Текст книги "Аркан для букмекера"

Автор книги: А. Савельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Постарайся. Полагаю, арест не стал для него неожиданностью и он оставил тебе телефоны верных ему людей. Они тебе помогут с ним связаться.

– Да, это так. Но как ты догадалась об этом?

– Думаю, этим людям не понадобится санкция прокурора, чтобы связаться с ним. Чем быстрее они это сделают, тем меньше у нас останется сомнений.

– Значит, в принципе ты согласна?

– Да, но при условии, что на это согласен твой муж.

Шнобеля нисколько не удивила просьба Лидии Михайловны. Он все внимательно выслушал, пообещал сегодня же связаться с Володькой, но предупредил, что ни в чем остальном помогать Ольховцевой не будет.

«Он же вор в законе», – верно истолковала Градолюбова эту категоричность Шнобеля. Ольховцеву знали не только журналисты, но и воры со стажем, знали ее мертвую хватку и способность к раскрытию самых нераскрываемых преступлений.

Где-то около полудня Синебродова привезли в Бутырскую тюрьму. Санобработка, шмон, перепись вещей – обычные для всех вновь прибывающих процедуры. В камеру попал лишь перед ужином. Несмотря на то что за давностью все судимости были погашены, его сопроводили привычным формуляром: социально опасен, склонен к побегу и все прочее, как полагается. Камеру ему определили с соответствующим контингентом, к тому же крохотную, душную и набитую битком.

Раньше, когда Синебродов появлялся в камере, первым его вопросом был: «Воры есть?» Этим он объявлял всем, кто он и какую исповедует веру. Теперь он не мог этого сделать и должен был париться на общих началах. Нары все были забиты. Он присел к столу и закурил. По камере пополз аромат «Золотого руна». Подсел здоровяк в майке. Руки, грудь и спина – в татуировках.

– Тебя за что, брат?

– Проехал верхом на рыжей свинье по Красной площади.

– Скажи на милость. Значит, уже чалился? А по виду не скажешь. За что, если не стыдно признаться?

В камере притихли и с интересом прислушивались к диалогу.

– Послушай, парень. Ты сам-то кто, откуда будешь?

– Я из Твери. Прохожу по делу с боксерами.

Синебродов слышал об этом деле. Рэкет, подпольное казино, рукопашные бои без правил. Воры по этому делу не проходили. Одни приблатненные фраера, в основном из бывших спортсменов.

– В какой камере Серый? Не знаешь?

Серый – личность известная в Бутырке. Синебродов был знаком с ним по прежним ходкам. Но боксер не успел ответить. В потолок постучали условным сигналом: принимайте «уду». Мужики мигом загородили «волчок», поймали специальным крючком и подтянули к дырке в окне веревку с запиской. Читать ее стал боксер, из чего Синебродов тут же понял весь расклад в камере. Прочитав записку, спросил:

– Ты – Филин?

– Допустим. И что дальше?

– Филин или нет?

– Филин.

– Привет тебе от Серого. Ну-ка, мужики, у окна наверху освободите местечко. Залезай. Это твое.

Минут через десять начали дергать из камеры мужиков с вещами. Дышать стало полегче. Оставшиеся с уважением посматривали на Синебродова. Незадолго перед ужином открылась на мгновение кормушка, и на пол камеры упал увесистый сверток, упакованный в несколько газет. На нем жирно было написано: «Филину». В свертке были сигареты «Золотое руно», копченая колбаса, сливочное масло, шоколад и даже несколько спелых груш. В записке Серый передал просьбу жены и условия, на которых Ольховцева согласна помочь.

С отправкой ответа также не вышло заминки. Он написал лишь одно слово, и в тот же день ответ попал к адресату.

Синебродов взобрался на нары, закурил, лег и попытался отвлечься от мрачных мыслей. Прокопченный, засиженный мухами потолок, обшарпанные, в подтеках стены, смутно различимые в прокуренном полумраке, служили великолепным экраном для проецирования воспоминаний. Жизнь камеры незаметно отошла на второй план, отдалилась, будто тело вырвалось из оболочки, просочилось сквозь щели в «наморднике», закрывающем окно, и воспарило с легкостью вольной птицы. Помимо еды и курева, в свертке, переданном Серым, было три баша отличной кашкарской дури.

