.

Но пророчество матери, как Игорь Николаевич убедился сегодня после встречи с Синебродовым на ипподроме, не сбылось.

С ипподрома Кривцов поехал на кладбище, к матери. При жизни он не сумел достойно отблагодарить ее за самопожертвование, сделал это после смерти. Поставил резное надгробие из белого мрамора, литую ограду по эскизам небезызвестного художника. Содержал могилу в идеальном порядке. Регулярно приезжал, платил смотрителю за уход.

Сегодня он приехал попозже, задержался дольше обычного. Сменил в вазе воду, поставил свежие цветы и присел на скамейку. Он любил бывать здесь в это время суток. День еще не угас, но солнце уже катилось к закату. В такие минуты в голову приходили грустные, возвышенно-печальные мысли – о жизни и бессмертии души. Забывшись, Игорь Николаевич не заметил, как подошел кладбищенский смотритель.

– Вы видели, как я подправил оградку? Ребята немного задели, когда хоронили рядом. Укрепил бетончиком.

– Спасибо. Честно говоря, не заметил. Большое спасибо.

Кривцов достал бумажник и, отвернувшись от смотрителя, вынул полсотни.

– Столько достаточно?

– Вполне. Буду рад и впредь присматривать за могилкой.

«Он что, покойников жрет?» – подумал Игорь Николаевич, в который раз с удивлением вглядываясь в огромную красную морду верзилы – молодого парня ростом выше двух метров.

– Ничего такого. Сегодня, к примеру, парную телятину с хреном, белужий бок с лимончиком, а на десерт – персики из-под Бахчисарая.

– Простите, что вы сказали?

Кладбищенский смотритель обернулся:

– Вы не беспокойтесь. За могилкой я присмотрю.

Кривцову почудилась ухмылка на его харе.

– Сынок, подай старухе на пропитание.

– Бог подаст.

– Видать, богатый, а такой жадный. Господь всем велел делиться.

– Ходи, ходи, бабка. Сегодня не до тебя. День выдался не самый легкий.

– Вот ты пятерку для меня пожалел, а не знаешь того, что стоишь на краю гомола.

– На краю чего?

– Гомола, сынок, гомола.

– Возьми деньги и скажи толком, если что знаешь.

– А как же не знать? Мы – божьи люди. Господь от нас ничего не скрывает. Погляди на маковку храма. Чего видишь?

– Крест золоченый.

– А еще что?

– Вроде свет какой-то вокруг креста.

– Во-во. Это тебе знак Господний. Велит не обижать сирых, помогать калекам и старым людям. Если хочешь спастись, потуши лампаду перед образиной в женском обличье, мети пол от порога к двери и не веником, а скребницей щетинной. От друзей откупись, в дом не пускай и молись, молись. Проси прощенья у Господа.

Прогремел гром, затихая раскатами. Пораженный небывалым видением, Игорь Николаевич долго не мог оторвать глаз от креста. Ничего подобного ему прежде не приходилось видеть. Крест на куполе колокольни светился голубоватым пламенем, видный в мельчайших деталях на фоне грозовой тучи, наползающей из-за церкви.

– И часто здесь такое бывает, бабка? – полюбопытствовал Кривцов, оторвав наконец взгляд от магнетически притягивающего видения.

Рядом никого не было. Игорь Николаевич поискал глазами между могил, деревьев, частокола оград. Старуха будто испарилась или улетела на помеле.

Гром погремел, погремел и стих в отдалении. Не пролилось ни капли. Игорь Николаевич сидел в оцепенении, пытаясь собраться с мыслями, парализованный страхом. Спустя какое-то время он снова поднял глаза к маковке колокольни, но увидел уже совсем иную картину. В лучах заходящего солнца позолота на кресте тускло отсвечивала ровным спокойным светом. Не было никаких загадочных сполохов. Церковь медленно погружалась в тень, навевая покой и умиротворение.