Казалось бы, что может быть хуже? Вонючий, тесный каменный мешок, вынужденное соседство людей, с которыми на воле не сел бы рядом, а Синебродову хорошо, легко и спокойно, как если бы он крупно придрал в карты Гайдара или еще какого-нибудь крупного экономиста.

Как странно устроена жизнь. Надо-то человеку всего ничего: знать, что кому-то ты нужен, что о тебе думают и пекутся. Лидка бегает, подключила подругу. Страдаешь будто бы ни за что, ради уважения к себе, из чувства собственного достоинства. А в награду – душевный комфорт и безмятежный покой через уважение тех, кого уважаешь.

Время пошло незаметно. По тюрьме объявили отбой. В камере захрапели. А Синебродова не было там. Он продолжал витать на свободе. Подмосковье. Центр и ипподром. Ночной клуб, казино и снова праздничный круг ипподрома. Из всех впечатлений последних нескольких лет эти были наиболее яркими. Приглушенный рокот трибун, флаги, гулкий цокот копыт, холеное лицо Кривцова. Он чем-нибудь виноват? Бог с ним, пухом ему могила. Запах волос жены, стойкий и в то же время неуловимый. Последний вечер наедине с ней, возникшая вдруг из небытия дочь, легкая грусть и сладкое ощущение полета. Опять ипподром, опять лошадиные стати…

Немногим в неволе удается так приятно забыться.

Жженому это не удавалось и на свободе. Блатные больше не докучали, и с бизнесом все нормально, но что-то тревожило изнутри, продолжало держать на взводе. Казалось бы, причин для тревог нет, но кто-то за спиной, юродствуя, нашептывал в ухо: все мы рождаемся голыми, лежим голыми в морге, голыми предстаем и перед судом Божьим.

Прошло уже много времени, а реакции на просьбу Жженого не было. Наконец шеф позвонил и «обрадовал»:

– Бумагу, которую вы написали для генерала, похитили из машины. Всего на пять минут забежал в магазин, и на тебе. Украли автомагнитофон и папку с бумагами, в которой находилась и ваша. Простить не могу себе такого ротозейства. Будем надеяться, что она не попадет в руки наших клиентов.

«Вот такие пироги, Жженый. Каково? Пронесет и без клизмы».

Лунев усилил охрану и меры безопасности.

ВОЗМЕЗДИЕ

Антонину Кривцову заела тоска. Рядом – ни одного приличного мужика. И в перспективе – ничего интересного. Случайные знакомства теперь вызывали панический страх. Приключение с массажистом долго не забудется. От прежних любовников ее воротило, как, впрочем, и от всех прежних знакомых. Ее существование как бы рассыпалось на две части: до и после встречи с Луневым. До – пресное, однообразное и бесцветное. После – наполненное острыми, яркими впечатлениями, настоящими страстями, волнующее и тревожное. Даже страх, не отпускающий ни на минуту, был настоящий, как сама жизнь, жуткий и завораживающий.

Интуитивно она чувствовала обреченность, хотя Лунев продолжал слащаво улыбаться и кормить радужными обещаниями. Она захандрила и запила с тоски, но вскоре одумалась, взяла себя в руки и даже определила, что поможет ей выйти из депрессии: ипподром. Здесь не исчезало ощущение праздника, царила красота, радующая обилием красок, звуков и запахов. Это было единственное место, где жизнь не замирала ни на секунду, бурлила, клокотала страстями, люди, попавшие в этот водоворот, теряли рассудок, мгновенно богатели или в один миг лишались состояния, кончали самоубийством.

Антонина никогда не видела зарубежных ипподромов, только слышала о них от Михалкина, но нутром понимала одинаковость их и наших в непреходящей праздности и глубине впечатлений. Наездник Михалкин оставался для нее единственным человеком, связывающим с этим загадочно-притягательным миром, и был единственным мужчиной, с которым она, не раздумывая, могла бы связать жизнь. Она знала о его давней мечте приобрести в собственность приличную лошадь, избавиться наконец от унижений перед ипподромным ворьем и отправиться в турне по Европе как частное лицо. Он не раз бывал на многих европейских ипподромах, его хорошо знали, поэтому проблем с участием в международных бегах не будет. Загвоздка заключалась в другом: не было денег, чтобы купить хорошую лошадь.

Бродячая жизнь всегда влекла Антонину. Перспектива избавиться наконец от страха и пожить в свое удовольствие так увлекла ее, что она решила дать Михалкину две трети суммы, необходимой на покупку лошади. Сделку оформила в нотариальной конторе, обговорив для себя право поехать в турне в качестве совладелицы лошади.

Если бы Антонина могла, она расцеловала бы себя за такую великолепную идею. Бесконечное путешествие «по Европам» в постоянной близости с Михалкиным, вдали от его жены, которой придется сторожить дом и заниматься приусадебным участком, – об этом можно было только мечтать. Михалкин присмотрел уже лошадь – Рутис Дэзи, даже провел предварительные переговоры с руководством конного завода, которому она принадлежала. Дело оставалось за малым: найти недостающую часть денег. Условие Антонины поехать вместе с ним ничуть его не тяготило. Он давно этого хотел.

Вернувшись под вечер домой после завершения подготовительной части сделки, Антонина, радостно-возбужденная, плюхнулась на диван и с наслаждением вытянула ноги.

«Все-таки, как ни крути, жизнь – замечательная штука».

Она налила рюмку коньяка, с наслаждением выпила и расплылась в счастливой улыбке.

Зазвонил телефон. Она взяла трубку.

– Антонина Ивановна? Добрый вечер. Моя фамилия Ольховцева. Не могли бы мы сейчас встретиться? Наш разговор долго не затянется. Думаю, минут пятнадцать, не больше.

«Ольховцева… Ольховцева…» Антонина пыталась вспомнить, от кого уже слышала эту фамилию.

– О чем вы хотите поговорить?

– Я – следователь по особо важным делам. Кое-что хотела бы выяснить.

«Ах вот оно что. Лунев называл эту фамилию».

– Нельзя ли в другой раз? Я немного устала. Только пришла, намоталась за день.

– Извините, если не вовремя. Дело срочное и в какой-то степени затрагивает интересы вашей родной сестры.

– Катерины? Что с ней стряслось?

– Ну, во-первых, нашелся родной отец. Во-вторых, его обвиняют в убийстве… вашего мужа.

– Нашелся отец Катерины? Кто он?

– Синебродов Владимир Александрович.

– Первый раз слышу.

– Ваша сестра рядом со мной. Я передаю ей трубку.

– Катя, это правда?

– Да. Но, к сожалению, видишь, как вышло… Наталья Евгеньевна хочет поговорить с тобой. Позволь ей к тебе приехать.

– Поздно уже.

– Не выдумывай. Я пересказала ей ваш разговор с Колей, когда вы обсуждали с ним, каким образом убить Игоря.

– Как ты могла?

– Если ты в этом деле чиста, значит, расскажешь ей все, как было.

Трубку снова взяла Наталья Евгеньевна.

– Сейчас ваша сестра несколько взволнована, и, думаю, напрасно. Я настроена не столь категорично. Более того, уверена, что это – недоразумение. Я буду у вас минут через двадцать. До встречи.

Следователи МУРа, так горячо взявшиеся за расследование убийства Кривцова, после безрезультатного допроса «с интенсивным психологическим воздействием» потеряли интерес к делу, и расследование перешло в разряд бесперспективных.

Ознакомившись с материалами дела, Ольховцева обнаружила много недочетов, допущенных при осмотре места происшествия и при проведении судебно-медицинской экспертизы. Но даже если бы эта работа была выполнена безукоризненно, Наталья Евгеньевна все равно приступила бы к расследованию с осмотра квартиры убитого.

Желая произвести на следователя выгодное впечатление, Антонина привела в порядок макияж и прибралась в квартире, подумывая о том, какую пользу можно извлечь из этого визита.

Появление интересной, со вкусом одетой женщины озадачило. Антонина представляла ее тощей мымрой в замызганном казенном мундире. А перед ней – кинозвезда. Было от чего скиснуть.

– Ваша сестра сказала, что вы родные только по матери. Но вы очень похожи. И обе очаровательны.