Под впечатлением странного наваждения Игорь Николаевич уехал домой, но еще долго не мог избавиться от него, все пытался разгадать пророческий смысл.

Антонина еще не пришла. Кривцов выпил две рюмки коньяку, перекусил на скорую руку и сел к телевизору.

С огромной фотографии нахально смотрела на него жена. То ли улыбалась, то ли ехидно посмеивалась. Красивое, порочное лицо Антонины не вызывало сейчас эротических желаний. Другое дело – в первые годы их брака. Жена оказалась удобной во всех отношениях. Холодок отчуждения появился позже. Игорь Николаевич чувствовал: что-то изменилось в настроении жены, появились сугубо личные интересы, мешающие совместной жизни.

Раздался телефонный звонок. Кривцов снял трубку.

– Игорь Николаевич? Игоря Николаевича можно?

– Слушаю.

– Здравствуйте. Извините за беспокойство. Это – Валера, кузнец с ипподрома. Там не осмелился подойти. Решил позвонить.

– Вообще-то я не в восторге от этого вашего решения. Но раз уж позвонили… Что у вас?

– У меня к вам просьба…

Днем, подойдя к двери каптерки наездника I категории Михалкина, Валерий услышал разговор, заинтересовавший его, поэтому постучался не сразу. С некоторых пор он не спешил входить в конурки наездников. Прежде чем постучаться, слушал, что происходило внутри. Таким образом он узнал немало ипподромных тайн. Пока ему не удалось выгодно воспользоваться украденной информацией. Сейчас он пытался сделать это в очередной раз.

– У меня к вам просьба. Не могли бы вы помочь устроить племянницу кассиром на ипподром?

Работа прибыльная. Получить простому смертному ее практически невозможно: очень много желающих.

– Вы обратились не по адресу. Это – не в моей компетенции. Сходите в отдел кадров, поговорите с директором ипподрома. Вы – прекрасный специалист. Думаю, он вам не откажет.

– Никто слушать меня не станет. Другое дело, если похлопочете вы. У вас такой авторитет.

– Спасибо, конечно. Но, насколько я знаю, место кассира в кассе тотализатора никогда не пустует. Чтобы получить эту должность, нужны очень и очень убедительные аргументы. К сожалению, у меня таковых нет.

– Вас уважают не только служащие конторы, но и на трибунах. Мне это хорошо известно. Я разговаривал со многими, кто давно ходит. Все в один голос: Кривцову это – пара пустяков.

Игорь Николаевич насторожился. При чем здесь трибуны? Не дурак же он, чтобы ни с того ни с сего обращаться ко мне с такой просьбой. Не иначе как что-то пронюхал.

– Ваши друзья, Валерий, неверно вас информировали. Я могу очень немногое, да и то в пределах нашего управления. А интересно, за что же так уважают меня ваши приятели на трибунах?

Возникла пауза. Видимо, кузнец еще не решился выложить все до конца.

– Вот давеча побежал я на трибуны. Хотел поставить на одну лошадку. Прибежал, а кассы уже закрыты. Я к букмекеру. Он тоже не принимает. Тут мне и посоветовал мой знакомый: скажи, дескать, Игорь Николаевич послал. Принял. Покосился, правда, но деньги взял. Сразу-то я не сообразил, только потом догадался, кого мой знакомый имел в виду.

«Наврал, конечно, но соображает неплохо».

– А почему вы решили, что ваш знакомый имел в виду именно меня?

– Я потом у него уточнил. Он на ипподром давно ходит: уже лет двадцать пять. Знает все ходы и выходы.

Кривцов тут же прикинул. На ипподроме действительно есть люди, которые помнят, как он начинал «деятельность», ссужая под проценты тотошников деньгами, и догадываются о его причастности к букмекерским делам. Но какая там у него роль, знают всего два-три человека. Значит, и кузнец ничего толком не знает.