– Спасибо. Вы тоже неплохо смотритесь. На внутриведомственном конкурсе красоты вполне могли бы быть признаны «мисс МВД».

– Я рада, что вы на меня не в обиде за это вынужденное вторжение, и рада знакомству.

– Что будете, чай, или кофе?

– Лучше чай и некрепкий.

– Проходите в гостиную. Муж умер там. Вы ведь за этим сюда приехали? Хотите сами осмотреть место происшествия?

– Вы неплохо осведомлены о рутинных обязанностях в нашей работе.

– Показания будете снимать в протокол или записывать на магнитофон?

– Нет-нет. Никаких показаний. Просто поговорим. Мне нужно кое-что выяснить, некоторые детали.

– Шацкий уже выяснял, и тоже без протокола. Подозревал меня во всех тяжких. Так что без церемоний. Вы ведь знакомы с ним?

– Шацкий? Ах да. Начальник милиции на ипподроме. Лично – нет. Он, кажется, был хорошим знакомым вашего покойного мужа?

– Слишком хорошим. Вместе делали левые деньги.

– На ипподроме?

– Да. Мой муж был букмекерским боссом.

– У вас после его смерти появились проблемы?

– С чего вы взяли?

– Так показалось. Букмекерство на ипподроме – противозаконный бизнес.

– Надо же? А я и не знала. Думала, за это полагается орден.

– Этот цветок у вас давно?

– Какой?

– Тот, что второй слева.

– Филодендрон? Года три уже. Может быть, больше.

Колючесть Антонины мешала делу, поэтому Ольховцева перевела разговор в другое русло:

– Он уже цвел у вас?

– Разве он цветет? Не знала. С ним много хлопот. Привередливая лошадка.

– Хотите избавиться?

– С большим удовольствием, да выбрасывать жалко.

– Могу купить или взять в качестве взятки.

Антонине понравилась шутка, и она первый раз улыбнулась:

– Я думала, что взятки берут только в валюте, а оказывается, и цветами.

– Тайник у вас в подоконнике?

У Антонины от изумления округлились глаза.

– Можно я осмотрю его? Ваши ценности меня не интересуют. Только бумаги.

– Бумаги? Какие бумаги?

– Не знаю, но, думаю, какие-то есть, принадлежавшие вашему мужу.

Неприязнь, вызванная поздним визитом, незаметно уступала место иному чувству, похожему на симпатию. Тактичность, уважительное поведение гостьи, а главное – ее терпимость к недвусмысленным подначкам все настойчивей подталкивали Антонину исповедаться и попросить у собеседницы помощи. Пробным камнем стало признание о причастности мужа к букмекерскому бизнесу, невесть какой тайне. Недалекий следователь стал бы усиленно добиваться еще более ценных признаний. Но эта дамочка не клюнула на наживку. Значит, неглупая и свое дело знает. Перемене отношения во многом способствовала и проницательность гостьи, угадавшей наличие проблем и сумевшей обнаружить тайник в подоконнике.

– Что вы сделаете, если я откажу в вашей просьбе?

– Ничего. Я уважаю закон. Ордера на обыск у меня нет, к тому же я – не сторонница силовых мер. Думаю, что в вашем случае они и ни к чему. Ваши проблемы связаны именно с бумагами?

– Как вы узнали, что тайник в подоконнике?

– Ничего проще. Выдвижная доска чуть-чуть не на месте. Кроме того, если присмотреться, по ее краям заметны загрязнения от пальцев.

– Действительно. Непростительная небрежность. А у вас острое зрение.

Антонина подошла к подоконнику, выдвинула доску, достала копии документов, которыми собиралась шантажировать Решетникова, и положила перед Ольховцевой. Положила без сожаления. Она искренне раскаивалась, что затеяла эту авантюру. А после встречи с Решетниковым на ипподроме ей стало жаль и его.

Наталья Евгеньевна бегло просмотрела бумаги.

– Вы дали им ход?

– О чем вы? Я вас не понимаю.

– К Решетникову с целью вымогательства обращались сами или кого-нибудь попросили?

– Почему вы уверены, что бумаги использовались с целью вымогательства?

– Это копии. И сделаны уже после смерти вашего мужа. Он был заместителем Решетникова и прекрасно знал цену этим бумагам. Ему незачем было снимать с них копии. Эти бумаги – пустышки, пригодные лишь для того, чтобы подсидеть начальника, устроив скандал. А насколько мне известно, в последнее время по месту работы вашего мужа не было никаких скандалов. Поэтому я предполагаю, что копии сделаны после его смерти, не без вашего участия, безусловно, с корыстной целью, так как вам неизвестна их истинная цена. Подобный компромат мог заинтересовать лишь профессиональных вымогателей. Важен сам факт его существования и нечистоплотность «клиента». Я склоняюсь к мысли, что наиболее вероятен именно второй вариант. Если мои предположения небезосновательны, ваши проблемы действительно серьезны.

– Хотите выпить? Мне что-то не по себе. Есть вино, коньяк, водка.

– Лучше чайку.

– А я выпью немного. Что-то знобит. Может, согреюсь.

Логика Ольховцевой повергла Антонину в состояние близкое к шоку, как будто ее раздели донага и выставили на всеобщее обозрение. Ощущение наготы перешло в озноб, принятый ею за недомогание. Наливая коньяк, она обдумывала, как вести себя дальше. Выпив рюмку, наполнила снова и вернулась к столу.

– Каюсь, был грех, – призналась Антонина, не решаясь посмотреть Ольховцевой в глаза. – Каюсь. Я действительно предложила одному человеку воспользоваться бумагами для шантажа. Теперь жалею об этом. Я отдала ему копии. Я почти не знаю этого человека. Зовут его Лунев Геннадий Юрьевич. Я не знаю, чем он занимается и на какие средства существует. Вот практически все, что мне известно о нем. Вы правильно догадались, копии сняла я.

– Вы все это рассказали мне сейчас с какой-то определенной целью?

– Наверное, так. Чтобы снять с души грех и попросить защиты.

– Защиты? От кого? От этого человека? Он вам угрожал?

– Нет. Он не из тех, кто будет пугать. Он просто убьет, не моргнув глазом.

– Бумаги, которые вы сейчас мне показали, это все, что муж хранил в тайнике? Или были еще другие?

– Точно сказать не могу. Я в них не вникала. Но если судить по количеству, мне кажется, их было больше.

– Понимаю, просьба моя будет вам неприятна, но наберитесь терпения. Расскажите, очень прошу вас, еще раз, как все произошло, как вы узнали о самоубийстве, что увидели, войдя в квартиру. Все свои впечатления. Пожалуйста. И желательно поподробней.

В какой уже раз Антонина вынуждена была вспоминать подробности того страшного вечера. Она с неохотой согласилась, единственно потому, что нуждалась в поддержке. Ольховцева внимательно слушала, не перебивая, изредка делая пометки в записной книжке. После того как Антонина закончила невеселое повествование, Ольховцева обошла квартиру, тщательно осмотрела подоконник, нишу окна, крюк, на котором была закреплена веревка, заглянула даже за занавеску.

– В телефонном разговоре ваша сестра упомянула о Николае. Фамилия его, кажется, Рогалев? Где он сейчас и как с ним можно связаться?

– Мы давно уже с ним не встречались. Могу дать его телефон.

– Пожалуйста, если не трудно.

Антонина исполнила просьбу.

– Знаю, знаю, я порядком надоела вам. Но, сами понимаете, такая у меня служба. Перечислите, пожалуйста, всех близких знакомых семьи, всех тех, кто бывал в вашем доме, ну, скажем, в последние полгода. Так, так…

Наталья Евгеньевна записывала названные фамилии, уточняла адреса и места работы. Тут были букмекеры с ипподрома, милиционеры и сослуживцы. Набралось около двух десятков.

– Все, закругляюсь. Последний вопрос. Фамилия Синебродов вам что-нибудь говорит?

– Нет. Первый раз слышу.

– А Филин? Муж никогда не упоминал его?

– Как же, как же? Конечно. Это тот человек, с которым муж встречался незадолго до смерти.

– Откуда вам это известно?

– Из записи их разговора.

– Где она? Она у вас?

– Нет. Я отдала ее Шацкому. Так велел мне Лунев. Объяснил, что это очень опасный бандит, и посоветовал побыстрей избавиться от кассеты.