– Конечно, я поступил не лучшим образом, – продолжал Валерий, – но на что не пойдешь ради верного выигрыша? Сегодня, слышал, рэкетиры пытались наехать на букмекеров. Я как раз в это время проходил возле крытого манежа и видел там одного человека. Он наблюдал за вами через мощный фотообъектив.

– За мной?

– Думаю, что за вами.

– Почему?

– Я проходил у него за спиной. Он наблюдал за директорской ложей. В тот момент лишь вы и начкон беседовали у перил ложи.

– Интересно. Очень интересно.

– И я тоже подумал, что вам будет это интересно.

– Кто же этот человек? Вы его знаете?

– Да, но не так хорошо, как вы, Игорь Николаевич. Так похлопочете за племянницу?

– Попробовать могу, но никаких гарантий.

– Другого мне и не надо. Ваше слово – алмаз. Директор вам не откажет. Здесь я спокоен.

– Попробую. Так кто этот человек?

– Петр Егорович из главка.

– Решетников? Мой бывший начальник?

– Он самый. И я удивился. Никогда раньше не видел его на ипподроме. Только на выводках. А тут с внучкой и фотоаппаратом. Да и одет как-то странно, будто за грибами собрался.

– Думаю, ты ошибся. Зачем Петру Егорычу подглядывать за мной? Факт, что ошибся.

Сам того не заметив, Кривцов перешел на «ты». Однако кузнец тут же обратил на это внимание и понял: догадка его верна. Решетников следил именно за Кривцовым.

Днем, когда он увидел Решетникова на кругу с фотоаппаратом, то не придал этому никакого значения. Лишь позже, услышав под дверью Михалкина об афере с покупкой за бугром заведомо бракованных лошадей, понял: Кривцов и Решетников – два паука в одной банке. В принципе ему было безразлично, на чьей стороне быть в данном случае, хотя, был бы выбор, он, не раздумывая, встал бы на сторону Решетникова: тот похитрей. Но пока он не мог сообщить Решетникову ничего интересного о Кривцове. Все, что он знал о нем, было известно всем. Поэтому и решил поговорить с Игорем Николаевичем. Глядишь, что-то обломится.

– Конечно же, вы ошиблись.

Кривцов уже овладел собой. И вновь обозначил дистанцию.

– Что ж, попытаюсь помочь вашей племяннице. Надеюсь, и вы не откажете в моей просьбе. Услуга, как говорится, за услугу. Мне нужна решетка для камина на дачу. Красивая, кованая. И пара кочережек. Откуете?

– Нет проблем. И решетку, и кочережки. А если нужно, и кое-какими секретами могу поделиться. Я бываю у всех наездников. Иногда удается узнать что-то интересное, очень интересное. А как воспользоваться этим, не знаю.

– Охотно вам помогу и в этом. Решетку, вы понимаете, надо сделать с душой. Чтобы глаз радовала. Вы это умеете. Я знаю. Желаю удачи. Звоните.

Положив трубку, Игорь Николаевич задумался. Объект интереса Решетникова кузнец угадал точно, не узнал лишь причину. Да и не мог узнать. Своими планами Кривцов не делился даже с женой. Едва ли и Решетников догадывается о них, хотя основания для подозрений у него есть: Кривцов, как человек наиболее информированный о зарубежных покупках, имеет доступ ко всем документам. Но для того чтобы подозревать в чем-то именно его, у Решетникова должны быть веские причины. Синебродов обмолвился об Аграрном комитете Думы. Вполне вероятно, там у Решетникова есть глаза и уши. Но если я правильно сориентировался, оттуда прямой угрозы нет. Иначе он давно парился бы в Лефортово. Но с чего он задергался? Перестраховывается… Лишний раз проверяет мою лояльность. Если все обстоит именно так, то встреча сегодня на ипподроме с помощником депутата Государственной Думы очень некстати. Паниковать Кривцов не стал. Решил посмотреть, как будут развиваться события, а пока еще раз взглянуть на собранный против Решетникова компромат.