– Все. Больше вопросов нет. Может, у вас есть ко мне?

– Как мне найти вас, если понадобится срочная помощь? Ведь вы не откажете мне?

– Вот моя визитка. Там телефон. Звоните в любое время.

Наталья Евгеньевна откланялась. Когда вышли в прихожую, в дверь позвонили. Антонина, не спрашивая, открыла.

На пороге стоял неизвестный мужчина.

– Кривцова Антонина Ивановна кто?

– Допустим, я. А в чем дело?

– Вам повестка в прокуратуру. Распишитесь в получении.

Антонина механически расписалась и подняла вопросительный взгляд на Ольховцеву. Та пожала недоуменно плечами.

Закрыв за визитерами дверь, Антонина несколько раз внимательно прочитала бумажку, изучая каждое слово, каждую закорючку. «В качестве свидетеля», «кабинет № 6», «следователь…» – фамилия неразборчиво.

В назначенный день и час Антонина была в кабинете.

– Проходите. Садитесь. Закуривайте, если хотите.

– Спасибо, я не курю.

– Постараюсь долго вас не задержать. Вам этот человек знаком?

Следователь показал фотографию массажиста, точнее, его труп, застрявший в верхней части окна.

У Антонины поплыло в глазах. Ужас кошмарной ночи, оказывается, не был сном, не пригрезился ей, был явью. Она вздрогнула, но сумела овладеть собой. Вопрос следователя застал ее врасплох. Она лихорадочно думала, что ответить, и, не придумав ничего, решила потянуть время.

– Глядя на снимок, трудно сказать что-то определенное. Кто это?

Следователь ничего не ответил и показал другую фотографию.

– Взгляните на эту. Здесь его лицо более крупным планом. Узнаете?

Снимок был четкий, сделанный, по-видимому, с видеопленки, лишь слегка размыты изображения по краям. На нем они были сняты вместе.

– Да, с этим человеком я познакомилась на вечеринке по случаю… Не помню, по какому случаю.

– Не притворяйтесь. Вы все прекрасно помните. Это массажист популярной футбольной команды. Личность довольно известная не только в спортивном мире, но и среди телевизионщиков. Кстати, этот снимок, сделанный в казино, предоставили нам они. Из казино вы поехали в мотель «Посадские палаты»?

– Первый раз слышу такое название.

– Опять увиливаете от прямых ответов по непонятно какой причине. Многие видели вас там вместе. Есть показания персонала мотеля.

– Могу я взглянуть на них?

– Пожалуйста, если вам недорого время. Их здесь целая кипа.

Антонина взяла несколько исписанных от руки листков и внимательно прочитала. Ни в одном из них не было ни слова об Устрице, и это ее слегка успокоило. Описание ее внешности было сделано довольно точно, хотя и не могло служить доказательством без очной ставки. Но, судя по тому, как скрупулезно точно указаны некоторые детали, сомневаться в том, что ее опознают, не приходилось.

Наивность ухищрений Антонины, пытавшейся выяснить все, что известно милиции, в какой-то степени развлекала следователя и позволяла сохранять терпение.

– Метрдотель и дежурный по этажу показали, что вы ночевали в мотеле. Покинули номер рано утром в сопровождении некоего гражданина, которого накануне вечером видели в ресторане, в том же зале, где находились и вы. Что вы можете в этой связи показать?

– С человеком, который на фотографии, я познакомилась в казино. Фамилия его мне неизвестна. Он пригласил меня прокатиться в подмосковный мотель, где, по его словам, его хорошо знают. Там он снял номер и предложил вместе переночевать. Надеюсь, я имею на это право?

– Безусловно.

– Наверное, мне что-то подмешали в вино. Подробности своего пребывания там я помню смутно. В номере он стал приставать ко мне, пытался овладеть силой. Мне удалось вытолкнуть его за дверь и закрыться изнутри. Он не успокоился. Вышел на улицу и попытался проникнуть ко мне через окно. Разбил фрамугу, просунул голову и застрял там, опасаясь, видимо, порезаться осколками стекла. Больше я ничего не помню. Легла на кровать и уснула.

– Что было дальше?

– Не помню. Пришла в себя уже в электричке.

– Как вы попали на железнодорожную платформу? На чем доехали? Насколько мне известно, мотель от платформы в трех километрах.

– Я же сказала: не помню. Кажется, на машине.

– Марку ее не помните?

– Нет.

– Кто был за рулем?

– Не помню.

– Сейчас я оформлю эти показания протоколом и привлеку вас за дачу ложных показаний.

– Что вы от меня хотите?

– Правду. Все, что вы рассказали сейчас, ложь, которая может стать причиной того, что из свидетеля вы превратитесь в обвиняемую. Вы последняя, кто видел убитого живым. Теперь понимаете всю серьезность своего положения?

– Я его не убивала. Это я знаю точно. Впрочем, и вы тоже. Иначе не вели бы со мной эти пространные разговоры.

– Вы правы. Сейчас действительно у меня нет достаточных оснований для обвинения вас в убийстве. Но ваши попытки уклониться от прямых ответов на мои вопросы, полуправда, которой вы пытаетесь сделать более убедительной свою ложь, убеждают меня в обратном. Вы должны знать: если у нас не появится другой кандидатуры на роль убийцы, вы останетесь номером один.

– Вы не имеете права так разговаривать со мной. Я ни в чем не виновата, и все ваши домыслы безосновательны.

– Имею. Нам известна личность человека, который отвез вас из мотеля на железнодорожную платформу. Он же привез вас и в казино на той же самой «девятке». Телекамеры наружного наблюдения в казино позволили нам это установить, а персонал мотеля – его идентифицировать и узнать номер машины. Сейчас многое зависит от правдивости ваших показаний. Вы должны точно вспомнить все, что этот человек сказал вам, когда пришел за вами в номер. Все, слово в слово. Решается ваша участь.

«Здесь он не прав. Человеческая участь решается на небесах независимо от самого человека, задолго до его появления на свет. Наверняка где-то есть огромные кожаные фолианты, куда занесены человеческие судьбы. При желании все это нетрудно узнать – стоит лишь обратиться к гадалке. Но не каждый на это решится». Так или примерно так размышляла Антонина по дороге домой из прокуратуры.

А что, если в самом деле сходить погадать? Но не к тем, которые о себе трубят в рекламе, а к первой попавшейся цыганке. «Нет, не пойду. Еще нагадает какую-нибудь гадость».

– Подойди, красавица, не стесняйся. Денег с тебя не возьму. Даром скажу, что тебя ожидает.

Откуда она взялась? Здесь сроду цыган не бывало.

– Была у тебя недавно большая любовь. Была, да вдруг вся упорхнула. Николаем звать. Правильно говорю, голуба?

Откуда цыганке известно об этом?

– Дай ручку. Левую дай, ту, которая ближе к сердцу. Поверни ладонью к солнцу. Эту линию видишь? Твоя жизнь. Жить будешь долго и сладко, но все тебя будут жалеть.

– Почему жалеть? Я хочу, чтоб любили. Отвечай, старая ведьма. Слышишь?

– Девушка, вам плохо? Присядьте на скамеечку. Я сейчас в «Скорую» позвоню.

Антонина открыла глаза и с удивлением огляделась. Она стояла, прислонившись к гранитной стене, у входа в сквер, недалеко от своего дома.

– Спасибо, не нужно. Все хорошо. Сейчас все пройдет. Прости меня, Господи.

Дома ей стало снова не по себе. Две громадные пустые комнаты. Все мертво и гулко, как в склепе. Антонина села к столу, посидела минут двадцать в раздумье и решительно сняла телефонную трубку.

– Здравствуйте, Павел Михайлович. Это я, Антонина Кривцова. Хочу попросить у вас помощи и совета. Я только что вернулась из прокуратуры. Меня вызывали в качестве свидетеля. Следователь – хам. Обвиняет невесть в чем. Стращает… Я не знаю, что делать. А вдруг он действительно предъявит мне обвинение?

– Не отчаивайтесь. Ничего страшного. Сейчас я приеду к вам, и мы вместе все обсудим.

Липатников пробыл у нее больше часа. Душевно поговорили. Помянули Игоря Николаевича.

После разговора с ним Антонина успокоилась. Все прежние страхи показались ерундой. Заручившись поддержкой большого начальника из МВД, она больше не боялась.